Текст книги "Огненный ручей"

Автор книги: Иосиф Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Кругом в цехах работает народ… Подходит. Если ты пришёл на стройку… Если ты… И если ты хочешь помочь стройке… С утра… С утра…

Последние строки родились внезапно. Майка вскочила с постели и записала в тетрадку:

 
Кругом в цехах работает народ.
И, если ты хочешь помочь стройке,
С утра иди ты на завод,
А не лежи на койке.
 

Девочка прошлась по комнате и продекламировала стихи в полный голое. Они ей понравились. Нужно было продолжать.

В это время в комнату заглянул Андрюша.

– Майка, – радостно сказал он, – смотри, что я тебе принёс!

Он развернул бумажку, и стеклянная звёздочка радужно сверкнула.

– Это тебе от Афони и от меня!

– Ты откуда её взял? – хмуро спросила Майка.

– Купил, – сорвалось у Андрюши.

– На те десять рублей, которые вы выпросили у жены инвалида?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю вот! Значит, на те десять рублей? Благородный поступок!

– А тебе какое дело, на какие деньги я купил? Я тебе дарю, и всё.

– А я не хочу от тебя такого подарка! У меня был Витаха, и он мне всё рассказал.

У Андрюши задрожали губы, и он сел на стул. «Вот, говорил я Афоне!»

– Зачем вы сказали, что вы Витахины приятели? – продолжала Майка. Лицо у неё было строгое. – Теперь вы не только себя, но и Витаху опозорили! Надо сейчас же отдать деньги.

– Нету больше денег, – тупо вертя в руках брошку, сказал Андрюша. – А Витаха что – хочет рассказать об этом папе?

– Нет, хуже, – сказала Майка, – он тебя выгонит из пионеров.

– А как же он выгонит? Я же не здесь учусь.

– Ну и что же? – ответила Майка. – Он напишет письмо в Москву, в твою школу, а там тебя обсудят и выгонят.

Андрюше стало страшно. Это походило на правду. Майка говорила какими-то железными словами. Нет, пионерский галстук для Андрюши был дорог. Отец – коммунист, а как же его выгонят из пионеров?

– И ты не могла заступиться за меня? – спросил он.

– А что я могла сказать, когда он на меня тоже наступал! И он был прав. Ты помнишь могилу около мартеновского цеха? Там написано, что похоронен Грицай…

– Ну?! – Андрюша вспомнил. Он даже вспомнил, что тогда удивлялся, почему Грицай не Герой Советского Союза.

– Оказывается, знаешь, кто это? Витахин отец. Он на заводе работал и погиб за него. А Витаха его дело продолжает, тоже трудится. Понял? А ты что с Афоней продолжаешь? Ты курортник! И правильно тебя так прозвали.

– Сама ты курортница! – разозлился Андрюша. – Чего ты меня воспитываешь! – И тут же ему подумалось: «И как это я не мог остановить Афоню…»

– Ну и что же! Я была курортницей, а теперь не буду.

– А что сделаешь?

– К Витахе пойду!

– Ты ему уже сказала об этом?

– Сегодня не сказала, а скажу.

– Значит, с нами больше не дружишь?

– Нет.

– Ну и ладно, не заплачем. А ты знаешь кто? Ты предательница! И я у тебя больше не буду обедать.

Андрюша вскочил со стула и, не глядя на Майку, вышел в коридор. И, как ему ни жалко было, он бросил брошку на пол и ударил по ней ногой.

Стекло под ботинком хрустнуло.

Андрюша злился на самого себя.

Отпирая свою комнату, он обнаружил в замочной скважине телеграмму:

«Приехала Москву делаю ремонт квартиры целую своих детей.

Мама».

У Андрюши кольнуло под сердцем. Ему стало очень горько. Как плохо, что рядом с ним нет сейчас родной, любимой мамы!

