Текст книги "Как перед Богом"

Автор книги: Иосиф Кобзон

Соавторы: Николай Добрюха
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Кстати, никто и нигде нас не ждет. Поэтому надо возрождать жизнь здесь и возрождать самим, как это удивительно быстро сделали после войны наши матери и отцы, не дожидаясь помощи со стороны. Нам, конечно, могут чуть-чуть помочь, но в основном все придется делать самим, хотя бы потому, что у других стран и своих забот хватает. Не надо надеяться на президента, не надо надеяться на губернатора, не надо надеяться на мэра. А надо рассчитывать, прежде всего, на себя. Недаром мудрые люди говорят: на Бога надейся, но и сам не плошай!

Да! Чтобы выйти из создавшегося положения, все делать надо самим, потому что мы сами породили эту порочную демократию. Мы сами обрадовались, что вместо того, чтобы лучше работать, причем, работать на себя, а не на дядю, можно хоть каждый день ходить на площадь и в микрофон ругать всех и вся, кому и как вздумается. Прежде всего, мы(!) виноваты во всех наших бедах. Мы сами позволили отравить себя эйфорией демократии. Наша демократия оказалась с двойным дном. Мы, не стыдясь безделья, потеряв голову, всерьез рассчитывали, что можно хорошо жить, не работая, а, только митингуя, потому что должны же найтись (согласно завлекательным речам доморощенных демократических апостолов) добрые западные дяди, которые все принесут нам на блюдечке с голубой каемочкой. Но… не сложилось. Обманулись! Хватит лить слезы. Чем быстрей возьмемся за дело, тем скорее выйдем из упадка, пришедшего на смену застою. Смогли же в 45-м наши отцы и деды. Почему же не сможем мы?

И давайте не будем больше позволять одурачивать себя тем, кто под видом помощи России едет сюда, чтобы в который уже раз поживиться за наш счет. Особенно бдительно надо относиться к тем людям, в том числе и к евреям, которые вдруг вновь захотели иметь российское гражданство, одновременно сохраняя гражданство тех стран, куда они успели эмигрировать. Не верьте этим людям, заявляющим, что они решили вернуться из соображений ностальгии… Они не собираются возвращаться навсегда из своей Америки, из Израиля, из Канады, из Австралии, из Германии, из Франции и т. д. Они приезжают сюда на время. Зачем? Возвращаются они по одной простой причине. Ведь они не рвут с этими странами и с удовольствием продолжают иметь паспорта этих стран. Их очень устраивает двойное гражданство потому, что у них там нет возможности зарабатывать так, как здесь. Здесь процветающий бизнес. Здесь украсть легко, а там нельзя. Здесь можно налоги не платить, а там нельзя. То есть так они устраивают себе более вольготную жизнь. Сейчас это разрешено, а раньше… уехал и все. Нет возврата!

– Может, вы ошибаетесь? Может, все-таки главное это – ностальгия? Поэтому и тянет назад…

– Да нет. Нет – нет. Ничего никого не тянуло. Никогда! Штирлиц смотрел на карту и его рвало на Родину… Конечно, я не верю тому человеку, который, находясь, длительное время за рубежом, говорит, что у него нет ностальгии. Вранье! Не может такого быть. Спать ложится – и все снится. Снится родная улица. Друзья снятся. Но… с другой стороны, как только он подумает, что тут ему в любой момент могут дать, как жидовской морде, пинком под зад… Как только он подумает о том, что здесь могут убить в подъезде и… вспомнит прочие подобные прелести, сразу говорит себе: "Зачем мне эта страна?" Однако когда он там поживет (а жить там хочется хорошо, тем более что возможности там очень большие для людей, у которых есть деньги, но денег там он чаще всего заработать не может) тогда ему приходит в голову мысль, что надо бы съездить в Россию… Металл там подешевле куплю, а продам дорого здесь… Нефть куплю и продам Химические удобрения куплю и продам. Надо только подсуетиться: найти на Западе людей с деньгами и стать им посредниками для таких покупок и продаж. Или обменять все это на залежалый и пропавший товар, выдав его за новый. Короче, едут они сюда не от ностальгии по дому, а от ностальгии по деньгам, еще точнее: едут грабить нашу страну. (Кобзон не говорит "эта страна", а говорит "наша страна", "моя земля"…) А поимев, таким образом, сумасшедшие деньги, прекрасно начинают чувствовать себя там. Там у них все замечательно. А по положению, если ты не проживал полгода в стране, скажем, в Израиле или в Америке, можешь уже там налоги не платить. Вот он и находится полгода здесь, грабит нашу страну, налоги здесь не платит и, возвращаясь, не платит их там, и… живет в итоге – припеваючи. Это главная подоплека всех этих ностальгических возвращений. Крайне редко чувство патриотизма возвращает сюда кого-либо. Это когда жизнь там не сложилась полностью! Таких называют "дважды еврей Советского Союза". Ну не прижились они там. Молодые моментально адаптируются, а старики – нет. Старикам нужна улица. Нужны соседи по коммуналке. Им нужно все, что было здесь, и чего не может быть там. И поэтому они возвращаются. Страдают. Живут здесь плохо. Их не обеспечивают. Но они все равно возвращаются. Это не те, что хотят у Родины утянуть. Эти готовы отдать последнее, только бы вернуться в бывший Союз…

