Текст книги "Огненный ручей"

Автор книги: Иосиф Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

И вдруг Миколка воскликнул;

– Наши! Чтоб я вареником подавился, наши доски!..

– Трудятся… А сейчас за чужое получат!

Витаха тихо сказал ребятам: «Пошли!» – и направился к трубе.

Завидя их, Афоня и Андрюша поднялись с земли.

Витаха подошёл как ни в чём не бывало, наступил ногой на доски – это была дверь, которую Афоня хотел повесить на трубу, – и сказал:

– Где ты взял эти доски?

– А тебе какое дело? – ответил Афоня.

– Ты что, отвечать нормально не можешь?

– Чего с ним разговаривать! – Миколка стал рядом с Витахой. – Отнять доски, и дело с концом!

– Ты, бухгалтер, молчи… – процедил Афоня.

– Откуда у тебя эти доски? – повторил Витаха.

– Нашли, – сказал Андрюша. – Вон там, в разбитом доме. – Он указал рукой за мартеновский цех.

– Они сложенные были?

– Сложенные.

– Ну, так это и есть наши. Мы их для спортплощадки приготовили.

– Для чего, для чего? – насмешливо спросил Афоня – Парк культуры строите?

– Для спортплощадки. – Витаха смотрел Афоне прямо в глаза. Тёмные брови его сдвинулись над переносицей. – Ну, что скажешь?

– А мы не знали, что они ваши, – подошла к Витахе Майка. – Глядим – лежат, мы и взяли.

– Чего ты лезешь, куда не просят! – повернулся Афоня к Майке. – Мало ли что они скажут, а мы верить должны? Пускай вот докажут сначала!

– И докажем, – сказал Миколка. – Только чего тебе доказывать?

– А может быть, вам сам начальник на доски разрешение дал? – с ехидцей спросил Афоня.

– Смейся, смейся! – сказал Миколка. – Сейчас умоешься!

Он присел на корточки, положив на колени портфель, перелистал какие-то бумажки и вдруг прочёл:

– «Для строительства спортплощадки на Ильинском пустыре разрешить товарищу Грицаю разборку двух разбитых бараков, расположенных за мартеновским цехом. Начальник треста «Жигачёвстрой» С. Марецкий».

– Кто, кто подписал? – побледнел Андрюша.

– Марецкий. Сам начальник! – гордо сказал Миколка. – Может, проверить хочешь? Не жалко.

Он поднёс к Андрюшиным глазам бумажку. Разрешение было отпечатано на машинке, и внизу действительно стояла подпись отца.

– Точная подпись? – чуть слышно спросила Майка.

– Точная.

– Афоня, надо отдать доски, – сказала Майка.

– А ты что за судья! – огрызнулся Афоня. – Ты их не таскала, тебе они не нужны, ну и тут не суйся! Это ещё как сказать, чьи доски!

Вид у Афони воинственный: глаза внимательно следят за всеми, кулаки сжаты.

Майка посмотрела на Витаху. Он был совершенно спокоен. Мальчик тоже взглянул на Майку, и ей показалось, что он слегка-слегка одобрительно улыбнулся.

– Ты, Афоня, тьфу, а не человек! – презрительно сплюнул Витаха. – Значит, миром не отдашь?

– Нет.

– Ладно… Драться мы за них не будем. А захотели бы – сейчас бы ни досок, ни твоей трубы здесь не было. – Витаха посмотрел на Андрюшу: – Ты кто?

Андрюша не знал, как себя вести: то ли как Афоня, то ли ответить по-настоящему.

– Человек, – уклончиво ответил он.

– А чего ты с ним связался?

– Он друг мне…

– Нашёл себе парочку! – ухмыльнулся Миколка. – Единоличника!

– Проваливай отсюда, очкарик! – сказал Афоня и подошёл к Миколке. Тот попятился.

– Ну ты! Ты! Потише! – Витаха плечом толкнул Афоню. – Чего на рожон лезешь?

– А ты чего?! – Афоня тоже толкнул Витаху. – Или давно не зарабатывал?! А то живо разгоню твою вшивую команду!

– Ой, разогнал один такой! – засмеялся Миколка. – Нас вон сколько, а ты – один!

– И один справлюсь!

– А ну давай, разгоняй! Посмотрим! – сказал Витаха. Вдруг Афоня схватил с земли доску и погнался за Миколкой. Тот задал стрекача.

– А ну-ка ребята! – вдруг скомандовал Витаха. – Схватить этих!

