Текст книги "Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы"
Автор книги: Ирина Касаткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
В аттестатах Насти и Ирочки сияли одни пятерки. Как Соколовой удалось добиться такого результата, оставалось только гадать, – если учесть, что на протяжении второго полугодия она нахватала массу трояков. Но догадливая Наташка резонно предположила, что, наверно, не зря Ирочкины родители наведывались в школу практически еженедельно весь последний месяц. Ей самой историк влепил таки трояк, как Наталья его ни умоляла, но зато по физике она добилась отличной оценки, чем страшно гордилась. И очень надеялась, что в лицее ее допустят к экзаменам, невзирая на одну тройку в аттестате. Так, в конце концов, и случилось: приемная комиссия смилостивилась и стала принимать аттестаты с трояками – лишь по физике и математике требовались хорошие оценки.
Забежав после выпускного бала в лицей за расписанием консультаций, подружки с восторгом прочли объявление, что обладатели отличных аттестатов будут приниматься в лицей без экзаменов. Правда, им придется пройти собеседование по математике – но это, конечно, много проще.
– И чего я, балда, не была отличницей с самого начала, – горевала Наташка, – сейчас бы одно собеседование прошла – и привет. А то париться еще неделю на этих вступительных. Эх, вернуться бы в первый класс или хотя бы в третий, я бы так жала на учебу, аж за ушами трещало бы. Ведь смогла бы, как считаешь?
– Конечно, – поддержала ее Настя, – вон как ты рванула в этом полугодии. Ну, ничего, поступишь, будешь учить, как следует, и тоже, глядишь, выбьешься в отличницы. Если меньше будешь о всяких глупостях думать да на свиданки шляться к разным олухам.
– Но ведь без этого скучно. Разве нельзя и влюбиться, и учиться? – не согласилась Наташка. – А может, он тоже будет умным и будет мне помогать. Во всяком случае, в дурака я уже ни за что не влюблюсь. Но там, в лицее дураков, наверно, и не будет, там же конкурс. Одни умные поступят. Ох, Настя, а вдруг я провалюсь? Что тогда делать? Обратно в нашу школу я не вернусь ни за какие коврижки.
– Ладно, не будем гадать. Иди, учи, а вечером папа тебя погоняет по алгебре.
На собеседование по математике Настя шла без страха – была уверена в своих знаниях. Но когда в коридоре института она очутилась в толпе незнакомых отличников и прислушалась к их разговорам, ей сделалось не по себе.
– Ты уже с тензорами разобрался? – спрашивал веснушчатый парень лохматого очкарика. – Не, я сейчас функциями Лагранжа увлекся, – солидно отвечал тот.
«Мамочки, я об этом и понятия не имею! – с ужасом подумала Настя. – Вот сейчас опозорюсь! Но ведь в школьной программе этого нет. А вдруг я что-нибудь пропустила?»
– Ты из какой школы? – обратился к ней очкарик. – Из математической? Что-то мне твое лицо знакомо. Может, на олимпиаде встречались?
– Нет, я из сорок седьмой, – ответила Настя, окончательно стушевавшись.
– Из англи-и-йской? – разочарованно протянул он. – Да, нелегко тебе придется. Если, конечно, поступишь. У вас ведь там пятерки только так ставят – ни за что.
Оскорбившись за родное учебное заведение, Настя приготовилась дать нахалу отпор, но в этот момент дверь отворилась и прозвучала ее фамилия. Сердце екнуло и упало куда-то в пятки. Сразу забыв об очкарике, она бочком протиснулась в класс и остановилась в нерешительности.
– Ну что же вы? Смелее! Проходите, садитесь. – Миловидная сероглазая женщина указала ей на стул рядом с собой. – Не надо бояться, все будет в порядке. Как у вас с математикой?
– Думаю, неплохо. – Настя вдруг почувствовала к ней доверие и даже симпатию. – Я люблю этот предмет.
– Даже так? Замечательно! – обрадовалась экзаменатор. – Вы из какой школы?
– Из сорок седьмой – Настя сразу упала духом. Вот и она сейчас скажет: – А-а, из английской! Н у, тогда с вами все ясно.
– Это где углубленно изучают английский? Что ж, хорошая школа. И на информатике вам будет полегче, там ведь много английских слов. У нас учились некоторые ваши выпускники и неплохо учились. Правда, им поначалу пришлось нелегко: все-таки у нас математики побольше, чем в вашей школе. Но если будете стараться, обязательно справитесь. Какой раздел вам более интересен: алгебра, геометрия, тригонометрия?
– Да я как-то ничего не выделяла, готовилась по всем разделам. Люблю решать алгебраические уравнения. И задачки по стереометрии.
– Тогда попробуйте справиться вот с этой системой уравнений.
Настя хотела попросить разрешения отсесть, чтобы успокоиться и подумать, но, вглядевшись в задание, вдруг сообразила, что размышлять особенно не над чем: достаточно сложить левые и правые части равенств и, выполнив приведение подобных членов, решить квадратное уравнение. Она сказала об этом женщине, и та согласно закивала.
– Верно, верно. Ладно, можете не продолжать – я вижу, вы, действительно, неплохо подготовлены. Сами занимались или с репетиторами?
– Сама. А где было трудно, папа помогал. Правда, все больше по физике, он ведь физик.
– Ваш отец педагог?
– Да, он заведует кафедрой общей физики в педуниверситете.
– А, помню, помню, встречалась с ним на совещаниях. Очень приятно, что его дочь будет у нас учиться. А что вы знаете вне школьной программы?
– Честно говоря, ничего, – упавшим голосом призналась Настя. Ну вот, попалась. – Я не знала, что надо. Если бы знала, обязательно что-нибудь подготовила бы.
– Ничего, не страшно. Советую вам посещать наши кружки, там вы узнаете много интересного. Н у, что ж, поздравляю, вы приняты. Можете обрадовать родителей. Да, вот еще что. На первом же занятии в сентябре мы проводим проверку остаточных знаний. Поэтому недели за две до сентября непременно все повторите. Вы свободны.
Настя поблагодарила ее и уже у двери, набравшись храбрости, спросила:
– Скажите, а вы у нас будете преподавать?
– Да, я буду вести математику, так что непременно встретимся. Меня зовут Ольга Дмитриевна Туржанская, я профессор кафедры высшей математики нашего института. Передавайте привет вашему папе, он меня наверняка помнит.
Выйдя из института, Настя увидела Наташку и Ирочку в толпе взволнованных абитуриентов. Наталья тоже заметила ее и, высоко подпрыгивая, заорала: – Ну как? Сдала? Сдала? – Но Настя не успела ответить, ее поглотила толпа ребят, кинувшихся с вопросами: что спрашивали, кому сдавала, что получила. Они долго не отпускали ее, пока на пороге не появился очередной отмучившийся и не отвлек на себя внимание. Только тогда Настя смогла соединиться с подругами – и они, с трудом продравшись сквозь толпу, покинули институтский двор.
– Страшно было? – спросила Наталья.
– Ничуть. Экзаменатор такая славная. Почти не спрашивала, одну систему уравнений только попросила решить и ту даже не дослушала. Ты знаешь, она профессор этого института и будет у нас вести математику.
– Как ее фамилия? – насторожилась Ирочка.
– Туржанская. А зовут Ольга Дмитриевна. Ты ее знаешь?
– Еще бы мне ее не знать. – Ирочка потемнела лицом. – Это же мамаша той рыжей твари, за которой Саша ухлестывал. Сколько я из-за нее слез пролила! Ох, Настя, моли Бога, чтоб и на твоем пути она не встала.
– Это о чем я должна молить Бога? Что она может мне сделать? – удивилась Настя.
– Вот влюбишься, тогда узнаешь. Увидит твой парень ее – и все, конец. Побежит за ней хвостиком, как все.
– Я никогда не влюблюсь. Мне они до лампочки.
– Не зарекайся. И почему это они тебе до лампочки? Неужели никак не успокоишься из-за тех бандитов? Не все же такие.
– Бандиты здесь не при чем. Просто я про них знаю такое! – про всех парней. Отвратительное!
– Господи, что? Что можно такого про них знать, чтобы всех на свете ненавидеть? Не представляю. Может, поделишься?
– Может, и поделюсь. Когда-нибудь потом. А сейчас кончаем этот разговор. Наталья, ты намерена сегодня заниматься? Пользуйся мной, пока я здесь.
– Что значит: здесь? – всполошилась Наташка. – А куда ты можешь деться?
– Папа, наконец, купил «Жигуленка». Сейчас осваивает. Права недавно получил. Обещает в августе нас с мамой повезти в «кругосветное путешествие»: сначала на море, а потом через Москву до Питера и обратно. А на июль он меня отвезет к бабушке. Как я хочу скорее вырваться из этого города и чтоб все ехать, ехать, и ни о чем не думать. Скорее бы!
– Ну, конечно, тебе бы только вырваться! А я? Что будет со мной?
– Вот я и говорю: давай заниматься. Пока я здесь.
– А когда вы отчаливаете?
– Через неделю. Когда он машину отладит и все подготовит к дороге. Математику и физику ты уже сдашь к тому времени, а диктант сама напишешь.
– А вдруг мне баллов не хватит? Я так надеялась, что твой папаша поможет в случае чего.
– Наташа, имей совесть. Ты что, моего отца не знаешь? Не будет он никакими блатными делами заниматься. Сама все сдашь. Сиди и учи. А ты, Ира, не отвлекай ее. Поступит, тогда нагуляетесь.
Ирочка надулась и, не попрощавшись, ушла. А Наталья нехотя направилась домой. Но не прошло и получаса, как она позвонила Насте, убиравшей квартиру.
– Насть, у меня ответ не сходится. Вроде, все делаю верно, а он не сходится и не сходится. Уже шарики за ролики заезжают. Ты не посмотришь, где ошибка?
– А Никита? Его попросить не можешь? Я что, должна бросить тряпку и тащиться к тебе? Только полкухни помыла.
– Я его просила-просила. А он только посмотрел в тетрадку и покрутил пальцем у виска. Говорит, сама думай.
– Ладно, сейчас приду.
Взглянув на Наташкино решение, Настя разозлилась.
– Я сто раз тебе твердила: выучи тригонометрические функции! Ты же их мне прошлый раз отвечала. Что, уже все из головы повылетало?
– Почему повылетало? Я их знаю. Синус – это отношение противолежащего катета к гипотенузе, косинус – прилежащего.
– Ну! Тебе здесь нужна гипотенуза. Почему же ты умножаешь катет на синус?
– А что: надо делить?
– Наташа, ты что: дура?
– Почему «что»? – послышалось из кухни. – Это слово здесь лишнее. Ей не в десятый класс нужно, а в третий.
– Вы только издеваться можете! – взвилась Наташка, запустив в стенку тетрадкой. – Уроды несчастные! Нельзя объяснить по-человечески?
– Когда, окончив девять классов, человек не может найти знаменатель дроби, объяснять бесполезно! – язвительно отозвался Никита. – Сидела бы в своей английской, не позорилась.
– Все, хватит! – Настя подняла тетрадь. – Извини, Наташа, ты, наверно, просто устала. Напиши: два равно шесть разделить на икс. Ну, пиши, не дуйся. Написала? Теперь найди отсюда икс.
– Будет три. Шесть разделить на два. Ты что, действительно принимаешь меня за идиотку?
– Почему же ты, когда находишь стоящую в знаменателе гипотенузу, умножаешь катет, – делимое! – на синус? Синус же пойдет в знаменатель – как двойка в этом примере.
– Ой, правда! А я мучаюсь-мучаюсь, – а оказывается, вот где ошибка! Господи, как просто! Понимаешь, когда я подставляю числа, то не путаюсь, а когда функции – все! Тут у меня заскок. Наверно, я, действительно, балда.
– Просто, тебе надо не торопиться, когда решаешь. Раз ты в этом плаваешь, делай постепенно. А не можешь сообразить, переходи к числовым примерам, как сейчас.
– Настя, я боюсь! Шесть человек на место – разве тут поступишь? Счастливая, ты уже зачислена. А я, наверно, провалюсь.
– Не провалишься. Думаешь, все так занимаются, как ты? Вряд ли. Сосредоточишься, не будешь спешить, – и все обойдется, вот увидишь.