Эти слова Кобзона о нашей демократии и о том, куда она нас завела, будут иметь продолжение, когда на торжественной встрече с генералами Всемирного Казачьего войска произойдет следующая сценка. Один генерал горько вздохнет: "Родина – по-прежнему наша, а вот государство – уже не наше". Эта фраза потрясет Кобзона настолько, что он вдруг скажет, как по сей день укоряет своего друга боевого генерала Бориса Громова за то, что тот, командуя дивизией имени Дзержинского, не ввел ее в Москву, чтобы прекратить весь этот лжедемократический шабаш у так называемого Российского Белого Дома в августе 91-го… "Пострадало бы несколько сотен, большая часть из которых – разные отщепенцы, – говорит Кобзон, – зато не было бы тех страдающих миллионов соотечественников, которые теперь, не зная, куда деть себя, днем и ночью, бесправные, бродят по улицам страны и городов мира…

Когда Зюганов подошел ко мне с предложением поддержать объявление импичмента Ельцину, я, не раздумывая, поставил подпись, потому что все, что они, Горбачев с Ельциным, сделали с нашей великой страной, всегда у меня перед глазами!!!"

Однажды я шесть часов подряд наблюдал, как Кобзон проводит свой день. Меня, медлительного, как почти все российские ученые и писатели, это наблюдение ошеломило… Кобзон, по его словам, проснулся примерно в полдевятого и до половины одиннадцатого мылся, брился, завтракал, готовил себя к выходу в люди. Параллельно (в эти два часа) прокручивал магнитофонные записи предлагаемых ему песен, отмечал, какие могут подойти, учил слова, принимал звонки (в том числе и мой), планировал встречи и т. д. В 11.00, как штык, ему надо было быть у Вечного огня, чтобы чествовать героев Советского Союза, а потом петь им на приеме в "России". После этого запись в студии новой песни Александры Пахмутовой специально для города Комсомольск-на-Амуре. Затем, в 15.00, в Театре Эстрады репетиция нескольких песен с Александром Журбиным Примерно в 15.30 встреча со мной и работа "на колесах" в его машине над этой автобиографией, пока мы ехали в Крылатское в ресторан "Ермак", где Кобзона уже ждало командование Всемирного 33-миллионного Казачьего войска для посвящения в почетные казаки с присвоением звания казачьего генерала. Далее – большой праздничный обед в честь этого дела с вопросами, на которые Кобзону, как я убедился, пришлось отвечать далеко не в первый раз. Я наблюдал и думал: "Как ему не надоедает отвечать на них? Мне и то было тошно, когда спрашивали одно и то же". Однако для каждого из задававших вопросы людей это было волнительно, поскольку было это для них в первый раз. И Кобзон, очевидно, понимая это, терпеливо отвечал на все эти одни и те же вопросы. Мне вспомнился Евгений Евтушенко после вечера поэзии в Лужниках из середины 70-х. Броский, в шикарном черном лайковом плаще, продираясь через кучу поклонников, он вдруг заорал не своим голосом "Дайте наконец, пройти! Я жрать хочу, как собака…" Толпа оцепенела и… дико озираясь, расступилась.

