Текст книги "Стихотворения. Книга стихов"

Автор книги: Ирина Ратушинская

«Пастушья звезда...»

 
Пастушья звезда —
Как по-учёному звать —
Я не знаю.
Святая вода
Пала росою, и ранняя стая —
Над головой, и зелёное небо —
Над стаей,
И мной, и коровами.
Плакать нелепо.
Пальцы примёрзли к ладам.
Час до рассвета.
Господи, хочешь – отдам
Дудку – за это?
 

1987 Чикаго

ОТЦАМ

 
Видишь, папа, мальчик образумился:
Он старается у верстака.
Всё точнее тонкая рука.
Он способный. Трудится до сумерек:
Видно, чувствует свою вину.
Ох уж этот переходный возраст!
Ты простишь его ребячий возглас:
– Мой Отец – во храме!
И жену
Ты простишь за бредни, что внушала:
Ведь сама девчонка, хоть и мать.
Что с неё возьмёшь —
Она не знала,
Как легко ребёнка потерять!
Ты забудешь знойный пыльный город,
Где, сбиваясь с ног, искал мальца.
А припомнишь так ещё не скоро!
Мальчику двенадцать.
До конца —
Больше двадцати. Ещё науку
Превзойдёт нехитрую твою
До того, как плотницкую руку —
Нецелованную —
В крест вобьют.
 

1987 Чикаго

«Гавриил печален с иконы...»

 
Гавриил печален с иконы,
Очи чёрным обведены.
Сколько лет ему слышны стоны
И упрёки моей страны!
Не светите ему лампаду,
Чтобы горе было видней!
Ничего объяснять не надо.
Посмотрите: ему больней.
Мы любви ещё не умеем,
Только страх сильны превозмочь.
Это с нашим лукавым змеем
Всей бессонницей бьётся ночь.
Но рассветным холстом суровым
Свят решёточный переплёт.
Сколько лет нам терзаться словом —
Тем, что ищем век напролёт?
 

1987 Чикаго

«Идёт человек по снегу...»

 
Идёт человек по снегу,
Время дня не дано,
Как и номер года и века.
Сереет, но не темно.
У него под рубахой свиток
Или, может, стопка листков,
Что с эпохой ещё не квиты.
Идти ему далеко.
О, слово – ещё не дело,
Но гончие входят в раж...
Чернеют следы на белом.
Один экземпляр – тираж.
 

1987 Чикаго

«Вы знаете: друзья не все уходят...»

 
Вы знаете: друзья не все уходят.
Любимые не все в беде бросают.
Не все печали вечно колобродят:
Иные поболят и угасают.
Вы знаете, какое будет счастье
Чуть позже, но ещё на вашей жизни!
Так рвите душу – вдребезги, на части,
Прислушиваясь к чуждой укоризне!
 

1987 Чикаго

«Я проиграю лошадь – безнадежно...»

 
Я проиграю лошадь – безнадежно.
Как всё проигрывала в безнадежном споре:
Несбыточные вещи, и одежды,
И псов, и лошадей... лишь бы не море!
На море я не спорила ни разу:
Уж лучше на себя, и с потрохами —
Цыганкой защищённую от сглазу,
С ребячеством, слезами и стихами.
Всё проиграю – только бы не море!
Пусть ни коня и ни меня —
Волною
Оно смеётся в равном разговоре —
С другой девчонкой. Вовсе не со мною.
 

1987 Чикаго

«Что такое – «менталитет»?..»

А.И. Солженицыну

 
Что такое – «менталитет»?
Это значит: сыт и одет
Никогда тебя не поймёт,
Хоть гори весь век напролёт.
Что такое – «страна рабов»?
Это значит – в твою любовь
Ни одна душа, ни одна...
Кроме русского пацана.
 

1987 Чикаго

«Пошли меня, Боже, в морские коньки...»

 
Пошли меня, Боже, в морские коньки
И дай мне осанку дракона,
Ребристую шкуру, шипы-плавники,
И море – судьбой вместо трона.
Умножь беззаботное племя моё,
Храни жеребят и кобылок,
Волнуй ненадёжное наше жильё,
Чтоб страшно и весело было!
Пусть море чернеет, гремит и встаёт
Стеной меж собою и сводом!
Я вспомню забытое имя Твоё —
Лишь только даруй мне свободу!
Да будет зелёная плотная соль
Мне вместо дворца и темницы...
Шаги.
Я смогу умереть как король.
Но я не хотел им родиться!
 

1988 Итака

«Так просто, так просто создать нашу землю...»

 
Так просто, так просто создать нашу землю:
Пускай она странных сердец не приемлет —
 
 
Но в колоб тугой закатать, да покруче,
А то что осталась – пустить бы на тучи
 
 
Немыслимых форм, сумасшедших изгибов —
Чтоб помнились мальчикам, грянув и сгинув.
 
 
Да зябких ракит подпустить наважденье,
Да льдам обозначить ночное движенье,
 
 
Да перечной россыпью птиц – на полсвода,
Да детского плача, да смутного года.
 

1988 Чикаго

МОЛИТВА

 
Все умеют плакать,
А радоваться – одна.
Богородице-дево, радуйся, не оставь!
Круче всей морей твоя судьба солона —
Так помилуй нас: научи улыбке уста.
Научи нас радости,
Непутёвых чад,
Как учила Сына ходить по твоей земле.
Мы теперь на ней себе устроили ад;
Научи не сбиться с пути в обозлённой мгле!
Погасила твои лампады моя страна...
Видишь, как нам души судорогой свело!
Всё страшней – суды,
а заботишься ты одна —
Из поруганных риз —
Чтобы нам, дуракам, светло.
Ты одна умеешь – кого же ещё просить —
Отворять врата любовью, а не ключом.
Разожми нам сердца,
Чтобы смели её вместить,
Как умела разжать младенческий кулачок.
 

1988 Чикаго

«Заседлайте мне лошадку...»

 
Заседлайте мне лошадку —
да по кругу, да по кругу,
Натяните надо мною
пёстрый ситец расписной!
Да шарманку, да скорее,
да в погоню друг за другом:
Лебедь белая за мною,
чёрный конь передо мной!
Если точно-точно в полдень,
да на самой нужной ноте,
Да на самом развороте
взять покрепче удила —
То сорвёшься прямо в небо,
ощутив уже в полёте,
Как лошадка распускает
за тобою два крыла.
Вот сейчас – айда, лошадка!
Полетели! полетели!
До чего же всё на свете
сверху видно хорошо!
Выше, круче, голубее!
Вот – за облако задели...
До свиданья, мама-папа:
я вернусь уже большой.
 

1988 Чикаго

«Она была стройна...»

 
Она была стройна,
Зимой ходила с муфтой
И никому детей не родила.
Поэты ей писали:
«Ах ты – ух ты!»
И отмечали, что была бела,
И странно повела себя при встрече,
И обронила шпильку из волос,
И шёлк шумел – особенно под вечер;
Но слова не сказала на вопрос
Естественный,
Но не была печальна,
Когда положено:
Смеялась невпопад.
А если хором улицы кричали —
Опять была со временем не в лад.
И сгинула —
Ещё тогда, в двадцатых.
И ни креста, и ни родни: была!
Но не оставила —
Ни строчек на рассаду,
Ни длинного окурка,
Ни весла
Для «девушки с веслом».
И умыкнулась —
Непойманной! Ни логика, ни долг...
А сознающих долг – остался полк.
Куда же эта?
Где она проснулась?
Не нам гадать, смотря на облака,
Не нам судить, рождённым под капустой...
Потеря – ей же ей! – невелика.
Ведь пользы – ни на грош.
А всё же грустно.
 

1988 Чикаго

«Возьмёмте Моцарта с собой...»

Олегу Геращенко в опале.

 
Возьмёмте Моцарта с собой
Во многомильную дорогу,
Простого счастия залогом
Возьмёмте Моцарта с собой!
 
 
Не надо вещи паковать:
Они истлеют под дождями,
И повстречавшиеся с нами
Друзья не будут узнавать.
 
 
Нам будет ветер как огонь,
Колодец будет как награда,
И скудных сумерек прохлада —
Как доброй мачехи ладонь.
 
 
Возьмёмте Моцарта с собой:
Всё остальное будет лишним.
Ведь мы за скрипкой не услышим,
Когда нам протрубят отбой.
 

1988 Чикаго

«Как по матушке по Волге...»

36-му лагерю особого режима, живому и убиенному.

 
– Как по матушке по Волге
Все княжны перевелись,
Как на матушке осине
Шестипалый вырос лист,
Да как батюшка скончался —
На кресте всея, всея...
 
 
– Сдохни, птаха-канарейка,
Подколодная змея —
Фиоле-то-вая!
 
 
– Как пошли наши ребята
На планету Колыму,
Порубили лес на щепки:
Не достанься никому!
Щепки – в пепел, да по ветру —
Забубенна голова!
Как дубинушка ни ухни —
Переделает сова
На сво-и сло-ва:
 
 
– Рас-ту-да,
Горе – не беда,
Мельница – по косточкам,
А в мельнице – вода...
Жер-но-ва,
Сдюжишь – чёрта с два...
Птаха-канареечка,
Ты ещё жива?!
Золочёна клеточка,
Зёрнышки-корма...
Спи спокойно, деточка,
Не сходи с ума!
 
 
– Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан:
В кумаче-рубашечке
Веселится, пьян
Да на Лобном месте —
Кну-то-бой...
Дай ты мне, невесте,
Голубой покой!
Дай мне, канарейке,
Берёзовый крест —
Бабы в телогрейках —
С молитвой и без —
Поревут-поплачут
Надо мной...
Золотой калачик —
Не достать рукой —
Встанет над острогом
В тёмну ночь...
 
 
– Спой нам на дорогу,
Материна дочь!
 
 
– Как по матушке по Волге —
Струги белые...
Как на батюшке Урале —
Поседелые...
Мужики мои, жаленные, болезные!
Да под самым топором,
Да под лезвием:
Не юродивые,
Не солдатушки...
Без креста, под номерами —
Ребятушки...
Ой мальчишечки мои, ой весёлые!
Частоколами,
Протоколами —
Захороненные вживе —
Лишь бы мать жива!
На помятой да на ксиве —
Непонятные слова:
– За пра-ва...
 

1988 Чикаго

«Так серьёзно – как ребёнок снизу: во все глаза...»

 
Так серьёзно —
как ребёнок снизу: во все глаза!
Так морозно —
как этапный путь: никогда в назад!
Так смертельно —
как рубаху надеть перед тем, как лечь!
Огнестрельно
(Это значит – насквозь)
проникнет речь:
От бессонной матери, что встаёт на рёв,
Отговаривая ото страшных снов,
От безногого, порубленного войной
(Непонятны слова, но понятен вой),
Ото школьной доски под сухим мелком,
От угрюмой очереди за молоком —
До печёнок!
До мозга (кажись, спинной) —
Проникает, и властвует надо мной.
И уже не отпустит,
И я её
Не пущу в заморское забытьё:
Проросли (и я сквозь неё – трава),
Прикипели (татарским свинцом – в слова:
– Дайте крест!
И – хрип. И глазницы – ввысь.)
И уже не разнимут казённым «брысь!»
Лютой мукой плачено за любовь,
И не страшно банальнейшей рифмы «кровь»
Я – твоё дитя —
Незаконное,
Бесцензурное,
Заоконное,
На крыльцо в кожухе положенное,
Сытым змеем спьяна недожранное —
Присягаю —
От порванных вещих струн
До бухого мата на том ветру,
Что продул до косточек, на твоём:
Выживать – вдвоём,
Подыхать – вдвоём
Обрекаю себя – да твоим крестом!
И стою на том.
И паду – на том.
 

1988 Чикаго

«Шесть тысяч – и свидетели берёзы...»

(перевод с украинского, автор – Микола Руденко)

 
Шесть тысяч – и свидетели берёзы —
Расстрелянных и взятых на ножи...
Про молодых черниц святые слёзы
Хоть ты, лесная глина, расскажи!
Они кричали в тучи грозовые
Про Страшный Суд, разорваны в клочки.
И долго находили неживые
Предметы: крестики и башмачки
На этом месте. А мордвин, плетущий
Колючую ограду, был тогда
Курносым пацаном... Живи, живущий!
Но помни перед Богом те года.
 

1988 Чикаго

Птичьи темы

«Взрослым ангелам нужно терпенье...»

 
Взрослым ангелам нужно терпенье:
И у них там своя малышня.
Соберёшься лететь с порученьем —
Так и плачут: – Возьмите меня!
 
 
Объясняешь: там боль и ненастье,
Там война и чужая вина,
Там так трудно мечтают о счастье —
Том, что тут вам навеки – сполна!
 
 
Но глядят убеждённо и свято:
– Мы большие... Возьмите сейчас!
Мы слыхали: зовут из кроваток
Те, что очень похожи на нас!
 
 
И потом, вечерами, по-детски
Повторяют земные слова:
– Как зовут то созвездье?
– Донецком.
– А вон то, что побольше?
– Москва.
 

1988 Чикаго

«Радуйся, дикий мой сокол...»

 
Радуйся, дикий мой сокол:
Нам день для охоты,
Радуйся, дикий мой конь:
Позабудь про узду.
По июньским холмам
Пронесёмся мы бегом и лётом,
А под вечер Господь
Нам затеплит большую звезду.
Приютивших нас на ночь
Мы щедро одарим добычей,
Разбудившую девушку
Звонким одарим кольцом...
Улыбнись, моя радость,
Услышав, как соколы кличут!
Если сына родишь —
Извести меня первым гонцом.
 

1988 Ньюкастл

«Добрый вечер, мой мальчик...»

 
Добрый вечер, мой мальчик.
Ты снова один,
Рвёшь бумагу неловким пером.
Фонари усложняют узоры гардин.
Лупит в окна зима, как погром.
И до судорог ясно, что чушь на листе,
И по-детски заманчива смерть.
Только там, в погремушечной пустоте,
Бьются зёрна о круглую твердь.
Не сейчас тебе встать,
И погибнуть не тут
Вам с пером, неразлучным двоим.
Эти зёрна, мой мальчик, ещё прорастут
Сквозь невзрослые рёбра твои.
 

1988 Лондон

«Ах, железный сентябрь!..»

 
Ах, железный сентябрь!
Дети – в школу,
Яблоки – на винный завод,
А тебя – в тюрьму.
Небо скинуло звёзды
И нынче голо.
Особенно пусто утром:
Поровну. Никому.
Особенно гол металл:
Куда там нудистам!
Но стократ срамней,
когда он чем-то прикрыт.
На прогулке (руки назад!) —
Вороний диспут:
Допустимо ли вольной пташке
Жрать из корыт
Человечьего зоопарка?
Они как сетка
В жёстком воздухе, и от них черно.
Облетают мудрые перья, легко и метко.
Ни одно не упало белое.
Ни одно.
Ах, весёлый сентябрь!
Бесшабашность
Полуптичьих костей:
Держись, молодая голь!
Слушай, выкормыш-век,
как часы на башне
Отмеряют пайку небес:
– Соль.
– Хлеб.
– Соль.
 

1988 Лондон

«Белый ворон, белый ворон...»

 
Белый ворон, белый ворон,
Что ты крутишь надо мной?
Ты же знаешь, что не скоро
Белой пропасти земной
За утраченного братца,
На исходе черна дня —
Отворяться,
Отворяться,
Отворяться для меня!
Белый ворон, что ты лезешь
На развилки без дорог?
Указатели – в железе,
Хоть бы лапы поберёг!
Видишь – чёрные седины
Правят веком под конвой?
Серединой,
Серединой
Пролети, пока живой.
Ах ты, чокнутая птица!
Не отстанет, хоть кричи...
И не спится,
И не снится,
И не плачется в ночи.
Белый ворон, ты упрямый:
Раньше всех пришёл ко мне —
Декабрями,
Декабрями,
Чёрным бликом на окне.
Так не бейся на пороге,
Сядь на левое плечо.
– Что ж, тепло ль тебе в остроге?
– Где ты греешь – горячо!
 

1988 Лондон

«За блаженные вопли цикады...»

 
За блаженные вопли цикады,
За упорство калёных кремней —
Наши души вернутся в Элладу
Для прощального круга над ней.
На исходе оборванной пряжи,
Сдавши глине дыханье и вес,
Все леса и скалистые кряжи
Мы увидим с горячих небес.
А тогда засмеёмся счастливо,
И возница коней охлестнёт.
Перекрученной веткой олива
Нам небрежно по ветру плеснёт.
 

1988 Скиатос

«Птичьи темы, вы мучили, не умея...»

 
Птичьи темы, вы мучили, не умея
Отогреть назад, когда отравят мотив,
Так и шли за вами в небо, немея,
Не успев последней строки, но её простив.
 
 
Птичьи темы, вы свыше роняли перья,
Чтобы ранить листы: за тысячи лет кровят!
И по всем колыбелям да каторгам шли поверья,
Что нашедший вовек несчастен будет и свят.
 
 
И корились вам, порой ребячьи бунтуя,
И кидались на рельсы века, как на ножи.
Не на вас ли парады побед буксуют?
Не от вас ли мрут, уже не умея лжи?
 
 
Нет на вас ни кодексов, ни презумпций.
Всех восточных зверств провокаторы – соловьи...
Лишь одно вы честно дали своим безумцам:
Привилегию, что их порешат – свои.
 

1988 Лондон

«Кого в степи настигли вскачь...»

 
Кого в степи настигли вскачь,
Кого казнят на площади...
Святая Дева, ты не плачь.
Ты наших женщин пощади.
 
 
Ты помоги рожать мальцов,
Дай молока в пустую грудь.
Они сочтутся за отцов.
Когда-нибудь. Когда-нибудь.
 
 
Кто – из обугленных бойниц,
Кто – из-под каменной пыли...
Ты изо всех небесных птиц
Нам белых аистов пошли.
 
 
И помоги, чтоб встали те,
Кому в назначенном «потом»
Тебе в последней простоте
Шептать слова разбитым ртом.
 
 
Святая Дева, ты не плачь.
Ты наших женщин сохрани.
Пусть нам – застенок и палач,
А продолжают нас они.
 
 
Дай им поднять таких сынов,
Чтобы – глаза в глаза – как мы.
Убереги от страшных снов,
От мора, глада и тюрьмы,
 
 
Пока младенцы, а когда
Подымут головы – забудь
Бойцов – до Страшного Суда,
Но матерям наполни грудь.
 

1988 Лондон

«Гроза прошла, и дали вылет...»

 
Гроза прошла, и дали вылет,
На этот раз в один конец —
В сей непросохший, как птенец,
Отмытый свет, где спросят: – Вы ли?
Была ль дорога вам легка
И нет ли на душе печали?
Какого цвета облака
С той стороны, где вы молчали?
 

1989 Париж

«Улетай, мой белый, лети!..»

 
Улетай, мой белый, лети!
Я тяжёлый, а ты лети!
Десять раз собьёшься с пути —
И тебя уже не найти.
Улетай!
Оставляй
И меня, и магнитное поле, и ветер,
И поля, и моря, что бывают на свете —
Забывай!
Покидай!
Уходи, не спросясь, на другую планету —
В синий рай,
В птичий грай,
В темны заросли бересклета —
Улетай, раз уж я не могу
(Потому что я лгу,
Как учили ремнём и обидой).
Потеряйся скорее из виду —
Где локаторам не достать,
Где другие – тебе под стать,
Где не надо в школе стараться,
Где не надо – чёрным по белому...
Аист мой, из бумаги сделанный,
Принеси мне братца!
 

1989 Лондон

ВМЕСТО ПОЛЕМИКИ

 
Есть ещё наглецы из числа недобитых,
Не ушедшие в землю, где травы – взасос...
Да за что же наносят такую обиду
Корневым вожделеньям родимых берёз!
 
 
И смеются, и дышат, не чувствуя меры,
Над бестактной строкой протирая штаны.
Не хватает им, что ли, прекрасных примеров
Так удачно умерших талантов страны?
 
 
На посмертную корочку члена союза
Как им было бы лестно смотреть с высоты!
А они вместо этого балуют с музой,
Да терзают гитары, да портят холсты.
 
 
А спросите по чести, чего они ищут —
Так и сами не знают до белых волос...
До чего же без них недостаточно пищи
Для гражданского чувства газетных полос!
 
 
А они бестолковые свищут мотивы,
Биографии портят едой и питьём,
И живут, и живут... Если все будут живы —
То скажите на милость, куда мы придём?
 
 
Кем шпынять молодых возомнивших поэтов,
Чьими датами жизни тиранить ребят?
Вы дурили – ну ладно. Забудем про это.
Помирайте скорее, и всё вам простят!
 

1989 Кембридж

КОПЧЁНЫЙ ЧАЙНИК

триптих

 
1
 
 
Так вы жили, весело старея,
О копчёный чайник руки грея,
Ярче всех базарных леденцов —
Дерзкий сброд бездомных мудрецов
В мишуре и рвани кружевной,
В запахах дорожного зверинца —
К вечеру: неузнанные принцы,
По ночам: – Куда тебе со мной?
Белый ворон завтра засмеётся,
Новый город гомоном детей
Вам укажет, из чьего колодца
Напоить усталых лошадей.
Вы пройдёте.
Выгорят афиши.
Вами бредившие сорванцы
Выйдут в люди. Ваши бубенцы
Не изменят мира. Тише... тише.
 
 
2
 
 
Девочка, куда тебе со мной?
Опадают рёбра балагана.
Наши женщины стареют рано.
Ни одной счастливой. Ни одной.
Не смотри на вышитые шали
И на блёстки потного седла!
Наших женщин столько обижали,
Что у них улыбки, как смола —
В рот вкипевшая. У них румяна —
Щёки выели, а дети – грудь.
Я тебя бросаю – без обмана.
Я снесу пощёчину. Забудь.
 
 
3
 
 
Если есть на свете Божий рай
Там теперь мой старый попугай,
Пол-Европе нагадавший счастье,
Оскорбивший все мирские власти
Бранью на несчётных языках,
Захрипевший на моих руках,
Не жалевший больше ни о ком:
Лишь меня назвал он дураком.
 

1989 Париж

«Вот и печка нагрета, и мать не корит...»

 
Вот и печка нагрета, и мать не корит,
И не нужно смертельной отваги.
Но зигзаг Ориона над нами горит,
Как устам – повторенье присяги.
Те же звёзды внимательно смотрят на нас,
Те же сны, затаивши дыханье,
Наблюдают за нами: погас – не погас
В испытаньи бездонным скитаньем.
Те же струны печалят подросших гонцов,
Хоть иную узду обгрызают.
Лютый смерч декабря —
Не отыщешь концов! —
Обелить наши тени дерзает.
Как рискованно след по пороше вести:
Сразу видно, куда и откуда!
Ни слепец, ни певец не укажет пути,
И смеётся с осины Иуда.
Многомерное эхо двухслойных словес
Ищет глотку с улыбкой волчицы.
Но всё те же огни с отдалённых небес
В нас глядят, как озябшие птицы.
 

1989 Лондон

ГОРОД КИТЕЖ

 
Вначале появились купола.
Века воды крестов не затемнили,
И колокол из радуг влажной пыли
Нам просквозил несмелые тела.
 
 
И бил нещадно – от ребра к ребру,
Спасая наши замершие души,
Но находя лишь след великой суши —
Извилистую тёмную нору.
 
 
А мы стояли, странно онемев —
Ораторы, молчальники, блудницы —
Узнать не смея радостный напев.
Но первыми очнулись наши птицы.
 
 
И взмыли, и ушли, и далеки
Казались нам для самой меткой пули.
А китежане, их кормя с руки,
Забыли нас.
Уже потом взглянули.
 

1989 Лондон

«Рощица, где под чёрным тополем – шорох лисий...»

 
Рощица,
Где под чёрным тополем – шорох лисий.
Комната,
Где рассыпан по полу чёрный бисер.
Камера,
Где на стенах нет белых пятен.
Летопись,
Где сквозит ответ, но невнятен.
Палочки, из которых ты —
Человечек.
От какой зимы до какой версты
Плачем свечек
Тешишься? А от лап Медведицы
Шорох стужи,
Тени по снегу – очи светятся —
Ты им нужен.
О, какая лесть
горлу твоему!
Сквозь тебя процвесть —
роще ни к чему,
В этой комнате
ты не будешь свой,
В эту камеру
приведёт конвой
Летописца – уже другого.
Молодого.
За то же слово.
И твоей гортани
не догрызя —
Стая молча встанет: глаза в глаза.
 

1989 Лондон

«Ну, купите меня, купите!..»

 
Ну, купите меня, купите!
Я такой хороший и рыжий!
Ну, возьмите – и не любите,
Но внесите к себе под крышу!
Я вам буду ловить мышей,
И если отважусь – крыс.
Домовых прогоню взашей,
И приду на ваше «кис-кис».
Я буду вам песни петь,
Выгревая ваш ревматизм,
И на свечи ваши смотреть —
С подоконника, сверху вниз.
Заберите меня из клетки,
Я во все глаза вам кричу!
И не бойтесь нудной соседки:
Уж её-то я приручу.
Откупите меня у смерти!
Ну, кого вы ещё откупите!
Вы вздыхаете, будто верите.
Сквозь решётку пальцем голубите,
Но уйдёте, как все другие,
И не будет тепла и чуда.
О единственные!
Дорогие!
Заберите меня отсюда!
 

1989 Лондон

«А ты не тоскуй, конвой...»

 
А ты не тоскуй, конвой,
А ты не считай шаги!
Большой Медведицы вой
В штопор – над головой,
А впереди – ни зги.
 
 
А ты не смотри вперёд:
Кажись, там одна беда,
Гляди, твой бушлатник прёт:
Он знает, сволочь, куда.
 
 
А ты передёрни – щёлк!
Прикрикни из-за спины!
Товарищ Тамбовский Волк
Подвоет тебе с луны.
 
 
Коростой взялась шинель.
За час не дойдём – молись!
И губы вмерзают в «шнель!»,
Хотя сказать «шевелись!»
 
 
А твой-то бушлатник – псих:
Сачкует вминать следы.
И тени от вас двоих
Повёрнуты – не туды!
 
 
А руки облапил снег —
Уже не спустить курок!
– Какой тебе, парень, срок?
– Не помню. Айда в побег!
 

1990 Лондон

«Где я? Идиотский вопрос...»

 
– Где я?
Идиотский вопрос.
Но, едва губами владея,
В кислород (ожог разряд купорос)
Возвращённые силой: – Где я?
Так и мне, не умея забыть черты,
За которой – ни псу, ни ворону,
Вновь проснуться: – Где?
И увидев: – Ты!
Согласиться – по эту сторону.
Ладно,
Будь потолок – чужой,
Будь неясно: Мордва ль, Италия,
Чей подъём – в озноб,
Чей рассвет – вожжой,
Чей тут гимн – ура, и так далее.
Пусть их.
Раз – на твоём плече,
Значит, дали ещё свидание:
В этот серый свет,
В этот час ничей,
В это «здравствуй» – без оправдания.
 

1990 Лондон

«Деревья яблока не рвали...»

 
Деревья яблока не рвали
И не стыдятся наготы.
И шлют наивные листы
Тем, кто внизу, в полуподвале:
– Я вижу облако.
А ты?
 

1990 Кингз Линн