Текст книги "Иммануил Великовский"

Автор книги: Ион Деген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

71. СЛЕДЫ СНОВА ВЕДУТ В ГАРВАРД

Великовский летел в Сан-Франциско на сессию Американской Ассоциации для Прогресса Науки в подавленном состоянии. Нет, он еще ничего не знал о готовящемся «современном суде инквизиции». Ровно неделю назад, 17 февраля 1974 года, умер Гораций Кален. Умер во время работы над книгой. Человек, увы, не бессмертен. Горацию шел 91-й год. Но от понимания этого не становится легче.

Пустеет мир. Ушли отец, Эйнштейн, Адамс. Пфейфер, Федерн, Гесс… А сейчас – Кален.

Летом Великовскому исполнится 79. Он еще полон сил, у него еще масса идей. Но время не обманешь. Жизнь – это не реактивный самолет, летящий из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Пять часов полета. Разница во времени между Атлантическим и Тихоокеанским побережьями – три часа. Он прилетит через два часа после вылета.

Великовский грустно улыбнулся, вспомнив, что на обратном пути прибавятся эти три часа. Даже здесь работает своеобразный закон сохранения – природу не перехитришь!

Сессия началась утром в среду 25 февраля 1974 года. Как отмечали потом сторонники и противники Великовского, ни одна из сотен сессий ААПН не привлекала к себе такого внимания ученых и средств информации, как эта, февральская.

Первым выступил профессор-социолог Норман В. Сторер, который попытался объяснить яростную атаку ученых на «Миры в столкновениях». Две первых трети его доклада были попросту переливанием из пустого в порожнее. О докладе Сторера напишут: «Странные пути науки в „деле Великовского“ были скрыты в тумане социологических „объяснений“».

Сторер пытался оправдать неэтичное отношение многих ученых к Великовскому тем, что, мол, он, Великовский, писал о вещах, которые не были предметом его формального образования.

И, словно демонстрируя абсурдность этого оправдания, на кафедру поднялся второй докладчик, Ритер Хубер, профессор математической статистики Швейцарского Федерального технологического института, говоривший о ранней клинописи, не имевшей ни малейшего отношения к его специальности. Он пытался доказать, что уже во времена Исхода Венера была на нынешней орбите.

Слушая доклад Хубера, астроном профессор Мулхолланд нервно ёрзал в своем кресле, реагируя таким образом на абсолютно неправильные утверждения швейцарского ученого. Мулхолланд заметил, что именно на эти же положения реагирует Великовский, делая заметки в своих бумагах. Три года назад Мулхолланд обратил внимание на те же аспекты в древних астрономических наблюдениях, о которых абсолютно точно написал Великовский. Но ведь он здесь присутствует как эксперт ААПН, защищающий Ассоциацию от Великовского. Сейчас он представит соответствующий доклад. Конечно, как ученый, он должен был бы показать, где ошибается Хубер. Но это значит – выступить против «своего ученого» и поддержать этого «выскочку» Великовского. Нет, он не выступил. Он ограничился ёрзанием в своем кресле.

Через несколько лет Рансом напишет по поводу поведения Мулхолланда: «Его бездействие соответствовало представлению Кинга о том, что должно быть сделано, так как Кинг дал ясно понять, что собрание не намереваются считать научным».

Третьим докладчиком был Великовский. Аудитория уже имела возможность услышать его, когда своими вопросами он загнал в угол профессора Хубера. Цитируя наизусть переведенные на немецкий язык строфы древнеассирийского гимна, Великовский убедительно продемонстрировал, чего стоит доклад швейцарского профессора. Сейчас он был докладчиком.

Великовский коротко изложил содержания своих работ и рассказал о некоторых реакциях на них представителей ученого мира. Только чуть более заметный русский акцент в этой части его доклада мог выдать тщательно подавляемые эмоции. Но, то ли потому, что каждая фраза казалась обвинительным заключением, то ли аудитории передалось его скрытое волнение, то ли облик старого пророка, большого, с копною белых мягких волос, с глубоко посаженными черными глазами, гипнотизирующими, когда он снимал очки или сдвигал их на лоб, так магически влиял на аудиторию, какой-то ток, какое-то силовое поле держало огромный зал в напряжении, необычном для научного собрания.

Он снова подчеркнул, что никогда не считал себя непогрешимым, что никогда не допускал даже мысли об отсутствии ошибок в его работах. «Те. кто предпочитают аргументам навешивание ярлыков, неторопливому обдумыванию – остроты, те, кто триумфальным пальцем тыкают в намеренно извращенные ими детали и на этом основании заявляют, что все мои работы должны рухнуть, те, кто хвастается исключительностью касты специалистов, а сейчас утверждает, будто бы я говорю о своей исключительности и непогрешимости, о безошибочности моих якобы святых книг, – они не первые в своем искусстве. Истории науки уже известно подобное».

Великовский поднял очки на лоб и процитировал наизусть строки Джордано Бруно: «Они участвуют в диспуте не для того, чтобы найти, или даже искать Истину, а ради победы, чтобы предстать наиболее образованной и нерушимой опорой противоположного мнения». Он сделал паузу, словно снова обдумывая слова цитаты, и продолжал: «Не важна роль Великовского в научной революции, совершающейся в различных областях знаний. Распространяют слухи, будто бы Великовский выступает против всего научного мира. Эго неправда. Великовский – всего лишь инструмент для формулировки определенных положений. Его работа сделана на основании труда многих сотен ученых. Поиски ошибок в моих книгах и статьях для утверждения, что вся моя концепция ошибочна, не отличаются от поисков ничтожной ошибки в какой-нибудь статье по поводу статистики Бозе-Эйнштейна для утверждения, что можно пренебречь всем в теории относительности. Я очень надеюсь на то, что это собрание явится поворотным пунктом в поведении научного истеблишмента. Мне хочется надеяться на то, что собрание явится запоздалым признанием того, что наклеиванием ярлыков вместо проверки, жестами вместо чтения и размышления ничего нельзя достигнуть.

Естественно, у меня могут быть ошибки, и я буду глубоко признателен ученым, которые укажут мне, где я ошибся. Но, когда извращают то, что я написал, а потом атакуют извращенное, это – нечестный прием для доказательства того, что я ошибаюсь. Никто не может изменить свидетельств, подтверждающих мою теорию. Никто не может изменить ни одной фразы в моих книгах. Критиковать можно только то, что написано».

Великовский ошибался. Критиковать можно и то, что не написано и не сказано.

Профессор Карл Саган убедил своих дружков-репортеров написать, будто бы Великовский заявил, что в его книгах нельзя изменить ни одной фразы, потому что его книги непогрешимы.

Умышленно или случайно Великовский закончил свой доклад на очень спокойной ноте, просто поблагодарив аудиторию. И, тем не менее, какая-то непонятная сила, какой-то импульс поднял одновременно 1400 человек, наградивших докладчика неслыханной овацией. Даже его противники, даже враги поддались общему порыву. Люди долго стоя аплодировали старому ученому, убежденные в том. что – прав он или ошибается – мир нечасто одаряется личностями подобной величины.

Вслед за Великовским с докладом о небесной механике выступил профессор Мулхолланд, астроном из Техасского университета в Остине. «Является ли объяснение Великовского правдоподобным?» – спросил Мулхолланд. – «…да, безусловно. Если объект величиной в планету прошел бы вблизи Земли, поднялись бы гигантские волны, были бы глобальные землетрясения, изменилось бы местоположение Северного полюса, изменились бы день, месяц, сезоны, год. Вера не примешана к этому: это неизбежные последствия законов движения, известных нам ныне. Мы должны отметить, что динамические аспекты видения Великовским ада на Земле вполне приемлемы… Сегодня небесная механика сэра Исаака Ньютона и Симона Ньюкомба больше не является предельной мерой. Сегодня небесная механика – развивающаяся живая наука, признающая негравитационные эффекты, электромагнитные взаимодействия… Несмотря на наше новое знание, однако, могут оставаться некоторые неопознанные влияния».

Не об этом ли говорил Великовский более четверти века назад? Не это ли было предметом, вызвавшим яростный гнев астрономов? Нет, Мулхолланд ничего не сказал об этом. Зато он пытался доказать, что теория Великовского противоречит ньютоновской механике, в рамках которой никаких коллизий между планетами быть не могло. Его утверждения были настолько неубедительными и даже ошибочными, что профессор Роберт Басс тут же попросил дать ему слово на вечернем заседании.

Имя профессора Басса, физика и астронома, было хорошо известно в научных кругах.

За несколько лет до этой сессии он показал профессору Мотцу, где именно тот ошибается, не соглашаясь с теорией Великовского. В статье, опубликованной в 1972 году, опираясь на веские доказательства, профессор Басс писал: «…астрономы, утверждавшие, что центральная гипотеза Великовского противоречит ньютоновской динамике, действовали под влиянием радикально неправильного представления об объективных фактах». Он так заключил эту статью: «Труд всей жизни искреннего и истинного ученого, который опубликовал все свои источники для внимательной критической проверки, не должен быть торопливо отброшен на основании просто группового соглашения о ценности устаревших идей, которые настоящие специалисты давно отмели, как иллюзии».

У председателя не было сомнения, что скажет Басс по поводу доклада Мулхолланда.

Председатель не дал ему слова, недвусмысленно объяснив, что его выступление может произвести неблагоприятное впечатление на публику. Шутка ли, виднейший специалист в области небесной механики не согласен с мнением эксперта, которому ААПН поручила опорочить Великовского!

Ударной силой ААПН по замыслу организаторов конференции был профессор Карл Саган из лаборатории Планетарных исследований Корнельского университета. Его «ударная сила» объяснялась отнюдь не научными достижениями. Карл Саган – это зрелищная империя США. Он автор и ведущий научно-популярных программ и шоу на телевидении и в кино. Личные знакомства и приятельские отношения с сотнями журналистов делали Карла Сагана еще более популярной личностью. У американского обывателя, оглушаемого Саганом, могло сложиться представление, что без него вообще невозможно движение планет по орбитам.

Отлично владея лекторским искусством, Саган построил свой доклад именно по образцу, о котором упомянул Великовский, процитировав Джордано Бруно. Саган критиковал положения, о которых у Великовского не было и речи. Саган говорил полуправду и часто опускался до явной лжи.

Физик профессор Рансом напишет по этому поводу: «Большинству аудитории не было известно и благодаря его (Сагана) захватывающему изложению не было дела до того, что многие его положения были нерелевантными, неправильными или. вводящими в заблуждение».

Саган допускал в своей речи не просто неуважительные замечания в адрес Великовского, но даже явно издевательские насмешки в стиле Шапли и его последователей.

Многие из присутствовавших потом обратились в ААПН с требованием рассмотреть поведение Сагана, не имеющее ничего общего с этикой ученого. Но это поведение не было исключительным. Оно вполне соответствовало линии поведения астрономов гарвардской школы.

Дональд Голдсмит напишет, что «случайно» большинство противников Великовского связаны с Гарвардом. В этом, мол, нет ничего исключительного, так как Гарвард считался ведущим центром астрономических исследований в течение последних ста лет. Считался… О бывшем гарвардском астрономе Рансом напишет следующее: «Сагана, постоянно поддерживающего неправильные предположения и заявляющего, что это факт, можно было бы считать заблуждающимся ученым, пытающимся способствовать прогрессу науки. Но когда он фабрикует и увековечивает фальшь по поводу теории оппонентов, легче сказать, что прогресс, который он имеет в виду, персонального характера, в отличие от научного».

Сагану не нужна была истина. Считая, что аудитория не знает деталей книги «Миры в столкновениях» и пытаясь восстановить слушателей против Великовского. он опустился до таких трюков, как заявление, будто бы в книге предсказано, что в атмосфере Юпитера обнаружат лягушек. Писал ведь Великовский, что одна из «казней египетских» – наводнение страны лягушками – связана с космической катастрофой.

Саган только «забыл» процитировать точное объяснение «казни», так и другой – нашествия саранчи.

У Рансона были основания написать то, что он написал. Саган безаппеляционно заявил, что ретроградное (Вращение в направлении противоположном вращению планет Солнечной системы) вращение Урана – исключительный случай в Солнечной системе и его не следует принимать во внимание. Когда обнаружили ретроградное вращение Венеры, астрономы поняли, что этому нет объяснения в рамках ортодоксальных теорий. Появились работы о катастрофической природе необычного вращения Венеры.

Саган выступил со спекулятивной теорией приливного трения, которая вообще никем не была воспринята всерьез. Незадолго до февральской сессии ААПН Саган писал: «…недавно установлено, что облака Венеры безусловно состоят, из воды». Сейчас, выступая против Великовского, Caгaн уже поддерживал предположение о том, что облака Венеры состоят из серной кислоты.

В своей книге «Век Великовского» профессор Рансом приведет множество «перлов», характеризующих «научное» творчество Сагана, бывшего адьюнкт-профессора кафедры астрономии Гарвардского университета.

Но оставим в покое научные качества оппонента Великовского. Как обстоит дело с простым человеческим качеством – порядочностью?

Саган убедил журналистов (и многие из них написали об этом в отчете) в том, что Великовский считает себя непогрешимым, что именно это он имел в виду, заявив, что ни одна буква в его книгах не может быть изменена.

Выступая, Саган сказал, что вероятность событий, описанных Великовским, всего лишь один к 10–23.Такие события статистически не вероятны. Эти цифры широко цитировались журналистами, которых проинструктировал Саган. Снабжая журналистов информацией, он отлично знал, что говорит неправду.

Сразу же после доклада профессор Басс с удивлением спросил Сагана, каким образом он подсчитал вероятность. Саган обиженно ответил, что он не ожидал от своего коллеги, более сильного в статистике, такого сложного вопроса в такой аудитории при таких обстоятельствах. Кроме того, Саган полагал, так он ответил Бассу, что события, описанные Великовским, «были независимы друг от друга». По этому поводу профессор Басс заметил: «Это предположение Сагана до того нечестно, что я не колеблюсь отнести его к категории либо умышленной публичной лжи, либо к проявлению невероятной некомпетентности, или необдуманности в комбинации с безрассудством и отвратительным суждением».

Еще более резко написал по этому поводу Рансом: «Когда обращают внимание на то, что у Сагана предельно плохая репутация, он, защищаясь, говорит, что ученому свойственно быть непредубежденным и способным менять мнение. Он создает впечатление, что лучше быть неправым, чтобы, изменив мнение, доказать, что ты – ученый, чем быть правым, но подвергать свой статус сомнению людей. Если быть неправым – значит, считаться ученым, то Саган – безусловно, ученый».

Вот кто был «ударной силой» ААПН в борьбе против Великовского. Кстати, ударная сила покинула сессию не только до начала дискуссии, но даже не выслушав всех докладов: Саган торопился на запись «Джонни Карсон Шоу».

Фиксированные доклады заключил своим выступлением профессор механики и авиакосмической инженерии – Иллинойского технологического института Ирвин Михельсон. Его доклад, снабженный точными математическими выкладками, был посвящен физическим механизмам космических коллизий, описанных Великовским.

Профессор Михельсон безоговорочно поддержал теорию миров в столкновениях.

Стараясь дискредитировать профессора Михельсона, ортодоксальные ученые распространили слухи о том, что он был приглашен докладчиком на сессию ААПН с тем, чтобы хоть кто-нибудь сказал доброе слово о идеях Великовского. Михельсон категорически опроверг это. «Если здесь были слепо фиксированные „за“ и „против“, – писал он, – моей целью не было исполнение акта веры, а только акта объективной научности – и я все еще не рискнул бы оценить, до какой степени мои заметки „Механика поддерживает свидетельство“ были хороши или плохи для этого».

Профессора Михельсона попытались дискредитировать и другим образом. Во время его доклада Мулхолланд с места заметил, что энергия солнечной вспышки, пока она достигнет Земли, уменьшится в 108 раз. В это время Михельсон говорил не о солнечной вспышке, а об энергии геомагнитной бури. Физику это было настолько очевидно, что Михельсон даже не ответил, чтобы не дискредитировать коллегу в глазах аудитории. Но журнал «Science» упомянул выступление Михельсона только одной фразой, в которой говорилось, что подсчитывая изменения ротации Земли, Михельсон ошибся в 1018 раз. Ошибка Мулхолланда была приписана Михельсону и с 108 увеличена до 1018.

Михельсон написал в «Science», но журнал отказался опубликовать это письмо.

Группа канадских ученых, узнав об этом позорном инциденте, обратилась в «Science» с требованием либо опубликовать письмо Михельсона, либо объяснить свое недостойное поведение. Редакция «Science», по-видимому, решила, что второе будет более болезненным и, сжав зубы, опубликовала письмо Михельсона.

В 1974 году ученый истэблишмент оставался верен четвертьвековой тактике преследования Великовского и поддерживающих его ученых.

После доклада Михельсона началась бурная дискуссия. Великовский припер к стенке Хубера и продемонстрировал недостойные приемы Сагана, Докладчики пытались обороняться против выступлений ученых из аудитории. Страсти накалялись.

Председатель закрыл сессию на два часа позже намеченного времени. Он явно опасался реакции подавляющего большинства присутствовавших, поддерживавших Великовского.

72. МАФИЯ ПРОТИВ ВЕЛИКОВСКОГО

Из Сан-Франциско Великовский вернулся в Принстон и тут же вместе с Элишевой вылетел в Израиль.

В Принстоне они 22 года. Обжитый, гостеприимный дом. Устоявшийся быт. Интересные встречи. Но только здесь, в Израиле, он по-настоящему чувствовал себя дома. А время было не самое лучшее. Несколько месяцев назад закончилась тяжелая война.

Во время любой беседы возникала тема войны. Но во дворах с утра до позднего вечера шумное веселье детворы, истинных хозяев Израиля.

В доме Шуламит и ее мужа – профессора Хайфского Техниона, Авраама Когана, – ему было уютнее, чем в Принстоне. А может быть внуки, Меир и Ривка, были тому причиной? В любом случае, достаточно с него Америки. Шуламит подыщет им квартиру.

Он продолжит работу. Конечно, не с прежней интенсивностью. Ведь скоро исполнится 79. Но ему еще есть, что сказать. Здесь он завершит «Человечество в амнезии», книгу о Потопе и последние две книги «Веков в хаосе». Пора навсегда возвращаться в Израиль.

На Пасху Великовские с дочерью, зятем и внуками поехали в Эйлат. Уже в начале апреля на самый южный город Израиля навалился летний зной. Казалось, жгли даже блики, отраженные полированной поверхностью залива. Великовский смотрел из окна гостиницы на купающихся, на яркую расцветку парусов яхт, на танкер, медленно подходящий к порту. Нигде в мире он не видел такого темно-синего моря. Мысленно улыбнулся, подумав о кажущемся парадоксе. Он понимал, почему самое синее море назвали Красным.

Пасха началась в субботу 6 апреля. Вечер не принес прохлады. Огни Акабы на иорданском берегу мерцали в густом мареве как свечи, задуваемые ветром.

Праздничный стол был сервирован со вкусом, Великовский с явным удовольствием руководил традиционным порядком застолья, неизменным в течение многих столетий.

Точно так руководил пасхальным порядком его отец в Витебске и в Москве. Точно так руководил им его тесть в Гамбурге. Точно так празднуют Пасху евреи во всем мире. Вместе с Элишевой, дочерью, зятем и внуками он отмечал годовщину Исхода их дальних предков из Египта, праздновал так, будто сам сегодня вышел из рабства.

Пасха имела для него и дополнительный смысл. Изучение отмечаемого события привело его, доктора медицины, в различные области науки, все еще разделенные барьерами.

После праздников они вернулись в Хайфу, зеленую, красивую, разросшуюся, такую родную и необходимую. Но на 22 апреля запланирована его лекция в Принстонском университете. Голдсмит сообщил, что Корнельский университет собирается опубликовать протоколы сессии ААПН в Сан-Франциско Надо сличить персидские и египетские источники – предмет книги «Люди моря». Дело его жизни не давало права на выбор: Великовские должны были вернуться в Америку.

Потекла обычная жизнь, в которой главное место занимала напряженная работа.

Лекция в Принстоне. Выступления с лекциями и на семинарах во многих университетах в Америке и в Канаде… После лекции в Летбридже университет присвоил Великовскому почетную степень доктора философии. С достоинством и некоторым чувством юмора он принимал воздаваемые почести. Сколько десятков докторских степеней можно было получить за любую часть его работы!

Но, в конце концов, его теория начинает приобретать официальное признание…

По поводу этой теории в научном мире происходила явная поляризация. Все больше видных ученых становилось на сторону Великовского, вызывай злобную реакцию научного истеблишмента.

Даже одного упоминания о том, как «Science» отнесся к профессору Михельсону, достаточно, чтобы понять позицию главного научного журнала Америки в «деле Великовского». Не удивительно, что «Пенсе» дал резкую отповедь людям, называющим себя «учеными» и действующими в ущерб науке.

С мая 1972-го по январь 1975 года вышло десять номеров «Пенсе», полностью посвященных Великовскому. Эстафету принял журнал «Хронос», орган университета в Гласборо (штат Нью-Джерси). С января 1976 года все выпуски журнала фактически были серьезными книгами, содержавшими научный материал, подтверждающий теории Великовского. С 1977 года в Англии начал регулярно публиковаться бюллетень Общества междисциплинарных исследований, содержавший такие же статьи британских авторов.

Еще задолго до выпуска первого номера журнала «Хронос», посвященного Великовскому, Голдсмит сообщил: Корнельский университет опубликует протоколы февральской, 1974 года, сессии ААПН. Великовский не увидел никаких подводных рифов в этом сообщении. Замечательно! Выступления докладчиков запротоколированы, как и выступления в дискуссии. Чего проще издать протоколы.

Но, оказывается, Голдсмит и компания подразумевали нечто иное. Если опубликовать доклады в том виде, в каком они были произнесены, может выйти конфуз. Например, как будет выглядеть Саган, если его выступление на сессии прочитают неторопливо, да еще с карандашом в руке? Надо кое-что подправить, кое-что подкрасить, кое-что убрать, кое-что добавить… Помилуйте, сказал Великовский, но ведь тогда это будут не протоколы! Если докладчики хотят изменить свои тексты, я должен прочитать, что они написали, прежде чем отвечать на это.

Голдсмиту не понравилась строптивость Великовского. Хорошо, ответил он, но ваша статья должна быть предельно краткой. Мы не можем предоставить вам в книге, направленной против вас, больше места, чем вы, с нашей точки зрения, заслуживаете.

Естественно, в переписке не было таких именно фраз. Но смысл угадывался без особых затруднений.

Великовский потребовал, чтобы ему предоставили хотя бы столько места, сколько, не спрашивая разрешения и не ожидая возражений, взял себе Саган.

И, естественно, он хочет увидеть статью Сагана в том виде, в каком она пойдет в печать, уже после всех исправлений, сокращений и добавлений.

Голдсмита и компанию не устраивало такое требование. Они хотели иметь «свободные руки» для исправлений после того, как Великовский уличит их в очередной нелепости или фальсификации. В январе 1976 года Голдсмит сообщил Великовскому. что редакция книги больше не в состоянии ждать его статью, так как по плану машинопись немедленно должна быть сдана в печать. К этому времени Великовский еще не получил статью Сагана. Узнав о проделках Голдсмита, профессор Михельсон, также как Великовский, решил не публиковать свою статью в книге Корнельского университета.

Голдсмит тем временем заказал Айзику Азимову вступление, сам написал лицемерное предисловие, обвинив Великовского в нарушении срока сдачи материала, попросил Дэйвида Моррисона, члена института астрономии Гавайского университета, прислать доклад, который не слышал ни один человек, присутствовавший на сессии ААПН, и под эгидой Корнельского университета в 1977 году издал книгу под названием «Ученые против Великовского».

Статья профессора Нормана Сторера, как и его доклад, была попыткой оправдать недостойное поведение научного истеблишмента в «деле Великовского». «…мы никогда не должны разделять научное знание и ученых, и, поскольку ученые – это люди, часть человеческого общества, мы не должны забывать, как в случае вызова научному обществу со стороны Великовского, что наука сталкивается с большинством трудностей и слабостей, с которыми сталкиваются все группы людей».

Статья Сагана, как уже сказано, в значительной мере отличалась от доклада. Саган постарался упрочить свои позиции, где и как только было возможно.

В своей книге «Великовский и его критики», вышедшей в свет в 1978 году, доктор Шейн Мэйдж напишет: «К несчастью, мнение Сагана чаще всего вытекает из легкомысленно-неправильного понимания того, что действительно сказано Великовским, и из незнания даже наиболее известных источников». Мэйдж иллюстрирует это несколькими яркими примерами из уже исправленного и отредактированного доклада Сагана. По поводу его широко разрекламированного журналистами и абсолютно безграмотного заявления о том, что вероятность события, описанною Великанским, равна 4,1 х 1023, доктор Мэйдж пишет: «…мы можем представить себе, что Саган показал Великовскому шахматную партию, которую прошлым вечером он блестяще выиграл в 20 ходов, и Великовский ответил ему что-то вроде следующего: „В этой якобы сыгранной партии каждый игрок определенно сталкивался в среднем со значительно больше, чем 10-ю разрешенными правилами, возможностями для каждого хода. Вероятность последовательности 40 независимых событий, каждого с вероятностью менее, чем 1 к 10, намного меньше 10–40. Гипотеза о такой редкой случайности обычно считается несостоятельной. Игра, о которой вы говорите, вероятно, не могла иметь места“».

Саган, как и Сторер, пытался оправдать реакцию научного мира на «Миры в столкновениях»: «Я знаю, что некоторые ученые были раздражены, потому что Великовского сравнили с Эйнштейном, Ньютоном, Дарвином и Фрейдом…»

Статья Сагана опубликована на 63 страницах (из 169 страниц текста, включая вступление и предисловие). Анализируя ее, Мэйдж пишет: «Даже такая понятная оборонительная позиций выглядит неадекватной для оправдания поведения Сагана, который, не желая признать ничего, кроме „туманного случайного сомнения“, сам склонен к искажениям и фальсификациям в своем безусловно сизифовом старании отрицать любой лоскуток научной оригинальности Великовского».

Естественно, что подробный разбор текста статьи Сагана, ответ на умышленные извращения и просто ошибки, сделанные по причине незнания материала, не был допущен в книгу «Ученые против Великовского».

Короткая статья профессора Мулхолланда – опровержение возможности коллизий между планетами Солнечной системы в историческое время. Мулхолланд не представил в ней новых данных, усиливающих его позицию в споре с Великовским. Статья профессора Хубера значительно отличалась от его доклада на сессии ААПН. Она подчищена, подправлена и улучшена. Тем не менее, она стала великопленым объектом для критики.

Доктор Мэйдж тщательно проанализировал многочисленные грубейшие ошибки в этой статье. По этому поводу он писал, «Остается только предполагать, как профессор статистики может не заметить таких больших расхождений в своих собственных расчетах. В любом случае, из несостоятельности Хубера ясно, что венерианские таблицы Амицадуры, которые свидетельствуют только о том, что Венера двигалась по весьма отличающейся от нынешней орбите, никоим образом не могут быть превращены в свидетельство против Великовского».

Статья Моррисона должна была усилить аргументы Сагана. Как и Саган, Моррисон всячески пытался преуменьшить заслуги Великовского в предсказании выдающихся открытий, безусловно вытекающих из его теории. «Предсказание Великовского, вероятно, было основано на его убежденности, что на Юпитере существуют электромагнитные поля и что в динамическом окружении атмосферы Юпитера кинетическая энергия должна превратиться в электромагнитную радиацию. Эта логическая цепь явно хороша и делает честь Великовскому. Однако, ею правильная интуиция никогда не развилась в „теорию“ и не была сформулирована как альтернатива к какой-либо предсущестаующей теории, которая предсказывала отсутствие излучения Юпитера».

Что можно сказать по этому поводу? Еще одна ложь.

Читатель помнит предмет основного несогласия между Эйнштейном и Великовским.

Читатель помнит, как были поражены радиоастрономы, случайно обнаружив радиошумы Юпитера, как отреагировал съезд астрономов на это открытие, действительно явившееся «альтернативой… к предшествующей теории». Моррисон знал это отлично Но, если бы он не солгал, какое оружие оставалось бы ему применить против Великовского?

Доктор Мэйдж писал: «Обсуждение Саганом и Моррисоном других успешных предсказаний Великовского по поводу Луны и Марса одинаково по стилю и содержанию.

Никто из них не утруждает себя ни словом по поводу аномально высокого количества аргона, неона и углекислоты, найденных в лунных скалах и ожидавшихся Великовским…»

Он демонстрирует, в какие абсурдные ситуации загнали себя авторы и редактор книги «Ученые против Великовского». Он приводит следующую цитату из статьи Сагана: «Значительно большей проблемой для Великовского является очевидное отсутствие N2 (молекул азота) в марсианской атмосфере. Этот газ относительно не реактивен, не замерзает при температуре Марса и не может легко исчезнуть из марсианской атмосферы. Азот – основная составная земной атмосферы. Если действительно имел место обмен газами, где N2 на Марсе?» Но в этой же книге Моррисон случайно отвечает Сагану, конечно, не желая этого и не зная, в какое нелепое положение он поставил своего коллегу: «Посадки „Викинга“ (обнаружили на Марсе) 2,5 процента азота». Ну, а редактор, неужели он не заметил этого? В сноске к статье Сагана редактор пишет о составе атмосферы Mapсa, обнаруженного во время посадок «Викинга», стыдливо «забыв» упомянуть азот.