Текст книги "Допустимые потери (Пер. И. Полоцк)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ирвин Шоу
Допустимые потери

– Сэр, – сказал адъютант командующему, – отделы G-l, G-2, G-3, G-4 сошлись во мнении, что предлагаемый план операции имеет 85 шансов из ста на успех, учитывая допустимые потери.

Во время этих операций мы потеряли сорок четыре машины.

Национальный совет безопасности вчера предупредил, что во время ближайшего уикэнда может произойти пятьсот пятьдесят восемь дорожных происшествий со смертельным исходом.

Чарлзу Такеру

Глава первая

Он плавал в приятных снах, когда резкий звонок телефона, стоявшего в спальне, разбудил его. Во сне он был малышом, державшим за руку своего отца. Солнечным осенним днем они шли на первый в его жизни футбольный матч: в Нью-Хевене разыгрывался кубок Йеля.

– Шейла, – пробормотал он, – не могла бы ты…

Телефон стоял на столике с той стороны кровати, где спала его жена. Потом он вспомнил, что жены сейчас с ним нет, и, застонав, неловко потянулся к телефону. Светящиеся стрелки маленьких часов на столике показывали половину четвертого. Он снова закряхтел, дотянувшись до телефона, снял трубку.

– Деймон, – сказал незнакомый голос. Голос был хриплым и грубым.

– Да?

– Мистер Деймон, я слышал хорошие новости и хотел бы быть одним из первых, кто поздравит тебя.

– Что? – невнятно спросил Деймон, с трудом приходя в себя, – Кто это? Какие хорошие новости?

– Все в свое время, Роджер, – сказал голос. – Я, как и все, читаю газеты. И из того, что узнал о тебе, я решил, что ты один из тех прекрасных людей, которые щедро делятся удачей, так сказать, разбрасывают ее.

– Сейчас полчетвертого ночи, Господи! О чем вы только думаете?

– Субботняя ночь. Я думал, что ты дома празднуешь с друзьями. Субботний вечер и все такое, может быть, ты даже пригласишь меня на рюмочку…

– Ох, заткнитесь, мистер, – устало сказал Деймон, – и дайте мне выспаться.

– Выспаться ты еще успеешь. Роджер, ты был плохим парнем, и тебе придется отвечать за это. – В голосе прозвучала тяжеловесная игривость.

– Что? – Деймон растерянно помотал головой, пытаясь понять, не снится ли ему это. – Что за чертовщину вы несете?

– Ты знаешь, что я несу, Роджер. – Теперь в голосе послышались не игривые, а угрожающие нотки. – Это Заловски. Из Чикаго.

– Я не знаю никакого Заловски. И я уже сто лет не был в Чикаго. – Деймон окончательно пришел в себя и говорил с гневом, – Какого черта вы звоните мне в середине ночи? Я вешаю трубку и…

– Советую тебе но вешать трубку, Роджер, – сказал человек, – Я должен поговорить с тобой.

– А я не долженговорить с вами. Спокойной ночи, сэр. Я сейчас же кладу…

– Я очень не хочу видеть, как ты делаешь то, что принесет большие, очень большие неприятности, Роджер. Я сказал, что должен поговорить с тобой. И я буду говорить с тобой этой ночью.

– Я не в Чикаго. Или вы не обратили на ото внимание, когда набирали мой номер? – Он хотел ошеломить собеседника, пусть тот был всего лишь голосом в трубке. – Ты что, парень, один из этих телефонных шутников? – Потом ему пришло в голову, что это может быть кто-то из его приятелей, который, надравшись в каком-нибудь ночном баре, решил подшутить над ним. Вокруг того, чел он занимался, вечно крутились разные странные личности.

– О’кей, о’кей, – сказал Деймон успокаиваясь. – Так что же ты хочешь сообщить о себе?

– О себе мне говорить нечего, – пробурчал человек. – Кроме того, что здесь я большой хозяин, понял, мистер. И я не в Чикаго, я всего в паре кварталов от тебя. На Восьмой улице. Почему бы тебе не вылезти из своего теплого халатика и не встретиться со мной на углу минут через десять, чтобы у тебя было время почистить зубки и причесаться… – Человек засмеялся, и смех его прозвучал, как короткое глухое рычание.

