Текст книги "Тайны японского двора. Том 2"

Автор книги: Ипполит Рапгоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Граф Амори (Рапгоф Ипполит Павлович)
Тайны японского двора
Том 2

ХХХIII. Судьба барона

– Вставай, любезный! – толкнул рабочий неподвижно лежавшего барона.

– Не видишь, что он мертв, – остановил его другой. – Смотри, кровь…

– Ну, вас, черти; чего остановились? Эка невидаль, пьяного не видели! – крикнул третий рабочий.

– Нет, тут не пьяный, тут что-то неладно, – сказал первый. – Смотрите, ребята, и рот машинкой закрыт!

– Смотрите: дышит, глаза открыл.

– Чего смотреть, взял бы да и вынул машинку изо рта. А ты бы вот, любезный, – обратился он к подошедшему старику в засаленной блузе, – ты бы принес маленько водицы.

Старик бросился к консьержу.

– Воды!.. Воды!..

Рабочие развязали барону руки и вынули изо рта кляп.

– Ну, вот и вода; глотните-ка хорошенько, – сказал старик, поднося к устам барона эмалированный ковшик.

– Спасибо, господа, – сказал барон, ища глазами цилиндр, валявшийся посредине улицы. – Я вам очень благодарен.

Он вынул из кармана горсть серебряных франков.

– Что вы, что вы, нам ваших денег не надо, – обиделись рабочие.

– В таком случае, господа, позвольте в знак благодарности пожать ваши руки!

С этими словами барон пожал руки четырех рабочих

Собралась целая толпа спешивших на работу блузников.

Барон перешел на другую сторону.

Тут только он начал приходить в себя.

Его сердце болезненно сжалось. Он вспомнил Хризанту.

Барон ускорил шаги, он почти бежал. В его душе стоял крик ужаса и нравственного страдания. Он только что пережил унизительное насилие азиатов, возмущавшее его нравственное чувство.

– Хризанта, бедная Хризанта, – громко, сам того не замечая, кричал барон.

Пешеходы удивленно смотрели ему вслед. Разорванная сорочка, сдвинувшийся галстух, окровавленное лицо и руки невольно останавливали внимание публики.

– Нет, это я так не оставлю, – продолжал он громко рассуждать с самим собой. – Это башибузукство… Я пойду к префекту, к министру, к президенту, к своему послу… но добьюсь возмездия.

Его душили слезы негодования.

– Везите в префектуру, – кликнул он фиакру, садясь в открытую коляску, стоявшую на площади.

Барон проехал в префектуру и настойчиво потребовал свидания с префектом, но тот, под предлогом усиленных занятий, переговорить с бароном поручил своему помощнику.

Барон в резких выражениях заговорил о неустройстве, о необеспеченности от уличных нападений, о японских шпионах.

Все это говорилось бароном с такой горячностью, с таким повышением тона, что все присутствовавшие в приемной зале не могли не обратить на это внимания.

Помощник префекта растерялся.

Он попросил барона присесть и сам прошел в кабинет начальника.

– Господин префект, – сказал помощник, – барон рассказывает невероятные вещи. Он уверяет, что сделался предметом нападения на набережной Орсе и даже показывал окровавленные голову и руки. Он ранен в голову, а принцесса Коматсу увезена в наемной карете, в которой они ехали.

– Извините, – сказал префект, обращаясь к депутату департамента Сены, комфортабельно сидевшему в обитом кожей кресле. – Я должен переговорить с бароном наедине.

Депутат лениво поднялся с кресла и, выпуская клубы дыма из своей трубки, прошел в приемную. В кабинет префекта вошел барон.

– Мой помощник рассказал мне сейчас невероятные вещи. Так вы сделались предметом нападения на набережной Орсе? Расскажите подробно, как все это случилось.

Барон заговорил…

– Это изумительно, прямо невероятно, – воскликнул шеф полиции. – Пожалуйста, не волнуйтесь, я сейчас же приму меры.

Префект подошел к телефону.

– Соедините меня с господином Легреном, 16-920. Алло. Попросите господина Легрена сейчас приехать ко мне.

Обращаясь к барону, префект продолжал:

– Вы видите, барон, я сейчас же вызвал начальника сыскной полиции. Поезжайте в «Континенталь», вслед за вами приедет агент полиции и произведет самое тщательное дознание. Можете быть уверены, барон, что законы во Франции для всех одинаковы и что мы никаким иностранным проискам не сочувствуем, а тем более никогда не допустим, чтобы на улицах Парижа совершались такие бесчинства.

– Благодарю вас, господин префект, – сказал барон и протянул ему руку.

Вернувшись в отель, барон с удивлением убедился, что номер заперт на ключ.

– Дайте ключ! – крикнул он коридорному. Но тот ушел и больше не показывался.

Потеряв терпение, барон спустился к швейцару.

– Где мой ключ?

– Ваш номер сдан.

– Каким образом?

Швейцар сконфузился.

– Пожалуйста, спросите обо всем господина метрдотеля. Он вам все скажет. – И, обращаясь к тут же стоявшему лакею, швейцар крикнул:

– Позови метрдотеля.

Метрдотель, приподнимая цилиндр, любезно раскланялся с бароном и сообщил, что полчаса тому назад какой-то господин восточного типа занял его номер.

– Он даже не был еще убран, – добавил метрдотель, – но господин пожелал именно этот номер. Я вам дам еще лучший, рядом, – успокаивал он его.

Барон молча пошел за метрдотелем. Действительно, ему была предложена роскошная комната, выходящая окнами на Риволи.

– Хорошо, я тут остаюсь. Велите принести мне теплой воды, мыла и полотенце.

– К вашим услугам, – сказал метрдотель, удаляясь.

– Кто бы это мог быть в моем номере? – задумался барон. – Может быть, Ямато или кто-нибудь из его клевретов?

Лакей принес теплой воды и мыла.

– Приготовьте чашку черного кофе и пришлите сюда швейцара.

Барон обмыл голову. На затылке его запеклась кровь. Воротник, сорочка и манжеты были в крови.

– Войдите, – крикнул барон пришедшему швейцару. – Назовите мне фамилию кучера, который меня сегодня возил. Вы его нанимали, не правда ли?

– Нанимал его комиссионер Андре.

– Но вы его знаете в лицо?

– Нет, в первый раз видел сегодня.

– Так то не был экипаж отеля?

– Нет, барон! Экипаж отеля так рано никогда не выезжает.

– Хорошо, довольно. Не можете ли мне сказать: господин, занявший мой номер, дома или нет?

– Он только что ушел.

– Можете идти.

– Надо будет сейчас написать Канецкому, – подумал барон, направляясь к письменному столу.

В комнату громко постучались.

– Войдите.

Высокого роста господин с петлицей «Почетного легиона», снимая шляпу, медленно вошел в комнату.

– Вы барон фон-дер-Шаффгаузен?

– Да.

– Я начальник сыскной полиции Легрен.

Барон попросил его сесть.

– Я только что говорил со швейцаром, которому поручил накануне нанять экипаж для роковой поездки. Он все сваливает теперь на какого-то Андре и уверяет, что кучера видел в первый раз.

– Будьте покойны, – заметил начальник, – мы сумеем ориентироваться. Вы меня простите, но я сейчас должен отправиться на место происшествия. Вас же прошу обождать моего возвращения.

– Прекрасно.

Когда г. Легрен ушел, барон сел писать Канецкому.

– Вот так; теперь надо написать письмо моему послу. На всякий случай это не лишнее. Пусть он знает, в чем дело. Я предчувствую, что это только начало драмы.

Окончив письмо на имя германского посла, барон спокойно вздохнул.

– Кому бы поручить доставку писем? Тут, по-видимому, все подкуплены. Пошлю за комиссионером.

Явился старик с огромной седой бородой.

– Могу ли на вас рассчитывать? – начал барон.

– Вполне, – грубовато ответил посыльный.

– В таком случае вот два письма; вы мне сюда доставите ответ. Я буду ждать.

Посыльный взял оба письма и, взглянув на конверты, спросил:

– Которое нужнее?

– Господину Канецкому.

Посыльный, не проронив ни слова, быстро вышел из номера.

Барон остался один.

Он чувствовал, что ему чего-то недостает и призадумался.

Его охватила грусть.

Мысль о Хризанте щемила его сердце.

– О, я проучу этих японцев! – воскликнул барон, ударив кулаком об стол.

Но тут его охватило отчаяние.

– Они ее увезут… я ее не увижу… Боже, Боже… какое несчастье!

Барон заплакал.

Никогда еще в жизни барон не страдал так жестоко, как теперь.

Оно и неудивительно. Жизнь его вообще сложилась очень странно.

Тринадцати лет, обидевшись на отца, барон без шапки выбежал на улицу и отправился к дяде, который состоял профессором берлинского университета.

Окончив курс и поступив в ряды блестящего полка, барон часто вспоминал дядю, который имел громадное влияние на его развитие. Барон имел мягкое сердце и его часто мучила мысль, что он не простился с умирающим отцом, который так хотел его видеть перед смертью.

Но барон не мог простить отцу оскорбления, которое тот нанес ему в присутствии его товарища по корпусу.

Это была сильная, даровитая натура. Сангвинический темперамент сделал барона впечатлительным и горячим. Но благородная кровь предков, холодных и строгих тевтонских рыцарей, внесла в этот темперамент чувство достоинства, благородство и безупречную честность.

Барон не уживался со строгой дисциплиной прусского режима. Его интересовали наука, техника, искусство. Унаследовав от отца богатую библиотеку, он с жадностью перечитал весь философский отдел.

Мировые вопросы, жажда деятельности требовали творческого выхода и могучая натура изнывала под гнетом внутренней борьбы.

Он не был способен на подлость, на коварство, лукавство и двуличие, а потому немногочисленные друзья видели в нем самоотверженного, доброго товарища, не покидавшего их даже при тяжелых обстоятельствах жизни.

Барон обладал необыкновенной бодростью духа, но теперь он приходил в отчаяние при одной мысли, что его навеки разлучили с любимой женщиной.

– Простите, барон, – раздался голос неожиданно появившегося метрдотеля. – Тут пакет есть на ваше имя.

Метрдотель подал элегантный, маленький, запечатанный конверт с печатью японского посольства.

– Хризанта, – подумал он.

– Прикажете подождать ответа?

– Пусть подождут, я сейчас занят немного.

Метрдотель ушел.

Едва закрылась дверь, как барон поспешно открыл письмо и прочел:

«Мой дорогой, ненаглядный!

Нас постигло великое несчастье. Я в руках посла и, как в тюрьме, нахожусь под надзором надсмотрщиков. Посол был так добр, что разрешил мне свидание с тобой. Но он меня не выпускает и, если ты хочешь видеть меня, приходи скорее, скорее, покуда меня еще не отправили в Японию.

Тебя обнимает и целует улыбающаяся сквозь слезы в чаянии видеть тебя вся твоя Хризанта».

Письмо выпало из его рук. Голова барона закружилась. Он ухватился за спинку кресла, чтобы не упасть.

– Боже праведный! – воскликнул он. – Что мы им сделали? За что нас так терзают!

Барон зашагал по комнате, поминутно прислушиваясь и не зная, на что решиться.

Появление Канецкого несколько успокоило его.

– Друг мой Эдмунд! – воскликнул тот. – Какие мерзавцы эти японцы, Эдмунд, душа моя!

И бросился обнимать барона.

– Сядь, успокойся, не кричи, а то тут стены-то не толстые, все слышно. Лучше прочитай письмо Хризанты!

Канецкий принялся читать.

– Вот как! – рассвирепел Канецкий, пробежав письмо. – Тебя хотят заманить…

– Я и сам не знаю, пойти или нет?

– Пожалуй можно пойти, например, со мною… Но только надо, подобно индейцам, вооружиться с ног до головы. Да и то еще, того смотри, из-за портьеры предательски подстрелят.

– Я и сам думаю, что нам придется принять меры предосторожности. Во всяком случае, следует обождать возвращения начальника сыскной полиции. Надо с ним посоветоваться.

– Куда же он поехал?

– На следствие.

– Ну, знаешь, друг мой, ты на полицию тоже не особенно-то полагайся. Я бы на твоем месте обратился к содействию печати. Стоит «Фигаро», «Petit Journal», «Gil Bias» обрушиться на префекта или министра внутренних дел, чтобы этих японских разбойников немедленно разыскали.

Барон призадумался.

– Пожалуй, ты прав, дорогой мой друг, – сказал барон, глядя на Канецкого, – но как же быть? Пойти-то надо!

– Пойти мы пойдем, я не боюсь этого, только надо захватить пару браунингов да несколько кинжалов. По пути я зайду в клуб журналистов и там расскажу про инцидент.

– Да ведь это невозможно, тогда моя фамилия и имя Хризанты станут притчей во языцех.

– Милый мой, – рассмеялся Канецкий, – ваш роман вот уже второй день не сходит со столбцов печати. Ко мне домой приходили даже за твоим портретом и спрашивали, как бы достать карточку принцессы.

Барон изумился.

– Печальная известность! Но что делать! Остановиться на полпути уже нет возможности.

– До свиданья! Через два часа буду обратно.

Барон, проводив друга до дверей, вернулся к письменному столу и внимательно стал разглядывать письмо и конверт Хризанты.

Посольская бумага и конверт со штемпелем навели его на мысль о том, что она писала с ведома, а может быть, под диктовку посла или под угрозой.

Между тем вернулся начальник сыскной полиции.

– Господин барон, могу вам сообщить, что кучер вашей кареты скрылся из Парижа, а швейцар отеля и пресловутый Андре сейчас подвергнутся допросу.

Барон что-то хотел возразить, но г. Легрен, не дожидая ответа, продолжал:

– Pardon, еще одно слово. Вы сейчас получили письмо от принцессы и вас приглашают туда, но вы не ходите.

– Почему?

– Перешагнув порог посольского дома, вы лишитесь защиты французских законов, так как вы тогда уже будете находиться на японской территории, а не во Франции. Ведь вам известно, что все посольства и даже консульства в этом отношении пользуются исключительными правами экстерриториальности. Случись с вами какое-нибудь несчастье, и мы не в силах были бы проникнуть в здание посольства, не вызывая casus belli.

– Это мне известно. Но как же, по вашему, поступить?

– Караулить снаружи. Там, на Avenue Margeau, находятся меблированные комнаты мадам Арневиль. Посадите туда кого-нибудь, пусть по очереди караулят.

– Неужели же французское правительство наглые проделки шпионов оставит без внимания? – воскликнул барон, негодуя.

– Я ничего не могу вам сказать. Обратитесь к префекту.

– A propos! У меня к вам просьба. Пожалуйста, допросите свидетелей внизу, в конторе, а не у меня в номере.

Уходя, г. Легрен столкнулся с метрдотелем.

– Ждут ответа на письмо.

– Передайте, что ответ я пришлю, – ответил барон.

Прошло еще добрых полчаса, пока вернулся Канецкий.

Барон принялся молча наблюдать за тем, как Канецкий терпеливо перерезал бечевки пакетов и доставал револьверы, патроны и тонкую стальную сетку, нечто вроде мелкой кольчуги.

– Так как же? Идем или не идем? – спросил Канецкий.

– Придется пойти, хотя начальник полиции меня убеждал принять выжидательное положение.

– Брось. Я сейчас был в клубе журналистов. Там сотрудники кончали утренний репортаж. Все им рассказал и добавил, что в пять часов вечера барон со своим другом пойдут в атаку посольства. Каково!

Канецкий громко расхохотался.

– Да ведь это вызовет целый скандал в Париже, около посольства соберется миллион людей, tout Paris![1]1
  Весь Париж (фр.). (Прим. изд.).


[Закрыть]

– А ты как же думал? Я не без цели распространил о нашем намерении. Это прекрасная охрана, – возразил Канецкий. – А кстати, нам завтракать пора, поедем!

Канецкий заказал у Пайяра прекрасный завтрак.

Друзья были в радужном настроении.

У них созрел план смелый и решительный.

В душе барона было много отваги, едва сдерживаемой критикой разума.

Под влиянием Канецкого он был способен на рискованные предприятия.

– Как хочешь, а мы с тобой раздавим за здоровье будущей четы склянку редерера, – сказал Канецкий, нажав электрическую кнопку звонка.

– Принесите редерера, да льда побольше, – распорядился Канец-кий, увидав лакея.

На столе появилась роскошная серебряная ваза с бутылкой, покрытой салфеткой.

Канецкий сам налил плоские хрустальные вазочки и, чокнувшись с бароном, запел цыганский мотив:

Прочь мрачные думы, тревоги, печали Долой вы из сердца, долой!

Пусть будет светло там, как в этом кристалле Янтарная влага с веселой игрой…

Канецкий, выпив бокал, подошел к барону и поцеловал его.

– Ты, конечно, не понял песни. Ну, вот, я тебе переведу смысл ее. – И Канецкий принялся с пятого в десятое переводить слова цыганского напева.

Барон помолчал, его мысли витали где-то далеко.

– Пора по домам. Наше оружие в отеле, – как бы спохватившись, сказал барон.

Заплатив по счету, друзья вышли из ресторана.

Была нанята карета, в которой они направились к отелю «Континенталь».

Ямато неустанно следил за всяким движением барона.

Вокруг отеля и около ресторана Пайяра сновали ставленники этого японского шпиона.

Номер, который раньше занимал барон, был перерыт. Ямато на-дееяся найти там какие-нибудь отрывки корреспонденции барона, из которой было бы возможно сделать более или менее вероятное заключение о намерениях этого ненавистного ему человека.

Ямато ненавидел европейцев, всей душой сочувствовал панмонголистической пропаганде и во всяком белом видел врага своего отечества.

По выходе друзей из ресторана, Ямато выбежал из соседнего кафе и помчался вслед за ними другой карете.

XXXIV. Отчаяние Хризанты

Хризанта находилась в комнате, предназначенной в обыкновенное время для почетных гостей посольства.

Она сначала очень плакала, убивалась.

К ней подослали старуху, жену камердинера, отчасти для услуг, а вернее, чтобы немного развлечь и утешить принцессу.

С часа на час принцесса с нетерпением ожидала ответа та письмо. Но его не было.

Вдруг в коридоре послышались тяжеловесные шаги старика-камер-динера.

– Это к нам, – крикнула добродушная старушка, – это мой Жан несет, верно, письмо.

Старуха приотворила дверь.

– Ваше высочество, – сказал старик, – никакого ответа нет, а барон приказали сказать, что сами его пошлют.

– Удивительно! – воскликнула Хризанта, и на глазах ее показались слезы.

Но старуха принялась ее успокаивать.

– Вот, принцесса, вы говорили, что он убит, убит непременно, а вот оказывается, благодаря Богу, жив-живехонек и поклон шлет.

Принцесса улыбнулась сквозь слезы.

– Так, по-вашему, все обстоит благополучно? – наивно спросила Хризанта.

– Все устроится, дорогая моя красавица, и барон еще женится па вас и пировать вместе будем. Вы не плачьте, – добавила старушка, – я сейчас приду.

Принцесса осталась одна.

– Почему не пришел барон и ничего не написал? О, это не к добру, – размышляла принцесса. – Он ничего не делает необдуманно, видно, он не доверяет нашему послу.

Хризанта задумалась.

– А что, если и вправду они через мое посредство только хотели заманить барона сюда? Тут ничего нет невозможного. Этот Ямато, как оказывается, такой негодяй. Он на все способен.

Хризанта вздрогнула.

– Насколько я помню, Ямато что-то шепнул послу перед тем, как он предложил написать письмо барону. Да, да, это верно. Чего доброго, они действительно заманили барона, быть может, его убили, а я тут сижу и ничего не знаю. Ужасно, ужасно…

Хризанта снова разрыдалась.

Однако усталость взяла свое и она тихо уснула.

Через полчаса Хризанта проснулась.

Ей не спалось.

Подойдя к окну, она бросила грустный взгляд на авеню Марсо, по которому двигалась пестрая толпа.

– Вы проснулись! – воскликнула старуха, заглянув к Хризанте. – Я так и думала. Ну, как вы спали, дорогая?

– Плохо.

– Почему?

– Я видела скверный сон!

– Вам бы следовало помолиться о душе вашего брата, – сказала задумчиво старушка. – Со мной был такой случай. Умер дядя в Провансе, а я узнала об этом поздно и не отслужила панихиды. Вот он и явился ко мне, сердитый, и долго бранил. Даже прибить хотел… Я, как проснулась и вспомнила, что ведь, экая я грешница, не помолилась о нем. Сейчас же, милая, побежала в Notre Dame de Paris. С тех пор прошло много лет… да как сказать?.. лет двадцать, если не больше; а дядя больше не снится.

Хризанта слушала рассеянно, занятая посторонними мыслями.

– Вам бы, принцесса, следовало веночек у подножья траурного кресла положить.

– Да, милая! Я бы это сделала, но мне страшно и неловко. Я не люблю толпы.

– Милая принцесса, сейчас никого в кумирне нет; вы б пошли и по вашему обряду помолились.

– У меня нет белого платья, да и цветов негде достать.

– Давайте денег, я сбегаю за цветами; что касается платья, то сейчас передавали по телефону из «Гранд-Отеля», что вещи ваши послали сюда.

Хризанта встрепенулась.

Она схватила ридикюль и из подвижного кошелька высыпала груду золота на стол.

– Возьмите сколько надо, купите.

– Что вы, что вы, принцесса! Куда так много золота! Довольно десяти франков.

Старушка взяла десятифранковую золотую монету и поспешно удалилась.

XXXV. У маркиза Ито

– Птичка поймана! – с улыбкой сказал маркиз Ито.

Перед ним лежала телеграмма парижского посла.

Рядом с письменным столом стоял какой-то японский чиновник, видимо, ожидавший приказаний своего начальника.

– Напишите парижскому послу, что принца придется хоронить в Париже. Иначе очень уж много хлопот и переписки. Что касается принцессы, то ее надо доставить до Тулона незаметно, без скандала и вмешательства администрации. Напишите, чтобы поберегли ее… и чтоб повезли ее инкогнито.

– Слушаю-с! – сказал чиновник и, пятясь задом, вышел из кабинета великого вершителя судеб страны Восходящего солнца.

– Маршал Ямагато, – доложил лакей.

Маркиз Ито вышел ему навстречу и подал обе руки.

– Садитесь, уважаемый генерал, – промолвил маркиз, подвигая ему кресло близ письменного стола. – Что привело ваше высокопревосходительство ко мне в столь неурочный для вас час?

– Я нахожусь в большом затруднении; меня беспокоит наша кавалерия. В русских войсках конский материал замечателен и нам очень трудно будет, в случае войны, парировать удары неприятеля, не имея такой же подвижности кавалерии.

– Это вопрос серьезной важности, – согласился маркиз. – Но где вы найдете такое количество лошадей?

– В Австралии и, наконец, в той же России.

– Как же в России? – удивленно спросил маркиз.

– Одна лондонская контора предлагает 10.000 лошадей перевезти через Лондон в Японию.

– Следует испробовать эту комбинацию. Я лично ничего против этого не имею.

Маркиз Ито, сидя за письменным столом, что-то чертил на бумажке.

– По-моему, выходит, что нам нужно не 10.000, а 70.000 лошадей.

– Конечно. Австралия такого количества дать не в состоянии, но 30.000 нам обещано. Однако, вся эта покупка производится исподволь и с большими предосторожностями.

– О, да. Мы должны нашей коннице сделать неожиданный сюрприз, – с ядовитой улыбкой сказал маркиз. – Австралийские лошади – это роскошные, кровные рысаки и скакуны.

– Кроме того, я обращу внимание вашего высокопревосходительства на необходимость заблаговременно запастись шубами,

– Вы полагаете?

– Непременно. Я предвижу, что антирусская лига заставит нас начать войну раньше, чем мы бы хотели.

– Успокойтесь, генерал! Во всяком случае, на нашей стороне прежде всего наше географическое положение. Если ко всему этому прибавить миролюбие России и ее уверенность, что мы не доведем дело до разрыва, то, по крайней мере первое время, перевес будет на нашей стороне.

– О, я знаю, маркиз, что при вашей гениальности Европу провести нетрудно. Она останется при убеждении, что Япония искренне стремится к улаживанию недоразумений с Россией мирным путем.

– Откровенно говоря, война с Россией сама по себе не сулит в конце концов удачного результата. Я ни да минуту не закрываю глаза на то, что могущественный колосс, со своим миллионным войском, может нас раздавить. Одна надежда, что арийцы всегда были и будут завистливы. Соглашения между ними немыслимы и поверьте, что Россия, победив нас, не воспользуется плодами победы. Я сумею добиться вмешательства Англии, Америки, а быть может, и других держав.

– Ну, уж это ваше дело. Я в политике ничего не понимаю, вернее – ничего понимать не желаю.

Генерал приподнялся с кресла и простился с маркизом.

Маркизу доложили о приходе английского атташе.

– Просите.

– Я приехал поблагодарить ваше высокопревосходительство от имени нашего посла за любезное содействие в деле урегулирования подряда с вашими заводчиками, – промолвил вошедший. – Мы высоко ценим материальную поддержку, которую вы оказываете нашим заводам, давая нм столь значительные заказы. В свою очередь, я уполномочен от группы английских капиталистов уверить вас в полной готовности нашей служить вашим интересам в деле реализации предстоящих займов.

– В свою очередь, и я должен поблагодарить британское правительство за добрые союзнические чувства. Мы воевать не собираемся и только необходимость нас может побудить поставить на карту результат наших многолетних мирных трудов. Нам еще так много работы внутри страны! Наши культурные посевы дали еще так мало основательных результатов на окраинах, что было бы очень жаль, если бы война задержала дальнейшее развитие реформ.

– Его величество микадо также не сочувствует войне? – спросил атташе.

– Конечно; микадо очень огорчен действиями наших японских шовинистов. Он три раза отклонил прием депутаций от представителей антирусской лиги.

– Но война, по общему мнению, неизбежна.

– Надеюсь, – возразил маркиз, – что Россия нам сделает некоторые уступки и что таким образом будет достигнуто соглашение на почве мирных переговоров. Но, конечно, дипломатия предвидеть всего не в состоянии…

Маркиз встал, как бы считая аудиенцию оконченной. Поднялся и атташе.

– До свидания, дорогой маркиз, – сказал атташе, прощаясь.

Маркиз Ито проводил дипломата до дверей кабинета.

Грузными старческими шагами маркиз Ито измеривал свой кабинет. Он долго ходил взад и вперед по кабинету. Самодовольная улыбка не сходила с лица его.

– Все идет прекрасно, – обрадовался японский Бисмарк. – Англия нам сочувствует, нам обещала помощь оказать Америка. В Китае опять начинается боксерское брожение, а Россия настроена миролюбиво. А это самое главное. Нам нужно выиграть время, время и время…

– Ваше приказание исполнено, – сказал чиновник, держа в руках копировальную книгу телеграмм.

– Я читать не буду, что вы писали, а вы мне просто расскажите.

Чиновник обстоятельно доложил маркизу содержание телеграммы, посланной их французскому представителю.

– Отлично. Можете идти и завтра мне сообщите ответ посла, – сказал маркиз. – Скажите, кстати, докладчику, что я сейчас никого больше принимать не буду, так как мне пора одеваться.