Текст книги "Колымская Сага"

Автор книги: Ирина Беседина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ирина Беседина
Колымская Сага

Я верю, что жизнь человека должна быть полна самых неожиданных приключений, что надо сгорать в испепеляющем огне, рисковать, смотреть в глаза опасности.

(Уильям Сомерсет Моэм. «Бремя страстей человеческих».)

Дело касается драгоценной жизни – жизни, которую мы не можем создать, жизни, которая если уйдёт, то уйдёт навсегда. И она является индивидуальной, незаменимой, уникальной, такой, какой никогда прежде не было и никогда не будет.

(Аюрведа на каждый день. Секреты великого искусства жизни. С.М. Неаполитанский).

«Мы пришли сюда молодыми, мы отдали этому краю лучшие свои годы и нисколько не жалеем об этом, потому что мы были здесь счастливы, потому что труд наш был захватывающе интересным и созидательным…»

(В.А. Цареградский).

Часть первая

В СТРАНЕ ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЫ И ЖЁЛТОГО МЕТАЛЛА.

Родине нужна Колыма.

«Мы пришли сюда молодыми, мы отдали этому краю лучшие свои годы и нисколько не жалеем об этом, потому что мы были здесь счастливы, потому что труд наш был захватывающе интересным созидательным…» – эти слова Цареградского близки многим. Тем, кто приехал на Север в начале его освоения. Тем, кто трудился в глубинке и отдал этому краю свои лучшие годы.

К сожалению, мы знаем о них так мало, и в основном о тех, кто был у руля: Билибин, Цареградский, ну может быть ещё десяток другой. Я пробовала найти сведения о людях в своё время известных. Но увы, не нашла ни строчки.

Несколько энтузиастов, мысль, труд и воля которых, стояли у истоков удивительного преображения края, организовали экспедицию. Не малого по величине края, который легко мог вместить все государства Западной Европы. Это была Колымская экспедиция, во главе которой стояли Юрий Александрович Билибин и Валентин Александрович Цареградский. Два с лишним года они работали по своему плану исследований. Они копали в этой мёрзлой земле первые шурфы, промывали первое золото, чертили первые карты.

«К истокам золотой реки» называется интереснейшая книга Евгения Константиновича Устиева (издательство «Мысль»), где описывается этот трудовой и исследовательский подвиг этих людей и их товарищей по экспедиции. Удача в поиске заставляла забывать о времени, усталости, еде, закостенелой от холода и работы спины. И это была не золотая лихорадка ради своего богатства. Они работали для своей страны, для Родины, для всех её людей. Золото нужно было для решения самых насущных государственных задач: обновления промышленности, перевооружения армии, освоения новых районов страны. Золота явно не хватало. В июле 1928 года началось освоение колымских богатств.

Чтобы пробудить от вековой спячки эту огромную территорию, нужны были колоссальные денежные, материальные и людские ресурсы. Людские ресурсы, рабочие и инженерно-технические работники – это главная забота. Отсюда лагеря, Севвостоклаг. Отсюда вербовка на Колыму по всему Советскому Союзу. Геолого-разведочная служба – это первая необходимость. Людей вербовали, предоставляя им многочисленные льготы. Строительство жилья, дороги на прииски, обеспечение жизни и быта людей. Трудно даже мысленно представить, какие подразделения должны входить в горно-промышленное управление. Автобазы и дорожные отделы, электростанция, разного рода мастерские, санитарные учреждения, бытовое обслуживание, общественное питание, торговля… Всего не перечесть.

В течении трёх «сталинских» десятилетий почти с нуля был создан промышленный горнодобывающий район. Сотни тысяч заключённых строили новые посёлки, удобные для жизни, прокладывали дороги, строили электростанции, добывали металл.

Можно назвать пять главных металлов «Дальстроя»: золото, олово, вольфрам, кобальт, уран. Однако основное направление, дающее жизнь и богатство краю, а значит и стране – разведка, поиск, изучение недр этой холодной земли. Оно необходимо постоянно, в прошлом, настоящем и будущем.

О жизни заключенных в этом краю написано много книг, свидетельств очевидцев.

О жизни людей вольных, завербовавшихся, тех, кто спокойно без принуждения совершал свой подвиг в условиях вечной мерзлоты, и не считал это подвигом, написано значительно меньше.

В начале этого пути нужны были организаторы жизни и производства – специалисты: горняки, строители, дорожники, хозяйственники, медики, учителя,

Далеко не сразу создавались нужные для жизни условия. У многих были семьи. В них были дети. Их отправляли учиться в интернаты. Жизнь не всегда была безопасной. Но люди жили, трудились, любили свой край, большинство были верны долгу перед Родиной. Колыма нужна была Родине.

Богат я. Земля моя прячет

Алмазы, металл, серебро.

А реки по камушкам скачут,

И холод морозит ребро.

Рассыпано золото в недрах,

Хоронит его мерзлота.

Но воды отмоют, покажут,

Где скрыта земли красота.

Родник из-под камушков скачет,

Журчит золотая вода.

А то не вода, а на солнце

Блестит золотая руда. 11
  Стихи автора


[Закрыть]

Из дневника Ивана Ивановича

Геолог – разведчик. Как много скрыто в этих двух словах. Когда это произошло со мной? Это Шахов заронил искру во время первой геологической практики. Это он приобщил нас к жизни в тайге, пренебрежению к удобствам городской жизни, к удивлению красотой мира, к работе, насыщенной поиском, к работе, которая может захватить человека целиком.

Я вижу своим внутренним взором, как это было, как давно это было, когда взлетали на огромную высоту огненные камни, текла лава. Тысячи вулканов, изрыгая пламя, перекликались громовым рокотом подземного органа, вставала дыбом земля. Минеральный хаос постепенно затихал, земля закрывала свою драгоценную сущность. Со временем небесное тело земли облекалось доброй плотью, жизнь завладела планетой. На выгнутой спине нашей планеты, между намагниченной скатертью и звёздами, поднялся человеческий разум. Земные толщи хранят безмолвие. Через миллионы лет мы должны найти в земле её ценности. Работа, которая наполняет существование человека смыслом. И когда ты это поймёшь, то все трудности воспринимаются как обычные, простые и обязательные, неважные подробности твоей работы.

Сегодня весь день шли то по дну ручья, то карабкались на сопку. К вечеру забрались на высокий склон сопки и стали искать складку, где ветер не будет так силён. Там будет костёр и чаёвка, затем ночной отдых. Ломкие подсохшие кустики ягеля помогают разжечь костёр. Они быстро обугливаются и поджигают сухие ветки, собранный нами хворост. Освобождаем ноги от портянок, натруженными подошвами ступаем на шероховатую поверхность камня. Ласковый воздух от костра снимает усталость.

Я проснулся, как обычно, около семи часов утра и невольно ощутил в себе некоторую приподнятость настроения. Было очень светло, холодно и шумно от ветра. По изжелта-зелёному скату палатки ходуном ходили тени от качающихся лиственниц. Я представил себе, каково будет сейчас всем после сна, когда тело так чувствительно к холоду, словно в ледяную воду засовывать ноги в рабочие штаны, и на четверть часа отсрочил подъем. Я несколько приоткрыл клапан спальника, и ветер, как сито, прошивающий палатку, стал овеивать холодом мои плечи и грудь. Можно было опять закутаться, можно было бы уже и вставать, но я отчего-то длил и длил это неуютное, зябкое лежание, словно оно было наслаждением.

Здесь искони было принято помещать себя в скучноватый строй тех, кому приходится нести на плечах полную тягу земных трудов. Работать до конца: пока не упадет снег, пока сам не упадешь. Выжимать всё из каждого дня: пройти ещё вот хоть по этому отрожку, проследить ещё вот эту границу… Больше уже в эти места не вернуться. Не успеешь – какими цветами станешь раскрашивать белые пятна на геологической карте? Поэтому мне нельзя было принимать в расчет холода, снега и усталости тех, кому и в голову не приходило, что я могу повести себя иначе.

Палатка стоит посреди побуревших уже голубичных кустов на маленькой терраске рядом с ручьем, который запросто, не замочив подошв, перескочишь по камушкам в два-три приёма. Почти от самых его бортов уходят ввысь каменные осыпи сопок. Там и сям вдоль их подножий разбросаны некогда громоподобно низринувшиеся со стремнин огромные остроугольные глыбы. Стоянка находится довольно высоко, вниз по течению взгляду открывается речная долина самого яркого желтого цвета, какой возможно себе вообразить. Это всё лиственницы. Они колышутся ветром, шумят и испрашивают снега у холодного голубого неба, по которому быстро идут нечастые облака. Желтая неровная лента долины обрамляется тёмной зеленью кедрового стланика, целиком накрывающего низкие, скруглённые холмы. С высоких вершин больно для глаза лучатся свежевыпавшие снега. На сотни тысяч лет всё здесь устроено быть таким. И пока остается в неприкосновенности. Для этого холодного молчаливого каменного царства ничего не значат ни наша любовь, ни наше одиночество, ни наша болезнь. Я с ним единосущен.

У костра, на чурке, спиной к ветру, ежась от холода в видавшей виды телогрейке, сидел Кондратий. Он курил, и дым, отходящий от его рыжеватых усиков, тут же уносился вдаль наперегонки с облаками. На тагане болтались угольного цвета котелки, сипел чайник, у ног Кондратия стояла до половины налитая чёрным чаем эмалированная кружка. Поглядев на его худую сутуловатую фигуру, на рябое, покрытое шрамами от прошедших драк лицо, я подумал: «Сколько их – бичей, свободных как птицы – рассеяно по колымской земле! Годы напролет они этак жмутся к костерку, прихлёбывают вечный чихирь22
  2. Чихирь варят так: на кружку кипятка засыпают пачку чая. Напиток заставляет бешено биться сердце, настроение боевое.


[Закрыть] да курят вечный «Беломор», а всё имущество их умещается в изголовье спальника: сидорок какой-нибудь. Заглянешь ли к нему в паспорт – на страничку, где прописка – там в графе «Улица» написано: «Сезонная», а в графе «Дом» стоит «пп» – полевая партия. За спиной почти у каждого тюремный университет, и нет у них ни семьи, ни насиженного места, ни охоты к какому-нибудь делу – одно только берегут они всегда пуще глаза: свою нищую перелетную свободу, за которую готовы воевать до последнего издыхания.

Мы хотим свободы. Тот, кто работает киркой, хочет, чтобы в каждом ударе кирки был смысл. Когда киркой работает каторжник, каждый её удар только унижает каторжника. Но если кирка в руках изыскателя, каждый её удар возвышает изыскателя. Каторга не там, где работают киркой. Она ужасна не тем, что это тяжкий труд. Каторга там, где удары кирки лишены смысла. Человек раскрывается в борьбе с препятствиями.

Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную, тогда лишь мы будем счастливы.

Скоро придут сюда грозные снега и морозы. Мы чаще задумываемся о тепле нашего дома, о доме, который нас укрывает и греет. Там, дома, нас посетит человеческое раздумье. Чудо в том, что наши стены незаметно передают нам запасы нежности. Они образуются в самой глубине сердца, неведомые пласты, где рождаются грёзы.

Сегодня здесь мир и тишина. Я чувствую себя причастным ко всему, что живёт на этой земле. Я её часть. В моих руках кирка. Я на этой земле изыскатель. Возможно недалёк тот день, когда мой поиск увенчается открытием золотого прииска. Найти такое место – это заветная мечта любого геолога – изыскателя.

Пора заканчивать свои записи. Я слишком высоко мечтаю. Так чего доброго станешь поэтом. А у меня под ногами земля, путь по тропам и мозоли на ногах.

Суровая проза жизни.

Хасын

На 77-м километре Колымской трассы вдоль правого берега реки Хасын в 1938 году возник небольшой посёлок Хасын. Поначалу жили там геологи – разведчики. Ещё в 1930 году вторая Колымская экспедиция геологов во главе с Цареградским В. А. обнаружила в этом районе Колымы уголь. Несмотря на низкое качество, его решили использовать для отопления Магадана. Позднее посёлок стал базой крупной геологоразведочной организации. У посёлка было большое будущее.

Хасынскими геологами открыты уникальные золотосеребряные месторождения, месторождения угля, молибдена и других ископаемых.

Колыма для геолога край больших возможностей. Высшее достижение геолога – открыть новое месторождение. И это не сказка, ни неожиданный дар, это – труд, упорный труд не одиночек, а коллективный тяжкий труд. Длительные переходы по не очень приветливой тайге в холод, дожди, по дну ручьёв, по горам и обрывам. Изнашивалась одежда, рвалась обувь, еда иногда распределялась и была в строго необходимом для поддержания жизни объёме, были и моменты голода. Подстерегала цинга33
  Цинга – заболевание, возникающее при отсутствии витаминов в питании человека. Первые признаки: шатаются зубы кровоточат дёсны, коричневые пятна на теле. В дальнейшем организм полностью разрушается.


[Закрыть].

Начало этапа государственного освоения колымских богатств связано с прогнозом Билибина о том, что в 1938 году Колыма даст в четыре раза больше золота, чем добывалось во всей стране в 1930 году. Для освоения края ехали молодые романтики, часто не обращавшие и даже не замечавшие трудностей. Некоторые оставили там жизни.

Из порта Находка шли суда, в трюмах которых были наскоро сделаны трёхэтажные нары, на которых вповалку теснились мужчины, женщины и дети. Зеленоватая вода Охотского моря качала их на невысоких волнах. Море щадило эти суда. Настоящего шторма по счастливой случайности не было. На одном из таких судов на Колыму прибыл геолог Иван Иванович, завербовавшийся туда по договору. В настоящем геолог-разведчик, возглавляющий одну из разведпартий.

Тогда, в 1938 году, были построены первые рубленые домики барачного типа и небольшое здание клуба.

Этот посёлок и был целью путешествия Ольги с детьми. Она прибыла туда на попутной машине ближе к вечеру. Ранняя осень не радовала теплом, но и особых заморозков ещё не было. Однако Ольга и дети замёрзли. Она зашла в низкие двери неказистого домика барачного типа. Узкие окна пропускали немного света, от печки-буржуйки шло благодатное тепло. Посредине комнаты стоял длинный дощатый самодельный стол. За ним сидела небольшая группа людей. Их поздний ужин после нелёгкого рабочего дня сопровождался неторопливым тихим разговором. Иван сидел спиной к двери. Женщина, сидевшая рядом с ним, заботливо подкладывала куски жареной рыбы на его тарелку. Григорий, расположившийся напротив двери, удивлённо уставился на открывшуюся дверь, через которую зашла женщина с двумя детьми. Ольга закрыла дверь и осталась стоять у входа.

– Ольга, это же Ольга! Иван, оглянись!

Иван оглянулся, замер, потом быстро отодвинул от себя тарелку.

– Ольга! Оля, как ты здесь? Боже мой, девочки!

Голос его сорвался, он перепрыгнул через скамейку. Трясущимися руками схватил малышку, прижал к себе, второй рукой обнял Ольгу. И так стоял, замерев.

– Как ты решилась на такое? Как ты нашла меня здесь? Какие вы холодные! Проходите, раздевайтесь, садитесь с нами за стол. Людмила, помоги их устроить. Это моя жена, мои дети. Григорий, помогай.

Григорий взял за руку старшую девочку, подвёл ближе к печке, снял пальто. Усадил её за стол. Поставил перед ней свою тарелку.

– Ешь, малышка. Вы когда кушали?

Девочка проглотила слюну. Видно было, что она голодна.

– Не помню. Кажется, вчера.

Людмила поставила свою тарелку перед Ольгой. Налила чай. Дала ей вилку. Сама отошла дальше, оделась и вышла. Иван держал малышку на руках, раздел её и тоже стал кормить. Иван был смущён. Вопросов больше не задавал.

– Ешьте, дети, грейтесь. А потом решим с отцом куда идти, – спокойно сказала Ольга.

В душе у неё была буря, но она приказала себе быть внешне спокойной и безразличной. Ольга спокойно сидела за столом. Ела, не глядя на Ивана, и ничего больше не говорила. На лице её застыла маска равнодушия. Глаза были прикрыты длинными ресницами. Видно было, что женщина предельно устала. Иван сзади подошёл к ней и положил руку на плечо. Она зябко им повела.

Григорий сказал:

– Мы уйдём в клуб. Я возьму ключи у завхоза, затоплю там печь. Людмила отправится в женское общежитие. А вы тут располагайтесь.

– Спасибо, – сказал Иван. – Завтра мы решим, где и как будем жить.

Свободных домиков не нашлось. Пришлось селиться в кернохранилище44
  Керн – проба грунта, берётся на буровой вышке. Труба буровой вышки высверливает землю в глубину на несколько метров. По керну из трубы геологи определяют на какой глубине залегают полезные ископаемые. Керны в ящике имеют свой паспорт, где записываются необходимые сведения о нём.


[Закрыть]. Оно состояло из двух больших длинных помещений, сомкнутых квадратной прихожей в букву «Г». Одно, направленное к северу от входа, было завалено деревянными ящиками с геологическими образцами, кернами. Второе заняла семья геолога. Там стояла буржуйка. В углу был отгорожен ящик с углем и сложены дрова для растопки. Из деревянных ящиков для геологических образцов соорудили шкафы, стол. Составили два широких спальных места, покрыли неизвестно откуда взявшимися китайскими коврами, уложили на них матрасы, набитые соломой, их покрыли казёнными байковыми одеялами. На одном разместилась Ольга с детьми, на втором Иван.

Ольга не досаждала Ивану вопросами. С геологиней Людмилой он был связан интимными узами. Она сразу это почувствовала, ещё когда впервые стояла в дверях того геологического домика. Но ни о чём его не спросила. Даже когда они остались одни своей семьёй. Взгляд её был чужим.

– Оля, я тебе всё объясню.

– Ничего не надо объяснять, реши всё для себя. Твёрдо реши. А потом и поговорим. Я понимаю, почему ты перестал мне писать. Пока ты для меня чужой. Спасибо, что признал сразу своей семьёй. Но семью надо ещё построить.

На следующий день запаслись дровами, и жизнь потекла дальше. Вскоре придут суровые холода, по стенам пойдут наледи. Койки подвинут еще ближе к печурке. Тепло у самого огонька.

Измученные долгой дорогой дети и Ольга быстро заснули. Иван заправил печку углём, чтобы хватило до утра, и тоже прилёг. Ему было не до сна. Он думал о том, как непросто сложились его отношения с женой. Людмилу он сразу выбросил из своей жизни, как только увидел Ольгу с детьми на пороге. Он безумно любил Ольгу. Но был уверен, что она его не любит. Уехав на Колыму, решил её забыть. Поэтому и связался с Людмилой. Надеялся, что общее дело их свяжет и Ольга забудется.

Однако душа его не была спокойна. В душе он презирал себя за эту связь. Если бы в его жизни не было Ольги, он выбрал бы эту женщину, добрую, умную, сильную. Она не знала усталости, шла вперёд, в ватных брюках, в телогрейке, в пыжиковой шапке. Ему хотелось её нарядить в красивое платье. Но там далеко была Ольга. И она занимала изрядный угол его сердца. И вот сейчас она закрыла все его умные мысли о другой женщине. Его Ольга здесь. Так о чём ещё мечтать?

Как она решилась на это? Проделать такой путь с детьми и найти его в этой дыре!

Он прибыл сюда на пароходе «Феликс Дзержинский» 30 октября 1938 года по договору с трестом «Дальстрой». Его ожидала работа в геологоразведке. Вызвать сюда Ольгу он не решился. Она мать двоих детей. Условия не те. Не выдержит. А она нашла его. Приехала с детьми. Это перевернуло всю его жизнь.

Впереди Колыма

Пароход «Феликс Дзержинский» шёл предназначенным ему курсом уже не первый день. Люди в его трюмах привыкли к распорядку дня, спёртому воздуху, плачу детей и успокаивающему бормотанию матерей. Пароход в летнее время имел постоянный курс: Владивосток – Магадан, а точнее от Находки до Охотска. Возил он грузы для Золотой Колымы, заключенных для работы на объектах Дальстроя. В этот раз был особый рейс. Кроме зэков был выделен трюм для вольных, в основном женщин и детей. Ехали они к своим мужьям, прибывшим на Колыму по вербовке.

Добыча богатств Севера требовала не только дешёвую рабсилу, то есть заключенных. Была объявлена вербовка на Колыму. Нужны были специалисты: горняки, строители, дорожники, хозяйственники, медики, учителя. Нужны были организаторы жизни и производства. Первыми прибывали мужчины. Вызывали свои семьи.

Начальство Дальстроя не утруждало себя особой заботой об этой категории пассажиров. В трюме, как и для зэков, трёхэтажные нары. Дети ползали по настеленным тряпкам, жались к матерям. Высота между нарами позволяла только сидеть.

Ольга старалась не покидать надолго своих девочек. Они были малы и нуждались в близости матери: старшей было шесть лет, младшей исполнилось два года. На нарах, напротив, расположилась семья: очень красивая высокая женщина с длинными толстыми косами, и двое её детей. Светлые косы приковали внимание младшей дочери Ольги. Она всё глядела на них и не могла наглядеться. И потому видно не плакала. Шептала матери на ухо: «класивая тётя». «Класивая тётя» была в окружении двоих детей, мальчика и девочки трёх, четырёх лет.

Женщины особо не разговаривали, но объединились, уходили по делам по очереди, досматривали детей друг друга.

Ночью Ольга не могла спать. Внушала себе, что днём потребуются силы. Но тревога и думы мешали воспользоваться ночным отдыхом.

Ольга ехала не по вызову. Иван завербовался на Колыму с товарищем, таким же геологом как он. Брак Ольги и Ивана не был зарегистрирован. Но у них уже родилось две девочки. Смерть одной из них они пережили. Горе спаяло их. Поэтому Ольга верила, что Иван устроится и вызовет её с детьми.

Сначала он часто писал письма, потом реже, ссылался на работу. Потом письма долго не приходили. И вдруг это письмо от его товарища, Григория, в котором он писал Ольге, чтобы не мешкала. Собиралась и ехала сама, если хочет, чтобы у детей был отец.

Ольга поняла. Собралась в дальнюю дорогу. После всех, выпавших на её долю испытаний, она ничего не боялась. Она знала, Иван никуда не денется, увидит её и девочек, и любое увлечение вылетит из головы.

После длинного утомительного пути от Томска до Владивостока надо было одолеть морской путь. В Магаданскую бухту прибыли через пять дней. Море было относительно спокойно. Обошлось без приключений.

Куда идти? Где искать Ивана?

«Должен же быть здесь отдел кадров», – подумала Ольга.

Города ещё не было. Но здание управления выделялось на фоне убогих построек. Ольга с детьми двинулась к нему и не ошиблась

Жизнь продолжается

На следующий день запаслись дровами, и жизнь потекла дальше.

Деревянные ящики из-под геологических образцов, прикрытые расписными китайскими коврами, служили диванами для гостей. Ольга быстро освоилась с Колымской кухней. В закутках домов, как правило, стояли ящики иного формата, что закупались с китайскими яблоками и сладковатой подмороженной картошкой (сухой репчатый лук был, кажется, того же китайского происхождения). Любимым блюдом колымчан была тушенка с луком и картофелем. Регулярно, на взрослых и детей, экспедиции выдавались трехлитровые или пятилитровые банки сгущенного молока. Временами на столе была красная рыба, икру из неё вынимали и солили сами, с ястыками. К чаю подавалось варенье из голубики и жимолости, из ягод делали наливку. Торт по колымски (слой печенья, слой сгущенки, слой печенья, слой сгущенки, сверху – присыпка из толченого печенья) изготовлялся из мягких сортов печенья накануне праздника, чтобы печенье успело за ночь пропитаться сладким густым молоком.

Но это всё осваивалось позднее, а сейчас состояние Ольги и Ивана было неопределённое.

Он лежал с открытыми глазами и словно наяву видел своё прошлое: безрадостное детство, вечно пьяные родители, они с братом под столом или под лавкой – маленькие грязные неухоженные голодные зверьки. Иногда мать брала их с собой на работу в семью богатого купца Громова. Тогда она была трезвая. Надевала чистое платье, брала с собой белый фартук. Вытаскивала из-под стола или лавки своих сыновей, умывала и причёсывала их. Но шла не рядом с ними. Они должны быть незаметны. Заходили с заднего крыльца, когда мать открывала двери и делала знак рукой. Тогда они быстро пробегали через тёмный коридорчик и оказывались в тёплой натопленной кухне. В углу за занавеской стоял стол и на нём еда. Это кухарка кормила их объедками. Было вкусно, сытно и тепло. Потом появлялась мать и так же незаметно выпроваживала их через задний ход. Они бежали домой в свою полуподвальную квартиру. В эти дни им везло. Деньги на пьянку заканчивались, и отец, сапожник Иван Фомич, садился за работу. Младший Андрейка садился рядом с отцом, подавал ему молоток, гвозди, учился ремеслу. А он, Иван, бежал на свою работу – продавать газеты. Когда ему исполнилось семь лет, он уже работал постоянно. Заработок отдавал каждый вечер матери. У них опять начиналась пьянка. Иван считал себя обязанным оберегать брата, прятал его, приносил куски с улицы. Так они росли, неухоженные, недолюбленные зверята, но закалённые и сильные. В 14 лет Иван работал грузчиком в порту. Постоянно хотелось есть. Бригада состояла из таких же голодных, неухоженных, но жилистых и сильных мальчишек. Питание они чаще всего находили на ресторанной помойке. Самое вкусное – это шкура от красной рыбы. Её заваривали кипятком, она становилась мягкой и вкусной, сытно, когда добавлялись хлебные огрызки.

Город лихорадило от гражданской войны. Власть менялась. Но ничего не менялось от перемены власти в жизни этой беспризорной ватаги. Перемены пришли, когда в городе твёрдо установилась советская власть. Открылась школа рабочей молодёжи. Стала популярна грамота. Молодёжь посмеивалась:

«Пора, товарищ бабушка, садиться за букварь».

Но если говорили о бабушках, то молодёжи тем более нужна грамота.

Иван окончил школу рабочей молодёжи и поступил в политехнический институт. Хотелось увидеть мир, быть полезным для нового государства. К этому времени Иван ненавидел пьянку родителей и поклялся себе, что он будет жить не так.

Ольга возникла в их доме неожиданно. У неё было сильно обожжено лицо, клочьями обрезаны волосы. Рядом с ней была маленькая девчушка, её дочь. Первое время за ними ухаживала мать Ивана. Какая-то старуха ей заплатила за уход. Пригрозила, что бы та не пила. Обещала хорошие деньги. Но что произошло, и почему женщина оказалась выброшенной из дома, ей не сказала. На месяц у Марии Ивановны, матери Ивана, хватило терпения не пить и выполнять свои обязанности. Но как только старуха перестала платить, она забросила Ольгу.

Иван был старше Ольги на шесть лет. Чёрная корка с её лица быстро сходила. Мария Ивановна утром и вечером делала ей компрессы из холодной чайной заварки. Кожа быстро восстанавливалась. Отрастали крупные кудри на голове. И однажды утром, зайдя на кухню, Иван увидал в своём неказистом полуподвале красавицу. Шапка густых крупных кудрей обрамляла нежное смуглое лицо с удивительными большущими голубыми глазами. Тоненькая, стройная, смуглая, но необыкновенно светлая маленькая женщина. Это было поразительно, от смуглой девчонки шёл свет. И эту её лучистость Иван прежде всего увидал. Как-то сразу он понял – ей нужна поддержка, защита. И он должен взять это на себя. Кто-то её крепко обидел. Теперь он не отдавал все заработанные деньги матери. Он приложил ни мало усилий, чтобы Ольга и её дочь стали его семьёй. Любовь пришла к нему как зов, как судьба, как праздник жизни. Любовь светилась в его глазах.

– Я становлюсь сильнее, когда ты рядом, – говорил он Ольге. – Ты не думай ни о чём плохом, ты – мой свет. Клянусь тебе, никогда не возьму в рот спиртного, даже пива. Клянусь, я буду оберегать тебя. Забудь прошлые обиды.

Иван работал, учился, делал всё для дома и семьи. От его родителей они ушли. Сняли квартиру. Ольга родила девочку. Через год вторую. Иван закончил горный факультет в политехническом институте. Получил назначение на работу в Копейск, город на Урале. Шахтёрский посёлок, угольная пыль, холод и вечные ветры. Как молодому специалисту с тремя детьми ему дали жильё: комнату в общежитии. Две маленькие дочери заболели воспалением лёгких. Комната была холодная, мебели не было. Младшая дочь Женечка сгорела от высокой температуры за два дня. Где-то на помойке Иван разыскал чугунную печку. Вдвоём с соседом они её притащили в комнату, вывели трубу в окно. Благо, этаж был первый. Затопили печь. Нагрелось. Температура у Катюши понизилась. Но она не открывала глаза, ничего не ела, даже материнскую грудь не брала в рот. Ольга сидела около печки, слёзы крупными горошинами текли из глаз. Забежала соседка Надя.

– Послушай, Ольга, – сказала пожилая женщина, – вчера мой старый хрыч принёс домой солёную селёдку. Дай ребёнку пососать, хотя бы губы смажь. Может быть, аппетит появится. Я сейчас принесу.

Соседка быстро сбегала домой за селёдкой. Отрезала кусочек от хвоста, сунула ребёнку в губы. Мать сидела неподвижно. Сердце её сжималось. Ребёнок ничего не берёт в рот. От материнской груди отказывается.

И вдруг, чудо, девочка пошевелила губами. А потом её язычок заработал, сначала лениво, потом быстрее. Ребёнок открыл глазки. Солёная селёдка пришлась ей по вкусу. Соседка улыбалась. Мать плакала. Через некоторое время девочка захотела пить и взяла материнскую грудь. Ребёнок ожил. Постепенно температура спала. Она смогла спать, а затем сидеть в детской кроватке. Мать понемногу давала ей селёдку, поила молоком из соски, потом стала печь блины. А дочь ела и требовала: «Мажь». Потом засыпала. А проснувшись, требовала вновь масляные блины. Набиралась сил.

Ольга пекла блины, мазала их маслом. А Катенька хватала этот горячий блин, мгновенно его съедала и кричала матери:

– Мажь, ещё мажь.

Наевшись, мгновенно укладывалась на подушку и засыпала.

Ольга и Иван жили только для семьи. Они пережили смерть одного ребёнка, беспокойство за эту девочку лишило их покоя.

– Ваня, надо как-то выбираться отсюда. Боюсь, мои девочки погибнут в этом климате.

– Я увезу тебя в Томск к Лёньке, твоему брату. А сам завербуюсь на Колыму. Так можно избавиться от трёхлетней отработки после окончания института. А там видно будет куда податься. Обживусь и вызову тебя. Там зарплата будет приличная. А получу подъёмные, оставлю тебе. На первое время вам хватит. Соглашайся.

Копейск был покинут. У Лёньки в деревне Ольга не осталась жить. Устроилась в Томске. Зарабатывала шитьём и вышивкой. Ждала писем от Ивана и скорого вызова. Но письма приходили всё реже. Всё прояснилось, когда пришло письмо от Григория. Григорий, друг семьи, предупреждал Ольгу: «Если хочешь, чтобы у детей был отец, не медли. Не жди вызова, приезжай сама. Не бойся Колымы, край холодный, но перспективный».

И Ольга решилась. В её жизни это был второй любящий мужчина. Его надо сохранить.

Кроме того она не могла допустить, чтобы второй её ребёнок остался тоже без отца.

Примирение

То первое утро на Хасыне Ольга запомнила навсегда. Она крепко спала и ей снились хорошие сны. Внезапно она ощутила нежное прикосновение к волосам. Она проснулась, но глаз не стала открывать. «Мы вместе, – возникла в уме радостная и тревожная мысль. – Мы вместе и он любит меня».

От печки шло тепло. К Ольгиному боку прижался ребёнок, старшая девочка. У другого бока нежилась малышка. А перед ней, на коленях, стоял её Иван и нежно гладил её чёрные кудри. Тёплая волна прокатилась по всему телу. Она открыла глаза и почувствовала себя счастливой.

– Оля, мы вместе. И ни о чём другом не говори. Вы моя семья. Я вижу это по твоим глазам. Сегодня я никуда не пойду. Это наш день. Мои товарищи помогли, обеспечили нас едой, углем.

Этот день они оттаивали друг около друга. Старшая дочь Ольги хвостиком ходила за матерью. Её сегодня не использовали как няньку. Нянькой был отчим. После ужина они сидели дружной кучкой около печки и улыбались друг другу. Огонь бежал по углям, его сияние отражалось в счастливых глазах.