Текст книги "Допустимые потери (Пер. И. Полоцк)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава восьмая

Деймон медленно прошелся по Шестой авеню, припоминая, что где-то здесь, рядом с Пятнадцатой улицей, должен быть магазин электронного оборудования. После встречи с лейтенантом Шултером он чувствовал себя физически измотанным. Как будто только что перенес тяжелый грубый массаж. Ощутимой помощи Шултер ему не оказал, он, в сущности, больше задавал вопросы, чем отвечал на них. Деймону было мучительно больно рассказывать ему о Джулии. После стольких лет, когда он старался избавиться от прошлого, вернуться к нему было для него не так просто. Он вспомнил вечер их встречи. Они с Шейлой оказались на небольшом приеме, где разговор шел главным образом о книгах. Одна из присутствующих женщин вспомнила, что до замужества она работала в библиотеке и с сожалением рассталась с Нью-Йорком. Она вступала в разговор лишь изредка, хотя из того немногого, что сказала, явствовало, что она читает многих современных писателей, знает книги, о которых шла речь в течение вечера, и даже, живя в Гери, в курсе литературных сплетен, что доходят до нее из журналов и писем друзей из Нью-Йорка, которые, судя по всему, находятся в гуще издательской и театральной жизни. Это было очаровательное маленькое существо с застенчивой, как бы утомленной манерой держаться, и она не произвела на Деймона особого впечатления – ни плохого, ни хорошего.

В то время у него с Шейлой были напряженные отношения. Он много пил, потому что дела его шли не лучшим образом, и потерял нескольких многообещающих авторов. Три-четыре вечера в педелю он проводил с друзьями, которые к полуночи напивались до положения риз. Он сам не раз добирался до дома, еле держась на ногах, и с трудом вставлял ключ в замочную скважину. Извинения его звучали неубедительно, и Шейла выслушивала их в ледяном молчании. До этой вечеринки они уже несколько недель не занимались любовью. Когда вернулись домой, то всего лишь пожелали друг другу спокойной ночи, после чего Шейла потушила свет со своей стороны постели.

Он чувствовал, как желание обуревает его, и потянулся к ней с ласками. Она гневно отбросила его руку.

– Ты снова напился, – сказала она. – Я не хочу заниматься любовью с алкоголиком.

Его охватил приступ жалости к себе. Ничего не получается, подумал он, все летит под откос, их брак не продлится долго.

Утром он не стал дожидаться, пока Шейла приготовит завтрак, а перекусил в кафе по пути на работу. Чудом обошелся без похмелья. Голова была свежая, и он решил, что его поведение за последние несколько месяцев – результат ошибок как Шейлы, так и его. Начало разладу в семье положили ссоры из-за денег. Он приносил очень мало, да и Шейла получала немного, а счета продолжали расти. Затем издатель с сомнительной репутацией, который разбогател, публикуя сенсационные полупорнографические книги, предложил ему работать у него, чтобы придать своей конторе более респектабельный вид. Деньги он обещал хорошие, но человек был предельно вульгарный, и Деймон знал, что потребуется десять таких, как он, чтобы придать делу респектабельность. Он отверг предложение, ко сделал ошибку, рассказав о нем Шейле, Она пришла в ярость и не собиралась скрывать это от него.

– Ты никак стал чистоплюем, дорогой мой муж, – сказала она. – Благородство – вещь, конечно, хорошая, но ни один счет ею не оплатишь. Если бы тебе пришлось иметь дело с орущими, дикими, невоспитанными детьми, как мне, ты был бы счастлив взяться за самую паршивую и грязную работу, лишь бы не подохнуть с голоду.

– Не впадай в мелодраму.

– Мелодрамами занимаешься ты. Приносишь в жертву все, что угодно, лишь бы горело святое пламя на жертвеннике настоящей литературы. О’кей, оставайся чистеньким – и трижды «ура» в честь незапятнанного благородства Роджера Деймона. Я слишком хорошо знаю тебя и ни на секунду не могу представить себе, что ты способен в чем-то измениться, чтобы доставить мне радость. Так отправляйся на потрепанный алтарь своей конторы, кури свою трубку и жди, пока к тебе в двери не постучится еще один Т. С. Эллиот и не станет приставать, чтобы ты немедленно подписал с ним контракт.

