Текст книги "Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы"

Автор книги: Ирина Касаткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Ты все же расскажи: что у тебя с этим юношей? – сочувственно продолжил отец. – Может, я тебе помогу, посоветую.

– Ты ей насоветуешь! – влетела в комнату мать, вероятно, она подслушивала под дверью. – Ты понимаешь, что он намного старше ее? Ты это понимаешь?

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Но зачем кричать?

– А если понимаешь, так чего ты тут рассусоливаешь? Отправляйся на свою кафедру, я сама ей кое-что объясню!

Когда за отцом звучно захлопнулась дверь, мать, глядя дочери прямо в глаза, резко спросила:

– Ты уже с ним целовалась?

– Это что: допрос? – возмутилась Настя.

– Потому что ты моя дочь! И я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь стряслось раньше времени.

– Мама, как ты можешь! Ничего такого и близко нет! Мы просто друзья – и все.

– Только не рассказывай мне сказки! Тебе скоро шестнадцать – самый опасный возраст! А этот парень намного старше, – что это за дружба? Что у вас может быть общего?

– Просто он друг Никиты, учится с ним в одном классе. А Наташа моя подруга.

– Только не пудри мне мозги! Как будто у Никиты мало друзей. Но ты за них что-то не больно печешься, только за этого Вадима.

– Ну, хорошо, он мне нравится.

– Так я и знала! Нравится! Ты с ним целовалась? Говори правду!

– Нет.

– Не ври мне! Ты знаешь, что когда парень целует девушку, у него все хозяйство поднимается? И о чем он думает при этом, и какие у него возникают желания. Тебе это надо?

– Какое хозяйство? – растерялась Настя.

– То самое! Которое в брюках!

Какой ужас! Настя вытаращила на мать глаза. Что она говорит? И тут же подумала: а вдруг это правда? А вдруг, действительно, когда он ее обнимал… а сам в это время… о чем думал? Что чувствовал? Кошмар!!! Да чтоб она теперь! Да никогда! Да ни за что! Обнимать и думать… о таком! Да ни в жизнь! Интересно, Наташка об этом знает?

Прочитав мысли, написанные у дочери на лбу, Галчонок слегка успокоилась. Она, конечно, понимала, что перегнула палку, но ничуть не жалела. Ничего, пусть знает, – может, глупостей не наделает раньше времени. Оставив дочь в полном смятении, мать поднялась и ушла на кухню.

Настя долго сидела, уставившись в темное окно. Информация, прозвучавшая из уст матери, поразила до самых глубин ее чистую девичью душу. Вот ужас! Значит, и Никита такой? А папа? Он же тоже мужчина. А она-то… постоянно к нему лизаться лезет. Хотя нет, что она – совсем с ума сошла? Папа нет, папа исключение. И потом – она же его дочь.

Как же теперь жить с этим? Как вести себя с ребятами? И зачем только мама сказала… такое? Теперь при встрече с Вадимом или Никитой она постоянно будет думать: а вдруг у них… это на уме? Фу, как противно!

И светлая радость, рождавшаяся в ее душе при мысли о милом юноше, бесследно исчезла, – осталось только темное и нечистое.

Надо за уроки садиться. Но как не хочется! Ничего не хочется. Жить не хочется! Лягу-ка я спать, подумала она, может, завтра соберусь с мыслями – как жить дальше.

Не буду больше с ним встречаться, решила она. Буду держаться от них всех подальше. Буду только учиться, окончу лицей и уеду в Питер. Буду там жить, и мне никто не будет нужен. Раз у них на уме такие гадости.

Она разобрала постель и легла. Заглянувшая к ней через час Галчонок с удивлением обнаружила дочь спящей, хотя часы показывали только восемь вечера.