Витахины дружки в минуту поймали пытавшихся убежать Андрюшу и Майку и скрутили им руки.

– Афоня, на помощь! – завопил Андрюшка. Но не успел Афоня подбежать к трубе – Витаха ловким рывком отнял у него доску и сбил его с ног.

– Ах, ты так! – закричал Афоня и хотел было схватить камень, но сзади на него насели ещё пятеро мальчишек, и Афоня под их тяжестью утихомирился.

– Ну, – победно спросил Витаха, – будешь ещё хорохориться?

– Ничего, мы тебе ещё покажем! – прохрипел Афоня.

– Ладно, отпустите его, – миролюбиво сказал Витаха. – И этих отпустите! – Он указал на Майку и Андрюшу.

Афоня, опустив глаза, поднялся с земли и стал отряхивать от пыли штаны.

Миколка подошёл к Витахе и тихо спросил;

– Доски забирать?

– А чёрт с ними! – махнул рукой Витаха.

– Но ведь они наши!

– Да ладно, пусть пользуется. Ведь уже дверь сколочена!

– А мы её сломаем! – настаивал Миколка. – Его надо проучить.

Майка стояла потупив глаза. Она не знала, что ей делать: то ли сказать, что Витаха хулиган и что он не должен был командовать «Схватить этих!», то ли сказать, что Афоня жулик и нужно немедленно отдать доски. Или, может быть, просто смолчать?

Она смолчала…

По дороге домой Миколка шепнул Витахе:

– А я знаю, почему ты не скомандовал отнимать доски.

– Ну? – покосился Витаха.

– Там девчонка была. Эта… как её… Майка. Она всё время на тебя смотрела. Я заметил…

И Миколка тихо засмеялся.

Глава X. Проклятая десятка

Июль был жаркий. Андрюша спал с раскрытыми окнами. В комнате сухо потрескивал паркетный пол. И особенно это неприятно было слышать среди ночи. Казалось, прохаживается кто-то невидимый.

Андрюша вставал рано. Вместе с отцом он ходил умываться на кухню и поливал ему из кружки на шею. Отец сладко крякал, разбрасывая вокруг себя хлопья мыльной пены, и просил не жалеть воды. Она была ледяная, из глубокого колодца. Потом он сам помогал сыну мыть уши, растирал ладонями ему мокрую спину.

После такого умывания Андрюша чувствовал себя бодрым и сильным.

За завтраком отец расспрашивал Андрюшу о том, что он читает, часто ли ходит на Днепр, просил писать маме письма и почти каждое утро ругал себя за то, что взял сына на завод.

– Всё-таки незачем было тебе сюда ехать, – говорил он, – У меня и так работы – прямо разрываюсь, а тут ещё о тебе заботиться надо. Вот напросился же ты, на мою беду! Работаешь и думаешь, что ты без присмотра, не поправляешься. Ох, и попадёт же мне от мамы!

– Да что ты, пап, волнуешься за меня? – отвечал Андрюша. – Что я, маленький, что ли? Ведь сам же ты говорил, что эта самостоятельная жизнь мне на пользу.

– На пользу-то она на пользу, но всё-таки кто-то должен за тобой следить, кто-то должен тобой руководить…

– А если сам собой буду руководить?

– А ты считаешь, что тебе уже можно доверять?

– Можно.

Отец засмеялся:

– Конечно, я тебе и раньше доверял, но… всё равно, сколько ни говори, а я ругаю себя.

– И зря! – сказал Андрюша. – Ведь ты же меня обратно в Москву не повезёшь?

– А надо было бы… – засмеялся Семён Петрович. – Твоё счастье, что нет у меня сейчас времени тебя туда-сюда возить…

А однажды во время утреннего разговора он спросил:

– Слушай, Андрюша, ты с кем ещё дружишь, кроме Афони?

– С Майкой, – ответил Андрюша.

– Это само собой… А вот ты такого Витаху знаешь?

Андрюша поперхнулся хлебом:

– Знаю.

– Ну, как там у вас со спортплощадкой? Дело идёт?

И что должен был ответить Андрюша? Отец сказал, что он доверяет ему, и это было приятно слышать. Но вот если он сейчас скажет, что с Витахой, с тем Витахой, которому было выдано специальное разрешение, они в ссоре, то вряд ли это понравится отцу. А что же говорить?

Андрюше вдруг стало жалко отца – у того действительно много всяких хлопот, за весь завод отвечает, не хотелось огорчать его.

