Текст книги "Безумный магазинчик"

Автор книги: Ирина Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Как в советской, так и в российской армии воровали все, или почти все, кто имел такую возможность: прапорщики, солдаты, писари, офицеры, командиры и генералы. Система повального расхищения в отличие от боеспособности и материального обеспечения войск была отлажена до безупречности часового механизма. Если для подавляющего большинства солдат и офицеров служба в армии, как и свобода, являлась осознанной необходимостью, то воровство было скорее призванием, хобби, отрадой сердца и души.

Прапорщик живет, пока руки носят, – гласила мудрая армейская пословица. Воровство и злоупотребления в армии, как, впрочем, и в правоохранительных структурах, начинались с низов, по ступенчатой системе отчисляющих львиную долю прибылей вышестоящему начальству.

Относительно небольшим, но зато надежным, регулярным и неиссякаемым источником дохода были махинации с сухими пайками. Сухой паек, в который входили сахар, сгущенка, тушенка и хлеб в изголодавшейся армии ценился на вес золота и выдавался лишь отправляющимся на учения и командировочным.

Ежедневно прапорщик роты, насчитывающей около сорока человек, при посредстве писарей штаба, заведующих распределением продовольственных пайков, выписывал и получал на руки, в зависимости от собственной наглости и жадности, от шести до десяти сухпаев. Эти сухие пайки прапорщик тут же сдавал в магазин за приятно похрустывающую милую сердцу наличность.

За вычетом выданного прапору сухого пайка, на роту по разнарядке выдавались продукты уже из расчета на 30–34 человека, опять-таки в зависимости от наглости и жадности прапора. Часть этих продуктов разворовывали повара и работники кухни, а приготовленная из того, что осталось, пища распределялась по тарелкам на 40 человек.

Тут в дело вступали «деды» и отбирали у молодых солдат их порции масла и вообще все, что им понравится.

Отчисления от продажи сухих пайков шли писарям штаба, командирам роты, вышестоящему начальству и так далее, вплоть до самого конца крутой служебной лестницы.

Следующий неиссякаемый ручеек доходов обеспечивали армейскому начальству солдаты, вкалывающие на многочисленных фабриках и стройках нашей необъятной родины.

Захочется, например, армейскому начальству откушать дармовых шоколадных конфет, и оно, договорившись предварительно с дирекцией, отправляет доблестных защитников родины трудиться на конфетную фабрику. Чуть-чуть подкорректировав технологию производства, фабричное руководство, затрачивая ту же сумму на исходные продукты, а заодно используя на всю катушку бесплатный солдатский труд, совершает маленькое чудо, ухитряясь выпускать вдвое больше конфет, чем полагается по плану и указывается в отчете. Половина лишних конфет идет дирекции, вторая половина – армейским генералам.

Оказавшись у благоухающего шоколадом конвейера, изголодавшиеся бойцы чувствовали себя примерно так же, как измученный длительным половым воздержанием мусульманин, попавший в наполненный прекрасными гуриями рай. Не отрываясь от производственного процесса, солдатики нажирались конфетами до тошноты, под завязку, до состояния «здравствуй, диабет», а счастье их было настолько велико, что (медицинский парадокс) после этого они даже не болели.

Заработанные солдатами конфеты генералы толкали через магазин или занимались бартерным обменом с коллегами, чьи бойцы дружно вкалывали на других объектах.

При отправке солдат на фабрики стройматериалов или на строительные предприятия, начальство получало уже живые деньги или же лес, кирпич и цемент. Генеральские дачи росли, как на дрожжах. Возвести трехэтажную дачку не было проблемой, сложнее было выбить землю под постройку, но и это затруднение легко разрешалась.

Нужных чиновников на военной технике отвозили в недоступные для простых смертных заповедные места, в край непуганых, нестреляных зверей, организовывая для них так называемую «солдатскую охоту». Всласть настрелявшись с безопасных вышек по сохатым, медведям и кабанам, которых к стрелкам подгоняли солдаты, чиновники вместе с армейским начальством расслаблялись в сауне, где, под водочку и закуску можно было уже и о деле потолковать. Чиновник выделяет генералам землю, а солдаты за это отстраивают чиновнику бесплатную дачу. Всем хорошо, все довольны, а солдатам в любом случае два года служить – так какая им разница, чем заниматься – дачу кому-либо строить или с винтовкой по полигону носиться.

После перестройки мудрые прапорщики и ротные командиры слегка подкорректировали свою экономическую политику в соответствиями с веяниями времени. Их осенила новая на редкость плодотворная идея – и бойцов стали отправлять нищенствовать.

При виде жалких голодных солдат, сердобольные граждане вспоминали о молодых ребятах, сотнями гибнущих в Чечне, и их рука сама тянулась к кошельку. Солдатам подавали деньги, еду, сигареты. Каждый день, возвращаясь из увольнительной, солдат, как проститутка с сутенером, делился с прапорщиком, отдавая ему львиную долю добычи. Часть этой суммы отчислялась командиру роты и прочему вышестоящему начальству.

Еще одной золотой жилой стала конфискация погранвойсками на границах контрабандных товаров и техники. Понадобился, допустим, генералу джип, тут же по армейским каналам он выясняет, что есть конфискованный джип на такой-то границе. Машину без промедления грузят в самолет, – самолеты ведь тоже свои, – и через несколько часов сверкающий фарами подарочек красуется в гараже генеральской дачи.

Чеченская война как для наших, так и для чеченских военных, стала поистине золотой жилой. Чеченцы наживали на этом политический капитал, становясь символом борьбы за независимость. Свободолюбивую кавказскую республику начали щедро финансировать мусульманские страны и экстремистские исламские группировки. Доллары потекли в Грозный рекой. Воевать оказалось гораздо выгоднее и интереснее, чем работать.

Красивые слова о независимости и истерично-патриотические речи в сочетании с религиозным промыванием мозгов заставляли чеченских подростков и мужчин хвататься за оружие. Табунами наивных баранов они шли умирать за идею, в то время, как организаторы прибыльной кавказской заварушки клали в карман кругленькие суммы.

Ирония судьбы заключалась в том, что по обе стороны баррикад воевали бывшие друзья, учившиеся когда-то в одних и тех же академиях, сидевшие за одним столом, воспитанные на одних и тех же идеалах, встречавшихся на учениях и во время дружеских вечеринок. И те, и другие прекрасно понимали выгоды своего противостояния и, пожимая друг другу руки во время неофициальных дружеских встреч, извлекали из него максимальную пользу.

Русские военные, прикрываясь чеченской войной получили уникальную возможность практически неподконтрольно распродавать оружие, в основном, тем же чеченцам. Новейшие разработки экспериментальных вооружений уходили в Чечню за бешеные деньги. Как правило, бракованные экземпляры оставались в части, рабочие шли противнику.

Патроны для российской армии изготовлялись по знаменитой технологии возникающих из пустоты конфет, то есть из одного и того же количества исходных материалов волшебники оружейного производства ухитрялись клепать вдвое больше патронов. Гильзы стали такими тонкими, что солдат запросто мог расплющить патрон, сдавив его между пальцами, но это никого не волновало – никто, кроме умирающих под пулями солдат и членов их семей не был заинтересован в окончании войны.

Более качественные патроны тут же продавались за живые деньги чеченской стороне. Оголодавшие в связи с кражами пайков солдаты тут же выменивали свои патроны на хлеб, сигареты и водку у сидящих в противоположном окопе чеченцев.

Политики вкупе с предпринимателями переводили на свои заграничные банковские счета деньги, предназначенные для восстановления Чечни. Отчитываясь за украденные средства, они отстраивали на бумаге несуществующие школы и больницы, которые тут же, опять-таки на бумаге, разрушали во время очередных военных действий.

Генералы тоже не теряли времени даром и с кайфом распихивали по карманам львиную долю выделяемых государством на войну финансов, прилагая все усилия для затягивания военного конфликта.

Допустим, победят они чеченцев, заключат мир – и что тогда? Кому они, на фиг, нужны будут в этой стране? Холодная война давно позади, американской угрозой теперь даже детей не испугаешь. Нет угрозы – нет власти и денег, а жизнь без власти и денег для тех, кто к ним привык – это уже не жизнь.

Генералы категорически запрещали солдатам стрелять в чеченских лидеров. Шамилю Басаеву с его бандой раз за разом позволяли уйти из окружения. Хоттаба неоднократно брали на мушку российские спецназовцы, но никто не решался нажать на курок, боясь ослушаться приказа.

Когда недовольство народа достигло наконец высшей точки, назрела необходимость показать видимость активной деятельности. Следствием стала операция по взятию Радуева. Ему выстрелили в голову разрывной пулей, но изготовленная по знаменитой конфетной технологии пуля, как и следовало ожидать, не разорвалась, и чеченский полевой командир выжил.

Почти столько же денег, сколько чеченская кормушка, приносила продажа похищенных на военных заводах стратегических материалов, махинации со средствами, выделяемыми на сокращение ядерных ракет и так далее и тому подобное.

Большие деньги, как известно, приносят большие проблемы. Как бы много их не было, на всех все равно не хватает. Борьба армейских чинов за близость к кормушке протекала менее зрелищно и драматично, чем мафиозный дележ сфер влияния, но при этом была не менее напряженной и жестокой. Средства массовой информации периодически сообщали об убийстве очередного армейского офицера. Эти убийства, как, впрочем, подавляющее большинство заказных убийств, так и оставались нераскрытыми.

Красномырдиков слишком глубоко запустил руку в сытную армейскую кормушку и продолжал черпать из нее, несмотря на то что сам уже не служил в армии. Это могло вызвать недовольство других пираний в погонах, не желающих делиться с новоявленным народным депутатом. Вот вам и мотив. А уж возможностей у армии более чем достаточно.

Колюня вздохнул и потянулся.

«Плохо, если убийство связано с армейскими махинациями, – подумал он. – В такую грязь лучше не соваться. Увязнешь, как в болоте, а то и захлебнешься, вернее, тебе аккуратно и ненавязчиво помогут захлебнуться. Вообще-то, если как следует поразмыслить, убийцу, может, еще и наградить нужно. В некотором роде он взял на себя функции нашей беспомощной системы правосудия. Такие, как Красномырдиков, не попадают на скамью подсудимых, а если случайно и попадут, то, потратив энную сумму, быстренько выйдут на свободу, вопя о происках завистников и заговоре политических противников. Так что, можно считать, что справедливость в конце концов восторжествовала».

Усталость накатывала незаметно и как-то исподволь. Разморенный теплом, уютной мягкостью диванных подушек и ощущением сытости, опер чувствовал, как его мышцы расслабляются и наливаются приятной тяжестью, а полузакрытые глаза заволакивает мягкая туманная дымка. Он не хотел больше думать ни о чеченской войне, ни о грязных и продажных генералах, ни об умирающих в окопах голодных отчаявшихся солдатах.

Прежде чем окончательно провалиться в сон, Колюня с удивлением осознал, что уже давно не понимает, что такое справедливость, и почему вдруг все вокруг решили, что она непременно должна торжествовать.

– Реальность – это иллюзия, вызываемая недостатком содержания алкоголя в крови, – поднимая в воздух стакан с водкой, изрек Андреич. – Так выпьем же за отсутствие иллюзий!

– Чего-чего? – хлопнул глазами неофашист Хрум.

– Он предлагает выпить за то, чтобы водки было много, – пояснил Глеб Бычков.

– А-аа! Это хорошее дело, – кивнул сторож. – А то завернул что-то непонятное – алюзия какая-то, реальность. Так бы и говорил прямо: за водку.

– За водку! – гаркнул Дубыч, опрокидывая в глотку содержимое стакана.

– А ты чего не пьешь-то? – обратился к Денису Железный Дровосек.

Денис ждал этого вопроса и боялся его.

– Язвенник я, – жалобно произнес он. – Не могу.

– Язвенник? – удивился Железный Дровосек. – Оттого и язвенник, что водку не пьешь. Спирт, он, родной, всех бактерий убивает.

– Да ладно, оставьте его, – махнул рукой Глеб. – Все, веселье закончено, пора на лотки ехать.

Денис втиснулся на переднее сиденье грузовика рядом с толстой и веселой лоточницей Лидой. За руль, к его ужасу, влез только что выпивший за общим столом стакан водки тощий длинноносый водитель по кличке Зомби.

Весело крякнув, Лида нажала на клавишу магнитофона.

 
Водила, трогай, погнали,
Забудь свои заботы и печали.
Держи покрепче баранку,
Нельзя же пропустить такую пьянку, —
 

оглушительно загрохотало в кабине.

Грузовик рыкнул, заурчал и затрясся, дребезжа какими-то металлическими частями. Машина вырулила на Дачный проспект и, набирая скорость, помчалась к выезду на шоссе.

 
Нажми на газ, да посильнее,
Пусть на углу гаишник посинеет, —
 

надрывался магнитофон.

Лоточница Лида, с чувством подпевая, приплясывала на сиденье, толкая Дениса жарким мясистым бедром.

– А что, если ГИБДД остановит? – пытаясь перекричать музыку, спросил журналист. – От водителя же водкой пахнет.

– Подумаешь, водкой пахнет, – беспечно махнула рукой лоточница. – Водкой от всех пахнет. Лишь бы его колотить перед постом не начало.

– Колотить? Как это колотить? – не понял Зыков.

– Как? Обыкновенно. Колотит его, понимаешь? Припадочный он. Эпилептик.

– Эпилептик? Что значит – эпилептик? – не веря своим ушам, переспросил Денис. – Эпилептикам ведь категорически запрещается водить машину. Им даже права не выдают.

– Скажешь тоже – права не выдают! – хохотнула Лида. – А майор Зюзин на что? Он тебе за четыреста долларов права не что эпилептику – крокодилу выпишет. Водила – это тебе не лоточник. Зарплата у них маленькая. На такую работу одни алкоголики и эпилептики идут.

– О Господи, – вжимаясь в спинку сиденья, с ужасом пробормотал Зыков.

– Да ты не дрейфь, парень! Расслабься! – обняла его за шею лоточница.

 
Смотри, неужто тормозит,
Да чтоб он сгинул, паразит,
Наверно, кушать хочет, змей,
У них зарплата сто рублей…
 

– Ну вот, накаркала, – сдавленным голосом прохрипел Зомби.

Руки водителя заплясали на руле, плечи затряслись, голова заходила ходуном, с дрожащей отвисшей челюсти капала слюна.

Грузовик, дребезжа и скрипя, мотался из стороны в сторону, периодически заезжая на полосу встречного движения. Зомби, трясясь и конвульсивно содрогаясь, продолжал крутить руль, непостижимым образом удерживая машину на дороге.

Денис лихорадочно оглядывал кабину, прикидывая, за что бы уцепиться в момент аварии. Ремней безопасности в грузовике не было. В голове мелькали сумбурные обрывки мыслей о предсказании цыганки, о Кате, на которой он уже никогда не женится, о маме, об отце, о карликовом пинчере Сухарике, которому он собирался подарить на день рождения сахарную косточку, о том, что он так и не успел стать знаменитым журналистом, и как нелепо погибать в столь молодом возрасте и в самом расцвете сил…

– Ну вот! Вечно ты так! – накинулась на водителя Лида. – Выбрал время для припадка! Сейчас же пост ГИБДД будет через триста метров!

 
Вон машет палкой, паразит,
А ты не вздумай тормозить,
Нам не в первой от них хилять,
Им нас по жизни не догнать… —
 

заливался магнитофон.

– Наливай, – страшным голосом прохрипел Зомби.

Яростно матерясь, лоточница выхватила из бардачка граненый стакан, сунула руку под сиденье, достала оттуда бутылку «Столичной», отвернула крышку, плеснула водку в стакан и поднесла его к губам водителя.

– Пей быстрей, ирод! – закричала она. – Сто метров до поста осталось!

Желтые прокуренные зубы Зомби выбивали чечетку на толстых стеклянных гранях, водка ручейком лилась по подбородку, булькала в глотке.

К удивлению Дениса, конвульсии стихали, руки водителя, хоть и продолжали мелко дрожать, но уже крепко держали руль, нижняя челюсть вернулась на место, а голова приняла вертикальное положение.

– Уф-ф! – с облегчением вздохнула Лида. – Успели-таки.

Возле поста ГИБДД стоял темно-синий «вольво» Паши Зюзина. Сам майор беседовал о чем-то с дежурящим у будки «гиббоном».

Узнав знакомый грузовичок апокалиптического магазинчика, Зюзин помахал ему рукой.

Навалившись на Дениса пышной тяжелой грудью, лоточница высунула в окно голову и руку.

– Привет родной милиции! – махая майору в ответ, радостно заорала она.

Вдыхая исходящий от Лидиных подмышек ядреный запах пота, приправленный пряным ароматом дорогих французских духов, Зыков блаженно вытянул ноги и расслабился, наслаждаясь ни с чем не сравнимым ощущением возвращения к жизни.

– Ну что, журналист, сдрейфил? – подмигнула ему лоточница, усаживаясь на место.

– И часто с ним такое бывает? – поинтересовался Денис.

– Да нет, не часто. Пару раз в неделю, не больше, – успокоила его Лида. Главное – не бери в голову. Это как с парашютом прыгать: в первый раз страшно, а потом вроде и в кайф. Ты с парашютом-то прыгал?

– Нет, – покачал головой Зыков. – Я в армии не служил.

– Совсем жизни не нюхал, бедняжка, – пожалела его лоточница. – Ну ничего. У тебя еще все впереди.

– Твою мать! – внимательно осмотревшись вокруг, выругалась лоточница Лида. – Вот ведь влипли!

– А что случилось? – не понял Денис.

Он покрутил головой, оглядывая бурлящие просторы Новоперелыгинского рынка, но ничего странного или подозрительного не заметил.

– Накрылась торговля, вот что! Надо линять отсюда, пока не поздно.

– А может, пронесет? – понадеялся Зомби.

– Не пронесет, – покачала головой лоточница. – Менты две машины пригнали и вид у них больно довольный. Деньги, падлы, чуют.

– А что, менты проверку на рынке будут устраивать? – заинтересовался Зыков. – У нас же вроде все в порядке с документами.

Водитель-эпилептик жалостно посмотрел на него.

– Откуда только ты такой взялся? Из инкубатора, что ли? – удивился он.

– С факультета журналистики, – ухмыльнулась Лида. – Ничего, скоро наберется опыта. Может, отъедем в сторонку от греха подальше и дадим парнишке посмотреть, как легавые деньги зарабатывают?

– А че, я против что ли? Пусть жизни поучится, а мы пока расслабимся, пивка попьем. Ты оставайся с ним, а я за угол машину отгоню.

– Так что все-таки происходит? – спросил Денис.

– Охота на черных готовится. Знаешь, как загонщики работают? Окружают зверя и гонят его стрелков. Только в данном случае загонщикам больше, чем стрелкам достается.

– Черные – это кавказцы? – уточнил Зыков. – А загонщики – менты?

– В основном кавказцы, кто ж еще. У них нет регистрации, то есть торгуют они на рынке незаконно, давая на лапу дирекции, мафии и местным легавым. Периодически ОМОН устраивает татаро-монгольское нашествие – шерстит рынки, собирая дань, и вот тогда черным приходится туго. Менты обычно заранее знают, когда приедет ОМОН, но не предупреждают об этом продавцов. Во время облавы легавые превращаются в стрелков, на которых гонят черных загонщики-омоновцы. А вот и ОМОН пожаловал. Ай да я! Прямо как в воду глядела. Смотри.

У выходов с рынка, перекрывая их, одновременно затормозили три крытых грузовика, из кузовов которых посыпались упакованные в маски и камуфлягу бойцы ОМОНа, безликие, как головастики и похожие друг на друга, как однояйцовые близнецы. Их было не меньше сотни. В мгновение ока окружив рынок и перекрыв все возможные пути к бегству, омоновцы двинулись по рядам.

Денис с любопытством наблюдал, как напоминающие вспугнутых ворон кавказцы, тревожно горланя, в панике несутся к машинам ментов.

– Что они делают? – спросил журналист.

– Умоляют легавых, чтобы те их арестовали. За арест черные платят по двадцать долларов.

– Умоляют, чтобы их арестовали? – изумился Зыков. – Да еще платят за это? Но почему?

– Да потому что эти менты – свои. Они не будут бить. Подержат для вида пару часов в отделении – и отпустят дальше торговать. С ОМОНом же не договоришься.

Надежно скрытые под своей устрашающей униформой бойцы ОМОНа не носили даже наручных часов. У черных не должно быть ни единого шанса опознать их. После того, как одного члена отряда кавказская мафия вычислила по часам и зверски убила после мучительных многочасовых пыток, омоновцы стали особенно осторожны. Обращаясь к кому-либо из своих, они никогда не использовали настоящие имена, называя друг друга «Степанами», вероятно в честь любимца советских детей дяди Степы-милиционера.

Впереди стремительно двигались более рослые и крупные бойцы. Они отбирали у не успевших добежать до ментов черных торговцев деньги, вырывая пачки купюр вместе с карманами. Деньги они швыряли на пол, чтобы не тратить драгоценные секунды, пряча их. Более мелкие и хлипкие омоновцы ловко подхватывали деньги с пола и складывали их в мешки.

После быстрого предварительного шмона черных, подгоняя дубинками, согнали к подогнанному к рынку автобусу с зашторенными окнами и выстроили в очередь. Бойцы ОМОНа вталкивали в переднюю дверь очередного кавказца, шторки колыхались от ударов, слышались приглушенные крики и мат, и наконец черный, на сей раз тщательнейшим образом обысканный и теперь уж точно обобранный до нитки, получив смачный пинок под зад, пулей вылетал в заднюю дверь.

– Кошмар какой-то, – пробормотал слегка побледневший Денис. – Это же настоящее зверство. Как же так можно?

Лоточница Лида снисходительно потрепала его по щеке.

– Ты, мальчик, зверства еще не видел, – усмехнулась она. – Это, дорогой мой, не зверство, это жизнь. В природе как устроено? Все друг друга едят, все за жратву, территорию и баб дерутся. Сильные бьют морду слабым, хилые не выдерживают и подыхают. Так Бог устроил, не мы. Эта кавказская шушера прекрасно знает, на что идет, но ведь лезет на наши рынки, да еще незаконно, без регистрации. Никто не заставляет черных это делать, но так они зарабатывают на жизнь. Кушать-то все хотят. Идеями о добре и справедливости сыт не будешь.

ОМОН по-своему деньги зашибает. Он ведь тоже кушать хочет. Хотят кушать все – менты, бандиты, политики, народ, но на всех не хватает, манна небесная сверху не сыплется, вот люди и рвут глотку ближнему своему, чтобы намазывать каждый день свой большой и вкусный бутерброд толстым слоем масла.

Это вы, умники университетские, напридумывали теорий о том, как все должно быть по честности и справедливости. Рыночная экономика, видите ли, вам потребовалась, гласность, свобода, демократия. Только теории хорошо было изобретать до тех пор, пока государство, которое вы крыли матом за отсутствие свободы, вас поило, кормило и обеспечивало бесплатными квартирами, образованием и медициной.

Пришла перестройка – и вот вам, пожалуйста, вожделенная свобода, но лафа-то кончилась. Больше за пустой треп и просиживание штанов на стуле деньги не платят. И где теперь твоя интеллигенция с ее теориями, годящимися только на то, чтобы подтереть ими зад? Спекулирует на рынках, бензин ворует на бензоколонках, а то и бежит за границу, чтобы в Израиле улицы подметать или, пуская сопли от разочарования, трахаться на улицах в Америке с незнакомыми бандюганами-неграми, как Эдичка Лимонов.

Ты-то сам чем занимаешься? С лотка торгуешь. А почему? Потому что кушать хочешь. Только тебе повезло, что ходишь под Психозом и под ментами, иначе сейчас, может быть, тебя бы обрабатывали эти парни в автобусе. А так – смотри что получается: ты, интеллигент яйцеголовый, не имеющий понятия о жизни, торгуешь, хорошие бабки получаешь, и никто тебя пальцем тронуть не смеет, а заодно, зарабатывая сам, ты помогаешь намазать маслом бутерброд ментам и Психозу. Все довольны, все счастливы. Чем тебе не утопический социализм?

– Да уж, действительно утопический, – вздохнул журналист. – От слова утопиться.

– Что-то ты, парень, совсем скис, – сочувственно посмотрела на него Лида. – Черных, что ли, пожалел? Зря. Не стоят они того. Попадись ты им в лапы, уж они-то тебя не пожалеют. Слышал, небось, что они вытворяют с заложниками? Крадут людей и в рабство их обращают. У нас лоточник был, Чечню прошел, так он такое рассказывал – волосы дыбом вставали. Ладно. Посмотрели – и хватит. Здесь теперь нормальной торговли до вечера не будет. Вернемся обратно в магазин, спросим Регинку, на какую точку ехать.

Развалившийся на водительском сиденье Зомби, поджидая их, с наслаждением потягивал пиво.

Лида и Денис заняли свои места, шофер выбросил пустую бутылку в окно и завел мотор.

Лоточница, порывшись в бардачке, вытащила кассету с изображением хищной сексуальной брюнетки. Взметнувшиеся вверх под порывом ветра волосы певицы были угольно-черными, длинными и блестящими, как вороново крыло.

Заменив запись в магнитофоне, Лида нажала на кнопку воспроизведения. Кабину заполнил хрипловатый и страстный голос Лады Воронец.

– Дай-ка посмотреть! – попросил Зыков, забирая у лоточницы футляр от кассеты.

– Что, нравится? – усмехнулась Лида.

– Красивая, – рассеянно кивнул головой журналист, впившийся взглядом в волосы певицы. Они были примерно такой же длины, как волос, обнаруженный на трупе Лолиты.

– У нее дом в Рузаевке, – сообщила лоточница с таким видом, словно в этом была ее личная заслуга. – На Голубиной улице. Пару раз даже к нам в магазин заходила. Может, как-нибудь познакомишься с ней, а то и автограф попросишь.

– Серьезно? Воронец живет в Рузаевке?

– А ты не знал? Странно. Я-то думала, что журналисты все знают о знаменитостях.

– Не обязательно. Это зависит от специализации. Меня, например, больше интересует политика, чем шоу-бизнес. Кроме того, я никогда не был поклонником Лады Воронец. Так, видел несколько клипов по телевидению – вот и все.

– А я вот от нее просто балдею, – восторженно сообщила Лида. – Хотя раньше она лучше была. До того, как начала петь всю эту муру о пытках, крови и смерти. Милая такая была девочка из провинции, волосики рыженькие, голосок тоненький, песни лирические, о первой любви. Романтичная была, нежная. А во что превратилась? Волосы перекрасила, хрипит, как неопохмелившийся алкаш, но что-то в ней есть, душу своими песнями наружу выворачивает, до кишок пробирает, прямо как хорошая самогонка.

– Значит, она красит волосы? – задумчиво пробормотал Зыков.

– Конечно, красит, – рассмеялась лоточница. – А кто их сейчас не красит? А еще говорят, сектантка она какая-то. Сначала лесбиянкой заделалась, а потом еще и в секту подалась. Наркотики нюхает. Обидно. Такой талант, слава, денег некуда девать, а чем занимается. Угробит она себя, как пить дать.

Грузовик съехал с кольцевой дороги, завернул под арку и оказался на территории Рузаевки.

– Затормози-ка здесь, – попросил шофера Денис. – Я на пару минут заскочу на собачью площадку, а потом сразу побегу в магазин.

– Да ты особо не торопись, – подмигнула ему Лида. – Глеб говорил, невеста у тебя там. Любовь – это дело святое.

– Ты все-таки хочешь, чтобы я принимала участие в съемке порнофильма? – возмущенно произнесла Катя. – Даже не надейся! К твоему сведению, я дрессирую собак, а не организую им оргии с певицами-лесбиянками.

– Ты не понимаешь. – Денис понизил голос, и, взяв девушку за локоть, отвел ее подальше от группы. – Мне необходимо получить волос Лады Воронец.

– Волос? Ты что, приворожить ее решил? Может, обойдешься автографом?

– Мне не до шуток, – покачал головой Денис. – Не исключено, что это Воронец убила генерала Красномырдикова.

– Воронец? С чего ты взял? Зачем ей это делать?

Зыков огляделся вокруг и, убедившись, что их никто не подслушивает, изложил ей свою версию.

– И ты подозреваешь Ладу только потому, что на кошке был обнаружен длинный черный волос, коричневый у корня? Но это же бред!

– Не бред, а интуиция, – возразил Денис. – Ходят слухи, что Лада – наркоманка и вдобавок состоит в какой-то секте. Убийство кошки – как раз в духе сектантов. Все совпадает. Генерал мог просто случайно подвернуться под руку во время выполнения ритуала.

– Я тоже слышала, что Воронец вступила в какую-то секту, – сказала Катя. – Вроде бы в ней состоят феминистки-лесбиянки, поклоняющиеся крысе, как символу сатаны. Если это действительно был ритуал сатанистов, то не удивительно, что его решили провести около магазина с номером 666. Только странно как-то все это. Одно дело – кошку прикончить, а совсем другое – зарубить топором генерала Красномырдикова.

– Конечно, для тебя это странно. Ты же нормальная. Не гоняешься по ночам за кошками с топором. Если бы только я смог достать волос Лады Воронец, можно было бы провести экспертизу и сравнить оба волоса. Тебе нужно только пойти к этому бизнесмену с собакой и встретиться с Ладой, а дрессировать пса вовсе не обязательно. Незаметно выдернешь у певицы один волосок, потом притворишься, что тебе стало плохо и сбежишь. Вот и все. Ну, что тебе стоит?

Серова ненадолго задумалась.

– Надо же, на ловца и зверь бежит, – заметила она, указывая на появившегося в воротах площадки Сергея Ясина. – Это хозяин Адама фон Штрассена. Наверняка пришел, чтобы еще раз попробовать уговорить меня принять участие в съемках. Ладно, так и быть, на этот раз я соглашусь.

– Ты просто замечательная, – обрадовался Зыков.

– Никогда в этом не сомневалась, – усмехнулась Катя.

Когда журналист вернулся в магазин, за прилавком, подменяя Бычкова, стоял Андреич, отпускающий бутылку водки местному пьянице. Пьяница деловито сопел, выгребая из кармана мелочь.

– А где Глеб? – взволнованно спросил Денис.

Ему не терпелось поделиться с продавцом своими соображениями по поводу Лады Воронец.

– В баре, – ответил Андреич. – Моджахед с ребятами заехали пивка попить. Иди, познакомишься с ним. Бандитов, как и ментов, надо знать в лицо.

В «Космосе-2» за сдвинутыми вместе столами сидели крепкие коротко постриженные мужчины. Их было человек десять. Зыков с любопытством разглядывал настоящих живых бандитов. Впрочем, ничего особо бандитского, если не считать татуировок, в их внешности не было. Парни как парни.

– А вот и наш журналист! – помахал ему рукой Глеб. – Присоединяйся к нам. Пивка выпьешь.

Рядом с Бычковым сидел крупный рыжеволосый парень с грубыми чертами лица. В презрительном асимметричном изгибе рта чувствовалась властная жестокость. Глаза смотрели холодно и настороженно.

– Это Моджахед, бывший коллега Колюни Чупруна, – представил бандита Бычков. – Ты о нем уже слышал.

– Здравствуйте. Очень приятно познакомиться, – вежливо сказал Денис.

Бандиты громко расхохотались. Зыков так и не понял, что именно их рассмешило.

– Ну, ты, брат, комик, – изрек Моджахед, поднимаясь из-за стола и хлопая Дениса по плечу. – Бык как раз рассказывал, как ты в магазин водку с ящерицей принес. Как она там называлась? «Я буду жить пять дней»? Дубыч решил, что в ней яд замедленного действия, а все равно выпил. Не пропадать же добру, в самом деле.