– Я не знаю, что вы думаете о своих поступках, мистер Заловски, – взорвался Деймон, – но если у вас есть какие-то дела с неким Деймоном, вы напали не на того. Вы должны были убедиться, что но ошиблись, набирая ночью номер человека и…

– Заловски не привык ошибаться. Я говорю с тем самым Роджером Деймоном, и ты это знаешь. Лучше ты встречай меня через десять минут. А если нет… – Он откашлялся. – Если нет, будут последствия, Роджер, последствия, которые тебе не понравятся, совсем не понравятся…

– Да пошел ты!..

– Я ругаться не буду, – сказал Заловски, – и прежде, чем ты повесишь трубку, хочу в последний раз предупредить тебя. Речь идет о жизни и смерти. О твоейжизни и о твоейсмерти.

– Пошел ты! – повторил Деймон. – Ты насмотрелся гангстерских фильмов.

– Ты предупрежден, Роджер. И звонить я тебе больше не буду.

Деймон ударил по рычагу, прервав звучание этого жуткого хриплого голоса.

Чтобы дотянуться до телефона, ему пришлось лечь поперек кровати, но теперь он перекатился на свое место и сел. Бесполезно снова пытаться заснуть. Деймон провел рукой по волосам, протер глаза. Руки подрагивали, и он рассердился на себя за это проявление слабости. Хорошо, что на уик-энд жена не осталась дома, а поехала навестить свою мать в Вермонте. Звонок сначала испугал бы Шейлу, затем разгневал, а потом вызвал бы у нее подозрительность, и она замучила бы его вопросами: что он натворил и почему ему в полчетвертого ночи звонят с угрозами. Она будет пускать в ход один из тех аргументов, которыми часто начинала фразу: «Твои хорошо известные наклонности» и «С твоим прошлым…» По натуре Шейла была мягкой женщиной, но терпеть не могла тайн. Когда она беспокоилась о нем или чувствовала, что он скрывает от нее что-то, она становилась просто невыносимой. Деймон подумал, не лучше ли вообще не говорить ей о звонке. До того, как она вернется, он придумает какое-нибудь объяснение тому, что измял ее половицу кровати, дотягиваясь до телефона. Хотя это тоже вызовет у нее подозрения, потому что она знает, как он не любит говорить по телефону. Шейла была его второй женой. С первой он прожил меньше года и развелся, когда ему было двадцать четыре. Второй раз женился, когда ему было под сорок. За двадцать с лишним лет их брака Шейла постоянно выдумывала – хотя, говоря честно, и не так уж выдумывала, – разные жуткие истории о его жизни до того, как они встретились. Она была на пятнадцать лет моложе его, и уж если было кому ревновать, так это ему. В браке нет никакой логики.

Ясно, подумал он, это, скорее всего, был один из тех фокусов, что так любят выкидывать мальчишки – набирать наудачу номер из телефонной книги и выкрикивать грязные оскорбления или жуткие угрозы в то время, как за спиной приятели покатываются со смеху. Но голос звонившего был не мальчишеский, и никакого хихиканья в трубке не было слышно. Все же Шейле он ничего не расскажет. Тот человек сказал, что больше звонить не станет. И если сдержит слово, в семье будет мир и покой. Деймон надеялся, что Шейла хорошо проведет время в Вермонте и вернется домой в умиротворенном состоянии.

Тем временем… Что тем временем?

Он вздохнул и включил свет. В комнате было холодно, он накинул халат, вспомнив насмешливый голос, говоривший о «теплом халатике». Прошел в гостиную. Там было темно. Хотя у него появились деньги, но привычка к скромному образу жизни осталась. Включил свет. Комната, доверху заваленная книгами, была удобна, хотя небольшой ремонт ей бы не помешал. Квартира находилась на верхнем этаже перестроенного кирпичного дома мрачного вида, и все комнаты были небольшие. Жена постоянно твердила ему, что нужно избавиться хотя бы от части книг, и он каждый раз обещал ей заняться этим. Но почему-то книг становилось все больше и больше.