Глава XII. Письмо

«Серёжа, что же ты не пишешь? Как проводишь лето? Я провожу хорошо. У нас уже яблоки продаются. Они, правда, ещё не совсем спелые, но вкусные. Говорят, в этом году урожай. Наш завод в выходные дни ездит по колхозам и помогает колхозникам. Я не поехал и жалею. Один мой приятель, Афоня, ездил и на корове катался.

Серёжа, ты, наверное, скучаешь в Перловке? А я не скучаю. Тут я дерусь с одними мальчишками. Они воображают из себя и хотят на меня заявление в школу написать. Чтоб из пионеров выгнать. Ты только об этом никому не говори. Я хочу с тобой посоветоваться. Могут ли они меня выгнать, когда не я, а Афоня взял у одной тётки десятку за работу?

Я думаю, не могут. Я же хороший ученик считаюсь, а от общественной работы не отговаривался.

Серёжа, я сам знаю, что пионер должен быть честным, и поэтому десятку я хочу отдать. А денег нет. С девчонками я дружить больше никогда не буду. Они все предательницы и воображают.

Твой друг Андрей».

Глава XIII. На рыбалке

В это утро клёв был отличным. Рыба словно сама просилась на крючок. Часа за два Афоня надёргал полное ведёрко бычков, жирных и увесистых.

Над тихим остекленевшим Днепром, над живописными берегами с буйной сочной зеленью носились ширококрылые чайки. Головки нырков торчали из воды, точно вопросительные знаки. Белый трёхэтажный пароход, освещённый солнцем, проплыл по течению, словно лебедь. Его палубы были пусты. Пассажиры ещё спали.

Афоня, спрыгнув с лодки, вышел на берег. Песок скрипел под ногами. Свежий воздух бодрил тело, и оно было лёгким и подвижным. Из-под замшелой коряги он вытащил всех своих рыб, нанизанных через жабры на тонкий прут, и взвесил их на руке.

После того как Андрюша рассказал Афоне о своём тяжёлом разговоре с Майкой и о том, что Витаха собирается его выгнать из пионеров, немедленно было решено вернуть тёте Фросе десять рублей.

Но как вернуть этот долг, когда в кармане ни копейки? Потом Афоня догадался: надо наловить рыбы.

– Значит, так, – сказал он, – пять бычков отнесём тётке, пятнадцать возьмём себе.

– А может, ей все отдать? – предложил Андрюша.

– Хочешь, отдадим все, но немножко попробуем сами, – согласился Афоня. – Зажигай костёр!

Андрюша встал на колени перед сухим хворостом и чиркнул спичкой. Ему в лицо сразу же пахнул горячий воздух. Прожорливое пламя накинулось на сучья и весело облизало алюминиевую кастрюлю, висевшую на палке над костром.

Глядя на то, как Афоня потрошит рыбу и чистит картошку, Андрюша вспомнил о Майке. Она так же быстро и ловко орудует ножом. Но из-под лезвия у неё летели не толстые срезки, а выползала длинная шкурка, тонкая и витиеватая.

Уже прошло несколько дней, как они поссорились. Андрюша часто встречается с Майкой в коридоре, но не произносит ни слова. И она тоже молчит. Проходи» и даже не смотрит, будто он пустое место. А как Анд рюше хочется сказать, что у него разорвались носки и что он очень соскучился по горячему супу! А потом, с Майкой всегда, всегда можно поговорить о чём хочешь, посоветоваться. А теперь вот живи и советуйся сам с собой.

Андрюша вначале думал, что ему без Майки будет даже лучше. Она, казалось, иногда мешала ему. Но чем дальше заходила ссора, тем сильнее хотелось помириться. С Майкой было как-то веселее, всегда хотелось выкинуть что-нибудь такое удивительное – например, сунуть себе в рот в темноте горящую спичку и показать девочке, как у него просвечивают щёки. А что сейчас вдвоём? Никакого интереса…

Уха вышла наваристая, жирная. Андрюша вслед за Афоней обсосал и рыбьи головы, что делать раньше почему-то брезговал.