Глава 11. Нападение

Утром отец предложил дочери зайти после уроков к нему в институт, чтобы вместе отправиться в больницу. Закрыв за родителями дверь, Настя побрела на кухню. Есть не хотелось совершенно и вообще не хотелось ничего, но надо было собираться в школу. Она поставила на огонь молоко, насыпала туда геркулеса и только тогда вспомнила, что еще не умывалась. Во время чистки зубов почуяла из кухни горьковатый запах: ее каша сгорела. Сунув почерневшую кастрюлю в раковину, она сжевала холодную сосиску, запила водой и направилась одеваться, но в коридоре наступила на лапу Федору, крутившемуся рядом в ожидании кормежки, – тот взвыл и больно вцепился в ногу. Она метнулась на кухню за йодом и едва не растянулась: там плескалось целое озеро: кастрюля с кашей загородила отверстие для слива, вода из раковины хлынула на пол, залила кухню и потекла в коридор.

Настя взяла тряпку, но воды было так много, что стало ясно: вытереть все она не успеет, опоздает на урок. Тогда она бросила тряпку на пол, села на табуретку и заплакала.

Поплакав, она продолжила уборку, иначе вода могла протечь к низовым соседям, тогда неприятностей не оберешься. Пойду на второй урок, решила Настя, потом все объясню математичке, она меня пожалеет. От этой мысли она слегка успокоилась, решив взять себя в руки, ведь все равно надо как-то жить дальше.

Когда она вышла со двора, до начала второго урока оставалась уйма времени. Пойду пешком, решила Настя, может, по пути придумаю, как вести себя с Вадимом и другими ребятами.

Завернув за угол, она услышала оклик: – Эй, девушка, можно вас на минутку? – Настя оглянулась. Из открытой двери «Москвича» выглядывал парень, энергично махая ей рукой. Она подошла поближе.

– Девушка, не подскажете, как проехать в медицинский институт, – попросил парень. – А то мы блуждаем-блуждаем и все никак до места не доберемся.

Настя начала было объяснять дорогу, но он прервал ее. – Может, покажете по атласу? Мы так быстрее сориентируемся.

Настя наклонилась к протянутой карте – как вдруг какая-то сила подхватила ее и буквально втолкнула на заднее сиденье машины. Следом ввалился здоровенный тип, притиснув ее к парню с картой. «Москвич» рванул с места и стал быстро набирать скорость.

– Выпустите меня! – отчаянно закричала Настя. – Чего вам надо?

– Скоро поймешь, – зловеще процедил парень за рулем и оглянулся. Настя, холодея, узнала в нем типа из автобуса, которого они с Наташкой так ядовито высмеяли перед пассажирами. – Ну что, наложила в штаны? Будешь знать, какое у меня достоинство.

Настя на миг оцепенела. Нет, это мне снится, подумала она. Этого не может быть. Ведь я только что шла по тротуару. Всего минуту назад. И вдруг в этой страшной машине. Что же делать?

Лихорадочно ища спасения, она с надеждой взглянула в окно. Мимо шли люди, старушка на тротуаре торговала семечками, женщина с девочкой вышли из магазина и приготовились переходить дорогу.

– Выпустите меня! – снова закричала она. – Я на уроки опаздываю.

– Заткнись, – прошипел парень справа. – Сиди и не рыпайся, а то печень проткну. – И Настя почувствовала, как что-то острое больно уперлось ей в бок.

«Папа! – с отчаянием подумала она. – Папочка, спаси меня!» Но папа был далеко и ничем не мог ей помочь. Никто на свете мне не поможет, вдруг поняла Настя. Надо самой. Иначе…

Она представила, что хотят с ней сделать эти ублюдки, – и чувство дикой ненависти захлестнуло ее. Страх куда-то исчез, а взамен появилось жгучее желание вцепиться насильникам в морды, расцарапать до крови. Но где ей было с ними справиться. Их трое, и они безусловно сильнее. Но все равно она не дастся. Умрет, но не дастся!

Тем временем машина вынеслась на площадь, в ее центре возвышалась фигура гаишника. Он повернул голову в сторону легковушки, пошедшей на обгон грузовика, и шагнул ей навстречу.

Сейчас! – вдруг решила Настя. И взвившись, она коршуном бросилась на парня за рулем, ладонями закрыла ему глаза, с силой надавив на них пальцами. Потерявшая управление машина, вильнув, понеслась прямо на милиционера. Настя увидела его нарастающую фигуру, лицо с открытым ртом, потом ее пронзила нестерпимая боль в боку, бок загорелся огнем, она отчаянно закричала – и с облегчением провалилась в спасительное небытие.