– Шейла, – грустно сказал он, обеспокоенный тем, насколько ее слова совпадают с тем, что мистер Грей рассказывал о своем последнем разговоре с сыном, когда тот презрительно сказал ему, что отец всю жизнь жил лишь для корки хлеба. – Шейла, я слышу но твои слова.

– Я тебе могу гарантировать только одно, дорогой мой муж, – хрипло сказала Шейла, – что бедность – это самый верный способ, чтобы у леди изменился голос.

После этого разговора он всю ночь пил с мальчиками, как саркастически называла их Шейла. Оправданием для него был тот удар, который он перенес, и он был слишком честен, чтобы отвергать все обвинения.

Вспоминая эти слова и выражение упрямого неприятия на лице Шейлы, которое последние месяцы не покидало его, он думал, что она и выглядит как крестьянка и ведет себя как крестьянка. Это было ужасно, и он презирал самого себя. Хотя он не представлял, чем все может кончиться, но был уверен, что долго этого не выдержит.

Деймон сидел за столом, грустно перебирая свои обиды и с отвращением вспоминая, как прошедшей ночью Шейла отбросила его руку, когда зазвонил телефон, и он снял трубку. Это была Джулия Ларш. Он постарался не выдать удивления в голосе, когда она назвала себя.

– Я все вспоминала, как приятно было встретить вас прошлым вечером, – сказала она, – и думала, что хорошо было бы снова увидеть вас.

– Это очень любезно с вашей стороны миссис… Э-э-э… миссис Ларш.

– Утром, как раз перед тем как проснуться, я увидела вас во сие. – Она мягко засмеялась, – Десять минут тому назад.

– Надеюсь, что сон был достаточно приятен для вас, – сказал Деймон, начиная испытывать смущение и надеясь, что Оливер не догадывается, что ему сказали на другом конце линии.

Она снова засмеялась.

– Он был очень сексуальным, – призналась она.

– Хорошие новости.

– И я подумала, что это могло быть прекрасным завершением моего отпуска в Нью-Йорке, если бы вы прямо сейчас приехали ко мне в гостиницу, пока я еще не забыла этот сон…

– Ну, я… я… – Деймон начал заикаться, – Это очень заман…

– Я в «Бордене». Ист, Тридцать девятая улица. Номер 426. Дверь будет открыта, – И она повесила трубку.

Деймон медленно положил трубку, с сокрушением понимая, как много значит для него этот голос после стольких педель воздержания.

– Что-то важное? – спросил Оливер.

– Просто со мной попрощались. – Он сидел минут пять, видя перед собой расплывающиеся на листе бумаги очертания букв, затем встал, вышел и направился прямо на Тридцать девятую улицу в тот гостиничный номер, дверь которого была открыта для него.

Спустя почти одиннадцать лет он все еще помнил этот звонок и думал о нем весь день, оставив за собой толчею пешеходов на Шестой авеню. В постели Джулия Ларш не была ни застенчивой, ни утомленной, ни стыдливой, и к тому времени, когда настал вечер, он уже испытал столько оргазмов, сколько ему не доставалось в течение одного дня, даже когда ему было восемнадцать лет.

Было ли то совпадение или нет, но после этой истории счастье повернулось к нему лицом. Клиент, предыдущие две книги которого шли очень туго, принес роман, который месяца два занимал место где-то в середине списка бестселлеров; один журналист предложил Деймону контракт на совместную работу над автобиографией некой кинозвезды, после чего он получил приличный аванс; тетушка из Уорчестера, скончавшись, оставила ему по завещанию десять тысяч долларов. У него больше не было необходимости напиваться, и Шейла, которая сначала отнеслась к изменениям недоверчиво и с подозрением, наконец стала прежней Шейлой и извинилась за то, что бывала резковата. И ему теперь не приходилось тянуться к ней в постели, потому что она сама тянулась к нему.