– Да там уже столбы нужно ставить, – ответил он уклончиво.

Сказал и тут же понял, что сделал ошибку. Надо было открыто сказать.

– Правильно! – Отец ласково похлопал Андрюшу по плечу. – Взялись – доводите до конца.

«Ничего, – успокоил себя Андрюша, – а я на самом деле пойду к Витахе, и тогда всё будет правда. Приду и скажу: «Давай, Витаха, помиримся. Мой отец про вас говорил, и я хочу быть с вами». Но как быть тогда с Афоней? Он ведь туда ни за что не пойдёт. А чем Афоня хуже Витахи? Он весёлый, выдумывает всегда что-нибудь, партизаном был. С ним никогда не скучно, у него всегда какие-то дела…»

Действительно, Андрюша с Афоней встречались почти каждый день. С ними бывала и Майка. Они гоняли вместо мяча консервную банку перед домом, лазили на крышу и спускались оттуда по самодельной верёвочной лестнице. Делали из газет парашюты и сбрасывали с крыш Андрюшину кепку.

Дни шли незаметно.

Но чаще всего ребята ходили на Днепр. Они все плавали хорошо, особенно Афоня. Он мог и на спинке, и на боку, и по-лягушечьи. Только под водой долго не сидел.

– Эх, если бы не курево, – говорил Афоня, тяжело дыша, – вы бы меня до обеда тут ждали, пока вынырну! Надо бросать, что ли…

На пляже ребята играли в ножички. Афонин ножик, тонкий и острый, нужно было так ловко бросить, чтобы он, перевернувшись в воздухе, обязательно воткнулся в песок. А завалится – бросает другой. Ножик бросали и с ладошки, и с подбородка, и с плеча, и с живота. С подбородка кидать было больно – лезвие врезалось в кожу, но Афоня делал это упражнение не морщась….

А для проигравшего в песок забивался колышек. Его нужно было вытягивать зубами. Этим делом частенько занималась Майка. Песок лез в нос и в рот, хрустел на зубах. Афоня и Андрюша смеялись: «А ну-ка, Майка, поешь ещё сахарного песочку!» Другая бы на её месте обижалась на ребят или запросила пощады, но Майка была упорной…

Однажды Афоня пришёл чрезвычайно довольный. В руках у него были пила и топор.

– Андрюшка, – сказал он, – одно дельце есть! Сейчас я иду к тебе – навстречу мне машина с дровами. Ехал тот шофёр Саша – помнишь, который вас с аэродрома вёз. «Поедем, говорит, одной тётке дрова отвезём». Ну, я сел. Отвезли дрова, а тётка ходит и ругается, что они длинные. А я взял и сказал, что мы их сможем перепилить. Пойдём, а? Заколотим!

– А чего мы заколачивать будем? – спросил Андрюша.

– Тю, не знаешь? Денежки!

– Деньги? – удивился Андрюша.

– А что ж, не даром же работать, – сказал Афоня.

– А Майка как? – сказал Андрюша. – Я ей печку обещал затопить. Она плюшки делает.

– Плюшки – по макушке! Она сама затопит, не барыня…

В доме на Синичкиной улице – белой мазанке с небольшим двориком, огороженным покосившимся плетнём, – ребят встретила пожилая женщина с худым лицом и длинными руками. Её звали тётя Фрося. Она была босая, в цветастой юбке. За юбку крепко держался четырёхлетний мальчуган на коротких, толстых ножках.

– Вот спасибочко, что пришли! Вот спасибочко! – сказала она. – А я уж думала, не придёте.

– Наше слово твёрдое, – сказал Афоня. – Где, тётка, козлы?

– А может, сначала позавтракаете?

– Делу – время, а потехе – час, – неизвестно почему с важностью сказал Афоня. – Эдак поешь – и работать не потянет. Мы лучше попозже.

Положив бревно на козлы, они принялись за работу.

Пила звенела в руках. Из-под её резцов струйками вылетали пахучие опилки. То к Андрюше, то к Афоне, то к Андрюше, то к Афоне…

Маленький толстоногий мальчик вертелся тут же. Он залезал под козлы, хватал горстями опилки и, посыпая себе голову, кричал:

– Дяди, дяди, посмотрите – дождь!

«Дядями называет», – улыбнулся Андрюша. Он и впрямь чувствовал себя взрослым дядей, который пришёл к родственникам помочь по хозяйству.