– Так, говоришь, Майка откололась теперь от нас?

Афоня, как китаец, тонкой палочкой накалывал в кастрюле картошку.

– Ага. Всё кончено, – сказал Андрюша. – Я ещё на аэродроме в Москве понял, что она финтифлюшка. Так и вышло.

Он держал в ладонях горячий рыбий хвост и общипывал с него белое мясо.

– А я по глазам вижу, ты того… переживаешь, – заметил Афоня. – Сердце-то ёкает?

– Нужна она мне очень! – покраснел Андрюша. – Вот уж ни капельки не ёкает!

– И мне она не нужна! А не знаешь, долго у неё сидел Витаха?

– Не знаю. Наверное, долго, раз он её уговорил к себе поступить.

– А ты тоже пойдёшь за Майкой?

– Я? Ни за что! Она меня ещё не знает – я твёрдый!

– Слушай, Андрюшка, – вдруг как-то грустно сказал Афоня, – вот почему у меня, кроме тебя, ещё ни разу не было настоящего кореша? Вот я хотел подружиться в школе, а не мог. Как услышу, кто хоть слово болтнёт против меня, так я прямо шишек и банок вешаю. Почему, а? Вот Миколка сказал, что я единоличник, а какой же я единоличник, когда в школе учусь?

– А правда, с чего это он сказал?

– Кто его знает… Со злости, наверное. Что я, обязан, например, строить эту спортплощадку? Нет! На кой она мне! У меня и так мускулы – на двоих хватит.

Андрюша взглянул на вздувшийся на Афониной руке бугор и сказал:

– Конечно, не обязан. И я не обязан, потому что всё равно уезжаю.

Вдруг Андрюша замолчал, ковырнул пальцем в песке.

– А кто же тогда обязан?.. Афоня, а как ты думаешь, что лучше; если они построят или если не построят?

– Пускай, конечно, делают… Кому-нибудь пригодится. Только меня не трогай. Я сам себе дел найду сколько хочешь. – Афоня весело подмигнул. – Уху варить, купаться… А вот скоро арбузы поспеют, тогда и спать не придётся. Тут по мосту машины идут тихо, а в кузовах – никого. Ну, вскакивай на борт, цоп за арбуз и тикай! Чем не жизнь? – И Афоня, развалившись на песке, погладил себя ладонью по животу. – Красота! – Он зажмурил глаза и прикрыл их рубашкой. С минуту молчал, потом спросил: – А ты танк, настоящий видел?

– Видел.

– А залезал в него?

– Нет.

– Тогда пойдём…

За бугром (Андрюша не мог его раньше заметить) стоял самый настоящий фашистский танк.

На этой тяжёлой машине, с белым крестом на боку, подмявшей под себя землю, была оторвана пушка и разбита гусеница. В круглой башне чернела зубастая дырка. Люк был раскрыт. Внутри танка были приятная прохлада и полумрак. Белая краска в отделении водителей обгорела. Под одним из сидений валялся разорванный шлем танкиста с пробковыми обводами.

Ребята облазили танк вдоль и поперёк.

– А он тонн семьдесят весит? – спросил Андрюша у Афони, похлопывая ладонью по броне.

– Весит, наверное…

– Вот махина! А почти что новенький. Как ему наши-то влепили! Чик! – и пушки нет.

Андрюша заглядывал и в пушку и лазил внутрь.

Потом ему захотелось по-настоящему испытать, как чувствуют себя танкисты в машине, и он крикнул:

– Эй, Афонька, захлопни крышку!

Афоня поднял тяжёлый люк, и тот с грохотом упал на башню. На голову Андрюше посыпалась ржавчина. В танке стало темно. Андрюша трогал какие-то рычаги, глядел в смотровую щель. Впереди стояли ещё два подбитых танка.

Наконец ему надоело сидеть в машине, и он стал поднимать крышку, но она не поддавалась.