Оглядываясь назад, он прикидывал, что счастье последнего десятилетия он может исчислять с того дня, когда вошел в номер Джулии Ларш. Но теперь, припоминая события последних дней, он чувствовал, что для него начинается новая эра – темная и холодная, эра микродиктофонов и предупреждений с угрозами, эра людей, которые имеют дело с убийцами, эра постыдных воспоминаний, связанных с постоянным присутствием тех, кто уже на том свете. Он знал, что сегодня ему придется напиться. Он знал так же, что Шейла, чья вера в него ныне неколебима, простит его.

Добравшись до магазина электронного оборудования, он уставился в витрину, дивясь безграничной талантливости человека, которому удалось столь изобретательно решить труднейшую проблему, когда он создавал все эти микрокомпьютеры, радио– и кассетные проигрыватели, миниатюрные телевизоры. Прежде чем войти, он решил, что купит автоответчик для домашнего телефона, но постарается избежать всех этих агрегатов, которые превратят его дом в звукозаписывающую студию. Я не создан для шпионской деятельности, убедительно сказал он себе. Но, не признаваясь даже самому себе, знал, что им стала овладевать подозрительность. Если он пристроит на себе диктофончик, когда Заловски позвонит в следующий раз, то заставит себя встретиться с ним. Без этого, в сущности, нет смысла встречаться с этим человеком.

Войдя, он подошел К прилавку, перед которым уже стоял покупатель.

– Мне нужна такая маленькая и легкая штучка, чтобы я мог положить ее в портфель, когда куда-нибудь еду, – сказал покупатель.

Услышав этот голос, Деймон повернулся. Это был голос человека, который учился с ним в выпускном классе перед войной, который был его напарником и близким другом в отделе снабжения корпуса морской пехоты, а затем несколько лет жил с ним в одной квартире. Морис Фитцджеральд. К тому времени, когда Деймон решил завоевать мир, у Мориса хорошо шли дела на сцене, и на него был постоянный спрос. Они были хорошими друзьями, хотя, когда Деймон бросил сцену, попрощались холодно. Дружба их дала серьезную трещину, и Деймон не пришел на прощальный вечер, который давали Морис Фитцджеральд и бывшая возлюбленная Деймона Антуанетта Бредли перед их отъездом в Лондон. Но теперь, увидев его знакомую беспечную физиономию, затененную полями твидовой ирландской шляпы, он почувствовал, как холодность исчезает, уступая место теплу воспоминаний о прежних днях на судне и в их холостяцкой квартирке. В Лондоне, где оказался очень ко двору его сочный ирландский акцент и незаменимая способность играть любые роли, Фитцджеральд сделал отличную карьеру как непревзойденный исполнитель вторых ролей. Несмотря на свой талант, он знал, что никогда не станет звездой. Он был невысок ростом, а его лицо, подвижное и застенчивое, как нельзя больше подходило для ролей комиков в бурлесках. Его бы никто не назвал красавцем, даже мать, как с невеселым смехом говаривал он сам.

Деймон испытывал искушение подойти к человеку, который стоял к нему спиной, постучать его по плечу и сказать: «На палубу, парень»! Но, чувствуя странное и тревожное напряжение во всем теле и припоминая столкновение с человеком, которого принял за мистера Грея, он решил подождать, чтобы еще раз как следует вглядеться в покупателя. Одного встреченного на этой неделе мистера Грея с него было вполне достаточно.

Но когда человек повернулся, Деймон увидел, что это е самом делеФитцджеральд, – не тот молодой человек с черными волосами и гладким лицом, а человек примерно его лет с седоватыми бачками.

– Будь я проклят, – сказал Фитцджеральд, – Никак Роджер Деймон.

Даже когда они обменялись рукопожатием, Деймон знал, что, боясь столкнуться с призраком, он бы ни за что не заговорил первым.

– Что ты здесь делаешь в старых пенатах? – спросил Деймон.

– Я участвую в пьесе, и завтра начинаются репетиции. Вот уж не думал, что стоит мне повернуться спиной к Нью-Йорку, и тебе тут же дадут такой тычок сзади. Что тут есть человек, который… и так далее и так далее… И на второй же день столкнуться с ним – словно бухнуться в холодную воду. – Он любовно посмотрел на Деймона. – Ты прекрасно выглядишь, Роджер.

– И ты тоже.

