Текст книги "Между ангелом и бесом"

Автор книги: Ирина Боброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Верхних, опять-таки с легкой людской руки, стали называть ангелами, нижних – чертями и бесами, и только Большой Босс остался Большим Боссом, хотя...

В некоторых измерениях его называли БОГОМ.

И вот сейчас он сидел и размышлял о том, что его подчиненные слишком легко перенимают людские привычки, о том, что часто нарушается иерархия, участились случаи невозвращения, особенно среди молодежи. Им, видите ли, скучно в канцелярии.

Босс вздохнул и приказал себе успокоиться. Когда он нервничал, нимб перегревался, а это грозило облысением. Он сосредоточился на делах.

А дел было немало. В одном из параллельных измерений игра дала сбой. Мир живет вне сценария – сам по себе. Пропала одна из ключевых фигур – и все встало с ног на голову. И ни черти, ни ангелы не знают, что делать.

Этот мир использовался для обучения молодежи, и никто особо им не интересовался, а случился непорядок – и голова болит у него, у самого главного начальника.

Каждый отдел обвинял в неудаче соседний или конкурирующий, а в итоге все шли к нему. Шли, чтобы подстраховаться; шли с предложениями и доносами; шли ангелы и черти; шумными стайками прилетали амуры; телепортировались в кабинет архангелы. Все они считали, что раз он Большой Босс, то пусть и разбирается.

Господь устало прикрыл глаза и подавил искушение плюнуть на все, взять удочки и сбежать на рыбалку. Он представил, как качается поплавок, как дурманит голову аромат цветов, а он лежит на солнышке в Эдемском саду и... думает о том, как после отпуска будет разбирать горы проблем и проводить сотни совещаний!

В приемной что-то ухнуло, что-то разбилось, Босс вздрогнул, отвлекаясь от безрадостной картины возможного отдыха.

С надрывным скрипом отъехала в сторону массивная дверь, прервав неприятные размышления. В образовавшуюся щель просунулся длинный крючковатый нос с большой бородавкой на кончике. Так близко друг к другу, что, казалось, они сидят прямо на носу, моргали хитрые слезящиеся глазки. Над ними нависали лохматые брови, губы потерялись где-то среди морщин, а обрамляли несуразицу, каковую являло собой это лицо, кокетливые мелкие кудряшки грязно-серого цвета.

– Я тут по поводу пижамки, – сказало существо и улыбнулось, показав длинные клыки. Затем оно протиснуло в щель костлявое тело, одетое в бесформенное тряпье, горделиво прошествовало к столу и. уперлось острыми кулаками в столешницу.

– Что? – несколько ошеломленный наглостью посетительницы растерянно спросил Босс, удивляясь про себя, куда подевалась охрана вкупе с секретарями, которым надлежит сидеть в приемной.

– Пижамка розового цвета, на карманах вышиты гусята, в комплекте с чепчиком,– прошамкала Гризелла, снова обнажая в подобострастной улыбке желтые клыки.– С двумя чепчиками.

– Что вы несете? – нашелся наконец начальник, чувствуя, что еще мгновение, и он полезет под стол.

Гризелла слегка покраснела, вспомнив о взводе херувимов и толпе посетителей, прилипших к своим местам в приемной, но тут же взяла себя в руки. Она изобразила на лице оскорбленное достоинство и заголосила:

– Да что это вы с ветераном-то полевых работ делаете? И пенсия-то никудышная, и льгот никаких нет, и здоровья совсем не осталось! Ночной работой аморальною характера загружаете, а расчет ни в одной кассе не получишь! Семнадцать лет пытаюсь пробиться к вам на прием – не пущаютъ! У, бюрократы!

Гризелла увлеклась. Голосок становился все писклявее и пронзительнее.

– Яснее, пожалуйста,– прервал ее Большой Босс, вспомнив о том, что сам много лет назад распорядился не пускать настырную ведьму в кабинет.

– Я работу аморального характера выполнила? Выполнила! Принца умыкнула? Умыкнула! А расчет где? Я вам что – фея, бесплатно работать?

– Расскажите-ка поподробнее,– уже с интересом попросил Большой Босс, показывая рукой на стул.

Гризелла села, закинула ногу на ногу и рассказала уже известную нам историю похищения наследника.