– Эй, Афоня, слезай с люка!

Но Афоня ответил с правого борта:

– Чего ты кричишь?

– Крышку открой!

Афоня вцепился руками в поржавевшую скобу на крышке, но она не поднялась.

– Заклинило! – крикнул он Андрюше. – Ты мне снизу помогай!

– Я помогаю… – растерянно сказал Андрюша. – Не получается…

У Андрюши вдруг запершило в горле. Неужели он отсюда не вылезет? Ему захотелось пить, и он попросил у Афони фляжку с водой. Но она не пролезала в пробоину.

– Афоня, как быть? – дрогнувшим голосом спросил Андрюша.

– Да не скули! Не пропадём! – сказал Афоня и соскочил с танка.

Андрюша поглядел в узкую смотровую щель, и ему стало не по себе.

Кругом, до самого горизонта, лежала волнистая, покрытая балками степь. Зелёная, но уже кое-где желтеющая, она была от края и до края исполосована пшеничными, кукурузными и подсолнуховыми полями. Суховей раскачивал подсолнухи, и они степенно кивали друг другу тяжёлыми головами. Вдали к бледно-голубому небу поднимался всё выше и выше бурый столб. Там двигался смерч.

– Сейчас откроем крышку! – услыхал Андрюша голос Афони.

И действительно, с помощью рычага – длинного противотанкового ружья, найденного в обвалившемся окопчике, – Афоня вмиг приподнял крышку.

Андрюша вылез на свет и зажмурился.

– Спасибо! – счастливо сказал он. – Спас! Как на фронте…

Подхватив ведёрко с рыбой, ребята двинулись вдоль берега к заводу.

На Синичкиной улице, зайдя во двор знакомого дома и увидев сынишку тёти Фроси, Андрюша крикнул:

– Эй, пацан, матка дома?

– Нема её, – ответил тот. – За мной соседка глядела и тоже ушла.

– Ты вот что, – сказал Андрюша, протягивая Пашке ведёрко с бычками. – Как матка придёт, отдай ей эту рыбу. Скажешь, принесли долг.

– Ладно…

Когда мальчик подхватил ведёрко, Андрюша почувствовал, что у него немного отлегло от сердца. Теперь Витаха уже ничего не напишет в школу. А почему не напишет? Может написать! Теперь скажет, что Андрюша торговал рыбой, – и будет прав!

Тьфу, чёрт, опять эти тяжёлые мысли!

Глава XIV. В пустой квартире

В большом трёхэтажном доме соцгородка, за шесть километров от завода, Афонины друзья-маляры белили потолки, красили стены и окна, Афоня познакомился с ними через тётку. Они около месяца проходили под её наблюдением практику, и Афоня за это время успел с ними сойтись.

Когда Афоня и Андрюша появились в длинном коридоре, они услышали песню. Высокому и чистому, чуть дрожащему голосу вторил мужской бас, сильный и красивый. Песня вылетала из последней по коридору комнаты:

 
Ты навик моя коха-ана,
Змерть одна ра-азлу-учить нас…
 

– Наташа с Толькой поют, – сказал Афоня. – Премию по самодеятельности получили. Их в киевский театр брали, а они не пошли. – И вдруг он закричал: – Эй, артисты, здорово!

Песня оборвалась.

– Привет молодому поколению!

Афоня ввёл Андрюшу к малярам и представил:

– Мой друг, товарищ из Москвы!

Молодой парень с забрызганным белой краской лицом – он был похож на припудренного артиста – кивнул Андрюше головой.

Высокая девушка с нежным розовым лицом, к которому очень шёл голубой платок, протянула Андрюше руку.

Андрюша знал: они лишь всего год назад окончили «ремесло», то есть ремесленное училище, и теперь уже работают мастерами.

– Ты чего пришёл?! – спросил Анатолий. – Опять, наверное, за краской – трубу расписывать?