Сначала ее долго-долго не было, совсем не было. Нигде. Потом она вдруг обнаружила себя в каком-то запредельном мире. Его бесконечное пространство было пронизано острыми решетками, между которыми она все продиралась и продиралась, обдирая бока, – и не было этой муке ни конца, ни края. Высокий протяжный звук не давал ей сосредоточиться, сообразить, кто она и где обретается. Внезапно появилось осознание, что кто-то решает ее судьбу, потом ей было велено вернуться, и она со страшной скоростью понеслась назад. И пока летела, вспомнила все. Сначала вспомнила, что она человек, девочка, потом свой дом, папу и маму, потом страшную машину, пудовую боль в боку и темноту. Но едва она с облегчением поняла, что спасена, как боль сделалась невыносимой. – Бо-о-о! – чуть слышно простонала она, но ее услышали. Вдруг стало легко-легко, и все исчезло.

Когда сознание вернулось вновь, боли уже не было. Настя открыла глаза. Сквозь молодую листву за окном пробивались солнечные лучи и оглушительно чирикали воробьи. Она перевела взгляд на чье-то близкое лицо и долго пыталась понять, кто это. Она видела брови, глаза, губы, но они все время расплывались, делаясь то резче, то мутнее, и все никак не могли собраться воедино. Устав, она снова закрыла глаза и почувствовала неодолимое желание спать.

Проснувшись, Настя опять увидела знакомые черты, но теперь они соединились в озабоченное лицо женщины в белом халате. Лицо облегченно вздохнуло и улыбнулось.

– Проснулась, детка? Как себя чувствуешь? Можешь говорить?

Настя попыталась ответить. Губы разжались, но пересохший язык занимал во рту слишком много места. – Пи… – с трудом выдавила она и обессилела.

– Тебе утку?

– Воды.

Женщина поднесла к губам чайную ложечку. Настя жадно выпила прохладную влагу. Язык принял нормальные размеры, и стало легче дышать.

– Еще.

– Может, соку?

– Воды.

Женщина дала ей еще ложечку и встала: – Пойду, позову твоих родителей. Ты пока в реанимации, но самое страшное уже позади. Тебя прооперировали. Сюда посторонним нельзя, но им разрешили в порядке исключения, уж очень просили.

Вот небо. Облако. Вот мама, – думала Настя, вглядываясь в измученное лицо Галчонка. Мысли рождались коротенькими, быстро уплывая. – Я живая. Я в больнице. Мне не больно.

– Доченька, как ты? – Мать опустилась на колени у кровати и заплакала.

– Ну-ну, хватит. Главное, жива. – Отец поднял мать с колен. – Не расстраивай ее.

Пошла медсестра.

– Повидались? Теперь уходите, а то у меня будут неприятности. Через пару дней переведем ее в палату, тогда можете даже ночевать.

Глава 12. В больнице

Соседкой по палате, куда поместили Настю после реанимации, оказалась пожилая женщина, перенесшая операцию на желудке. Она любила поговорить и надолго занимала внимание Настиной мамы, остававшейся теперь на ночь. Для Насти это было большим облегчением. Ей не хотелось отвечать на нескончаемые вопросы матери и о чем-либо спрашивать ее саму. Она часами лежала молча, делая вид, что дремлет, и открывала глаза только когда предстояли процедуры. Она чувствовала, что ей предстоит узнать что-то страшное и потому пыталась оттянуть неизбежное, пока у нее не появятся силы справиться с новостями. А больше всего ей хотелось, чтобы ничего этого не было вообще: пусть бы вернулось утро, когда она беспечно вышла со двора и направилась к школе, – и чтобы никто ее не окликал, и не заталкивал в страшный автомобиль.

Первые дни к ней никого не пускали. Настя была этому только рада. На вопросы матери, хочет ли она повидать своих друзей, рвущихся ее проведать, она отрицательно качала головой. Такое безразличие пугало Галчонка, но врачи посоветовали ей не настаивать, подождать, пока дочь не придет в себя, ведь она пережила такое потрясение.

Через пару дней после перевода в общую палату Насте сообщили, что с ней хочет побеседовать следователь. Настя приготовилась увидеть строгого мужчину с пронзительным взглядом, но в палату вошла симпатичная женщина средних лет в форме, на которую был наброшен белый халат. Приветливо поздоровавшись, она попросила Настину соседку ненадолго покинуть их. Галчонка в это время тоже не было, ей зачем-то приспичило на кафедру. Настя осталась со следователем одна.

– Расскажи мне, девочка, все, – ласково обратилась к ней женщина. – Не бойся, эти люди никогда больше не причинят тебе зла.

– Я не боюсь. – Настя внезапно почувствовала доверие к собеседнице. – Я все расскажу, с самого начала.

И она рассказала. Про сломанную рогатку и происшествие в автобусе, из-за которого ее хотели похитить три жутких типа, – и что в одном из них она узнала брата пацана, подстрелившего птичку. Следователь внимательно слушала и время от времени что-то записывала.

– К вам никто из них не обращался? – спросила она, когда Настя закончила. – Кто-нибудь из родных этих ребят или знакомых. Ни о чем не просили?

– Нет, – покачала головой Настя.

– А к твоим родителям? Они тебе ничего не говорили?

– Нет.

– Если обратятся, не вступайте с ними ни в какие переговоры и сразу дайте мне знать. Я оставлю на тумбочке свой телефон.

– Они что – на свободе? Я думала, их поймали. Они убежали?

– Нет, конечно, я имею в виду только их родственников. Те парни, что сидели с тобой на заднем сиденьи, задержаны.

– А тот, что за рулем?

– Ты не знаешь? – Следователь как-то странно посмотрела на Настю. – Он убит. Он сбил сотрудника ГАИ и пытался уехать, а когда патрульная машина преградила дорогу, выскочил с пистолетом в руке. Позже выяснилось, что это игрушка, но с виду – полная копия боевого оружия. Патруль, конечно, открыл огонь на поражение. Признано, что применение оружия было оправдано, – кто ж знал, что у него игрушка.

– Убит? – Услышанное потрясло Настю до глубины души. Она почему-то вспомнила русый чуб парня и его руки на руле. Мертв, – из-за чего? Из-за какой-то обиды, желания отомстить. Да, он хотел похитить ее, может быть, изнасиловать, насладиться ее унижением, но все это в пределах жизни. Он, конечно, негодяй, но живой, был живой. А теперь он в могиле. За его глупое желание что-то доказать другим – только доказать! – его убили.

– Кто его родители? – спросила она, немного придя в себя.

– Как ни странно, вполне порядочные люди, оба строители. Сейчас они, конечно, в трансе. Парень даже прав не имел. Но неоднократно раскатывал с дружками на отцовской машине в поисках приключений. Сам учился в техникуме, и отзывы оттуда – хоть орден давай. А вот друзья у него оба бездельники, нигде не работают и не учатся, еле девятилетку окончили.

– Их посадят?

– Обязательно. Тем более, что они уже состояли на учете в милиции за хулиганство. Но погибший, Резник его фамилия, Анатолий Резник, ими верховодил. Он же хлюпик по сравнению с ними, а они во всем ему подчинялись, просто, смотрели в рот. Вообразил себя суперменом. Сейчас родители арестованных пытаются их выгородить, адвокатов наняли. Тот, что тебя пырнул, утверждает, что ты сама напоролась на нож, когда машина резко тормознула. Мол, они тебя лишь попугать хотели. Только экспертиза это отрицает. Им уже по восемнадцать, не отвертятся. Будут деньги сулить или угрожать, не поддавайтесь и ничего не бойтесь. А чуть что, сразу мне звоните, хорошо?

Настя молча кивнула. Следователь сложила бумаги и попрощалась, пообещав навестить ее еще раз. После ее ухода соседка вернулась в палату.

– Ну? О чем вы говорили? – полюбопытствовала она.

– Он погиб. Его застрелили, – с трудом вымолвила Настя и заплакала.

– Кто? Один из этих бандитов? И тебе его жалко? Да я бы их всех – к стенке, будь моя воля! Нашла из-за кого плакать. Он бы тебя уж точно не пожалел.

– Но ведь я живая.

– Скажи врачам спасибо! Еще немного, и истекла бы кровью. Тебе ножом печень пропороли, мерзавцы эти.

А вдруг, действительно, я сама напоролась, подумала Настя. Машина так резко затормозила. Меня могло бросить на лезвие, а оно было такое острое. А теперь им дадут лет по десять. Или даже по двадцать. И что их ждет в тюрьме? Говорят, оттуда выходят законченными бандитами. А вдруг они потом захотят меня найти, чтобы отомстить. Тогда точно убьют.

А этот Анатолий из-за меня – в земле. Наверно, если б он знал, чем это кончится, никогда б на такое не решился.

А я? Зачем только я нагрубила ему в автобусе? Нет, все равно пацан мог узнать меня, даже если бы промолчала. Зачем только мы сели в этот автобус? Хотя, мальчишка знал мой двор, мог и на улице показать меня брату.

Зачем только я прицепилась к мальчишке тогда во дворе, сломала его рогатку? Но иначе я не спасла бы ту птичку, и других он мог подстрелить. Как все одно цепляется за другое. И где то начало, изменив которое, можно было бы избежать всего этого?

Ее размышления прервала вернувшаяся мать. – Ты чего такая? – сразу прицепилась она к Насте. – Опять что-то стряслось?

– К ней следователь приходила, – сообщила соседка. – Представляете, ваша дочка жалеет этих идиотов. Узнала, что их главаря застрелили, и даже заплакала.

– Я же просила без меня ее не расспрашивать, – расстроилась Галчонок. – Теперь опять будет молчать часами, пока совсем не свихнется. Там твои друзья внизу. Все трое. И Вадим этот. Позвать?

– Только Наташу, – нехотя согласилась Настя. Вадим, подумала она. Нет, не хочу. Дениска. Она вспомнила, что планировала с отцом навестить мальчика – и вдруг поняла, что беду этой семьи чувствует уже не так остро. Своя боль заслонила, пересилила чужую.

Глядя на оживленное лицо подруги, Настя от души позавидовала ей. До чего же хорошо им жилось раньше. Самая большая проблема – случайный трояк. И она вдруг почувствовала себя намного старше подруги, настолько старше, что их прежние радости и печали показались ей полной ерундой.

– Ты почему ребят к себе не пускаешь? – напустилась на нее Наташка. – Вадим так хотел тебя видеть! Ты что на него в обиде? Да – как ты себя чувствуешь?

– Терпимо. Какие обиды, с чего ты взяла? Как его брат?

– Выписали Дениску. Сказали, какое-то время ему будет лучше. Но недолго, так прямо и сказали. Станет хуже, тогда уже все, конец. А сейчас он даже есть стал, сам просит. Может, выкарабкается. Ты-то как? Больно?

– Я же сказала: терпимо. Что в школе? Как у тебя с историей – исправила?

– С историей неважно. По-моему, он не хочет ставить мне четверку. Я уже и руку поднимаю, а он будто не замечает. Просила дать доклад, так он всем дал, а мне нет. Даже Соколовой дал и Митьке. Представляешь?

– Здорово он на тебя разозлился. Интересно, за что?

– Да я сдуру ляпнула, что история не наука, а флюгер. Раньше на Ленина и Сталина молились, а теперь они чуть ли не враги. Так он прямо взвился. А недавно я сбежала с последнего урока, вот он теперь меня в упор не видит. Прямо не знаю что делать. Точно, хочет вкатать трояк.

– А ты подойди к нему после уроков, извинись. Скажи, что была не права. И зубри историю изо всех сил.

– Да чего там не права – еще как права! Знаешь, как противно извиняться ни за что. Хотя придется, все-таки с урока я сорвалась.

– А как с химией?

– С химией порядок. Никита меня проверяет. Уже все тройки исправила. Насть, ты, правда, не хочешь видеть Вадима? Он тебе что – уже не нравится?