Во время отдыха мальчишка тихонько подкрался к Андрюше и насыпал ему за шиворот опилок. Андрюша хлопнул его ладонью по затылку. Мальчишка отошёл в сторону и всхлипнул:

– Чего дерёшься? Я же играю!

Андрюше стало совестно.

– С тобой уж и пошутить нельзя, – сказал он. – Ну ладно, давай помиримся.

Минуту спустя мальчик снова возился с опилками. Потом он поманил ребят в сарай.

– Там курица несётся, – указал он на тёмный угол под крышей. – И яйца уже лежат. Берите сколько хотите…

– Это дело. Яичком перекусить неплохо, – сказал Афоня и полез в гнездо. А вытащив три яйца, сказал: – Теперь надо всем чокнуться. У кого раньше всех лопнет яйцо, тот и помрёт раньше всех.

Первым лопнуло Афонино яйцо. Тогда он засмеялся:

– Всё это враки! Я никогда не помру!

Перепилив дрова, принялись за колку. Сырая берёза поддавалась плохо, но зато сосна разлеталась с одного удара.

Работал Андрюша с удовольствием.

Куча свежих поленьев увеличивалась. Наконец Афоня расколол последнюю берёзу и крикнул:

– Тётка, принимай работу!

Тётя Фрося была рада. Она попросила уложить дрова в сарайчик, а потом позвала в дом.

На столе дымились жирные щи из свежей капусты. В Андрюшиной тарелке плавал кусок мяса.

У Андрюши никогда не было такого аппетита, как в эту минуту. Он ел впервые свой трудовой хлеб. Тётка подливала самой густоты.

– Уж и не знаю, чем вас отблагодарить! – говорила она. – Дров мне на месяц хватит. Муж-то мой, клепальщик, на грязь поехал в санаторию. Позвонок у него на войне перебит, столбом ходит. Ну, а я-то одна бы не смогла перепилить. Помучилась бы. А в следующий раз позову – придёте, хлопчики?

– Придём, – пообещал Андрюша. – Вы прямо ко мне заходите, как что потребуется. Я в доме инженеров живу.

Ему очень нравилась эта простая, гостеприимная тётка. И за один этот вкусный обед он готов был перепилить хоть ещё полную машину дров.

– А что, хлопчики, – вдруг поинтересовалась тётя Фрося, – вы не из тех ребят, что стадион строят? Говорят, у вас даже инженер есть какой-то молодой, из ремесленного. Это правда?

– Уж не Грицай ли? – спросил Афоня и, улыбаясь, добавил: – Грицай – наш самый хороший друг. Только ему до инженера ещё сто лет ждать. Там и без инженера обойдутся…

– Ты гляди какие! – с уважением произнесла тётя Фрося.

Покончив с едой, Афоня сказал:

– После обеда, по закону Архимеда, треба закурить, – и полез в карман за кисетом.

Он сидел на стуле довольный, усталый, в клубах дыма. Потом встал;

– Ну, тётя, до свиданья! Табачку-самосаду у вас не найдётся?

– Чего нет, того нет! – с сожалением сказала тётя Фрося. – Муж-то мой не курит.

– Жалко. Табак у меня кончился, – сказал Афоня. – Хотел бы я у вас тогда… – он замялся, – денег попросить. Не дадите?

– Денег?

– Нам немножко, – смутился Афоня.

– Да не надо! Зачем они? – покраснев, сказал Андрюша.

– Как зачем? – удивлённо спросил Афоня. Он уже справился со своим смущением. – Это такая вещь, что везде пригодится.

– Ну и сколько же вам? – сказала тётя Фрося.

– Да сколько не жалко!

– Мне для вас, честное слово, и тыщи рублей не жалко, только вот скажите точно…

– Ну дайте четвертную – и достаточно.

– А это как понять – четвертная? – поинтересовался Андрюша.

– Двадцать пять рублей, – ответил Афоня.

– Двадцать пять, хлопчики, – это много. У меня у самой денег в обрез. Давайте чуток меньше.

Андрюша готов был провалиться сквозь землю при этом торге. Но Афоня был неумолим.

– Ну и сколько же тогда? – спросил он.

Тётя Фрося вынула из комода десять рублей и протянула их Афоне.

Держась за материнскую юбку, на ребят весело поглядывал толстоногий малыш.

Выйдя за ворота, Андрюша раздражённо сказал:

– Афонька, и зачем ты у неё взял эту проклятую десятку? И не стыдно!

– Хм, стыдно! – ухмыльнулся Афоня. – Она же сама дала – не видел, что ли? Деньги за детский труд. Или обратно отнести?

