Текст книги "Как перед Богом"

Автор книги: Иосиф Кобзон

Соавторы: Николай Добрюха
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

КЛАВДИЯ ИВАНОВНА ШУЛЬЖЕНКО

Это был период тех первых, так называемых безголосых, певцов на эстраде, которые поражали своим исполнением. Тогда еще не было электронной техники, которая существует сегодня. Не было таких микрофонов и такой усилительной аппаратуры и, тем не менее, своим маленьким голосочком Клавдия Ивановна творила чудеса. Потому что она каждую песню играла! Не пела, а играла! У нее это переняла Пугачева. Многие вещи она у нее переняла так же, как и я перенимал песенные интонации и отношение к песенному слову у Трошина и Утесова Клавдия Ивановна – это целая эпоха на нашей эстраде. Маленький голосок, но очень артистичная и музыкальная была женщина. Безусловно, она была личностью, ни на кого не похожей. Поэтому вокруг нее всегда собирались хорошие музыканты, концертмейстеры и оркестры, которые работать с ней всегда почитали за честь.

Клавдия Ивановна была интеллектуальным человеком. Отсюда у нее свой, особый вкус к песне. Шульженко никогда не пела однодневок и, тем более, пошлых песен. Песен без драматургии она не признавала. Возьмите любую песню, и вы сразу убедитесь в этом. Скажем, "Руки, вы словно две большие птицы". Как она их показывала! Или другая песня: "Что? Да! Что? Где? Ах, как кружится голова! Как голова кружится…" Ну… это – фантастика!

У меня был друг – замечательный певец Юрий Александрович Гуляев. Мы оба были поклонниками Клавдии Ивановны. Несмотря на то, что он пел в Большом театре, а я пел на эстраде, мы очень близко дружили и очень часто выступали вместе с Клавдией Ивановной в дивертисментах, т. е. в дополнительных эстрадных номерах к главному сценическому представлению.

Когда Шульженко в Колонном зале Дома Союзов пела свой юбилейный (к семидесятилетию) концерт, это была такая песенная хрестоматия, на которой могли бы поучиться все исполнители: и оперные, и камерные, и, конечно, эстрадные. Сколько же было в ней мастерства, эмоций, мимики, движений и жестов, несмотря на ее преклонный возраст (выступать в таком возрасте – подвиг, особенно с выходом на сцену)!

…В личной жизни ей не везло. Хотя и рос у нее сын Гоша, она все равно всегда была очень одинокой женщиной. В то же время поклонников у нее было не сосчитать. Однажды, когда она решила, что должна уже уходить с эстрады, она обратилась ко мне. У нас были очень нежные отношения. Она сказала: "Иосиф, я тебя очень прошу, забери у меня, пожалуйста, Шурену". Шурена – это костюмер, которая с ней очень долго работала. Я, конечно, ее взял, как просила великая певица. Александра Федоровна Суслова, или Шурена, благополучно проработала со мной не один сезон. И вместе с ней проводили мы в последний путь Клавдию Ивановну. Положил я ей в гроб синенький платочек, потому что сильней всего пела она про "Синий платочек, что был на плечах дорогих…" И, смахнув слезу, бросил в могилу прощальную горсть земли…

Это была удивительная женщина! Она, в отличие от большинства сегодняшних "звезд", так боролась за своих молодых коллег, так настойчиво не давала их в обиду, что недруги чаще всего отступали. Помню, как однажды в Усть-Каменогорске задержался с вылетом наш самолет. Один музыкант из оркестра Людвиковского Александр Гареткин страшно страдал от язвы и должен был постоянно пить минеральную воду. И вот в зале ожидания он в очередной раз достал бутылку и начал пить. На него набросился милиционер и, вырвав изо рта у него бутылку, заорал: "Пить здесь не положено! Я что… не тебе сказал?" Потом схватил того за руку и попытался заломить ее. Естественно, я кинулся на защиту и, оттолкнув милиционера, говорю: "Ты что себе позволяешь? Это же больной человек, с язвой…"