– Годы не красят. – Он снял шляпу и притронулся к макушке. – Седею. Тревожные морщинки вокруг глаз. Да и глаза больше не сияющие и невинные. Я рад убедиться, что ты сохранил еще свою растительность. – Он ухмыльнулся. – Два старых петуха. Сами лысы, голоса охрипли, но каждое утро поют и все такое.

– Ты совсем не выглядишь старым, – сказал Деймон. Он говорил правду.

Как ни печально, Фитцджеральд выглядел не старше пятидесяти, хотя ему было на несколько месяцев больше, чем Деймону.

– Я же все время на публике. Не стоит удивляться, что отчаянные старания создали некоторую иллюзию молодости.

– Сэр, – подал голос продавец, который терпеливо стоял рядом с двумя мужчинами. – Сэр, так вы берете этот приемник или нет?

– Да, спасибо. – Фитцджеральд положил на прилавок кредитную карточку. – Что ты собираешься покупать в этой волшебной лавке?

– Я просто зашел посмотреть, а не покупать. – Деймону отнюдь не хотелось объяснять Фитцджеральду, зачем ему нужен аппарат для записи телефонных разговоров и извинений по поводу того, что хозяина нет дома. – Я думаю, что эта встреча – повод выпить. Как ты?

Фитцджеральд сокрушенно покачал головой.

– Черт возьми, у меня ленч с продюсером. И я не должен терять с ним контакт. А я и так опаздываю.

– А как насчет завтрашнего вечера? Пообедаем у нас. Я хочу познакомить тебя со своей женой, – Фитцджеральд знал Элейн, и он поздравил Деймона, когда они расстались, но отправился в Лондон задолго до того, как Деймон женился во второй раз.

– Звучит сокрушительно, – сказал Фитцджеральд. – Когда и где?

– В восемь вечера. Я дам тебе свой адрес. – Он вынул блокнот, на отрывном листке которого писал адрес Джулии Ларш для Шултера, и на этот раз набросал свой собственный адрес. Вот оно, обиталище друзей и врагов, выпархивающих из двадцатицентового отрывного блокнота. Весьма поэтично, как заметил бы Шекспир.

– До того, как ты придешь… – Деймон помедлил, прежде чем задать вопрос, – скажи, Антуанетта здесь с тобой?

Фитцджеральд посмотрел на него со странным выражением лица.

– Она погибла в авиакатастрофе, – ровным голосом проговорил он. – Десять лет назад. Самолет упал в Ирландское море. Все концы в воду.

– Прости, – растерянно сказал Деймон, – Мне очень жаль.

Фитцджеральд пожал плечами.

– Игра судьбы, – сказал он, – Я стараюсь выкинуть все это из головы, и порой мне кажется, что преуспел в этом, но я ошибаюсь, – Он попытался улыбнуться и сделал легкий неопределенный жест, словно предостерегая от попытки его пожалеть. Деймон промолчал.

Они вместе вышли на улицу.

– Увидимся завтра вечером, в восемь, – сказал Фитцджеральд. – Скажи своей жене – я ем все, что подадут.

Он легко прыгнул в такси. Деймон посмотрел ему вслед, вернулся в магазин и купил автоответчик. Затем, неся с собой пакет, он зашел в ближайший бар и заказал первую за день выпивку, сидя за которой он стал вспоминать те и плохие и хорошие времена, когда они были вместе с Фитцджеральдом.

Тогда были долгие вечера в ресторане «Доуни» или в баре «Гарольд», где после окончания спектаклей собирались актеры, и они вместе с Фитцджеральдом спорили с соседями по столику о разнице талантов О’Нила, Сарояна, Вильямса, Миллера и Бернарда Шоу. Фитцджеральд, обладавший исключительной памятью, мог цитировать любого из них, доказывая свою точку зрения. Оценивались стили постановок, и Фитцджеральд поносил Метод, царивший в театре Группы, в «Нью-Йоркской школе бормотания», как он ее называл. Его отец был ирландцем, учившимся в Тринисти-колледже в Дублине, и он привил своему сыну чистую и ясную музыкальную речь, которая могла подниматься до шекспировских высот и имитировать живой веселый ирландский акцепт, когда он цитировал периоды из Джойса.

Несмотря на свой внешний вид и лицо комика, он всегда привлекал к себе девушек, и две-три из них обычно вились вокруг него, то и дело прося его прочитать какую-нибудь из любимых поэм или знаменитый монолог, что Фитцджеральд и делал со скрытой страстью и восхитительной отчетливостью, независимо от того, насколько бывал пьян в этот день.

Он еще обладал выдающимся умением знакомиться с девушками, которые прекрасно готовили, и время от времени с триумфом приводил их домой, и они устраивали пиршества. Обнаружив особу, которая умела готовить лучше, он безжалостно расставался с предшественницей, а новенькая ставила еду на стол и превозносилась, как la Maitresse de la Maison [6]6
  Хозяйка дома (фр.).


[Закрыть]. Деймон даже не мог припомнить всех обладательниц этого титула, которые прошли через их обиталище, когда они делили его.

В первый же день, когда Деймон привел к ним Антуанетту, Фитцджеральд немедленно спросил:

– Вы умеете готовить?

Антуанетта вопросительно посмотрела на Деймона.

– Что это за странный тип? – спросила она.

– Отнесись к нему с юмором, – сказал Деймон, – Он слегка свихнулся на готовке.

– Неужели я выгляжу, как кухарка? – спросила Антуанетта.

– Вы выглядите, как богиня, спустившаяся с облаков, – сказал Фитцджеральд, – а облака эти созданы из шоколадного мусса.

Антуанетта наконец рассмеялась.

– Ответом будет – нет. Я решительно не умею готовить. А что умеете делать вы?

– Я могу выпиливать птичек, отбивать бифштексы, – он повернулся к Деймону, – Что еще я умею делать?

– Спорить, – сказал Деймон, – спать допоздна по утрам и собирать вокруг себя кучу народа, когда ты цитируешь Йетса.

– А вы знаете «На полях Фландерса»? – спросила Антуанетта, – Когда мне было десять, я читала это в школе. Все мне ужасно хлопали.

– Можно себе представить! – брезгливо сказал Фитцджеральд.

Деймон знал Антуанетту достаточно хорошо, чтобы понять ее юмор, когда она задавала вопрос, не за кухарку ли ее принимают. О поэзии шутить с Фитцджеральдом было нельзя. Он повернулся к Деймону:

– Не женись на этой даме, приятель.

Он никогда не объяснял Деймону, сказал он это потому, что Антуанетта не умеет готовить, или же потому, что ему не понравилось упоминание о «На полях Фландерса».

В конце концов, подумал Деймон, заказывая еще одну выпивку, он последовал совету Фитцджеральда. Он не женился на Антуанетте.

Он должен был предупредить Антуанетту, приводя ее домой, что Фитцджеральд преклоняется перед ирландскими поэтами. Сделай он это, Антуанетта была бы избавлена от выговора, Фитцджеральд заинтересовался бы ею с самого начала, что избавило бы всех троих от многих неприятностей.

Больше всего в поэзии Фитцджеральд преклонялся перед Вильямом Балтером Йетсом, и когда они в составе конвоя пересекали Атлантику, он, стоя на носу «Либерти», медленно разрезавшего волны, произносил торжественные поэтические строки. Он читал «Плавание в Византию», словно специально обращаясь к ночи, когда казалось, что опасность им больше не угрожает и море было спокойным. Деймон слышал эти строки так часто, что даже сейчас, сидя в баре на Шестой авеню, мог произносить их с ирландским акцентом Фитцджеральда.

Деймон неслышно шептал их, так как не хотел, чтобы другие посетители бара решили, что он сошел с ума, разговаривая вслух.

 
Тут старым нет пристанища. Юнцы
В объятьях, соловьи в самозабвенье,
Лососи в гирлах рек, в морях тунцы —
Бессмертной жизни гибнущие звенья!
Ликуют и возносят, как жрецы,
Хвалу зачатью, смерти и рожденью;
Захлестнутый их пылом слеп и глух
К тем монументам, что воздвигнул дух [7]7
  Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть].
 

Фитцджеральд всхлипывал, дойдя до конца первой строфы, и Деймон, вспоминая эти минуты, чувствовал слезы на своих глазах.