Халат не помогал, его знобило. Он тяжело прошелся по комнате. Ему было шестьдесят с лишним. Крепкого сложения, с темно-красным лицом человека, который много времени проводит на воздухе, – результат ежедневных двухмильных прогулок до конторы и обратно с непокрытой головой в любую погоду и долгих одиноких скитаний во время отпусков. И все же ему потребовалось не менее получаса после того, как вылез из постели, чтобы согрелись ноги.

Из нижнего ящика одного из шкафов с книгами он вытащил телефонный справочник Манхеттена и положил его в круг света под настольной лампой. Хотя он и пользовался очками при чтении, но если свет бывал достаточно ярким, мог обходиться и без них, чем очень гордился.

Он открыл справочник на букве «Д» и увидел свое имя – Деймон Роджер и адрес на Десятой Западной улице. В Манхеттене числился только один Роджер Деймон. Хотя его имя значилось и под буквой «Г». «Грей, Деймон и Габриелсен, литературное агентство». Грей был основателем фирмы и пригласил Деймона в партнеры, когда тому было под тридцать. Грей умер несколько лет назад, но, храня верность памяти старика, Деймон не менял название агентства. Верность была непреходящей ценностью, особенно в сегодняшние времена. Имя Габриелсена появилось недавно, и тому были свои причины.

Закрыв книгу, Деймон аккуратно положил ее на полку. Когда Шейла вернется, она не должна ни о чем догадываться – никаких намеков. Ему придется дожидаться подходящего момента, чтобы рассказать ей о том, что произошло.

Он налил себе виски с содовой и медленно выпил, сидя в своем любимом кресле. Алкоголь отнюдь не помог ему попять, что же случилось в половине четвертого утра. В Нью-Йорке полно психов, подумал Деймон. Да и не только в Нью-Йорке. В Америке. В мире. Случается, что убийцы бродят но улицам, угрожая президентам, папам, пассажирам на вокзалах, прихожанам, выходящим из церкви, или покупателям из магазина. Жизнь и смерть, сказал тот человек. Твояжизнь и твоясмерть.

Хотя звонок скорее всего – мерзкая выходка, его автор кто-то, кого он не знает, или кто-то, знающий его и дождавшийся возможности причинить ему неприятность. Он слишком устал, чтобы размышлять, кто бы это мог быть.

Деймон поежился. И когда вернулся в спальню, решив попытаться снова уснуть, в гостиной продолжал гореть свет.

Глава вторая

Его разбудили колокола. Он плавал в сонном забытьи. Во сне снова видел отца, но на этот раз тот был один, и яркие солнечные лучи освещали его улыбающееся лицо, с любовью обращенное к сыну. Отец выглядел молодым, каким был, когда Деймону минуло десять лет, а не тем изможденным усталым человеком, которым стал к концу жизни. Он стоял, перегнувшись над чем-то, что напоминало мраморную балюстраду, опираясь на нее одной рукой. В другой руке держал игрушечную лошадку серого цвета. Его отец конструировал детские игрушки, производя на свет безделушки и брелоки. Он умер двадцать лет назад.

На этот раз то был не телефонный звонок. Церковные колокола. Воскресное утро. Нью-Йорк встречает Новый год. Вставайте, вы все, подданные имперского города – вставайте, вы, любовники, вы, шантажисты, биржевые маклеры, фальшивомонетчики, пьяницы, наркоманы, аферисты, убийцы, извращенцы, воровки, диск-жокеи, бегуны трусцой и марафонцы, надзиратели и палачи, вставайте, верующие и поклонники лживых учений, вставайте, чтобы преклониться перед Богом, который предстанет перед вами в своем облике.

Деймон потянулся. Отсутствие Шейлы заставляло его испытывать странные ощущения. Он вспомнил ночной звонок и посмотрел на часы. Девять часов. Обычно он встает в семь. Организм смилостивился над ним, дав возможность поспать от четырех до девяти. Пять часов забвения. Воскресный подарок.

Он заставил себя подняться, но вместо того, чтобы идти в ванную чистить зубы и мыться, босиком прошлепал в гостиную. Там по-прежнему горел свет. Он подошел к входной двери, посмотреть, нет ли под нею какого-то конверта, лежащего на полу. Ничего.

Деймон проверил замок. Он был простой и незамысловатый. Ребенок легко откроет его перочинным ножом. За все годы, что Деймон прожил в Нью-Йорке, его ни разу не ограбили, и он никогда не думал о замках. Дверь была деревянной, старой: ее поставили, когда строили дом. Когда это было? В 1900-м? В 1890-м? Ему надо было бы сменить ее, поставив щит из стальных пластин с неприступным замком, глазком в филенке и цепочкой. Привратника у них не было, и обитатели дома не утруждали себя тем, чтобы нажимать кнопку, открывающую входную дверь, когда в квартире жужжал зуммер. Динамик, с помощью которого можно было узнать, кто стоит внизу, был сломан уже давно. Насколько Деймону было известно, никто из жильцов никогда не обращался к владельцу дома с просьбой привести его в порядок. Безмятежная и лживая безопасность. Завтра же надо заняться этим.

Он позавтракал. Когда Шейла по воскресеньям бывала дома, она кормила его ветчиной, блинчиками с кленовым сиропом и апельсиновым соком. Сегодня он выпил чашку кофе и ограничился ломтиком вчерашнего хлеба.

Обычно их воскресный ритуал протекал по-другому. Пока Шейла готовила завтрак, он выходил из дома, чтобы купить два экземпляра воскресного «Таймс», потому что оба они любили разгадывать кроссворды, каждый сам по себе, не мешая друг другу, и проводили воскресное утро в дружелюбном молчании по обе стороны стола, корпя над головоломками. Для них было делом чести заполнять клеточки чернилами. Две огромные кучи бумаг с новостями, мнениями, выводами, объявлениями, мольбами и приговорами валялись на полу, символизируя их расточительство, но то было утро воскресных радостей, час тихого наслаждения после завтрака, и радость этого часа, конечно же, стоила всех затрат.

Одевшись, он спустился вниз по тускло освещенной и тихой лестнице. Похоже, что все его соседи вставали поздно. Он подумал, будил ли кого-либо из них телефонный звонок в середине ночи. Почтовый ящик тоже был пуст.

Притронулся к карману, проверяя, на месте ли ключи, и вышел на небольшое крыльцо. Был сырой серый день, продутый холодным ветром. Весна в этом году запаздывала. Он осмотрел улицу по обе стороны от дома. Толстая женщина с двумя маленькими собачками на поводке и молодой человек, толкавший коляску, – вот и все, что олицетворяло воскресное оживление. Никаких засад не наблюдалось, во всяком случае, на первый взгляд. Он знал, что тренированный глаз и на этой улице мог увидеть множество зловещих признаков. Он нахмурился, досадуя на свою нервозность.

У киоска несколько помедлил, прикидывая, покупать ему один или два экземпляра газеты. Купил два, как всегда удивляясь их бессмысленному объему и весу. Он сомневался, чтобы Шейла могла приобрести в Вермонте воскресный экземпляр «Таймс», и она будет благодарна ему, когда увидит, что он думал о ней во время ее отсутствия, сохранив для нее кроссворд, если даже у нее не будет времени заняться им. Он бросил взгляд на первую страницу. Фамилии Заловски на ней не было. Может, это и не настоящее его имя. Может быть, в самом деле его фамилия Смит или Браун, а Заловски – это его пот de guerre [1]1
  Кличка, прозвище (фр.).