– Но мы же бесплатно должны были сделать. У тётки, слыхал, муж инвалид!

– Инвалид?.. – вдруг остановился Афоня. – Вот не сообразил… Ну да ладно, что поделаешь! Десятка – деньги небольшие. Сейчас на базар пойдём – и нет твоей десятки…

– Э-эх! – с сердцем сказал Андрюша. – А всё-таки зря мы так…

На поселковом базаре торговля шла бойко. Здесь было много рабочих, пришедших после дневной смены поесть чего-нибудь свеженького. Они покупали себе хлеба, помидоров, масла, колбасы и, усевшись в стороне от прилавков, торопливо принимались за еду. Ели они быстро, запивая молоком прямо из бутылки.

На длинных столах лежали горы снеди; зелёные огурцы, кочаны хрустящей капусты, варёные кукурузные початки, жирные шматки сала, белоснежный творог в эмалированных мисках, яйца, пышки, пирожки…

Афоня и Андрюша ходили мимо палаток с надписями: «Готовый одяг», «Продовольчи товары», «Овочi – фрукти», толкались в рядах.

Они пробовали у тёток с ложечек мёд, будто собирались купить его, брали из мешков по большой щепотке семечек на пробу – жареные ли, – приценивались к общипанным курицам.

Колхозницы торговали в белых косынках и передниках. А на некоторых были даже белые нарукавники.

Кругом было шумно: то тут, то там раздавались звуки баяна, ржали лошади.

Вспотевшие колхозники прямо с возов продавали мешки с овсом, жмых, сено, чечевицу.

– Табачок-крепачок, в нос шпыняет, с ног сшибает! – кричал какой-то старик, расхаживая по базару с ящиком махорки.

– Эй, Марьяна, здорово! – услыхал Андрюша в молочном ряду сзади себя радостный возглас.

Он обернулся. На прилавок перед какой-то дородной женщиной с лоснящимся лицом облокотился измазанный в мазуте рабочий.

– Не узнаёшь, что ли? В прошлый выходной мы в вашем колхозе работали.

– Ах, помню! – улыбнулась Марьяна. – Як тут у вас дила? Як домба… чи, бишь, донба?

– Домна, а не домба, – засмеялся рабочий. – Всё перепутала… Скоро её, родную, поднимать будем. Хватит, отдохнула… А как там у вас в колхозе – от яблок, наверное, сучья ломятся?..

Они разговаривали долго. Андрюша уже два раза обошёл базар, а они всё говорили.

– Чего тут только не увидишь, на базаре! Тут тебе и специальный ножик для чистки картошки, и зубоврачебные стальные клещи, и пепельница с электрической зажигалкой, и старые, ржавые замки с полкилограммовыми ключами. На фанерном домике фотографа висят разные национальные костюмы: черкески с газырями и папахой, украинская вышитая рубаха с шароварами… В каком наряде захочешь сниматься, в таком тебя и снимут.

Ребята шныряли меж прилавков около часа, пока не купили себе три стакана тыквенных семечек и по два пирожка.

У Афони ещё оставалось два рубля.

– А знаешь, Андрюшка, – вдруг предложил он, – давай Майке купим какую-нибудь штучку, а? Подарок… от нас обоих. И ты ей отдашь.

– А почему это я? – сказал Андрюша. – Ты ведь сам сможешь.

– Я-то смогу… Только ты ведь с ней давно знаком, тебе удобнее. Отдашь?

– Отдам уж, отдам! – хитренько улыбнулся Андрюша. У него было уже хорошее настроение. – А где мы с тобой были, ей говорить?

– Не надо. Она, знаешь, с норовом. Ещё разозлится, что её не взяли.

Они подошли к палатке – на прилавке блестели разные заколки, гребешки, пуговицы – и купили брошку на платье.

Стеклянная звёздочка на солнце переливалась всеми цветами.

Глава XI. Ссора с Майкой

Майка не понимала, куда делся Андрюша. Она стояла перед закрытой дверью с противнем в руках. На широком листе лежали матово-белые плюшки.

И всего лишь десять минут назад, когда она месила на столе пышный, пахучий ком теста, а Андрюша в звонкой ступке толок сахар, она попросила его затопить в кухне печку, и он согласился. А теперь его не было ни в коридоре, ни в комнате, ни в кухне. И печка была не затоплена.

Майка чуть не плакала. Она думала, что, пока сделает плюшки, на кухне будет уже жаркая духовка и она быстро разделается со своим печеньем. Но теперь всё затягивалось: надо печку затапливать самой.