Казалось, что Фитцджеральд знал всего Шекспира наизусть, и в ночи полнолуния, когда вытянувшийся в линию конвой представлял собой прекрасную цель для волчьих стай подлодок, он с вызывающей смелостью читал монолог Гамлета при первом появлении Фортинбраса:

 
Вот это войско, тяжкая громада,
Ведомая изящным, нежным принцем,
Чей дух, объятый дивным честолюбьем,
Смеется над невидимым исходом,
Обрекши то, что смертно и неверно,
Всему, что могут счастье, смерть, опасность,
Так, за скорлупку. Истинно велик,
Кто не встревожен малою причиной,
Но вступит в ярый спор из-за былинки,
Когда задета честь. Так как же я,
Я, чей отец убит, чья мать в позоре,
Чей разум и чья кровь возмущены,
Стою и сплю, взирая со стыдом,
Как смерть вот-вот поглотит двадцать тысяч,
Что ради прихоти и вздорной славы
Идут в могилу, как в постель, сражаться
За место, где не развернуться всем,
Где даже негде схоронить убитых?
О мысль моя, отныне ты должна
Кровавой быть, иль прах тебе цена! [8]8
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]
 

И как-то ночью, сразу же после этого монолога, судно из их конвоя было торпедировано. Корабль разломился, взорвавшись, и они в немом отчаянии наблюдали пламя и огромный столб освещенного дыма, когда судно погибало. В первый раз они увидели гибель корабля из их конвоя, и Фитцджеральд, помрачнев, сказал тихим голосом:

– Друг мой, все мы не более чем яичная скорлупа, и сегодня вечером будь прокляты все мысли о морских пучинах.

Затем, поняв, что цитирует из «Бури», он иронически продолжил:

 
Отец твой спит на дне морском.
Кораллом стали кости в нем.
Два перла там, где взор сиял.
Он не исчез и не пропал,
Но пышно, чудно превращен
В сокровища морские он.
Вот похоронный слышен звон:
Звонят наяды: динь-динь-дон! [9]9
  Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]
 

Затем, помолчав мгновение, Фитцджеральд сказал:

– Шекспир – это слово на все времена. А я никогда не буду играть Гамлета. А, ладно, я иду вниз. Если в нас попадет торпеда, можешь меня не беспокоить.

Им повезло, торпеда в них не попала, и они вернулись в Нью-Йорк, полные молодости, веселья и жадности к работе, для которой были рождены, как охарактеризовал их мистер Грей. Именно тогда они решили вместе снимать квартиру. Они нашли ее около Гудзона, в районе, улицы которого принадлежали в основном торговцам подержанными автомобилями и старьевщикам. Им досталась запущенная полуразвалившаяся квартира, которую они заставили странными остатками того, что когда-то было мебелью, заклеили стены театральными плакатами и заставили книгами, которые девушки, время от времени бывавшие тут, тщетно старались привести в порядок.

Как и Деймон, он женился перед войной, но получил от своей жены письмо, в котором она признавалась, что любит другого человека, за которого хочет выйти замуж.

– Развод прошел холодно и спокойно, – сказал он, – Законные узы распались в Рено, как раз когда я был около Гренландии в Северной Атлантике.

Он поклялся, что больше не женится, и когда одна женщина, которая провела три месяца в их квартире, откровенно дала ему понять, что хотела бы выйти за него замуж, он в присутствии Деймона процитировал ей издевательский монолог из пьесы, которую репетировал: «Я был обманут женщинами, обжулен женщинами, отвергнут женщинами, лишен семьи женщинами, осмеян женщинами, брошен ниц, распростерт и предан женщинами. Нужен Шекспир, чтобы описать мои отношения с женщинами. Я был как мавр выброшен за борт, как датчанин подвергнут презрению, как Лира меня свели с ума, как Фальстафа обманули и как Меркуцио продырявили, только дыра была и вдвое глубже, и в пять раз шире церковных врат, – и все это сделали женщины».

Затем он благоговейно приложился ко лбу девушки.

– Имеете ли вы теперь хоть слабое представление о том, как я отношусь к предмету разговора?

Как и следовало ожидать, девушка рассмеялась и больше к этому предмету не возвращалась. Время от времени, посещая их жилище, она приводила с собой стайку покладистых подружек.