Через пять минут главный начальник готов был расцеловать страшную ведьмину физиономию, а через десять, провожая неожиданную спасительницу до выхода, клятвенно пообещал ей самолично все уладить.

В приемной босса ожидало новое потрясение – телохранители,  секретари,  посетители  дергались, словно припадочные, не в силах сдвинуться с места, я что-то мычали, плотно сомкнув губы. Господь застыл на месте с открытым ртом.

Гризелла, бросив на Босса игривый взгляд, отчего его рот захлопнулся сам собой, бодрой походкой при близилась к сидевшему ближе всех серафиму и с треском сорвала кусок скотча с  его перекошенного липа.

– За семнадцать лет все перепробовала,– объясняла она онемевшему Господу, замахиваясь клюкой на живописную группу.– Не пущають, бюрократы! У, ироды! Слетайте в параллельные за растворителем, клей-то универсальный, колдовством его не возьмешь.– Последние слова прозвучали уже из-за дверей.

Распоряжения самого главного начальника последовали немедленно, и такие, что черт Гуча от злости готов был съесть собственный хвост.

– За что? – кричал он, пытаясь пробиться к двери мимо мордоворотов из охраны Большого Босса.

– По высочайшему указанию,– отвечали серафимы, поигрывая мускулами.

– Качки проклятые,– прошипел черт, принимая боевую стойку,

Серафимы в ответ дружно заржали, демонстративно положив руки на эфесы огненных мечей. Взбешенный Гуча прыгнул, рассчитывая попасть одному ногой в пах, а второго зацепить кулаком, но в этот момент дверь открылась, охранники почтительно расступились в стороны, и черт, не в силах остановиться, угодил копытом во что-то мягкое и зацепил рукой что-то твердое.

Упал бунтовщик неудачно и несколько минут не мог справиться с мельтешившими в глазах искрами. Когда же он прозрел, то подумал, что лучше бы ему навсегда остаться слепым. Напротив сидел его собственный шеф – Люцифер. Черные щеки побледнели, став светло-серыми, одного рога почему-то не хватало. Гуча разжал кулак и с удивлением обнаружил в нем обломок костяной антенны. Поза шефа тоже не обнадеживала – Люцифер сидел согнувшись и обхватив руками живот. За его спиной топтались серафимы, тактично сдерживая смех.

Гуче захотелось умереть. Он обвел глазами комнату, но ни крючка, ни веревки в ней не оказалось. Решив, что его и так убьют, черт доковылял до стола, похожего на школьную парту, и, обреченно вздохнув, сел.

– Все, допрыгался, – с умным видом изрек кто-то из охранников.

– Нет отпрыгался, – с ухмылкой поправил его другой, но провинившийся уже ни на что не реагировал.

Зато реакция Люцифера, когда он пришел в себя, оказалась бурной.

– Вон! – заорал он.– Вон! В ссылку! В параллельных сгною, гад!

Главный черт вышел из комнаты и уже из коридора прокричал:

– Все тебе будет – и повышение, и отпуск!

Гуча снова вздохнул, совершенно не понимая, чем вызвано то, что с ним произошло.

Комната заполнилась народом. Служки установили большие столы, пухленькие амурчики натаскали ножниц, иголок и прочей портновской дребедени Благообразный старец из отдела Развития ремесел стал напротив черта, погладил седую бороду, прокашлялся и торжественно объявил:

– Итак, юноша, урок первый – раскрой ткани.

Черт Гуча учился шить. Проклиная все на свет каши пальцы иглой, обливаясь слезами, порол кривые швы. С отвращением постигал тонкую науку моделирования с помощью какого-то новомодно ускоренного метода. Когда же дошли до трехсот видов вышивки, он взбунтовался, но пара шестикрылых быстро успокоила его.

Время от времени в кабинет заглядывали подчиненные, старательно изображавшие сочувствие, или, с ехидной усмешкой, конкуренты, и тогда Гучу так и подмывало вскочить и броситься на них, дабы отучить ухмыляться на веки вечные.

Когда же экзамен был принят и первая самостоятельная работа предстала перед глазами черта во всей красе, он наконец-то понял, в чем дело.

