Текст книги "Мужчина-вамп"

Автор книги: Ирина Павская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Рая, я, собственно, на минутку. Ты знаешь домашний адрес Людмилы Семеновны?

– Знаю, конечно, – отмахнулась моя собеседница от вопроса, как от несущественной ерунды. – Это потом, а сейчас мне нужен твой совет. Понимаешь, купила светильники для гостиной, а теперь сомневаюсь. Может, стоит поменять, пока не поздно, а? – И она потянула меня в большую комнату.

Каюсь – мне так же были неинтересны приобретенные светильники, как Раисе мои дела с домработницей. У каждой из нас была своя тревога. Поэтому, не вникая в суть Раечкиных творческих исканий, я с легким сердцем светильники одобрила. Дизайнер заметно повеселела.

– Так что ты хотела-то?

– Адрес Людмилы Семеновны.

– Соскучилась? – засмеялась Раиса. – А что, она женщина добрая. А какие пироги пекла – м-м-м!

– Вот-вот, именно! Собиралась взять у нее рецепт, да не успела. А тут гости обещали нагрянуть. Хочется удивить.

– Сейчас найду в своем органайзере, – Рая раскрыла пухлую растрепанную записную книжку, полную каких-то записочек, закладочек и меньше всего похожую на органайзер. – Так, так, – бормотала она себе под нос, перелистывая исписанные страницы. Я уже начала сомневаться в успехе, когда художница, наконец, довольно воскликнула: – Ага, нашла! У меня на «и» уже места свободного не было, так я Людмилу Семеновну на «к» записала. Иванова ее фамилия.

Раиса оторвала лоскуток от старых обоев и быстро переписала на него адрес из блокнота.

– Кстати, ехать совсем необязательно. Рецепт можно и по телефону узнать. Тут у меня и телефон. Записать?

– Запиши, но, я думаю, лучше съездить. Ей будет приятно.

– Пожалуй, – согласилась художница. – По правде говоря, Алексей Михайлович с этим увольнением… как-то нехорошо… обидно.

– Рая, у меня сотовый сдох. Я от вас позвоню?

– Да ради бога! Вы что там творите?! – Последняя фраза относилась не ко мне, поскольку из кабинета донесся ужасный грохот. Раиса кинулась на шум. Мне не пришлось видеть метод Дурова в действии, но его звуковое оформление разнеслось по квартире, как всегда, отчетливо.

Я набрала номер. К счастью, Людмила Семеновна была дома.

– Конечно, Симочка, приходи прямо сейчас! Я так рада! – растроганно повторяла она в трубку. Представляю, теперь кинется спешным порядком готовить угощение. От обеда мне нипочем не отвертеться.

Я тихонько выскользнула из квартиры Подлубняка, где метод знаменитого дрессировщика крепчал и набирал силу (наверное, краску разлили), и направилась в первый попавшийся продуктовый магазин. Неудобно идти в гости с пустыми руками. Понятно, что никаким съестным деликатесом такую талантливую стряпуху, как Людмила Семеновна, не удивишь, но, надеюсь, виноградное вино она не вырабатывает. И конфеты из шоколада не лепит.

Через каких-нибудь сорок минут я уже сидела в скромной квартирке бывшей домработницы Алексея Михайловича, а она сама металась между комнатой и кухней, вытирая полотенцем красное от плиты лицо. В кухне что-то аппетитно клокотало и благоухало.

– Людмила Семеновна, миленькая, что вы так беспокоитесь. Я и не голодная совсем. – Но все мои призывы были бессмысленны, как бессмысленно упрашивать солнце не вставать на рассвете.

Надо сказать, что женщина, верой и правдой много лет служившая семейству Подлубняков, на этой службе не озолотилась. Видимо, и цели такой не ставила. Жилье Ивановой Людмилы Семеновны было весьма скромным, богатства никакого не наблюдалось. Да-а, трудно будет Алексею Михайловичу приискать еще одну такую же домработницу.

