Текст книги "Дикарка у варваров. Песнь Сумерек (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– Откуда ты родом?
– Из Венеции.
Надеюсь, с географией местной Европы этот расфранченный дикарь знаком не настолько хорошо, чтобы поймать меня на вранье, если в этой реальности Венеции не существует.
– Венеции? – он озадаченно наморщил лоб. – О таком селении не слышал.
– Селении! – фыркнула я. – Это – город на воде, очень красивый и необычный. По его улицам передвигаются не на маш… лошадях, а на лодках.
– Красивый? – переспросил каган. – Красивее, чем моя столица?
– Да, – не задумываясь, ответила я. – И намного.
По рядам присутствующих пронёсся ропот, а в моём сознании прозвучал предостерегающий голос Фа Хи:
– Не говори больше ничего.
Но каган, переглянувшись с ханшей, усмехнулся:
– А юнец – смел. Может, даже слишком. Скажи что-нибудь на своём языке.
Физически ощущая исходившее от Фа Хи напряжение, я невозмутимо выдала:
– Лашате ми кантаре, уна канцоне пиано, соно ун италиано веро, – папа обожает Тото Кутуньо. А в качестве последнего штриха добавила:
– О соле мио.
– Что это значит? – вмешалась в разговор ханша, и я рассмотрела, что глаза её – необычного желтоватого оттенка, как у рыси.
– Что-то про солнце, – дёрнула плечами. – Дословно не переведёшь.
– Занятный юнец, – снова усмехнулся каган и посмотрел на Фа Хи. – И дорог тебе, если ради его жизни ты пожертвовал свободой.
– Я бы пожертвовал свободой ради жизни любого из моих учеников, – отозвался Фа Хи.
– Мой предок Дэлгэр проявил милость, оставив твой монастырь нетронутым на завоёванной им территории, – сурово проговорил каган. – И теперь вы отплатили за эту милость, оказав приют злейшему врагу каганата – мятежнику Сунь Ливею, который…
– Это ложь! – вопль вырвался у меня сам собой.
Каган, казалось, окаменел от такой дерзости. Фа Хи едва слышно простонал:
– Замолчи, наконец…
По рядам приближённых кагана снова прокатился ропот, который тут же стих. Но наступившую тишину нарушил свист меча, и, не успев понять, что происходит, я растянулась на каменном полу. А оттолкнувший меня Фа Хи поймал чуть не переполовинивший меня клинок в цепи, опутывавшие его запястья, и выдернул его из руки главаря халху. Тот заревел и попытался ударить моего учителя, но Фа Хи с лёгкостью увернулся, продолжая оставаться между мной и рассвирепевшим монголом. Но тут прозвучал грозный окрик кагана, и главарь упал на одно колено, прижав согнутую руку к груди и склонив голову. Благодарно глянув на Фа Хи, я поднялась на ноги.
– Прости моего ученика… – начал Фа Хи, но каган только махнул рукой и сурово обратился ко мне:
– Ты смеешь утверждать, юнец, что произнесённые мною слова – ложь?
Фа Хи явно собирался вмешаться, но я не дала ему такой возможности:
– Тебя ведь там не было, так как твои слова могут быть ложью или правдой?
– Тогда обвиняешь во лжи моего темника[1], Бяслаг-нойона[2]? – каган кивнул на коленопреклонённого главаря.
Фа Хи снова попытался заговорить, но каган махнул рукой, чтобы он замолчал, и тогда учитель мысленно обратился ко мне:
– Попроси прощения и не говори больше ничего, или погубишь себя окончательно!
Может, и правда следовало вести себя осмотрительнее. Но чванливые варвары убили моего Вэя… и многих других, и, кроме ярости, я не испытывала ничего.
– Если он утверждает, что тьяньши принял этого вашего Сунь Ливея, как дорогого гостя, и этим оправдывает нападение на монастырь, то да. Я обвиняю его во лжи, в беспричинном осквернении чужой святыни и смерти невинных. Я призываю на его голову гнев всех существующих богов и обещаю, что это злодеяние не останется безнаказанным. Ровно через год в этот самый день он отправится на высший суд, который не признает никаких оправданий и бросит его в море адского огня, в котором он будет жариться вечно!
