Текст книги "Тайны японского двора"

Автор книги: Ипполит Рапгоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

VIII. Фатальное происшествие

Хризанта под впечатлением новых, охвативших ее чувств безвольно отдалась вихрю страстей.

Ей казался час, проведенный без возлюбленного – целой вечностью. И барон себя чувствовал прекрасно около своего предмета любви.

Целый день они ворковали, шутили, вспоминали детство. Барон много рассказывал о своих любовных похождениях в Париже, которые Хризанта выслушивала с возбужденным интересом.

И сегодня они побывали в милой беседке Булонского леса. Долго гуляли по берегу Сены, где она извилинами прорезала мелкие рощи, долины и поля.

Они катались без устали и только изредка отдыхали в какой-нибудь убогой ресторации пригорода и забавлялись незатейливостью этих бедных, но гостеприимных хозяев.

Им было везде так весело, так приятно.

Настал вечер и барон не покидал принцессы. Он остался в ее номере.

Хризанта сладко уснула среди ласк влюбленного барона.

Было около пяти часов утра, когда в комнату принцессы кто-то постучался.

Барон, забыв о том, что находится в комнате принцессы, спросонья громко спросил:

– Кто там?

– Принц Коматсу, – последовал резкий ответ.

Наступила томительная пауза.

Между тем, стук в дверь не прекращался, а усиливался.

Номер состоял из двух комнат и каждая из них имела отдельный выход в коридор.

У барона мелькнула мысль, во избежание скандала, скрыться незаметно. Вдруг прекратился стук и ясно послышались шаги уходившего принца.

Хризанта вздохнула свободнее.

– Боже мой, это фатально, – крикнул барон. – Что делать! что делать?

Хризанта в одной сорочке сидела на кровати и растерянно перебирала кружева своего одеяла.

– Нет, я должен скрыться – сказал барон. Он прошел в соседнюю комнату-гостиную, с балконом на улицу.

Сначала барон думал пробраться в соседний номер. Однако, план не удался. На просьбу открыть дверь ничего не ответили.

Тогда барон бросился к балкону, мимо которого шла водосточная труба. Ничего другого не оставалось, как спуститься по ней, рискуя разбиться насмерть.

Вдруг раздался сердце раздирающий крик.

Барон бросился назад и наткнулся на неожиданную сцену. В дверях стоял принц, испуганная прислуга и соседи по отелю.

– Можете идти, – обратился принц к номерному и, захлопнув за собой дверь, вошел в спальню сестры.

Наступило молчание.

– Я требую удовлетворения, барон, – наконец произнес принц.

– Я к вашим услугам, – возразил барон. И, сухо поклонившись, удалился.

Когда шаги барона замерли в конце длинного коридора, принц сказал сестре:

– Хризанта, твое путешествие кончилось. Ты завтра же вернешься домой.

Умоляющие глаза, обращенные к брату, и молчание были ее ответом.

Принц вышел из комнаты.

На улице было темно.

Но этот мрак был значительно светлее того, который царил в душе убитой горем принцессы. В первый момент принцесса растерялась неожиданностью инцидента. Но она вскоре пришла в себя.

– Что это с братом? – возмущалась она. – С каких пор он себе присвоил право распоряжаться моей судьбой? Я не допущу этого, – решительно промолвила она, притопнув ножкой.

Наскоро одевшись, Хризанта направилась в номер, занимаемый братом.

Не застав его, после небольшого раздумья, направилась к дверям номера барона.

Придя в свой номер, барон сначала бесился, сжимая кулаки, ходил взад и вперед по комнате, затем, как бы в изнеможении, бросился на диван и зарыдал как ребенок.

Мало-помалу рыдания его стихли и наступила сильная реакция… Он уснул и очнулся лишь от ласкавшей его волосы нежной руки принцессы.

– Ты так добра, ты тут со мною, дорогая, – всхлипывая говорил барон.

Хризанта держала маленький аметист, изображавший собой фигуру со сложенными на груди руками и поджатыми ногами.

– Вот этот амулет-талисман, освященный в нашем храме, должен тебя спасти. Он мне подарен матерью и нашему дому всегда приносил счастье. Одень его и носи.

Барон молча взял талисман.

– Прощай, – сказала Хризанта, делая несколько шагов по направлению к двери.