– Ах, так?! – огрызнулся милиционер и вскоре привел еще троих – таких же, как он, типов, неизвестно каким образом получивших право носить форму "стражей порядка". Кучей они бросились уже на меня, несмотря на то, что я был достаточно известным человеком и уже хотя бы потому имел право на более обходительное разбирательство в связи со случившимся. На выручку мне пришли музыканты. И началась предварительная потасовка Хулиганов в форме оттеснили. Они стали вызывать подкрепление. Тогда Клавдия Ивановна подошла к главному милиционеру и, схватив его за лацканы, прошептала "Негодяй, какое ты право имеешь так обращаться с артистом? Пожалуйста, можешь со мной тоже так обращаться… Только я тебя не боюсь! Я во время войны смотрела смерти не в лицо, а в зрачки. А ты… Сосунок! Позволяешь так себя вести…" То есть она, можно сказать, бросилась на амбразуру. Совершенно удивительная была женщина

Когда высокое начальство разобралось, в чем дело, извинениям перед Клавдией Ивановной не было конца, особенно извинялся первый, зарвавшийся милиционер.

ЛУЖКОВ

Эту фамилию впервые я услышал по телевидению в самом начале девяностых. Мэром Москвы Лужков еще не был… А свел нас печальный случай, когда Лужков уже вовсю руководил делами столицы. К нему в приемную меня привело неожиданное и нелепое убийство Игоря Талькова. Родные и близкие певца обратились ко мне с просьбой помочь захоронить его на Ваганьково. Тело из Ленинграда уже привезли. Оставалось… добиться разрешения. Кладбище-то – режимное. То есть, закрытое для простых смертных. Людей без звания там не хоронят. Одного имени мало, чтобы получить там место. И все же я решил попытаться…

Прихожу в приемную. Говорю: "Доложите, пожалуйста, мэру, что мне нужно срочно с ним встретиться". Положение было таким, что вопрос надо было решать немедленно. Я очень переживал и очень хотел помочь. У коллег по творческому цеху все надежды в тот момент были только на меня. Но… надо знать Юрия Михайловича. Выходит помощник и говорит сконфуженно: "Он сказал, что вас не приглашал. Поэтому и принимать вас не будет".

Я вскипел: "Да сто лет мне не нужен ваш мэр, если бы не вопрос, не терпящий отлагательства. Я пришел просить место для захоронения Талькова, а не личный прием для Кобзона устраивать…"

В это время открывается дверь и выходит Юрий Михайлович… с моим другом Веней Левиным Веня говорит: "Привет, Иосиф!" А Лужков… проходит мимо меня, как мимо затонувших кораблей. Я говорю: "Юрий Михайлович!" А он делает вид, что меня не слышит. И тогда я в сердцах произношу ему вслед нехорошее слово: "…". Он так остановился, повернулся, посмотрел на меня, как не знаю на кого, и пошел. Мне так обидно стало. Не за себя. За Талькова…

Выхожу из приемной. Остановился в раздумьях: что делать-то? Вдруг друг мой Венька возвращается. Говорит: "Ты что? С ума сошел? Он все слышал… Что там у тебя такое?"

– У меня? Ничего! Талькова похоронить нужно…

– Ну ладно. Подожди, – говорит Венька. – Не уходи никуда!

Я остался ждать на пятом этаже. А они с Лужковым, поскольку дружили, пошли обедать. Через какое-то время появляется Веня и говорит: "Пошли!" Я спрашиваю: "Куда?"

– К нему…

– Да пошел он! – опять в сердцах не выдержал я.

– Не валяй дурака! Тебе же надо подписать бумагу, – стал настаивать Левин.

Короче, спускаюсь на третий этаж. Захожу с письмом в мэрскую столовую. Лужков смотрит на меня и говорит: "Ты чего такой ершистый?"

Я ему: "А чего это вы мне "ты" говорите?"

Тогда он: "Извините, пожалуйста. Но если вы такой вежливый, почему вы меня… так оскорбляете?"

– Юрий Михайлович, – как можно сдержанней произношу я. – Прошу вас не разбирать случившееся. Я обещаю больше не беспокоить вас. Не волнуйтесь! Это мой первый и последний приход к вам. Но вопрос в том, что убиенный артист Тальков из-за случившегося здесь не может быть похоронен так, как он того достоин. А он ведь ни при чем! Подпишите, пожалуйста, разрешение. И вы меня тут больше не увидите…

– Прямо так никогда и не увижу? – смягчается Лужков.

– Никогда! – повторяю я.

– Хорошо. Давай письмо!

Я подаю письмо. Он читает и спрашивает: "Где хотите похоронить, на каком участке?" Я отвечаю: "Я еще не знаю. Еще не выбрали". И тогда он пишет: "Директору Ваганьковского кладбища… Захоронить в месте, указанном г. Кобзоном".

Я говорю: "Спасибо".

Он говорит: "Пожалуйста. Одумаешься – заходи!"

Я говорю: "Спасибо на добром слове. Но, думаю, не одумаюсь…" И ушел.

Проходит время. Встречаемся мы с Веней.

– Чего это он такой? – спрашиваю я Веню.

– А ты чего такой? – спрашивает меня Веня. – Не надо так. Он – хороший человек. Я его люблю. И ты – хороший человек. И тебя я люблю. Поэтому… я хотел бы, чтобы вы подружились. Давайте вместе кофе попьем!

Так мы встретились снова Недели через две. Там же. У него в столовке. Попили, как говорится, кофе и подружились. Именно – кофе! Не коньячок с кофе, как некоторые могут подумать. Лужков не пьет! Он вообще непьющий человек Он вообще не знает, что такое алкоголь. Насколько я знаю, и не пил никогда. И курить, никогда не курил. Лужков, как спортивный человек, всегда поддерживал в себе здоровый образ жизни.

Он не то, что я в былые годы. Правда, уже около 30 лет и я не выпиваю. А до этого и курил всю жизнь, и выпивал всю жизнь. Не могу сказать, что был пьяницей и забулдыгой, но… практически каждый день после концерта 400–500 грамм водочки принимал, чтобы снять весь дневной и концертный стресс и хорошо выспаться. Благо почти всегда была рядом хорошая компания с хорошим застольем. Много закусывать не любил. Поэтому, наверное, и сохранялся долгое время в одном весе. Стройный был, как только что из армии вернулся. Вместе с тем по утрам очень любил (да и сейчас люблю) вкусно поесть. Поесть так, чтобы на весь день хватало. У меня три любимых кухни: украинская, узбекская и грузинская.

Однако – о Лужкове. С тех пор около 15 лет прошло. И дружим мы, что называется, душа в душу. Помню, как сейчас, пожали в столовке друг другу руки, и Юрий Михайлович, улыбаясь знакомой всем лужковской улыбкой, сказал мне: "Ну и характер у тебя!" Я тоже улыбнулся и говорю: "Слава Богу, и у вас тоже – характер!" Мы рассмеялись, потому что, думаю, поняли друг друга,

…Начало нашей дружбы запомнилось тем, как трогательно Юрий Михайлович относится к маленьким детям. Не забуду, как вместе поехали в родильный дом забирать его молодую жену Елену Николаевну и его первую дочку Аленку. Лужков, приняв на руки малышку, сам радовался, как ребенок. Через год появилась Оленька. С тех пор Новый год встречаем мы вместе. Новый год для нас стал вроде общего семейного праздника

Я люблю наблюдать за отношением Юрия Михайловича к Елене Николаевне, когда вокруг нет посторонних людей. Поражает, что разница в возрасте не чувствуется совершенно. Многие жены позавидовали бы, как он нежен и ласков к ней и к детям. Как отец, когда рождались Аленка, а потом и Оленька, он целый год обязательно исправно спешил к назначенному часу домой и лично купал новорожденных перед ночным сном, а потом пеленал, укладывал и убаюкивал, мурлыча колыбельные песенки. Спокойно сидеть рядом с молодой женой он не может. Его рука непременно должна передавать любимой всю его нежность. Вот она на коленке. Потом на плечике. Затем ласкает шейку. И вот уже жена вся в его объятиях. И каждый раз, когда кто-то произносит тост за женщин, он тут же отрывисто говорит: "Горько!" – и бросается целоваться с Леной.

Он очень интересный в проявлении своих чувств человек. И дай Бог ему долгих лет жизни!

Это такой человек, которому незнакомо страшное чувство предательства. Он никогда не сдавал своих людей…

Я часто бывал у них в гостях еще тогда, когда они (до постройки своего дома в Молоденово) снимали дачу. Жили они там вдвоем Детей у них еще не было. Несмотря на то, что Елена Николаевна моложе меня намного, в дочери мне годится, я все равно зову ее по имени-отчеству.

Юрий Михайлович, как мало кто, умеет устраивать домашние праздники, особенно Рождество, Масленицу и Пасху. Круг людей, вхожих в семью Лужковых, очень невелик. Поэтому приятно чувствовать себя в числе их гостей. Лишь несколько человек из членов московского правительства бывают у них в доме. Остальные же никогда не были: отношения с ними у Юрия Михайловича по-настоящему хорошие, но все-таки официальные.

Домашние лужковские праздники проходят интересно, шумно и весело. Юрий Михайлович умеет так повернуть дело, чтобы все чувствовали себя непосредственно, чтобы приглашенные забыли, кто начальники, а кто – подчиненные. Вместе с тем, Лужков любит "тамадить". Обязанности тамады не доверяет никому. Может, благодаря именно этому всегда возникает и поддерживается непринужденная обстановка. Все поют и даже дурачатся, как дети. Чаще всего на пару с ним поем мы есенинские песни ("Не жалею, не зову, не плачу", "Отговорила роща золотая"), поем "Наши годы, как птицы, летят", поем песню Марка Фрадкина "Мы вдвоем в поздний час, входит в комнату молчание", ну и, естественно, песни о Москве… Еще Юрий Михайлович любит петь под "караоке". Дочки подросли и охотно подпевают отцу в этой песенной игре, которая обычно начинается, когда прерывается застолье и гости готовы к музыкальным упражнениям

Лужков жутко любит анекдоты. Любит смеяться и любит рассказывать сам. Получается это у него здорово. Рассказывает умело. Я бы сказал – театрально: жестикулирует, помогая всей мимикой лица, подбирает интонации и слова, придавая своим фразам особую динамику и энергию. Анекдоты он любит рассказывать с картинками, чтобы в воображении слушателей возникало соответствующее изображение.

Юрий Михайлович – человек общительный и очень простой. Когда играет дома в бильярд, входит в азарт.

Как только все поднимаются после застолья, дети уходят к себе, а женщины устраивают свою компанию, мужчины отправляются в бильярдную. Лужков играет нельзя сказать, чтобы профессионально, но очень увлеченно. И очень огорчается, когда проигрывает. Я, конечно, для него не партнер, потому что играю совсем примитивно.

Еще, бывая на отдыхе, на удивление любит преферанс. Тут он так расслабляется, что забывает и о возрасте, и о своем положении: ни дать ни взять – вылитый картежник! Но вот что изумляет: если рядом находятся женщины или дети, я никогда не слышал, чтобы он нецензурно выругался или сказал грубое слово. Это сдерживает и всех остальных, кто не прочь ввернуть острое словцо при любых обстоятельствах. Иное дело – в мужских компаниях и, особенно при исполнении служебных обязанностей, когда кто– то из подчиненных срывает какие-то договоренности. Тут уж Лужков становится суров и настолько, что слов не выбирает. Вместе с тем не помню случая, чтобы эти суровые слова кого– то обижали. Если это мат, то мат – не оскорбительный, деловой мат, т. е. если Лужков говорит какое-то плохое слово, то оно в полной мере соответствует тому плохому делу, которое сделал нерадивый работник. И говорится это Лужковым не с бухты-барахты, а только после того, как он во всем разберется. Зато потом, если уж врежет, так врежет. Чего же тут обижаться, если заработал?!

Лужков – личность уникальная, и уникальная во всем. Второй такой личности сегодня я не знаю, хотя хорошо знаком со многими выдающимися людьми. Коротко говоря, Лужков – по-настоящему великий человек!

В чем его уникальность? Прежде всего – в мышлении. Его книга "Паркинсон" потрясает меня. Это же профессиональный роман политического и хозяйственного деятеля. Или недавнее экономическое исследование о современном развитии капитализма в России. Кто читал это исследование, вряд ли скажет, что ее написал кто-то вместо Лужкова. Почему? Да потому что в нем на каждой странице чувствуется лужковский слог, неподдельный лужковский стиль разговора Я допускаю, что имело место профессиональное редактирование, но главные-то, опорные выражения – явно лужковские! Лужковскую манеру мышления можно с пародировать, но подделать ее нельзя!

Говоря это, я вспоминаю его выступления пятнадцатилетней давности и сравниваю с тем, как он выступает сейчас. Он был ярким речевиком, а стал потрясающим оратором, у которого не только запоминающиеся обороты речи, но и встряхивающие откровениями слова. Его слова и манеру говорить не спутаешь ни с кем.

От его монологов дух захватывает. Так заворачивает и с такой энергией, что безразличных не остается! Не случайно то там, то здесь шепчутся: "Во! Лужок дает!" Лучше, чем Лужков, ораторов я не слышал.

То, что он говорит, часто произносится без подготовки и не по бумаге. Однако за этой постоянной готовностью сказать нечто неординарное всегда стоит то, что он не прекращает учиться, не прекращает самым серьезным образом изучать то, что происходило, происходит и может произойти. Не на все у него хватает времени, не все он постиг одинаково глубоко, но в стремлении докапываться до истины ему не откажешь. А докопается – будьте уверены! – станет следовать этой истине, так или иначе. Тут уж его не собьешь с пути истинного.

Он не стесняется исправлять свои ошибки. Я много раз наблюдал, как ему любой человек мог сделать замечание за неправильно произнесенное слово. И он не обижался, а прислушивался и оттачивал свою речь так, чтобы она звучала и правильно, и литературно.

Бывает, конечно, что Лужков на кого-то обижается. Но человек он не мстительный. Он человек быстро отходчивый. Примером тому – случай со мной, с которого я начал этот рассказ. Другой начальник больше бы не подпустил к себе, а Юрий Михайлович, наоборот, приблизил меня, предложив мне быть у него советником по культуре.

Это произошло следующим образом Мои коллеги по искусству часто обращаются ко мне с просьбами выручить при решении того или иного вопроса. Чаще всего это квартирные вопросы, проблемы с помещениями для офисов или строительные дела. Прослышав о моих хороших отношениях с большим начальством (в данном случае с мэром Москвы), многие творческие и деловые люди просили меня обратиться с их письменными просьбами к Лужкову. И я по комсомольской привычке давал им ход…

Сославшись на комсомольские привычки, не могу не вспомнить разговор, случившийся у меня еще в советские времена с. Первым секретарем ЦК комсомола Борисом Николаевичем Пастуховым, который как-то сказал мне: "Иосиф, прекрати ты ходить с этими письмами!"

Почему, Борис Николаевич? Почему же мне не ходить, если у меня их принимают, а у авторов писем не принимают? Почему бы мне не помочь людям?

– Дело в том, что кому ты помог, тот в лучшем случае скажет тебе спасибо, а кому не помог, тот распространяет слух, что ты ему не помог, потому что он не дал тебе взятку…

– Какую взятку? – не понял я.

– У многих создается впечатление, что ты это делаешь небескорыстно, – заключил Пастухов.

Но даже после такого разговора я не перестал ходатайствовать за других. И вот однажды, когда я пришел к Лужкову с очередной просьбой, Юрий Михайлович вдруг говорит мне: "Слушай, Иосиф, ты уже достал меня со своими письмами. Ну, сколько можно таскать их?" Он был по– своему прав, потому что не было ни одного известного артиста (скажем, Леонтьев, Пугачева, Евдокимов и т. д.), который бы не обращался через меня к мэру по квартирным вопросам. Я должен был дать мэру исчерпывающий ответ. И я сказал: "Мне очень жаль, Юрий Михайлович, что это действительно так. Но все дело в том, что мои коллеги и просто творческие работники знают о наших хороших отношениях, а я не могу делать вид, что это не так, и, как только можно, отбрыкиваться от их действительно "больных вопросов".

– Я тебя понимаю, – говорит Лужков. – Но пойми и ты меня: каждый раз ты приходишь ко мне с папкой писем… А на каком основании? Давай тогда мы назначим тебя хотя бы советником мэра по культуре?

– Давайте! – согласился я.

Поначалу, получив надлежащее удостоверение, я думал, что все это формально. Однако Лужков повернул дело так, что я получил не только официальное право просить за других, но и набор обязанностей, предполагавших мою ответственность за решение культурных задач, которые ложились на плечи Москвы… Чем не мудрый ход дальновидного человека, своевременно и правильно решившего, что Москве помогать людям искусства необходимо, но и людям искусства необходимо помогать Москве?!

Да! Я знаю многих великих людей, но среди них нет и близко таких, кого бы я мог сравнить с Лужковым. Даже среди великих он уникальный!

Несмотря на приличный возраст (а родился Юрий Михайлович 21 сентября 1936 года), не было случая, чтобы московский мэр не вышел на работу. Даже больной, с высокой температурой, уже в 8.20 Лужков на своем рабочем месте. Так он себя приучил. Ко всему этому – два раза в неделю футбол. Обязательно! Два раза в неделю – теннис. Обязательно! Так он поддерживает свою физическую форму. Хотя суставы болят, ноги болят, потянул где-то мышцу, еле ходит, но выходит из машины, разминается и… его уже не остановить! Он снова весь в деле!

Как-то и мне сказал: "Приходи играть в футбол!"

– Что я с ума сошел? – сразу обозначил я свою позицию. – Зачем мне смешить людей в моем возрасте?

Я действительно не представляю себя играющим в мои годы в футбол, а гляну на Лужкова и восхищаюсь, как он достойно умеет находить свое место на поле и по сей день.

Лужков обожает смотреть спорт, который показывают по телевизору, особенно теннис и футбол. По принадлежности он болельщик спартаковский и очень переживает, что теперь "Спартак" огорчает больше, чем радует.

Отношение Лужкова к женщинам может служить примером для многих. Бываем мы, скажем, на показах "Недели высокой моды", где собираются самые красивые женщины Москвы и модели – "звезды" первой величины. С каким восторгом он смотрит на них, нескрываемо наслаждаясь их природной красотой. Но никогда я не видел, чтобы он встречал или провожал их похабными взглядами, которых, чего греха таить, хватает на подобных представлениях среди "крутых мужиков". Я не помню, чтобы, глядя на какую-нибудь потрясающую красавицу, он, смакуя, обсуждал ее формы, дескать: "Обрати внимание, Иосиф, какие у нее ножки!" Я же не могу, чтобы не сказать: "Ой… какая фигура, какие губы, а глаза, ну просто нет сил просто так на это смотреть!"

…Пускай не обижаются на меня хорошие столичные руководители, но среди них нет сегодня замены Лужкову. И, не дай Бог, Лужков уйдет – Москва это сразу почувствует. И не только Москва, но и те территории, с которыми у Лужкова есть деловые связи.

Тут я не мог не прервать откровения Кобзона вопросом "Иосиф Давыдович, тогда что будет делать сам Лужков? Такая активная личность и вдруг… завтра не мэр? Чем он станет заниматься? Огородом или пчелами, в которых он души не чает?"

– О-о-ой… Глупости. Глупости! Его личность сразу будет востребована. Любая самая крупная компания почтет за честь, чтобы ее возглавил Лужков!

– Да стыдно же будет ему заниматься даже крупнейшей компанией после такой масштабной деятельности! – не соглашаюсь я. – Для компании-то честь, но ему стыдно…

– Ничего не стыдно! – настаивает Кобзон. – Если Лужков возглавит РАО "ЕЭС" вместо Чубайса, ничего унизительного для Лужкова в этом не будет!

– Компания РАО "ЕЭС" от этого, несомненно, только выиграет, но сам Лужков… много потеряет. Хотя, конечно, через правильно организованные электросвязи всю экономику можно подтянуть… И все-таки это – не тот масштаб! Лужкову надо быть среди тех, кто миром командует! Поэтому, наверняка, и для Лужкова, и для его команды стоит вопрос "Что делать… потом?"

– Нет. Не стоит. И не будет стоять, – снова утверждает Кобзон. – Потому что отношение президента Путина к Лужкову достаточно прозрачное и уважительное.

– А что же тогда значил тот напряженный обмен намеками, когда Путин вручал Лужкову слишком маленький орден на фоне тех больших дел, которые сделал московский мэр? Что значили тогда, если не ошибаюсь, следующие слова Путина "Мы будем любить Москву, кто бы ею ни руководил!"? Впрочем, и сам Лужков перед этими словами президента не очень-то выражал чувства признательности… Так что мне не кажется, что все так просто, как говорите вы.

– Во всяком случае, еще 8 мая 2000 года во время моей первой встречи с Путиным после его вступления в должность президента, когда я задал ему насчет Лужкова вопрос, Владимир Владимирович сказал: "Иосиф Давыдович, давайте на эту тему даже не говорить. Я очень уважаю Юрия Михайловича. И очень ценю его деловые качества. Поэтому мы будем с ним работать…"

– Однако, Иосиф Давыдович, вы, перешедший через вершины стольких эпох, эпохальная личность, не можете не понимать, что, если лидер страны так серьезно уважает Лужкова, то Юрий Михайлович автоматически должен быть Председателем Совета Министров, а не оставаться мэром…

– Знаете что? На эту тему шел разговор, но Лужков никогда не давал на это согласия. Потому что, как умный человек, Юрий Михайлович понимал, что должность Председателя Совета Министров – это временная должность. Случись первый серьезный хозяйственный обвал, заложенный даже не в его правление, все равно все свалят на него и с проклятиями сбросят с пьедестала. Так уже было, когда все грехи, накопившиеся за годы председательства Черномырдина, списали на полугодовое правление тщеславного, но все-таки не во всем виновного Кириенко.

А во главе Москвы Лужков практически при любых обстоятельствах оставался на своем месте, потому что московское хозяйство он начал с нуля, взрастил его до немыслимых прежде высот, и теперь, зная все его плюсы и минусы, знает, где и что надо делать, чтобы не пришлось нести тяжелую ответственность.

– В таком случае первая за последние десятилетия (среди политиков!) попытка теоретического исследования Лужковым вновь возникшего процесса развития капитализма в России – не есть ли это заявка на какую-то большую политическую деятельность, скажем, на создание самой влиятельной партии? Ведь даже само название книги перекликается с первым всемирно известным произведением Ленина "Развитие капитализма в России". Лужков, быть может, впервые после современного огульного отрицания Ленина пытается с высоты сегодняшнего дня разобраться, что было так, а что не так, как предсказывал наш знаменитый предшественник.

– Я не думаю, чтобы Лужков ставил себе такую цель, являясь одним из сопредседателей "Единой России". Думаю, критически оценивая теперешнюю деятельность этой партии, он стремится помочь ей избавиться от разного рода обывательских заблуждений и тем самым укрепить "Единую Россию".

– Однако заметьте! Происходит это, когда "Единая Россия" раскололась, когда дошло до того, что Слиска (одна из лидеров "ЕР") за то, чтобы памятник Сталину ставить, другие (ее однопартийцы) категорически против… Между тем, отношение к Сталину – лакмусовая бумажка политики. Стало быть, раскол налицо!

– Никакой это не раскол. Партия, которая допускает внутри себя критическое отношение к тому, что она делает, становится только жизнеспособнее, а не раскалывается. Если бы КПСС в свое время давала возможность для действенной нелицеприятной самокритики и необходимой при этом трансформации, то, наверное, не было бы и распада Советского Союза. Вот такой подход у Лужкова. А вообще-то он – радикальный, решительный социал-демократ. Он действительно очень критикует "Единую Россию". Чтобы лучше понять его направленность, надо обратить внимание на то, что именно старается он сохранить из прошлого.

Он продолжает многие начинания, которые достались нам от Советского Союза, например, студенческие строительные отряды, пионерию, бесплатные квартиры для малозарабатывающих семей и прочее…

– И все-таки Лужков не может не задумываться о своем будущем, – упорствую я. – Сам– то он что на этот счет говорит, когда вам доводится разговаривать по душам? Разве его не волнует его будущее? Неужели он готов после такой масштабной работы сосредоточиться на одном электричестве? Все-таки существует для него эта проблема или не существует? Как он это переживает?

– Ничего он не переживает. И нет у него никаких проблем. Он увлечен и поглощен делами настолько, что ему не до этого. Так что от него не услышишь: "Ах, что будет, если меня завтра снимут с работы?!"

– Тогда почему бы ему теперь, когда до отставки остался год, не согласиться на должность Председателя Совета Министров России?

– Знаете что? Хорошо бы было, если бы вы задавали эти вопросы Юрию Михайловичу, – неожиданно предлагает Кобзон.

– Я буду ему задавать, но интересно и то, как на это смотрите вы, – не отступаю я.

– Вот и задавайте, – вскипает Кобзон – Почему я должен говорить это за него? Как гражданин и как москвич я считаю, что он должен делать то, что он умеет делать и делает! А на пенсию, если его не снимут, он все равно не уйдет! Такие люди на пенсию не уходят. Они уходят из жизни раньше, чем уходят на пенсию! – категорически ставит точку в наших рассуждениях о будущем Лужкова Кобзон и, подумав, продолжает. – Нагрузки, которые Юрий Михайлович испытывает на себе в течение дня, вряд ли проходят для него бесследно. А он еще целый чемодан бумаг увозит с собой, чтобы их подписывать дома до часу ночи. Проспав максимум четверть суток, Лужков снова едет на работу. Поэтому знающие люди не удивляются, когда он назначает им встречу на 8.20 утра…

Однажды я в течение недели пытался дозвониться до Ю.М. Тщетно. И вдруг повезло. Дозвонившись, сразу задал вопрос: "Дорогой Юрий Михайлович! Неужели для того, чтобы Вас увидеть, я должен опять заболеть и лечь в больницу?" На что он, рассмеявшись, сказал: "Нет уж… лучше дозванивайся! Мне гораздо приятнее видеть тебя здоровым…"

– Скажите, вам приходилось наблюдать, как Юрий Михайлович в целях разрядки от деловой напряженности лично занимается пчелами, лошадьми, садом и огородом, – перевожу я разговор на бытовые темы.

– Конечно, – подтверждает противоречивые слухи давний товарищ московского мэра

– А вас не тянет заодно с ним снять, таким образом, накопившуюся за неделю усталость? – интересуюсь я и добавляю. – Например, Сталин и Пастернак находили в садово-огородных работах способ отдохнуть от повседневных дел.

– Я не Сталин и не Пастернак. Поэтому, наверное, и не испытываю необходимости в физических нагрузках, чтобы получить расслабление за счет смены занятии, – отшучивается Кобзон. – И потом у меня просто нет на это времени. А если бы и было, я все равно бы потратил его более целесообразно – потратил бы на творчество и на то, чтобы решить какой-то общественный или чей-нибудь личный вопрос Удовлетворение, получаемое мною от этого, не сравнится для меня ни с каким отдыхом! Я вообще не люблю времяпровождение, которое бы отнимало у меня массу времени на то, что могут сделать другие. Мне нравится делать то, чего другие делать не умеют. Еще я не люблю рестораны. Не люблю посещение общественных мест, в которых жизнь моя пропадает впустую. Хотя, конечно, случается всякое… И все же я никогда не стану копаться в огороде. Вот Неля моя только что позвонила мне в поезд и сообщила радостно, что она вчера посадила грядки! Я ответил: "Очень хорошо. Приеду – посмотрю". И действительно, я приеду, посмотрю, пройдусь с ней вдоль ее грядок, похвалю… и все!