Наконец, кулинарные хлопоты моей знакомой благополучно подошли к заветному финалу. В комнату вплыл румяный пирог-курник – коронная фишка Людмилы Семеновны. Закрытый со всех сторон поджаристой корочкой, он тем не менее имел наверху что-то вроде пробки из пропеченного теста. Женщина аккуратно поддела пробку и жестом фокусника влила внутрь пирога душистый куриный бульон. Я следила за этим аттракционом затаив дыхание. Мне всегда казалось, что пирог сейчас непременно размокнет, и горячая жидкость хлынет на блюдо. Но каким-то образом целая кружка бульона удерживалась в пироге, пропитывая его нутро и превращая курник в чудо русской кухни, перед которым меркли все заграничные изыски. Да, под такое объедение надо бы по стопочке холодной, чистой как слеза ангела, водки! Но Людмила Семеновна водку не пила. Поэтому я налила винца.

Что-то я погорячилась, объявляя хозяйке о своей сытости. Уплела уже два куска и на третий поглядываю. Сима, немедленно остановись! Я сделала усилие над собой:

– Людмила Семеновна, финиш! Ваш курник – вкуснотища неземная, но всему есть предел. И возможностям моего желудка тоже.

Хозяйка довольно улыбалась, воспринимая похвалы со спокойным достоинством. Понятно, что любые комплименты меркнут перед такой действительностью.

– Кирочке мой пирожок тоже нравился, – сказала она простодушно и тут же осеклась. Саднит душевная рана, саднит. Мы поговорили с Людмилой Семеновной и о погоде, и о ценах на рынке, и о ее внуках, живущих на Украине, но нет-нет да и выскакивала больная тема. Так же, как тянется язык к ноющему зубу. А я эти разговоры и не останавливала. Во-первых, было видно, что хоть Людмила Семеновна и сдерживается, но требуется ей выговориться, излить свою обиду. А во-вторых…

– Мне кажется, что Алексей Михайлович уже и сам пожалел не раз, что так с вами несправедливо обошелся. – Я осторожно закинула пробный шар. Моя собеседница только этого и ждала.

– Конечно, несправедливо! – заговорила она возбужденно. – Чтобы я собаку нарочно отравила, как такое в голову-то могло прийти! Я с ней как с дитем малым. Кормила по науке и только теми продуктами, какие все ели. Каждый день свеженькое, с базара. А еду собачью специальную сам покупал, даже мне не доверял. Пусть теперь поищет такую дуру, как я, – добавила она горько. И вдруг ревниво спросила: – Или уже нашел?

– Что вы! И не найдет.

– Вот то-то! Господи, да у меня у самой чуть сердце тогда не разорвалось. – И она снова начала перебирать подробности того злосчастного дня.

Я слушала внимательно, невзначай задала несколько вопросов. Наконец, Людмила Семеновна, рассказав все по третьему разу, встрепенулась:

– Что это я! Талдычу, как сорока, об одном и том же. Мы же еще чаю не пили.

Потом мы долго пили чай с конфетами. И разговор тек уже в более спокойном русле. И хорошо!

Люблю ходить по гостям, если не надо спешить, если знаешь, что завтра не на работу. Ах, незадача! За разговорами я совсем забыла про знаменитый рецепт и вспомнила об этом лишь, когда подходила к своему дому. Ладно, лукавить не будем, вовсе не рецепт меня интересовал. Хотя он бы тоже пригодился. Например, вот я вернусь в деревню к Зойке. (Надеюсь, хватит у меня ума, чтобы не убить весь свой отпуск на расследование.) И теплым летним вечером мы состряпаем пирог, который будет еще лучше, еще вкуснее, чем у Людмилы Семеновны, поскольку заведен на деревенских натуральных ингредиентах. Аромат стряпни поплывет по улице Социалистической, вызывая здоровую зависть у ее обитателей.

Я только вздохнула и вошла в пыльный и сугубо городской подъезд. Миновала раздолбанные почтовые ящики, по привычке бросив взгляд на свой. Давно мне уже ничего интересного туда не кладут – только извещение на квартплату да рекламные проспекты типа: «Похудеть дешево и без проблем!» или «Подключение к Интернету». Ну, Интернет вообще не обсуждается, у меня и компьютера-то нет. А насчет похудеть дешево я и сама могу присоветовать, как. Меньше тратить денег на еду, только и всего. И дешево будет, и похудеешь без всяких проблем, никуда не денешься. Уже шагнула мимо, но тут же затормозила. Потому что в ящике белела какая-то бумажка, сложенная вчетверо. Вроде записки. Интересно, интересно!

Почтовый ящик доверчиво разинул свой жестяной рот. Давным-давно висел на его крышке замочек, как положено. Но неведомые любители свободы регулярно замок срывали. В конце концов я отступила. Рекламные листовки и мои квитанции все равно никому не нужны.

Внутри покореженной коробки действительно лежала записка, наспех нацарапанная на листке из блокнота. Я развернула, и листок заговорил голосом Валевича. Даже с его интонациями:

«Сима, привет! Пытался дозвониться до тебя, но телефон не отвечает. (Хм, ясно, не отвечает, надо вовремя ставить на зарядку.) Уезжаю на несколько дней из города, поэтому решил оставить записку. Случайно узнал следующее. Парень, с которым мы видели в ресторане твоего клиента, убит. Мотив убийства неясен. Имя убитого – Макар Шальнов. Мужики говорят, что твой клиент в этом деле замешан. Пригодится тебе или нет? Когда вернусь, перезвоню. Пока. Борис».

Ну Борис! «Случайно узнал»! Как же, случайно. Ведет потихоньку самостоятельные раскопки старый друг, не бросает меня в трудной ситуации. Видимо, на самом деле сильно спешил, если даже записку с конфиденциальной информацией оставил в раскрытом почтовом ящике. Обычно Валевич более осмотрителен. Конечно, попытался текст завуалировать, насколько можно. «Твой клиент» – это, конечно, Подлубняк. Только Борис высказался неточно. Какой Алексей Михайлович мой клиент? Строго говоря, мой клиент – пьяница Колька. А точнее, его четверо детей и несчастная жена.

Но информация-то какова! Значит, рыженький игривый мальчик убит! И опять Подлубняк. Вот бедолага! Кто бедолага-то? Шальнов или его богатый друг? Или оба?

Мысли хаотично и сердито толкались в голове, не желая выстраиваться по ранжиру. Конечно, если б я была профессиональным оперативным работником или следователем, то сейчас в кругу своих единомышленников и помощников с задумчивым лицом изложила бы красивую версию. Они бы тоже задумались, потом согласились, что звучит интересно, правдоподобно, но мало доказательств. И потом кинулись бы эти доказательства добывать. Всеми возможными способами, а главное – вполне легитимно. А если немножко… ну… и перегнули бы палку, то результат искупает все. Победителей, как известно, не судят. В конце концов я положила бы на стол высокому милицейскому начальству добытый материал, стопроцентно убедительный. Глянула бы устало и немного печально, дескать, не надо рукоплесканий, это наша работа, и вышла бы тихо из кабинета. И в коридоре мы бы с моими ребятами перебросились веселыми шутками, а потом кто-нибудь из них дружески обнял бы меня за плечи и сказал: «Айда пить пиво!» Все. Конец очередной серии. По экрану с пулеметной скоростью бегут неразборчивые титры, словно создатели сериала немного стесняются своей работы, а за кадром звучит мелодия, полная сурового оптимизма. Здорово!

Я так замечталась, что чуть не прошла свою квартиру. Вот что, Серафима, поскольку участие в захватывающем сериале тебе в ближайшее время не светит, думай, что будешь делать дальше. И без всяких там помощников на легитимной основе. Все, кто мог бы пролить свет на эту непонятную историю, уже дают показания господу богу. Даже собачка Джина. Заняться, что ли, столоверчением? Вызвать дух Киры и порасспросить его как следует. Помню, мы в общежитии баловались мистикой. Блюдце со стрелкой так и летало по расчерченному кругу с буквами, и наши дрожащие руки еле за ним поспевали. А мы толпились вокруг стола в неверном свете тоненькой свечки, немножко напуганные, немножко недоверчивые. И готовые рассмеяться в любую минуту. Валюля, моя студенческая подруга, завывала замогильным голосом: «Дух Сталина, отзовись!» Дух Сталина нес всякую чепуху. А дух Гитлера (и почему вдруг решили вызвать этого урода?) предсказал Валюле пятерку по философии. Философию она, к слову сказать, благополучно завалила. И ничего удивительного, разве можно было ждать правды от врага.

Да, дух Киры вряд ли бы сказал мне что-нибудь внятное. Скорей всего Кира безмятежно спала в ту ужасную ночь пожара и не видела поджигателя. И вообще она была девушкой замкнутой, не склонной к личным откровениям. Как говорила Нана Беридзе, доверяла больше дневникам. Все чувствительные барышни пишут дневники. Я тоже в ранней юности пыталась вести дневник и старательно прятала его от мамы. А куда же я его прятала? Просто засовывала тоненькую тетрадь глубоко под матрац. Точно, под матрац. На большее ума не хватало.

Постой, Сима, постой! Девочка любила вести дневники. Дневники, не предназначенные для чужих глаз. Значит, должна была их прятать. Где? Скорей всего в своей комнате. А может быть, лирические откровения сгорели вместе с дачей в Малых Петушках? Может быть. Но проверить стоило. Я ведь еще продолжаю числиться помощницей Раисы и как ее помощница имею до поры свободный доступ в квартиру Подлубняка. А что, если попробовать взглянуть на комнату Киры другими глазами? Глазами молодой хозяйки, например.

Скрипнула входная дверь, и кошки с громким мяуканьем возбужденно зашмыгали у меня под ногами. Я прошла на кухню, вытащила из холодильника рыбу и разложила ее по мискам. Все на автомате. Хорошо еще, что обильная трапеза у хлебосольной домработницы Подлубняка снимала проблему ужина для меня самой. После таких Лукулловых пиров необходимо поститься минимум неделю. Накладывать на себя строгую епитимью, проводя время в трудах и молитвах. Весьма кстати. Поэтому сегодняшний вечер будет посвящен размышлениям. Увы, не по поводу греха обжорства (а хотя надо бы!), а по поводу информации, которая высыпалась сегодня на меня, как из рога изобилия.

Я плюхнулась на диван, сытые зверьки устроились по бокам, и мы предались философским рассуждениям о бренности всего земного. Записка Валевича маячила тревожным лоскутком на журнальном столике. И почему я не Нострадамус? Сейчас бы впала в транс и проникла воспаленным сознанием в будущее. Ладно, бог с ним, с будущим. Еще что-нибудь такое увидишь, что и жить не захочется. Хоть бы с прошлым разобраться. Это тоже плохо получается.

Все графики моих рассуждений сходились в одной точке. Удивительной точке. Необъяснимой. А самое главное – это всего лишь рассуждения без мало-мальски пристойных доказательств.

Пирог постепенно усваивался организмом, кошки мурлыкали так сладко, так успокоительно. И я не заметила, как заснула.

* * *

Сегодня у работяг небольшой праздник. Сегодня на квартире Алексея Михайловича дежурю я. Дикие звери могут отдохнуть. Им не придется прыгать с тумбы на тумбу и, трясясь от страха, пролезать в объятый пламенем обруч. Ремонт, конечно, пострадает, об этом красноречиво говорил страдающий взгляд Раисы. Но выхода нет! У нее неотложные дела дома. Пришлось прибегнуть к моей помощи. Тут уж не до трудовых свершений, лишь бы работнички не попортили сделанного.

Пока Рая по третьему разу занудно перечисляла Толику, что надо выполнить к ее приходу, а чего нельзя делать ни в коем разе, он терпеливо смотрел в пол. И только однажды поднял на меня глаза, в которых вспыхнула и тут же благоразумно притушилась надежда раба на скорую волю. Я тщательно прятала улыбку. Все-таки чертовски приятно осознавать себя активным членом милосердного общества «Гринпис». Свободу всему живому! Наконец, художница закончила свои наставления, обреченно пробормотала: «Сима, я тебя умоляю, построже с ними!» – и скрылась за дверью. Мы с бригадиром переглянулись, как заговорщики, и одновременно вздохнули.

– Ну-с, Анатолий, у кого сегодня день рождения? – спросила я вкрадчиво.

Бригадир залился стыдливым девичьим румянцем:

– Так это самое… Ни у кого.

Какая жалость! Неужели ребята настолько исправились? Прямо хоть самой выдумывай для них повод улизнуть с «объекта».

Похоже, я поторопилась. Мой прямой вопрос действительно застал Толика и его команду врасплох и порядком напугал. Время приближалось к обеду, а труженики мастерка и малярной кисти и не думали уходить из дома. Более того – Анатолий поставил на кухонную плиту чайник, всем своим видом выражая глубокую озабоченность реставрационным процессом. Мужики зашуршали пакетами, доставая простенькую закусь на скорую руку. Наверное, они терпеливо ждали, что я уйду сама и оставлю их в покое. Да, это было бы идеально. И в другой раз я бы проявила понимание и ушла. Но теперь… Теперь мне надо было во что бы то ни стало попасть в комнату Киры. Что же делать? А может, не стоит ломиться в открытую дверь и громоздить трудности вокруг простой вещи? И я решила действовать напрямую.

– Приятного аппетита, ребята! – Я заглянула в кухню: – Анатолий, можно тебя на минуту.

Бригадир вышел в коридор и выжидательно приподнял брови.

– Знаешь, я вижу, что работа у вас идет полным ходом и без моего надзора.

– А то! Мы же не дети какие-нибудь. – Лицо Толика расцвело от моей незатейливой похвалы.

Ясное дело, не дети. Третьего дня Раиса не досчиталась четырех коробок дорогого импортного кафеля. Мужики клятвенно заверяли, что недостача образовалась за счет боя, поскольку кафель-де излишне хрупкий. А на просьбу представить этот самый бой невинно заметили, что выбросили обломки вместе с мусором. Неожиданный припадок чистоплотности буквально вывел Раечку из себя, но ничего доказать она так и не смогла.

– Честно говоря, я устала вокруг вас без дела околачиваться, – мне удалось придать голосу правдоподобные интонации. – Но уйти не могу, – добавила я торопливо, видя, что Толик готов выступить с инициативой, – Раисе слово дала.

Бригадир с досадой почесал в затылке. «В таком случае, чего же ты хочешь от нас?» – так и проступало на его курносом лице. Пора было переходить к сути вопроса.

– Толя, вы не будете возражать, если я посижу вон в той комнате, почитаю? Книгу интересную дали на день. Я вам не мешаю, вы – мне. Только Раисе не говорите, хорошо?

Анатолий был слегка разочарован. Тоже нашла проблему!

– Читайте хоть до вечера, нам-то что! У нас своя работа, – бросил он небрежно через плечо и пошел к своим подопечным.

Ну вот и все! Теперь с полным правом могу удалиться в комнату Киры и находиться там столько, сколько захочу. Могу даже успеть выспаться под роскошным балдахином. Впрочем, это лишнее.

Позолоченная бонбоньерка, как и в прошлый раз, встретила меня безжизненным порядком. Я остановилась посередине комнаты и задумалась. Допустим, девушка пишет в тетрадь. Заслышала шаги. Куда она спрячет свою тайну? В шкаф? Вряд ли. Мало ли по какой надобности туда может заглянуть посторонний человек. Туалетный столик отпадает по этой же причине. Кстати, я там уже смотрела и ничего не нашла. Одни глянцевые журналы. Надо спрятать быстро. Так, чтобы – раз, и нету дневника.

Я стояла полной дурочкой, выдумывая всякие варианты и боясь заглянуть в то самое место, где в свое время покоились мои девичьи откровения. Но в голову ничего подходящего не приходило, кроме мысли – дневник под матрацем! Уверенность в этом окрепла настолько, что если я сейчас ничего в означенном тайнике не найду, то получу от разочарования сильный стресс. Потому-то и топталась около кровати с замиранием сердца, не решаясь приподнять край тяжелого матраца.

Далеко по коридору весело заржали мужики. Судя по всему, без моих глаз дела у них пошли гораздо живее. Наверное, Герасимович травит непристойные анекдоты, которых знает великое множество. Шум вывел меня из оцепенения. Я решительно подошла к пышной кровати и откинула край постели. «Откинула» – слишком энергично сказано. На самом деле я, кряхтя и заливаясь краской от напряжения, еле приподняла толстенный матрац. Пошарила в образовавшемся пространстве, насколько хватило руки. Пусто. Ничего, Сима, заходи с другого края. Кровать вон какая огромная. Так я ползала вокруг матраца, собирая на себя пыль, и уже почти отчаялась, как вдруг пальцы зацепили под пружинной махиной посторонний предмет. Осторожно, боясь поверить удаче, я потянула находку на себя. Так же, наверное, колотились сердца у Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова, когда они потрошили очередной стул. Еще секунда – и я выудила на свет божий тетрадочку в кожаной обложке. Как все просто! Ну, Кирочка, ну, дорогая, прости за мое вторжение в твою личную жизнь! Будь, пожалуйста, со мной откровенна. Обещаю, что без надобности никому не открою твоих тайн. Я заглянула в тетрадь и наугад выхватила строчку. Круглым старательным почерком было написано:

«… и обещал, что на будущий год мы непременно поедем на Рождество во Францию».

Оно! Оно самое! Руки непроизвольно захлопнули книжицу, словно рукописный текст мог ненароком упорхнуть, как редкая бабочка, которая одна стоит всей предыдущей коллекции. Я глубоко вздохнула несколько раз, стараясь унять неописуемое волнение. И вообще теперь лучше из спальни убираться. Мало ли что!

Я выглянула в коридор. Никого. Строители обещали не мешать и не мешают. Бросила прощальный взгляд на таинственную комнату и навсегда закрыла ее дверь. Больше мне тут делать нечего. В голове мутилось от нетерпения. Неужели ты, Серафима, – тайная вуайеристка, любительница подглядывать в замочные скважины за чужой жизнью? Тьфу, какие глупые мысли, при чем здесь это!

Вдруг мне вспомнился мальчик-подросток, старший сын Николая Ерохина. «Папа, пойдем домой!» Ломкий голос срывается на фальцет и дрожит от напряжения и конфуза. В глазах проступают слезы отчаяния. Вот и вся первопричина моего любопытства, вот и весь пресловутый вуайеризм. А излишнее нетерпение возникло от здорового рабочего азарта.

Мне захотелось немедленно уйти из квартиры. Между прочим, нет ничего проще. Мужики будут только рады. Я торопливо уложила находку в сумочку и направилась на поиски бригадира. Толик стоял у раскрытого окна кухни и курил, небрежно сплевывая вниз. Увидев меня, он выпрямился, элегантным движением отправил окурок следом за плевками на газон и любезно спросил:

– Уже прочитали?

Меня окатило жаркой волной с головы до ног:

– Что… прочитала?

– Ну, книгу. Вы говорили, что книгу дали интересную.

Фу ты! Я совсем забыла свою версию. Жар отхлынул от сердца, оставив на лбу капельки пота.

– Ничего интересного! – Я махнула пренебрежительно рукой. – Верну сегодня. Только голова заболела.

– А мне тоже свояк недавно книжонку накатил, – разулыбался Толик. – Говорит, крутая книжка. Про спецназ. «Смертельный вираж» называется. Не читали?

Я только слабо покачала головой.

– Ну вот, – продолжил литературную дискуссию бригадир, – сначала вроде ничего, а на третьей странице заснул. У меня всегда так. Начну читать и засыпаю. Нет, уж лучше телик.

Я плохо понимала, о чем это он. Там, в коридоре, в моей сумке, возможно, находится ответ на тайны, которые окружили загадочным ореолом жизнь Алексея Михайловича Подлубняка, а Толик о каком-то вираже толкует. Уйти, уйти. Остаться один на один с тетрадкой в кожаном переплете.

– Знаете, Анатолий, у меня и в самом деле голова болит. Так что я, с вашего разрешения, пойду, пожалуй. Надеюсь, Рая не обидится.

– Базара нет! – воскликнул мой собеседник, проявляя заботу и сердечное взаимопонимание. – То есть… идите, конечно. А Раисе я передам, что вы заболели. У вас, и правда, видок что-то того… – И он сочувственно покачал головой.

Через минуту я уже выскочила на улицу и сразу же чуть не угодила под колеса проезжавшей по двору машины. Водитель «жигуленка» выразительно покрутил пальцем возле своего виска и для большей убедительности показал крепкий кулак. Дескать, в следующий раз полезешь под автомобиль – примешь смерть от побоев. Я не обиделась. Знаю за собой такую слабость. Если чем-то сильно озадачена или взволнована, то становлюсь потенциально опасна для владельцев транспортных средств. Сейчас самое лучшее – примоститься в укромном уголке и спокойно во всем разобраться.

Укромный уголок нашелся сразу за поворотом. Крошечное кафе было почти пустым и тихим. Замечательно! Я взяла кофе со сливками, села за самый дальний столик, повернувшись ко всему миру спиной, и достала дневник Киры…

«Вчера была на выставке собак. Очень хочу щенка, потому что…» – это неинтересно.

«Сердилась на Алексея. Два дня не разговаривали. Сегодня просил прощения, подарил красивое кольцо, ужасно дорогое…» – ага, милые бранятся, только тешатся. А это о чем? «Встречалась с Мальвиной. Какая черная неблагодарность! Если бы я знала, чем мне отплатят за хлопоты».

Кофе давно остыл, но я не замечала ничего. Кира откровенно выплеснула на страницы дневника проблему запутанных отношений между несколькими людьми, подтверждая и без того возникшие у меня подозрения. Я читала дневник, и все делалось предельно ясным. Все, кроме одного.

Время шло, я пролистала тетрадку уже несколько раз. Кира не сказала мне, кто ее убийца. И не могла сказать. Но намекнула. И этот намек был ужасен в своей прозрачности. Однако было непонятное обстоятельство, которое выпадало из моей версии. Можно сказать, перечеркивало ее.

Официантка стала бросать на меня откровенно подозрительные взгляды. Действительно, пришла одинокая девица, сделала копеечный заказ и сидит за столом уже два часа. Может быть, планирует теракт или ограбление? Я очнулась. Пора было убираться. Дневник отправился в сумочку. Кира, не обижайся, но, кажется, твои секреты понадобятся мне еще раз.

Летний вечер подернул жемчужной дымкой небо, когда я подошла к дому. В деревне это время самое замечательное. Жара спадает, поливка огурцов закончена. До темноты еще далеко. Вода в реке так прогреется за день, что становится теплее вечернего воздуха. Можно идти купаться, а можно просто сидеть на крыльце без всяких дел, втягивая носом дымок от самовара и слушая протяжное мычание возвращающегося стада.

– Муся, Матроскин, быстро залезайте! – Я открыла корзинку, предназначенную для транспортировки своих кошек. – Что еще за фокусы? Что значит – не хотим. Разве вам плохо у тети Клавы? Поторопитесь, я завтра с утра уезжаю в деревню. У меня все-таки отпуск. И не хнычьте, скоро вернусь. Честное слово, скоро!

* * *

– Что нового в городе? – Зойка нарезала привезенную колбасу тоненькими ломтиками. Я лишь пожала безразлично плечами:

– Да что может быть нового? Духота, пыль. Все как всегда.

Подруга бросила нож и пристально взглянула на меня:

– А что же ты тогда зависла там так надолго? Чем занималась? Я из твоих телефонных ответов ничего толком не разобрала.

Эх, была не была! Подставлюсь по мелочи, подкину тему, чтобы отвести серьезные подозрения. Я налила полную кружку холодного молока. Жирная сливочная капля нехотя заскользила по расписному фарфоровому краю. Я поймала каплю языком и сказала как бы между прочим:

– Бориса видела.

– Да ну! И молчит, тихушница.

– Видишь, не молчу.

Зойка заерзала на табурете, глаза заблестели, как перед началом любимого сериала:

– Не томи, рассказывай.

– В ресторан ходили. В «Арамис».

– Сима, я тебя сейчас убью! Кто так рассказывает? Давай с самого начала и со всеми подробностями. – Подруга аж подскочила на месте от возбуждения, словно я лишала ее любимого лакомства.

Очень хорошо! Теперь вопрос о том, почему я задержалась в городе, отпал сам собой. И без всякого вранья. Началось повествование на тему «Друзья встречаются вновь». С припоминанием мелких пикантных деталей и тщательным лавированием среди подводных камней, о которых Зойке знать необязательно. Подруга ахала в самых чувствительных местах, вставляла реплики, изумлялась, умилялась. В общем, индийская мелодрама – и только. С узнаваниями, переодеваниями, а также песнями и танцами на фоне жестоких драк, после которых все почему-то остаются живы, здоровы и краше прежнего. Климат, наверное, такой благодатный.

– А сейчас он уехал на несколько дней из города, – плавно вышла я на ходу. Кажется, произведение получилось ничего себе, душещипательное. И занимательное. Если иметь в виду рассказ о посещении «Арамиса». Конечно, в кружевах и виньетках этой светской истории мне удалось хорошенько спрятать и Подлубняка, и его молодого друга.

Тем не менее подруга выглядела слегка разочарованной. А где же любовь, читался в ее глазах немой вопрос.

– Так я не поняла: у вас были отношения или не было отношений? Или только парочка школьных свиданий и все?

– Пока все, – ответила я невозмутимо. – К чему торопиться. И потом, как правило, вторая часть бывает слабее первой. Разве сама по фильмам не видишь?

Зойка сняла зашумевший чайник с плиты.

– От режиссера зависит, – заметила она глубокомысленно.

Мы помолчали. Даже Зоя воздерживалась от обычных выводов и наставлений.

– У вас-то как? – я кивнула в сторону черного пепелища. – Что говорят?

– Ничего уже не говорят. Николай сидит, ты сама это знаешь.

– А Люся?

– Что Люся? Поубивалась и затихла. Жить надо, четверо детей все-таки. Ей тут умники деревенские, которые телевизора насмотрелись, советовали адвоката хорошего нанять. На какие шиши, интересно! – Зойка ожесточенно протирала кухонным полотенцем чистые кружки, так что посула скрипела под ее окрепшими от деревенской работы руками.

– Подлубняк сюда не приезжал?

– Не-а. Чего здесь ему теперь делать? Местные гадают: продаст он участок или новый особняк будет возводить? Я так понимаю, что по деньгам ему и три дворца освоить – не проблема. Только захочет ли именно в Малых Петушках после такой беды.

– Спасибо за обед. – Я встала и слегка повела плечом. – Пойти, что ли, размяться, Люсю с ребятишками проведать. Кстати, я им конфет привезла. Глядишь, и ей повеселее будет.

– Сходи, конечно, если есть желание. Только про Николая ничего не говори, не сыпь соль на рану.

– Зо-оя! – протянула я укоризненно.

– Все, молчу, молчу.

Моя подруга была права. Ничего не изменилось на улице Социалистической за время моего отсутствия. Все та же сонная ленивая тишина, теплая пыль на дороге и лепет кустов вдоль реки. Только тревожным диссонансом чернело пепелище на месте дома Подлубняка. Да и к пепелищу, думаю, люди уже начали привыкать. Скоро и замечать перестанут.

Я прихватила пакет с конфетами и пошла в конец деревни, вежливо здороваясь с редкими встречными. Зойка предупредила, чтобы я не беспокоила жену Коли разговорами о муже. По обывательски она, конечно, рассудила правильно. Это если по обывательски. Но разговора не избежать. Собственно, именно потому я и вернулась ненадолго в Малые Петушки. Только моей заботливой подруге знать об этом совсем необязательно.

Во дворе дома Ерохиных было тихо, как и везде. Лишь двухлетняя Катюшка копошилась в куче песка у забора, сосредоточенно стряпая куличики при помощи жестяного ведерка.

– Катя, мама где?

Малышка подняла на меня голубые чистые глазки и протянула ручонку в сторону летней кухни:

– Там.

Удивительное дело! Несмотря на отцовский ярко выраженный алкоголизм, дети в семье Ерохиных были здоровыми и на редкость сообразительными. Судьба хотя бы в этом жалела несчастную Люсю.

Отсыпав девчушке горсть конфет, я направилась к кухне. Действительно, в раскрытой двери шаткого сооружения мелькал выцветший халат ее матери. Гремела посуда, неслись запахи нехитрого семейного варева. При наличии четверых детей и хроническом отсутствии денег не до кулинарных изысков.