Текст книги "Стихотворения. Книга стихов"

Автор книги: Ирина Ратушинская

«Мне сегодня плохо. Милый, не семь же лет...»

 
Мне сегодня плохо. Милый, не семь же лет —
Полувальсом – по бедам, как по воде!
Да, не нашей породе – знаю – себя жалеть,
Но сегодня никто не увидит,
Не вспомнит – где
Улыбаюсь, держусь и в письмах шутки шучу.
Мне сегодня плохо: отпустите меня
Из бессмертия! Пятый угол ищу!
У Владимира колокола звонят —
Не по мне, и не разобрать, по ком!
Я не слышу, я уже далеко.
И по ком в телефон кричат и не спят ночей,
И по ком окаянный взгляд – знаю, знаю чей —
Плавит хор свечей и олифы лоск,
Богородицу доводя до слёз:
– Заступись!
А куда ей, бедной, с дитём —
За других? Своего не сберечь: растёт!
И, беспомощная, плачет – а что ещё?
– Опусти глаза, не мучь! Горячо!
Ну не плачь, голубка, всё, он сейчас уйдёт,
И твои ожоги сбрызнут святой водой,
И твои печали залечат колокола...
Ну, уж ведь легче? Это он не со зла.
Он не будет больше, я напишу: не смей!
Мне совсем не плохо!
И – рожицу на письме.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«По хлебам России бродил довоенный ветер...»

 
По хлебам России бродил довоенный ветер,
А смешной гимназист,
влюблённый во всё на свете,
Изводивший свечи над картами Магеллана,
Подрастал тем временем. Всё по плану
Шло, не так ли, Господи?
Под холодным небом
Бредил всеми землями, путая быль и небыль.
– Апельсинные рощи Сорренто, —
шептал и слушал,
Как чужие слова застилают печалью душу.
– Варвары спустились в долину, —
Он твердил по латыни,
И рвалось, как из плена,
сердце к этой долине.
А когда уездный город Изюм занесло снегами,
Он читал, как рабыни, давя виноград ногами,
Танцевали над чаном
под хохот медных браслетов,
И от этого сохло горло,
как прошлым летом.
Со стены улыбался прадед в литых лосинах,
Бесконечно юный,
но потускневший сильно.
Застеклённый декабрь стоял,
как часы в столовой,
И смотрел,
и ждал,
не говоря ни слова.
А потом весна-замарашка в мокрых чулках —
Тормошила, смеясь, и впадинку у виска
Целовала – и мальчик немел от её насмешек.
Все уроки – кубарем! Все законы – смешаны!
Он сбегал посмотреть ледоход,
и ветер апреля
Выдувал облака соломинкой. Марк Аврелий
Ждал с античным терпеньем,
открыт на той же странице.
Продавали мочёные яблоки. Стыли птицы
В синеглазой бездне, выше колоколов!
И для этой печали уже не хватало слов.
И рука отчизны касалась его волос...
Он как раз дорос до присяги,
когда началось.
Он погиб, как мечтал, в бою,
защищая знамя.
Нам бы знать – за что нас так, Боже?
А мы не знаем.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

Вне лимита

«Есть у нашей совести два оттенка...»

 
Есть у нашей совести два оттенка,
Два молчания, две стороны застенка.
Сколько лет старались забыть! Однако
В алфавите два молчаливых знака:
Мягкий – круглый, родственный и лояльный,
И старинный твёрдый, ныне опальный.
Сколько раз его, гордого, запрещали,
Из машинок выламывали клещами,
Заменяли апострофом, и у слов
Обрубали концы, чтоб ни-ни!
Крылом,
Лебедь стриженный, не зачерпнёшь утра,
Не почувствуешь осенью, что пора,
В холода высот не рванёшь из жил —
Захлебнёшься сном, не узнав, что жил.
И споют тебе колыбельный гимн
Медным горлышком, чтоб на страх другим!
Самиздатский томик – в архивный тлен —
Крысьей лапкой на склизком листать столе,
Мягкой пылью – тише! – стелить шажок,
И – шнурок на вдох: помолчи, дружок!
Помолчи – проси
Не губить – простить,
Помолчи – скажи
Слово – и спаси
Сам себя! Во лжи —
Хочешь? – Воскреси
Униженьем – жизнь!
Ну?! И – хруст в кости.
Но старинной твёрдости взгляд – ответ,
Голубых кровей отражённый свет,
Гул молчания – княжьего – палачу —
Ни полслова!
С телеги – толпе – молчу!
Как суду – ни бровью, так им – ни стон,
Ни холопский – в четыре конца – поклон!
Привыкать ли: с закинутой головой
К эшафоту – под радостный зверий вой,
Чёткой поступью – медленно – по плевкам,
Да по грязной соломе, да по векам;
Не оправдываясь – не пристанет ложь!
Той же смертной дорогой и ты пройдёшь.
И российской совестью – в прорву лет —
Двухголосье молчания грянет вслед.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«А я не знаю, как меня убьют...»

 
А я не знаю, как меня убьют:
Пристрелят ли в начале заварухи —
И я прижму растерянные руки
К дыре, где было сердце.
И сошьют
Мне белую легенду, и примерят,
И нарядят – потом уже, потом,
Когда окончится! Когда сочтут потери,
Протопят каждый уцелевший дом,
И вдруг смутятся, затворяя двери,
И загрустят неведомо о ком.
А может даже раньше – хоть сейчас:
Разденут – и в бетон, в окочененье
Законное! За подписью врача —
В калеки, в смертники – на обученье!
Чтобы не дрогнув – медленно – до дна!
Согласно предписаниям режима!
О, белая легенда! Холодна!
И – с головы до пят – неотторжима!
А может, проще – новостью в письме:
– Ты знаешь... Оказалось... Что ж, мужайся!
Ты сильная...
И удержу ли смех
Над смятыми листками? Как прижаться
Дырой, где было сердце – только что —
К рукам – уже ненужным и неважным?
И дальше – как? За гранью? За чертой
Непреступаемой? Отмеренной? Бумажной?
Ох, только бы не так! Не через вас,
Мои!
Пускай не вы, пускай другие!
Ведь не пощады! Но другую гибель —
Цемент ли, пуля – только не слова!
А впрочем, что я горожу? Не мне —
В друзьях сомненье допустить, в любимом —
Смятенье допустить! Единым «нет» —
Я отметаю допущенье грима
На самых верных душах всей земли,
На самых яростных и самых гордых!
Что, волчий век? Воротишь зверью морду?
Кому кого бояться – знаешь?
Пли!
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

ЗЕМЛЯНИЧНЫЙ ГОРОД

 
В Земляничном городе —
Звонкие окошки,
В Земляничном городе —
Молоко для кошки,
В Земляничном городе —
Пряники с картинками,
Башенки с часами,
Цыганки с корзинками,
Лужи да кораблики,
Финики-бананы,
Гордые вороны,
Мудрые бараны.
Целый вечер – мультики,
Целый день – мороженое,
А по воскресеньям —
И добавки можно!
И уже видали
В Земляничном городе
Выраженье счастья
У лошади на морде!
А ещё там ёжики,
Тигры и медведи!
Купим кучу сахару —
И скорей поедем
В Земляничный город!
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Ни сына не оставивший, ни дома...»

О.М.

 
Ни сына не оставивший, ни дома,
Во вьюгу поднятый среди строки,
Щерблёною дорогою ведомый —
Нелепым дуновением руки,
Бессмертным птичьим взмахом —
Не меня ли
Благословил на этот мёрзлый путь?
И правящему чёрными конями
Я не боюсь в глазницы заглянуть:
Ни странных птиц кружение и трепет,
Ни гул последней облачной черты —
Не преуспеют испугать, раз ты
Уже на берег вышел, чтобы встретить,
И ждёшь у края сумрачной воды.
Я узнаю твой взмах – и рвутся звенья
Бессильных уз, и опадает тлен!
А ты сейчас шагнёшь по неземле —
И руку мне подашь, чтобы забвенье
Не доплеснуло до моих колен.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Неумелая пила, пышные опилки...»

Татьяне Великановой

 
Неумелая пила,
Пышные опилки.
Предосенние дела.
Доживём до ссылки!
Скоро, скоро на этап,
В тёплый свитер – скоро,
А свобода – по пятам
С матерщиной пополам,
Сыском да надзором!
Восемьдесят третий год —
Солью, не хлебами —
Вхруст по косточкам пройдёт,
Переломится вот-вот!
Недорасхлебали.
За ворота, за предел —
С каждой нотой выше!
Тихий ангел отлетел.
Нам судьба накрутит дел —
Дайте только выжить!
Ну, до встречи где-нибудь.
Зэковское счастье —
Улыбнись!
Счастливый путь.
Нету сил прощаться.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Если выйти из вечера прямо в траву...»

 
Если выйти из вечера прямо в траву,
По асфальтовым трещинам —
в сумрак растений,
То исполнится завтра же – и наяву —
Небывалое лето счастливых знамений.
Все приметы – к дождю,
Все дожди – на хлеба,
И у всех почтальонов – хорошие вести.
Всем кузнечикам – петь,
А творцам – погибать
От любви к сотворённым —
красивым, как песни.
И тогда, и тогда —
Опадёт пелена,
И восторженным зреньем —
иначе, чем прежде, —
Недошедшие письма прочтём,
И сполна
Недоживших друзей оправдаем надежды.
И подымем из пепла
Наш радостный дом,
Чтобы встал вдохновенно и неколебимо.
Как мы счастливы будем – когда-то потом!
Как нам нужно дожить!
Ну не нам – так любимым.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Я проеду страною – в конвойной свите...»

Тане и Ване

 
Я проеду страною —
В конвойной свите,
Я измучу людским страданьем глаза,
Я увижу то, что никто не видел —
Но сумею ли рассказать?
Докричу ли, как мы такое можем —
По разлуке, как по водам?
Как становимся мы на мужей похожи —
Взглядом, лбом, уголками рта,
Как мы помним —
до каждой прожилки кожи —
Их, оторванных на года,
Как мы пишем им: «не беда,
Мы с тобою – одно и то же,
Не разнять!»
И звучит в ответ
Твердью кованное «навек» —
То стариннейшее из словес,
За которым – без тени – свет.
Я пройду этапом,
Я всё запомню —
Наизусть – они не смогут отнять!
Как мы дышим —
Каждый вдох вне закона!
Чем мы живы —
До завтрашнего дня.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона...»

 
Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона,
Что сбудется нам?
По какому закону —
Скорлупкой по мёртвым волнам,
Весь в заплатах и шрамах,
На слове – на честном – одном —
Чьей рукою храним наш кораблик,
Наш маленький дом?
Кто из нас доплывёт, догребёт, доживёт —
До других,
Пусть расскажет: мы знали
Касание этой руки.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Дай мне кличку, тюрьма...»

 
Дай мне кличку, тюрьма,
В этот первый апрель,
В этот вечер печали,
С тобой разделённый.
В этот час твоих песен
О зле и добре,
Да любовных признаний,
Да шуток солёных.
У меня отобрали
Друзей и родных,
Крест сорвали с цепочки
И сняли одежду,
А потом сапогами
Лупили под дых,
Выбивая с пристрастьем
Остатки надежды.
Моё имя подшито,
И профиль, и фас —
В нумерованном деле,
Под стражей закона —
Ничего моего!
Так же, как и у вас —
Никого, ничего!
На решётке оконной —
Вот я весь – окрести,
Дай мне имя, тюрьма,
Проводи на этап
Не мальчишку, а зэка,
Чтоб встречала меня
Потеплей Колыма,
Место ссылок и казней
Двадцатого века.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Помню брошенный храм под Москвою...»

 
Помню брошенный храм под Москвою:
Двери настежь, и купол разбит.
И, дитя заслоняя рукою,
Богородица тихо скорбит —
Что у мальчика ножки босые,
А опять впереди холода,
Что так страшно по снегу России —
Навсегда – неизвестно куда —
Отпускать темноглазое чадо,
Чтоб и в этом народе – распять...
– Не бросайте каменья,
не надо!
Неужели опять и опять —
За любовь, за спасенье и чудо,
За открытый бестрепетный взгляд —
Здесь найдётся российский Иуда,
Повторится российский Пилат?
А у нас, у вошедших, —
ни крика,
Ни дыхания —
горло свело:
По её материнскому лику
Процарапаны битым стеклом
Матерщины корявые буквы!
И Младенец глядит, как в расстрел:
– Ожидайте, Я скоро приду к вам!
В вашем северном декабре
Обожжёт Мне лицо, но кровавый
Русский путь Я пройду до конца,
Но спрошу вас – из силы и славы:
Что вы сделали с домом Отца?
И стоим перед Ним изваянно,
По подобию сотворены,
И стучит нам в виски, окаянным,
Ощущение общей вины.
Сколько нам – на крестах и на плахах —
Сквозь пожар материнских тревог —
Очищать от позора и праха
В нас поруганный образ Его?
Сколько нам отмывать эту землю
От насилья и ото лжи?
Внемлешь, Господи? Если внемлешь,
Дай нам силы, чтоб ей служить.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Что ты помнишь о нас, мой печальный...»

 
Что ты помнишь о нас, мой печальный,
Посылая мне лёгкие сны?
Чем ты бредишь пустыми ночами,
Когда стены дыханью тесны?
Вспоминаешь ли первые встречи,
Дальний стан, перекрёстки веков?
Говорит ли неведомой речью
Голубое биенье висков?
Помнишь варваров дикое стадо,
И на гребне последней стены
Мы – последние – держим осаду
И одною стрелой сражены?
Помнишь дерзкий побег на рассвете,
Вдохновенный озноб беглецов,
И кудрявый восточный ветер,
Мне закидывающий лицо?
Я не помню, была ли погоня,
Но, наверно, отстала вдали,
И морские весёлые кони
Донесли нас до тёплой земли.
Помнишь странное синее платье —
И ребёнок под шалью затих...
В этот год исполнялось проклятье,
И кому-то кричали: «Мы – братья!»
А кого-то вздымали на штык...
Как тогда мы друг друга теряли —
В суматохе, в дорожной пыли —
И не знали: на день, навсегда ли?
И опять – узнаёшь ли – нашли!
Через смерть, через годы и годы,
Через новых рождений черты,
Сквозь забвения тёмные воды,
Сквозь решётку шепчу: это ты!
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Вот и снова декабрь...»

 
Вот и снова декабрь
Расстилает холсты,
И узорчатым хрустом
Полны мостовые,
И напрасно хлопочут
Четыре стихии
Уберечь нас от смертной
Его чистоты.
Пустим наши планеты
По прежним кругам —
Видно, белая нам
Выпадает дорога.
Нашу линию жизни
Залижут снега —
Но ещё нам осталось
Пройти эпилогом.
Но, упрямых следов
Оставляя печать,
Подыматься по мёрзлым ступеням
До плахи —
И суровую холодность
Чистой рубахи
Ощутить благодатью
На слабых плечах.
 

1983 ЖХ-285/2 ШИЗО, Мордовия

«И доживу, и выживу, и спросят...»

 
И доживу, и выживу, и спросят:
Как били головою о топчан,
Как приходилось мёрзнуть по ночам,
Как пробивалась молодая проседь...
Но улыбнусь. И что-нибудь сострю.
И отмахнусь от набежавшей тени.
И честь воздам сухому сентябрю,
Который стал моим вторым рожденьем.
И спросят: не болит ли вспоминать,
Не обманувшись лёгкостью наружной.
Но грянут в памяти былые имена —
Прекрасные – как старое оружье.
И расскажу о лучших всей земли,
О самых нежных, но непобедимых:
Как провожали, как на пытку шли,
Как ждали писем от своих любимых.
И спросят: что нам помогало жить,
Когда ни писем, ни вестей – лишь стены,
Да холод камеры, да чушь казённой лжи,
Да тошные посулы за измену.
И расскажу о первой красоте,
Которую увидела в неволе:
Окно в морозе! Ни глазков, ни стен,
И ни решёток, и ни долгой боли —
Лишь синий свет на крохотном стекле,
Витой узор – чудесней не приснится!
Ясней взгляни – и расцветут смелей
Разбойничьи леса, костры и птицы!
И сколько раз бывали холода,
И сколько окон с той поры искрилось —
Но никогда уже не повторилось
Такое буйство радужного льда.
Да и за что бы это мне – сейчас,
И чем бы этот праздник был заслужен?
Такой подарок может быть лишь раз.
А, может быть, один лишь раз и нужен.
 

1983 ЖХ-385/3, Лагерная больница, Мордовия

«Я сижу на полу, прислонясь к батарее...»

 
Я сижу на полу, прислонясь к батарее, —
Южанка, мерзлячка!
От решётки на лампочке
тянутся длинные тени.
Очень холодно.
Хочется сжаться в комок по-цыплячьи.
Молча слушаю ночь,
Подбородок уткнувши в колени.
Тихий гул по трубе.
Может, пустят горячую воду?
Но сомнительно.
Климат ШИЗО. Кайнозойская эра.
Кто скорей отогреет —
Державина твёрдая ода,
Марциала опальный привет
Или бронза Гомера?
Мышка Машка стащила сухарь
И грызёт за парашей.
Двухдюймовый грабитель,
Невиннейший жулик на свете!
За окном суета,
И врывается в камеру нашу —
Только что со свободы —
Декабрьский разбойничий ветер.
Гордость Хельсинкской группы не спит —
По дыханию слышу.
В Пермском лагере тоже не спит
Нарушитель режима.
Где-то в Киеве крутит приёмник
Другой одержимый...
И встаёт Орион,
и проходит от крыши до крыши.
И печальная повесть России
(А может, нам снится?)
Мышку Машку, и нас, и приёмник,
И свет негасимый —
Умещает на чистой, ещё непочатой странице,
Открывая на завтрашний день
Эту долгую зиму.
 

1983 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия

«О чайной ложечке любви...»

Илюше

 
О чайной ложечке любви
Давай грустить, мой друг далёкий!
О том, что бесконечны сроки,
Что так суровы все пророки —
И хоть бы кто благословил!
Мой друг, давай грустить о том,
Как я из марта прибегала.
Ты ждал в дверях.
И в добрый дом
Вводил. А занавес вокзала
Был так нескоро, что цвела
Обломленная наспех ветка —
И в робость воскового света
Каморка тесная плыла.
Давай грустить о том, что мы
Так щедро молоды поныне —
Но нам, рождённым на чужбине
С судьбой скитанья и гордыни, —
Искать ли родины взаймы?
Как онемевший бубенец —
Сердечный спазм.
Сейчас отпустит.
Как впереди бездонно пусто!
Но есть у самой долгой грусти
Одна улыбка под конец.
 

1983 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия

«Вот и стихли крики, Пенелопа...»

 
Вот и стихли крики, Пенелопа,
Покрывало в сторону!
Он вернулся, твой высоколобый,
К сыну и престолу.
К лошадям своим и горожанам,
К ложу из оливы...
Ни разлучница не удержала,
Ни эти, с Олимпа.
Вытер меч, меняя гнев на милость,
Дышит львино...
Раз рука его не усумнилась —
Значит, нет невинных!
Всем злодеям вышло наказанье
От законной власти...
Вот рабыни смоют кровь с мозаик —
И начнётся счастье.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Вот и кончена пляска по синим огням...»

 
Вот и кончена пляска по синим огням,
По калёным орешкам углей.
Вот и роздых оранжевым пылким коням,
А тепло всё смуглей и смуглей.
Оскудевшей ладошкой остатки лови —
Не держи – отпускай на скаку!
Остыванье камина печальней любви,
Обречённей котёнка в снегу.
А когда догорит, отлетит и умрёт,
Как цыганский костёр на песке —
То останется маленький грустный зверёк,
Охвативший колени в тоске.
Что ж, не всё танцевать этой долгой зимой,
Раз никак не кончается год!
И теряется в сумерках тоненький вой,
Унесённый в пустой дымоход.
Что ж, не всё баловаться, свиваясь кольцом,
Да хвостом разводить вензеля...
И хотелось бы года с хорошим концом —
Да остыла под лапкой зола...
Не скули, дурачок, мы газету зажжём —
Всю подшивку – в разбойничий дым!
Хоть и мало тепла – да горит хорошо!
Потанцуем, а там поглядим.
 

1983 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Подумаешь – сгрызли метлу от ступы...»

 
Подумаешь – сгрызли метлу от ступы
И полподметки от сапога!
У нас, драконов, чешутся зубы
По полнолуниям и четвергам!
Ну, скушали грабли – большое дело!
Сожрали осла – велика печаль!
Моя бабуся однажды съела
Министра – и то никто не кричал.
А что мы съели – то съели честно:
Интриги-сплетни нам не с руки.
Уж если что-то чесать – известно,
Что лучше зубы, чем языки.
Нам всё годится: хрум-хрум – и нету!
Вот только было бы, чем запить.
Сжуём и туфельку, и карету,
А Золушку выплюнем – так и быть!
Но, дело имея с людской породой,
Мотайте, мальчики, на усы:
Я дожил до старости тем, что сроду
Не ел их докторской колбасы.
Да, мы жуём, но рискуем сами —
Такая уж наша драконья жисть!
Ох, снова, проклятые, зачесались...
У вас не найдётся, чего погрызть?
 

1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия

МЕДВЕЖЬЯ ПЕСЕНКА

 
Самым мягким лапкам —
Баю-бай!
Самым круглым попкам —
Баю-бай!
Самым толстопузым,
Тёплым и лохматым,
Сонным медвежатам —
Баю-бай!
Как у нас в берлоге
Три бочонка мёду,
Как у наших деток —
Сладенькие лапки...
Первый сон – гречишный,
А второй – цветочный,
А как выйдет месяц —
Липовый приснится.
Соням и сластёнам,
Баловням-задирам,
Медвежовым деткам —
Баюшки под ушко!
 

1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия

«И – в вечерний полёт...»

 
И – в вечерний полёт,
по-ребячьи раскинувши руки,
Словно в бездну,
роняя затылок в крахмальную стынь —
Пронесёмся по снам,
ни в одном не уставшие круге,
В обомлевших ветрах наводя грозовые мосты!
Мы узнаем там тех, кого вспомнить пытались,
но меркла
У границы сознанья прозрачная память веков.
Мы в неё свою жизнь наводили,
как встречное зеркало,
Но глаза ослеплял свет неведомых нам берегов.
В озареньи полёта мы будем бесстрашны и мудры,
И придут к нам крылатые звери с небесных ворот...
А в кого превратимся, ударившись оземь, наутро —
Нам ещё не известно,
и стоит ли знать наперёд?
 

1984 ЖХ-385/3-4, Мордовия

«Таня Осипова, как вы мне надоели!..»

 
Таня Осипова, как вы мне надоели!
Даже здесь – вдвоём:
близнецовый эффект виноват!
Серый ветер гуляет по дощатой нашей постели
И вечерние мыши вышли на променад.
Мы опять в ШИЗО, ох не гладят нас по головке!
Под одной звездой отмерзать ото всех забот.
Ну, на крайний случай – вы в ШИЗО,
а я в голодовке.
Или тот же случай, только наоборот.
Видно, ангелы наши время нашли и место
Спохватиться: где мы болтались врозь,
и они правы.
Где вы были в Москве во время моих наездов?
И где я была, когда в Лефортово – вы?
Двум таким безголосым как же было не спеться?
От судьбы не уйдёшь: раз уж нас не свели свои —
Удружили власти, теперь никуда не деться!
Принесли баланду; возьмите на нас двоих.
 

1984 ЖХ-385/2, ШИЗО, Мордовия

«А в этом году подуло весной...»

 
А в этом году подуло весной
Четвёртого февраля.
И на вспененной лошади вестовой
В нелепом мундире старинных войн
Промчал по мёрзлым полям.
Прокатили мускулы облаков
По всем горизонтам гром,
И запели трубы былых полков
Смертью и серебром.
И по грудь в весне провели коней,
И намокли весной плащи,
А что там могло так странно звенеть,
Мне было не различить.
Но рвануло сердце на этот звон,
И усталость крылом смело.
И это был никакой не сон:
Было уже светло.
 

1984 ЖХ-385/2, ШИЗО, Мордовия

«Лошади мои, лошади!..»

 
Лошади мои, лошади!
По каким боям – гривы по ветру?
Что за бабы плачут у повода?
Что за пули ждут своей очереди?
Серые мои, рыжие!
По каким холстам – лёгкой поступью?
Из каких веков, мои поздние?
Из каких переделок выжили?
Небывалые мои, гордые!
Не косите свои агатовые!
Уходя, не надо оглядываться.
Лишь копыта в небо – аккордами.
 

1984 ЖХ-385/2, ШИЗО, Мордовия

«Нарядили в тяжёлое платье...»

 
Нарядили в тяжёлое платье,
И прекрасною дамой назвали,
И писали с неё Божью матерь,
И клинки на турнирах ломали.
И венцы ей сплетали из лилий,
И потом объявили святой.
И отпели, и похоронили —
А она и не знала, за что.
 

1984 ЖХ-385/2 ШИЗО, Мордовия

«Сойдём с ума печальною весной...»

 
Сойдём с ума печальною весной,
Когда снега вздыхают об апреле,
Когда уже грозит подрыв основ
Сугробам; и камины догорели,
Когда стоит над нами Орион,
Но наплывают странные созвездья,
Когда из мира не приходят вести,
Но он такой душою одарён,
Что прорывается в молчание утрат —
С ума сойти!
Какого ветра милость?
Вот так проснёшься как-нибудь с утра —
И всё исполнится,
Как только что приснилось.
 

1984 ЖХ-385/3, Лагерная больница, Мордовия