Барон ее нагнал.

– Что с тобой? Ты уходишь, – вскрикнул он, обняв принцессу. – Я не могу тебя отпустить, – продолжал он, – мы должны с тобой переговорить о нашей судьбе.

Хризанта остановилась.

– Брат требует, чтобы я вернулась в Японию, но я ведь не хочу, не могу вернуться, – со слезами на глазах, ломая руки, говорила она.

– Нет, нет, – воскликнул барон, – я тебя не пущу. Ты останешься со мной; я с тобою никогда не расстанусь и, если хочешь, я даже сейчас женюсь на тебе.

Принцесса улыбнулась сквозь слезы.

– Ты такой добрый, хороший, ты любишь меня, – прошептала она, – но я боюсь, что брат тебя убьет. Он такой злой. Прошу тебя об одном, чтобы ты только дрался с ним на пистолетах и никоим образом не на холодном оружии. Я имею, верь мне, на это веские причины.

– Успокойся, успокойся, дорогая моя.

Барон подвел Хризанту к креслу перед камином и, пододвинув табурет, присел к ней.

– Хризанта, могу я рассчитывать на то, что ты станешь моей женой? – нежно спросил он.

– Возможно ли это, чтобы христианин женился на язычнице? Наконец, я тебе скоро надоем и ты меня бросишь. Ведь, я тебе не пара, я не знаю ваших обычаев, привычек. Подумай, что ты говоришь.

– Нет, Хризанта, я ничего слушать не хочу. Завтра мне предстоит борьба на жизнь или смерть и единственным и лучшим талисманом для меня будет сознание, что есть существо, которое меня любит и которое готово со мной разделить и горе и радость в течение всей моей жизни.

С этими словами барон опустился на колени перед креслом принцессы и осыпал ее колени поцелуями.

– Я согласна, как я могу тебе отказать в чем бы то ни было? Только сила меня может разлучить с тобой.

Барон заключил Хризанту в свои объятия и долго смотрел в ее красивые, черные очи.

– Я так счастлив и несчастлив в одно и тоже время. Ты меня любишь, дорогая, и счастье так кажется близким… и вдруг… шальная пуля, роковой удар шпаги… и вместо свадьбы ты пойдешь на похороны.

– Нет, нет, ты не смеешь умереть и не умрешь. Я в это верю, как в твою любовь.

– Сегодня, вероятно, не позже одиннадцати часов утра к твоему брату придут мои секунданты: Канецкий, офицер русской службы, и маркиз де-Гра, капитан французского флота. Я им сейчас напишу письма.

– Не буду тебе мешать, – сказала Хризанта, вставая с кресла.

Барон еще раз поцеловал Хризанту и, проводив ее до двери, сказал:

– У консьержа на твое имя будут письма от меня или от секундантов, в случае каких-нибудь неожиданных происшествий.

Хризанта ушла, а барон направился к письменному столу и принялся поспешно писать.

К нему постучались.

– Войдите, – крикнул барон…

Вошел лакей и доложил:

– Виконт Ияко и мистер Велингс желают видеть барона.

– Просите.

В комнату вошел сухощавый шатен с коротко остриженной головой, без усов и без бороды. Серые глаза его и деревянная походка выдавали типичного англичанина.

Другой был маленький брюнет с брюшком. Светло-оливковый цвет лица выдавал уроженца Малайских островов, по-видимому, акклиматизировавшегося в Японии.

– Прошу вас, господа. Чем могу служить? – начал барон, выходя к ним навстречу и приглашая движением руки сесть на диван.

– Мы пришли со щекотливым поручением, – начал мистер Велингс. – К нам явился принц Коматсу, хороший знакомый виконта Ияко, и просил быть его секундантами. Как видите, мы в точности исполнили его поручение.

– Я принимаю дуэль, а об условиях благоволите переговорить с моими секундантами, господином Канецким, живущим по набережной Орсе, 37, и маркизом де-Гра, бульвар Османн, 62. Я им сейчас отсылаю письма, и если вы к ним зайдете в два часа, они будут уже осведомлены о вашей миссии.

Мистер Велингс методически вынул из кармана записную книжку и медленно записал адреса, несколько раз переспросив фамилии и номера домов. Потом, так же молча, англичанин подал барону свою сухую руку и направился к выходу.

Его примеру последовал виконт.

– Однако, надо написать письмо к дяде, на тот случай, если этот проклятый принц меня убьет, – сказал барон, оставшись один. – Попрошу дядю, чтобы он принял мать мою под особое покровительство.

С этими словами барон направился к письменному столу.

– Но как писать ему? Что я ему напишу? Какие выставлю причины?

Эти мысли тревожили барона.

Письмо не клеилось.

Несколько писем барон начинал, затем комкал и бросал в корзину.

– Нет, не буду писать. Лучше пройду к принцессе, – решил он. – Но удобно ли? Быть может, она сейчас объясняется с братом?

Барона влекло к Хризанте.

К нему возвратилось его прекрасное настроение духа.

Он как будто совсем забыл о предстоящей дуэли.

Подойдя к письменному столу, он снова принялся за письмо к дяде.

Начав издалека, он мало-помалу откровенно рассказал ему всю историю, со дня первой встречи с принцессой до предстоящей дуэли включительно. Но просил не говорить ни слова матери, так как имеет твердое убеждение, что дуэль кончится ничем.

Запечатав конверт и надев цилиндр, барон вышел из своего номера.

Его тянуло на улицу.

Было всего 8 часов утра.

Бульвары поражали своим относительно пустынным видом..

Париж в раннее время дня принимает совершенно иную физиономию.

Беспорядочный Париж ночи с его хулиганами-макро и сутенерами днем носит совершенно иной вид.

Часов в десять, одиннадцать утра весь деловой Париж спешит в конторы, в банки, на биржу. К двенадцати дня появляются женщины богатой буржуазии в своих экипажах, совершающие прогулки к портнихе за модами, к парфюмерам, а еще чаще на свидание где-нибудь в Лувре, в библиотеке, на выставках и проч.

В час, в два часа дня весь Париж запружен гуляющими демимон-денками, фланерами, прожигателями жизни, тунеядцами, спешащими в кафе на завтрак.

Затем такая публика остается на улице до семи часов.

Тут происходят паузы. Часть публики обедает в это время, другая возвращается с поприща честного труда, еще другие только еще набирают аппетит на чистом воздухе.

Но в восемь часов утра мы видим на улицах Парижа одних лишь трудящихся.

Модистки, портнихи, «calicot», приказчики, продавщицы, конторщики, ремесленники – вся эта толпа, жаждущая труда, стремительно несется в разные стороны.

Свежие, бодрые лица, мускулистые руки, уверенная и скорая походка – резко отличает этих утренних аборигенов от среднего анемичного типа интеллигентных парижских обывателей.

Барон всего этого не замечал. Он весь ушел в самого себя, в свои угнетающие мысли о грядущем дне.

Дойдя до почтового ящика, барон опустил письмо и вернулся в отель.

На площадке лестницы он встретил метрдотеля, который со встревоженным лицом обратился к барону:

– Скажите, что случилось? Принц потребовал у нас запасные ключи от комнаты принцессы, говоря, что с нею, вероятно, случилось неладное. Консьерж поверил, разбудил меня, я ему дал ключи и вот в результате такой скандал.

– Успокойтесь, мосье, – холодно возразил барон, – все дело не стоит выеденного яйца. Принцесса ночью занемогла, и зная, что у меня есть гомеопатическая аптечка, постучала ко мне и просила принести ей какое-нибудь средство от головной боли. Я наскоро оделся и пришел к ней. Дверь совсем не была заперта, а просто туго открывалась, а из-за этого загорелся весь скандал.

– Так вы объяснились с принцем, не правда ли?

– Конечно, мосье, я с ним объяснился и мы расстались друзьями.

– К вам рано утром приходили какие-то два господина? Й раньше семи часов утра непременно желали вас видеть?

– Да, да, это мои лондонские друзья, они только что приехали из Дувра.

Совершенно успокоенный метрдотель простился с бароном.

– Это не так серьезно, как вы думали, – сказал он консьержу, проходя в контору, – маленькое недоразумение и больше ничего.

Однако консьерж, – старая крыса – как-то недоверчиво покачал головой.

– Поживем – увидим, – сказал он, обращаясь к тут же стоявшему лакею бельэтажа.

Барон вернулся в свой номер. минуя спальню Хризанты. Он думал было остановиться, постучать в дверь, но оттуда раздавались голоса.

Долго барон ходил взад и вперед по комнате и мысли его беспорядочно витали между далекой родиной, Елисейскими полями, чудной беседкой и кабинетом загородного ресторана.

Но барон и не думал о смерти. Дуэль была для него обычным явлением. Он вспомнил, как в Берлине, еще будучи офицером, дрался с каким-то англичанином, которому дал основательный кварт, обнажив ему всю правую щеку.

Припомнились ему также две дуэли в Висбадене, из которых последняя произошла из-за красивой певицы, Ирмы Онай, некогда кружившей молодые головы, вместе с прекрасной Марией де-ла-Белла, в известном «Винтер-Гартене» Берлина.

Тогда венгерская красавица Ирма Онай приехала с графом Эстер-гази, еще совсем юным драгуном австрийской службы, и чистила изрядно его наполняемые родителями, карманы.

Это, однако, не мешало легкомысленной красавице флиртовать с золотой молодежью элегантного курорта, среди которой барон был ею особенно обласкан.

Впрочем, в курортах такие романы не остаются тайной.

Граф сделался предметом насмешек своих товарищей и чувствовал себя глубоко оскорбленным.

Состоялась дуэль, на которой барон отрубил графу левое ухо.

Граф так близко принял к сердцу такое увечье, что, придя домой после перевязки, застрелился.

Вспоминал барон те веселые похороны, после которых был устроен роскошный обед.

Красавица-венгерка явилась в глубоком трауре, который прекрасно шел к матовому цвету лица, но так мало гармонировал с ее настроением.

Во время похорон она вместе с братом покойного, вызванным телеграммой из Будапешта, шествовала непосредственно за гробом.

Но стоило брату графа немедленно после похорон уехать с ближайшим поездом, как Ирма Онай сразу сняла свою маску – и преспокойно села в карету барона. Всю дорогу она хохотала и щебетала без умолку.

На обеде она забыла уже всякое приличие и на речь барона, сказанную в честь покойного, смерть которого он действительно искренне оплакивал, красавица ответила, поднимая бокал, что пьет за здоровье живущих, которые ей вообще лучше нравятся мертвецов, в особенности же пьет за таких милых друзей, как барон, который ей нравится гораздо больше покойного графа.

На барона подобный тост произвел удручающее впечатление. Он внезапно почувствовал отвращение к этой циничной женщине. Не проронив ни единого слова, он молча встал и удалился из зала.

Все смеялись и не заметили ухода барона, те же, которые видели его выходящим, думали, что он сейчас вернется.

Но эти предположения не оправдались.

Через час после этого происшествия барон сидел в купе первого класса и на всех парах мчался в дорогую его сердцу Померанию.

Его тяготила мысль, что он является хотя бы и косвенным виновником смерти ни в чем не повинного человека.

Теперь этот случай вспомнился ему накануне новой дуэли, и впервые мелькнула мысль, сильно встревожившая его:

– А что, если я убью принца? Как к этому отнесется Хризанта?

Это размышление пробудило в нем инстинкт самосохранения.

– Не могу же я, здорово живешь, подставлять свой лоб под пулю, когда имею возможность мигом сразить врага и этим лишить его второго выстрела.

В нервной ажитации он закурил сигару и лег на диван. Ему вспомнилась родина. Его внутреннему зрению предстала мать, благословлявшая его перед конфирмацией.

Длинный ряд фраков по левую и такой же длинный ряд белых платьев девиц по правую сторону в нескольких рядах окружали скромный алтарь церкви Иисуса в Берлине.

В тумане на кафедре стоял седой пастор в своем черном таларе с белым галстухом.

Все эти воспоминания утопали точно в тумане. Ряды фраков и белых платьев как-то расширялись, удалялись куда-то далеко… далеко… Барон уснул.

Сигара в откинутой руке еще пускала струйки синеватого дыма из-под густого слоя наросшего пепла.

Он уснул крепким сном.

Не прошло, однако, более получаса, как в дверь послышались частые, не очень громкие удары.

Барон вскочил.

– Войдите!

В дверях показалась Хризанта.

Он устремился ей навстречу.

– Ты пришла, моя дорогая. О, я так благодарен тебе за это! – сказал барон, с жаром.

Хризанта грустно глядела на барона и, поцеловав его в висок, глубоко вздохнула.

– Я пришла к тебе с просьбой. Меня тревожит мысль, что ты убьешь брата. Я тебя раньше предостерегала от дуэли на холодном оружии и, кажется, была права. Знаешь, друг мой, сейчас брат говорил по телефону – должно быть, с секундантами, и вернулся в номер чрезвычайно бледный. Я сидела у него и все время просила отказаться от дуэли, грозя ему даже самоубийством. Но он мне ничего не отвечал и продолжал писать какие-то письма. Едва он успел кончить, как его позвали к телефону. На одном конверте я прочла фамилию нашего посланника, а на другом значилось твое имя.

– Что же ему говорили секунданты?

– Этого я не знаю. Вероятно, что-нибудь очень малоутешительное. Брат что-то искал в своем чемодане. А теперь сейчас он оделся и ушел, даже не взглянув на меня.

Барон молча встал и повел Хризанту к дивану, где они уселись рядом.

– Скажи мне, Хризанта, напрямик, кто тебе дороже? Я – или твой брат?

Принцесса опустила глаза и в голосе ее послышались слезы.

– Ты знаешь, что я вся твоя, но я люблю также и брата.

Слезы струились по ее щекам.

– Я понимаю тебя, дорогая! – воскликнул барон после тяжелого раздумья, – я сам уже думал об этом вопросе. Я не хочу убить твоего брата, даже решил целить в ноги. Но могу ли я поручиться за то, что рука моя не дрогнет?

Хризанта продолжала молчать.

– Могу ли я поручиться, – продолжал барон, – что пистолет мне не изменит? К тому же ты знаешь, что мне неизвестно, как пистолеты пристреляны; отдают ли они вверх на сантиметр или на полметра?

– Все-таки ты обещаешь пощадить моего брата?

– Конечно.

– Ты хорошо стреляешь?

– Недурно…

Хризанта успокоенно вздохнула и со слезами благодарности взглянула на барона.

– Ты такой добрый, хороший, ты меня так любишь, что, пожалуй, способен пожертвовать собственной жизнью для моего спокойствия. Но я этого не хочу. Ты мне, я уже чувствую, дороже брата, дороже всего на свете.

Она бросилась на шею барону и повисла на его груди, громко всхлипывая.

Барон был тронут. Он впервые чувствовал себя в объятиях вполне преданной женщины.

Его тяготила неотступно навязчивая мысль, что волей судьбы, быть может, ему придется нанести этому сердцу тяжелый удар.

– Молись своему богу счастья, чтобы мы оба остались живы. Если же судьбе угодно меня сразить, то забудь поскорее обо мне, – сказал барон с решимостью в голосе.

Эти слова заставили Хризанту содрогнуться.

– Я не хочу… я не могу жить без тебя… я себя убью! – воскликнула она.

Барон поцеловал ее и сказал:

– Успокойся, молись и все кончится благополучно…

Хризанта недоверчиво покачала головой, продолжая плакать.

Раздался стук в дверь.

– Я уйду… Я тебе мешаю… – сказала она испуганно.

– Нет. Войди в соседнюю комнату.

С этими словами барон отодвинул портьеру около своей спальни – Хризанта скрылась за дверью.

Еще раз раздался стук в дверь, и на пороге показались секунданты барона в сопровождении мистера Велингса и виконта Ияко.

– Войдите, господа, пожалуйста. Простите, что я не сразу впустил вас, но я был в спальне, – сказал барон, беспокойно оглядываясь на дверь, за которой скрылась Хризанта. – Итак, господа, я к вашим услугам.

– Мы пришли, – начал мистер Велингс, – отчеканивая каждое слово, – с просьбою изменить предъявленные вами условия дуэли. Я должен сказать, господин барон, что принц находит дуэль пулями недостаточно серьезной, и я просил бы вас согласиться на дуэль на шпагах.

– Я присоединяюсь к просьбе моего уважаемого коллеги, – сказал виконт Ияко.

– Господа, я всю жизнь дрался холодным оружием, которым настолько владею в совершенстве, что, принимая подобные условия, заранее чувствую угрызения совести за неизбежный исход.

– Это очень благородно с вашей стороны и я вижу в ваших словах истинного джентльмена, – с легким поклоном вставил мистер Велингс, – но я, исполняя поручение пославшего, все-таки позволю себе настаивать на моей просьбе.

– Мне очень жаль, господа, но, имея на своей совести два смертных исхода, я никаким образом не желал бы в данном случае катастрофы. Если вы знакомы с искусством фехтования, то, вероятно, понимаете, какую роль тут играет мой рост и моя физическая сила…

Виконт улыбнулся.

– Вы позволите, барон, указать вам много примеров, когда сильные и опытные борцы были сражены слабыми?

– Очень может быть, господин виконт, – спокойно возразил барон, – но я давно дал себе слово не принимать подобных условий. Положим, что и пуля, даже помимо моей воли, может убить принца, о чем я бы глубоко скорбел, но потому я в данном случае готов уравнять наши шансы, предоставляя принцу по условленному знаку стрелять одновременно со мною.

При этих словах секундант Канецкий нервно вскочил с кресла и быстрыми шагами подошел к окну.

Ему, видимо, не понравилась уступчивость друга.

– Чем же, господа, мы порешили? – обернувшись, спросил Канецкий. – Где и когда?

– За ипподромом в лесу. Место выберем вместе, – ответил маркиз де-Гра, хорошо знакомый с Булонским лесом.

– А час? – продолжал Канецкий.

– Завтра, в восемь часов утра, если господа ничего не будут иметь против этого, – вставил барон.

В знак согласия мистер Велингс и виконт Ияко, слегка наклонив головы, встали и направились к выходу.

– До завтра! – крикнул им вслед барон.

– А вы, господа, расстояние установили?

– Да. Мы остановились на тридцати шагах, – ответил Канецкий.

– Конечно, – одобрил барон.

– Я бы посоветовал тебе, дорогой мой, – обратился Канецкий к барону, – сегодняшний день не волноваться и пораньше лечь спать, а к часу мы тебя ждем к завтраку у Пайяра.

– Спасибо, буду. А пока благодарю вас, господа, за вашу готовность быть моими секундантами, – сказал барон, протягивая обе руки.

– Эх, Эдмунд, Эдмунд! Как мне тебя жаль. Опять у тебя какой-то роман! И напрасно ты не согласился драться с ним на шпагах, – ты в одно мгновение открыл бы ему грудную шарманку или такой харакири сделал бы ему ударом «гартье», что этот японец сразу увидел бы свое Восходящее солнце в натуральной величине.

Барон ничего не ответил.

Он молча обнял Канецкого и сильно потряс руку маркиза,

– Итак, в час! – крикнул Канецкий, выходя из комнаты барона.

Канецкий обнял на прощание барона и, взяв маркиза под руку, пошел по направлению к Итальянскому бульвару.

Как только ушли секунданты, барон бросился в свою спальню.

Хризанта стояла около окна и задумчиво смотрела на шумную толпу. Она даже не заметила, когда вошел барон.

– Я все слышала и еще раз благодарю тебя за твое великодушие. Теперь я понимаю, о чем говорили секунданты, – сказала она. – Меня страшит сомнение, дорогой мой. Брат злой человек и я боюсь, не созрел ли у него какой-нибудь коварный план. Я, конечно, не знаю, что он может выкинуть, но мне памятно, как в Токио принц Арикано дрался на шпагах с одним англичанином. И представь себе, англичанин, получив совсем легкую рану в руку, умер на другой же день и, как говорили, врачи от отравления крови.

– С пулями, моя дорогая, этого не может быть. Притом секунданты предварительно осмотрят пистолеты и пули.

– А мой талисман? – спросила Хризанта с улыбкой.

– Вот он, – сказал барон, вынимая из кармана жилета аметист.

– Не забудь одеть его на шею; он тебя оградит от всякого несчастья, – серьезно сказала Хризанта.

– Хризанта, скажи мне еще раз, уверь меня в том, что ты навсегда моя, на всю нашу жизнь и при всяких случайностях и самых невероятных обстоятельствах, – промолвил барон, сильно подчеркнув слово «моя».

– Если я останусь жив, – продолжал он, – то никогда не расстанусь со тобой и ты не будешь об этом жалеть.

Хризанта бросилась ему на шею и их уста слились в горячем поцелуе.