[Закрыть]и на внутренних страницах газеты идет описание преступлений, за которые его разыскивает полиция десяти штатов. Впрочем, какая бы жажда мести или преступный дух ни владели этим человеком, подумал Деймон, для этого не стоило изобретать столь непростую фамилию. Эта мысль заставила его улыбнуться. И, возвращаясь домой, он уже не оглядывался с подозрением по сторонам. Воскресное утро обрело привычные очертания, и, когда сквозь развеявшиеся облака на несколько минут выглянуло осеннее солнце, он поймал себя на том, что, подходя к дверям, беззаботно мурлыкает какую-то мелодию. Но, занявшись кроссвордом, он с трудом заставил себя написать несколько слов. Или кроссворд был труднее, чем обычно, или же голова была занята другим. Отбросив его в сторону, Деймон открыл раздел книжного обозрения на списке бестселлеров. «Погребальная песнь»,роман Женевьевы Должер, по-прежнему числился среди них. Под номером четвертым. Несмотря на убийственное название, он был в списках уже двенадцать недель. Деймон сокрушенно покачал головой, вспоминая, что только по настоянию Оливера Габриелсена он согласился поработать с автором и что они из-за этого едва не рассорились.

Оливер Габриелсен был его помощником, который работал с ним почти пятнадцать лет. Как читатель он был всеяден, обладал потрясающей памятью и изощренным умением вылавливать что-то эксцентрическое и необычное. Оливер встретил миссис Должер на какой-то вечеринке в Рослине, Лонг-Айленд, а это было отнюдь не то место, где можно найти автора бестселлера. Женщина лет пятидесяти, чей муж служил вице-президентом небольшого банка, мать четверых детей, она никогда ранее ничего не писала, а свой роман начала, как показалось Деймону, в основном, из-за скуки, которая одолевала хозяйку загородного дома. Ее сочинение представляло собой вполне незамысловатую историю о бедной девушке, которая прокладывает путь наверх, пуская в ход свою красоту, свое тело, свою ненасытность к мужчинам, и все завершается трагически. История эта была стара как мир, и Деймон не мог понять, что в ней привлекло Оливера. В большинстве случаев их вкусы совпадали, но когда Оливер сказал: «Деньги. На каждой ее странице написано одно – деньги. Давай хоть раз отхватим для себя кусок большого пирога», – Деймон скептически покачал головой:

– Оливер, бедный мой мальчик, боюсь, ты слишком переработался или слишком часто посещаешь вечеринки.

Но в конце концов, чтобы сохранить мир в конторе, да и потому, что в Нью-Йорке стояло вялое время, когда все разъехались из города на лето, он согласился поработать с этой женщиной, которая показалась ему человеком с простой и бесхитростной душой; ему пришлось немало потрудиться над книгой, чтобы сделать ее более или менее приемлемой, смягчая слишком откровенные любовные сцены, на удивление грубый язык и правя грамматику. Она была согласна на все, кроме изменения названия. Хотя он предупреждал ее, что книгами с подобными заголовками завалены магазины, она была глуха к его аргументам, упрямо отстаивая свое. Вздохнув, он наконец согласился. К ее чести, после успеха книги она никогда не вспоминала о его мрачных предсказаниях. Непрофессиональная во всем, что делала, Женевьева Должер настояла, чтобы нм причиталось двадцать процентов от всех ее гонораров вместо обычных для агента десяти. Полушутя он предупредил ее, что она должна держать свой акт великодушия в полном секрете, ибо если о нем хоть кто-то узнает, на весь остаток жизни ее ждет полный бойкот со стороны всех писателей страны.

Эта книга была не из тех, которые раньше волновали Деймона и его старого партнера Грея. Обычно они занимались тем, что открывали молодого писателя и нянчились с ним, пока его имя не появлялось в обозрениях, а книги не начинали приносить скромную прибыль, для чего им нередко приходилось поддерживать писателей из своих собственных средств, пока те работали над романом или пьесой. Никому не удалось заработать кучу денег, и разочаровывающе большой процент тех молодых мужчин и женщин, которым они помогали, так и оставался автором одной книги, многие спивались, уходили в наркоманию или исчезали в недрах Голливуда.