«Андрюшка ни одной плюшки не получит, – думала Майка, стоя на четвереньках перед топкой и раздувая огонь. – Как сахар с корицей толочь – он первый, а как печку затопить – удрал. Куда же он пошёл?»

Но Майкина злость прошла сразу, как только она увидела на противне своё готовое изделие.

Плюшки вышли румяными, узорчатыми. Девочка взяла одну в руки, разломила её, дымящуюся, и надкусила. Тёплый ноздреватый комочек растаял во рту.

«Вкусные получились! – подумала ока. – Только нужно было в тесто побольше яиц положить».

Майка спрятала плюшки в сумку и пошла к отцу. Иван Васильевич работал на домне. Но к нему Майка направилась не прямым путём, а окольным, через прокатный цех. Она надеялась встретить здесь Андрюшу. Вчера вечером вместе с Афоней они договаривались зайти сюда и достать для ночного факела баночку смолы.

В цехе, высоко под потолком, стекольщики, привязанные стальными тросами к балкам, стеклили крышу.

Горели костры, над которыми в котлах кипела смола. Какие-то люди в прокопчённой одежде обмакивали в кипящую смолу деревянные кубики и укладывали ими пол.

– Эй, девочка, берегись! – раздался окрик.

Майка от неожиданности присела. Над головой проплыла огромная плита. И в этот момент она наступила на чьи-то ноги, торчащие из-под чугунной станины.

– Ты что, не видишь? – закричал на неё перемазанный рабочий, высунув на свет голову. – Пятый раз наступают! Вывеску мне вешать, что ли?

– Извините, дядя, – попятилась Майка. – Не сердитесь!

– Да, есть у меня время на тебя сердиться! – снисходительно проворчал рабочий. – Ты только тут не мешайся. Видишь – горячка. Подай-ка лучше гаечный ключ, вон там лежит.

Майка подала ключ.

Вдоль просторного и светлого здания, длиной чуть ли не в километр, тянулся так называемый горячий рольганг – конвейер с тысячью маленьких роликов. По бокам рольганга лежали какие-то огромные махины, зубчатые колёса, полированные многотонные валы и стальные гайки, в дырку которых могли свободно пролезть два человека.

В конце цеха монтировался слябинг – гигантские ножницы для разрезки металла.

Майка медленно шла вдоль цеха.

Как много ещё оставалось тут сделать! Но уже, несмотря на кажущиеся неразбериху и беспорядок, можно было хорошо себе представить этот цех в день пуска горячего рольганга. Майка уже видела такой цех на одном из заводов Урала. Он вырабатывал в день больше десяти километров стального листа. Кругом чистота – ни соринки, ни пылинки, – и, кажется, совсем нет людей. Весь прокат управляется простым нажимом кнопок. Нажал одну кнопку – и из нагревательного колодца медленно вытягивается клещами раскалённый добела кусок стали – сляб. Тронул другую кнопку – со всех сторон его обжимают тяжёлые валы, и он делается длинным прямоугольником. Потом двухтонный слиток плывёт к слябингу. Гигантские ножницы, как масло, режут металл на равные плитки, и они, уже потемневшие, становятся похожими на шоколадные. Магнитный кран переносит их к новым нагревательным колодцам, а затем на рольганг. И тут начинается самое красивое. Раскалённая плитка летит, летит по рольгангу, приближаясь к валам, и вдруг – удар! Урчат валы, пропуская через себя сталь. И вот она, уже тонкая, малинового цвета, на ходу меняя окраску и увеличивая скорость, летит в пасть к следующим валам. Удар! Сталь совсем превращается в бумажный лист – его хоть рви руками. Но это только кажется… Она крепкая.

А потом стальная полоса, как курьерский поезд, вылетает на просторный приёмный рольганг и, попав в высокие фонтаны воды, затихает, чистая и гладкая.

Звенит звонок: идёт новый лист!

И вдали уже слышатся глухие удары…

Ни Андрюши, ни Афони нигде не было.

Отца на домне девочка нашла не сразу. Она думала его встретить на литейном дворе, а он, оказывается, как обер-мастер руководил кладкой горна – основной части печи, в которой перед выпуском кипит расплавленный чугун.

Поднявшись по железной лесенке до небольшого круглого отверстия – единственного входа в горн, – Майка заглянула в него.

Внизу, в полутёмном горне, словно в огромной бочке, горели электрические лампочки.

