Текст книги "Вернуться до катастрофы (СИ)"

Автор книги: Ирина Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Я работал, собирал травы и отдавал Аглае. У нее Рамон, лекарь, причем – хороший лекарь. Он принимал у меня собранные и высушенные травы. Но близился конец барщины. Я предвкушал свободу. Как вдруг эта чертовка предъявила новую расписку, подписанную мной! Конечно, экспертизу провести мы не могли, но я понял! Понимаешь, я понял! Я приносил ей траву карнели, пион уклоняющийся. Знаешь, что это такое – пион уклоняющийся? Это трава, которая отшибает память. Накапаешь травки в чай, и несколько часов из памяти исчезнут, как будто и не жил. А мать Зары работала на Аглаю. Кухарила у нее. Трава карнели делает людей не только веселыми, но и послушными. Вот откуда взялись эти расписки. И моя оттуда же. И, думаю, завещания... Все завещания, что получает Аглая.

Я даже вспомнил, когда это произошло. В один из вечеров принес я траву, а на кухне как раз чай пили. Дина мне чашечку и поднесла. Ароматного такого, сладкого. С тех пор я у Аглаи пить и есть перестал. Но доказать что-либо не смог. За долг по этой расписке она приказала обучать мальчишку, сына Дины, сбору трав. Я отказался. А этот гаденыш стал к Заре приставать. То ножку подставит, то за косу дернет. А однажды напал на нее с друзьями. Случилось это недалеко от маяка. Пес Шевина, Дик, поднял лай, прилетел Шевин, раскидал пацанов. Зару и Дининого выродка притащил к себе на маяк. Тот и признался, что Аглая велела ему "заняться" девчонкой, чтобы меня припугнуть. Ну, припугнула. Заре стукнуло тогда двенадцать лет. Не мог я позволить издеваться над внучкой.

Что еще произошло, я не знаю, но стала Аглая ко мне добрей. Я и поверил: "очеловечилась", подумал. Ошибся. Мальчишку-то я учить взялся, но с оглядкой. Не все травы показывал, в заповедные мои места не водил. Не знает он, где растет пион, где растет карнели, ландыш, конечно, и он найдет, но не эти травы. Год назад Аглая предложила Заре работу. Прислуживать ей. Обещала за год работы вернуть мою расписку, мы и поверили. Но как только девочка начала у нее работать, так стала приходить битая. Я решил забрать Зару, но Аглая успела и с нее расписку получить. Так мы оказались в долговой яме.

А месяц назад Рамон потребовал от меня карнели и пион уклоняющийся. Я принес то, что у меня дома было. Но он потребовал еще и не сушеную. Я водил пацана по ближайшим ущельям, нашел немного. Они все поняли. Тогда-то и подрезали мне крылья. Зара выходила, думал – умру. Вот какие дела.

Я совсем недавно понял, что это моими руками они такую власть приобрели. Вот так и пишут на нее завещания. А сына моего, наверное, травой карнели напоили. Везде ее лазутчики, везде!

Зара тихо плакала, сидя в сторонке. Дана подошла к ней, обняла и стала покачивать, как маленького ребенка. Всхлипывания стали реже, а потом и совсем стихли.

– Ну что, Максимыч, что было, то было. Теперь надо как-то ее остановить, – сказал Таир.

– Страшно мне, понимаешь? Не знаю, сколько душ загублено моими руками?

– В монастырь же идем, там покаетесь, – вставил Сергей.

– Монастырь у нас не совсем монастырь, скорее культурный центр, университет, – ответил Таир, – хотя покаяться там можно.

Уже глубокой ночью путники расположились в гроте. Сергей предложил организовать дежурство, но Таир отказался от этого. Велел Дику сторожить. Пес лег на входе в грот, положил морду на вытянутые лапы и высоко поднял лохматые уши.

Среди ночи Дик угрожающе зарычал. Таир поднялся, подошел к собаке, сел рядом и успокаивающе погладил пса. Он осторожно выглянул на залитую лунным светом поляну. Было безветренно, звенели цикады, пахло ночной фиалкой. Казалось, древние духи опустились на землю и отдыхают. Вдруг поляну прочертила тень. Дик рыкнул. Таир посмотрел вверх. В воздухе носились летучие мыши. Он проследил взглядом. Мыши исчезали где-то на середине склона. Таир решил, что там должен быть вход в пещеру, или окно.

В гроте закашлялся Максимыч, послышалось тяжелое дыхание, шорохи. Немного погодя старик подошел к выходу, знаками позвал Таира наружу. Сели около входа в грот.

– Я вот думаю, – начал Максимыч, – Зара знает нескольких, к кому ходит Рамон, он же лекарь Аглаи. Люди богатые, имеющие свое дело. Ты не спрашивал Дану, твоих он не лечил?

– Да мы и поговорить толком не успели.

– Ну, спросишь.

– Зачем? Их же не поднять теперь, – Таир обломал ветку ольхи, растущей рядом.

– Так остальных можно спасти.

– Как?

– Я знаю противоядие. Но за ним надо идти. Это листья смородины. Очень много надо.

– Далеко? – Таир стал обдирать с ветки листья и кору.

– Нет. Вы здесь денек переждите, а мы с Зарой сходим.

– Нет, старик, пойдем вместе. Нас поодиночке переловят. А вместе можем обороняться. Вон и Дана, и Сергей из лука стреляют, одно удовольствие посмотреть. Так где противоядие растет?

– За Ледянкой к югу. На правом склоне.

– Хорошо, выходим с рассветом, – отбросив прутик, Таир поднялся.

– Можно уже через час выходить. Мы будем идти по восточному склону. Небо ясное. За эти пару часов уйдем далеко. Раньше уйдем, раньше придем.

– Это хорошо, Максимыч, но как ты хочешь дать противоядие?

– Не знаю, пока его надо собрать.

Из грота вышла кошка, принюхалась, встала в стойку и кинулась в кусты. После нескольких минут борьбы она появилась, попискивая и зализывая лапу. В это же время из кустов выкатился колючий шарик ежа. Таир засмеялся.

– Вот как мир-то познается, – сказал Максимыч и поднялся, – пойду, девочек разбужу.

Костер потрескивал сухими ветками. В ведре бурлила вода. Зара смешала какие-то травы, бросила в кипяток и, сняв ведро с огня, накрыла холщовой тряпкой. Когда Зара через пять минут сняла тряпку, над поляной разнесся тонкий сладкий аромат. Оставшегося от ужина зайца поделили по кусочку, не забыли и Дика с Кошей, хотя Максимыч ворчал:

– Зверье само прокормиться в горах может, неча продукты переводить.

Но никто не обратил внимания на ворчание старика. На востоке засеребрилась в первых лучах солнца далекая вершина. В утреннем полумраке раздались редкие голоса птиц. Последняя летучая мышь скрылась за кронами деревьев. Путники поели, выпили ароматный напиток, приготовленный Зарой. Остатки она слила в бутыль с чаем. Ведро Зара тщательно просушила над затухающим костром, сложила в него мешочки с травами. Таир привязал ведро к поясу. Небо посветлело, звезды спрятались, когда они вышли на тропу. Пришлось вернуться к обрыву и дальше идти вдоль скалы над бурлящим внизу потоком. Кошка и пес ушли вперед, Максимыч снова был первым. Сейчас он шел, будто сбросил с плеч пару десятков лет. Сам не понимал: то ли это напиток, что пили утром, то ли снятая с него ответственность – все-таки сейчас, кроме него, немощного и не имеющего возможности летать, в группе двое здоровых мужчин.

Тропа опускалась вниз, брызги потока долетали до путников, камни под ногами стали скользкими. В какой-то момент, залюбовавшись освещенными солнцем снежными вершинами, старик оступился и свалился в пропасть. Он пытался рефлекторно раскрыть крылья, но это не помогло. За ним шел Сергей, он моментально сообразил и, сложив крылья, камнем бросился вниз. Почти над самым потоком он подхватил Максимыча за руку, подтянул к себе, одновременно расправляя крылья. Взлет дался тяжело. Рядом кружился Таир. Обе девушки стояли, вплотную прижавшись к скале. Сергей обхватил второй рукой старика вокруг пояса. Прижал к себе. Максимыч не понимал, кто его несет. Таир уже стоял рядом с девушками. Сергей поставил Максимыча на тропу, встал рядом.

– Куда мы идем дальше? – спросил Сергей.

– Вон мосток, перед поворотом. Через двадцать метров.

Сергей увидел впереди качающийся веревочный мостик. Он подхватил Максимыча и полетел по диагонали над бурлящим потоком на противоположный берег к мостику. Коша и Дик сидели перед мостиком. Остальные, увидев, что Максимыча перенес Сергей, подхватили животных и перелетели следом. Отдышавшись, путники пошли вверх по тропе, ведущей к плато, поросшему лесом. Двигались не торопясь, Максимыч внимательно посматривал по сторонам. Вышли на поляну перед лесом. Зара бросилась собирать цветы. Оказалось, настой из этих цветов успокаивают воспаление и боль. Дана помогала, Сергей и Таир сели в тень, а Максимыч, только что испытавший испуг, стараясь унять дрожь в ногах, лег. Девушки набрали пучок белых соцветий. В этот момент на противоположном берегу Сергей заметил движение. Присмотревшись, понял, что кто-то идет за ними. Путник уже подошел к мостику. Беглецы спрятались в чаще.

Часть четвертая

Трое из прошлого

Глава двадцать третья

Встреча в горах

Человек, вышедший на поляну, уходить не торопился. Он осмотрелся вокруг и сел там, где только что сидели путники. Наконец, он громко произнес:

– Таир, ты можешь не прятаться, я узнал тебя.

Пришлось выйти. Таир тоже узнал путника. Это был тот самый торговец вязаными изделиями. Вышли все. Таир сел рядом с Роем, прислонившись спиной к искривленному ветром стволу сосны. Он вдохнул пряный утренний аромат и поздоровался:

– С рассветом тебя, Рой!

– С рассветом! А чужестранки я так и не вижу, – Рой рассматривал девушек. – Привет, Максимыч! К нам?

Максимыч кивнул, усаживаясь рядом.

– Что в городе? – спросил Таир.

Рой улыбнулся, снова посмотрел на сидящих в стороне Дану и Зару, ответил:

– Ищут. Аглая заперлась во дворце и не выглядывает. Дина, хмурая, носится по городу. Рамон принес на себе умирающего Меченого. И прямо к ней в замок. Сам Рамон и на себе! Ты представляешь? Они слуг почти не выпускают из дома. Бойцы рыщут по ближайшим к монастырю ущельям, горам. Так интересно... Не знаете, кого они ищут?

– Догадываемся, – Таир смотрел в глаза парню и не знал, радоваться или нет известиям.

Рой присматривался к Сергею. Тот сидел рядом и жевал сорванную травинку. В ясном небе парил орел, а внизу, в ущелье, еще царила тьма. Рой спросил:

– А парень-то не из наших?

– Почему? – Таир едва не подскочил.

– Одежка не наша. И обувь.

– Глазастый ты.

– Ты зря, Таир. Я же тебе говорил, я твой друг. Говорят, Нико пропал. Вы что-нибудь слышали?

Таир отрицательно махнул головой.

– Ты извини, идти нам надо, – сказал он, поднимаясь.

– Нам по пути. Там, за горой, мой хуторок. Живу с женой. Овец пасу. Потом стригу, она вяжет.

– Ты ее одну здесь оставляешь?

– Да нет, еще семья брата здесь. Вместе живем, вместе работаем.

Вмешался Максимыч:

– Там же и смородина. Отвар из ее листьев нейтрализует многие яды.

***

Хутор Роя состоял из двух рубленых домиков, сада и огорода, за которыми располагался загон для скота и большой деревянный овин. Сзади хутора – высокая плетеная изгородь. Впереди вместо забора зеленела живая ограда из высоких, часто посаженных кустов фундука. Путники миновали хлипкие ворота и оказались на лужайке с яркими цветниками. Между домиками под натянутым тентом стоял большой стол и три широких скамьи с гнутыми спинками. Из-под стола, напряженно вглядываясь в вошедших, опустив вниз голову, поднялся огромный лохматый пес.

– Свои, Варяг! – остановил его Рой. Дик стоял возле Таира и слегка порыкивал, Дана подхватила на руки Кошу. – Познакомься! Ко мне!

Пес подошел к хозяину, медленно и спокойно обнюхал гостей. К Дику, который не доставал ему до колен, отнесся пренебрежительно, даже фыркнул, показывая свое превосходство. Шипящую и рвущуюся из рук хозяйки, Кошу обнюхивал долго, несколько раз рыкнул. Но Рой стоял рядом и тихо отдавал команды:

– Фу! Нельзя, свои.

Алабай медленно развернулся и ушел в сад. В это время из дома уже мчались двое детей, за ними торопилась, обтирая руки о цветастый фартук, темноволосая женщина.

– Анита! У нас гости, – сообщил Рой.

– Вижу, вижу! Как знала, пирогов напекла! Проходите, очень рады.

Дети с визгом подлетели к отцу. Таир подумал, что в такой семье бояться нечего. Можно отдохнуть и продумать дальнейшие действия. Гости прошли под навес, куда Анита уже несла блюдо, полное пирожков, детвора тащила посуду. В этом дворе веяло покоем и семейным счастьем.

– А где же брат? – спросил Таир.

– Овец пасет.

Послышалось сонное кудахтанье курицы и сразу громкий, уверенный клич петуха.

– Однако, хозяйство у тебя! – восхитился Таир.

– Да уж, приходится.

Таир не знал, о чем говорить с хозяином, а хозяин не торопился разрядить обстановку, видимо, помня встречу у Таира. На лице Роя светилась легкая усмешка. Зара и Дана отправились помогать хозяйке, Максимыч сел на землю, подставив солнцу больные крылья.

– Кто это тебя, Максимыч? – Рой подался вперед, увидев изуродованные крылья старика.

– Аглая, – коротко ответил Максимыч.

Вдруг алабай выскочил из-за дома, подбежал к воротам и несколько раз громко, басом гавкнул. Дик и Коша сорвались и помчались в поле. Варяг за ворота не ступил.

– Чужие? – удивился Рой.

Таир прислушался к лаю Дика, сказал:

– Нет, это, должно быть, Шевин.

Все вместе подошли к воротам и наблюдали, как встретились пес и хозяин.

– А кого там кошка ваша с ног сбила? – спросил Рой.

– Киру, – Таир посмотрел на Роя, – чужестранку, а вон и Нико.

– С солнцем вас, друзья! – сказал Шевин, подходя.

Рой положил руку на голову Варягу, дал команду:

– Свои!

Глава двадцать четвертая

Дневник

Васька проснулся среди ночи от грохота, раздавшегося из комнаты Никодима. Следом он услышал стон и громкий шепот:

– Ох, чтоб тебя! Как это я? Ой-ей-ей! Больно-то как!

Васька вскочил и бросился на шум.

– Погоди, друг мой Васька, – уже во весь голос произнес Никодим, – еще ты ушибешься! Как это я так неаккуратно?!

– Что, Никодим? Позвать кого? – спросил Васька от двери в комнату.

– Свечу бы засветить, я тут скамеечку не убрал перед сном и свалился через нее.

– Где свечи?

За окном сплошным потоком лил дождь. Низкие тучи спрятали луну, в комнате царила непроглядная тьма.

– Свечи на полочках, около двери, там же и спички. Сможешь зажечь?

Васька уже привык к темноте и различил похожий на мешок силуэт Никодима на полу около кровати. Васька нашел свечи и спички, засветил фитилек, вошел к Никодиму. Тот сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, и растирал вздувшийся голеностопный сустав. В открытое окно кельи врывался шум дождя. Ветер колыхал штору, и, казалось, что вот-вот погасит пламя свечи. Васька, прикрывая огонек ладонью, установил на столик под иконостасом свечу, помог подняться старому монаху. На стенах кельи танцевала огромная Васькина тень, крылья топорщились, превращая его в неведомого монстра.

– Может, кого позвать? – спросил Васька, помогая Никодиму лечь в кровать.

– Утром. Пусть спят. Ты мне тряпку в воде смочи, я на ногу положу.

Ведро с водой стояло около двери в келью. Васька зачерпнул старым алюминиевым ковшом воду, смочил тряпку и отнес Никодиму. Тот обернул ее вокруг ноги.

– Льда бы, – сказал Васька.

– Это точно, это ты прав. Есть лед, но в подвале. За ним еще идти надо. Ключника искать. Да ничего, вода будет испаряться и остуживать ногу. Иди, ложись. Досыпай.

Васька вернулся в кровать, но спать совсем не хотелось. Он сел и выглянул в окно. Ливень накрыл горы до самого побережья. Васька наблюдал, как бьют капли по ветвям ленкоранской акации под окном. Он не заметил, как заснул, сидя на кровати и положив на подоконник руки, а на них голову. И снилась ему мама, родной дом, село. Проснулся Васька весь в слезах и с затекшей шеей. Дождь кончился. Солнце сверкало в каплях влаги на листьях отмытой акации. За открытым окном раздавались крики первых проснувшихся птиц. Сначала редкие, потом все чаще. Наконец, птичьи голоса слились в разнокалиберные нестройные звуки, как в опере, когда оркестр настраивает инструменты перед увертюрой.

В соседней комнате стонал Никодим. Под окнами появились первые проснувшиеся монахи, спешащие на послушание. Васька вылетел в окно и бросился к идущему мимо иноку:

– Помогите, там Никодим ногу повредил, – почти кричал он.

Монах кивнул и ответил:

– Сейчас, лекаря пришлю.

Васька влетел обратно в окно. Он прошел в комнату к Никодиму. Повязка на ноге монаха высохла, сам больной страдальчески посмотрел на Ваську и сказал:

– Без меня поведешь инока к буку. Я не смогу, – Васька кивнул. – Да смотри, в дупло не заходите. С ним еще разобраться надо. Если это окно в другое время, надо же домой попасть тютелька в тютельку, а не абы как.

Только тут Васька понял, что монахи хотят его домой отправить. Прибежал молодой монах, он осмотрел ногу Никодима, пощупал длинными пальцами, покрытыми рыжими волосками, покрутил вправо-влево, согнул, разогнул в голеностопе. Никодим при этом морщился, но ни разу не застонал. Лекарь поцокал языком, покачал головой, достал из принесенного с собой мешка флакончик с каплями молочно-белого цвета, оценивающе окинул взглядом громоздкую фигуру пациента, сказал:

– Как бы не весь пузырек на тебя надо, – накапал, дал выпить старику, приговаривая: – Пей, это мак, сейчас боли не станет, я лангету положу. И объедаться прекращай, а то раздулся уже... Недели две тебе валяться придется. А с таким весом... опасно это... Да и ушибы долго заживают.

Васька наблюдал, как монах под стопу и голень подложил странную конструкцию из проволоки, обтянутой тканью, туго забинтовал. Лекарь повернулся к Ваське и велел:

– Вот эти капли, – он поднял вверх пузырек, – взболтать и по десять капель два раза, пока я не приду посмотреть больного. Садиться в постели можно, ноги вниз не опускать. И вообще, что бы он тебе ни говорил, повязку не снимать и не ослаблять. Если отечет нога или, не дай Господи, посинеет, сразу зови меня. Понял?

Васька кивнул. Лекарь поправил подушку под головой Никодима и ушел. Никодим попросил Ваську дать бумагу и карандаш, написал записку, сказал:

– Иди к настоятелю. Отнеси.

Васька прибежал к корпусу трапезной и остановился. Он никогда один не входил в эти торжественные, с тонкой резьбой деревянные двери. Васька переминался с ноги на ногу, ругая себя в душе за нерешительность, но так и не взялся за ручку. Стали подлетать школяры, те самые, с которыми вчера познакомился. Они громко переговаривались, кто-то легонько стукнул Ваську по плечу, второй кивнул. Они смело отворили двери, и Васька проскользнул следом. Прошел уже знакомой анфиладой комнат к покоям настоятеля, постоял под дверью, дожидаясь – может, кто придет. Но никого не было. Поднял кулачок и робко постучал. Через пару минут дверь открыл уже знакомый Ваське молодой монах.

– Что, Васька? – спросил он.

– Никодим велел записку настоятелю передать, – Васька протянул бумагу.

– Ну, пойдем.

Васька робко, бочком вошел в комнату. Настоятель сидел за большим круглым столом, вооружившись лупой, и читал какую-то тетрадь в блеклой зеленой клеенчатой обложке, с пожелтевшими от времени, неровными по краям листами. Он недовольно взглянул на Ваську, спросил:

– А где Никодим?

– Вот, – Васька протянул записку, – не может он, ногу повредил.

– Вечно с ним что-то не так! – возмутился настоятель, забирая записку, бегло пробежал глазами по строчкам, сказал – Макс, придется тебе с Васькой одному идти к старому буку. А я с этим древним фолиантом к Никодиму. Серьезно старик упал. Лекарь даже шину наложил.

Настоятель поднялся, поправляя дряхлую рясу. Свернул тетрадь трубочкой и вместе с лупой спрятал в огромном кармане.

– Поешьте сейчас и ступайте. В дупло не входите ни в коем случае. Просто внимательно все осмотри. И внутри, голову всунь, а ногу туда не заноси! Знаю я вас, любопытные! Может, какая зацепка найдется?

Настоятель стремительно, будто молодой, вышел из комнаты.

– Пойдем поедим, – позвал монах Ваську.

***

Никодим дремал. Он нашел удобное положение, когда не болела нога, и старательно берег его. В келье пахло жженым воском. Тоненькая свечка, зажженная Васькой перед уходом, догорела, и в сером утреннем мареве огарок чадил, пуская кверху тонкий белесый дымок. Никодим любил запах догоревшей свечи. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Это был настоятель. Он не скрывал раздражения, был зол. Но говорить сразу не смог: мешала одышка.

– Здравствуй, – сказал Никодим, – а все потому, что зарядку не делаешь.

– Отстань, – настоятель грузно опустился на стул около кровати, вытирая выступившие на лбу капельки пота, – вот душа у меня не на месте.

– Что ж так? – Никодим с жалостью разглядывал покрывшегося красными пятнами друга. Еще бы, ровесники, а насколько он – Никодим – сильнее! А все дороги. То туда пешком, то еще дальше. Летал Никодим редко – тяжело с его-то весом, но ходить по горам, тренировать и сердце и ноги, да и голову тоже, упрямо не переставал. Хотя уже столько раз предлагали то в ключники, то в смотрители спален уйти. Отказывался. И сейчас: полежит недельку, и пойдет снова.

– Нашел я эту тетрадь, нашел! – настоятель решил не спорить, а сразу перейти к делу.

– Какую? Не помню.

– Да ты можешь и не знать. Дневник майора. Может, эти дети, наш Васька и та девочка, что в городе видели, попали сюда не случайно? Понимаешь?

– Не понимаю. Там написано, как им вернуться? – Никодим приподнялся на локтях и поморщился – движение разбудило боль.

– Нет, старый дурак! Здесь написано, что произошло пять сотен лет назад. Где и в какой последовательности!

– И что нам это дает?

– Не знаю. Знал бы, не пришел к тебе. Вот смотри, читаю: "Первый взрыв на Армянской АЭС в десять ноль-ноль. Затем, в десять пятнадцать, на Ростовской", понимаешь, цепь взрывов. Со всех сторон. Указывается время и место, где произошли взрывы.

– А где Васька? – Никодим грозно посмотрел на настоятеля, – где пацанчик?

– С Максом к буку пошел. Может, найдут там что?

– Что ты там хочешь найти?

– Путь в прошлое.

– А как сгинет парень? Попадет в эти взрывы! Пусть бы у нас оставался, – Никодим попытался сесть, кривя лицо в судорожной гримасе боли, и упрямо сдвигал ногу к краю кровати.

– Что ты делаешь?

– Полечу. Я к буку тому полечу!

– Успокойся, я велел Максу все осмотреть, не входя в дупло, как мы с тобой и договаривались. А ты и летать-то уже разучился, небось?! Что-то я тебя не видел на крыльях давненько.

– Вот, увидишь!

– Прекрати истерику! – настоятель навис над Никодимом, грозно сжимая кулаки. – Бегать, прыгать и летать – дело уже не твое! Наше дело – думать! А они сейчас поедят и пойдут тихохонько. Макс мальчик умный. Глупостей не наделает.

Никодим бессильно откинулся на подушки. Вернувшаяся боль и принятые ночью капли лишили его сил. Настоятель подсел ближе, открыл клеенчатую грязно-зеленую потрепанную тетрадь, и они долго читали дневник офицера погранвойск, узнали последовательность взрывов, поняли объем возникшей катастрофы. Дальше дневник повествовал, как майор выводил группу солдат из зараженного места. Единственное, что они смогли – дойти до монастыря, где постепенно один за другим погибли от лучевой болезни. Последние записи сделаны православным монахом. Майор надиктовал обращение к жене и детям. Он надеялся, что эта катастрофа не погубит все население Земли.

Глава двадцать пятая

Испытание

Макс оказался веселым и словоохотливым парнем. Всю дорогу он старался веселить Ваську. Рассказывал, как двойки получал, когда учился, как Никодим их наказывал за прогулы. Любили ученики сбежать с какого-нибудь скучного урока и улететь либо в лес, либо в ущелье. Васька почти не слушал. Он шел, насупившись, глядя под ноги. Очень беспокоил Ваську оставленный в одиночестве больной Никодим. Не видел он ни неба синего, ни веселой летней зелени, ни голубых цветущих пролесков вдоль тропинки, не слышал шума потока справа внизу, даже мостки через речку, очень шаткие, почти не заметил. Проскочил на одном дыхании.

После мостков поднялись по склону вверх. Тут что-то Макса насторожило. Он придержал Ваську за плечо и прислушался. В это время веселый, насмешливый голос прозвучал сзади:

– Поздно вслушиваться.

Путники оглянулись и увидели троих парней в черных штанах и майках. С заправленными луками в руках. Осталось только тетиву натянуть. Макс толкнул Ваську вперед, крикнул:

– Беги, за бугром взлетишь! – развернулся и пошел на противника.

Васька раздумывал всего секунду, побежал, но ему навстречу из кустов поднялись еще трое таких же, одетых в черное, парней. Васька остановился, мгновенно оценил ситуацию: Макс дрался с тремя парнями так, будто единоборство, а не молитва, – его основное занятие. Васька понял, что троих Макс одолеет, если он, Васька, это трио отвлечет на себя. Васька взглянул вперед. Парни медленно, вразвалочку, один даже в зубах чем-то ковырялся, шли к нему. Недолго думая, Васька шмыгнул влево. Там, за поворотом, он помнил каждое дерево. Со свистом и улюлюканьем троица кинулась следом, но Васька уже свернул еще левее, помчался вниз, выскочил на поляну, взмыл вверх и под прикрытием крон деревьев полетел к монастырю.

Но перед ним снова появились парни в черном. Он не понял, те же, или другие, нырнул вниз, между двух сосен, приземлился, прислушался. И побежал вниз, к потоку. Он споткнулся о вылезший на тропу корень сосны и упал прямо в руки одного из преследователей. Они спокойно ждали около мостика. Заломили Ваське руки назад, над крыльями, и повели вниз и вправо. Вдоль шумящей бурной реки. Внизу был еще один мостик, из новых бревен, мокрый от брызг. Через него Ваську перенесли. Дальше на поляне, устланной зеленым травяным ковром, Васька увидел три палатки, покрытые молодыми зелеными ветками. Сверху, от мостков, смотрелось, как кустарник. Около одной из палаток лежал связанный Макс. Ваську посадили рядом. Лицо у монаха было измазано кровью, расцарапано, руки связаны сзади, одно крыло, Васька понял, повреждено.

– Макс, ты как? – шепотом спросил Васька.

– Сказал бы...

– Что теперь?

– Будем ждать. Часа через четыре нас искать начнут.

Перед Васькой на поляну выскочил заяц. Он сел, принюхался и рванул в кусты. Васька попробовал ослабить веревку на руках. Не получилось. Из палатки вышел один из воинов. Он нес две керамические миски. Подойдя к пленникам, сказал:

– Уважаю. Обоих. Надо же, как дрался! – он поставил на пенек миски, присел около Макса, развязал руки. – Лежи, а то добавлю! – Воин связал ноги Макса вокруг щиколоток. – Ешь, и не вздумай бежать! Скоро Аглая здесь будет со всем войском. От вашего монастыря камня на камне не оставим.

Парень перешел к Ваське и проделал ту же операцию: развязал руки, но связал ноги. Васька сел, помог сесть Максу. В мисках оказалось варево из каких-то бобов, щедро приправленное свежими помидорами. Оба накинулись на еду, словно не ели неделю, по меньшей мере. Тот же воин вынес им чай. Васька спросил:

– А кофе нет? Хотя бы растворимого?

– Что это? Кофе? Впервые слышу.

Парень пошел к палатке, несколько раз оглянулся. Максим дождался, пока тот скроется, и спросил:

– Ты и правда из прошлого?

– Не знаю.

– Я в книгах старинных читал. Напиток такой, особый – кофе. У нас не растет.

– Так купите. В Африке, кажется, растет.

– Нету, Васька, ни Африки, ни Азии. Ничего нет. Кроме нас.

– Как? Я все хотел спросить у Никодима, про кофе. И вообще, про все.

– Да. Пятьсот лет, как ничего нет, – Макс попробовал развернуть крылья и поморщился от боли. – Не улететь нам, Васька.

На крышу одной из палаток опустился голубь. Он загулил, стал кланяться, низко опуская голову. Выскочил парень в черном, подставил растопыренную ладонь, голубь перешел к нему. Заграбастав птицу, парень скрылся в палатке.

– Хороший почтарь, – похвалил Макс. – Другие прилетят – и сидят тихо. Поди, отгадай, с письмом он или так просто.

Через десять минут из палатки выскочили несколько человек с сетками в руках. Они молча накинули сетки на пленников, свернули их в коконы. Взяв концы сеток в руки, взлетели и понеслись к юго-западу.

Глава двадцать шестая

Новые проблемы

Старуха устала. Ей было уже далеко за семьдесят. У нее дрожали колени и подкашивались ноги. Они с внучкой прошли путь от Геленджика почти до монастыря пешком: застарелый артрит не позволял старухе летать, и сложенные за спиной крылья только мешали. Они останавливались на ночлег в деревнях или на хуторах. Добрые люди их кормили, но дневные переходы изматывали. Старуха присела на траву возле огромного старого бука, позвала внучку. Девочка лет одиннадцати собирала оранжевые маки, цветущие на склоне. Она-то и увидела несущегося над головой Ваську. А следом, натягивая тетиву лука, взлетел кто-то в черном.

– Ба, – скороговоркой, стараясь говорить тише и постоянно оглядываясь, сказала девочка, подбежав к старухе, – там мужик за мальчишкой гонится!

– Где? – у старухи перехватило горло, она поползла вверх по склону, пытаясь вжаться в траву и спрятаться. – Скорее, Линка! Прячься!

Они заползли в заросли колючего рододендрона, прислушались. Поток шумел так, что никаких больше звуков не доносилось. Переходя от деревни к деревне, старуха слышала, что в городе что-то произошло. Шепотом хозяева делились сомненьями и страхами. Все говорили о чужаках, проникших в их мир неведомо откуда. Кто-то слышал о девочке, дерущейся, как настоящий воин, кто-то – о бескрылом мальчике. И все замолкали, как только вспоминали об Аглае, словно боялись, что она тут же появится из ниоткуда.

– Может, тебе показалось? – спросила старуха.

– Нет, я видела. Давай я подползу вперед, посмотрю.

– Только осторожно, не дай боже, увидят! – бабка истово перекрестилась.

Девочка подползла немного вверх и вперед, прячась за кустами. Ее платье темно-зеленого цвета сливалось с травой и делало девочку почти невидимой. Она рассмотрела внизу, у подножия склона, шаткий мостик через ущелье, на дне которого бурлил поток, и троих мужчин в черном, переносящих через него связанного мальчишку. Она проследила взглядом, куда полетели парни, унося мальчика. Спустилась вниз к тропе. Сверху ей показалось, что в месте слияния двух рек, на опушке у кромки леса, разросся кустарник. Но когда мальчика положили под дерево, а сами люди в черном скрылись под кустами, поняла, что это палатки, накрытые зелеными ветками. Мальчика посадили на поляне, из-под кроны раскидистого дерева девочка заметила еще чьи-то ноги в ботинках. Она бросилась назад, к старухе. Та уже сползла вниз, на тропу.

– Ох, как же я переживала, что тебя заметят! Раньше воины Аглаи так далеко не летали. Что им надо? – лепетала старуха.

– Там, кажется, еще чьи-то ноги были, но там дерево закрывает. Может, я спущусь?

– Окстись! Спустится она! Я те спущусь, как наподдам сейчас! – Старуха крепко вцепилась в руку девочки, сама не зная, чего боится: то ли за себя, то ли за нее. – Надо быстрее в монастырь идти. Недалече уже.

Старуха подхватила суковатую палку и, тяжело опираясь, пошла вперед. Девочка поплелась сзади. В монастыре они сразу направились к настоятелю.

***

Старуха кланялась, не переставая. Настоятель уже устал выслушивать ее хвалебные речи. В келье было сумрачно: окна выходили на восток, а солнце склонилось к западу. Пахло жженым воском. Лина томилась в дверях. Настоятель хотел спать. После бессонной ночи, проведенной в библиотеке в поисках дневника, после тяжелого рабочего дня хотел вздремнуть немного перед ужином.