Деймон не возлагал больших надежд на книгу миссис Должер и был почти обрадован, когда несколько издательств быстро, одно за другим, отвергли роман. Он уже был готов пригласить к себе даму из Рослина и с вежливым сожалением сказать ей, что книгу продать, как ни грустно, не удается, как вдруг рукопись приняло какое-то маленькое издательство, уплатив смехотворно малый аванс за небольшой первый тираж. Книга мгновенно взлетела на вершину списка бестселлеров, экземпляров в бумажных обложках было продано на миллион долларов, и права на экранизацию закупил Голливуд.

Комиссионные составили, с его точки зрения, астрономическую сумму. В первый раз его имя появилось в газетах, и офис затопил поток рукописей от известных и высокооплачиваемых писателей, которые по тем или иным причинам были недовольны своими литературными агентами. Раньше ему не приходилось вести дела с подобными авторами.

– Нам выпали удачные кости, – с удовлетворением сказал Оливер. – Наконец мы обыграли рулетку.

Он намекнул, что было бы неплохо удвоить ему жалованье и поместить его имя на доске у дверей в качестве партнера. Деймон, довольный тем, что может удовлетворить обе его просьбы, сменил наименование фирмы на «Грен, Деймон и Габриелсен», только попросил Оливера реже посещать вечеринки. Но решительно отказался переезжать из помещения, которое Оливер называл прискорбным двухкомнатным извинением для их конторы, и сменить его на более роскошное в респектабельном квартале, куда Оливер, опьяненный свалившимся на него богатством, мечтал попасть.

– Вы только взгляните, Роджер, когда к нам кто-нибудь приходит, он чувствует, что попал в обстановку «Холодного дома», и оглядывается вокруг в поисках гусиных перьев.

– Оливер, – сказал Деймон, – разрешите мне объяснить вам кое-что, хотя, учитывая, сколько лет мы работаем бок о бок, в этом нет необходимости. Я положил почти всю свою трудовую жизнь на то, что вы называете прискорбным извинением для конторы, и я был здесь счастлив, и мне нравилось по утрам приходить сюда на работу. У меня нет желания становиться магнатом, я вел достаточно обеспеченную жизнь, хотя, возможно, она и не отвечает тем требованиям, которые предъявляют к ней современные молодые люди. У меня нет желания разглядывать кучу письменных столов, зная, что сидящие за ними люди работают на меня, а я их нанимаю, выгоняю, оцениваю, оплачиваю социальное страхование для них, вношу пенсионные взносы и Бог знает, что еще. История с «Погребальной песнью» – случайный каприз, вспышка молнии. Честно говоря, я думаю, что ничего подобного больше не случится. Меня мутило, когда я видел эту книгу в витринах магазинов, а мои уик-энды были отравлены, потому что каждое воскресенье я натыкался на нее в «Таймсе». Я получаю куда больше удовольствия от десяти блестящих строчек в рукописи молодого неизвестного автора, чем от комплиментов в статьях о «Погребальной песни». Что же касается вас, старый мой друг, вы еще молоды и, как водится в паше время, слишком жадничаете.

Деймон понимал, что не очень-то великодушно говорить так, но хотел четко определить свою позицию. Оливер Габриелсен не так уж молод – ему под сорок – и он столь же предан хорошей литературе, как и сам Деймон, и когда просил о прибавке, то делал это почти извиняющимся тоном, и Деймон знал, что, если бы не зарплата жены, они бы едва сводили концы с концами. Он знал также, что Оливер не раз получал предложения стать редактором в издательствах с поистине королевской зарплатой, не то что железный рацион Деймона, и отказывался из-за того, что он называл неприкрытым торгашеством больших издательств. Но неожиданная волна денег, обрушившаяся на их контору, похоже, временно сбила его с ног, а процент комиссионных, которые он получил как партнер, заметно изменил его манеру одеваться, сменил он и рестораны, в которых обычно поглощал свой ленч, а из скромных апартаментов в Вест-Сайде переехал в небольшой особнячок в районе Восточных Шестидесятых. Деймон поругивал Дорис, жену Оливера, которая бросила работу и время от времени появлялась в их конторе в норковой шубке.