Ничего подобного, во всяком случае, при мне, Кобзон не допускал. А наблюдал я его много раз, в том числе и тогда, когда мы еще не знались… Закончив фотографирование на память с атаманами, мы продолжили работу "на колесах". Где– то около 20.30 расстались. Ему еще надо было до концерта подучить слова и заскочить куда– то по личному делу. А впереди, около 22.00, был вечер музыки Журбина и торжественный ужин с массой деловых встреч…

И так каждый день. Тяжело быть Кобзоном, но, кажется, ему это нравится. Я бы такое долго не выдержал. На что жена мне сказала "Вот потому ты и не Кобзон…"

Я ТРЕБУЮ СУДА… НАД СОБОЙ, ЕСЛИ ВИНОВЕН!

Экскурсия над «Пекином»

Журналисты обычно интересуются «солеными» фактами… Не столько их интересует главное в человеке, сколько дающее волю такой фантазии, от какой мало никому не покажется. И вот я всегда возмущаюсь, когда печатают мои фотографии с людьми, так сказать, как бы сомнительной репутации. Я говорю: «Посмотрите! Сколько других фотографий, а выбрали именно эти… Не выбрали те, где я с Патриархом Всея Руси, с Папой Римским или с Гагариным, с поэтом Евгением Евтушенко, с актрисой Лайзой Минелли, с певцом Хулио Иглесиасом, с музыкантами Башметом или Спиваковым… Но выбрали те, где я рядом с кем-то, как бы порочащим меня…» Почему прессу интересуют именно эти фото? Неужели, чтобы вызвать интерес к своим изданиям и поднять тиражи, журналисты не в состоянии придумать ничего, кроме таких сомнительных поводов?

…А ведь я фотографируюсь в день по десятку раз. Любой прохожий подходит: "Иосиф Давыдыч, можно с вами сфотографироваться?" "Пожалуйста, – отвечаю я, – если пленки не жалко…" Я – артист! Где только не приходится петь! И везде возникает желание сфотографироваться с исполнителем понравившейся песни. Вы посмотрите на мой офис! Он весь в фотографиях с представителями чуть ли не всех профессий, которые встречаются на Земле. Вот вы – не журналист, вы – писатель, занимающийся исследованием судеб всемирно известных людей, вы– то покажите все, как есть, а не только то, что интересует большинство журналистов… Мой офис над рестораном "Пекин". Я не возражаю, если захотите осмотреть все, что в нем есть. Смотрите и задавайте вопросы. Я на все отвечу…

Кто-то, войдя сюда, подумает: мещанский какой-то офис – все стены в фотографиях. Причем, большей частью в фотографиях людей, с которыми меня уже давно ничего не связывает: ни дружба, ни какие-то отношения. Есть даже целая, так сказать, "покойницкая стена". С нее напоминают мне о себе ушедшие из жизни… друзья. Для чего я это делаю? Да просто… это моя биография – фотобиография. И каждый раз, когда я прихожу к себе в офис, я смотрю на них и вспоминаю наши встречи и особо запомнившиеся слова и взгляды…

Вот, в правом углу от входа, в моем кабинете: моя жена Неля, моя дочь Наталья и зять Юра (она замужем за австралийцем), мой сын Андрей и невестка Катя, мои внучки, моя мама, моя сестра. Здесь вся моя семья.

Вот еще совсем молодой Отари Квантришвили. Тогда все были моложе… Вот наш самый лучший дрессировщик зверей – Запашный. Это я вместе с ним в цирке. Рядом с его тиграми – и не боюсь, потому что со мной он.

("А что он вам тут написал? Прочесть можно?" – говорю я. "Да!" – отвечает Кобзон. Читаю: "Самому смелому певцу российской эстрады и цирка Иосифу Кобзону. Горжусь нашей дружбой. Я всегда и вовеки с тобой. До конца! Запашный".)

