Текст книги "Безумный магазинчик"

Автор книги: Ирина Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

«Господи, о чем я думаю! – мысленно одернула себя Марина. – Это же полный маразм! Какая еще женитьба? Какая разница, буду я причесанной или растрепанной, бледной или накрашенной? Он все для себя решил пятнадцать лет назад. Мне надо просто открыть дверь и войти внутрь. Я слишком долго ждала этого момента, чтобы теперь отступить».

Взяв пистолет наизготовку, Марина толчком распахнула дверь и влетела в комнату.

В низком кожаном кресле, закинув ноги на инкрустированный перламутром овальный столик, сидел молодой китаец в дорогом темно-сером костюме. В его галстуке сверкала крупная золотая булавка с выгравированным на ней драконом. Напротив него, прислонившись к стене, стоял Синдбад.

Сделав несколько стремительных шагов, Марина застыла с пистолетом в руке, не сразу сообразив, в кого целиться – в Богдана или в китайца.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Пасюк.

На мгновение Червячук растерялась. Поглощенная своими переживаниями, она совсем позабыла о том, что Синдбад в комнате не один. Не будет же она выяснять отношения в присутствии этого китаезы. Надо увести Богдана куда-либо, где им никто не помешает.

– Ты арестован. Ты пойдешь со мной.

Марина нацелила пистолет в грудь Богдана. Пытаясь замаскировать свою растерянность, она постаралась, чтобы ее голос звучал нарочито грубо.

– Немедленно убирайся отсюда, – яростно рявкнул Синдбад.

– Ты что, приказываешь мне?

Рука Сы плавно поднялась вверх, прикоснувшись к галстучной булавке. Встроенный в булавку радиопередатчик исправно сработал, посылая сигнал тревоги.

– Не двигаться! – перевела на него пистолет Марина.

В коридоре послышался топот ног. В кабинет вбежали трое китайцев. Ни у кого из них не было ни огнестрельного, ни холодного оружия. На территории России Триады предпочитали вести себя осторожно. «Китайская культурная ассоциация» не нуждалась в обрезах и автоматах. Да и вообще, зачем профессионалу пистолеты, кастеты и ножи? Убить человека можно даже зубочисткой, если, конечно, знать, как это делать.

Легким движением бровей Сы дал знак своим людям не предпринимать никаких действий без его сигнала.

– У вас есть ордер на арест? – поинтересовался китаец.

– Мне не нужен ордер, – отрезала Марина. – Пока я лишь задерживаю этого человека для дачи показаний.

Богдан быстро заговорил на путунхуа.

– По-русски. Только по-русски, – приказала ему Марина.

– Я всего лишь пытаюсь объяснить, что это наше личное дело. Прекрати дурить и немедленно убери пистолет.

– Буши, – отрывисто и властно произнес китаец.

– Что это значит? – нервно спросила Червячук, с ужасом понимая, что все идет совсем не так, как она ожидала.

– Я сказал – нет, – с расстановкой произнес по-русски Сы. Акцент в его голосе был почти незаметен. – Это уже не личное дело.

– Я – майор милиции. Этот человек задержан по подозрению в убийстве. – Марина указала пистолетом на Синдбада. – Богдан Пасюк, положите руки на затылок и медленно двигайтесь к выходу из комнаты.

Богдан не тронулся с места. Его лицо, как и лицо сидящего в кресле китайца, стало спокойным и бесстрастным. Синдбад смотрел ей прямо в глаза, и Марине показалось, что в его взгляде отражалась то ли жалость, то ли презрение. Нет, это было что-то другое. Богдан выглядел, как человек, который сделал все, что мог, и с сознанием исполненного долга отступил в сторону, умывая руки. Наверное, именно такое выражение лица было у Понтия Пилата, когда он приговаривал Христа к распятию на кресте.

Охваченная неожиданным прозрением, Червячук, как завороженная, вглядывалась в лицо человека, которого она любила, читая на этом лице свой смертный приговор.

Сидящий в кресле тип с золотой булавкой явно принадлежит к верхушке китайской мафии. Будучи профессионалом, Марина была слишком хорошо осведомлена о том, что представляют собой Триады. Доведенная до крайних пределов конспирация и железная дисциплина в сочетании с холодной и утонченной восточной жестокостью. Член Триады скорее умрет, чем выдаст свою организацию. Член Триады без малейших колебаний убьет любого, кто прямо или косвенно может угрожать безопасности мафиозной группировки.

Именно блестящей организованностью, конспирацией и жестокостью китайской мафии объяснялся тот факт, что несмотря на то, что Триады на территории России проворачивали грандиозные операции в разных областях преступной деятельности, в поле зрения милиции попадали лишь мелкие поставщики наркотиков и прочая шушера, категорически отрицающая всякую связь с мафией, и ни разу не назвавшая ни одного имени.

Китайцы выходили на прямой контакт с членами русской мафии лишь в исключительно редких случаях, предпочитая действовать через посредников. Богдан был связан с генералом Красномырдиковым. Он занимался крупными поставками оружия за рубеж. Все более чем очевидно.

«Как же я могла быть такой идиоткой! – с ужасом подумала Марина. – Я с пистолетом в руках ворвалась на встречу представителя синяевской группировки с китайской мафиозной шишкой. Я попыталась арестовать Богдана прямо во время переговоров, поставив переговоры под угрозу срыва. И, в довершение всего, теперь я знаю в лицо крупного босса Триады. Это означает, что я стала опасной, а характерная особенность Триад заключается именно в том, что китайцы ювелирно и заблаговременно устраняют любую потенциальную опасность. В любом случае, живой я отсюда уже не выйду. Богдан сделал попытку меня спасти, но мафиози ответил „буши“ – нет. „Нет“ означает смерть».

Пауза затягивалась до бесконечности. Трое убийц за ее спиной застыли в алертной неподвижности. Казалось, они даже не дышали. На губах босса Триады играла чуть заметная усмешка.

Марина подумала, что китаец наслаждается ощущением власти над ее жизнью и смертью. Одно легкое движение бровей – и трое его подручных уничтожат ее, и никакой пистолет ее не спасет. Возможно, она убьет одного, от силы двух, но потом неизбежно настанет ее черед.

Китайцы не станут рисковать, нападая первыми. Они ждут ее действий. Они надеются обойтись без стрельбы. Ее постараются убить так, чтобы ее смерть удалось выдать за несчастный случай. Никто из присутствующих не вооружен. Они прекрасно понимают, что пока они не двинутся, Марина не станет стрелять, она же сотрудник милиции, а не бандит. Конечно, можно попробовать уйти, держа китайцев на прицеле, но кто-то наверняка подстерегает ее в коридоре. Уйти не удастся, с стрелять в безоружных людей она не имеет морального права. Выхода нет.

Червячук перевела взгляд с китайца на Богдана. Больше он ничего не мог для нее сделать. Он пытался ее спасти, предупредив по телефону, но одержимая любовью и ненавистью Марина ни на что не обращала внимания, как заворожено летящий в огонь мотылек.

Сколько ей еще осталось жить? Одна секунда? Две? Целая минута? Много это или мало? За оставшуюся минуту надо успеть сделать то, чего она так и не сумела сделать за всю свою пустую и бессмысленную жизнь. Что именно? Задать Синдбаду смешной и нелепый вопрос «почему»? Но ответ больше не имел значения, потому что она уже знала его. В преддверии смерти чувства Марины предельно обострились.

Возбужденный смертельной опасностью организм выбрасывал в кровь предельное количество гормонов, второй раз в жизни вводя Марину в глубокое измененное состояние сознания. Захватывающий ее эйфорический транс был почти таким же мощным и интенсивным, как тот, что она испытала пятнадцать лет назад на берегу молочно-белой реки, подглядывая в бинокль за загорающим на скале Синдбадом.

Жизнь промелькнула перед глазами Марины, тонкой светящейся нитью, скатывающейся в уносящийся вдаль невесомый клубок, и в неожиданном порыве озарения она получила ответы на все свои вопросы.

Теперь Марина поняла, где она допустила ошибку, свою главную и роковую ошибку.

Жизнь подарила ей прекраснейшие мгновения счастья, о которых большинство женщин может только мечтать. Жизнь подарила ей безграничную красоту любви, а Марина своими руками уничтожила эту любовь, превратив ее в ненависть к нему, к себе, к мужчинам, ко всему миру.

Вместо того, чтобы просто существовать, наслаждаясь дарованной ей жизнью, Марина хотела управлять ею, управлять Синдбадом, их будущим, их отношениями, их судьбами. Это она, а не он, решила, что они предназначены друг для друга. Это она буквально силой втянула Богдана в любовную связь. Это она мысленно планировала их будущее – как они поженятся, где будут жить, сколько у них будет детей.

Она не задумывалась о том, что у Синдбада могли быть свои планы, в которые она не входила. Марина вела себя так, словно он был ее собственностью, кладом, который она нашла в горах и собиралась использовать по своему усмотрению. Интуитивно боясь разрушить созданные ею воздушные замки, Марина выжидала, до поры до времени не заговаривая о браке, боясь спугнуть Богдана своей настойчивостью, боясь разрушить прозой жизни волшебную сказку любви.

Синдбад не мог или не хотел остаться с ней, поэтому он просто исчез, избавляя их обоих от мучительных объяснений, от боли, от взаимных упреков, от разочарований. Вот и весь ответ на вопрос «почему?», который она задавала себе на протяжении пятнадцати лет, и ответить на который она подсознательно боялась.

Да, ей не нашлось места в его жизни, но стоило ли из-за этого мстить себе самой, мстить своему телу, уродуя его? Стоило ли превращать свою жизнь в затянувшийся кошмар? Стоило ли ненавидеть мир за то, что он не такой, каким его хотела видеть Марина? Стоило ли видеть вокруг только предательство и грязь? Стоило ли вопреки всем доводам рассудка с паранойяльной одержимостью гоняться с пистолетом в руке за единственным мужчиной, которого она любила? Стоило ли убивать во сне и его, и себя? Ответ был очевиден. Нет, не стоило. К сожалению, она получила ответ слишком поздно. Теперь уже ничего не имело значения.

Накопленные за долгие годы ненависть и боль растаяли и исчезли, не оставив следа, как снежинки в пламени свечи. Теперь душу Марины, как и пятнадцать лет назад, заполняла только любовь, безграничная, светлая и чистая, как играющий на гранях алмаза солнечный луч.

Слезы текли по ее лицу, но Червячук не замечала и не чувствовала их.

– Прости, – прошептала она и, направив пистолет в сердце, нажала на курок.

Денис и Катя вздрогнули от отчетливо прогремевшего за стеной звука выстрела. Сидящие в ресторане люди ненадолго повернули головы, прислушиваясь, и тут же вернулись к еде и прерванным разговорам, так, словно ничего не произошло.

– Еще чья-то жизнь оборвалась, – тихо сказала Катя.

– Откуда ты знаешь? – спросил Денис. – Может, это был случайный выстрел.

– Я не знаю, – пожала плечами девушка. – Просто я так чувствую.

– Странно, кажется, я тоже это чувствую, – немного помолчав, – сказал журналист. – Как будто что-то уходит, теряется безвозвратно. Словно с цветка осыпаются лепестки.

– Чей-то мир исчез, так же как до него исчезли миллиарды других миров. Красота расцветает в грязи и вновь обращается в грязь.

– Я не хочу, чтобы так было, – сказал Денис.

– Я тоже не хочу, – вздохнула Катя. – Но так устроен мир.

– Когда чувствуешь рядом смерть, гораздо острее воспринимаешь жизнь.

– Удивительное ощущение, правда? – улыбнулась Серова.

– Выходи за меня замуж.

– Хорошо.

– Но ведь я еще не стал знаменитым журналистом.

– Разве это имеет значение?

– Не знаю. Наверное, нет.

Высокий, до прозрачности нежный голос китайской певицы выводил непривычную и завораживающую монотонную мелодию, словно вычерчивая в сгустившемся воздухе тонкий бесконечный орнамент. Денис накрыл Катину руку своей. Они сидели молча и неподвижно, вбирая в себя непостижимое ощущение наполняющей их красоты в надежде запомнить и сохранить его навсегда.

Пуля прошла у самого сердца, не задев его, но прорвав тонкую оболочку артерии. Жизнь вместе с кровью стремительно вытекала из ставшего вдруг легким и невесомым грузного тела Марины.

Ей чудилось, что она вновь лежит в палатке на спальном мешке, под напоминающим о блестящих елочных игрушках серебристым потолком, а над ней склонилось прекрасное лицо мужчины, которого она любила. Марина загрустила, заметив, что в глазах у него стоят слезы. Почему он плачет? Неужели это она его расстроила?

Его губы шевелились. Он что-то говорил. Почему же она не слышит его?

Марина напряглась, пытаясь уловить доносящийся издалека неясный шелест слов, желтыми мотыльками слетающих с его губ.

– Я тоже люблю тебя, – хотела сказать она, но лишь улыбнулась блаженной улыбкой.

Теперь желтые мотыльки закрывали от нее его лицо. Их было много, невообразимо много. Мотыльки окружили ее, закружили и, подхватив, унесли далеко-далеко, в никуда, в безбрежную пустоту Космоса, туда где все обращается в ничто, и где бесконечность сливается с вечностью.

– Жасминовый чай, – забавно коверкая русские слова, торжественно произнесла китаянка, выставляя на стол с покрытого лаковой росписью подноса фарфоровый чайник и две миниатюрные чашки. На бледном до прозрачности фарфоре застывшие на чуть изогнутых стеблях бледно-розовые цветы лотоса парили над округлыми блюдцами пронизанных темными жилками изумрудно-зеленых листьев.

Взяв чайник за изящную витую ручку, Денис наполнил пиалы. Тонкий аромат цветущего жасмина поплыл над столом, сгорая в пламене свечей.

– Ты, наверное, подумаешь, что я сумасшедший, – сказал Денис. – Мне вдруг показалось, что я видел желтых мотыльков. Множество прозрачных желтых мотыльков. Они покружили вокруг нас, а потом то ли растворились в воздухе, то ли куда-то унеслись.

– Я тоже их видела, – сказала Катя.

– Как странно. Как ты думаешь, что это может быть?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Может быть это любовь?

– Она умерла, – сказал Сы.

– Я знаю, – поднимаясь с колен, кивнул Богдан.

– Нас здесь не было, – сказал Сы. – Эта женщина каким-то образом проникла сюда, вела себя, как безумная, что-то кричала, мои люди не могли разобрать, что, поскольку они плохо говорят по-русски, а потом она ни с того ни с сего выхватила пистолет и пустила пулю себе в сердце.

– Все верно, – согласился Пасюк.

– Не лучше ли незаметно избавиться от трупа? – предложил один из китайцев.

Сы отрицательно покачал головой.

– Кто-то мог видеть, как она входила сюда. В ресторане наверняка был слышен выстрел. Крови слишком много. Экспертиза обнаружит ее микроследы даже если тщательно вымыть пол. Зачем подвергать себя ненужному риску? А так обезумевшая женщина совершила самоубийство на глазах нескольких свидетелей.

– Я все понял, – поклонился боссу китаец.

Сы посмотрел на Богдана.

– Тебя проведут через боковую дверь.

– Цзай цзиень, – попрощался Пасюк.

– Цзай цзиень, – слегка наклонил голову Сы.

– Ты действительно считаешь, что это Воронец убила генерала Красномырдикова? – спросил полковник Обрыдлов.

– Она убила кошку, – сказал Колюня. – Но теоретически она вполне могла убить и генерала.

– Могла убить или убила?

– Какое это теперь имеет значение? Официально убийца Красномырдикова мертва, дело закрыто, начальство довольно, журналисты от восторга кипятком писают, так стоит ли задавать никому не нужные вопросы?

– Я так, из любопытства.

– Думаю, это не она.

– Почему?

– Не знаю. Интуиция сыщика.

– Тогда кто же?

Чупрун пожал плечами:

– Понятия не имею. И, если честно, плевать мне на то, кто это сделал. Иногда мне самому хочется взять в руки топор и порубить на куски таких тварей, как этот Красномырдиков.

– Нельзя, – вздохнул Иван Евсеевич.

– То-то и оно, что нельзя, – грустно согласился Колюня.

Полковник подошел к сейфу и вынул из него початую бутылку «Столичной» и два граненых стакана.

– Ну что, помянем майора Червячук? – предложил он.

– Помянем, – сказал Чупрун, принимая из рук Обрыдлова стакан.

– Действительно, похоже на самоубийство, – вздохнул Иван Евсеевич. – Пистолет ее, отпечатки, типичная траектория полета пули, частицы пороха на руке, и выстрел был только один, все четко укладывается в общую картину. Не за что зацепиться.

– К этому все и шло, – кивнул Колюня. – Нержавеющая Маня всегда была одержимой, а на этом чертовом Пасюке окончательно свихнулась. Интересно только, какого дьявола ее понесло в китайскую культурную ассоциацию.

– Наверное, решила расспросить о Богдане китайские Триады, – усмехнулся полковник.

– С нее станется, – покачал головой опер.

– Знаешь, а мне все-таки жаль Нержавеющую Маню, – вздохнул Обрыдлов. – Несмотря на все свои недостатки, она была хорошим аналитиком.

– Без нее Управление уже будет не тем, – кивнул Колюня. – До чего же вредная штука любовь!

– И не говори, – согласился Иван Евсеевич.

После очередного утреннего «разбора полетов» Глеб Бычков поманил пальцем Гляделкина. Лоточник послушно вышел во двор вслед за продавцом.

Некоторое время Бык насмешливо созерцал тощего долговязого пацана.

– Это ведь ты генерала замочил, – сказал Глеб.

Глаза Гляделкина забегали.

– Я? Да ты что? Зачем мне?

– Да, ладно, – махнул рукой Бычков. – Плевать мне на генерала. – Я интересуюсь так, не для протокола, а из чистого любопытства. Никто тебя не тронет. Менты уже дело, считай что, закрыли. Повезло тебе, парень. Все улики против Лады Воронец, так что на покойницу убийство и спишут. Я сам тебя только по венику и вычислил. Не стоило тебе его за ящиками забывать. Да ты не дрейфь, я никому не скажу. Я же знаю, что у тебя брат по контракту в Чечне воевал, а по окончании контракта погиб при невыясненных обстоятельствах.

– Была б моя воля, я бы всех этих сук замочил, – процедил сквозь зубы Гляделкин.

– Я тебя понимаю, – кивнул головой Бык. – У меня тоже иногда возникает такое желание.

Лоточник шмыгнул носом и вытер его рукавом.

– Я ведь тогда не успел к полуночи. Засиделся с приятелями, а когда спохватился, уже поздно было. Пока домой за веником сгонял, пока до магазина добежал, уже десять минут первого было. К магазину я с заднего двора подходил, неудобно было – вдруг кто-то увидит меня. С этим веником среди ночи я полным дураком себя чувствовал.

Потом я заметил Воронец. Она с Дачного проспекта к магазину заворачивала. Я ее не сразу узнал, темно было, увидел только женскую фигуру в черное трико затянутое, черные перчатки на руках, волосы черные длиннющие, в руках скрипичный футляр.

У меня прямо душа в пятки ушла. Экстрасенска-то сказала, что в полнолуние после полуночи на землю нечистая сила выходит, а я, как назло, не успел в полночь магазин на венике обскакать, читая «Отче наш», проклятье с себя так и не снял, вот и подумал, что это дьявол пожаловал по мою душу.

– Ну, ты, брат, даешь, – изумился Глеб. – Прямо средневековье какое-то.

– Тебе-то легко говорить, – обиделся Гляделкин. – Тебя там не было. А я со страху за ящики спрятался, смотрю, а тут кошка к стене подошла, остановилась и внимательно так на меня смотрит. Я со страху в чуть в штаны не наложил. Думаю – надо же, еще один дьявол по мою душу. Колдунья-то говорила, что дьяволы больше всего любят в кошек вселяться.

– Так то ж Лолита была! – вскинул брови Бычков. – Ты сам сколько раз ее колбасой угощал!

– Поди разберись в темноте, Лолита это или не Лолита. Ночью, как говорится, все кошки серы. Смотрю, а первый дьявол положил футляр на газон, достал оттуда топор и стал осторожно так ко второму дьяволу красться. Потом топор поднял и как рубанет его по шее. Тут-то я и разглядел, что первым дьяволом оказалась Лада Воронец.

Она кошку второй раз топором ударила, череп ей раскроила, потом ложкой мозг отковырнула, съела, довольная такая, футляр подхватила и ушла, а топор на траве оставила.

Ну, я еще немного за ящиками посидел, уже совсем поздно было вокруг магазина бегать, да и страшно мне стало, вокруг нечистая сила шастает. Я, стараясь держаться подальше от света и кошачьего трупа, подошел по газону к топору, прихватил его на всякий случай для самозащиты и уже собрался домой идти, вдруг вижу – кто-то идет по Дачному проспекту. Я юркнул в кусты, думаю, если кто-либо меня с топором в руках увидит, мало ли что решит. Человек подошел к трупу кошки, наклонился над ним, свет упал ему на лицо, – я глазам своим не поверил, – генерал Красномырдиков собственной персоной, один, без охраны.

Я как увидел его, так что-то на меня накатило, словно дьявол в меня вселился. После смерти брата мать в больницу с инфарктом слегла, отец поседел весь, а этот подлец, за жалкие копейки собственных солдат убивающий, разгуливает здесь как ни в чем не бывало, да еще и в президенты метит.

Генерал подошел к памятнику Зое с кислотой, руки за спину заложил и стоит, словно задумался о чем-то. Вот я по горячке и решил его топором по голове рубануть, как Лада кошку. Достал носовой платок, отпечатки свои с топорища обтер, и, держа топор через платок, стал подкрадываться к генералу. Крадусь, а сердце колотится, кажется – вот сейчас, паразит, обернется, заметит меня, а у него ж наверняка пистолет с собой. Угробит меня как и брата. Ну я и метнул топор со всей дури. Метнул – и попал. Вот и все.

– Ладно, мокрушник, – похлопал его по плечу Глеб. – Пора тебе на лоток ехать. Считай, что ничего мне не говорил.

– А ты? – Гляделкин посмотрел на Бычкова. – Как бы ты поступил на моем месте? Заделал бы генерала?

– Заделал бы, наверное, – кивнул Глеб. – Только все равно всех сук не перемочишь.

– А жаль, – вздохнул лоточник.

– Жаль, – согласился Бычков.

* * *

За десять минут до конца рабочего дня красный «феррари» свернул с Дачного проспекта, и, заложив плавный вираж, затормозил перед крыльцом апокалиптического магазинчика.

– Зайчик! – радостно выскочила навстречу синяевскому авторитету Лариса Сушко.

Привычным жестом обняв подругу детства, Психоз зашел в магазин.

– Мне нужно потолковать с этим пареньком, журналистом, – сказал он Глебу Бычкову. – Пришли-ка его в бар.

Под облицованным деревянными панелями потолком непривычного к такой музыке «Космоса-2» торжественно зазвучал концерт ре минор для скрипки с оркестром Сибелиуса. Лариса хорошо знала вкусы синяевского авторитета.

– Что ж, – сказал Психоз, жестом приглашая Дениса занять место за его столиком, – надо признать, что ты неплохо поработал.

– Я старался, – скромно потупился Зыков.

– С этого дня ты перестаешь быть бесхозным журналистом. Теперь ты будешь журналистом при хозяине.

Денис изобразил на лице искреннюю радость, мысленно прикидывая, какие неприятности ему сулит столь лестное предложение.

– Ты станешь русским Марио Пьюзо, – продолжал синяевский авторитет. – Ты напишешь книгу о русской мафии. Настоящую книгу, а не дерьмо, каким нынче заполнены все книжные прилавки. Я даже придумал для этой книги первую фразу.

– Какую же? – поинтересовался журналист.

– Мафия бессмертна, потому что смертны все мы, – торжественно изрек Психоз.

– Отличное начало, – кивнув, согласился Денис.