Бывший бригадир вспомнил ту проклятую ночь, когда подменили сценарий судьбы принца. Перед ним, переливаясь, сияла розовым атласом пижамка. Та, которую он когда-то пообещал ведьме Гризелле за помощь. Розовые бантики топорщились, гусята, вышитые на кармашках, смеялись над незадачливым портняжкой: Гуча смотрел на творение своих рук и  ругал себя последними словами, но на душе стало легче. Теперь, зная причину неудовольствия Большого Босса, можно было оправдаться.

Как сильно он заблуждался, Гуча понял, представ пред светлые очи самого главного начальника. Тот стоял, упершись в стол руками, и грозно смотрел на вошедшего. Черт скромно опустил глаза, ожидая развития событий.

В кабинете материализовался ангел-стажер из издательства, по совместителъству – племянник Большого Босса. Вид у ангела был очень бледный, волосы торчали в разные стороны, нимб съехал набок. Несчастный прижимал к груди старую, потрепанную палку и вытирал слезы рукавом грязной хламиды.

– Итак,– начал Господь,– вы, и только вы двое виновны в том чудовищном недоразумении, которое вот уже столько лет мешает жить и работать нашему миру! Бенедикт, объясни, зачем ты подменил сценарий?

– Я не специально,– заныл ангел.– Я столкнутся с кем-то на лестнице, упал, скатился вниз. Потом встал, подобрал папку и пошел.

– Когда ты обнаружил, что папки перепутаны?

– Сегодня,– пролепетал перепуганный ангел.

– Что было в твоей папке? – Босс вопросительно поднял бровь.

– Не п-п-помню.– Казалось, ангелочек вот-вот упадет в обморок.

– Куда принца дел, недотепа? – взревел Большой Босс.

– Не помню.– Ангел опустил голову, горестно вздохнул и упал на колени.– Дядюшка, честное слово, последний раз, я больше не буду.

– Встань, шут гороховый,– устало махнул рукой дядя и опустился в кресло.– Исправишь все сам. Принца найдешь и сделаешь королем. Не появляйся на мои глаза, пока не наведешь порядок.

– Дядюшка,– Бенедикт заплакал навзрыд, утирая лицо многострадальным рукавом,– дядя...

– Вон! – гаркнул начальник. Ангел взлетел и испарился. На Гучу посыпались перья и мелкий мусор, капнуло что-то липкое.

– Теперь ты,– обратился к нему Господь.– Ты знал, что с судьбой принца что-то не то?

– Знал,– смиренно согласился черт, теребя исколотыми пальцами пакет с пижамкой.

– Почему же тогда не спросил, не посоветовался?

– Не подумал.– Черт опять вздохнул, проклиная тот день и час, когда он столкнулся с растяпой на лестнице.

– Думать будешь в Иномирье! С ведьмой рассчитайся в первую очередь – еще один визит этой язвы меня убьет! Присмотри там за этим недоумком, натворит дел – всей конторой не расхлебаем. Принца вернуть на место, а насчет ссылки не переживай, я поговорю с Люцифером, отменим.

Босс вышел из-за стола, подошел к Гуче и похлопал его по плечу.

– Ты парень умный, справишься, удачи тебе.– Начальник замялся и, почему-то перейдя на шепот, добавил: – Ты там помягче с моим оболтусом, ладно?

– Обязательно,– улыбнулся черт, перебирая в уме наказания, которых достоин Бенедикт.

– А обещания впредь выполняй,– снова помрачнел Босс, вспомнив ведьму.

Черт исчез. Господь Бог, довольный тем, что все так хорошо разрешилось, принялся в уме составлять список рыболовных снастей, которые возьмет с собой в отпуск. Так что в то время, когда провинившиеся собирались покинуть гостеприимный овражек, он сидел на берегу пруда и напряженно следил за поплавком.

– С чего бы это ни началось, я здесь долго отираться не буду. Решим проблемку – и домой! – Посмеиваясь, Гуча затушил костер, взвалил на плечо торбу и зашагал вверх по склону оврага.

Бенедикт поднял узел и вдруг заметил в траве маленькую книжку в красном кожаном переплете. Он сунул ее в карман, взвалил на спину ношу, подхватил с земли салфетку и, размахивая ею, словно флагом, пошел следом за спутником.

В пути ангел то и дело забегал вперед, заметив белку или зайца, рвал цветы, перепрыгивал через кусты, на что Гуча смотрел со снисходительной улыбкой многоопытного путешественника. Душа Бенедикта пела. Он больше не боялся показаться смешным, опозорить дядю или что-нибудь напутать. Он думал о том, как хорошо было бы, если б принц никогда не нашелся. Бродить бы вот так с Гучей вдвоем по этому прекрасному миру...

Лес стал редеть, и к обеду путники вышли на поляну с большим трухлявым пнем в центре.

– Привал,– объявил Гуча, падая на траву. Бенедикт пристроился рядом и принялся плести венок из собранных по пути ромашек.

– Послушай, Гуча,– вдруг спросил он,– почему тебе такое странное имя дали? У вас всегда так красиво называют – Азраил, Люцифер, Мафусаил.

– Мои родители большие оригиналы,– ответил черт, мрачнея.– Это не полное имя, его пришлось сократить, уж больно трудно произносить, да и смешно звучит.

– А как звучит? – не унимался дотошный ангел.– И что может быть смешного в имени человека?

– Вот именно, человека,– буркнул черт,– Чингачгук.

– Что?

– А то, что зовут меня так – Чингачгук Эфроимович.– Гуча стал в картинную позу и шутовски поклонился удивленному спутнику.

– Не могли тебя так назвать,– возразил Бенедикт. Он серьезно занимался историей параллельных измерений я поэтому предположил, что его опять разыгрывают.

– Много ты знаешь! У меня мамаша – специалист по коренному населению Америки, а папа, тряпка порядочная, позволил ей испортить ребенку жизнь... Ну че ты ржешь? – попробовал рассердиться тезка гордого индейского вождя, но Бенедикт смеялся так заразительно, что он махнул рукой и тоже расхохотался, в который раз удивляясь нелепости своего имени.

– Наследника где будем искать? – внезапно спросил Гуча. Бенедикт сразу сник. Он, хотя и уверял всех в обратном, хорошо помнил, что написал в том злополучном сценарии.– Ведьма сказала Большому Боссу, что отвезла младенца в Последний Приют и подбросила под чьи-то двери. Большего от нее не удалось добиться. Все разорялась по поводу аморальности поступка. Так что ты накатал в сценарии?

– Не помню,– по привычке заканючил Бенедикт.

– Я, ангелок, не дядюшка, и очки мне втирать не надо.– Черт вытащил из торбы карту и разостлал на пне.– Последний Приют находится в Забытых землях, места там опасные, а ты скрываешь важную информацию. Как ты думаешь, что я могу сделать, чтобы вытрясти из тебя правду?

– Побить.

– Правильно. Мне приступать?

– Это негуманно!

– Зато как действенно, Бенедиктушка! Считаю до трех – раз...

– Мне очень стыдно,– пролепетал ангел.

– Ничего, как говорят люди – стыд не хлорофос, глаза не выест, так что рассказывай!

– Я тогда к первой самостоятельной работе приступил,– убитым голосом произнес Бенедикт,– а начальник меня перед всем коллективом высмеял. И за что, как ты думаешь? Только за то, что я родственник Босса. Так и обозвал – Боссородственник!

– И что?

– А то,– огрызнулся Бенедикт.– Не мог же я сказать лицу, занимающему высокое положение, все, что я о нем думаю.

– Почему?

– Во-первых, нарушение иерархии, а во-вторых, я не так воспитан. Вместо примитивного выяснения отношений я взял и в конце сценария написал все, что хотел сказать этому несправедливому руководителю, который предвзято относится...

– Короче, оратор!

– Я же не знал, что сценарий утвердят, вот и внес поправки. Просто не понимаю, как такое возможно? Не понимаю!!! Если работа хорошая, то зачем критиковали? А если плохая, зачем утвердили? Нелогично как-то.

– А жизнь, ангелок, сама по себе штука очень нелогичная. Ты лучше расскажи, какие исправления внес?

– А разве ты сам не читал?

– Нет.– Гуча поморщился.– Я посмотрел – программа другая. Не разобрался, сразу к ведьме кинулся. Голова сильно болела. С похмелья.

– Понятно,– сочувственно произнес ангел, уже знакомый со спиртными напитками.– Я написал: «Чтоб ты сгинул неизвестно где, чтоб тебя там повесили вниз головой, привязав к столбу...»

– Надеюсь, не за яйца?

– Нет,– Бенедикт покраснел,– за ноги.

– Слава богу! Только представь, что бы мы с тобой делали с кастрированным наследником престола? Сценарий-то про кого был?

– Да так, про семнадцатого сына какого-то нищего.– Бенедикт задумчиво прожевал травинку, выплюнул ее и посмотрел на черта.– Ты сам подумай, ну кем может стать семнадцатый сын нищего?

– Как минимум – попрошайкой, вором и убийцей.

– Вот ты все понимаешь! – обрадованно вскинулся ангел.– С какой стороны ни посмотри, а нормального человека из него не получится. Я все точно не помню, но знаю, что анализ судьбы был сделан правильно. А этот крючкотвор меня таким болваном выставил, что хоть сквозь землю провалиться!

– Да, задачка.– Гуча задумчиво водил ногтем по карте.– Нам предстоит найти вора и афериста, сделать его королем и постараться, чтобы при этом он не стащил казну и корону, так?

– Примерно так,– согласился расстроенный воспоминаниями ангел.

– Сейчас мы находимся в старом лесу, в предгорьях. Дальше наш путь лежит через перевал в загнивающий городишко под названием Последний Приют. Это единственное человеческое поселение в Забытых землях. В старину там жили разбойники, бывшие пираты и прочие висельники, ну а теперь городок населяют их потомки, которые слишком упрямы, чтобы переселиться в более благоприятные места. Судя по карте, идти недолго, через сутки будем на месте.

– А найти подкидыша в многодетной семье проще простого,– радостно добавил Бенедикт.

– Если я не ошибаюсь, ангелок, нам не придется его искать – он будет висеть на столбе, привязанный за ноги. Нам останется только снять его, как спелый овощ.

– Фрукт,– поправил Бенедикт.– Я где-то слышал, что таких людей фруктами называют, только не пойму почему.

– Наверное, потому, Бенедиктушка, что их на деревьях часто вешают.– Гуча поднялся, повесил на плечо торбу и зашагал по направлению к возвышавшимся над верхушками деревьев горным верши нам, бросив на ходу: – Чем скорее покончим с этим делом, тем скорее вернемся домой.

– Мне как-то не особенно хочется возвращаться,– проворчал себе под нос ангел и поплелся следом.

Через два часа лес кончился, дорога пошла вверх. Бенедикт, не привыкший ходить по горам, то и дело оступался и падал. Когда добрались до вершины, он совсем выдохся. Во рту пересохло так, что он, отхлебнув из фляжки, даже не заметил, что в ней совсем не вода. На перевале Чингачгук разрешил отдохнуть несколько минут. Ангел вытер широким рукавом пот со лба и оглянулся назад.

Внизу простиралась живописная равнина, покрытая темной зеленью лесов. Словно драгоценные камни сверкали озера. Далеко на юге различались аккуратные квадратики полей и причудливые очертания городских башен,

Бенедикт посмотрел на север, по другую сторону горного хребта, и поразился – там простиралась голая, каменистая равнина, на которой тут и там темнели купы чахлых, кривых деревьев. Казалось, до горизонта рукой подать, наверное, из-за серого тумана, укрывшего землю клочковатым одеялом.

Тропка, что вывела путников на вершину, далее спускалась вниз, виляя меж валунов и направляясь к поселку домов из пятидесяти, покосившихся и ветхих.

Ангел стоял неподвижно, дивясь контрастности этого мира, его захватывающей дух суровой красоте. Где увидишь картину восхитительнее, чем эта, открывшаяся с вершины горы,– думал он, и в этот миг из гнезда, находящегося ниже, на утесе, взлетел орел. Бенедикт от восторга забыл даже, что надо дышать. Мощь и красота птицы заворожили его, он проводил орла восхищенным взглядом и, забыв обо всем, рванулся за ним, к облакам.

Хорошо хоть Гуча вовремя заметил, что ангел немножко не в себе, и насторожился, иначе косточек небожителя не собрал бы даже его любящий дядюшка. И так черт еле успел ухватить его за край камзола.

– Слушай внимательно, птичка! – отчеканил черт, прижимая юношу к земле.– Раньше ты был ангелом и летал! После – ты снова будешь ангелом и опять будешь летать! Но сейчас, запомни, сейчас ты – человек, а люди не летают! Вбей это себе в свою дырявую башку!!!

– Совсем не летают?

– Совсем!

– Жаль...

Гуча поднял посох и торбу, хмуро взглянул на ангела и начал спуск. Бенедикт поспешил за ним, подстраиваясь под быстрый шаг черта. Камешки под ногами осыпались, он скользил, высекая искры ненужными шпорами, старался не отстать.

Светало, когда путники вошли в городок. До чего же убогий был этот городок – дома через один грозили завалиться, улицы замусоренные. Даже ветер с моря, залетая сюда, терял свою свежесть и мчался дальше уже насыщенный зловонием гнили и нечистот.

 Никто здесь не поднялся ото сна с первыми лучами солнца, не случали молотками кузнецы, не скрипели рыбачьи лодки. Городок, казалось, вымер. Все спали.

Но вот скрипнула калитка, и в переулок вышла старая женщина. В руках у нее была прикрытая чистой салфеткой большая корзина, судя по запаху, со съестным. Старушка озиралась по сторонам, словно боялась, что ее заметят.

Ангел, обрадовавшись, рванулся было к ней, но бдительный черт успел схватить его одной рукой за шиворот, а другой зажать рот.

– Тихо,– шепнул он, затаскивая спутника в переулок.

Женщина шла к центру поселка, где на столбе посередине замусоренной мостовой вниз головой висел парень. Руки его были связаны за спиной, ноги прикручены к перекладине толстой веревкой. Лицо от натуги было багрово-красным, так что россыпь веснушек на носу была почти неразличима. Ростом детина был как раз со столб. Его рыжие волосы подметали землю, и поэтому издалека казалось, что повешенный стоит на голове.

– Еще один пижон,– проворчал Гуча, в первую очередь обративший внимание на ярко-красные штаны повешенного и рубаху пронзительного василькового цвета. Он как-то забыл, что сам одет отнюдь не скромно. Алый плащ трудно назвать незаметным.

 Женщина затравленно оглянулась, но не увидела ничего подозрительного и заспешила к столбу.

Повешенный открыл глаза.

– Что вы право, маманя, так рано пришли? – недовольно проговорил он вполголоса.– Спать не даете. Отец поколотит, подумает, что к молодому парню на свидания бегаете.

– Молчи, охальник,– свистящим шепотом сказала женщина.

Она поставила корзину и, расстелив прямо на земле салфетку, принялась выкладывать на нее продукты: увесистый кусок вареного мяса, несколько картофелин, горку пирогов, пучок зелени, краюху хлеба и в последнюю очередь маленькую желтую репку.

– Маманя,– заныл парень,– вы опять! Я же чеснока просил. Вампиры прям извели совсем, все с разговорами лезут, спать не дают по ночам! А вы – репку...

– Молчи, репа полезней.

– Маманя, мне не семь лет, а семнадцать.

– Витамины в любом возрасте нужны, а по твоим поступкам и не скажешь, что тебе семнадцать. Это ж надо – у святого человека кольцо украсть! – Мать сокрушенно покачала головой.

– Да на фиг святому перстень?

– А на фиг тебе висеть здесь?! – вспылила старушка.– Ну что ж ты меня в грех вводишь? Да за что мне беда такая на старости-то лет, да за что мне такое наказание...

– Мамань, жрать давай,– напомнил непутевый сын.

Старушка засуетилась, вставила в кувшин соломинку, другой конец которой сунула в рот сыну. Парень судорожно хлебнул и сморщился – белая струйка потекла вниз, по щеке к глазу, намочила белые кудри и улеглась лужицей вокруг головы привереды.

– Маманя, опять молоко!

– Пей, маленький. Спасибо доброму человеку хорошее дело сделал. Так, глядишь, и совсем озорничать перестанешь, остепенишься, работать начнешь.

Сын со страдальческой миной сосал молоко, представляя, наверное, как он разберется с отшельником, из-за которого стал посмешищем всего поселка.

После молока настала очередь репы.

– Не буду,– уперся парень.– Пронесет же!

– Мяса не дам.– Угроза подействовала – парень послушно открыл рот, позволив положить в него репу. Потом настала очередь мяса, потом – пирогов и пучков зелени.

Ошеломленный, Бенедикт повернулся к Гуче:

– Послушай, а разве это возможно – есть, вися вниз головой?

– Он же заколдованный, поэтому умереть ему никак нельзя. Надо, чтобы помучился подольше, а кушать в любом положении хочется,– ответил черт, тоже, впрочем, пораженный прожорливостью висельника.

Старушка тем временем скормила последнюю крошку и аккуратно вытерла сыну рот.

– Не нарадуюсь я на тебя, Самсонушка, не пьешь, не дерешься, воровать перестал. Вот только девки жалуются, штаны у тебя больно узкие, смущаешь ты их.

– Нечего шастать мимо – сами так и норовят юбки повыше поднять, а мне здесь развлекаться больше нечем.

Все равно нехорошо, скромнее надо быть!

– Мамань,– хитро блеснул глазами сын,– а как же вы с такими принципами-то семнадцать детей народили?

Старуха в сердцах стукнула насмешника кулаком и  вдруг заспешив, сказала:

– И то верно, домой пора, как бы отец чего не подумал. Ты здесь не балуй, вечером ужин принесу.

– А обед? – напомнил прожорливый сын.

– Обедом тебя накормят. Анна с утра будет тесто ставить на пироги.– Женщина неловко нагнулась, поцеловала висящего на столбе парня и пошла прочь.

– Вперед! – скомандовал Гуча.

– А ты уверен, что это он?

– Я уверен, что у тебя воображение больное – такое пожелать своему начальнику, пусть даже он старый козел. А парень теперь страдает из-за тебя на столбе,– проворчал черт и поморщился – парень покачивался, и сухое дерево противно скрипело, действуя на нервы.

Повешенный открыл глаз пронзительного зеленого цвета и вопросительно посмотрел на приближающихся незнакомцев. Бенедикт вежливо присел рядом, а его спутник пнул столб.

– Зачем же ты перстень у старичка свистнул? – поинтересовался Гуча, не пропустивший из беседы ни слова.

– Да изумруд в нем под цвет глаз был,– ответил повешенный, открывая второй, почему-то карий глаз.

Ангел ойкнул, а Самсон рассмеялся, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

– Тихо,– шикнул Гуча,– поговорить надо. Сейчас снимем тебя и куда-нибудь в сторонку отойдем.

– Размечтались,– вздохнул   повешенный. – Ктотолько ни пытался – не получается. Старик-то волшебник на веревку заклятие наложил, так что, господа хорошие, говорить будем здесь.

Черт снял с пояса волшебный нож и, сосредоточившись, представил, как тот режет веревку. Один взмах – и Рыжий рухнул на землю. Он этого не ожидал и вонзился головой в землю.

– У-у-у… – взвыл парень. – Предупреждать надо, поразвелось колдунов!

– Пошли отсюда,– перебил его суровый брюнет,– народ уже зашевелился.

Нежданные спасители помогли Самсону подняться и, поддерживая его с двух сторон, поспешили прочь из поселка. В укромном местечке, недалеко от тропы, штрафники опустили наследника на землю, стараясь отдышаться. Рыжий, конечно, мог бы идти сам, но если людям хочется нести его, то зачем напрягаться? У него от долгого висения на столбе ноги, конечно, затекли, но не так сильно. Самсон стонал и вздыхал скорее из озорства, чем от боли.

Бенедикт, уже не спрашивая, развязал узел и пригласил позавтракать. Гуча откусил хлеба, потянулся за фляжкой. Рука нащупала срезанный ремешок, а бульканье за спиной объяснило, кто это сделал.

– Отблагодарил, висельник! – взвился черт.

– Да остынь ты! Не удержался, больно аппетитно пахла. Ты когда последний раз молоко пил? – спросил Самсон, нисколько не стесняясь.

– При чем тут молоко?

– А вот попей с недельку – узнаешь.– Самсон отшвырнул опустошенную фляжку, рыгнул и, растянувшись на земле, захрапел.

– Ну и манеры... – покачал головой ангел, отрываясь от еды.

– На свои посмотри, саранча,– пробурчал черт.– Опять все сожрал, пока я разговаривал.

Ангел виновато опустил глаза, протягивая недоеденную корку голодному спутнику.

– И на том спасибо, – вздохнул Гуча, но корку не взял.

Погони за ними не было, от кого прятались – неизвестно. Горожане облегченно вздохнули, не увидев буяна и забияку на столбе, разве что попричитала мать, да какая-нибудь девица тайком утерла слезу.

Самсон, выспавшись, проснулся в лирическом настроении. Как человек легкомысленный, он ни на минуту не задумался о том, что надо от него этим странным людям, и от души радовался новому приключению.

В мечтах он уже видел, как мстит отшельнику за все пережитые унижения. Придумывая старику всевозможные кары, висельник вместе с тем замечал все вокруг. Особенно настырно лез в глаза тяжелый кошель на поясе старшего спутника. Человек этот всем своим видом внушал опасение, но кожаный мешочек так соблазнительно позвякивал, что воришка решил при случае рискнуть.

Спасители тем временем обсуждали, куда идти дальше, и Самсон, услышав слово «волшебник», стал внимательно прислушиваться. Как оказалось, путь лежал мимо жилища старого волшебника, по милости которого воришка стал посмешищем всего поселка. Быстро смекнув, что можно очень скоро удовлетворить свою жажду мести, Рыжий решил навязаться в попутчики своим спасителям. Но напрашиваться не пришлось.

Черт свернул карту и серьезно посмотрел на Самсона:

– Прежде чем отправимся в путь, я кое-что расскажу тебе.

– Да вот он я, рассказывай,– осклабился тот.

– Не ерничай, дело серьезное – в твоей судьбе допущена ошибка.

– Да я это и сам знаю: что бы ни украл – обязательно поймают и морду набьют. Несправедливо.

– Справедливо,– перебил его черт.– Ты знаешь, что ты подкидыш?

– А то? Матушка всю жизнь Бога недобрым словом поминает за это.

– Дядюшка тут ни при чем,– вступил в разговор ангел.

– Какой дядюшка?

– Его дядюшка, Господь Бог,– ответил Гуча.– Понимаешь, он – ангел, а я – черт.

– Ага,– засмеялся Рыжий,– а я – сын короля.

– Откуда ты знаешь? – изумился Бенедикт.

– Сорока на хвосте принесла. У вас, ребята, с головой все в порядке?

Самсон тряхнул головой, развернулся и пошел к поселку, решив, что иметь дело с сумасшедшими – себе дороже выйдет.

Ангел с чертом ухватили его под руки и стали наперебой объяснять:

– Послушай, ты действительно сын короля…

– Это я виноват, столкнулся на лестнице...

– Тебя королем надо сделать, тогда…

– Ты только подумай, какая тебя жизнь ждет... Озадаченный  парень остановился,  движением плеч стряхнул с себя спасителей и уселся на землю.

– Рассказывайте,– потребовал он. Внимательно выслушав историю своего рождения, Самсон покачал головой, подумал и сказал: – Ошибаетесь вы, ребята, я не король! Вы мою рожу видели? Так вот, короли такими не бывают.

– Это почему?

– Короли, они люди благородные, и лица у них соответствующие. А у меня на лбу написано, что я плут.

– Я где-то читал, что многовековая селекция действительно сказалась на облике особ королевской крови,– произнес ангел, задумчиво разглядывая принца.

– Короли, короли... Ну подумай сам, Бенедикт,– кем были первые короли? Это были захватчики, а значит, воры и плуты. Это потом они стали самых красивых женщин в жены брать. Так что принц может родиться красавцем, а может иметь и такую физиономию, как наш.

– А... понял! Рецидив наблюдаем!

– Ну, ты загнул, ангелок! Скорее – рецидивиста пасем,– сказал Гуча и внимательно посмотрел на подопечного.

Красная физиономия Самсона действительно не вязалась с его королевским происхождением: большой мясистый нос, усыпанный оранжевыми веснушками, толстые губы, румяные щеки и разноцветные, необычайно честные глаза, обрамленные рыжими ресницами. Глуповатая физиономия наивного крестьянского парня, которого трудно не то что в коварных мыслях заподозрить, но и вообще в наличии каких-либо мыслей. Глядишь в распахнутые глаза – так и хочется последнюю монетку отдать. Черт потянулся было к кошельку, но вовремя опомнился, рука снова нащупала срезанный ремешок фляжки.  Но все же это был он – наследник Талонского пре стола и их пропуск домой.