Это – художник Илья Глазунов. Дальше – Борис Моисеев… Боря после концерта в "России". На спуске к Москва-реке. Рядом фото Юрия Михайловича Лужкова. Аллегрова, Валера Леонтьев, Брегвадзе, Газманов. Правительство Москвы – на моем концерте. Урмас Отт – своеобразный телеведущий. Ну а это – Крутой… композитор. Исполнитель самых народных песен Юрий Богатиков. Следующий – писатель Жванецкий. Скульптор масштабов Церетели. Несравненный певец танца Махмуд Эсамбаев. Градский – одна из первых звезд русского рока. Звезда Большого театра – Соткилава. Ширвиндт, Державин и Пуговкин – веселое фото. Незаходящее солнце театра "Ленком" – Марк Захаров. Розенбаум. Лучшие концертмейстеры моей творческой биографии – Оганезов и Евсюков. А это (в уголке) Анзори Кикалишвили, заглянувший в "XXI век". Здесь я с Руцким и Игорем Николаевым. За пианино композитор Георгий Мовсесян и я – еще совсем молодые. Поем. Народный артист кино – Евгений Матвеев. Исполнительница главной роли в фильме "Просто Мария" – Виктория Руфа. Незабываемая была встреча… Я с космонавтами. На первом плане Савицкая, Аксенов, Шаталов, Волынов, Севастьянов, Терешкова и др. Лева Лещенко. Алла Пугачева. Это мы с ней поем на моем концерте. Главный "песняр" Белоруссии Мулявин. Жаль его. До сих пор лежит после автоаварии. Наверху – Зыкина Алла Баянова Выдающиеся: Оскар Фельцман и Никита Богословский. Тамара Гвердцетели – поющая Грузия. Композитор Морозов. Наш режиссер – Люба Гречишникова. Гена Хазанов. Это опять моя Неля… Это Лариса Долина и Лолита. Выше – Таня. Знаменитая Татьяна Васильева. Пенкин. Хулио Иглесиас. Снова Алла. А вот это я с легендой советской песни – с Козиным. Специально ездил к нему (повидаться и вместе спеть) в Магадан. Башмет. Джорджи Марьянович. Незабываемый "Мимино" – Вахтанг Кикабидзе… Горячева, Зюганов, Лукьянов. Затем Березовский. Потом Сережа Лисовский. Дальше – Якубович с "Поля чудес". И – Ельцин… Буратаева – диктор ТВ, теперь депутат Госдумы. Всемирно известный Ростропович. Это я пою молитву для верующих (хоть сам и неверующий) в синагоге на улице Архипова в Москве. Это на приеме у Патриарха Алексия II. Это встреча в Ватикане – мы с Нелей у Папы Римского. Режиссер Станислав Говорухин и актер Сергей Шакуров – талантливые, хорошие люди. Асы смеха – Петросян и Задорнов. Гении, укротители клюшки и шайбы: Павел Буре и Фетисов. Мой друг Руслан Аушев. Организатор великих побед советского хоккея – тренер Виктор Тихонов. Чемпионка среди чемпионов Ира Роднина. Первая женщина-космонавт – Валентина Терешкова. Главный строитель новой Москвы, правая рука Лужкова – Владимир Ресин и организатор финансовой "Системы" столицы Владимир Евтушенков. Я у моряков на "Петре Великом"… еще до трагедии на "Курске"… Президент Всеукраинского Еврейского Конгресса

Вадим Рабинович и я. Это мы с Евгением Евтушенко выступаем в Киеве. Черномырдин у меня на концерте. Шаймиев и я. Шеварднадзе и я. Кучма и я. Николай Иванович Рыжков… ("А здесь, – говорю я, как бы напоминая сказанное Кобзоном раньше, – три друга: Борис Громов, Кобзон и Юрий Лужков". "Было… было – три друга, в нашем полку", – поправляет Кобзон. "Почему вы так говорите?" – не понимаю я. "А потому что… губернатор Громов, которого я полюбил в далеком Афганистане, которого я считал младшим братом и гордился им, к сожалению, теперь отдельно живет…" "Отдельно?" – переспрашиваю я. "Отдельно…" – вздыхает Кобзон и переходит в третий угол). А жаль, моя семья очень любила и продолжает любить семью Громовых. Но что делать? Жизнь диктует свои обстоятельства… Бисер Киров – звезда болгарской эстрады. Президент Израиля Моше Кацав. Финансист Задорнов. Бывший вице-премьер России и гитарист-любитель Сысуев. Один из шахматных королей мира Анатолий Карпов… Бывший мой партнер по бизнесу Гликлад, я и Михаил Черный. А внизу – Вячеслав Кириллович Иваньков, Феликс Комаров и я. ("Это слева тот самый Иваньков, а посредине Комаров?" – уточняю я. "Да!" – говорит Кобзон.)

Это в Питере на мой концерт пришли мои приятели – грузинские евреи. Есть такая очень серьезная диаспора в Израиле. Это Квантришвили Отарик и Тахтахунов Алик, которого любовно зовут "Тайванчик". ("Когда вы с ним последний раз виделись?" – спрашиваю я. "Виделся последний раз в апреле 2000 года. В Париже", – отвечает Кобзон, и мы переходим в четвертый угол его кабинета.)

Это мама моя. Здесь ей уже за 70. Сестра. Гала. Слева дочка Наташа. Наша невестка. А это самая близкая подруга жены… Это зять Юра. Это родители моего зятя: Феликс и Аня Раппопорты…

Всех не покажешь и не пересмотришь. Особо берет за душу – "покойницкая стена". На ней, что ни имя, то поворот судьбы. Вот Гагарин – Юра Вот Титов – Герман… Мы были почти одногодки. Дружили. Вообще, так сказать, с космосом у меня настоящая дружба была, особенно с первым отрядом космонавтов. Не было еще Звездного городка, и мы, бывало, по вечерам собирались в Чкаловской. Отрадные это были вечера, когда мы все съезжались вместе, разговаривали на все темы, спорили, пели песни. Мы тогда восхищались подвигами и по-человечески любили друг друга. Мы гордились страной. Мы гордились собой. Ведь было нам, чем гордиться!

Мы любили петь. Пели чаще всего фрадкинские и пахмутовские песни. Чаще других – "А годы летят, наши годы, как птицы летят…" Больше всех любил петь и… хуже всех пел Гагарин. Но это не мешало ему и нам всем вместе радоваться жизни. Любил петь и Герман. Он среди космонавтов был самый интеллектуальный. Стихи читал, пел. Хорошо пел… Почему-то звали мы его Степан. С чего это приклеилась к нему эта кличка – "Степан", может, потому, что сперва из уважения звали его по отчеству – Степанычем, а потом просто – Степаном?! Не знаю. Еще очень любил петь мой земляк с Украины Паша Попович…

Словом, что не фотография… есть что вспомнить. Короче говоря, фотографии эти – не просто биография, а жизнь моя. Как же могу я расстаться с ними, если даже действительно это плохой вкус – вывешивать их все на стены?! Такой плохой, что кто-то, нисколько не сомневаясь, назовет его мещанским. Ну и пусть… называет. Из песни все равно слова не выкинешь!

Наболело

(Здесь я почувствовал, что Кобзон хочет высказаться, рассчитывая, что я обнародую его, говоря словами Твардовского, «так, чтоб не убавить, не прибавить, как это было на земле». И я сказал: "Я, конечно, помню то, что вам обещал, когда мы ехали на машине в Театр Эстрады, и вы начали рассказ о том, как неожиданно горько для вас стала складываться судьба, когда произошла пренеприятнейшая история, в результате которой, как вы говорили, «я пришел к жене и сказал: „Теперь, Неля, ты наркобаронша…“ Я обещал вам тогда написать это так, как вы хотели бы показать это сами, а не так, как это показывали и показывают жаждущие скандалов журналисты. И вот сегодня я готов услышать и оставить в Истории то, что именно вы считаете правдой». Я сказал это и Кобзон заговорил…)

Началось все в 1992 году, когда вдруг стало обнаруживаться противостояние между администрацией президента Ельцина и мэром Москвы Юрием Михайловичем Лужковым. Много шуму тогда наделала знаменитая история с "Мост-банком" Гусинского. Вызывающая статья "Падает снег"… Скандалы. Конфронтация. Я, естественно, как друг Лужкова, не мог не реагировать на эти вещи. И я реагировал откровенно и принципиально. В своих выступлениях и интервью я открыто всегда и везде говорил: "Это беззастенчивое гонение и несправедливые нападки, которые мешают любимому москвичами мэру созидательно работать". Верхам это не нравилось. И они искали и нашли выход. Они решили скомпрометировать мэра особым способом, колмрометируя больше, как бы невзначай, не его самого, а его окружение, его опору. И прежде всего: Гусинского, Церетели, Кобзона, то есть тех, кто был, что называется, рядом с ним. Пошли покусывания в прессе. А потом, когда убили Квантришвили, трагически убили отца четверых детей…

Квантришвили последние годы занимался спортом, возглавлял спортивный фонд имени Яшина по оказанию помощи спортсменам-вете– ранам и хотел создать Спортивную партию, т. е. партию спортсменов России, которую сейчас создали, и лидером ее стал Вячеслав Фетисов. Но в то время Отарик помешал чьим-то вполне определенным планам… И его убили. А когда его убили и стали печатать в газетах, что "Кобзон следующий!", то эта травля против окружения

Лужкова и, конечно, против меня приняла какой-то уже ажиотированный характер: якобы кроме Кобзона нет в России более "темных личностей". А я как раз прилетел тогда на похороны Отарика из Америки. Я был в Америке на гастролях. Я специально прервал свои гастроли в Соединенных Штатах буквально на один день. У меня была тогда многократная мультивиза, которая позволяла сразу вернуться и продолжить выступления. Я похоронил Отарика и на следующий день улетел в Америку, так сказать, до певать свои концерты. Похоронили Отарика в марте 94-го, а летом случилось непредвиденное. В газете "Вашингтон пост" появилась статья под названием "Царь…", не босс, не король, а именно: "Царь русской мафии № 1 певец Иосиф Кобзон, в банду которого входит мэр Москвы Юрий Лужков, заместитель министра обороны Громов, банкир Гусинский и другие".

Я сразу взял эту статью, бросился к Юрию Михайловичу и сказал, что хочу возбудить судебный процесс против газеты. Он говорит: "Я тоже". И Громов сказал, что готов. Гусинский же был хитрее и умнее. Он заявил: "Не-е-ет. Я с Америкой судиться не буду. Пусть пишут, что хотят. Надо наплевать и забыть. Иначе – дороже выйдет!" И оказался прав. Как только я подал в суд, я тут же получил из американского посольства сообщение, что я приглашаюсь для ликвидации мультивизы. Я, естественно, потребовал объяснить мне причины. Что я нарушил, что меня лишают такого права? Консул, а им оказалась дама, сказала: "Хорошо! Если вы настаиваете, мы дадим вам ответ". И они дали мне ответ, что на основании статей таких-то и таких-то мне отказывают… Короче говоря, заявлялось, что Кобзон подозревается в возможности организации на территории Соединенных Штатов торговли наркотиками и оружием и в связях с русской мафией. Причем, тот же самый ответ был дан и моей супруге. Я был оскорблен до глубины души. Был в шоке. Рассказывая все это жене, горько пошутил: "Так что, Неля, я наркобарон, а ты, стало быть, наркобаронша…"

Суд с Америкой

После этого, естественно, я начал судиться уже с госдепартаментом, наслушавшись о демократии, которой так гордятся на весь мир Соединенные Штаты. Я говорил: «Если я в чем– то провинился, я готов предстать перед вашим судом и нести ответственность. Если же это клевета, я прошу и настаиваю, чтобы передо мной извинились и сообщили об этом так же широко, как обвиняли».

И что вы думаете? Тут же, словно в пику моим требованиям, газеты пошли писать все, что только могли хоть как-то привязать к моему "Делу". Печатались фотографии: "Кобзон – с Тайванчиком", "Кобзон – с Япончиком", "Кобзон – Бог знает с кем"… Пороли всякую чушь собачью о моих связях. Сообщалось, что я продавал МИГи, продавал алкоголь, что я владею сетью казино, гостиниц и супермаркетов, т. е. издевались, как хотели. Казалось бы, это было общественное мнение. Однако, к счастью, в жизни все было по-другому. За все эти 8 лет я не получил ни одного, ни единого подметного письма. Мне никто не написал: "Как же так? Мы тебе верили, а ты – вон какой… проходимец!" Повторяю, никакой той грязи, которая была в газетах, я не наблюдал в личных отношениях. И поэтому благодарен судьбе, что все сложилось именно так. Думаю, люди прекрасно понимали: если его обвиняют в этих тяжких грехах, и если это действительно имеет место, то почему уже не первый год не принимаются меры? Нет. Скорее всего, здесь не все так просто…

Я в свою очередь начал обращаться и в ФСБ, и в МВД, во все силовые структуры. Переписка. Запросы. Расследования. Ответы. Сложились уже целые тома этих документов. И вы, если захотите, все можете использовать для своих исследований. Я не буду ничего скрывать. Я хочу, чтобы обо мне знали всю правду…

Я обращался даже в "Интерпол": если Кобзон в чем-то провинился – накажите! Никаких действий. Ни "за"! Ни "против"!..

– Скажите, – не удержался я, – но чем же закончился американский суд, в который вы подали заявление?

– Чем-чем? Да ничем! Большими деньгами, которые я потратил на его ведение за полтора года… Они, – возмущается Кобзон, – замыливают этот вопрос. Как? Очень просто. Ссылаются на то, что мое "всемирное дело" представляет собой секретный файл. А секретный файл может раскрыть только комиссия американского Конгресса. Однако чтобы создать такую комиссию, кто-то из конгрессменов должен ее инициировать. Только никому до этого нет дела!

– Простите! Если вы так уверены в своей правоте, давайте я попробую обратиться к Слиске, которая имеет выход на лидеров американского парламента. Скажу: "Любовь Константиновна, найдите, пожалуйста, случай поднять там вопрос насчет того, что ваш коллега Кобзон готов по полной нести ответственность, если за ним что– то имеется… Потому что не может человек так дальше жить!"

– Попробуйте, если можно. Я уже не знаю к кому обращаться? Дело дошло до того, что в свое время разговаривали и с Клинтоном, и с Гором. Была комиссия "Гор – Черномырдин". Так вот Черномырдин еще Гору говорил: "Вы понимаете, надо кончать эту канитель с Кобзоном…" Да. Да. И все по-прежнему. Кстати, я считаюсь заслуженным человеком. Но если так обращаются с заслуженными людьми России, то представляю, что делают с нашими обычными гражданами… Это с одной стороны. С другой – бездоказательно, т. е. без суда, унижая почетных людей государства, унижают и само государство. На самом деле: чего тогда стоят все мои награды, звания и заслуги? А ведь я – почетный гражданин 26 городов; у меня все высшие артистические звания: народный артист России, Украины, многих кавказских республик, народный артист СССР. Я – лауреат Госпремии, трижды профессор, действительный член семи Академий наук. Награжден за заслуги перед Отечеством высшими орденами России и Украины. Я отец многочисленного семейства. И пятно, которое "посадили" на меня, лежит теперь на всей семье… и даже на четырех моих совсем маленьких внучках…

Кто судей судит?

И все-таки суть не в этом… Какие основания меня так опускать? Если есть серьезные основания, надо безотлагательно принимать меры против Кобзона. Тем более что он член российского парламента… А если это пустые клеветнические слова, то покажите всему народу, как вы бережете честь своего гражданина. Покажите, как это не раз показывали другие страны. Например, как это было с каким-то американским негодяем, которого посадили в Тамбове на 5 лет. Нашел же возможность президент Буш на встрече с президентом Путиным просить за него, понимая, что он уже законно осужден, просить о помиловании. И Путин помиловал. А ведь шел разговор о каком-то аспиранте, который продавал наркотики. Что же Путин не сказал: "Простите, я готов его помиловать, но как же вы относитесь к моему уважаемому гражданину, которого народ в который уже раз избрал депутатом российского парламента, а депутаты назначили заместителем председателя комитета Госдумы по культуре?!

Что это? Президент забыл или у него не нашлось желания защитить своего гражданина? Или, быть может, что-то не нравится в Кобзоне администрации президента? Или нашли генетическое продолжение в новой администрации старые отношения? Кстати, при встрече я спросил у Владимира Владимировича: "Когда эта неприязнь закончится? Разве для нее есть причины? Я что… призываю к перевороту, к смене власти или что? Почему ко мне так относятся? Почему меня никогда не приглашают на официальные приемы и т. д.?" На что он мне сказал, вроде бы доброжелательно: "Ну… исправим, исправим! А вы… проверьте свой бизнес!" Но я ведь 5 лет, будучи депутатом, не занимаюсь бизнесом. И если президенту дали ложную информацию, по его же указанию ее легко проверить…

Между прочим, мой проект "Закона о защите чести и достоинства гражданина России", который я пытаюсь провести в жизнь уже 3 года, до сих пор не находит поддержки не со стороны президента, не со стороны правительства. Впечатление, что не нужен такой закон, согласно которому любой гражданин, в том числе и я, будет защищен в своей стране и за рубежом. А пока дела обстоят подобным образом, проблемы наших граждан за границей заканчиваются так, как закончился мой американский суд, после которого моим адвокатам в посольстве США сказали: "Пусть он причины ищет не у нас в Америке, а у себя в спецслужбах". Больше того… сказали, что именно наши органы сбросили в Америку информацию против меня. И произошло это в том же 94-м году. Сказали даже откуда это пошло… От РУБОПа, которым руководил тогда Рушайло. У меня был разговор с Рушайло по этому поводу дважды. Однако Рушайло сказал, что он никогда этим не занимался.

…После такого ответа из США я сказал: "Ну, все, бесполезно дальше судиться с Америкой, надо искать правду здесь, раз американцы направили нас сюда".

С этого момента и начались мои визовые проблемы, потому что американцы, обидевшись, что я подал в суд на их госдепартамент, разослали "мой" секретный файл во все страны мира. Последнюю попытку защитить мои права, мою честь и достоинство сделали мои адвокаты, обратившись в Международный трибунал в Гаагу. И адвокатам ответили: "Мы не можем принять дело к слушанию по той простой причине, что Кобзона Америка не обвиняет. Она его подозревает. А подозревать она может любого человека. Это ее право".

За 8 лет из подобных переписок у меня сложились вот такие тома, представляющие материал для интереснейшего политического детектива мирового значения. У нас считают, что Россия самая бюрократизированная страна. Я же на собственном опыте, о котором свидетельствуют данные тома, убедился, что тот бюрократизм, который сложился на Западе, и особенно в Америке, нашим бюрократам даже не снился.

Между тем, по американским законам, если подозрения, "повешенные" на человека в секретном файле, не подтверждаются на протяжении 7 лет, то они автоматически снимаются. У меня прошло уже 8 лет, но американские законы словно сломались или, быть может, стали носить выборочный характер. Во всяком случае, в отношении меня они не действуют, потому что для меня ничего не изменилось.

Я в том же положении, что, скажем, и в 96-м году, когда меня с супругой на Новый год задержали в Израиле. Мы просидели по 10 часов в разных камерах. Чем это объяснили? Сейчас скажу – чем. Благодаря настойчивому заявлению нашего посла Бовина, который тут же выдал ноту протеста, моим делом занимался премьер-министр Израиля Рабин. Рабин тогда спросил свои службы: "На каком основании мы задержали известного еврея в Израиле, что уже само по себе вопиющий случай?" Ему ответили: "Так у нас на этот счет есть секретный американский файл…" На что Рабин заметил: "Это проблемы Америки и Кобзона… У нас в Израиле к нему есть претензии? Он у нас в Израиле был много раз… Он позволял себе что-то незаконное?" "Нет!" "Тогда немедленно извинитесь перед Кобзоном и впустите его в страну!" Так они и сделали: извинились и впустили. Я там же в "Хилтоне" собрал пресс-конференцию и в сердцах сказал все, что о них думаю. Дескать, нельзя так пресмыкаться перед Соединенными Штатами Америки. Будьте гордыми. Будьте самостоятельными. Я понимаю, что похлебку вы получаете оттуда, но все-таки совесть иметь надо. Сказал и вернулся домой. После этого я сразу получил трехгодичную мультивизу в Израиль. С Америкой же все осталось, как было.