Так и случилось. Правда, Наташка уверяла, что ей просто попался легкий вариант, потому и решила почти все задания, только самую трудную задачу не довела до конца. Но Настя заверила ее, что сыграли свою роль их ежедневные сидения над задачами по три часа – а то и более. В общем, Наталья по количеству полученных баллов вошла в призовую десятку. Когда она увидела в этой десятке свою фамилию, то завопила от счастья и кинулась обнимать подругу, едва не свалив ее с ног. Потом потащила Настю в кафе-мороженое, где они на радостях до отвала наелись крем-брюле.
Глава 14. Дениска
Но радость не любит длиться долго. И часто ей на смену приходит большая печаль, иногда очень большая. Когда подружки вернулись домой, увидели Наташкиного брата, понуро стоявшего посреди двора.
– Что? – закричала Наташка, едва взглянув на его лицо.
– Дениска! – И Никита потерянно развел руками.
– Когда?
– Час назад. Позвонили из больницы. Завтра хоронят. Пойдете?
– Конечно, – кивнула Наташка и посмотрела на Настю. – Ты пойдешь?
Настя ответила не сразу: до нее с трудом дошел смысл услышанного. Она, конечно, знала, что Дениска болен, что может умереть. Но ведь все умрут – когда-нибудь, в отдаленном будущем. А он только что, всего час назад. Когда они с Наташкой объедались мороженым, он умирал. Эта смерть, с которой она столкнулась второй раз в жизни, смерть юного существа много моложе ее самой, так больно резанула по сердцу, что она долго не могла понять, о чем спрашивает подруга. Просто стояла и смотрела на нее расширенными глазами. Наташке пришлось дважды повторить свой вопрос.
– Пойду, – наконец тихо ответила она против своей воли. Она никогда не видела мертвого человека и очень этого боялась. Но какое-то шестое чувство потребовало от нее решения, которому противилось все ее существо. Она остро почувствовала свою непоправимую вину перед умершим мальчиком. Он ждал от нее участия, но так и не дождался. А теперь он ушел навсегда, и всякие мольбы о прощении потеряли смысл.
Куда он ушел? Где он теперь? И как это может быть: был человек – и нет его? Ведь она сидела с ним рядом, разговаривала, прикасалась к его телу. Он двигался, смотрел на нее, о чем-то просил. Был! Весь опыт ее недолгой жизни подсказывал, что ничто не исчезает бесследно. И вот человек исчез, совсем исчез. Осталось только его тело, которое завтра зароют в землю, потому что оно теперь никому не нужно.
А вдруг он что-нибудь чувствует? Ведь никто этого не может знать точно. А вдруг он придет в себя – там, в гробу? Будет звать маму или Вадима, но его никто не услышит. Она представила себя в глубокой черной яме – как она, задыхаясь, будет царапать крышку гроба, придавленную двухметровым слоем земли. Небо стремительно опрокинулось, и она молча грохнулась на землю, как подкошенная.
Сознание нехотя возвращалось к ней. Сначала она почувствовала острую боль в затылке, потом, приоткрыв глаза, увидела склонившиеся над ней лица Никиты и плачущей Наташки. Себя Настя обнаружила лежащей на асфальте, ее голова покоилась на скатанном Никитином пиджаке.
– Очнулась? – Наташка, вытерла слезы. – Ну, ты нас и напугала! Встать можешь?
С помощью Никиты Настя попыталась подняться – с трудом, но это ей удалось. Правда, асфальт продолжал покачиваться и двор медленно плыл по кругу, – пришлось некоторое время подержаться за Никиту.
– Все нормально, – ответила она, отряхиваясь. – Вы только маме не говорите, а то она меня опять к врачу потащит.
– Я считаю, Настенька, тебе не следует туда ходить, – сочувственно сказал Никита. – Видно, ты еще очень слаба. Вдруг тебе снова станет плохо?
– Действительно, не ходи, – поддержала его Наташка. – Думаю, Вадим не обидится, ведь все знают, что с тобой приключилось. И потом ты им… – она вдруг замолчала. Но Настя поняла: Наталья хотела сказать, что она Тумановым никто, чужой человек, но побоялась ее обидеть.
А ведь, действительно, никто. Неужели никто? И Вадиму никто, и его родителям. И умершему Дениске. Нет, это не так. Настя вдруг почувствовала себя причастной к горю этой семьи – и все сомнения разом покинули ее. Она пойдет на кладбище и будет рядом с ними в их самые страшные минуты. Она примет их горе в свою душу, простится с Дениской – и тогда, может быть, его душа там, где она теперь обретается, простит ее.
Настя опасалась, что родители не пустят ее на похороны, но мать, немного подумав, согласилась. Может, дочка отвлечется от своих переживаний и переключится на чужие? О, если бы она знала, какая тяжесть ляжет на душу дочери, ни за что не пустила бы ее на кладбище.
Первое потрясение постигло Настю, когда она увидела Дениску в гробу: так сильно смерть изменила облик мальчика. Его личико усохло, скорбно сжатые губки посинели, а на лице читалась печать глубокого страдания. Перед ней лежал маленький измученный старичок.
Какие муки он испытал! – думала Настя, глядя с ужасом на существо в гробу. Неужели все так страдают перед смертью? Неужели это ждет и меня? Может, лучше было умереть тогда, в больнице, когда я ничего не чувствовала, – чем жить в ожидании такого?
Вдруг она услышала жуткий звук: смесь стона и воя. Похолодев, Настя взглянула в ту сторону. Грузный мужчина, с криком обхватив маленький гроб руками, мешал ребятам в камуфляже опускать его. Они попытались поднять мужчину, но он еще крепче вцепился в гроб. – Не-ет! Не хочу-у! Не да-а-м! – Его голос был полон такой муки, что у Насти потемнело в глазах. В ушах появился знакомый нарастающий звон, предшествующий обмороку. Чтобы не упасть, она прислонилась к дереву и глубоко задышала.
– Тебе опять плохо? – встревожилась Наташка. – Давай, я провожу тебя в машину.
– Не надо, – отказалась Настя, – мне уже лучше. Это его отец?
– Да. А мать вон, в черном, рядом с Вадимом. Представляешь, ни слезинки не проронила.
– Наверно, уже все выплакала.
– Нет. Вадим сказал, что после смерти Дениски она ни разу не заплакала. Их отец на нее кричал: мол, она виновата, что не уберегла сына. Что должна была вызвать его, как только узнала диагноз. Он бы в столицу обратился, всех поднял бы на ноги. А она, знаешь, что ответила? Ужас!
– Что?
– Что Дениске там лучше.
– Как?! Так и сказала?
– Да. Мне Никита рассказал. Вроде бы, когда Дениска уже умирал, уже клиническая смерть наступила, она у врачей в ногах валялась, все просила, чтобы вернули его, чтоб еще хоть раз открыл глазки. Они и вернули, оживили, – сейчас, знаешь какая медицина. Мертвого, если надо, поднимет. Раз вернули, два вернули. А на третий раз он открыл глаза и сказал: «Мамочка, отпусти меня. Там так хорошо!»
И она разрешила врачам отключить аппаратуру. И рассказала об этом отцу. Но он ей не верит, – говорит, что она, наверно, просто устала с Дениской возиться. У них в семье сейчас такая напряженка. Вадим не может дома находиться – почти все время у нас.
Настя потрясенно слушала ее. Что значит: там хорошо? А что – там что-то есть? Неужели Дениска что-то видел? Или ощущал? А может, он просто устал мучиться? Наверно, ему уже не хотелось приходить в себя и снова страдать, вот и показалось, что там хорошо. А вдруг, действительно, там, по ту сторону жизни, есть другое существование? Вот бы узнать поточнее. Но как?
И при мысли о возможной жизни после смерти она вдруг почувствовала странное облегчение. Как было бы хорошо, если б это было правдой. Наверно, если бы люди знали это точно, думала она, они не хватались бы так жадно за блага теперешней жизни. Ведь многие стремятся побольше ухватить, потому что смертны. Им хочется насладиться всем сейчас, пока это возможно. Но когда бы они знали точно, что если не повезло в этой жизни, то может повезти в следующей, они бы не рвались так за богатством, властью, успехом.
Религия! А что религия? Она требует верить в загробную жизнь бездоказательно. Но современный человек хочет иметь научные доказательства, факты. А их по-настоящему нет. Надо с папой поговорить об этом, ведь он физик. Физика – наука о природе, о бытие. Наверно, он тоже размышлял над этими вопросами. Надо выбрать удобный момент и все с ним обсудить.
Поминки Настя высидеть не смогла. Ей показалось диким: как люди могут есть и пить, после того, что сделали? Опустили в яму маленького Дениску, оставили там одного, а теперь едят и разговаривают, как будто ничего не случилось. Кто-то даже смеется. Правда, Денискиного папы за столом нет. Наверно, не смог этого вынести, уехал.
Ей самой кусок не лез в горло. А Наталья – ничего, съела с удовольствием рис с изюмом и теперь поглощала куриный суп. Да и остальные участники похорон не страдали отсутствием аппетита.
– Ты кушай, деточка, кушай, – обратилась к ней незнакомая полная женщина, – супчик вкусный, и кутья удалась. Да, не думала я, что буду за Пашиного сыночка так скоро обедать. Что ж, на все воля Божия. Видать, так у него на роду было написано. – И она перекрестилась.
– Вы думаете, это Бог захотел, чтоб Дениска умер? – неприязненно спросила Настя. – Но зачем? Разве это не жестоко – так мучить невинного малыша, а затем умертвить? Зачем это Богу? Он же всеблагий.
– А ты не осуждай Всевышнего! Не тебе его судить. Смирись. Пути Господни неисповедимы. Теперь Пашин сынок будет у него ангелом небесным. Может, и за нас словечко замолвит.
Не верю, – мрачно подумала Настя. Поковыряла рис и, почувствовав полное отвращение к еде, отложила ложку. Встала, вышла из кафе и пошла, сама не зная куда. Увидела в сквере скамейку, с облегчением села и закрыла глаза.
Кто-то подошел и сел рядом. Открыв глаза, она увидела Вадима, понуро глядевшего себе под ноги. Некоторое время они молчали. Потом Настя сказала:
– Прости меня. За твоего брата. Я обещала его навестить и не пришла. Прости, если можешь.
– Ничего. С тобой ведь такое случилось. Он ждал тебя тогда весь день, а вечером ему сказали, что на тебя напали бандиты. И он потом уже не ждал. Спасибо, что пришла его проводить. Честно говоря, не ожидал.
Они снова помолчали. Потом Вадим осторожно спросил:
– Скажи, Настенька, я тебя чем-нибудь обидел?
– Нет, что ты. Чем ты мог меня обидеть?
– Тогда почему ты ко мне так резко изменилась? Ведь раньше было по-другому. По крайней мере, мне так казалось.
Настя молчала. Не дождавшись ответа, он продолжил:
– Наташа говорит, что ты возненавидела всех мужчин. Неужели это правда?
– Извини, Вадим. – Настя встала. – Я на автобус.
– Зачем на автобус? Посиди немного, скоро всех развезут по домам.
– Нет, не хочу. Я побегу. Пока.
И она прямо через газон побежала к остановке. Уже из окна автобуса увидела, что Вадим стоит и потерянно смотрит ей вслед. Когда автобус тронулся, он повернулся и медленно побрел в кафе.
Возвращаясь с кладбища, Настя с тоской готовилась к предстоящим расспросам: как прошли похороны, много ли было народу, что подавали на поминках? – отвечать на которые было выше ее сил. Но этого не случилось. Галчонок только спросила: – Есть будешь? – Спросила для проформы, ведь дочь только что вернулась с поминок. Но к ее удивлению та охотно умяла котлету с пюре и запила чаем, – правда, все молчком.
– Папа дома? – спросила дочь насытившись.
– Нет, он со Святославом машину осваивает, – с утра раскатывает по городу, даже обедать не приходил. Я уже беспокоюсь.
– Позвони ему на мобильник.
– Заряжается. Вечно забывает с вечера зарядить. Хоть бы ты ему напоминала, а то когда-нибудь приспичит, а связи не будет.
Подержанную красную «копейку» отец пригнал неделю назад – к полному восторгу своих дам. Все в этой машине им понравилось: и яркий коралловый цвет – на трассе издалека заметен – и просторный салон с красивыми чехлами «под леопарда», муженек сам выбирал, и даже разноцветная оплетка на руле. Галчонок немедленно записалась на водительские курсы и каждый день тренировалась с инструктором. Завтра ей предстояло сдавать экзамен на права. Правила она вызубрила от корки до корки, а вот с практикой, особенно на улицах с оживленным движением, дело обстояло не очень. И повинен в этом был инструктор, чей Эзопов язык мать совершенно не понимала. – Поворачивай вон за той синей будкой! – командовал инструктор во время очередной тренировки. Галчонок, напрягая зрение, лихорадочно высматривала синюю будку, но ничего похожего не видела. Тогда она поворачивала возле темно-зеленого строения, после чего инструктор с силой нажимал на запасной тормоз и разражался ругательствами:
– Я где велел повернуть?
– Но здесь нет синей будки! – оправдывалась Галчонок.
– А это что? – И инструктор указал на удалявшийся голубой фургон. – Тормози! Прижимайся к бордюру.
Галчонок выворачивала руль, и машина передним колесом запрыгивала на тротуар.
– Что ты сделала?
– Прижалась к бордюру.
– К мужу так прижимайся, а не к бордюру! Дурдом, когда баба за рулем!
И вот такое во время каждой поездки. Поэтому учить Галчонка согласился отцовский приятель Святослав. Святослав был классным водителем, помешанным на автомобилях. Он пришел в неописуемый восторг, когда отец сообщил ему о своем приобретении. – Ты взял, взял! – вопил Святослав, размахивая руками. – Класс! Теперь на рыбалку семьями, и не вздумай увиливать.
Правда, Святослав тоже с трудом сохранял присутствие духа, когда за рулем сидела Галчонок. Рядом с ней за неимением второго тормоза он то и дело с силой давил ногой на коврик, – но воспитание и природная интеллигентность не позволяли ему выразить вслух переполнявшие его эмоции, и потому он только поминутно вздыхал и хватался за сердце.
Отец вначале попытался воспротивиться водительским амбициям жены, но Галчонок резонно заявила, что, во-первых, по справедливости, у нее с ним на машину равные права, поскольку большую часть ее стоимости покрыли ее репетиторские деньги. А во-вторых, в дороге с ним всякое может случиться. Напьется, заболеет или просто устанет, – как тогда быть? Кто-то же должен довести машину хотя бы до ближайшего населенного пункта. Насчет «напьется» супруг презрительно хмыкнул, но против ее доводов ничего противопоставить не смог. Настя тоже робко заикнулась о вождении, но папочка замахал на нее руками и категорически заявил: – Только после восемнадцати! – Правда, пообещал, что где-нибудь на пустой дороге вдали от населенных пунктов и постов гаишников он, может быть, когда-нибудь покажет, что и как надо делать, – а пока зубри знаки и правила.
Вернувшийся с работы отец тоже не стал докучать дочери расспросами, только спросил: – Есть желание пообщаться? – Видимо, что-то прочел в ее глазах. Дождавшись, когда Галчонок отправится на кухню мыть посуду, Настя рассказала ему о странной просьбе Дениски – не оживлять его, потому что «там хорошо».
– Папа, неужели он, умирая, что-то видел? – допытывалась она. – Ведь после смерти человек превращается в прах. У него же нет глаз, нет органов чувств. Может, Дениске показывала видения умирающая подкорка головного мозга?
Отец помолчал, потом задумчиво изрек:
– Не знаю. И никто не знает. Никто в целом мире не сможет ответить на твой вопрос однозначно. Но церковь утверждает, что, кроме тела, состоящего из молекул и атомов, у человека есть душа: что-то вроде сгустка информации, накопленной на протяжении жизни. Вот она-то и остается после смерти. Может, она каким-то иным способом видит то, что не дано живущим?
– Папа, когда я была без сознания, ничего не видела. Меня просто не было. Это как маленькая смерть. Где же была моя душа?
– Настя, ты задаешь вопросы, над которыми человечество бьется тысячелетиями. Скажу честно: я материалист. Я не верю в загробную жизнь и прочие чудеса. Но, во-первых, я не всегда прав. Во-вторых, понимаю, что есть неведомые области бытия, о которых нам, может быть, вообще не дано знать. Дело в том, что наш мозг и знания ограничены, у них есть рамки, за которые не вырваться.
– А как ты думаешь, люди смогут когда-нибудь узнать об этом точно?
– Тоже не знаю. Конечно, процесс познания бесконечен. Мы не можем даже представить, что будут знать люди через тысячелетия. Вот подумай: могли бы люди, жившие тысячу лет назад, помыслить о полетах в космос, телевидении, компьютерах? Им такое даже в голову не могло прийти. Вот и нам невозможно представить, что будут знать наши потомки. Может, и в потусторонний мир проникнут. Хотя, с другой стороны, не зря ведь его называют потусторонним. Значит, пока ты по эту сторону, ты не можешь знать, что по т у, а когда будешь там, сюда уже не проникнешь и свои знания не передашь. Все это очень сложно.
И еще. Представь таракана в телевизоре. Он ползает по деталям, ощущает их тепло, шероховатости, может, даже воспринимает электромагнитные поля. Но может ли он понять, где находится? Нет, конечно. Так и мы, – может, есть вокруг нас что-то, чего мы никогда не распознаем в силу ограниченности наших возможностей.
– Но ведь мы не тараканы, – запротестовала дочь. – У тараканов нет мозгов, нет второй сигнальной системы. Они не могут мыслить, а мы можем. Папа, а ведь Дениска уже там. Уже все знает, – если там, конечно, что-то есть. Знаешь, когда я думаю, что он не исчез совсем, что он где-то в другом мире, мне как-то легче становится. И не так страшно думать о смерти.
– А ты поменьше думай о ней. Ты ведь не можешь ничего изменить. Расстраивайся, не расстраивайся, все останется, как есть. А раз так, то и переживать бесполезно. Забудь об этом, и все. Ты думай, что через пару дней уезжаешь на целый месяц, а сама, похоже, еще и не собиралась.
– Пап, а давай не будем спешить. Ну что два-три дня изменят? Я хочу дождаться Наткиного поступления, а то буду переживать, как там она.
– Да мы и так задержимся, у меня еще на работе нерешенные вопросы остались.
На следующий день Наталья сдавала вступительный по физике. Количество абитуриентов наполовину уменьшилось: завалившие математику на физику не явились. Но все равно, конкурс оставался высоким: около трех человек на место. Наташка молилась, чтоб ей не попалась задача на наклонную плоскость, где требовалось применять тригонометрию, – и она ей, конечно, попалась. Но бесконечная зубрежка синусов с косинусами не прошла даром, – с самым трудным заданием подруга справилась. Зато засыпалась на том, что полегче, – сосредоточившись на задачах, пренебрегла теорией. И влипла. На простенький вопрос «за что вы платите при поездке на такси: за путь, скорость, время или перемещение?», она беспечно выбрала ответ «за перемещение». И даже попыталась спорить с Настей, когда та ткнула ее носом в ошибку.
– Чему равно твое перемещение, когда ты, выехав из дому и покатавшись по городу, вернешься на такси обратно? – ядовито спросила Настя подругу.
– Нулю, – подумав, ответила Наталья.
– Правильно. А платить придется?
– Конечно. Ой, я балда! – наконец, сообразила подруга. – Настя, ну почему мне это в голову не пришло? Я думала, раз перемещаюсь, значит, за перемещение.
– Потому что надо теорию учить! И знать, что такое путь, а что такое перемещение. А ты, небось, даже не различаешь их.
– Если честно, нет, – призналась подруга. – Если бы кто предупредил, что мне это попадется. Ведь невозможно знать все.
– Возможно! Если очень захочешь. Не все, конечно, а то, что надо.
– Настя, как я тебе завидую, что ты такая целеустремленная! А я так не могу. Наверно, и еще где-нибудь напутала, теперь и в других ответах сомневаюсь. Неужели не поступлю?
– Ну, погоди, еще не все потеряно. Все-таки ты трудную задачу решила, а за нее много баллов дают. Может, проскочишь. Ты, главное, теперь на диктанте не поплыви. Думай, что пишешь.