Не знаю, что на меня нашло. Мало того, что впала в такой пафос, так ещё и приплела обещание, похожее на то, каким в "Анжелике" Жоффрей де Пейрак пугал приговоривших его судей. Фа Хи на мгновение прикрыл глаза – ещё не видела учителя настолько выведенным из обычного состояния невозмутимости. Кагана и каганшу вроде бы удивила моя страстная тирада, а Бяслаг-нойон вскинул голову и просверлил меня испепеляющим взглядом, в котором, мне показалось, мелькнул страх. И, уже не в состоянии остановиться, я направила указательный и средний пальцы в свои глаза, а потом ткнула указательным в темника, изображая жест "я не спущу с тебя глаз", каким мы часто развлекались в школе. Темник в бешенстве подскочил, каган угрожающе подался вперёд, но тут заговорил Фа Хи:
– Мой ученик… Марко говорит правду, великий хан. Сунь Ливей появился в нашем монастыре без приглашения, но тьяньши той же ночью отослал его прочь, отказав в приюте. Нападение на монастырь было неправомерным. Жизни моих братьев и учеников загублены напрасно.
– Хан ханов… – начал было Бяслаг, но каган что-то рыкнул сквозь зубы и, смерив нас с Фа Хи мрачным взглядом, распорядился:
– Этих двоих увести.
К нам тотчас подскочили стражники и, подхватив под руки, потащили прочь. Прежде чем меня выволокли за порог, я ешё видела Бяслаг-нойона, снова упавшего на колени перед троном.
Из тронного зала нас доставили прямиком в «камеру», отделённую от внешнего мира решёткой от пола до потолка, и, сняв оковы, удалились. Я начала растирать ноющие запястья и, поймав взгляд Фа Хи, фыркнула:
– Что? Сам ведь говоришь, я не умею держать язык за зубами, так что всё равно бы выдала, что не немая, рано или поздно.
Но учитель только покачал головой и опустился на пол. Я села рядом, подогнув под себя ноги, и вдруг, глянув на саднившие запястья, вспомнила:
– Браслет, которой подарил Вэй… так и остался у Жу… а у меня теперь нет даже памяти…
Перед глазами возникло мёртвое лицо моего гэгэ, потускневший взгляд и, захлебнувшись словами, я разревелась, закрыв лицо ладонями… и слабо вздрогнула, почувствовав на плече руку Фа Хи. Приобняв, он мягко привлёк меня к себе, и, судорожно вцепившись в одежду на его груди, я зарыдала ещё горше. Учитель ничего не говорил, не пытался меня утешить – просто держал так, в полуобъятии, позволяя выплакаться. И лишь когда мои рыдания перешли на всхлипывания, тихо проговорил:
– Ты значила для Вэя очень много. Уверен, он умер, защищая тебя. Поэтому не превращай его жертву в ничто. Будь осмотрительнее и не рискуй жизнью, как сделала это только что.
– Хорошо… – всхлипнула я. – После того, как отомщу за него.
– Кому? – вздохнул Фа Хи. – Кагану? Его империи? Всем халху?
– Бяслаг-нойону, – я шмурыгнула носом. – Напасть на монастырь было его решением и его приказом. Если каган его не накажет…
– Вероятно, темник – приближённый кагана, может, даже его родич – в любом случае, занимает высокое положение. И неважно, как поступит с ним каган, наказывать его – не твоя задача. Твоя задача – выжить.
Я вытерла рукавом глаза и дёрнула плечом.
– Посмотрим.
Фа Хи снова вздохнул, но сказать ничего не успел – к нашей камере подошли два варвара. В двери заскрипел ключ, на пол нам бросили охапку травы, поставили две миски с каким-то варевом, кувшин с водой и снова удалились.
– Похоже, каган не воспринял твою выходку, как оскорбление. Это хорошо, – проронил Фа Хи. – Поешь, умойся и отдохни.
Я подхватила с пола миски, одну подала ему, но он только качнул головой.
– Потому что это – пища врага? – догадалась я.
– Нет, – улыбнулся Фа Хи. – Потому что сейчас я не голоден, а пища может пригодиться позже. В темницах халху нет чётких часов для трапез.
– Тогда разделю и мою еду, чтобы хватило надольше, – я снова села с ним рядом.
– Не нужно. Разделим мою.
Благодарно посмотрев на учителя, я принялась за еду – похлёбка оказалась неплохой… или же я – слишком голодной. А поев и запив всё водой, я, помявшись, всё же задала вопрос, ответа на который на самом деле страшилась:
– Ты слышишь их мысли, шифу? Хотя бы кто-то… выжил?
– Нет, не слышу, – тихо проговорил он. – Но это не значит, что они мертвы. Наша святыня разрушена и осквернена. Связующего нас источника, из которого мы черпали силу, больше нет. Я могу мысленно говорить с тобой, потому что ты – рядом. Но голоса тех, кто остался возле руин, смолкли.
– Значит, и я больше не смогу поговорить с родителями? – ужаснулась я.
– Твоя связь с породившим тебя миром – иная, – возразил Фа Хи. – Она останется неизменной, даже если халху полностью разрушат нашу империю.
– Ненавижу их, – процедила я.
– Ненавидеть весь народ из-за одного кровожадного полководца – неразумно, – снова возразил Фа Хи. – А теперь – отдохни.
Повалившись на охапку трав, я послушно закрыла глаза и, чувстуя, как они снова наполняются слезами, мысленно пожелала:
– Спокойной ночи, гэгэ…
[1] Темник – командующий туменом, наиболее крупной единицей монгольского войска, равной десяти тысячам всадников.
[2] Нойоны – предводители древних монгольских родов, представители аристократической знати, особо приближённые к хану.
Глава 8
Насчёт еды Фа Хи переживал напрасно. Я проспала весь остаток дня и ночь, а наутро подскочила от скрипа ключа и лязга двери нашей распахнувшейся «клетки». Нам снова одели на руки цепи и поволокли… обратно в тронный зал. В этот раз он был пуст, если не считать нескольких стражников и развалившегося на троне кагана.
– Твоя святыня разрушена и возвращаться тебе некуда, монах, – без предисловий начал он. – Я хочу, чтобы ты остался здесь. Твои умения велики. Научи своим секретам моих военных министров, и он, – каган кивнул на меня, – будет жить.
По лицу моего учителя мелькнула усмешка.
– Научить секретам, чтобы ты использовал их против моего же народа? Для этого нужно больше, чем просто обещание жизни. Мой ученик должен получить полную неприкосновенность, достойное жильё, и я буду продолжать обучать его. Моё общение с ним не должно быть ограничено ни в коей степени.
Каган расхохотался.
– Теперь вижу, от кого этот юнец научился дерзости!
– У него она – врождённая, обучать ей не было необходимости, – спокойно возразил Фа Хи. – И снисхождение к его манерам – тоже условие моего согласия на рабство.
Я ошеломлённо смотрела на учителя. Обучать врагов исконному искусству его народа – и он идёт на это… ради меня? Каган махнул рукой, будто слова Фа Хи очень его развеселили.
– Не рабства, монах. Службы, которую многие почли бы за честь. Но у вас, даосов, другие понятия, я это принимаю. И рад, что ты ценишь жизнь этого юнца, и мне не придётся его убивать. Парень кажется способным и смелым, такие мне нужны. Его учителем будешь не только ты. Величайшие мастера, наставники моих сыновей и сыновей моих министров, будут и его наставниками. Он обучится верховой езде, охоте и стрельбе из лука, языкам и письму. Снимите с них цепи!
Когда повеление было исполнено, каган кивнул на меня:
– Искупайте его, переоденьте и отведите к остальным! А с тобой, монах, я хочу поговорить ещё.
Меня поволокли прочь, но я, пытаясь поймать взгляд Фа Хи, торопливо выпалила:
– Шифу! Спасибо!
– Не стоит, – прозвучал в голове его голос. – У меня есть свои причины, чтобы так поступить.
Стражники притащили меня в комнату с медной, похожей на круглый котёл ванной и там оставили. А сновавшие в комнате прислужницы налили воды, принесли чистую одежду и двинулись ко мне с явным намерением раздеть, но я вывернулась из устремившихся ко мне рук и, метнувшись к ванне, приказала:
– Не трогайте меня, я разденусь сам! Выйдите!
Прислужницы переглянулись и, видимо, решив не связываться со своенравным чужеземцем, повиновались. А я, стянув одежду, забралась в «чан». Какое же блаженство наконец оказаться в горячей воде… Но слишком долго нежиться в ванне опасно – прислужницы могут вернуться раньше, чем я оденусь. Погрузившись в воду с головой и прополоскав волосы, я выбралась из "чана", поспешно промокнула тело лоскутом ткани, очевидно, оставленным здесь в качестве полотенца, и начала натягивать свежую одежду на ещё влажное тело. Спешка оказалась не напрасной. Не усплела я собрать мокрые волосы в пучок, как на пороге появились… стражники и, грубо подхватив меня под руки, куда-то потащили. Я, как могла быстро, перебирала ногами, не решаясь спросить, куда меня так сосредоточенно волокут. Но вот очередной переход закончился, меня втолкнули в какую-то комнату и задвинули за спиной дверь. А я подняла глаза и остолбенела. На разложенных на полу подушках сидело не меньше двух десятков парней и девчонок. Перед каждым – низкий деревянный столик с широким листом бумаги, чернильницей и подставкой для кистей. Урок каллиграфии? Но учителя ещё нет. Я прочистила горло и вежливо проговорила по-китайски:
– Доброе утро! Меня зовут…
– Никого здесь не интересует твоё имя, сэму, – навстречу мне поднялся парень приблизительно моего возраста, но державшийся так, будто был лет на десять старше. Начисто выбритая голова, кроме пучка волос на макушке, одежда, украшенная богатой вышивкой, широкий пояс с золотыми заклёпками. Но я догадалась, кто передо мной, даже не из-за одежды и излишней заносчивости. Парень был как две капли воды похож на ханшу – вплоть до глаз желтоватого оттенка. И он полностью унаследовал её привлекательность – никогда ещё не видела такого красивого мальчика. Но, поймав на себе его враждебный взгляд, поняла: мы не поладим. Значит, нечего и пытаться, и я небрежно дёрнула плечами.
– Наверное, «сэму» – какое-то оскорбление? Уверен, оно бы меня задело, знай я что это. А ты – ханский сынок?
Лицо парня слегка дёрнулось, он гордо выпрямился и отчеканил:
– Я – принц Тургэн, наследник хана ханов Тендзина, потомок великого Дэлгэра…
– Ого! – перебила я. – И это всё ты один? А я – Марко, сын Никколо Поло и племянник Маттео Поло. Будем знакомы.
Одна из девочек у самой стены тихонько захихикала, прикрыв рот ладошкой, но принц только усмехнулся.
– «Сэму» означает «цветноглазый» – так мы называем чужеземцев вроде тебя, – и, обращаясь ко всем присутствующим, добавил:
– Мой отец слишком милостив, допустив это, – пренебрежительный кивок в мою сторону, – в наш круг. А я, как послушный сын, конечно, исполню его волю и позволю этому варвару дышать одним со мной воздухом…
– Варвару? – снова оборвала его я и даже подбоченилась. – Кого ты называешь варваром, косоглазый?
Возмущение переполняло – дикарь, в развитии недалеко ушедший от неандертальца, чьи соплеменники сравняли с землёй древнюю китайскую святыню и убили моего Вэя, называет варваром меня! Но, наверное, я произнесла нечто святотатственное. Устремлённые на меня раскосые глаза «свиты» принца в буквальном смысле округлились, став чуть ли не больше моих собственных. А сам принц лишился дара речи – захлопал ртом, как котик, издавая похожие звуки. Но я уже зашла слишком далеко, и отступать поздно – да и не хотелось.
– Что? – вскинула подбородок. – Побежишь жаловаться папочке, что "варвар" тебя обидел?
Сжав пальцы в кулaчки, поднесла их к глазам, делая вид, что вытираю слёзы, и заскулила:
– Ме-ме-ме… варвар сказал, что у меня косые гла… – закончить "нытьё" не успела.
Рассвирепевший принц бросился на меня, как разъярённая гадюка, зашипев ничуть не хуже пресмыкающегося. Не готовая к нападению, я не успела отскочить, и он свалил меня с ног.
Но триумф каганёнка длился недолго. На тренировках мы отрабатывали освобождение из положения лёжа много раз – я тут же отбросила его коленом. Принц навзничь повалился на пол, опрокинув столик и расплескав тушь, заменяющую в каллиграфии чернила. Зарычав, попытался встать, но я уже накинулась на него сверху. Собралась придавить локтем горло и потребовать сдаться, но чьи-то сильные руки обручем обхватили со спины и оттащили от извивающегося отпрыска хана ханов. Тот немедленно подскочил, дёрнулся было ко мне, но разнявший нас тотчас выпустил мои плечи и встал между рассвирепевшим принцем и мной:
– Довольно, Тургэн. Ты сам его спровоцировал.
Я сначала подняла глаза, чтобы рассмотреть говорившего, а потом запрокинула голову. Ненамного старше принца, он был головы на две его выше, с широченными плечами и мускулистыми ручищами – неудивительно, что оторвал меня от моей «добычи», как пушинку.
– Уйди с дороги, Шона! – процедил принц.
– Понравилось лежать на полу? – я выглянула из-за плеча «миротворца».
Принц снова попытался на меня наброситься, но Шона снова меня заслонил и коротко бросил:
– Довольно.
Лицо принца побледнело, он яростно стиснул кулаки.
– Как ты смеешь приказывать мне, сын блудницы? Немедленно отойди или…
– …принц не простит, что ты не позволил ему снова быть побеждённым чужеземцем, Шона, – насмешливый голос принадлежал широкоплечему парню с поистине отталкивающей внешностью.
Грубое скуластое лицо, взгляд – наглый, на узких губах – пренебрежительная усмешка. Рядом с ним сидела миловидная девушка с длинными заплетёнными в мелкие косички волосами, тотчас шикнувшая:
– Не вмешивайся в это, Очир!
Здоровяк на неё даже не глянул. Неторопливо поднявшись, вразвалку подошёл к нам и демонстративно уставился на принца. Тот только усмехнулся – видимо, стычки между ними были не редкостью:
– Хочешь сказать, тебя чужеземец так легко бы не одолел, Очир? Что ж, померяйся с ним силой.
– Я вам что, спортивный снаряд? – снова пискнула я из-за плеча моего «защитника». – И сила здесь ни при чём – всё дело в ловкости. А в ней ни одному из вас со мной не сравниться!
– Ты совсем не умеешь молчать, латинянин? – полуобернулся ко мне Шона.
– Ловкость? – презрительно хмыкнул принц. – Уворачиваются только трусы!
– А не уворачиваются – неудачники, привыкшие получать оплеухи! – возразила я.
– Дерзкие слова для того, кто прячется за чужой спиной! – усмехнулся Очир и обратился к моему защитнику с небрежностью, будто отгонял собаку:
– Ты стоишь у меня на пути.
– Тогда попробуй меня сдвинуть! – отрезал тот.
– Прекратите, наконец! – подскочившая со своего места девица с косичками раздражённо топнула ногой. – Каган позволил латинянину быть здесь, значит, так тому и быть, нравится вам это или нет! Сейчас придёт мастер Тай, лучше всем сесть по местам!
По лицу принца промелькнула ядовитая ухмылка. Он обменялся едва заметным взглядом с Очиром, снисходительно кивнул и отвернулся, собираясь вернуться за столик. Но в то же мгновение Очир набросился на Шону, ударив кулаком ему под дых, а принц – на меня. Я увернулась от удара, сделав фляк назад и одновременно шарахнув принца ногой под подбородок. Он, охнув, опрокинулся на пол, а я, кувыркнувшись над его распростёртым телом, перелетела к Очиру, уклонилась и от его удара и, чтобы проучить за вероломство, полоснула ногтями по отталкивающему лицу. Очир заревел, как раненый як, снова попытался меня стукнуть, но уже отдышавшийся Шона рухнул на него сверху, сбив с ног. А мне под ноги бросился принц, но я подпрыгнула в воздух, снова приземлилась… и, заподозрив неладное, повернулась к двери. На пороге, слегка приоткрыв рот, замер седоволосый китаец в длинной тёмной одежде. Увиденное явно застало его врасплох: Шона и Очир – клубком на полу, рядом – наследник хана ханов, пытающийся дотянуться до меня, перевёрнутый столик, разлитая тушь и безмолвствующие "зрители".
– Добрый день, – брякнула я и поклонилась, сложив перед собой кисти рук, как мы делали в монастыре.
Китаец только хлопнул глазами и тонким голосом поинтересовался:
– Что здесь происходит?
– Это всё его вина! – Очир кое-как высвободился из медвежьих "объятий" Шоны, и, вытерев поцарапанную щёку, в бешенстве ткнул в меня пальцем. – А ногти в ход пускают только дети и женщины!
– Или тигры, – парировала я.
– Ты начал драку? – строго обратился ко мне китаец. – И поднял руку на принца Тургэна?
– Поднял руку? – хмыкнула я. – Скорее положил его на…
– Меня никто не трогал, – жёстко заявил уже поднявшийся на ноги принц. – Это – недоразумение.
– Недоразумение? – прошипел Очир, но, поймав взгляд принца, замолчал и яростно уставился на меня, будто надеялся, что я немедлено упаду замертво.
– Оюун? – китаец перевёл вопросительный взгляд на девицу с косичками.
Но та поспешно опустила глаза, а принц вскинул голову:
– Тебе недостаточно моего слова, старик?
Китаец тут же поклонился.
– Прости меня, принц. Начнём урок.
– Сэму сядет туда, – ханский отпрыск махнул рукой на опрокинутый столик.
– Только если поделишься тушью, о бесстрашный потомок великого Дэлгэра! – с издёвкой возразила я.
– Я поделюсь с тобой тушью, – Шона легко подтолкнул меня к столику, чуть не сбив с ног.
Двинувшийся к своему месту Очир, процедил какое-то ругательство, проходя мимо меня. А я повторила жест, каким вывела из равновесия Бяслаг-нойона – "не спущу с тебя глаз". Хотела показать средний палец, но передумала – что-то подсказывало, для этого ещё будет немало поводов. Поставив столик на ножки и подобрав с пола кисти и листы, я перевернула испачканную тушью подушку и села. Шона, придвинув столик к моему, поставил на край свой чернильный камень. А принц повелительно обратился ко всем:
– Любой, кто скажет о произошедшем хотя бы слово, будет сурово наказан. Это касается и тебя, мастер Тай.
Китаец снова поклонился и, подождав, пока каганёнок опустится на свою подушку, как ни в чём не бывало объявил:
– Сегодня начнём урок с изображения маленьких знаков. Возьмите кисть сяокай…
В ушах тотчас прозвучал голос мастера Ву: «Кисть сяокай ещё называют «миндальной косточкой». Она кажется хрупкой и незначительной, но без неё невозможно достичь почерка «тонкого золота»»… и я до боли в пальцах сжала тонкую ручку кисти, стараясь проглотить подступившие к горлу слёзы. Урок обернулся пыткой. Раболепный китаец, так непохожий на всегда приветливого мастера Ву, вызывал отвращение, и под конец урока я его почти возненавидела. Как и моих новых "приятелей"-монголов, то и дело бросавших на меня неприязненные взгляды. Как же сильно "приветствие" здесь отличалось от того, как меня приняли в монастыре. И я снова судорожно сглотнула, стараясь сдержать слёзы – Вэй… Но тут же стиснула зубы. Я отомщу! Ещё не знаю, как, но отомщу – чего бы мне это ни стоило.
Урок закончился. Первым поднялся со своей подушки принц, потом Очир и девица с косичками, потом… я перестала следить и резко обернулась, почувствовав лёгкий толчок, будто что-то подсунули под мою подушку. Мимо проходила девчушка, хихикавшая, когда я перебила самовосхваление Тургэна и назвала своё якобы имя. Бросив на меня взгляд из-под полуопущенных ресниц, она улыбнулась и заторопилась прочь. А я, запустив пальцы под подушку, вытащила небольшой сложенный листок и, развернув его, прочитала: «Ты – очень смелый и ловкий, Марко. Сайна.»
– Кажется, ты приглянулся младшей дочери кагана.
Я подняла глаза на продолжавшего сидеть рядом Шону. Только сейчас как следует рассмотрела его лицо. Гораздо смуглее остальных, с широкими бровями и сильно выступающими скулами особой привлекательностью оно не блистало, но казалось гораздо мужественее, чем у того же принца, не говоря уже о дурноликом Очире.
– И что теперь? – дёрнула плечами. – Просить у кагана её руки?
– Не вздумай! – фыркнул он.
– Это была шутка, – я свернула листок и сунула его за пазуху – потом выброшу.
– Надеюсь, что так, – комната уже опустела, и Шона тоже поднялся со своего места. – Но ты – чокнутый, а от таких можно ожидать что угодно.
– Говоришь, будто каждый день с такими общаешься, – я тоже подскочила со своей подушки.
– С какими?
– С чокнутыми.
Парень улыбнулся, сверкнув удивительно белыми зубами.
– Не с такими, как ты. Тебе будто действительно жизнь наскучила – одновременно задирать наследников двух ханов.
– И Очир – чей-то наследник? – семеня следом за исполином по переходу, я попыталась заглянуть ему в лицо.
– Он – старший сын хана Северной Орды Унура, младшего брата кагана. – Оюун – его сестра.
– Что-то не заметил сходства, – усмехнулась я. – Она похожа на мать, он – на отца?
– Откуда ты знаешь?
– Догадался, – хрюкнула я. – А ты?
– Что я? – мой собеседник слегка напрягся.
– Почему встал со своего места последним? Тургэн назвал тебя сыном…
– Я не собираюсь говорить об этом с дерзким чужеземцем! – неожиданно гаркнул мой недавний защитник. – Больше не заговаривай об этом, если не хочешь нажить себе ещё одного врага! – и ускорился, явно намереваясь оставить меня позади.
Я не стала догонять его и только крикнула в спину:
– Спасибо, что заступился за меня, я это не забуду!
Но он даже не замедлил шага и вскоре исчез за ближайшим поворотом, а я остановилась и осмотрелась. Тонкие резные стены, больше похожие на перегородки, раздвижные двери и… куда теперь? Не долго думая, просто побрела вперёд. Раза два свернула, следуя за ходом коридора, и вышла в красивый садик с беседками, прудиком и павлинами. Один, прохаживавшийся неподалёку, ни с того, ни с сего пронзительно заверещал и распустил хвост, потряхивая изумурдно-зелёными перьями.
– Принял меня за самку? – хмыкнула я. – Можешь не стараться, павлины мне никогда не нравились. Бесполезные птицы… – и замолчала, заметив тёмную фигуру, мелькнувшую среди деревьев.
* * *
На всякий случай отступила в тень, а неведомый некто, наоборот, вышел на свет, и я только что не зашипела: это был Бяслаг-нойон. Рядом с ним – ещё один разодетый варвар, а за ними несколько вооружённых солдат. Как и предполагал Фа Хи, мерзавец, погубивший стольких невинных и моего Вэя, не был наказан каганом. Но от моей мести ему не уйти! Поглощённый беседой, он меня не видел, но я не сводила с него ненавидящего взгляда… и подпрыгнула от неожиданности, услышав за спиной тяжёлые шаги. Два стражника молча подхватили меня под руки и куда-то поволокли.
– Могу идти сам, просто заблудился! – попыталась вырваться я. – Дворец вашего хана – та ещё мышеловка!
Но мои слова не произвели на стражников никакого впечатления, и я покорилась неизбежному – повисла в их руках, позволив тащить себя. Приволокли меня в… конюшню, где уже толпились мои новые "друзья" – отпрыски хана и его родственников, и несколько халху в простой одежде и с причёсками, как у кагана. Один сунул мне в ладонь поводья гнедой лошадки, и я растерянно покосилась на неё. Верхом ездила два раза в жизни. Первый – на пони, когда мне было лет шесть, второй – с инструктором в прошлом году, когда лучшая подруга Элька начала учиться верховой езде и, рассказывая об этом мне, захлёбывалась от востора. Я тоже загорелась, и родители договорились о пробном уроке, в конце которого я поняла: верховая езда – не моё. А инструктор, замучившийся ловить меня на лету и возвращать в седло, наверняка перекрестился, когда мама сказала, что мы больше не придём…
– Там, откуда ты родом, нет лошадей?
От седла, которое сосредоточенно рассматривала, примеряясь, как лучше в него забраться, я подняла глаза на Шону, гарцующего рядом на сером коне, и хмыкнула:
– Уже перебесился?
– Кто? – не понял он. – Жеребец?
– Ты.
Шона, казалось, растерялся, а потом грозно сдвинул брови.
– Если думаешь, что можешь говорить со мной таким тоном из-за того, что сказал принц Тургэн…
– Очень меня интересует, что говорит твой принц! – перебила я. – И каким "таким" тоном? Нечего выискивать оскорбления там, где их нет. А теперь отойди, попробую забраться на этого Карагёза…
– Его зовут Хуяг.
Уже вдев одну ногу в стремя и занеся другую, чтобы сесть в седло, я прыснула от смеха и выпала из стремени, повиснув на поводьях. Конь дёрнул шеей и недовольно захрапел, а Шона со своим жеребцом даже отступили на несколько шагов.
– Хуяг означает "броня", что в этом смешного?
Но тут к нам подлетел халху, сунувший мне поводья, и, ткнув в меня пальцем, распорядился, безбожно коверкая китайские слова:
– Ты – в лошадь.
– Забирайся в седло, – перевёл Шона и поскакал вперёд – остальные уже унеслись из конюшни.
Стараясь не обращать внимания на презрительный взгляд «наставника», я, кряхтя, вскарабкалась в седло и мысленно взмолилась всем ангелам, чтобы помогли мне вернуться в конюшню с целыми костями. Халху нетерпеливо кивнул на выход, и я дёрнула пятками, понуждая лошадь к галопу.
Коняшка оказался не чета смирной лошадке, на которой меня возил инструктор. Так и не поняла, как не выпала из седла, пока неслась, не разбирая дороги, по узким улочкам халхской столицы. В ушах звенело, дыхание срывалось, и я не сразу осознала, что вылетела в чисто-поле. Копья, воткнутые в землю, несколько всадников чуть поодаль и ещё толпа справа… Резкий свист скакавшего следом "наставника" – и мой конь остановился как вкопаный, а я влипла в его шею, опять каким-то чудом не вылетев из седла. В себя меня привёл крайне неприятный звук – ехидный смех, и, оторвавшись от лошадиной шеи, я увидела принца и его свиту, скаливших зубы. Но я сделала вид, что меня это не касается, и демонстративно зевнула, тут же получив тычок в спину от "наставника":
– Ты – туда! – скомандовал он, показывая на скопище лошадок, в сёдлах которых сидели… детишки лет четырёх-пяти.
И самое обидное – в седле эти карапузы держались гораздо увереннее меня и тоже хихикали, поглядывая в мою сторону. Вздохнув, я послушно направила моего Хуяга к этому лягушатнику. Пока каганёнок и иже с ним упражнялись, перескакивая через препятствия и стреляя из лука на скаку, я училась забираться в седло и не выпадать из него при малейшем дуновении ветра. Следуя повелительным тычкам и не всегда понятным командам, мне, наконец, удалось побороть робость перед вполне реальной опасностью что-нибудь себе сломать. Я уже забиралась в седло и спешивалась довольно резво – на зависть малышам, которые из-за росточка были вынуждены подтягиваться к луке, чтобы перекинуть коротенькие ножки через седло.
– Теперь – бег! – "наставник" шлёпнул моего коня по крупу, и тот понёсся рысью.
– Круглый! – крикнул халху, показывая рукой круговые движения.
Я слегка натянула поводья, чтобы Хуяг рысачил по кругу. В восторге, что уже могу держаться в седле, ласково похлопала коня по шее:
– А ты хороший, умный мальчик… – и не заметила опасности.
Они налетели сзади – с двух сторон, я даже не успела ничего понять. Свист сабли – с одной, удар плети по крупу моего коня – с другой, и Хуяг взвился на дыбы, а потом понёсся вперёд. Я слетела с его спины вместе с седлом и, слабо пискнув, приземлилась прямиком в кучку свежего конского навоза. Ошарашенная, оглушённая падением, кое-как приподнялась… и меня буквально затрясло от злости. Каганёнок и пугалище-Очир хохотали так, что чуть не вываливались из сёдел. А моё валялось рядом – с перерезанной подпругой. Это было объявлением войны, и я поклялась себе: оба дикаря ещё пожалеют, что мне её объявили. Поднявшись на ноги и не сводя с них немигающего взгляда, я провела испачканными пальцами полосы на лбу и щеках. А потом, стукнув кулаком в грудь, резко выбросила руку вперёд, указывая на них указательным и средним пальцами. Ханята загоготали ещё громче, но я уже отвернулась и, подобрав седло, похромала к коню, остановившемуся поодаль. Только взяла его под узцы, ко мне подлетел "наставник", ткнул пальцем в седло и покачал головой:
