Текст книги "Тайны японского двора"

Автор книги: Ипполит Рапгоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

XXVI. Гродзуки

Внешняя культура Японии отличается такими социальными контрастами, какие только возможно себе представить при самом пылком воображении.

Смешение государственных отправлений с азиатско-японскими привычками, смесь культурности утонченных денди с незатейливо наивной выходкой природного аборигена «Восходящего солнца», смесь фанатизма шинтоиста или буддиста с меркантильными замашками торгаша и, наконец, смесь европейского порядка с сказочной легендарной деятельностью всяких шаек, тайных сект и комплотов – вот картина современного японского быта. В Озако, например, сохранился вал дворца, страшного памятника времен феодализма; город был также окружен стеной. Культуртрегеры современной Японии не удовлетворились тем, что пробили брешь в стене, как это мы видим против дворца в Токио; тут, в Озако, осталась только башня в знак памяти знаменитого дворца и на ней красуется громадная реклама папирос «Мураи». В другом месте – уже в самом Токио, – мы видим даже в самом храме рекламы торговых фирм.

Что касается общественного порядка, то полиция столицы нигде в мире так не свирепствует, как в Японии. Но, несмотря на то, что японская полиция пользуется неограниченной и безапелляционной властью, народ находится под постоянным страхом грабежей, вымогательств и убийств.

Гродзуки, как шайка вполне организованная, заслуживают особого внимания. Это банда пиратов. В одном Токио насчитывается до десяти тысяч человек.

Организация шайки не оставляет желать лучшего.

Дисциплина отдельных подначальников и младших гродзуков настолько строга, что нередко непослушные гродзуки приговариваются к смертной казни их непосредственными начальниками.

Главный начальник гродзуков – Дзук-Чей – титулуется виконтом, имеет несколько высоких орденов японской короны и живет себе как маленький властитель или восточный министр, занимая роскошный отель бок о бок с императорским дворцом. Администрация считается с этим министром, как со своим начальством.

О проделках гродзуков ходят целые легенды.

Эти «господа» всегда вооружены пистолетами и ножами и держат в страхе весь город, в том числе и полицию.

Были случаи нападения на театры во время представлений и гродзуки заставляли откупаться посетителей многими тысячами иен.

Во время выборов гродзуки поступают как бы на службу той или другой партии и насильно врываются даже в залу муниципального совета с целью вмешаться в решение вопросов в желательном для гродзуков смысле.

Когда в феврале 1903 года должна была состояться выставка мехаханического и кустарного производства в Токио, гродзуки насильно заставили вотировать представителей города, чтобы здание выставки находилось непременно в южной части города, обыватели которой, как оказалось, подкупили гродзуков.

Иногда полиция как будто беспокоит гродзуков, но, как говорят токийцы, эти преследования чисто платонического характера и обыкновенно оканчиваются ничем.

Гродзуки вмешиваются и в семейные дела. Они способствуют браку влюбленных помимо воли родителей; часто похищают красивых жен в угоду счастливых любовников, но еще чаще по найму мужей; убивают виновников адюльтера, пользуясь при этом пулей или ножом.

Политические деятели не раз прибегали к содействию гродзуков в деле устранения ненавистных соперников, и гродзуки всегда были на стороне тех, которые им платили больше.

Правда, бывали случаи безвозмездного вмешательства гродзуков, но в таком случае они преследовали какую-нибудь политическую цель или же совершали преступления в угоду какого-нибудь влиятельного лица.

Несколько месяцев подряд гродзуки блокировали квартиру или, вернее, палаццо приближенного генерала японского императора, Кодамы, на том лишь основании, что на одном из банкетов Кодама позволил себе нелестно отозваться о проделках гродзуков и закончил свою речь надеждою, что в конце концов придется правительству принять серьезные меры против всей организации этих пиратов.

Ни одни парламентские выборы не обходятся без участия гродзуков. Они сумели поддержать антирусскую лигу путем террора, о котором в Европе до сих пор не имеют ясного представления.

Печать имела в числе своих руководителей лиц, субсидированных гродзуками. Но там, где печать отказывалась от такой субсидии, гродзуки прибегали к насилию и даже к убийствам.

В течение 8 месяцев, предшествовавших военным действиям Японии, из Токио бесследно исчезли три влиятельных журналиста, принадлежавших к партии мира.

Антирусская лига, называя себя национальной, не гнушается английских денег, а также и субсидий от разных крупных поставщиков орудий, металлов, снарядов и прочих боевых припасов.

Гродзуки, не стесняясь, заявляли во всевозможных клубах, что они-де, мол, сумеют настоять на войне, что и доказали.

Странно видеть в стремящемся к культурному прогрессу народе такие аномалии, какими являются гродзуки и чейты, но политические деятели страны Восходящего солнца так сжились с этими государствами в государствах, что не брезгуют пользоваться ими для достижения далеко не всегда лояльных целей.

Гродзуки умело пользовались своим исключительным положением и значительно обогащались за счет государственного неустройства. Их и ненавидели, и боялись, и любили, и поэтизировали. Отвага и смелость всегда способны снискать популярность в глазах народа столь воинственного, как японцы. Глава гродзуков пользовался известностью во всем Токио.

Дзук-Чей, кавалерист в отставке, отличается от прочих японцев высоким ростом, атлетическим телосложением и мало напоминает японца.

Говорили, что это выходец из Манчжурии. По крайней мере, отец его или мать несомненно манчжурского происхождения.

Благодаря громадной лысине и длинным усам ему дали прозвище «бонзы».

Б дворцовом квартале имеется небольшой трехэтажный дом, украшенный фресками. Громадный портал ведет в помпеянскую прихожую, из которой посетитель попадает в апартаменты могущественного гродзука.

С первой площадки бельэтажа виднеется анфилада комнат, искусно украшенных роскошными тропическими растениями и цветами.

В кабинете Дзук-Чея вполне японская обстановка. Мебели не видно. Всюду разостланы красивые циновки и маленькие подушечки, которыми японцы пользуются для подкладывания под колени.

Дзук-Чей сидит на маленьком возвышении, образованном из нескольких слоев ковров и циновок. Перед ним маленький геридон, который ему заменяет письменный стол.

Тушь, кисточка, бумажное руло, разноцветные карандаши и восковая бумага – вот главные принадлежности его письменного стола.

На почтительном расстоянии от него лежит, распростершись ниц, Кей-Умши и ждет приказаний.

Дзук-Чей сосредоточенно смотрит на письменные донесения, полученные только что из Нагасаки и Иокогамы.

– Мы находимся накануне мобилизации всей нашей партии. Грод-зуки и мы должны посодействовать общему делу систематического истребления арийцев.

Лежавший против Дзук-Чея в знак подтверждения приподнялся немного и вновь коснулся лбом циновки.

– Завтра должны собраться у меня для обсуждения этого важного вопроса. Придут не только наши главные деятели, но и представители антирусской партии. Поэтому распорядитесь, чтобы все это знали.

Дзук-Чей замолчал, потом поклонился своему собеседнику в знак того, что аудиенция окончена.

Кей-Умши встал и, пятясь задом, вышел из кабинета.

Позвонив камердинера, Дзук-Чей поспешил одеть европейское платье, так как ему предстояло серьезное объяснение с министром Яма-гата.

XXVII. Напали на след

Приехав в свой отель, японский посол возобновил попытку найти принцессу Коматсу.

Он еще не обедал, но ему было не до того.

– Надо позвонить к префекту, – подумал он и уже сделал несколько шагов по направлению к телефону, как в кабинет вошел его секретарь.

Он вспомнил, что давал поручение секретарю о погребальном кресле.

– Можете идти, но не забудьте, что в девять часов вечера будет служба в кумирне, к которой, надеюсь, вы все приготовили.

– Как же, господин маркиз, я обо всем позаботился.

Как только секретарь удалился, посол поспешил к телефону,

– Префектуру… Алло, господина префекта попросите к телефону, – промолвил японский посол.

Последовал резкий ответный звонок.

– Алло, слушаю.

Лицо маркиза мгновенно преобразилось.

– Так выговорите, что напали на след принцессы? – воскликнул он. – Благодарю вас, благодарю вас, буду ждать подробностей.

Потирая руки, посол весело зашагал в кабинете.

– О, теперь я знаю, что надо делать!

С этими словами маркиз стремительно подошел к письменному столу я нажал кнопку с надписью «секретарь».

Не прошло и пяти минут, как секретарь вбежал в кабинет, остановившись перед маркизом.

– Дорогой мой, сейчас отправляйтесь в гостиницу «Континенталь», там разыщите принцессу и заявите ей от моего имени, что брат ее скончался и тело его находится в нашей кумирне. Постарайтесь убедить ее, чтобы она приехала на богослужение в девять часов, как этого требует приличие, этикет, наконец… Ну, впрочем, вы там как-нибудь сами придумаете, что ей сказать. Главное доставить ее сюда. Понимаете?

Ямато все еще терпеливо дежурил в приемной.

Маркиз послал за ним.

– Мой милый Ямато, теперь за вами очередь, – обратился он к Ямато дружески. – Принцесса найдена и я вас прошу взять преданных вам людей и караулить около отеля «Континенталь», стараясь, чтобы наша пташка не улетела. Не прибегайте ни к каким насилиям, а только следите, куда она пойдет.

– Слушаю-с, – сказал Ямато, собираясь уже уходить.

– Подождите, это еще не все. Снарядите человек шесть, чтобы следили за бароном, так как он нам тоже будет нужен. С ним у нас еще будут счеты.

Ямато поспешно удалился.

Вдруг лицо маркиза омрачилось.

– Что мы с ней будем делать в кумирне? – подумал маркиз.

По-видимому, этот вопрос его сильно озадачил.

Он взглянул на свой ремонтуар.

Еще не было семи часов.

– Впрочем, мы еще успеем…

Он прибавил:

– Теперь я могу себе позволить даже пообедать.

Не успел посол еще позвонить камердинера, как ему доложили, что Тен-Ха-Ианг желает его видеть.

– Это ужасно. Вот фатальный день, – воскликнул он. – Нечего делать, просите.

В кабинет посла вошел высокого роста манчжур лет пятидесяти. При всем атлетическом своем сложении Тен-Ха-Ианг отличался походкой и такой bien enue, какой ему мог позавидовать любой европеец. Он получил свое образование в Париже, занимал видное место при Ли-Хунг-Чанге, а со смертью этого выдающегося государственного деятеля перешел на японскую службу в качестве шпиона высшего ранга.

В Японии шпионство даже идеализируется. В нем японец видит средство борьбы с превосходными силами врагов. В современной Японии привились иезуитские приемы борьбы, в которой цель освящает средства.

Джиуджутсу – так называется эта скрытая борьба. Подчиняйся, говорит это учение, притворяйся слабым, неумелым, неразумным и улови удобный момент, чтобы сразить своего врага.

Так и поступает Япония. Она даже на маневрах, происходивших в присутствии европейских военных агентов, демонстративно подчеркивала неумелость войск, которые в действительности не уступали лучшим войскам Европы.

У себя Япония все покрывает дымкой лжи и притворства, стараясь в то же время внимательно изучить положение врага во всех подробностях.

– Прошу покорно, – сказал маркиз, указывая на комфортабельное кресло.

– Ну, что я вам говорил, – начал Тен-Ха-Ианг, – графиня наша имеет в руках укрепления Мукдена и топографические подробности окружающей местности.

– А я думал, что у нее план N-ской крепости, – сказал маркиз, сделав кислую мину.

– Нет, N-ской крепости план не купить. Pyc^TO его не продадут, а нам туда не проникнуть. А фальсифицированных планов – сколько угодно. Но это не достигает цели.

– Ну а Мукден нам неинтересен, – возразил посол.

– Вы полагаете? Я убежден, что маркиз Ямагата не разделяет вашего мнения.

– Это почему? – удивился посол.

– По той простой причине, что японцам придется еще пройти до Мукдена и дальше, таков план русской армии. Вспомните 1812 год, когда русский Fabius Cunctator[7]7
  Древнеримский полководец Квинт Фабий, прозванный «Кунктатором» (медлительным). Его «фабианская» тактика военных действий сыграла исключительную роль во Второй Пунической войне (Прим. изд.).


[Закрыть] истощал колоссальную французскую армию Наполеона 1-го. Горе японцам, если они дадут себя заманить на равнины между Мукденом и Харбином. Там их ожидает колоссальный мавзолей, устроенный самой природой.

– Так покупайте Мукден, если находите нужным. Вот я вам дам чек.

С этими словами посол подал китайцу готовый, уже написанный чек на сто тысяч франков. Тот, бережно сложив, спрятал чек в бумажник и молча простился с маркизом.

– Ну, наконец-то пойду обедать, – вздыхая, воскликнул посол.

XXVIII. В отеле «Континенталь»

Барон приехал в гостиницу и по указанию принцессы Хризанты выбрал номер с балконом, роскошно убранным живыми цветами.

Проголодавшись во время бегства, молодые люди набросились на карту кушаний и вин.

– Принесите нам омар-провансаль, – сказал барон,

– Кроме того, жиго по-русски и спаржу, – заказала принцесса.

– И Клико, – добавил барон.

Завтрак прошел весело и беззаботно.

Барон и Хризанта чувствовали себя прекрасно.

К ним вернулось задорное настроение. Несмотря на все увещания, Хризанта то и дело выбегала на балкон, выходивший на угол улиц Кастнльон и Риволи.

После пережитых треволнений веселый шум колес и автомобилей производил на нее приятное впечатление.

Колоссальная столица с такой массой новых для нее людей, новая обстановка в европейском отеле и наконец новое, полное очарований чувство молодой любви в совокупности открыли новые страницы жизни этой развитой и впечатлительной натуры.

Напрасно барон звал ее назад: Хризанта не могла оторваться от дивной панорамы Парижа.

– Милая, тебя могут заметить, – говорил он ей.

– Ничего… Здесь таки хорошо, – возражала она.

Подали кофе с ликерами и барон настоял на том, чтоб Хризанта вернулась.

Она нехотя, медленным шагом, задумчиво глядя куда-то вдаль, села на свое место.

– О чем ты думаешь? – ласково спросил барон.

– Обо всем, – нехотя ответила Хризанта.

– Ты так неосторожна, дорогая. Не забудь, что нас теперь, наверно, разыскивают. По крайней мере, я в этом убежден, а потому назвался у консьержа гофратом Рейницем, а тебя записал испанкой Клейо де-Барселон. Запомни это имя.

Принцесса улыбнулась.

– Знаешь, дорогой, я так счастлива, что даже не грущу о смерти моего бедного брата. Ведь это, в сущности, нехорошо, как ты думаешь?

– Это доказывает, что ты действительно любишь. Ах, дорогая, если женщина действительно любит, то готова для предмета своей любви забыть все на свете. Мнение родных, общественное мнение, привычки, родина – все это отступает на второй план, а на первом красуется кумир, которому она поклоняется. Но таких женщин так мало, что и любовь в высоком значений этого слова стала редким исключением.

– Я тебя люблю именно так, как ты говоришь. Я только теперь понимаю, что есть любовь и любовь. Только такое самоотвержение может создать то полное счастье, каким теперь я наслаждаюсь, когда каждая фибра души моей имеет только одно желание – видеть и слушать тебя, твой ласковый голос, быть так близко возле тебя…

Хризанта подошла к барону и, положив руку на плечо его, ласково и любовно смотрела ему в глаза.

– Я так счастлива, что не думаю, чтобы судьбе угодно было продлить надолго это неземное очарование.

– Зачем такие мрачные мысли? – возразил барон.

– Я сама не знаю, почему мне в голову приходят такие мысли, но только мать всегда говорила, что счастью на земле уделяются часы, а несчастью – годы.

– Это, положим, верно. Но нам не следует сокращать эти часы счастья мыслью о возможном несчастье. Мысль о несчастье уже заставляет человека чувствовать себя подавленным, прибавляя к любви горькую отраву. Чему быть – того не миновать, дорогая! Но осторожность, конечно, не мешает.

– Чем же я так неосторожна? – спросила Хризанта.

– А как же! Разве это благоразумно, выходить на открытый балкон, когда, по всей вероятности, тебя все-таки ищут. Один неосторожный шаг – и мы очутимся перед массой всевозможных осложнений.

Барон, прижав к себе Хризанту, продолжал:

– А вдруг тебя заметят японские шпионы, которых здесь в Париже такая масса?

– Ты прав, я буду осторожнее, – ответила принцесса.

– Меня преследует одна мысль.

– Какая?

– Что, если ваш посол поручил агентам похитить тебя?

– Меня?

Хризанта рассмеялась.

– Ну, не говори… Относительно администрации Парижа я спокоен, и хотя сам немец, но с глубоким уважением отношусь к jus ho-minis современного французского республиканского режима.

– При чем тут республиканский режим? – удивленно спросила Хризанта.

– Тут не Япония; тут нет произвола токийской полиции, которая, здорово живешь, забирает любого иностранца, сажает его в тюрьму, и если об этом не узнает консул или посланник иностранной державы, его подвергает всяческим мучениям, а то доводит до самоубийства,

– Ты меня пугаешь. Зачем меня станут убивать?

– Я этого не думаю, но просто боюсь подвохов со стороны вашего посла.

Послышался стук в дверь.

Вошел метрдотель.

– Мосье, не знаете ли вы случайно барона фон-дер-Шаффгаузена?

– По какому праву вы ко мне врываетесь с такими глупыми вопросами? – резко оборвал его барон.

– Простите, но тут сейчас получены два письма и оба адресованы на занимаемый вами номер.

– Какое мне дело до разных писем! Прошу оставить нас в покое, – чуть ли не закричал барон, указывая жестом на

Метрдотель сконфуженно удалился.

– Хризанта, ты видишь, наше убежище уже открыто, – мрачно сказал барон.

– Что же нам делать?

Барон позвонил.

– Спросите у консьержа, от кого в наш, двадцать седьмой, номер приносили письма, – обратился барон к вошедшему лакею.

Хризанта не спускала глаз с барона. Она следила за каждым его движением.

Лакей ушел и тотчас вернулся.

– Письма принес какой-то господин, подъезжавший в посольском экипаже, как кажется, японского посольства, – доложил лакей.

– Где он? Уехал?

– Нет, мосье, он ждет на площадке и беседует с метрдотелем.

– Попросите этого господина зайти ко мне в номер, – промолвил барон, вставая со своего места.

Лакей ушел.

– Хризанта, спрячься за драпировку, – сказал барон, указывая на отделенную от номера часть комнаты, за которой скрывалась кровать.

Хризанта безмолвно повиновалась.

– Войдите, – сказал барон, услышав легкий стук в дверь.

Вошел секретарь японского посольства.

– Чем могу служить? – указывая на кресло, спросил барон.

– Тут произошло маленькое недоразумение, – заговорил секретарь. – Сегодня в японском посольстве, где я состою секретарем, происходит богослужение по убитому на дуэли принце Коматсу и я имею поручение вручить сестре покойного, принцессе Хризанте, а также и дуэлянту приглашения посла сегодня, к девяти часам вечера.

– Я тут нахожусь инкогнито и удивляюсь любезному приглашению вашего посла. Не думаю, чтобы японской колонии было бы приятно мое присутствие. Я, действительно, барон фон-дер-Шаффгаузен и готов передать письмо принцессе Хризанте. Но вы можете сообщить вашему послу, что ни я, ни принцесса не собираемся на ваше богослужение, считая наше присутствие более чем неуместным.

Барон встал.

Его примеру последовал секретарь.

– Могу ли, господин барон, просить вас передать принцессе искреннее соболезнование посла, получившего такие же соболезнования от его величества японского императора и от маркиза Ито.

– Хорошо, – сказал барон таким тоном, что секретарь, видимо, желавший что-то прибавить, сразу умолк и направился к выходу.

Как только дверь закрылась, Хризанта вышла из засады; она была взволнована.

– Не волнуйся, – встретил ее барон, – ты видишь, что посол ничего но может сделать. Он просто хитрит. Но мы не так глупы, чтобы пойти в расставленные сети.

XXIX. Новые опасения

– Хризанта, у тебя острое зрение… Там, на той стороне панели, какой-то брюнет смотрит на наш балкон, – сказал барон стоявшей у окна принцессе.

– Где? я никого не вижу.

– Вот, вот – смотри, он подошел к ювелирному магазину, у окна которого стоить дама с белым зонтиком.

– Ага! вижу, только мне его лица не разобрать.

– Ростом и фигурой он что-то мне напоминает Ямато, который нас недавно обогнал, когда мы ехали в Булонский лес.

Хризанта прищурила глаза и стала следить за Ямато.

Тот снова взглянул на балкон.

– Ямато… конечно, он, – воскликнула Хризанта. – Но что он тут делает?

– Кажется, он следит за нами.

– Очень может быть…

– Мы, значит, в осадном положении. Но я сейчас тоже приму свои меры…

С этими словами барон сел за письменный стол и принялся писать.

Хризанта продолжала поодаль от окна следить за тем, что делает Ямато.

– Ну, вот и готово, – сказал барон, запечатывая конверт. – Я сейчас написал моему другу Канецкому. Он храбрый малый и сумеет нас освободить из осады.

Барон позвонил.

– Рассыльного!

Появился рассыльный.

– Вы этого господина сейчас найдете у Пайяра. Он, наверно, еще там. Если же нет, то пройдите в улицу Кадег, дом 17, номер 75, где живет его дама.

– Будет исполнено, – сказал комиссионер, удаляясь.

– Смотри, смотри, – крикнула Хризанта барону, – к Ямато по-дошли еще два японца.

Барон взглянул в окно и заметил, что Ямато отдавал какие-то таинственные приказания одному из японцев, указывая на большой подъезд гостиницы с улицы Риволи. Тот почтительно наклонил голову и перешел через улицу. Тогда Ямато, указав глазами на балкон, что-то сказал другому японцу, а сам, повернув за угол улицы Кастильон, исчез.

Написав письмо Канецкому и отправив его по назначению, барон свободно вздохнул.

– Теперь будем ждать, что скажет Канецкий. Это – опытный человек. Он наверно выручит нас…

– Кто мог указать послу наше убежище? – удивленно спросила Хризанта.

– Кто? Полиция, кто же больше!

– Что им от меня надо? – с грустью воскликнула Хризанта.

– Как что? Разве ты не слышала, что сам микадо и маркиз Ито высказывают тебе соболезнование? Ясно, как Божий день, что ваш посол уже испросил всякие инструкции, а к тому же письмо твоего брата к послу…

Хризанта грустно поникла головой.

– Как все это печально… и так скоро… и моя встреча… и мое счастье с тобою… быть может, смерть или разлука.

– Ты не печалься, дорогая! Покуда я жив – ты будешь со мною. Только смерть может нас разлучить.

– Ах, дорогой! – воскликнула Хризанта. – Когда ты говоришь, я тебе вполне верю, но… меня мучают тяжелые предчувствия… я сама не понимаю, отчего так сильно бьется мое сердце и грустно становится на душе.

– Это нервы… Успокойся, милая. Лучше приляг, отдохни. Тебе так нужен отдых.

Барон взял Хризанту за руку и повел ее к дивану.

– Вот так, дорогая, ляг, усни! – сказал барон, поправляя подушку.

Хризанта действительно была сильно утомлена. Она притихла, как птичка перед бурей.

Барон на цыпочках вышел из-за драпировки и сел на балкон.

Но вскоре громкий стук прервал его размышления.

Он вскочил и, крикнув на пути: «Войдите!» – направился к двери.

– А! Эдмунд, здравствуй, дай тебя обнять, – пьяным голосом прохрипел Канецкий, запирая за собою дверь.

– Не кричи, пожалуйста, тут спят! – указывая глазами на драпировку, сказал барон.

– Прости, не знал, – шепотом проговорил Канецкий.

Барон взял Канецкого под руку и повел его на балкон.

– Рассказывай, дружище, – начал Канецкий, – что случилось?

Барон рассказал Канецкому, в чем дело.

– Видишь, тут напротив стоял японский шпион, теперь его что-то не видно.

– Где? – спросил Канецкий.

– Да вот, у ювелира… тут, тут, перед нами.

Никого из японцев не было видно. Они как в воду канули.

– Знаешь, Эдмунд, – сказал Канецкий после некоторого размышления, – было бы недурно перебраться ко мне на квартиру! Там ты будешь в полной безопасности.

Барон обнял Канецкого.

– Я никогда не сомневался в твоей дружбе. Но, как ты думаешь, когда лучше перебраться к тебе?

– Рано утром, часов в шесть или в семь.

– Отлично!

Не желая стеснять барона, Канецкий еще раз обнял своего друга и тихонько удалился.