Текст книги "Повседневная жизнь российского спецназа"

Автор книги: Ирина Дегтярева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Мысль эта была настолько проста, что Он, после всей суеты последних месяцев, боялся спугнуть ее, боялся разорвать тоненькую нить, протянувшуюся между ним и лесом. Да и связь эта была тонка. Но только она давала человеку силы и отдохновение. Сидя среди деревьев и глядя на рыжее пламя, Он чудесным образом растворялся в осеннем лесу и обретал свое место.

28. 10. 2001 г.

Картины майора Корнева

Горы в темноте – черные громады. Афганская провинция Кундуз. Недалеко Пяндж, а вдоль него советские погранзаставы. Всего лишь река разделяет мир и войну.

Младший сержант Вячеслав Корнев проснулся. Его тормошили:

– Подъем! Часовой исчез.

Одеваясь, Корнев услышал, как переговаривались офицеры. Из их отрывистых фраз он понял, что солдат, скорее всего, не был похищен, а убежал.

Взяли автоматы и начали поиск. Ночь. Шорохи от шагов по иссушенной земле. Камни под ногами от разбитых домов кишлака. Чернее ночи провалы узких окон. Дрожь не от холода – от волнения. Корнев крепче сжимал в руках АКМ, вглядываясь в темноту.

– «Духи»! – закричал кто-то, прошивая ночь автоматной очередью.

На душманов наткнулись случайно. Корнев перемещался в сторону дувана, стрелял туда, где по его предположениям были «духи». Краем глаза видел силуэт своего друга Ивана. Тот двигался все время рядом. От этого на душе становилось спокойнее.

Отступили душманы. Выстрелы слышались все реже. Бойцы вернулись к месту своей дислокации.

У Корнева что-то хлюпало в ботинке.

– Слав, у тебя ноги промокли? – удивился Иван. – На лужу наступил?

Только сейчас Корнев ощутил боль в ступне. С трудом снял окровавленный ботинок. Пуля прошила ногу около большого пальца. Крови натекло много и болело сильно, но, к счастью, кость не задело.

Привели часового. Молодой парнишка нашел тихое местечко, пригрелся и уснул. Даже стрельбы не слышал…

Корнев не мог заснуть до утра. Беспокоила ноющая боль в ноге. В переделки со своим другом Иваном они попадали в Афганистане не раз, но до сегодняшнего дня их даже не царапнуло…

В армию Вячеслав шел служить с охотой. Отказался от отсрочки на год, которую ему давали как студенту Федоскинского училища миниатюрной живописи. Он отучился там два года, а до окончания оставался всего один…

Май 1987 года. Раскаленный состав, тянувшийся в южном направлении. Крупная черная черешня на полустанках, липкая газировка. Корнев часто сидел в стороне от ребят, задумчиво смотрел на пустынные засушливые степи за окном. Его считали нелюдимым, а он просто любил побыть наедине со своими мыслями и воспоминаниями.

Село Казачье в сибирской глуши на берегу холодной рыбной Ангары. Две младшие сестры и брат. Школа, где директор – немка, строгая, важная. Учитель физкультуры и военрук по совместительству – Иван Павлович Зубинский. Он, бывший спортсмен, волейболист, создал в школе команды девочек и мальчиков по волейболу.

Вячеслав выступал за школьную команду с четвертого класса. Учился легко, на пятерки и четверки. Только баловался без присмотра отца, который служил на подводной лодке. Раз в году отец приезжал в отпуск.

Иногда Вячеслав с матерью ездил на север к отцу. Ему нравилось путешествовать – на поезде, на пароходе. Наказания и наставления отца быстро выветривались из головы.

Слава любил историю. Много читал. Учительница истории возлагала на него большие надежды и помогала готовиться к поступлению на исторический факультет Иркутского университета.

Но еще Слава оформлял стенгазету. Рисовал карандашами и фломастерами. Отцу нравились его рисунки. Он и посоветовал сыну поступать в Федоскинское училище. Когда Вячеславу исполнилось шестнадцать, он переехал в Подмосковье к сестре отца.

Дед Вячеслава – Павел Иванович Плахов и двоюродный брат – Дмитрий Рогатов в то время уже были известными мастерами в росписи шкатулок и подносов. Дед после Великой Отечественной организовал цех жостовской росписи, и работы Плахова и Рогатова хранятся в музеях Франции и Италии.

Брат научил Вячеслава пользоваться красками, объяснил, какие цвета можно смешивать, какие нельзя, как составлять композицию. Вячеслав поступил на отделение жостовской росписи и жил в Подмосковье у сестры отца.

И вот армия. Учебка в Ашхабаде. И Афганистан. Десантно-штурмовая бригада…

До августа 1988 года Вячеслав оставался в этой бригаде, пока начальство не «вспомнило», что он и его друг Иван закончили артиллерийскую учебку. У Корнева специальность – командир отделения артиллерийской разведки и корректировщик. Иван – вычислитель.

Их сразу же командировали в другую часть. Во время вывода войск из Афганистана вдоль дороги из Кабула выставлялось охранение. Охранные точки – установка «Град», пара бээмпэшек с десантниками. Вячеслав и Иван были в расчете реактивной установки.

Белесое высокое небо, густо-серые горы, рябь легких облаков над ними. Пыль от проезжавших по дороге внизу машин и выстрелы, звучавшие не слишком резко. Душманы не давали им покоя. В солнечный день казалось, что с ними ничего не может случиться. Их ждут дома, и это ожидание оберегает.

Однако Корнева контузило. Осколок на излете вонзился в спину. Голову тряхнуло взрывной волной. Осколок тут же выдернули, вылили на спину пузырек зеленки и стянули рану пластырем.

Стояли у трассы несколько дней. Движение по дороге прекратилось, словно об охранении забыли. Но снова появились наши на дороге, вызвали их по рации и вместе с другими «Градами» двинули в Ташкурган. Думали – все. Домой. Так ждали этого дня, но в Ташкургане их развернули – и обратно, в провинцию Кундуз.

Представление к медали «За отвагу» Корнева сгорело вместе с документами в машине старшего офицера батареи. Там же были и свидетельства о ранениях, и воинский билет. Ему выдали дубликат билета, а про ранения благополучно забыли.

И, наконец, в феврале 1989-го советские войска вышли из Афганистана. Офицеры разъехались служить по своим частям. А срочники-артиллеристы остались дослуживать в Душанбе, где стояла артиллерийская дивизия.

«Афганцы» ходили в самоволку, отъедались, отсыпались. Для них служба фактически закончилась.

Корнев не выпивал и не гулял с ребятами. Он опять держался немного особняком. Все думал о доме. Чем будет заниматься, когда вернется? Корнев привык все взвешивать, не решать ничего спонтанно. Может, это и спасло его от той неприкаянности, которой страдали многие ребята-«афганцы», возвращаясь к мирной жизни.

Вячеслав считал символичным то, что перед армией он отдал однокашникам по школе живописи и свой этюдник, и все кисти, и краски. Способности есть, но при этом нет призвания.

Еще в поезде, добираясь с товарищем из Душанбе в Москву, Корнев подумывал о работе в милиции. Он искренне и серьезно хотел бороться с преступностью. Служба и война только закалили его характер.

* * *

Удары кувалдой в железную дверь. Один, другой, третий… Грохот на весь подъезд. И дверь вышибить, и отвлекающий шум создать. Отвлечь внимание преступника от окон. Трое бойцов СОБРа с альпинистским снаряжением спускаются с крыши семнадцатиэтажки на четыре этажа вниз. Тихо, через балкон. А другие лупят кувалдой в дверь.

Лица под масками горят от жары. От звонких ударов закладывает уши. До штурма капитан Корнев пробежал по этажам. Звонил соседям, хотел узнать у них планировку квартиры. Он вернулся к своим ни с чем.

– Вот зараза! Не пускают. В глазок смотрят и делают вид, что дома никого. Придется вслепую идти.

Он держал наготове пистолет, поправлял бронежилет. Вот сейчас дверь рухнет, а за ней, по сведениям оперативников, несколько бандитов. Квартира «общаковская». Там хранятся преступные деньги. О такой квартире редко удается узнать операм. Обычно о ней знает только узкий круг лиц – преступников. А еще там живет «смотрящий». Деньги охраняет.

Кто-то стоит теперь под дверью с оружием и готовится стрелять в первого забежавшего собровца. Не успеют ребята проникнуть через балкон и его обезвредить – Корнев, который вбежит первым, может поймать пулю в упор.

После одиннадцатого удара дверь вылетела. Бандит, уже обезвреженный, лежал на полу. Он оказался в квартире один. Тот самый «смотрящий», который охранял общаковские деньги.

– Стоял, гад, под дверью, с пистолетом, – сказал Корневу один из бойцов, который забирался в квартиру через балкон. – Нас с балкона он не ждал.

* * *

Горы, ночь. Все как десять лет назад. По старой памяти боевиков «духами» кличут. Крепко Афган во многих засел. Но для капитана милиции Корнева – это совсем другая война. Дома теперь ждут Наташа и сын Кирилл. Два родных любимых человека.

Первая командировка – октябрь – декабрь 1999 года. Ввод войск в Чечню. Старогладовская станица. Хлебозавод и на его территории бывшее общежитие стройотряда. Здание хлебопекарни, одноэтажное, десять на восемь метров. Восемьдесят человек собровцев теснились в этом помещении. Зачистки снова и снова. Оружие, брошенное просто так и запрятанное боевиками в схронах. Обстрелы собровского ПВД. Картинки в памяти – калейдоскоп. И картинки так быстро менялись, что детали уплывали, как будто нечеткое изображение.

На некоторое время домой, к родным. Новый год вместе с женой и сыном. Но лишь до конца февраля удалось побыть со своими. Вторая командировка. И снова Чечня.

Два-три дня собровцы перемещались к Грозному. Выбирали место для нового ПВД. Остановились в Октябрьском районе, в больничном здании. Командировка у Корнева была до 29 апреля.

Корневы жили теперь в своей квартире, которую получил Наташин отец, бывший военный. Если бы он не отдал квартиру молодой семье, дочери, так бы и мыкались.

Были отчаяние Наташи, и слезы, и просьбы отказаться от командировок в Чечню.

– Я не хочу так больше. Ночью совсем спать не могу. Таблетки не успокаивают. Встану и брожу по квартире. Одна. Поглядишь на Кирюшку, а он так на тебя похож Сил нет смотреть.

– Но я же приехал. Теперь я тебе и по дому помогу. Ты же знаешь, я все умею. Не люблю только две вещи, – улыбнулся Вячеслав, – чай заваривать и одеяло в пододеяльник вставлять.

– Да, ты у меня мастер на все руки. Я больше никуда тебя не отпущу. – Наташа крепко обняла его. – Мы с Кириллом тебя не отпустим…

Эти фразы так и звучали в памяти Корнева, когда он вылетел в свою третью командировку в апреле 2001 года. И эти слова, и гибель трех товарищей за вторую войну – Казакова, Гурова и Матвеева…

Жили собровцы будто под топором. Минная война. Фугасы разного действия – радиоуправляемого, нажимного – на выбор. Поставить – дело недолгое. Боевики или сидят на безопасном расстоянии, или уходят вовсе. И деньги за каждый подрыв получают.

За 1999 год Корнева наградили орденом Мужества, а за командировку 2000 года представили к медали «За отвагу». В мае, когда был еще в Грозном, он получил звание майора.

Каждым утром, рано, собровцы на операции. Искали мины, схроны оружия в заброшенных домах. С ними ходил кинолог с овчаркой по кличке Тагир.

Рядом школа и пустырь. По пустырю шли двое мужчин. Ссутулившись, они двигались в сторону улицы Нахимова. Корнев окликнул их. Они нехотя остановились.

– Предъявите документы, – потребовал он.

– Нет у нас с собой. Дома забыли. Мы местные.

Собровцы связались с комендатурой Октябрьского района и передали туда этих двух для выяснения личностей.

«Может, они и мирные, а может, только из Чернореченского леса вышли, – думал Корнев, возвращаясь на ПВД. – Их вспугнули, они все побросали, поэтому и без документов. А вообще, у всех боевиков документы лучше наших. Паспорта на новеньких российских бланках. Я, милиционер, до сих пор не сменил паспорт. Бланков в области нет. Хожу с потрепанным, советским».

С жалобами на боевиков приходили отчаявшиеся местные.

– Так надоела война. Все вокруг стреляют, – со слезами говорила пожилая женщина. – Когда это кончится?! Ходят в лесу, я их видела, и днем, и вечером.

Бывало, что местные называли и конкретные адреса. Знали, где живут бандиты. Но, как правило, нагрянув по этому адресу, собровцы никого не находили.

В ответ на откровенность местных, по Грозному прокатилась волна убийств мирных граждан.

Периодически собровцы прочесывали лес. Траншеи, блиндажи между деревьев. Запах свежего леса, тонкий и сладковатый вкус лесного воздуха. А к нему примешивается стойкий запах войны – гари и пороха.

Собровцы вошли в лес после подрыва их соседей – новосибирского СОБРа. Час назад вытаскивали раненых из «Урала» и УАЗа и отправляли в госпиталь, в Ханкалу. Доктор подмосковного СОБРа вернул к жизни раненого бойца, у которого наступила клиническая смерть…

Натягивает поводок Тагир. Подстраховывая друг друга, бойцы идут на расстоянии. Остановились по знаку. Тагир что-то нашел. Корнев спрыгнул в окоп. Окопы в лесу и совсем старые, еще с Великой Отечественной, и поновее – с прошлой чеченской.

– Вот тут, – указал кинолог.

Присыпанная землей плащ-палатка. Под ней ниша. А в нише несколько автоматов, «Мухи», пустые магазины и пули россыпью.

– Второпях бросили, когда убегали, – заключил Корнев.

Часто собровцы выезжали уничтожать мини-заводы. И вот после одного такого удачного, результативного выезда боевики решили отомстить.

На глазах Корнева подорвалась собровская БМП. Механик-водитель, молодой парнишка, попал в эпицентр взрыва и погиб сразу. Чуть сзади него сидел Александр Хурда, а справа Филипп Павелко. Крышку моторного отсека вырвало и перебило ноги Павелко и Хурде. Остальных бойцов контузило и взрывной волной посбрасывало с брони.

Одни оттаскивали раненых в сторону, в безопасное место, другие прикрывали отход.

Филиппа и Александра отправили в Москву. От тяжелой контузии Филипп долго не приходил в себя.

Александру одну ногу пришлось ампутировать.

* * *

Осень к северу от Москвы ранняя. Тополя забрасывают желтыми листьями дорожки, водную гладь Клязьминского водохранилища. Оно неподалеку от дома майора Корнева. Рядом – древний сосновый бор. Корнев любит гулять там с Наташей и сыном.

Утром он встает рано. По привычке спит в сутки всего часов пять. Жалко ему терять время на сон.

Корнев уходит гулять, когда дома все еще спят. Он вернется с прогулки и разбудит домашних. Жене собирать сына в школу.

Наташа не работает. Корнев все время уговаривает ее не работать. Хотя она, помимо медицинского, закончила еще и строительный институт.

– Я сотрудник СОБРа, – убеждает он Наташу. – Дома бываю нечасто, а если и ты работать начнешь, упустим Кирилла. Ты уж посиди дома… Кирилл у нас паренек хороший, понятливый, добрый. Но балуем мы его. А надо бы построже.

– Вот ты бы и построже, – одними глазами улыбается Наташа. – Ты же первый его и балуешь.

– Со мной отец строже был, – кивает Вячеслав. – Я до сих пор к нему на «вы». Ты же знаешь. А Кирилл немного рассеянный, ему надо быть пособраннее. Вот сейчас спортом занялся. Это дисциплинирует. Лишнего свободного времени нет…

Корнев смахнул листья со скамьи, присел. Собака подбежала и начала ласкаться, заигрывать. Задние лапы и хвост ходуном ходят.

– Теодор Рузвельтович, отстань, – со смехом толкнул пса в мягкий теплый бок Корнев. – Иди, иди. Гуляй.

Взметая лапами желтые листья, пес умчался за деревья.

Когда Корнев глядит на красоту природы, иногда мелькает желание взяться за кисть. Но это желание живет секунду-две, не больше.

Военные пути снайпера

Прапорщик милиции Евгений Герасимович – снайпер ОМОНа на воздушном и водном транспорте. Служит в отряде с 1999 года. Прошел высотную подготовку, освоил специальности снайпера и водолаза – боевого пловца. Был с отрядом во всех командировках второй чеченской кампании.

Награжден медалями «За отвагу» и «За отличие в охране общественного порядка».

Сутки на сборы!

Бушлат, рюкзак, спальник… Что еще в командировку брать? Женя в растерянности остановился у открытого шкафа.

Вчера, когда Женя пришел на дежурство в отряд, его огорошил Димка Казинкин.

– Абрам, хочешь, обрадую? – поинтересовался Дима.

– Ну, – с улыбкой кивнул Женя. По каким-то непонятным признакам его приняли в отряде сначала за еврея. Он уже привык к своему прозвищу – Еврей или Абрам.

– Завтра у нас тринадцатое, и завтра едем в Чечню, – сообщил Дмитрий.

В отряде до четырех часов дня окончательно не было известно о дате и времени отъезда. Бойцы названивали домой. Надо успеть собраться. Но после четырех выяснилось, что вылет состоится все-таки 14 октября. Через сутки. Есть время на сборы. Только что брать – вот вопрос. Никто не подсказал…

Мать пришла домой на обеденный перерыв.

– А, сынок, приехал. А чего это ты сумки собираешь?

– В командировку еду. – Женя с опаской покосился на мать.

Она заплакала:

– Там же все только началось… Там бои…

– Да ладно, мам, чего ты? Мы в спокойном месте стоять будем. Дальше Моздока не пустят. Лучше мне помоги собраться.

Женя набрал все, что только возможно. Прихватил и примус, и саперную лопатку. Единственное, что не взял – это фотоаппарат. Жена попросила оставить, фотографировать маленькую дочку.

Эх, путь-дорожка

Самолет – это вылет по расписанию, это удобные мягкие кресла, стюардессы – симпатичные девчонки, на подлете – море, песчанный пляж в овале иллюминатора…

Борт – это задержка на целый день, вылет из Чкаловского вместо одиннадцати утра в десять вечера (борт проходной из Питера), это рюкзак вместо кресла, это сидение чуть не кверху ногами, в тесноте, на верхней палубе Ил-76, где разместились шестьдесят омоновцев. На нижней палубе еще люди из других подразделений. Но Жене даже подремать удалось. Вместо иллюминатора – рампа, открывающаяся с нервным скрипучим пиликаньем, вместо моря и песка – чернота южной ночи в прямоугольнике рампы и полная неизвестность. Приземлились.

Куда идти? Где искать хоть какое-то руководство? Приняли решение – ночевать в поле, под открытым небом. Осенний холод. Вместе с другом, Лешкой, легли спина к спине и укрылись расстегнутым спальником, как одеялом, – предусмотрительный Женя извлек этот спальник из бездонного рюкзака. В течение ночи омоновцы по очереди подходили к Жене то за фонариком, то за лопаткой, то еще за чем-нибудь.

– У Еврея все есть! – вынесли вердикт.

Женя с охотой делился своими запасами. Чтобы не замерзнуть, бойцы нацепили на себя все, что можно, а потом смекнули, расстелили на земле брезентовую армейскую палатку, улеглись в ряд и ей же и укрылись.

Утром жаркое солнце подняло всех рано. А разместили бойцов только после обеда в вагоне, который стоял на запасном пути на станции Моздок.

Вагоны один за одним отправлялись в глубь Чечни, по мере того, как продвигались войска. Вагон омоновцев стоял в этом спецсоставе последним. Прошла неделя. Женя несколько раз звонил домой, успокаивал родителей и жену.

Наконец было определено место пребывания ОМОНа – станция Червленная-Узловая.

На рассвете, в четыре утра, вагон дернулся, его подцепил маневровый и начал выводить на пути. Женя посмотрел в окно. На улице – осенняя хмурость, слякоть, окно забрызгано мелкими слезами дождя. Женя вздохнул.

«Куда едем? – думал он. – Что нас там ждет?»

Война обозначила свои пределы – оборванные электрические провода, железнодорожные светофоры, чернеющие провалами глазниц, воронки от взрывов. И нет конца и края этому военному пейзажу.

Те ребята, кто воевал в первую чеченскую, говорили, что Червленная покажется вот-вот. На Червленной сначала и остановились, потом уже вагон перетянули на Червленную-Узловую. Начало темнеть. Пятый час вечера.

На станции пути взорваны. Железнодорожные войска их ремонтировали. А омоновцы в спешном порядке стали окапываться.

Коля Бравичев по прозвищу Бивис всю дорогу косился на Женю. Подкалывал. Деревенский парень, но с высшим образованием, Николай любит прибедняться.

– Мы, деревенские, у нас все проще, а вот Еврей у нас интеллигентный.

Женя все больше раздражался, но сдерживался. Не драться же с этим заносчивым Бивисом. Тем более, несмотря на обиду, Женя знал, что Николай отличный пулеметчик и классный механик-водитель БТР.

Вместе с Сергеем Даныниным, еще одним снайпером отряда, можно сказать, Женькиным наставником, они пошли обустраивать снайперскую точку.

Самое высокое место в ближайшем окружении – водокачка. Старая, построенная, наверное, еще в те времена, когда тянули железную дорогу на юг. По винтовой железной лестнице прогрохотали наверх, очутились в бетонном стакане – резервуаре для воды. В этом стакане еще одна металлическая лестница.

– Как бы отсюда не сверзиться? – Женя поглядел вниз, под ноги, на зияющую пустоту.

– Сейчас досок натаскаем, сделаем настил, – успокоил Сергей.

Пока разыскивали по окрестностям подходящие доски, с узла связи снайперов попросили перетаскать какие-то ящики. Вместе с Серегой взялись. Вдруг за спиной как ухнет! Грохот начался беспрерывный, оглушительный. У Женьки все опустилось, и высветилась в мозгу такая же оглушительная мысль: «Ну все, приехал!»

Оказалось, что метрах в трехстах отсюда стоит наша батарея. Это они шарахнули в который раз по осенней «зеленке».

Для начала свой пост оборудовали на скорую руку. Жене и Сергею надо было заступать в четыре утра, сменить другую омоновскую снайперскую пару.

Первая ночь на войне. Только чуть Женя задремал, начался такой сильный огонь, что в вагоне подпрыгивали стаканы от грохота. Опять наша артиллерия работала по «зеленке». Женя начал одеваться.

– Куда это ты собрался? – остановил его командир взвода Николай Амелин.

– Стрельба.

– Ложись и спокойно отдыхай. Если понадобишься, тебя поднимут.

Николай спокойный, уравновешенный боец. На свою вторую войну приехал. В первую он с другими омоновцами десять суток просидел в окруженном «духами» Гудермесе, на железнодорожном вокзале.

Какой там сон?! Кое-как Женя дождался утра.

…В башне водокачки небольшие окошки, расширенные прямым попаданием из миномета. Вокруг чернота, холодный воздух в лицо. У Жени с Серегой прицелы-«ночники», бинокли ночные. Дух захватывает от такого зрелища. Иногда в «зеленке» взрывались растяжки, но сквозь гущу веток практически ничего не было видно.

Боевики ушли за Терек. Станцию не беспокоили. Обстреливали десантников на мосту. Те несли большие потери. Чуть не каждую ночь «духи» их долбали. Раненых вывозили на бэтээрах в Червленную, в госпиталь. Везли через Червленную-Узловую, мимо омоновцев.

Когда рассвело, снайперы снова занялись обустройством своего поста. Кашинцев, по прозвищу Макстар, без устали бегал по винтовой лестнице вниз и вверх, подтаскивал доски для настила. Ему это труда не составило, он много занимался спортом, бегал на лыжах. А здесь, в командировке, Макстар каждое утро мерил круги по двору ПВД. Бойцы присоединялись к нему, когда снайпер уже пробегал часа два, вместе с ним тренировались минут сорок, а он еще потом бегал часа два. Километров тридцать за тренировку по времени пробегал.

Наблюдательный пункт сделали очень удобным. Хозяйственный Макстар даже шторки на окна повесил. Не только из-за эстетического порыва – ночью в небе часто вспыхивали осветительные ракеты, приходилось резко пригибаться, чтобы не засветило, ненароком не мелькнула тень от головы.

Единственное неудобство – печку на водокачке нельзя установить. Демаскировка. Если на земле на постах и в блиндажах бойцы худо-бедно грелись, то снайперам приходилось тяжко.

10 ноября ударил десятиградусный мороз, выпал снег. Женя вышел на улицу и, завороженный, остановился. Белое пространство, прозрачный воздух и горный хребет – вот он, рядом, хотя до него много-много километров.

Ну и намерзлись снайперы на своей вышке в эти пять дней, пока не сошел снег и не спал мороз!

Бойцы обросли, и многие не сбривали бороды. Боец Алексей Бузынин, который всегда носит бороду (он и прозвище получил за нее – Ильич), охорашивал ребятам бороды, подрезал и придавал красивую форму. После такой стрижки Женя с удивлением рассматривал в зеркале свое изменившееся лицо – древнерусский князь, да и только!

Но и князьям мыться надо. Омоновцы начали строить баню. Отгородили в старом станционном доме угол, сделали потолок, чтобы тепло не уходило. Поставили печку, обтянули сеткой-рабицей, обложили камнями-голышами. Стены, насколько возможно, проконопатили, обшили подручными материалами. Получилась баня.

Шестьдесят суток командировки истекли.

Домой омоновцы возвращались на поезде. Вот тут напряжение, накопившееся между Николаем Бравичевым и Женей, чуть не вылилось в драку. Кинулись друг на друга, как два задиристых петуха. А потом, словно ушат холодной воды, появилась мысль – что им делить? Вместе прошли через все невзгоды и тяготы командировки, а теперь по дороге домой…

Под прицелом

Отдохнули немного дома. Весна 2000 года – грядет новая командировка. Жене позвонил Бравичев:

– Что, Абраша, в командировку едем?

– Едем!

В эту командировку они с Николаем поехали уже друзьями.

– …Жень, надо соседям помочь. По ним снайпер работает. Сходи посмотри, – попросил заместитель командира.

Женя неторопливо собрал свой снайперский приклад. Бинокль, винтовку, рацию. Ночью двинулся к соседям, екатеринбуржцам.

В Червленной-Узловой уже все места знакомы, все дальности до объектов промерены, карточки огня составлены.

Соседям Женя представился:

– Я из московского отряда. Вы просили помочь…

– Отлично. Пошли, – повел за собой боец.

За спиной Женя услышал шепоток:

– Мужики, это кто?

В ответ с уважительным придыханием:

– Снайпер.

Женя обрадовался, что темно и не видно, как он покраснел.

«Господи, знали бы они, какой я снайпер, – подумал он. – Только-только начал… Но если ребята надеются, то надо что-то делать».

На трехэтажной башне, бывшей железнодорожной диспетчерской, у соседей был пост. Жене показали предполагаемую снайперскую точку:

– Там у него лежка. Наши ребята на зачистке обнаружили. Она пустая была.

Женя устроился у окна, остальные бойцы сидели в глубине помещения за мешками с песком. Сидели в темноте. Женя наблюдал и краем уха прислушивался к байкам, которые травил невидимый незнакомый майор. Он веселил своих бойцов всю ночь. Скрашивал время наблюдения Жени. Увидеть майора ему так и не удалось. Женя ушел на рассвете. Для острастки обработал возможную позицию шестью пулями. Хотя это, в общем, была работа пулеметчика.

«Отсутствие результата тоже результат», – подумал немного расстроенный Женя, возвращаясь в расположение отряда. Через день соседи явились с новостями.

– Пошли мы снова на позицию «духовского» снайпера и обнаружили на месте лежки следы стремительного побега.

– Наверное, снайпер оказался там в момент обстрела, – предположил Женя.

– Скорее всего. Потому что ломанулся он так, что раму телом вынес. А лежку там отличную себе оборудовал. Сзади в доме стена выломана и окопчик в «зеленку» уходит. Вот по нему он и ушел.

На этом история со снайпером закончилась. Екатеринбуржцы достаточно скоро уехали в Грозный. Однако ближе к концу командировки судьба снова свела Женю с майором, который развлекал бойцов ночными историями и анекдотами. Он приехал на Червленную-Узловую, зашел к омоновцам. Женя узнал его голос.

– Ребята, есть тут у вас снайпер, Евреем зовут?

– Да вот он!

– Это настоящий профессионал. – Майор похлопал его по плечу. – Молодец, Женя. Нас тот снайпер просто измотал. После твоих выстрелов оставил в покое.

Наш паровоз вперед летит

Бронепоезда на железных дорогах Чечни – это, и правда, песня. Омоновский бронепоезд «Кузьма Минин». Один из армейских бронепоездов назывался «Железный капут».

Чем только не укрепляли эти железные корабли. «Зушки» и БМП на платформах, но это на армейских. На омоновских из серьезного вооружения один только АТС, а вместо ПКТ в башню от БТР воткнули палку, как будто ствол торчит. Ездили ребята в нем на свой страх и риск. Рельсы-то одни, на обочину не съедешь. Если что – отличная мишень. Поэтому вагоны укрепляли на совесть. Переборки двойные, между ними песок засыпан, бойницы закрывающиеся.

На посты, на мосту через Сунжу, омоновцы ездили на бронепоезде. Но Жене пришлось съездить на бронепоезде в Грозный вместе с офицером отряда Николаем Филатовым, по прозвищу Война. Он получил это прозвище за то, что едва появлялся на мосту через Терек, где был омоновский пост, по его указаниям начинались стрельбы по мишеням, прострел «зеленки», обстрел секторов – стоял постоянный грохот, начиналась война.

Отряд планировалось перевести в Алды, надо было присмотреть место для ПВД. На «смотрины» поехали с нижегородским ОМОНом.

– Мужики, вам на все про все полчаса, – предупредили нижегородцы. – В Грозном неспокойно. Если нас засекут, то могут там накрыть.

Впереди бронепоезда шла дрезина со «смертниками», как решил про себя Женя. На ней сидели офицер, лейтенант, несколько солдат в «брониках» и касках.

Пока ехали, Женя успел завести знакомство с нижегородским снайпером, своим тезкой – Женей. Обменивались опытом. Еврей подарил ему переходник для подсветки штатного прицела в сумерках.

Приехали, за полчаса засняли место возможной новой дислокации отряда. И обратно. Но не в Червленную, а в Ханкалу. Туда шел бронепоезд. Женя уже было настроился и обрадовался – в Ханкале был удобный купейный вагон для командировочных – хоть немного отдохнуть, отоспаться. Однако поступило сообщение, что ожидается нападение на Червленную-Узловую.

Ночью бронепоезд «Кузьма Минин» на полной скорости мчался к своим на помощь.

На базе был переполох, но информация о нападении оказалась ложной.

Женя улегся на свою жесткую коечку в плацкартном вагоне, где жили омоновцы. Вздохнул и уже не вспомнил о мягком купе. Рядом – свои, и спалось спокойнее.

Только раз в году…

26 ноября 2000 года, за два дня до отъезда домой, Женя встал утром, вышел, потягиваясь, из вагона. Двадцать восемь лет стукнуло, не каждый день такое, а отмечать в командировке…

Вдруг включается магнитофон на полную громкость и звучит «Семь сорок» – еврейская музыка. Вот ведь где-то нарыли, черти! Ездили в Толстой-Юрт и там прикупили специально для Еврея кассету с еврейскими песнями.

Пока отмечали день рождения, «Семь сорок» заводили раз десять. Танцевали под нее, кто как умел.

Торт попросили испечь жену местного русского – Михаила, казака, старого знакомого отряда еще с первой войны. Для выпечки отдали масло и сгущенку, что оставались к концу командировки. Торт из четырех огромных кусков получился размером с целый стол. Пока везли его в расположение отряда, на блокпостах машину останавливали, заглядывали в кузов:

– Ничего себе! Вот это великан!

На всех хватило по большому куску. И мало кто может похвастаться, что на дне рождения у него гуляло шестьдесят человек!

…А дома ждали неприятности. Развод. И без того тосковал Женя в командировках по дочке, а теперь приходилось объяснять ей, почему папа приходит ненадолго и не остается дома. А что ей объяснишь, такой крохе? Разве расскажешь ей, что такое война. Не только лишь одна война была причиной расставания, но она к этому подтолкнула.