– Мне они все не нравятся, – мрачно ответила Настя, глядя в сторону. Ну как ей объяснить? Не расскажешь же о том разговоре с матерью: про поцелуи и «хозяйство». Интересно все же, как бы Наташка на это отреагировала. После, может, и расскажу, подумала Настя, но не сейчас.

– Ты знаешь, того парня убили, – сменила она тему.

– Конечно, знаю. Так ему и надо. Ишь, за пистолет схватился – совсем без мозгов.

– Но ведь пистолет был ненастоящий.

– А у него что, на лбу это было написано? Откуда ментам знать: настоящий, ненастоящий. Он гаишника покалечил машиной, да еще за оружие схватился. Псих ненормальный.

– Но ведь он совсем мальчишка. Следователь сказала, что ему только стукнуло восемнадцать. Те двое старше его и уцелели, хотя именно один из них меня пырнул.

– Нет, у тебя точно не все дома! – возмутилась Наташка. – Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать? Не вздумай их жалеть! Так что мне сказать Вадиму?

– Говори, что хочешь. Ничего у нас с ним не было и не будет.

– Ладно. Выходит, я ошибалась. У тебя лицо временами бывало такое счастливое – когда ты на него смотрела. А, может, ты и права – тебе сейчас, действительно, не до этого. Поправляться надо и к экзаменам готовиться. Н у, побегу, а то они, наверно, заждались.

В последующие дни Настя быстро пошла на поправку. Наталья приходила к ней почти каждый день, приносила уроки и рассказывала о новостях. Одноклассники и учителя передавали Насте привет и желали скорейшего выздоровления. Просили не волноваться за пропущенное, обещали, что помогут догнать, может, даже от экзаменов освободят. Следователь еще раз навестила ее, сказала, что оба парня во всем признались, но всю вину свалили на своего погибшего дружка, – мол, это его инициатива, потому что у него на Настю был зуб.

В общем, все складывалось более-менее благополучно, поэтому Настя изо всех сил старалась не показывать, как ей плохо. Она побывала на краю вечной тьмы, и часть этой тьмы осталась в ней. Раньше я считала, что мир делится на мужчин и женщин, богатых и бедных, размышляла Настя, а теперь знаю, что он делится на тех, кого хотели убить, и кого не хотели. Из всех знакомых только меня хотели убить. Но ведь хорошего человека не убивают. Значит, я плохая? В нашей семье стреляли только в прадедушку, но то была война. Я хуже всех, вот в чем дело. Из-за меня погиб человек. Как бы узнать, что они думали обо мне, эти ребята, как бы понять? Как же сильно они меня ненавидели! Чем я вызвала такую ненависть?

Так она терзала себя, оставаясь одна. Только ежедневные занятия спасали ее от окончательного погружения в отчаяние. Она цеплялась за них, как за соломинку, видя в будущем поступлении какой-то выход, просвет во мраке, царившем в ее бедной душе. Даже возможная встреча с теми парнями не столько пугала ее, сколько мысли о предстоящих расспросах в школе. Ей страшно не хотелось возвращаться в класс, встречаться с ребятами, выслушивать слова сочувствия. По мере приближения дня выписки она лихорадочно искала способ избежать этого и, наконец, нашла.

– Папа, я не хочу возвращаться в школу, – решительно заявила она перед выпиской. – Всего один месяц остался. Поговори с директором, может, мне разрешат сдать все экстерном?

– Конечно, котенок, – сразу согласился отец, с жалостью глядя на исхудавшее личико дочки. – Действительно, тебе не мешает еще посидеть дома. Там у вас на переменах такое творится – вдруг толкнут или ударят в бок. Конечно, так и сделаем. А я тебе подарок приготовил – угадай какой.

– Не знаю – зачем подарок? Я не заслужила.

– Еще как заслужила! – И отец вынул из портфеля серебристый сотовый телефон, о таком Настя не смела и мечтать. – Я и маме купил, и себе. Будем теперь всегда на связи. Как чуть что, сразу созваниваемся. И чтоб ты его не забывала класть в сумку, слышишь?

– А деньги откуда? Он же страшно дорогой. Автомобильные потратил?

– Да бог с ним, с автомобилем. Зато теперь буду всегда знать, где ты и как.

Да разве те парни дали бы мне позвонить, молча подумала Настя, но ничего отцу не сказала. Он достал инструкцию и положил на одеяло.

– Почитаешь потом. Спросишь, что не поймешь.

– Пап, ты же так мечтал о машине. Все деньги потратил?

– Нет, конечно, я же самые простые модели купил. Деньги остались. Скажу тебе по секрету, доцент Сосновский покупает по случаю «опель», а мне обещал свою «копейку», недорого. На днях решится. У нее, конечно, стаж приличный, но, говорит, на ходу. Хочу маме сюрприз сделать, а то она тоже решила, что с машиной покончено. В общем, если поступишь в лицей, исполню свою мечту: повезу вас в кругосветное путешествие: море, Москва, Муром, Питер.

– Папочка, неужели получится? С тобой, на машине – такое счастье! Хоть бы ничего не помешало.

– Ну вот, уже улыбаешься. Слава богу! Как с домашними заданиями – справляешься?

– Вполне. Мне так стали нравиться точные науки. Еще бы компьютер. Понимаю, конечно, что это слишком… но, может, когда-нибудь потом?

– Будет и компьютер, потерпи. Наши лаборанты наловчились их по частям собирать, недорого получается. Обещали мне к осени сделать.

– Ой, папочка, правда? Как хорошо! Знаешь, я, наверно, тоже стану педагогом. Как ты. В Питере же есть педвуз?

– Конечно, и превосходный. На какой же факультет ты планируешь поступать?

– Хочу стать преподавателем математики, физики и информатики.

– Что ж, разумное желание. Специалисты широкого профиля всегда нужны. Даже если и не станешь педагогом, все равно работу найдешь.

– Нет, я решила стать педагогом. Как мои родители. Не так уж мало вы получаете, жить можно.

– Но ты не забывай, мы же в вузе работаем. Да мама еще и с учениками подрабатывает. А вдруг тебе в школе придется начинать? Там нынче ой как непросто! Заработки мизерные, а требования к учителю и со стороны органов образования и родителей очень большие. А детки! В школе сейчас работать не приведи бог.

– А я, может, сразу в аспирантуру пойду. Защищусь, как ты, тогда меня и в вуз возьмут.

– Ага, размечталась. Думаешь, это так просто? У тебя к тому времени семья появится, может, малыш народится, а семейной женщине написать диссертацию очень трудно. Твоя мама, как ни пыталась, ничего не вышло.

– Я замуж не выйду, я уже решила. Ни за что! Никогда! А ребенка можно будет потом, когда всего достигну, усыновить. Или удочерить.

– Котенок, что ты несешь? Почему это ты замуж не выйдешь, какая чепуха! Этот твой Вадим – вы что, поссорились? Он ведь тебе нравился, сама говорила.

– Никто мне из них не нужен. Нравился и разонравился. И не напоминай мне о нем. Мне они все противны.

– Так. Видно крепко он тебя обидел. Может, все-таки расскажешь, что произошло. Это из-за того, что ты его братишку не навестила? Но ведь ты не виновата.

– Папа, никто меня не обижал. И все, хватит об этом!

– Ну, ничего. Это ты под впечатлением – из-за тех бандитов. Время пройдет, и ты изменишь свое мнение. Не все молодые люди негодяи, среди них встречаются и вполне достойные.

– Папа, ты не понимаешь! Мне никто из них вообще никогда не будет нужен, даже думать о них противно. Оставь эту тему, прошу тебя!

– Ладно, не горячись. Крепко же тебя зацепило. Ну не буду, не буду. Все образуется. Побегу, а то у меня через час зачет.

Он поцеловал ее и ушел. А Настя устало опустилась на подушку и закрыла глаза. Неужели и папа… был таким же, когда встречался с мамой? – думала она. Нет, конечно, он самый чистый, самый лучший человек в мире. Интересно, как они с мамой начали встречаться, как у них все произошло. Ведь я как-то появилась на свет. Прекрати! – приказала она себе, – больше не о чем думать? Лучше займись алгеброй.

И она достала из тумбочки задачник.