– Я её давно уже покрасил охрой, – сказал Афоня. – Я просто так зашёл, навестить. Как живёте? Может, помочь в чём надо?

Анатолий и Наташа переглянулись. С таким предложением Афоня обращался к ним впервые. Он иногда просил у них в долг кисть, белила, олифу, но о помощи не заикался. А тут…

Анатолий подозрительно осмотрел Афоню:

– И по-настоящему будешь работать?

– По-настоящему. Только я не один, а вот с этим парнем. – Афоня обнял Андрюшу.

Анатолий не понимал одного: с чего это вдруг ребятам потребовалась работа?

Конечно, он мог им дать какое-нибудь поручение, тем более что в малярном деле Афоня уже разбирался, но ему было странно видеть двух мальчишек в этот солнечный день не на реке, а в строящемся доме, пустынном и пропахшем краской.

А дело было просто.

После ссоры с Майкой Андрюша тихо возненавидел Афоню. Только он во всём виноват. И это чувство у Андрюши не прошло даже после того, как они отдали вместе с Афоней свой долг – рыбу.

Андрюша чувствовал, что ждёт минуты, чтобы крепко поругаться с Афоней, но, немного поостыв и поняв, что, поссорившись с Афоней, потеряет единственного друга, он задумался.

Вот, допрыгался! Сама Майка, человек, которому он так доверял, против него. И, главное, ничего не возразишь: она права. Все кругом работают: отец на заводе, Майка по дому, Витаха площадку строит, а он… ничего не делает.

Но что ему прикажете делать? На завод работать – маленьких не берут, к Витахе после всего происшедшего не пойдёшь… Как же тогда доказать, что ты не курортник?

И вдруг Андрюшу осенила замечательная мысль. Афоня как-то рассказывал, что у него есть друзья-маляры, которые учились у тётки. Надо идти к малярам! Работа у них не тяжёлая, и Андрюша докажет, что он не какой-нибудь там белоручка, а тоже соображает, что сейчас надо всем работать.

Разговор с Афоней был короткий; хочет он или не хочет, а познакомить Андрюшу с малярами он должен.

Почувствовав решительность в тоне приятеля, Афоня не возражал. Он тут же оделся и пошёл в соцгородок.

Анатолий позволил ребятам поработать в третьей квартире.

Войдя в третью квартиру, Афоня деловито прошёлся по комнате и прищуренным глазом окинул потолок. На Афоне были рваная, вся в мелу, в масляной краске, военная гимнастёрка и выцветшие галифе, подвёрнутые у щиколоток.

Андрюша был в свежей белой рубашке и в коротких шерстяных штанах.

– Ты вот что, – предложил Афоня, – снимай свою рубаху и надевай мою гимнастёрку. Так лучше будет.

– А ты-то как – голый?

– Голый поработаю, а ты надевай, надевай!

Афоня быстро стянул с себя гимнастёрку и отдал товарищу.

Андрюша подошёл к раскрытой оконной раме – она была как тёмное зеркало – и взглянул на себя. Он одёрнул гимнастёрку, огляделся направо и налево. Ему показалось, что он стал как-то сильнее, и захотелось, чтобы его сейчас увидела Майка.

– Ну, давай, Афоня, начнём, – сказал он. – Что будем делать?

Афоня сунул Андрюше решето и велел трясти его над ведром, а сам стал кидать в решето известь. Белая пыльца, словно облако, поднималась над ребятами. Просеянную известь, мягкую как мука, Афоня размешал в воде и всё это вылил в краскопульт.

Прибор для побелки – краскопульт – чем-то напоминал Андрюше парикмахерский пульверизатор. Правда, там парикмахер, опрыскивая одеколоном, давил грушу, а у этого большого «пульверизатора» сбоку торчал шофёрский насос. От краскопульта отходила резиновая трубка с дырчатым шариком на конце.

Пока Афоня прочищал проволочкой дырки, забитые краской, Андрюша прошёлся по квартире.

От шагов звенел воздух, и голос был гудящим, будто раздавался в пустой бочке.

Три комнаты соединялись между собой дверями. На кухне, вся забрызганная краской, стояла газовая плита с никелированными краниками.

В ванной комнате, словно глыба льда, лежала на боку белая ванна.

«Вот квартира будет – не хуже, чем в Москве! – подумал Андрюша. – И вид из окна – загляденье!»

Соцгородок утопал в зелени. Вокруг высоких жилых корпусов с лепными карнизами пестрели ковры из синих, белых, красных цветов. С балконов уже заселённых домов свисали длинные гирлянды зелёного вьюна. Вдоль центрального асфальтированного проспекта, будто гигантские подсолнухи, склонив головы, стояли серебристые фонари. А над пешеходными дорожками, образуя зелёные тоннели, сходились кронами могучие липы.

– Любуешься? – подошёл к окну Афоня. – Я тоже всегда любуюсь, как забираюсь повыше. Наш город такой красивый, что ему даже название не подберут. Называют просто – соцгородок.

Ребята принялись за дело. Афоня ходил с леечкой вдоль стен. Андрюша качал насос краскопульта. Из леечки с шипением вырывалась известь, и серые стены становились белыми, будто на них натягивали ещё мокрые, но чистые простыни.

Андрюша качал насос то медленно, с растяжкой, то вдруг включал себя на такую скорость, что сам едва стоял на ногах. Краскопульт раскачивался из стороны в сторону.

– Не рви насос, не рви, – сказал Афоня, – ведь механизм портишь! Ты старайся равномерно качать, а то устанешь быстро.

У Андрюши и впрямь начали болеть руки, спина, но он не подавал виду. Он впервые красил не какую-нибудь палочку, а самую настоящую квартиру!

Вскоре Андрюша прошёлся вразвалку по комнате и потрогал пальцем стену. Она кое-где уже просохла.

– А хороший мы слой положили? – спросил он у Афони и подумал о том, что это ещё вопрос, у кого ответственней работа: у него или у Витахи.

– Слой – что надо! – сказал Афоня. – Я если уж работаю, так не придерёшься!

Потом в другой комнате масляными белилами, тягучими, как сгущённое молоко, они покрывали оконные рамы.

Афоня медленно взад и вперёд водил кистью, и под рукой ложился глянцевитый, жирный слой. У Андрюши плохо получалось: в одном месте было наляпано, а в другом исполосовано.

– Ничего, – говорил Афоня, – у меня сначала тоже рука твёрдо не стояла, а теперь вот как, смотри!

– А ты давно на восстановлении?

– Как наши пришли… А что ты о восстановлении говоришь? Здесь же самое настоящее строительство. Видел, вчера новенькую завалочную машину привезли к мартену? А ты говоришь – восстановление! Кому старьё нужно? Вот на кухне раньше газу не было, а теперь будет. Всё по-новому строим.

Афоня всегда, когда говорил о заводе, употреблял слова «мы» или «нам». Сначала Андрюша удивлялся, как этот мальчик говорил: «Нам сейчас, главное, надо завод отстроить», но, поняв, что на «Жигачёвстали» все так говорят, начиная от уборщицы, которая работает в доме инженеров, и кончая отцом, удивляться перестал.

Вдруг Афоня, ловко соскочив с окна, мазнул краской Андрюшу по лицу и побежал в соседнюю комнату. Андрюша с кисточкой – за ним.

Ребята бегали друг за другом. Афоня был без рубашки, и Андрюша разукрасил ему спину. Но вот Афоня выскочил из комнаты в коридор и, захлопнув дверь, вцепился в ручку. Андрюша подёргал ручку. Потом решил притаиться у дверей. Ждать пришлось минут пять. Афоня почему-то не выходил – наверное, тоже выжидал за дверью.

Вдруг в коридоре послышались шаги. Андрюша насторожился и, только открылась дверь, мазнул кисточкой по протянутой руке:

– Осалил, осалил!

В комнату входил парторг, а за ним ещё какой-то человек. За спиной вошедших улыбался Афоня.

– Ты что здесь делаешь? – удивлённо спросил парторг, взглянув на Андрюшу, а потом на свою испачканную руку.

Андрюша засмеялся:

– Простите, Матвей Никитич! Мы тут с Афоней окна красим.

– Окна красите? Что же, Афоня, значит, спиной, а ты – лицом?

– Нет, это у нас обеденный перерыв был, в салочки играли, а окна мы уже выкрасили.

– А ну-ка, покажи!

Андрюша подвёл парторга к своему окну. Тот осмотрел его тщательно и сказал:

– Неплохо получилось. Ей-богу, неплохо!

Потом он обратился к своему товарищу:

– Кого сюда поселим? У меня есть предложение: Грицая. Не возражаете? Квартира хорошая, много света. Эта семья заслуживает.

– Значит, как – Грицая? – переспросил товарищ. Он был худой, с бритой головой, в руках держал блокнот.

Парторг кивнул, и его товарищ что-то пометил в своём блокноте.

И, только комиссия вышла из комнаты, Афоня шлёпнул кистью об пол:

– Баста! Поработали!

Андрюша опешил:

– Кончать?

– Кончать. Дураки мы, что ли, для Витахи квартиру отделывать!

Андрюша не знал, что сказать.

– Подожди… Только начали работать, а ты… «кончать». Это же квартира не Витахина, а заводская. Не всё ли равно, кого сюда поселят! Понимаешь?

– А нам нечего понимать. Только я тут больше не работаю. В другую квартиру пойду, а в этой не буду.

– А я не хочу в другую. И тебе не советую – пожалеешь…

– Это кто – я пожалею? Из-за Витахи-то?

Афоня потоптался, хотел ещё что-то сказать, но, не найдя слов, махнул рукой;

– В общем, я ухожу. И ты уходи. Тебе Витаха ведь тоже насолил. Помнишь, как на домне они тебя чуть не отлупили?

– А я всё равно не пойду! – вдруг по складам произнёс Андрюша и снял с себя Афонину гимнастёрку.

– Что-о? Остаёшься?

– Остаюсь.

– А много ли без меня наработаешь, курортничек? – ядовито сказал Афоня.

– Обойдёмся как-нибудь. Анатолий поможет.

– Ну-ну, посмотрим. Только чихал я с пятого этажа на тебя и на твоего Витаху!

– А мы на тебя с шестого чихали! – запальчиво сказал Андрюша.

– Что сказал? Повтори! – Афоня подошёл к Андрюше и взмахнул рукой: – Как дам – из окошка вылетишь!

– А я не боюсь! И тебе как дам – сам из окошка кувыркнёшься!

Афоня схватил Андрюшу за грудь и притянул его к себе. Но Андрюша его с силой оттолкнул.

– Отойди, не лезь! – сказал он.

– Ах, и ты против меня?! – прошептал Афоня.

– Против! – твёрдо сказал Андрюша.

– А почему?

– Сам знаешь! И пошёл вон отсюда!

– А если не уйду?

– Я тебя выгоню!

Афоня опешил. Что произошло с Андрюшей? Он никогда так не говорил.

– Ладно! Посмотрим, кто к кому на коленках приползёт. Только я тебе этого никогда не прощу!

И Афоня, перекинув через плечо гимнастёрку, вразвалку вышел из квартиры.

Андрюша остался один. Он поднял с полу кисть и принялся за работу. Он видел в окно, как Афоня шёл по проспекту.

Под вечер, возвращаясь домой по шоссе, Андрюша обернулся на соцгородок и отыскал среди домов «свой». Он даже нашёл на пятом этаже и «своё» окно. На сером фоне дома оно ясно выделялось белыми переплётами.