– Вы, должно быть, слишком молоды, Оливер, – продолжал Деймон, радуясь возможности прочесть лекцию на тему, любимую его старым хозяином мистером Греем, – чтобы понять всю прелесть скромности и с легкой надменностью считать, что все прелести мира, из-за которых люди порой доводят себя до могилы, не имеют для вас существенного значения. Меня никогда в жизни не тошнило, я не знаю, что такое рак, гипертония или визит к психиатру. Единственный раз я попал в больницу, когда меня сбила машина на переходе улицы, и я отделался переломом ноги.

– Лучше бы протеза, – сказал Оливер.

Деймон видел, что Оливер воспринял его лекцию без особой благодарности.

– Ради Бога, я не предлагаю арендовать Тадж Махал, – сказал Оливер, – Мы не скончаемся, если у каждого из нас будет приличная комната и еще одно нормальное помещение, где разместится вторая секретарша, чтобы помогать нам с этой проклятой почтой. И со всеми этими телефонными звонками, для которых явно не хватает одного номера. Как раз на прошлой педеле парень из издательства «Рэндом» сказал мне, что набирал наш помер два дня подряд, прежде чем прорвался к нам. В следующий раз, когда ему надо будет связаться с нами, сказал он, он пустит в ход тамтамы. А если вы поставите переключатель разговоров на секретаршу, ей-Богу, никому не придет в голову, что вы продали душу филистимлянам. И если у нас появятся окна, которые будут мыть хотя бы раз в полгода, это не будет греховной роскошью. А здесь, если мне нужно узнать, какая погода на улице, я включаю радио.

– Когда меня не станет, – подчеркнуто высокопарно сказал Деймон, – вы сможете снять этаж в Рокфеллер-центре и нанять победительницу конкурса «Мисс Америка» в секретарши. Но пока я здесь, мы будем вести паши дела как обычно.

Оливер фыркнул. Он был невысоким блондином, почти альбиносом, и чтобы компенсировать свой недостаток, держался подчеркнуто прямо, почти по-военному. Фырканье – что-то новое для него.

– Когда вас не станет, – усмехнулся он. – Вас не станет через тысячу лет.

Они были хорошими друзьями, что естественно, когда день за днем в рубашках с короткими рукавами работаешь бок о бок, и не привыкли особенно церемониться друг с другом.

– Я уже говорил, – сказал Деймон, – что собираюсь как можно скорее выйти на пенсию и прочесть наконец все те книги, на которые у меня не хватает времени, пока я тут работаю.

– Поверю, лишь когда я это увижу, – сказал Оливер. Но при этих словах он улыбался.

– И обещаю, что даже ногой не ступлю в ваши новые дворцовые покои, – продолжал Деймон, – Я буду вполне удовлетворен, получая от вас ежеквартальные чеки, которые вы будете обязаны высылать мне по нашему контракту, и зная, что вас еще не обобрал бухгалтер, подделавший конторские книги.

– А я буду кормить вас, пока у вас не выпадут последние зубы, – улыбнулся Оливер. – Обещаю.

– Быть по сему, – Деймон хлопнул его по плечу. – А пока оставим все как есть. И чтобы компенсировать вашу чувствительность, я сам заплачу человеку, который завтра вымоет окна.

Вполне удовлетворенные друг другом, они занялись делами.

Сидя в загроможденной вещами гостиной, прислушиваясь к воскресным колоколам и держа перед собой раздел книжного обозрения со списком бестселлеров, он припомнил разговор с Оливером и его слова: «Деньги. На каждой странице этой книги написано одно – деньги».

Оливер был прав. К сожалению, прав.

Деймон вспомнил и слова Заловски: «Я, как и все, читаю газеты».

Заловски не знал, что большая часть комиссионных ушла на оплату старых долгов и ремонт, в котором давно нуждался маленький домик на Лонг-Айленд Саунд в Олд Лайме, Коннектикут, оставленный по завещанию Шейле обожавшим ее бездетным дядей. Не обращая внимания на то, что дом почти развалился, они проводили там летние каникулы и редкие уик-энды. Теперь появилась новая крыша, новые трубы и его заново покрасили. Он будет полностью готов, когда Деймон наконец соберется уходить на пенсию.