– Папа! – крикнула девочка. – Можно к тебе? Принимай гостей!

– Это кто? Майка? – услыхала она голос отца, но его самого не увидела. – Ты подожди, сюда не лазай! Я сам к тебе приду!

«А чего ждать?» – подумала Майка и, взяв в зубы сумку с плюшками, вползла на четвереньках в отверстие.

Десять каменщиков выкладывали огнеупором стальные стены горна. Они бережно со всех сторон осматривали и ощупывали каждый кирпич, чтобы на нём не было никаких выщерблин, а затем, окунув в раствор, притирали его к толстой кладке.

За ними наблюдали три контролёра во главе с обер-мастером. У них в руках чернели стальные ножи – щупы – толщиной в миллиметр.

Контролёры и отец беспрестанно ругались с каменщиками.

– И как кладёшь, бессовестный! – говорил отец и тыкал нож в шов между кирпичами. – Сколько раз говорил, чтоб зазор был в миллиметр, а ты?!

– Миллиметр и есть! – Каменщик своим щупом проверял зазор.

– Да где же есть, когда тут хоть в карете проезжай!

– Ох, и дотошный ты, Иван Васильевич! Так нехорошо, этак нехорошо… Я уж на совесть кладу, а ты измучил прямо!

– Ты мучеником не прикидывайся, а клади, как велят. Чтоб ни одна капля чугуна не просочилась! Ведь полторы тысячи градусов здесь будет! Тебе-то что: выложил – и ушёл, а мне работать на печи. Ну, выдержит твоя кладка пять лет?

– Выдержит! – уверенно отвечал каменщик. Майка дёрнула отца за рукав.

– Пап, а я здесь! – задорно улыбнулась она. – Я тебе плюшек принесла, твоих любимых. Будешь есть?

– Ах ты, хозяйка, плюшек принесла? Зачем же ты лезла сюда? А вдруг бы с лестницы упала?

Отец присел на кирпичи, обнял Майку. Она прижалась к нему и зашептала:

– Пап, а что ты с каменщиками ругаешься? Они плохие, да?

– Нет, они здорово кладут, точно, – тихо сказал отец. – Это я их для видимости ругаю. Надо, чтоб в кладке совсем комар носа не подточил. Тебе же в наследство домну делаю… Эй, Полещук! – добродушно крикнул он каменщику. – Иди сюда, перекусим!

Полещук, долговязый человек средних лет, заросший щетиной, подошёл, вытирая о фартук руки. Как-то смешно вытянув губы, он укусил плюшку и задвигал челюстями.

– Дочка? – кивнул он на Майку.

– Дочка, – ответил отец. – Лучше не надо! Я за её спиной, как в санатории живу…

Майка посидела немного у отца, а затем, чтобы не мешать взрослым, опять на четвереньках выбралась из горна.

Майка подходила к своему дому и вдруг увидела на крыльце Витаху и Миколку. Они о чём-то спорили и подталкивали друг друга к дверям.

Заметив девочку, они расступились и молча пропустили ее в дом.

«К кому они пришли?» – заволновалась Майка.

Она быстро взбежала к себе на второй этаж, открыла комнату и кинулась к подоконнику. Он как раз находился над крыльцом.

– Ну, иди первый, – говорил Миколка.

– Нет, ты иди, – возражал Витаха. – У меня рубашка вот рваная…

– А может, совсем не пойдём? Вдруг на его мамашу нарвёмся?

– Идти надо. Только в какой он комнате живёт? И не у кого спросить!

– А ты чего же не спросил у этой девчонки? Она-то ведь твоя знакомая…

Витаха угрожающе посмотрел на Миколку:

– Не ехидничай…

Они вошли в дом. Через минуту Майка услыхала в коридоре их робкий шёпот и шаги. Она схватила полотенце, перекинула его через плечо и, выйдя в коридор, прошла на кухню умываться. Майка заметила, что Витаха сделал какое-то движение к ней – видимо, хотел что-то сказать, но не сказал.

Девочка быстренько смочила водой руки и лицо и, вытираясь, вышла в коридор. Но и на этот раз ребята ничего не сказали.

«Вот трусы! – подумала Майка, входя в комнату. – И чего стесняются заговорить? Хоть бы поздоровались!»

Она подошла к зеркалу, заплела распустившиеся косички и связала их венком, потом, расправив на груди немного помятое голубенькое платьице, вышла в коридор. Терпение у неё лопнуло.

– Ребята, – сказала она, – чего вы здесь стоите? Вы к кому пришли?

