Текст книги "Звездные мальчики"

Автор книги: Ирина Скидневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Что-то не хочется мне идти к этой Арине... – заныл Рики. – Может, без нее обойдемся? Помните, тот мальчишка говорил, что она сумасшедшая? Это она, что ли, все натворила?

– Рики, оставь эти пораженческие настроения, – спокойно сказал Тики. Что у меня там так трясется? – Он остановился и скинул с плеч рюкзак.

Домового, про которого они совсем забыли, била крупная дрожь. Он сидел, скорчившись и судорожно подергиваясь.

– Эй, – сказал Тики.

– Он его душил, – склонившись над рюкзаком, перевел Дизи.

– Кто?!

– Мальчишка. Он его душил.

– Дед, ты нам Рики-то не пугай, – сказал Тики рюкзаку. – Ты что? Этот пацан к тебе даже не подходил!

– Говорит, он его так сдавил, что домовой, наверное, в наперсток бы влез. С моста когда сошли, отпустил... а то бы ему конец...

Мальчики с вытянувшимися лицами смотрели на несчастного скорчившегося домовичка. Рики заплакал. Дизи и Тики, как по команде, повернулись взглянуть на реку, мост и странного мальчишку. Но в сгустившихся сумерках уже ничего нельзя было различить.

А мальчишка, прищурившись, смотрел с пригорка, как его новые знакомые идут по захламленной деревенской улице, и равнодушное лицо его становилось все более напряженным. Внезапно он подбросил свой мяч и с силой пнул его в сторону моста. Мяч тут же отлетел назад, словно натолкнулся на невидимую преграду, и мальчишка разочарованно взвыл, задрожав всем телом. Он весь скрючился, согнулся пополам, что-то пробормотал и распрямился уже высоким жилистым стариком в неопрятной одежде. Обожженное лицо его было страшным, седые волосы развевались на ветру, а в глазах была жгучая ненависть.

– Проклятая мокошь... – пробормотал он, глядя в сторону деревни, потом зашипел, как змея, и, взмахнув руками, превратился в ворона.

Ворон взлетел повыше и с такой силой бросился грудью на невидимую преграду, что от удара полетели перья. Не сумев пробиться, он недобро каркнул и полетел к лесу.

Набежали тучи.

5.

Дом ворожеи нашли сразу. Он хоть и имел плачевный вид, был обитаем: рядом с домом на бревне сидела сухонькая древняя бабка, по двору важно прогуливался тощий белый петух. Попасть во двор можно было, просто перешагнув через повалившийся забор, но из вежливости мальчики вошли через калитку, с трудом державшуюся на двух уцелевших столбах. Увидев незнакомых людей, петух заголосил, шумно захлопал крыльями и пошел в атаку. Он кружил вокруг них, подскакивал и норовил клюнуть кого-нибудь в глаз. Мальчики оторопели. Старушка молча наблюдала за всем этим безобразием.

– С ума ты сошел, петух лохмоногий? – возмутился Рики. – Мы хорошие!

– Береги глаза, другие не вставишь, – заметил Тики, а Дизи спросил старушку: – Бабушка, а что это петух у тебя такой злой?

– Это он знакомится с вами. Не бойтесь, – отрывисто пояснила та.

– А мы и не боимся, – отозвался Рики, прячась от бабки за спиной у Тики.

Мальчики подошли поближе и поздоровались.

– Давайте-ка, гости, бегом в баню, а то ночь скоро, и дел у меня невпроворот, – буднично скомандовала бабка и двинулась к небольшому строению, из трубы которого вился дымок.

В бане мылись с удовольствием, вода бодрила и возвращала силы. Рики задумчиво намыливался, и вдруг ахнул, пораженный какой-то догадкой.

– Я вспомнил, что мне все это напоминает, – с ужасом произнес он. Это же в каждой сказке написано... Сейчас она нас вымоет, выпарит и съест...

– Больше мне есть нечего, – язвительно отозвалась из-за двери старушка. – Вот паршивец бородатый, до чего додумался! – Она сердито громыхнула ведром.

– Ты, Рики, и вправду размечтался. Умерь свою буйную фантазию, недовольно подал с полка голос Тики.

Дизи же только посмеивался, выливая на себя ушаты воды.

Покосившись на дверь, Рики забубнил:

– А что, сами говорили – будь бдительным... Может, правда...

В предбаннике громыхнуло уже сильнее, и Рики на всякий случай прикусил язык.

После бани бабка повела гостей ужинать. Дом, исхлестанный и ободранный, похожий снаружи на ветхую лачугу, внутри оказался удивительно уютным и удобным. Легкое светлое дерево, из которого были сделаны и стены, и пол, и потолок, и вся мебель, источало свежий лесной аромат. Прикоснувшемуся ладонью к стене Дизи показалось, что от мягкого дерева исходят еле ощутимые теплые токи.

Обстановка в горнице, освещенной приятно пахнувшими восковыми свечами, была простой, но каждая вещь здесь была на своем месте – расцвеченная изразцами большая печь с лежанкой, усыпанной цветастыми подушками, дубовый сундук с горбатой крышкой, украшенной резьбой, плетеные из лозы корзинки, красивая глиняная утварь и яркие лоскутные коврики на полу.

Высокие потолки и большие окна чудной формы – прямоугольные, с арочным закруглением вверху – создавали ощущение простора, открытого, беспредельного пространства. Днем сквозь округлую часть окон, сделанную из янтарно-желтого стекла, проникал мягкий рассеянный свет, заливая все внутри нежными золотистыми потоками.

Этот сиявший чистотой домашний, уютный мирок составлял разительный контраст с печальным, разоренным миром снаружи. Бабка как-то по-особенному улыбнулась, заметив, какое впечатление произвел ее дом на гостей, но угощала мальчиков молча. Она усадила всех за большой круглый стол с блестящим медным самоваром посередине. Ужинали вареной картошкой и зеленью с бабкиного огорода.

Рики как можно незаметнее осматривался – вдруг обнаружится что-нибудь подозрительное, все-таки к колдунье пришли. Подозрительным был только этот противный петух, который, как хозяин, гордо вышагивал по горнице. Рики было стыдно признаться себе в этом, но он немного робел, когда петух начинал топорщить перья и глядеть на гостей своими немигающими желтыми глазами. Поддал бы я тебе, если бы не твоя хозяйка, сердито думал мальчик.

– Молока вот нет у меня... Нет коровы – нет и молока, – вдруг заговорила бабка. – Ну, рассказывайте, как добрались до меня, что там в лесу творится.

– Ворона какая-то противная летает, пугает всех, – охотно поведал Рики, которому уже наскучило молчание. – А еще мы в лесу заблудились, по кругу ходили, а потом мальчишку встретили. Он в мяч играл. Он нас сюда и проводил. Еще мяч нам хотел подарить, мы не взяли. Ну, и все.

Бабка внимательно, не перебивая, слушала, потом взглянула на Дизи. Тот кивнул.

– А там у вас кто шуршит? – спросила она, кивнув на рюкзак. – Вылазь.

Домовой зашевелился и выставил наружу свою мохнатую голову. Бабка наблюдала без всякого удивления за тем, как он быстро-быстро шевелит носом, втягивая в себя запахи нового места.

– Долго сопеть будешь? Не видишь, к кому пришел? – Она задула две свечи, и в комнате стало сумрачно.

Домовой вылез из рюкзака, пригнулся к полу.

– Здоровья тебе, госпожа мокошь... Прошу у тебя крова и милости твоей... – вполголоса перевел Дизи друзьям.

Бабка ответила озабоченно:

– Не в добрый час появился ты здесь, в моем доме неспокойно. Но если пожелаешь, входи в него и живи. Только без баловства.

Домовичок закланялся, крутанулся на месте, как волчок, и исчез.

– Одного пристроили, – дернув себя за ухо, с облегчением сказал Рики. Все засмеялись.

Бабка поинтересовалась у Дизи:

– А где тот мальчишка с вами расстался?

– У моста, где береза сломанная.

– Он вам что-нибудь рассказывал?

– Конечно... – встрял Рики.

– Всякую чепуху, – перебил его Тики, пристально глядя на бабку. – Про Дуя, про сумасшедшую колдунью, про засыхающие леса, которые нужно затопить.

– Вот что, – ничуть не удивившись, сказала бабка, – поздно уже. Я вас на сеновале устрою, там спать будете. Отсыпайтесь. – И она решительно поднялась, маленькая и сухонькая.

А бабка с характером, подумал Тики.

... Ночь наступила быстро. На небе не было ни луны, ни звезд, и в двух шагах невозможно было ничего рассмотреть. Тики никогда не думал, что отсутствие ночных звуков может быть таким тягостным. До чего же неприятное место, эта деревня... И как только бабка живет здесь одна?

Вдруг послышался тихий свист. Тики прилип к окошку сеновала, пытаясь определить, откуда шел звук. Свист усилился. И только когда заскрипели деревянные стропила сеновала, мальчик понял, что это ветер. Свист становился все сильнее, все тревожнее – надвигалась буря. По небу неслись темные тучи, за которыми мелькала луна.

Внезапно скрипнула дверь, ведущая в сенник, и Тики пригнулся, стараясь стать как можно незаметнее. Осторожно ступая в темноте, в сарай вошла бабка. Она шла прямо к тому месту, где спали мальчики. Тики поспешно нащупал свою тяжелую палку. Снизу послышался металлический скрежет открываемого замка, и бабка вошла в маленькую дверцу в стене. Через мгновение сквозь щели в двери полился свет.

Тики ловко слез с кучи сена, на которой устроились ночевщики, подкрался к двери и стал глядеть в щелку. Комната оказалась огромной кладовой. Вдоль стен, от потолка до самого пола, тянулись полки, заставленные сотнями красивых синих, с белыми узорами, глиняных горшков и горшочков всех размеров. Тики присвистнул от удивления.

Бабка сняла с гвоздя льняной фартук, подвязала его, потом взяла с полки большой горшок с крышкой, постояла, раздумывая, и взяла еще один горшочек, поменьше. Одной рукой прижав горшки к груди, она задула свечу и направилась к двери, за которой притаился Тики. Тот метнулся в сторону и притих у стены. Когда бабка вышла во двор, он резво забрался на сено, выглянул в окно.

Снаружи бушевала буря. Черные грозовые тучи сгрудились прямо над бабкиным двором. Мало того, со всех сторон по небу сюда неслись все новые и новые тучи. Тики стало не по себе. Попали в переплет, думал он, если сейчас грянет гром, нас всех отсюда смоет вместе с сеновалом... Интересно, куда бабка подевалась? Нашла время за горшками ходить...

Внезапно сквозь вой ветра он услышал, как под окном кто-то разговаривает. Рискуя вывалиться наружу, Тики почти до пояса высунулся из окошка и напряг слух.

– Не бойся... иди к парнишкам... Там он тебя не тронет... Мне нужно работу свою исполнять... сейчас начнется... – донеслось снизу.

Через мгновение в приоткрытую дверь сарая протиснулся взъерошенный бабкин петух. Он взлетел на сено, поближе к детям, и замер.

Да она со своим петухом разговаривала, удивился Тики, ну, дела...

Во дворе неожиданно все стихло. Забыв про петуха, Тики снова выглянул наружу. Бабка стояла посреди двора и, взявшись обеими руками за подол фартука, взмахивала им, как опахалом, вверх и вниз. При этом она что-то бормотала, глядя на черное небо. Повинуясь бабкиным заклинаниям, тучи разбегались в разные стороны, открывая небо в звездах и луну, и вновь с ужасающим ревом и свистом неслись к бабкиному двору.

От страшного шума проснулся Дизи. Рики спал беспробудно, зарывшись в сено, белый петух дремал рядом. Чтобы не оглохнуть, Тики и Дизи заткнули пальцами уши, и лежа вместе наблюдали удивительное зрелище. Вскоре пошел дождь, настоящий потоп, но ни одной капли небесной влаги не упало на землю – все потоки воды устремлялись в два небольших глиняных горшочка, что стояли у колдуньи в ногах. Гудели вода и земля, и дрожали от напряжения руки у старой женщины.

Неожиданно бабкин петух протиснулся между мальчиками к окошку, высунулся наружу и прокричал зорьку. Почти сразу буря и дождь прекратились, и наступила оглушающая тишина. В голове у мальчиков звенело. Бабка еще раз взмахнула фартуком, разгоняя последние тучи, потом наклонилась к горшочкам и быстро прикрыла их крышками. Взяв свои удивительные сосуды в руки и шатаясь от страшной усталости, она пошла к сеновалу.