Чтобы не нарушить дружбу, Деймон и Фитцджеральд заключили неписаное соглашение, что каждый из них будет держать руки подальше от девушки, которую другой привел в дом, и соглашение действовало даже во время самых разгульных вечеринок. Скоро Антуанетта стала частью их жизни, ибо три-четыре раза в неделю оставалась на ночь у Деймона и даже пыталась готовить для них еду во время тех передних промежутков, когда Фитцджеральд избавлялся от очередной кухарки.

В тишине полуденного нью-йоркского бара, освободившись от воспоминаний о подлодках, но готовый стать жертвой других опасностей, Деймон заказал еще порцию спиртного.

– На этот раз дайте двойной, – попросил он бармена.

Хотя он ничего не ел с самого утра и пил на пустой желудок, виски не оказало на него воздействия. Он был сумрачен и печален, вспоминая то, что бесследно прошло, их буйные годы и все то плохое, что связано с Фитцджеральдом.

Деймон чувствовал, что произошло нечто плохое, когда после работы вернулся в их общую квартиру. Стоял холодный зимний вечер. Идя пешком от конторы мистера Грея, он промерз до костей и торопился к выпивке и к теплу огня, который, как он надеялся, Фитцджеральд уже разжег.

Но огонь в камине не горел, у Фитцджеральда были красные глаза, он сидел в халате, значит, весь день не вылезал из дома. Он рассеянно начал ходить взад и вперед по гостиной со стаканом в руке, и Деймон тут же понял, что он пил весь день, чего никогда не делал, если у него вечером был спектакль.

Фитцджеральд удивился, увидев входящего Деймона.

– О, – сказал он, поднимая стакан, – ты поймал меня за руку. Непростительно для актера.

– Что случилось, Морис?

– Случилось то, – сказал Фитцджеральд, – что я дерьмо, если это в наши дни и в нашем возрасте может считаться преступным. Присоединяйся ко мне. Нам обоим сегодня вечером надо выпить.

– Занавес поднимается меньше чем через три часа, Морис.

– Мне и во сне больше не приснится эта бродвейская помойка, – презрительно сказал Морис. – Пусть занавес поднимается без меня, и пусть зал ломает себе голову над тем, что случилось.

– Кончай, Морис. В чем дело?

– Ладно, нянечка. – Фитцджеральд подошел к столу, на котором они держали бутылки, стаканы и запас льда. – Дай я тебе налью. Подружки все упорхнули. И кстати, вовремя.

Руки его дрожали, когда он наливал стакан Деймону и наполнял свой. Краешек бутылки звякал об ободок стакана. Разлив виски, он подошел к Деймону.

– Вот так, дорогой мой друг, садись. Разговор будет долгий.

– О’кей, Морис, – сказал Деймон, – в чем дело?

– В Антуанетте, – сказал Фитцджеральд, – Или, если быть совершенно точным, в Антуанетте и в твоем покорном слуге. Морис Фитцджеральд, он же Выродок из Джеральдов.

– Можешь не расшифровывать, – тихо сказал Деймон, с трудом подавляя в себе желание придушить человека, бок о бок с которым он провел всю войну и вместе с которым отпраздновал не одну сотню бурных ночей.

– Ты не догадываешься? – Деймон видел, что Фитцджеральд старается изобразить раскаяние, но мешало количество выпитого, и выражение его лица комика было скорее плотоядным.

– Нет, – сказал Деймон, – Не догадываюсь.

– Да будут благословенны невинные души в этом проклятом мире. – Внезапно Фитцджеральд швырнул стакан в холодный камин. Виски вылилось на пол, а стакан разбился вдребезги о стенку камина.

– И давно между вами существуют такие отношения? – Деймон по-прежнему старался говорить спокойно. Ему не были нужны ни детали, ни объяснения, он хотел лишь избавиться от лицезрения распаренной ехидной физиономии, маячившей перед ним. Но слова автоматически появлялись сами собой.

– Месяц. Вполне достаточно для леди, чтобы понять, что к чему.

– Господи, – сказал Деймон, – она спала со мной в субботу, и в воскресенье, и в прошлую ночь, и, Боже мой, ты был в соседней комнате.

–  Amor omnia vincit [10]10
  Любовь побеждает все (лат.).