Элементарная попытка шантажа или вымогательства, подумал Деймон, цена за несколько строчек, походя набросанных газетчиком. Неужели все так просто?

Все же причину надо искать здесь. Он набрал номер в Рослине.

– Женевьева, – сказал он, – вы видели утренний «Таймс»?

– Разве это не чудо? – У Женевьевы был тихий застенчивый голос, словно она привыкла к тому, что муж и дети постоянно подавляют ее. – Неделя за неделей. Словно волшебная сказка.

Больше, чем ты можешь себе представить, радость моя, подумал Деймон. Но сказал:

– Вы затронули читателей до глубины души, – Он бы покраснел до корней волос, произнося такие слова раньше, когда книги в мягких обложках не распродавались так бойко. – Мне бы хотелось узнать у вас… к вам случайно не звонил человек по имени Заловски?

– Заловски, Заловски? – Голос Женевьевы звучал неуверенно. – Не припоминаю. В эти дни так много звонит народу. Телевидение, радио, интервью… Мой муж говорит, что попросит изъять номер из справочника…

Еще один номер, который надо изымать. Лови удачу и скрывайся. Американский Путь.

– Заловски… – продолжала вспоминать Женевьева. – А почему вы спрашиваете?

– У меня раздался телефонный звонок. Относительно книги. Его было еле слышно. Он сказал, что позвонит еще раз, и я подумал, что, может быть, он предпочел связаться прямо с вами. Вы ведь знаете, что в конторе только мы с Оливером и секретарша, а с тех пор, как вы так преуспели, нам трудно справляться со всеми просьбами… У нас не такая большая контора, где столько отделов, и десятки служащих, и все такое…

– Я знаю. Они все отвергли мою книгу, прежде чем я пришла к вам. – Голье уже не защищался, металл и холод звучали в нем. – Им не хватило даже элементарной вежливости. Вы с Оливером были первыми настоящими джентльменами, которые встретились мне с тех пор, как я написала книгу.

– Мы старались не забывать старое правило, которое мой бывший коллега мистер Грей любил повторять: издательство – это дело для джентльменов. Конечно, времена с тех пор изменились. Но тем не менее приятно знать, что твои манеры кому-то доставляют удовольствие. – Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, разговаривая с Женевьевой Должер. Собственный голос звенел у него в ушах, словно был накрахмален или проржавел. Его беспокоило, что он не может нормально говорить с этой женщиной, которая столь неожиданно ворвалась в его жизнь. Он был не из тех мужчин, которые легко умеют притворяться. Он гордился тем, что всегда говорил клиентам то, что думает, хваля или предостерегая их. Если они обижались на его критические замечания, гневались или занимали оборонительную позицию, он откровенно говорил, что им лучше попытать счастья в другой конторе. Он может работать только так и не иначе, объяснял он им. А теперь он вынужден мямлить, словно у него рот набит картофельным шоре, с женщиной, которая обогатила его.

– Не думайте, что я когда-либо забуду вашу помощь или то, чем я вам обязана, – дрожащим голосом сказала Женевьева, – Всю свою жизнь я буду благодарна вам обоим за то, что вы для меня сделали.

– В вас я не сомневаюсь, – сказал Деймон, припоминая всех авторов, которые говорили как правило те же слова, а затем исчезали, пряча глаза или изображая гнев, и уходили к крупным агентствам, которые могли знакомить их с кинозвездами, высылать лимузины для встречи в аэропортах, в последний момент обеспечивать билеты на бродвейские представления, куда все места были распроданы несколько месяцев назад, организовывать телевизионные шоу на всю страну и деловые встречи в лучших ресторанах города. – Хочу надеяться, что вы дадите мне знать, когда ваш номер исчезнет из справочника.

– Вы будете первым, кому я позвоню, Роджер.

Ее голос, сокрушенно подумал Деймон, был полой возвышенной благодарности.

– Ах, да, – сказал он, задавая вопрос, который, как он знал, Женевьева ждала, – как дела с новой книгой?