Мальчики поспешили притвориться спящими. Бабка прошла в кладовую, вернула фартук и горшки на место, заперла дверь и, проходя мимо детей, тихонько сказала:

– Спите, детки, а то ночь уже кончается... – Потом вышла и прикрыла дверь.

6.

Утром, едва проснувшись, мальчики обследовали кладовую, светя фонариком в щели. Горшки были изумительно красивы. Их синие поблескивающие бока были расписаны диковинными заморскими птицами, рыкающими львами и прочим сказочным зверьем.

– Ой, петухи какие красивые... – восхитился Рики, глядя в щелку.

– Кстати, о петухах, – сказал Тики и толкнул друзей в бок.

Живо обернувшись, они увидели, что бабкин петух стоит в двух шагах от них и, склонив голову набок, пристально на них смотрит.

– Что, петух лохмоногий, смотришь? Потерял что? – поинтересовался Рики.

Петух что-то прокричал хриплым голосом и юркнул в дверь.

– Теперь все бабке расскажет, – сказал Тики. – Что мы тут шарим и фонариком в дверь светим.

Рики даже начал заикаться:

– К-как расскажет?

– Бабка с ним разговаривает, а он все понимает – я сам вчера слышал. Поосторожнее с ним... – Рики стал бешено дергать себя за ухо, что являлось признаком сильного волнения. – Рики, ухо оторвешь. И бороду давно пора стричь. Ну, Дизи, что мы имеем? Бабуся наша тучи фартуком разгоняет, дождь в горшки собирает, с петухом разговаривает.

– На то она и колдунья, – спокойно сказал Дизи. – Думаю, Арина тот человек, которого мы ищем.

... За утренним чаем мальчики исподтишка наблюдали за бабкой. Она, как и накануне, была совершенно невозмутима. Петух торчал на подоконнике и обозревал сидящих за столом. Чай пили молча. Рики минуту ерзал на табурете, потом не вытерпел:

– Бабушка, а мы все знаем!

– Что знаете?

– Ну, что ты тучи ночью разгоняла... и воду, ну, дождь, в горшочки такие красивые собирала...

– Собирала, – чуть улыбнувшись, согласилась бабка. – Только ты ведь спал, правда?

– Все я проспал, – расстроенно подтвердил Рики. – А сегодня ночью опять будет буря?

– Будет... – помрачнев, пообещала бабка.

Солнце уже вовсю припекало, а заняться было совершенно нечем. Рики изнывал от безделья. Все, кроме него, работали. Бабуся за гончарным кругом лепила горшки. Дизи с Тики носили с реки голубую глину и месили ее в корыте. Постояв в раздумье, Рики решил помочь хозяйке с огородом, выполоть сорняки. Перетоптав три грядки и набрав в бороду репьев, Рики был вынужден признаться самому себе, что совершенно не различает, где сорняки, а где полезные растения.

В довершение всего жизнь отравлял петух. Он следовал за мальчиком по пятам и норовил при каждом удобном случае клюнуть в мягкое место, поэтому Рики все время ходил, заложив руки за спину. В огороде ему пришлось совсем худо – руки были заняты работой, и тылы оставались незащищенными. Тут уж петух распоясался окончательно: подкрадывался и нападал без предупреждения. Наконец вопли Рики и крики петуха услышали, и оба были с позором изгнаны с перетоптанных грядок. Петуха унесли и заперли в доме, а Рики опять остался без дела.

Интересно, почему бабушка запретила ходить в овин? Рики издалека оглядел закопченный бревенчатый сарай, который стоял на самых задворках. Ничем не примечательная постройка... Что там может быть опасного? Улучив момент, когда Дизи с Тики в очередной раз ушли на реку за глиной, Рики оказался рядом с овином и приложил ухо к двери. Слышно ничего не было. Потянув на себя тяжелую дверь, мальчик с трудом открыл ее и встал на пороге, всматриваясь в черноту проема, из которого сильно тянуло дымом. Оглянувшись назад, в жаркий солнечный день, он чуточку помедлил и шагнул в прохладную темень.

– Знаешь, я все думаю, может, бабуся немного не в себе и придумала насчет Дуя? Осталась здесь одна, в пустой деревне. Тут точно свихнуться можно. Вот и вообразила себе – черный колдун, человеконенавистник... А эти глупости про оборотня?

– Глупости? – усмехнулся Дизи, бросая в воду камешки.

– Нет, ну, конечно, при других обстоятельствах я допустил бы...

– Кстати, обстоятельства опять против нас.

Тики покраснел.

– Я знаю, о чем ты сейчас подумал. Мы с Рики для тебя – балласт. Без нас тебе было бы легче... значительно легче...

– Без вас, – резко перебил его Дизи, – я здесь ничто. Я никогда вас не оставлю. Только если ты прогонишь меня.

Тики вздохнул.

– Нервы совсем сдают. Скорей бы все выяснилось.

– Нельзя торопиться. Арина к нам присматривается, ей тоже нужно время.

– Какова наша официальная версия?

– Рики нужно вылечить.

– Да, за одним этим я пришел бы сюда, – кивнул Тики. – Только пусть она поможет ему...

Мальчики набрали под небольшим обрывом у реки по ведру мягкой голубоватой глины и вдруг заметили на сломанной березе ворона. Птица сидела неподвижно и, казалось, не проявляла к людям никакого интереса. Выглядела она безобидной, но ее слишком крупные размеры настораживали.

– А вот и наш злодей, – глубоко вздохнув, сказал Тики и двинулся по мосту навстречу птице. Та шевельнулась, но не сдвинулась с места.

Дизи схватил друга за рукав.

– Остановись, Тики. Куда ты идешь?

– Сейчас все и проверим.

– Забыл, что бабуся говорила? С моста не сходить!

– Ты уже боишься его? – прищурившись, сказал Тики.

– Но осторожность ведь тоже не помешает, правда?

– Арина дала нам алмаз.

– Не делай этого! – сердито сказал Дизи.

Тики упрямо ступил с моста на землю, и в то же мгновение черный ворон, слетев с березы, превратился в страшного старика, который чуть не схватил мальчика своими жилистыми руками. Дизи резко выдернул Тики обратно на мост, за невидимую черту, о которой говорила бабка. Взглянув друг на друга, они поняли, что обоим страшно – настолько неожиданным получилось подтверждение слов Арины.

Старик не исчез. Он стоял, ухмыляясь, на расстоянии вытянутой руки и молча смотрел на мальчиков немигающим взглядом. Дизи закрыл глаза, чтобы собраться с духом и унять бешено колотившееся сердце.

– Так, – успокоившись, сказал он и, сняв с шеи шнурок с камнем, который дала Арина, ткнул алмазом чуть не в лицо старику.

Тот в ужасе отшатнулся и, снова обернувшись вороном, исчез за поникшими соснами.

Бабуси во дворе не было, Рики и петуха тоже. Из дома вдруг донесся тихий бабкин голос:

– Вот горе-то...

Уронив тяжелые ведра, мальчики бросились в дом. Рики, весь в синяках и ссадинах, в беспамятстве лежал на лавке, а бабка прикладывала к его ранам какие-то примочки. Петух, нахохлившись, сидел в изголовье.

– Ну, сегодня скучать не приходится... – растерянно произнес Тики.

– Слышу, кричит мальчонка. В овин забрел, неслух – овинник его и помял. Еле отбила дружка вашего, – не прерывая занятия, пояснила бабка. От ее стараний Рики пришел в себя и тихо застонал.

– Ну-ка, бабушка, пусти меня, – сказал Дизи, подсаживаясь к Рики на скамью. Ловкими уверенными движениями он ощупал мальчика и через некоторое время сообщил: – Переломов нет.

– Испугался сильно, – тихо сказала бабка.

Она ласково погладила Рики по мягким черным волосам, вышла из дома и решительно направилась к овину. Ветер колоколом раздувал ее синюю юбку. Тики и Дизи, переглянувшись, последовали за ней.

Широко распахнув дверь овина, бабка суковатой палкой провела от косяка к косяку черту и начала разговор:

– Что ж ты, батюшка-овинник, безобразничаешь? Зачем мальчонку прибил? Не стыдно тебе, старому, гостей моих обижать? – увещевала она невидимого духа. – Разве тебе на моем дворе плохо живется? Что? – Она прислушалась. Не хотела я с тобой ссориться, да видно придется... С чего это я тебе кланяться буду – я у тебя в овине пшеницу не сушу! А мальчонка-то что тебе сделал? – Из проема двери прямо в лицо бабке пыхнуло пламя. – И-и, сдурел, старый! Маешься от безделья... Только с мокошью тебе не тягаться, забыл?

В ответ из овина раздался жуткий вой, и в одно мгновение ветхая постройка вспыхнула, как спичка.

– Неси горшок поменьше, самый маленький! – крикнула бабка Тики и бросила ему ключ от кладовой. – Да не забудь дверь запереть!

Тики со всех ног бросился к сеновалу и вскоре прибежал обратно с крошечным, размером с наперсток, горшочком. Овин уже догорал, искры снопами летели во все стороны, и если бы сарай не стоял особняком, соседние постройки уже занялись бы. Дизи лихорадочно оттаскивал на середину двора какую-то рухлядь, петух голосил и, хлопая крыльями, носился по двору, а бабка стояла неподвижно и, как завороженная, смотрела на огонь.

– Глупый, глупый... старый дед... – все приговаривала она.

Взяв у Тики горшочек, она изо всех своих старческих сил бросила его в самую середину пожара. От удара горшочек взорвался миллионами мелких брызг, и стихия воды победила стихию огня.

Мальчики встали рядом с Ариной. Тоскливое, тягостное чувство, какое всегда возникает у людей, глядящих на пепелище, овладело ими...

– А где овинник? – спросил Тики.

– Нет его больше, – тихо сказала бабка, повернулась и пошла к дому.

Она села на бревно, а грязный, весь в саже, петух, устав возбужденно скакать по двору, подлетел к ней, сел, поджав лапы, и затих.

До самого вечера Арина молча сидела на бревне и невидящими глазами смотрела куда-то вдаль. Рики дремал на печи в доме; Тики и Дизи таскали с реки глину, месили ее и, сменяя друг друга, лепили на гончарном круге горшки. К концу работы их набралось около тридцати штук.

К вечеру бабка вышла из своего сосредоточенного состояния и после бани, за ужином, мальчики решились расспросить ее об овиннике. Она не стала отнекиваться и сразу негромко заговорила:

– Мы, деревенские люди, всегда пшеницу сеем. Перед обмолотом снопы в овинах сушат, а в овине хозяин живет, овинник. Я еще маленькая была, познакомилась с ним... Играла во дворе и, как ваш дружок, забежала в овин. Так он мне пятерней по лицу залепил – след потом целый год держался. Отец с матерью мои испугались, нельзя овинника сердить, весь урожай может спалить. Бабушка велела курицу зарезать, еды всякой наготовить да все это в подлазе для него оставить. Злой он очень, этот дух... В деревне один был, жил на нашем дворе, а по другим овинам с проверкой ходил – так ли все делают люди? Как топить овин собрались, у него разрешение нужно спросить. А пуще всего он любил, когда благодарили его: "Спасибо, батюшко-овинник, послужил ты нынешней осенью нам верой и правдой! Не побрезгуй угощением нашим." И чтоб непременно низко поклонились и еду оставили. А кто не чествовал хозяина, плакал потом: по горячему углю положит в каждый угол, и сгорит овин со всем урожаем вместе...

Арина устала от такого длинного рассказа, перевела дух, отпила чаю и заговорила снова:

– Ну, вот... А как Дуй из деревни всех повыдул, лишился овинник своей власти. Никто пшеницу не сеет, не сушит. Никто хозяину не кланяется, никто его не величает, обозлился хозяин, страсть! Житья от него не стало. Все петуха моего загрызть норовил – то кошкой обернется, по двору бегает, то собакой. Хорошо хоть по ночам, когда Дуй буянит, он в овине сидел, не выходил – ветер он очень не любил и воды боялся. Раньше, как сильный ветер подует, он хлеб сушить не позволял...

– А что ты, бабушка, так переживаешь, что его не стало? – осторожно спросил Тики. – Вон он какой недобрый был...

– Сама не знаю, – задумчиво проговорила Арина. – Вроде и впрямь злой был, а жалко его стало, когда он себя подпалил... Привыкла к нему, что ли. Ему уже лет двести было, он всегда был да был. Двести лет нашей деревне служил. – Арина горестно вздохнула. – Да что теперь говорить, вся жизнь ноне меняется... Давайте-ка, ребятки, спать укладывайтесь, поздно уже. Спасибо, наработали вы мне горшков... Подсохнут, завтра расписывать, а после – обжигать буду.

– Кого? – сонным голосом спросил Рики. – Кого обжигать?

Арина негромко засмеялась:

– Да горшки обжигать.

– А-а... Не боги горшки обжигают.

– Ну, да.

– Бабуля, я тебе сегодня ночью помогать буду. Ты без меня не разгоняй тучи, – тараща сонные глаза, говорил Рики.

– Воин... Ты еще от нонешних-то ран не оправился. Спи покрепче, сил набирайся, бородатенький...

7.

Арина, привыкшая не спать каждую ночь, сегодня напрасно ждала, когда засвистит ветер. Сидя за столом в темной горнице, она своим особым, дальним зрением видела черный молчаливый лес, стеной закрывающий пустую деревню от северных ветров, ясное ночное небо, щедро усыпанное звездами, и далекую, недосягаемую луну. Вокруг было тихо и покойно. Мир, ночью заслоненный от знойного, безжалостного солнца, отдыхал в этой немыслимой, звенящей тишине. И Арина вдруг поняла, что сегодня эта безмятежность, это спокойствие не будут нарушены – Дуй не придет. Сбывалось то, что предсказала ей бабушка Катерина, царство ей небесное...

Мысли у Арины путались. Дрожащими руками поглаживая скатерть, она старалась успокоиться и хорошенько обо всем подумать. Закрыв глаза, мысленно перенеслась в тот далекий ненастный день поздней осени, когда умирала старая мокошь. Зыбкие видения встали перед Ариной, и она отчетливо услышала озабоченные голоса матери и отца, сочувственную болтовню соседки, а главное, тихий, но твердый голос бабуленьки:

– Аринушка, запомни, что я тебе скажу, слушай... Пройдет много-много лет, ты станешь взрослой, будешь умной и осмотрительной, но однажды поступишь безрассудно... Вскоре после этого настанут черные времена, и останешься ты одна, совсем одна... И будет тебе тяжко, ох, как тяжко, миленькая моя...

... Вот они и настали, эти времена. Вдруг пошел издалека слух, что в дальней деревне, на краю леса, внезапно погибли все мужчины, здоровые, работящие, а те, кто остался в живых, вроде как помешались: закрылись в своих домах и стали там сидеть тихо-тихо, боясь выйти на улицу. И нечего стало им есть, но боялись они даже в окно выглянуть, когда приходили к ним родственники из других селений. И страх охватил всех, кто это увидел. Страшное и непонятное вторгалось в их жизнь. Ужас погнал людей целыми деревнями с насиженных мест. Уходили, побросав самое дорогое, родное – свои крепкие, добротные дома, уже заколосившиеся посевы, могилы близких.

Дошло это безумие и до деревни, где жила мокошь.

Едва появились за рекой первые обозы с беженцами, заперлась Арина в дальней комнатке без окон, целыми днями смотрела на воду в горшочке, шептала заклинания, стараясь углядеть, что за напасть пришла; двенадцать дней не ела ничего, чтобы обострились ее чувства, зрение и слух, ворожила без устали и однажды поняла, что за жестокий и властолюбивый противник ей достался, безобразный снаружи и внутри.

Еще маленькой девочкой Арина видела, как гонят охотники зайца. Ей потом часто снился страшный сон – в нем погибающий заяц в смертельной тоске пронзительно кричал... Дуй тоже гнал свою дичь – целые народы. Правитель, много лет копивший свои черные силы, легко распоряжался судьбами тысяч людей, и страх в их глазах вдохновлял его на еще большие безумства...

Арина испугалась, поняв, как силен Дуй. И когда пришли к ней люди за советом, как быть, ответ у нее уже был готов:

– Все уходите. Забирайте все, что сможете, и уходите. А я останусь...

Молча поклонились ей односельчане и, потупив глаза, тихо вышли со двора. Не посмели обсуждать ее решение, знали: никто не сможет дать лучшего совета, чем мокошь.

... Издавна здешние места славились колдуньями. Врачевали они больных людей и скот, находили воров и украденные вещи, снимали порчу и сглаз, но пуще всего была им подвластна вода. Никогда не страдали здешние поля от засухи, потому как в жаркое лето мужички непременно шли к мокоши, кланялись в ноги, просили дождя. Колдунья выходила в поле, ворожила, фартуком нагоняла тучи, а деревенский люд только подставлял свои счастливые разгоряченные лица под теплые дождевые струи.

Были в деревне, конечно, и другие знахарки, но одна только мокошь без труда могла указать место, где колодец рыть, где родник забьет. Только мокошь умела загнать целый дождь в маленький глиняный горшок и хранить его, пока вода не потребуется вновь. Удивительно, но захоти мокошь утонуть – не сможет, вода ее не примет... Очень пугало людей, что при желании колдунья могла любой предмет с места сдвинуть, не прикасаясь к нему.

Но был у мокоши еще один, особенный дар: могла она в горшочке с водой, в который бросала волос человека, увидеть не только его прошлое, но и будущее.

Охотники заглянуть в свое будущее находились редко. Боялись люди, что мокошь напророчит, что предсказанные ею события обязательно произойдут, сбудутся. Если по лицу ворожеи было видно, что вести дурные, человек торопливо затыкал уши, а мокошь плавно взмахивала руками, произнося заклинания – старалась отвести беду.

Вот и теперь, услышав короткий приказ Арины уходить, не стали односельчане допытываться, что именно ждет их впереди, а поспешили сделать так, как она велела.

... И осталась Арина одна. Первые дни, как ушли все из деревни, бродила бедная женщина, словно потерянная, по деревенским улицам, глядела на брошенные, опустевшие дворы и плакала от тоски и одиночества. "Не хочу я с ним бороться... Почему именно я, я должна его остановить?" – в смятении думала она.

Но в пятую ночь приснился ей давнишний страшный сон про зайца, загнанного охотниками. Теперь у сна было продолжение: раненый заяц, упав на спину, распорол острыми когтями на задних лапах живот склонившемуся над ним охотнику. А ведь все так и было в жизни, вспомнила Арина, проснувшись. Старики тогда кивали головами, мол, действительно, он такой, заяц... Только в сказках всего боится. Припомнили, что однажды заяц так же отбился от сокола.

Весь день Арина пребывала в задумчивости. Вот тебе и заяц, все удивлялась она, вот так трусишка-косой...

Назавтра, с утра пораньше, пошла она в поля, что начинались сразу за рекой, на границе леса. Перейдя мостик, зашла Арина по пояс в пшеницу, понуро просыпающую на землю свои тяжелые зерна, вдохнула всей грудью густые, пряные запахи земли, оглядела недалекий лес, речку, и такой гнев охватил ее, что сразу высохли все слезы.

– Да что же это творится на белом свете? Что ж он, злодей, думает, управы на него не найдется? И чего это я нюнить вздумала? Ведь я мокошь! все больше распалялась Арина, пробираясь по улицам к своему дому.

И так легко сделалось у нее на душе, будто бродила впотьмах и вдруг вышла на свет.

Достала Арина из сундука старинную книгу в потемневшем переплете, читала ее днем и ночью, выискивая все новые и новые заклинания, ходила вокруг деревни вдоль реки, прислушиваясь к голосам земли и воды, ворожила до полного изнеможения и повеселела, узнав, что не так страшен враг, как сразу показалось, что сама земля поможет ей, и что долго, пока не кончатся последние силы, будет она не соринкой, а бревном в глазу Дуя.

– Я тебе, злыдень, покажу небо в алмазах, – злорадно шептала она в сторону леса, туда, откуда подули холодные ветры.

Место, на котором стояла деревня, было особенным – здесь на поверхность кое-где выходила голубоватая глина. Как-то один заезжий гражданин в очках, увидев эту глину, побледнел и бросился просить лопату у первого же встреченного им мужика. Подозрительно оглядев приезжего и прищурясь, мужик спросил, пыхтя папироской:

– А на что тебе лопата? Поди, землю ковырять вздумал, где синяя глина?

Приезжий замялся, потом признал, что, мол, действительно, есть такая задумка. Мужик лениво сплюнул.