[Закрыть], – сказал Фитцджеральд. – Или, может, по-другому. Omnia amor vincit.Мужчины и женщины, друг мой, мужчины и женщины. Дикие звери джунглей.

– Ты в самом делесобираешься жениться на ней?

– Может быть, в свое время, – сказал Фитцджеральд. – Предварительно надо очистить палубу, выразить соболезнование. – У него был долгий роман с одной из кухарочек. Она была предана ему до назойливости, и Деймон предполагал, что она – одна из тех палуб, которые необходимо очистить.

– В церковь спешить не стоит, – сказал Фитцджеральд, – В конце концов я сделаю из Антуанетты честнейшую женщину.

– Ну, ты и дерьмо, – с горечью сказал Деймон.

– Я первый это отметил, – ответил Фитцджеральд, – но не хотел бы, чтобы меня цитировали. Куда, к черту, провалился мой стакан?

– Ты кинул его в камин.

– О, потерянный и горестно оплаканный призрак бутылки с шотландским виски. Цитата из Томаса Вулфа, знаменитого американского писателя. Это глыба, это створка еще неоткрытых дверей. Он больше, чем знаменитый автор. Господи, так ничего и не могу забыть. Какая тяжесть. Я не могу забыть и тебя, дорогой мой друг.

– Благодарю, – Деймон встал, – Я иду укладываться и съезжаю отсюда.

Фитцджеральд простер руку, останавливая его.

– Ты не можешь этого сделать. Это должен сделать я.

– Я не желаю жить в борделе, – сказал Деймон. – Особенно после того, как мне стало ясно, что означает красный свет в окне.

– Один из нас должен остаться, – сказал Фитцджеральд. – Аренда в силе еще на год.

Деймон помедлил. Он не мог платить за другое жилье и в то же время выплачивать половину арендной платы за эту квартиру.

– У меня есть пред… предложение, – сказал Фитцджеральд. – Давай потянем жребий. Проигравший остается и платит все целиком.

Деймон вздохнул.

– О’кей!

– У тебя есть монетка? – спросил Фитцджеральд. – Моя мелочь валяется на столе в комнате, а мне нестерпима мысль, что я хоть на минуту оставлю тебя в одиночестве, дорогой мой друг.

– Поэтому просто заткнись, Морис, – сказал Деймон, вытаскивая из кармана монетку. Это был четвертак. – И если ты еще раз назовешь меня дорогим другом, я сверну тебе челюсть. Кидаю. Выбирай.

– Решка.

Деймон кинул монетку, поймал ее на лету и долгие десять секунд не открывал ладонь. Потом открыл. Фитцджеральд нагнулся посмотреть. Он перевел дыхание, со свистом выпустив воздух сквозь зубы.

– Орел. Я проиграл. Остаюсь, – сказал он. – Игра судьбы. Допустимые потери, как деликатно выражаются военные, планируя схему очередного наступления, которое обойдется всего лишь в восемнадцать тысяч жизней. Приношу свои извинения, Роджер.

Деймон швырнул монету в Фитцджеральда, который не сделал попытки увернуться, и монета, прежде чем упасть на пол, попала ему в лоб.

Затем Деймон пошел складывать вещи. Это не заняло много времени, и когда он выходил из комнаты, то услышал, как Фитцджеральд напевает в ванной, готовясь к вечернему спектаклю.

Антуанетта наговорила сорок бочек вранья, подумал Деймон, сдвигаясь со своим стаканом к концу стойки, потому что рядом с ним появилась группа мужчин, которые громко спорили о каком-то телевизионном шоу, – один из них был представителем спонсора, другой администратором, да и все остальные были тем или иным образом связаны с программой.

Сорок бочек вранья, подумал Деймон. Есть ли коралловые атоллы в Ирландском море? Он никогда больше не видел Антуанетту, рана давно затянулась, и их двойное предательство дало ему возможность жениться на Шейле, благословенной женщине, любовнице, надежном товарище вот уже много лет. Фитцджеральд сослужил ому хорошую службу, хотя ни он, ни Деймон тогда об этом не подозревали. Перед прощальным вечером, который давали Фитцджеральд и Антуанетта (он был приглашен на него и не пошел), пришло письмо от Фитцджеральда, в котором его бывший друг писал: