Текст книги "Мужчина-вамп"

Автор книги: Ирина Павская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Люся, к вам можно?

Женщина выглянула на улицу, близоруко щурясь. Обыденное выражение заботы и усталости на лице без какого-то особого отчаяния говорило о том, что Люся уже почти смирилась с новым ударом судьбы и привычно набросила на себя лямку тяжелого семейного воза.

– Здравствуйте, Сима! Заходите пока в дом, я сейчас. – И она опять скрылась в клубах кухонного пара.

В дом мне идти не хотелось, а потому я присела на чистом крылечке, обдумывая предстоящий разговор. Куры копошились у кривой изгороди с негромким деликатным кудахтаньем, вероятно, обсуждая потребительские качества найденного червяка. Огромные подсолнухи послушно крутили головы вслед за солнечным диском. Слегка пахло навозом и влажной после поливки огородной землей.

Наконец, появилась Люся и молча присела рядом.

– Как живете?

– Ничего, – скупо ответила женщина.

– А ребятишки где?

– Старший подрядился пастухом на месяц. Спасибо управляющему – помог устроиться, стадо доверил. Ничего, сынок у меня самостоятельный, крепкий. Справится. Вставать только рано приходится. Ну, ничего, – снова повторила она, словно уговаривая сама себя. – Павлика и Галю отправила к маме в соседнюю деревню погостить. А Катюха вон со мной.

Теперь, когда Люся сидела близко, было заметно, что на ее все еще симпатичном лице изрядно добавилось морщин и плечи опустились. Будто под тяжестью невидимого креста. Пора было начинать разговор. Как же так сделать, чтобы не обнадежить женщину раньше времени. Сейчас она к своей боли притерпелась, а я разворошу рану, поманю призрачным шансом, а вдруг ничего не получится? Но выхода нет. Надо поставить последнюю точку. И помочь мне в этом должна именно Колина жена.

– Люся, – начала я осторожно, – мне нужно с вами поговорить. Видите ли, в деле с поджогом много неясного. Хотелось бы разобраться.

– Зачем это вам? – бесцветным голосом спросила Люся.

– Я ни в чем не уверена, но, может быть, удастся Николаю помочь. Если я смогу доказать, что поджигал не он.

– Конечно, не он, – устало сказала женщина без всяких эмоций. Наверное, все чувства утонули в пучине отчаяния.

– Я тоже думаю, что поджигателем был другой человек. Но пока у меня мало доказательств. Потому и хочу задать вам несколько вопросов. Извините, если будет неприятно.

Люся молча кивнула головой, дескать, ладно, задавайте.

– Говорят, что Николай начал пить дня за два до пожара. Это так?

Женщина дернулась, как от пощечины, но сдержалась:

– Так.

– Люся, еще раз извините, но где он брал деньги на выпивку? Ведь не вы же ему давали?

– Еще чего! Конечно, не я. С ним за работу расплатились, за ремонт. Деньги отвалили хорошие. Я не уследила, вот он и давай пропивать, – заговорила Люся энергичней. Видимо, в ней закипела старая обида.

– Кто расплатился? За какой ремонт?!

И тут она мне сказала именно то, чего я подсознательно ждала. И то, что сказала эта женщина, и было последним узелком, связывающим концы с концами. Полотно преступления развернулось передо мной во всей своей зловещей ясности. Меня даже заколотило от волнения. Но к кому теперь бежать со всем этим? Кто поймет меня, кто поверит?

Наконец, Люся ответила на все мои вопросы. Я старалась построить беседу так, чтобы не заронить в ее сердце ни малейшей искры подозрения. Неизвестно, как себя поведет в подобном случае измученная отчаянием женщина. И, кажется, мне это удалось.

Я сидела на крыльце, боясь пошевелиться, как сосуд, переполненный информацией. Нельзя было уже добавить ничего сверху, иначе перельется через край. А мне нужно это все доставить по назначению, не расплескав ни одной эмоции, не утеряв ни одного факта.

– Спасибо, Люся! О нашем разговоре, пожалуйста, никому в деревне… Ничего пока не обещаю, но попробую что-нибудь сделать. И скажу честно – не знаю, получится ли.

– Я понимаю. – Женщина безнадежно покачала головой.

– В любом случае, крепитесь. Вам еще детей поднимать.

Тут Люся махнула рукой и отвернулась, чтобы я не видела ее глаз.

Да, странная штука – любовь. Особенно любовь россиянки. Точно подмечено, что у нас женщины любят не за что-то, а вопреки чему-то. Наверное, когда господь промахнулся с нашими мужиками (что ж, каждый имеет право на ошибку, и Создатель тоже), то он уравновесил ситуацию, создав таких женщин, каких больше нет ни в одной стране. Иначе давно бы нация перевелась. А так все телепаемся помаленьку. Еще и ухитряемся иногда быть не хуже других. Вот и Люся. Симпатичная, работящая. И выбрала-то своего Колю не иначе как из жалости. Замуж вышла, детей нарожала, терпит все его выкрутасы, да еще и оправдывает. Француженка там или американка в подобной ситуации только бы перекрестилась, что избавилась, наконец, от никчемного нахлебника, и начала бы жизнь заново. А эта страдает, плачет. Лишь бы вернулся. Хоть какой, но лишь бы вернулся!

Я попрощалась с хозяйкой дома, вежливо отказавшись от творога со сливками, и пошла к нашей с Зойкой усадьбе. Подруга обмолвилась за обедом, что завтра с утра рванем за грибами. Боровики в соседнем лесу в руку толщиной. Шляпки, как мексиканские сомбреро. Да, соблазнительно сварганить ужин из лесных грибов по особому рецепту. И не по маленькой кокотнице, чтоб только по губам размазать, а по целой миске каждой. Досыта. С деревенской сметаной, с укропчиком. У-ух! Однако с грибами придется подождать. Поскольку мне завтра опять надо в город позарез. Но как сказать об этом Зойке? Что ж, придется разыграть театральное действо. Не впервой. Увы! Необходимость хранить чужие тайны сильно подорвала мой моральный облик. Да и Зоя – такая любознательная женщина. Вот и включаю свою фантазию на полную катушку и слегка… как это… ну… привираю, что ли. А ведь раньше – ни-ни. На курсе считалась самой правдивой девушкой.

Совесть угрызала меня до самого вечера. А когда стало смеркаться, я решила – пора! Мы сидели под черемухой и лузгали семечки в полном соответствии с жанром. Точь-в-точь деревенские кумушки. Вдруг я решительно выплюнула шелуху и замерла с растерянным лицом.

– Сима, что случилось? – переполошилась Зойка. – Где болит?

– Нигде у меня не болит, – ответила я трагическим шепотом, – а вот кран дома я, кажется, забыла закрыть.

– Это как понимать? – Подруга была само недоумение.

– А так. Вечером накануне моего отъезда в деревню в доме отключили воду. Я все ждала, что воду пустят. Кран открыла на полную катушку. Ну, воду так и не дали. И теперь я не знаю, закрыла кран или нет. О господи! – Тут я вполне натурально изобразила ужас. – Затоплю соседей снизу, мне вовек не рассчитаться. Если вообще жива останусь. Они только что евроремонт сделали, представляешь!

Зойка заволновалась, так что мне даже стало стыдно:

– Симочка, вспомни. Может, ты все-таки закрыла этот чертов кран?

Теперь, согласно сценарию, я разыгрывала мучительные провалы в памяти:

– Не-ет, не помню, хоть убей!

– А нельзя позвонить кому-нибудь? – цеплялась подруга за соломинку.

– Кому ж я позвоню? Соседка по площадке в отъезде, других телефонов я не знаю. В общем, думай не думай, а придется завтра первой электричкой возвращаться в город.

– Сима, какая ты все-таки неорганизованная! – Зойка прониклась неизбежностью моего отъезда и откровенно расстроилась, но возражать не стала. Именно этого я и добивалась.

Перед тем, как лечь спать, подруга поставила передо мной флакончик с успокоительными каплями:

– Выпей ложечку, а то всю ночь будешь думать, я тебя знаю. И вообще, Сима, если что и случилось, то уже не изменить. Затопила, значит, затопила. Выкрутимся!

Милая подруга по доброте сердечной подбадривала меня и обещала свою помощь. А я чувствовала себя последней лгуньей. Но капли все же выпила. Ночь действительно обещала быть неспокойной, но совсем по другой причине. Я ведь еще не решила, к кому пойду завтра.

Луна заглядывала в окно, расстилая по старым половицам мерцающий серебряный ковер. Зоя спокойно сопела во сне. По счастью, ее не тревожили найденные зажигалки, чужие дневники и якобы незакрытые краны. А я все ворочалась с боку на бок. Ну, приеду завтра в город и что? Какие предприму действия? Вот елки, и посоветоваться не с кем! Валевич в отъезде. С Зойкой разговаривать – только ее пугать. Путного все равно не присоветует, еще в истерику ударится. Вцепится в меня мертвой хваткой, тогда уж точно ничего не сделать. И попадет бедный Коля Ерохин в места не столь отдаленные на долгие годы с сомнительной славой местного Герострата. Так ничего и не придумав, я начала, наконец, валиться в теплую бездонную яму сна. И в самый последний момент, переступая зыбкую границу между сновидением и явью, вдруг четко поняла, к кому мне завтра надо идти.

* * *

Алексей Михайлович Подлубняк с утра находился в раздраженном состоянии духа. Последнее время его часто мучила бессонница. Говорят, что Наполеону хватало трех часов, чтобы выспаться. Алексею Михайловичу три часа сна было явно маловато. Горячий душ и чашка крепкого кофе встряхивали его лишь на какое-то время, но потом предательская вялость сковывала руки и ноги, веки наливались свинцом, а сердце начинало колотиться от малейшего напряжения. Уже с восьми вечера он принимался мечтать о постели. Рабочий день, как всегда, затягивался допоздна. Наконец, ближе к полуночи Подлубняк добирался до спальни в предвкушении крепкого освежающего сна. Но сон, как нарочно, не шел. И Алексей Михайлович сперва безуспешно ворочался, пытаясь задремать, а потом сдавался и до самого рассвета лежал с открытыми глазами, пялясь в темноту.

Он торопливо шел через сквер к офису, не замечая ни утренней влажной свежести воздуха, ни ароматов простенькой городской растительности, когда в его внутреннем кармане требовательно зазвонил телефон. Даже не взглянув на дисплей, Подлубняк на ходу поднес трубку к уху и сказал, как всегда, отрывисто и деловито:

– Алле!

– Алексей Михайлович, доброе утро. – Подлубняк не узнал женского голоса в трубке. Но, хотя и слыл любителем женщин, особых сантиментов разводить не стал и только сухо произнес:

– Я слушаю.

– Вас беспокоит Серафима Александровна Нечаева.

Нечаева? Кто такая Нечаева? Тренированная память услужливо выудила из своих закоулков темные внимательные глаза и короткую стрижку. Образ не вызвал раздражения, даже был приятен, как порыв свежего ветерка в душной комнате. А невидимая собеседница уже торопливо напоминала:

– Я помогаю Раисе оформлять вашу квартиру.

Подлубняк поморщился. Мимолетное удовольствие от того, что легко представил приятное лицо, улетучилось. Все касающееся дурацкого, бесконечного ремонта раздражало его невероятно. Он бы сам никогда не ввязался в эту трясину, в эту тягомотину грязи и разрухи. Кира настояла в свое время.

– Что случилось? – спросил он сварливо. – Со всеми вопросами по ремонту, пожалуйста, к дизайнеру или бригадиру.

– Нет, я не по ремонту. – Судя по интонации, женщина на мгновение стушевалась, но тут же голос ее вновь окреп. – Алексей Михайлович! Мне необходимо с вами встретиться и поговорить по личному вопросу.

Еще хуже! Только личных вопросов с утра не хватало. Денег, наверное, будет просить. Или, чего доброго, в любви признаваться. И такое бывало. Встречался с умелицами, желающими заполучить в личное пользование симпатичного холостяка со всем его капиталом. Хотя эта самая Нечаева не производила впечатления матримониальной хищницы. Жаль, если он ошибся.

– Извините, я очень занят, – холодно произнес Подлубняк и хотел отключить телефон, но почему-то медлил.

– Алексей Михайлович, разговор касается обстоятельств смерти Киры. – Голос в трубке зазвенел. – Кажется, я знаю, кто ее убил и почему.

– Я тоже это знаю, – парировал Подлубняк и вдруг спохватился. Какого черта! Сумасшедшая девица наслушалась сплетен и бесцеремонно втягивает его в разговор на тему, которая ее совершенно не касается. Потрясающая наглость! Надо сказать Раисе, чтобы она немедленно избавилась от такой помощницы.

– Вы ошибаетесь, Алексей Михайлович! И скорей всего считаете меня бессовестной авантюристкой или ненормальной.

Угадала, подумал Подлубняк. Попробуй докажи обратное.

А Нечаева словно прочла его мысли:

– У меня есть определенные доказательства, что следствие пошло по ложному пути. Кроме того, я считаю, что и в смерти Киры, и в смерти Макара Шальнова виноват один и тот же человек, – добавила она невероятную, невозможную фразу.

Эти слова подействовали на Подлубняка, как неожиданный хук слева. В голове зазвенело, вокруг поплыли разноцветные звезды. Он беспомощно остановился и вытер внезапный пот со лба. Откуда темноглазая Нечаева могла знать про Макара? И про его смерть? Кто ее подослал?

– Алле, Алексей Михайлович, вы меня слышите? – тревожно проговорил голос в трубке.

– Слышу. – Подлубняк постарался взять себя в руки.

– Ну как, вы согласны поговорить? Только поговорить с глазу на глаз, и ничего больше.

Упоминание о Шальнове разрушило все первоначальные незатейливые предположения, которые строил бизнесмен по поводу неожиданного звонка. Теперь отмахнуться от этой женщины, как от назойливой мухи, было невозможно. Более того – глупо.

– Я согласен. Назначайте время и место.

– Мне кажется, что удобней всего будет у вас дома. Спокойно, и никто не помешает.

– Но там же строители, – беспомощно сказал Подлубняк, едва справляясь с внезапной тревогой.

– Алексей Михайлович, – голос в трубке стал мягким и предельно деликатным. – Позвоните бригадиру и предложите после обеда всем рабочим отдохнуть. Взять отгул до завтрашнего дня.

Да что же это он! Совсем перестал соображать! Простые вопросы решить не может. Досада на самого себя вернула Алексею Михайловичу самообладание.

– Хорошо, – сказал он почти спокойно. – Что еще?

– Все. Только, пожалуйста, приезжайте один. Без охранников и без водителей. Беседа весьма конфиденциальная.

– Это я уже понял. – Не думает ли его странная собеседница, что он испугался и явится на рандеву с полком охраны. Нечего ему бояться, тем более в собственной квартире. Матвея предупредит, конечно, что у него сегодня дома деловая встреча. На всякий случай.

– Я буду в пять. До свидания.

– До свидания, – автоматически сказал Подлубняк в замолчавшую трубку. Он вошел в офис, безрезультатно пытаясь определить, какие дела у него намечены на сегодня по плану. Голова была абсолютно пустой. А до пяти часов еще целый день.

* * *

Сказать, как в душещипательных романах, что у меня трепетала душа перед встречей с Подлубняком, значит – ничего не сказать. Это вам не посиделки с Зойкой при полной луне под звон кузнечиков, когда я могу смело проговаривать свои предположения и догадки, а она так же смело может их опровергать. И все живы и даже не в ссоре. А тут… Тема опасная и щекотливая до невозможности. Стоит лишь поскользнуться на неубедительном аргументе или случайной ошибке – все! Взлетишь к небу, как минер-неудачник. В переносном смысле. А может, и не только в переносном. Алексей Михайлович не из тех, кто безропотно подставляет щеки под оплеухи. Он совсем не похож на библейского мудреца, это точно.

Но выхода у меня нет. И назад дороги тоже нет. Боишься последствий – сиди и не вякай. А я вякнула уже. Еще как вякнула! Ничего, Сима, не трясись. Подлубняк, конечно, крут. Но не дурак. Неужели сам не захочет во всем разобраться? Эх, сейчас бы граммульку коньяка для храбрости. То-то бы меня понесло! Знаю я спасительный эффект этой граммульки. Но нельзя. Надо быть серьезной и безупречной. И убедительной, вот что главное.

Значит так. Наряд элегантный, но строгий, без всякого намека на кокетство. Макияжа самую малость. О господи! Мне предстоит такой разговор, что, кажется, легче сесть на раскаленную плиту, а я думаю о макияже.

Теперь дальше. С чего начать беседу? С пожара! М-м, логично. А может, все-таки с дневника? Или с моего знакомства с Кирой? Ой, хватит, а то запутаюсь окончательно. Пусть все идет, как идет. Ангел-хранитель, ты как там, уже на стреме? И все разложил по папкам, и нужные фразы у тебя под рукой. Ах, под крылом? Тоже хорошо. Так уж будь добр, шепни, что нужно, на ушко в трудный момент.

Договариваясь с ангелом-хранителем, я одним махом пересекла знакомый двор. Автомобиля Алексея Михайловича не было видно. Неужели еще не приехал? Ага, вот и нужная мне квартира. На лестничной площадке непривычная тишина. Ни ремонтного грохота, ни криков Раисы. Я нажала кнопку и не услышала звонка. Все звуки заглушил стук моего сердца. И только я протянула руку, чтобы позвонить второй раз, как дверь рывком распахнулась. Алексей Михайлович стоял в дверном проеме и смотрел на меня в упор. Внимательно и совсем не как на мебель.

– Проходите! – Он отступил в глубь коридора, развернулся и, не оборачиваясь, пошел по направлению к кабинету. Никакой осторожности, подумала я привычно. Да, привычно, потому что в последнее время стала оценивать действия людей не как среднестатистическая женщина, а как профессионал сыска, что ли. Это так я втайне льстила сама себе. Вот, пожалуйста, пошел и даже не глянул. А вдруг за моей спиной штук пяток крепких ребят. Впрочем, и парочки хватит, чтоб скрутить дяденьку, увезти в укромное место и требовать выкуп. Немного – всего один молочный заводик и фирменный магазин в нагрузку. Но, судя по всему, глупые криминальные фантазии роились только в моей голове. Подлубняк был или совершенно уверен в своей неуязвимости, или все-таки подстраховался.

Так безмолвно мы и прошествовали до кабинета. Кажется, в квартире никого, кроме нас, не было. Алексей Михайлович внял моей просьбе. Воздух просторной комнаты заметно отдавал ароматом табачного дыма. В массивной серебряной пепельнице покоились остатки сигареты. Это значит, что хозяин явился в квартиру не сию минуту и не с целью поставить на место зарвавшуюся девицу. Выходит, мои слова зацепили невозмутимого и всегда занятого бизнесмена.

Алексей Михайлович плотно уселся в кресло, такое же массивное, как все вокруг, как и он сам, и вежливо, но сдержанно указал на противоположное:

– Присаживайтесь!

Кресло было неожиданно жестким, но удобным. С таких сидений легко вставать, вскакивать в один миг. Я вдруг вспомнила, как барахталась в пухлой мебели на даче у Киры. Да, девочка и ее отчим были разными, невероятно разными. Вплоть до мелочей.

Теперь мы сидели с Подлубняком друг против друга. Он все так же пристально разглядывал меня и молчал, не задавая никаких вопросов. Ждал. Ну, что же, начнем, пожалуй.

– Алексей Михайлович, хочу предупредить, что разговор будет непростой. И возможно, для вас… э-э… не очень приятный.

При этих словах Подлубняк выпрямился и подался всем телом вперед.

– Я вынуждена задать вам личные вопросы, которые в другой ситуации никогда не решилась бы даже выговорить, настолько они личные. Придется потерпеть. И прошу – будьте предельно правдивы. От вашей искренности зависит очень многое. Да, вот еще. Я знаю, вы – сильный человек. Но в некоторых ситуациях даже сильному человеку трудно произнести обычное «да».

На губах моего собеседника заиграла насмешливая улыбка:

– Вы словно к операции без наркоза меня готовите. Очень интересно!

Именно без наркоза! Так что зубы стисни покрепче, уважаемый Алексей Михайлович. Но я сделала вид, что не услышала его последней фразы, и продолжала:

– Отвечать необязательно. И даже смотреть на меня необязательно. Просто молчите. Я ваше молчание буду расценивать как положительный ответ. А если в чем-то ошибусь, вы меня поправьте.

– Все любопытней и любопытней, – пробормотал Подлубняк. – Жизнь-то вы мне хоть гарантируете?

Я и эту реплику проглотила. Открыла сумку. Достала зажигалку и выложила ее на невысокий столик:

– Алексей Михайлович, вам знакома эта вещица?

Жаль, что не спрятана на мне скрытая камера, которая могла бы сейчас зафиксировать моего героя. Сначала он глянул на зажигалку, потом на меня, побледнел, покраснел, хотел что-то сказать и вдруг закашлялся.

Я спокойно пережидала приступ кашля. Внешне спокойно. А внутри у меня бушевала буря не меньшей мощности, чем у моего собеседника. Наконец, Подлубняк справился с кашлем.

– Где вы это взяли? – спросил он хрипло.

– Нашла возле вашей сгоревшей дачи. А еще раньше, ночью, зажигалку искал другой человек. По всей видимости, ее хозяин. Тот, кто ее и обронил. Искал тайно, с фонариком – это я видела сама. К сожалению, я такая неуклюжая. Упала, наделала шуму. Короче, спугнула. Он и убежал. Почему, как вы думаете?

Но Подлубняк не ответил, напряженно о чем-то размышляя.

– Ладно, вернемся к зажигалке. – Удивительно, но теперь каждая следующая фраза давалась мне все легче. Словно открылись тайные шлюзы. – Дорогая безделица, такую хорошо дарить на память, правда? Вы ее и подарили. Близкому человеку. И надпись заказали в часовой мастерской. Коротенькую – «М от Л». Постороннему человеку буквы ничего не скажут, а знающему – память на всю жизнь. «М от Л». Эта «Л» меня поначалу смущало сильно. А на самом деле все просто до смешного. Леша! Например, «Матвею от Леши». Ну, или что-то в этом роде, ведь так?

Алексей Михайлович вдруг резко вскочил с места, подошел к окну и стал внимательно разглядывать улицу. Он ничего не говорил. Значит, можно продолжать. Я перевела дух. Сейчас предстояло выяснить самое болезненное. Я казалась сама себе неопытным медиком-практикантом, который лезет, трясясь от страха, непослушными, заскорузлыми пальцами прямо во вскрытую грудную клетку, подбираясь к бьющемуся сердцу.

– Алексей Михайлович, я не ошибаюсь, вы с Матвеем… – Господи, как же это сказать помягче! – Ну, одним словом… Матвей… он… ваш любовник?

Уф! Брякнула. Как в пропасть кинулась. Хотелось зажмурить глаза и втянуть голову в плечи в ожидании грома и молний. Но молний не последовало. Подлубняк молчал, по-прежнему не оборачиваясь. Только его крепкая шея стала совсем багровой. Значит, я не ошибалась.

– Так вот. Думаю, что именно Матвей спалил дачу. Спалил, чтобы убить Киру.

И тут Алексей Михайлович, наконец, обернулся. Я сидела против света и плохо видела выражение его лица. Услышала только сдавленный голос:

– А почему я должен вам верить? Ну, допустим, вы узнали, чья это зажигалка. Но мало ли где она найдена? Зажигалка – не доказательство. Зачем Матвею убивать Киру?

Ах, Алексей Михайлович, Алексей Михайлович! Играете чувствами людей, совершенно не принимая эти чувства во внимание.

– Я думаю, что причина преступления – банальная ревность.

И любовь. Непривычная, даже маниакальная, но любовь. Так хотелось мне добавить, но я этого не сказала.

– А что касается доказательств, то здесь вы правы – прямых доказательств у меня нет. Потому я и решила поговорить с вами. Выводы сами сделаете. Теперь все по порядку. Случилось так, что я познакомилась с Кирой незадолго до трагедии. И даже успела побывать у нее в гостях, да, да, не удивляйтесь. Так вот, когда мы беседовали, ей кто-то позвонил. Кира сердилась, разговаривала очень громко, так что обрывки фраз невольно слышала я. Ваша падчерица называла того, с кем разговаривала, Мальвиной. Тогда я решила, что ее собеседница – женщина, и потом еще долго так думала. Но не буду забегать вперед. Вернусь к пожару. Я знаю, что той страшной ночью вас не было в деревне. А вот ваш «Опель» в Малые Петушки приезжал. Я лично видела его ночью недалеко от усадьбы, но не придала этому факту никакого значения. Вы ведь наведывались в любое время, когда хотели?

Подлубняк молчал. Я почти физически ощущала это тяжелое молчание, словно свинцовую глыбу, постепенно заполнявшую собой всю комнату.

– Скажите, вы Матвею полностью доверяли, и машина находилась на его попечении? Он ведь мог пользоваться «Опелем» без вашего ведома, если автомобиль не был вам нужен?

Алексей Михайлович едва заметно кивнул и еще дальше отступил в тень портьеры.

– Таким образом, ваш водитель приехал ночью в Петушки, поджег дом и вернулся в город. Только вот незадача – зажигалку обронил. Наверное, от волнения. А потому следующей ночью снова заявился в деревню, чтобы подобрать опасную улику.

– А канистра?! Во дворе валялась канистра с остатками бензина. Этого… как его, пьянчуги. Кольки Ерохина, да!

– Ерохин – дурачок и пьянчуга, конечно. Но дурачок безобидный. И, как выяснилось, беспомощный. Так подставился! А на самом деле его запала хватало только на то, чтобы покричать да покуражиться на людях. Матвей об этих его пьяных истериках тоже знал и решил использовать Николая. Мне жена Ерохина рассказала, что за несколько дней до пожара ваш водитель привозил Николаю ремонтировать какой-то старый двигатель. От мотороллера, что ли. Долго был вместе с хозяином в сарае. И там запросто мог присмотреть меченую канистру. Матвей за работу расплатился щедро, из рук в руки. Он прекрасно знал, что Колька, как только получит деньги, сразу уйдет в глухой запой. Теперь канистру стащить из сарая – пара пустяков. У Ерохиных двор нараспашку, даже собаки нет. Всех ценностей – одна корова Рыжуха. Потому и ночует она в пристройке возле избы и оберегает ее хозяйка. А Колькин сарайчик, что ж! На щепку закрыт.

Я вспомнила гибкую высокую фигуру, метнувшуюся в темноте от меня в лес. Сильный, ловкий парень – подумаешь, канистра! Да на ерохинском дворе, поди, ни одна травинка не шелохнулась под его ногой.

Внезапно Подлубняк встрепенулся.

– Это все сказки! – сказал он грубым и пренебрежительным тоном. – Ваши фантастические домыслы. Ни одного свидетеля.

– Ну, допустим, главный свидетель – я сама. Потом жена Николая. А кроме того, Кира. Такому свидетелю вы поверите?

– Что-о-о?!

– Именно так, Алексей Михайлович! Матвей ведь дальний родственник Киры. Вы об этом знали? – Подлубняк опять кивнул. – Она вам его и порекомендовала в качестве водителя, просила помочь. – (Помогла на свою голову! Это я уже сама себе прокомментировала, а вслух сказать не решилась.) – А еще раньше, в детстве, они жили в одном дворе и даже учились в одной школе. Там, в школе и стал Матвей Мальвиной.

– Мальвиной? – снова ожил Подлубняк. – Что за глупое имя. Откуда оно взялось?

– Видите ли, Матвей всегда был красивым ребенком и… немного женственным. – Я говорила, осторожно подбирая слова, словно переползала с кочки на кочку посреди топкого болота. – Еще в младших классах, занимаясь в драмкружке, он при постановке сказки «Золотой ключик» изъявил странное для мальчика желание сыграть роль Мальвины. И Мальвина, как говорят, из него вышла превосходная. Не каждая бы девочка так справилась с ролью. Потом он, конечно, подрос, кружок забросил, а прозвище прилипло надолго. Матвей стал обижаться, когда его называли женским именем. Поэтому Мальвиной обзывался только за глаза. Или если юношу хотели разозлить. Именно так Кира и назвала своего собеседника по телефону. Подождите, сейчас вспомню точнее. Она сказала примерно следующее: «Мальвина, ты мне угрожаешь?» И еще: «Я пожалуюсь Алексею», вероятно, имея в виду вас, Алексей Михайлович. А всю историю с прозвищем мне рассказала близкая подруга Киры Нана Беридзе. Хотя бы о ней вы знаете?

– Да, – тихо обронил Подлубняк. – С Наной знаком.

Уже лучше. Неужели начинает верить?

– В целом история преступления мне представляется следующим образом. Матвей начал работать у вас, и вы, Алексей Михайлович, постепенно его приблизили. В определенном смысле, сами понимаете, о чем я. Вот и выходит, что девушка и юноша, родственники, ровесники, любили вас одинаково сильно и в результате не смогли поделить. Их борьба за ваши чувства была тайной, но жестокой. К тому же Матвей, на беду, оказался очень ревнивым. Я с вашим водителем общалась немного, но заметила, что он болезненно самолюбив, замкнут. И, пожалуй, психически неуравновешен.

Подлубняк опять отвернулся к окну. А я вдруг почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения против этого сильного породистого мужчины.

– Признайтесь, Алексей Михайлович, вы не любите Матвея. Так – пользуетесь, когда хотите. Уж извините за невольный цинизм. И сердечное предпочтение всегда отдавали Кире. А парню доставалась водительская зарплата, подарки вроде этой зажигалки и встречи время от времени. И то, наверное, только по вашему желанию. Незавидная роль. К тому же еще не стеснялись заводить новые знакомства прямо на глазах у Матвея. Скорей всего он сам вас и на свидания подвозил. Скажем, с Макаром Шальновым. А теперь Макар убит, и убийство почему-то связывают с вашим именем. Почему?

– У него нашли мою визитку, – покорно ответил Подлубняк. От первоначального апломба Алексея Михайловича не осталось и следа. Значит, я била в точку. – Что, и Макара тоже… Матюша?

– Этого я не знаю, но очень похоже на правду. Бедный обезумевший влюбленный убирает всех, к кому вы хоть немного привязаны. Будете удивлены, но и Джину скорей всего отравил он же. В тот день Матвей привозил корм для собаки, якобы по вашему поручению. Вы поручали?

Подлубняк нервно пожал плечами:

– Не помню.

– Да, впрочем, теперь неважно. Надо было разбираться сразу. И еще он угощал Джину какими-то конфетками, хотя щенка терпеть не мог. Кстати, Джина к Матвею тоже особой привязанности не питала. Возможно, что-то чувствовала.

– Откуда вы это узнали?

– От Людмилы Семеновны.

– Почему она сама мне ничего не рассказала?! – вскричал Подлубняк.

– А разве вы ее спрашивали? Вы с ней даже разговаривать не стали. Выгнали, и все! Вот что, Алексей Михайлович, я не вправе читать вам мораль, но как-то так получается, что вы никого не сделали счастливым в своей жизни, никому не дали настоящей любви и тепла. Даже Кира страдала от вашего невнимания и одиночества. Она поссорилась с матерью. Растеряла всех подруг и, кроме всего прочего, мучилась от ваших… гм… нестандартных сексуальных наклонностей. И при этом вынуждена была молчать, стесняясь даже говорить на эту тему. Вы ее просто задавили своим величием и убийственным обаянием. Как идол, как бог.

– Неправда! Кира любила меня! – сквозь зубы выдавил Подлубняк, не оборачиваясь. Казалось, даже его спина излучает ненависть ко мне. Пора было заканчивать тяжелый разговор. Но еще оставался главный козырь. Я вздохнула:

– Конечно, любила. И Джина любила. А Людмила Семеновна – та просто обожала. И Матвей любит. До смерти любит. А что касается правды или неправды… Я вам сказала, что главный свидетель – Кира. Вот, прочтите на досуге. Это дневник. Ко мне попал случайно, почти случайно. Надеюсь, руку своей… своей Киры вы знаете. – И я положила тетрадь рядом с зажигалкой.

Ничего, Кира, ты ведь писала не только для себя. Надеялась втайне, что когда-нибудь и ОН прочтет. Поэтому не сердись за то, что я открыла твою тайну.

Подлубняк наконец-то оторвался от подоконника и подошел к столу. Его лицо было похоже на каменную маску.

– Кто вы? Чего хотите? Чего добиваетесь? – Алексей Михайлович смотрел на меня так, словно я была призраком, вещающим из потустороннего мира.