– Нам Андрея надо, – сказал Витаха, глядя куда-то в потолок.

– Андрюшу? Его нет дома. Я сама его целый день ищу. А что?

– У нас дело до него есть, – замялся Витаха. – Разговор маленький. Они тут с Афоней наш авторитет подрывают среди населения.

Майка почти насильно затащила ребят к себе в комнату и усадила их на стулья.

И тут она узнала следующее: Афоня и Андрюша за пилку и колку дров самым постыдным образом взяли десятку с жены одного инвалида и сказали, что они самые хорошие Витахины приятели.

Рассказывая об этом происшествии, Витаха вскочил со стула и взволнованно заходил по комнате, шлёпая босыми ногами. Миколка с сосредоточенным лицом, как взрослый, стучал пальцем по столу.

– Твои товарищи нас опозорили, – сказал Витаха Майке.

– Вы всегда нам мешаете, – поддакивал Миколка. – Тогда доски стащили и не хотели отдавать, а сейчас десятку содрали в целях личного обогащения.

– Кто это «вы»? – нахмурилась Майка.

– Ну «кто, кто»… – сбавил тон Миколка. – Афонька и твой курортник!

– А почему он мой курортник?

– Потому что ты его сестра!

Майка засмеялась:

– Нашёл мне брата! Его фамилия Марецкий, а моя Можжухина.

– Он сын начальника строительства? – удивился Витаха. – Ты серьёзно?

– Честное пионерское, не вру! – Майка хотела дать это слово под салютом, но задержала руку: она была без галстука.

– Вот никогда не думал, что он такой! – сказал Витаха. – Да имей я отца-начальника, я б своими руками не только спортплощадку, а целый стадион построил! Как чего бы не хватало, я бы к отцу…

– Семён Петрович всё равно бы тебе не дал, – сказала Майка. – Он насчёт материалов строгий.

– Дал бы, если каждый день к нему приставать. Убедил бы его. Ты думаешь, я для себя стараюсь? Вот для таких, как Андрюшка! Вместо того чтобы болтаться где-то с Афоней – куда лучше, пришёл к себе на площадку и гоняй в футбол хоть до потери сознания. И все ребята тут вместе, и жить веселей будет.

– А вы поговорите об этом с Афоней, – сказала Майка.

– Не хочу. Афоня сам должен понять. Он парень башковитый. А сам не захочет к нам прийти – тем хуже для него. У него и у меня отцы погибли за завод, а что он делает для завода?..

– Ничего, – ответила Майка.

– И ты ничего не делаешь, – строго сказал Миколка.

– Да, это верно, – не спорила Майка.

– Ну, а какие выводы напрашиваются? – спросил Миколка.

– Это моё дело.

– А ты скажи!

– Да ладно к ней приставать! – одёрнул Витаха своего приятеля. – Не хочет говорить – и не надо. А мы Андрюшку за такие дела можем к пионерской ответственности привлечь.

– Правильно! – сказал Миколка. – Напишем в Москву – и дело с концом. Дескать, вы нам не того человека прислали, отзовите обратно и всыпьте ему! И всыпят!

– В общем, до свиданья, – сказал Витаха Майке.

– Живите богато… на те денежки, – добавил Миколка и вышел в коридор.

Ребята ушли. Они больше ни в чём не убеждали Майку. Она сама хорошо понимала, что натворили Афоня с Андрюшей.

«Какие у Витахи брови мохнатые! – думала Майка, лёжа в постели. – И лицо такое, как у лётчика. А рубашка на спине драная».

Ноги у Майки были как чужие. Сегодня она много ходила. Положив под локти подушку, она смотрела в раскрытое окно.

По шоссе, оглушительно лязгая гусеницами, прополз трактор. Он тянул за собой два прицепа на резиновых шинах.

Лёгкий ветерок внёс в комнату пожелтевший тополиный лист и бесшумно уложил его на подоконник.

«Осень скоро, – думала Майка. – Как лето быстро проходит! Ещё месяца полтора – и начнётся настоящий листопад. Надо уже сходить в школу записаться. Андрюша-то уедет, а мне жить на стройке».

И вдруг у девочки как-то само собой срифмовалось: стройка – койка.

Она представила себе прокатный цех, домну, много работающих людей, то есть всё то, что она видела сегодня, и тут же вообразила какого-то человека, который в грязной спецовке лежит на койке и покуривает.

Майка усмехнулась: «стройка – койка», а потом вдруг зашептала: