Текст книги "Иммануил Великовский"

Автор книги: Ион Деген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

23. ЖУРНАЛИСТ ИЗ «ХАРПЕР'С» И ЖУРНАЛ «КОЛИЕР'С»

Эрик Лараби пришел к Великовскому вместе с Путнэмом. Как только Лараби переступил порог скромной квартиры на 113-й улице, он сразу почувствовал что-то необъяснимое, что отличало этот дом от домов знакомых ему американских интеллектуалов. Атмосфера еврейской традиционности в сочетании с просвещенным европейским либерализмом царила здесь. Но более того – непонятно, каким образом, сегодня здесь можно было безошибочно определить, что вчера здесь слушали классическую музыку – словно звуки трансформировались в запах. И запах музыки наполнял этот дом.

Лараби принес с собой список, содержавший двадцать тщательно продуманных вопросов. Великовский подробно, нередко выходя за рамки опубликованного в книге, ответил на каждый из них. Он мысленно улыбался, видя, как Путнэм «подает» его новому человеку, к тому же – восходящей звезде на журналистском небосводе.

Путнэм действительно гордился Великовским, как честолюбивый отец гордится гениальным ребенком.

Скептичный по натуре, Лараби заранее настроил себя соответствующим образом – не удивляться, не поддаваться обаянию человека, о котором он был наслышан, и, конечно же, не восхищаться. И, тем не менее, личность Великовского произвела на него колоссальное впечатление, даже большее, чем книга, которую он прочитал несколько раз подряд.

Слава Богу, ему приходилось общаться даже с китами американской науки. Но ничего подобного он не встречал. Перед ним сидела живая «энциклопедия», мгновенно «выдававшая информацию» из различных далеких друг от друга областей науки. Дело было не только в феноменальной памяти. Великовский не просто обладал невероятным запасом знаний. Все, о чем он говорил, было прочно взаимосвязано. Для него не существовало границ между гуманитарными, естественными и точными науками. Здание знания у Великовского было единым, как и окружающий нас мир. Даже обладая скептическим складом ума, трудно было не удивляться этому.

Лараби постеснялся прочитать свою статью и сказал, что еще раз прочитав книгу, напишет другую. Великовский попросил его ограничиться проблемами, которые возникают в связи с его теорией, и, главное, не упоминать Венеру.

Спустя десять дней Лараби принес Великовскому второй вариант статьи. Хотя Венера и не была названа, Лараби не скрыл в своей статье многих положений, которые Великовский не хотел оглашать, не подтвердив документально. Видя старание этого симпатичного молодого человека, Великовский решил не отвергать статью и ограничился только исправлением некоторых неточностей. Статья принадлежала Лараби, выражала его точку зрения и была подписана его именем.

Кроме «Харпер'с» еще два журнала собирались поместить статьи о «Мирах в столкновениях».

В конце ноября Путнэм напомнил Великовскому о его праве опубликовать книгу по частям в журналах накануне ее издания «Макмилланом». Через контору литературного агента Великовский получил предложения от журналов «Ридерс Дайджест» и «Колиер'с».

Первый не вызвал у Великовского никаких возражений. Другое дело «Колиер'с» – журнал с большим тиражом для массового чтителя, гоняющийся за сенсацией. Как и обычно, когда дело касалось публикаций, Великовский решил посоветоваться с Каленом. Гораций обругал его за сомнения, за то, что до сих пор не стал американцем, что он сам был бы счастлив получить предложение от «Колиер'с», назвал его снобом и заключил разговор сообщением, что президент Рузвельт тоже опубликовал свою статью в этом журнале.

Скрепя сердце Великовский согласился с предложением «Колиер'с» дать в трех номерах сжатое изложение книги. Совсем необычным при этом было то, что материал к печати готовил лично главный редактор.

Статья, написанная старшим редактором «Ридерс Дайджест» Фултоном Оурслером, вполне удовлетворила Великовского. Он прошелся пo ней, исправив неточности, и они расстались друзьями.

Прочитав статью, принесенную двумя редакторами «Колиер'с» (один из них был главным). Великовский ужаснулся. Он старался быть максимально терпимым, но то, что он прочитал, не лезло ни в какие ворота. Создавалось впечатление, что автор статьи просто не понимает, о чем идет речь в его книге.

После продолжительного спора Великовский предложил, что он сам напишет для них статью. Он отложил все дела и популярно изложил содержание книги.

Во время следующей встречи главный редактор, едва взглянув на статью и вряд ли успев прочитать даже один абзац, заявил, что статья их не устраивает. Если доктор хочет, он может подчистить неточности в его материале, в противном случае статья пойдет в нынешнем виде, потому что завтра в девять часов утра – последний срок сдачи материала в номер.

Великовский попытался объяснить, что подчистить неточности – это выбросить всю статью, потому что вся она – сплошная неточность; что он не может рисковать своей научной репутацией и дискредитировать результаты десятилетнего труда. Все было тщетно. В конце концов, он оставил статью у себя и договорился встретиться с редакторами вечером.

В самом премерзком расположении духа он пошел к Путнэму. Тот сочувственно выслушал Великовского, пообещал вечером поговорить с редакторами: ведь с «Колиер'с» у него были добрые отношения.

Великовский позвонил редакторам и переправил их к Путнэму. Они совещались до поздней ночи. Несколько раз Путнэм звонил, исполняя обязанности парламентера. В шесть часов утра редакторы пришли к Великовскому. В девять часов утра статья должна быть в редакции. В таких условиях Великовский исправил максимум того, что можно было исправить. Эх, Гораций, Гораций, зачем он последовал его совету?! В довершение ко всему «Колиер'с» нарушил соглашение и поместил рекламу в «Нью-Йорк таймс» и в «Геральд трибюн», против чего Великовский категорически возражал.

А в самом журнале, вышедшем 25 февраля 1950 года, ровно через пять недель после этого злополучного утра, в напечатанном яркими красками заголовке значилась фамилия Великовского, не имеющего отношения к написанию этой статьи, и мелким шрифтом фамилия истинного автора. У читателя могло создаться впечатление, что этот опус создал не главный редактор «Колиер'с», а Великовский.

Чуть ли не в деталях события повторились при подготовке второй статьи, которая вышла 25 марта 1950 года. Третья статья, за которую журнал заплатил гонорар, хотя Великовский и не требовал этого, к счастью, не была опубликована. …Но все это произойдет позже. А сейчас, в январе, мысли его были заняты эпилогом.

Великовский отчетливо представил себе, что его книга даст обильную пищу критикам, представлявшим ортодоксальную науку. Он долго колебался, включать ли в книгу эпилог, в котором будут затронуты вопросы небесной механики. Его ли это дело? Он реконструировал события на основании истории и фольклора. Пусть астрофизики займутся объяснением этих событий со своей точки зрения. Но ведь ему понятна природа описанных им глобальных катастроф. Следует ли это скрывать? И зачем?

Только, чтобы не стать более уязвимым для критики? Не в его характере подобная позиция. Пусть критикуют. Тем больше вероятность добраться до истины. Конечно, его могут обвинить в некомпетентности. Книга, действительно, не имеет отношения к медицине. Но все в ней высокопрофессионально.

Сейчас для эпилога ему понадобились величины возможного электромагнитного взаимодействия в Солнечной системе. Консультация у нескольких физиков Колумбийского университета ничего обнадеживающего не принесла: результаты подсчетов не только не совпадали, но были весьма далеки друг от друга. Поэтому Великовский обратился к профессору Ллойду Мотцу, астроному из того же Колумбийского университета.

Ортодоксально настроенный Мотц отталкивал от себя доказательства Великовского об электромагнитных взаимодействиях во Вселенной.

– Как вы додумались до этого?

– Дедуктивным путем, на основании исторических данных.

– Знаете ли, доктор, это несерьезно. Так современная астрономия не делается!

– Вы правы, профессор. Исторические данные и дедуктивный метод были необходимы только, чтобы понять, что гравитацией и инерцией не ограничиваются взаимодействия в Солнечной системе. Затем последовало изучение данных, создающих современную астрономию.

– Что вы имеете в виду?

– Начнем хотя бы с сообщения сэра Эпльтона о радиошумах Солнца, коррелирующих с солнечными пятнами. Он считает солнечные пятна наиболее сильными из всех известных в настоящее время ультракоротковолновых радиостанций. Их сила больше миллиона киловатт. Вам, безусловно, известны работы вашего соотечественника Дональда Менцеля из Колорадо?

– Что вы имеете в виду?

– Поведение солнечных протуберанцев. Они поднимаются на огромную высоту на все возрастающей скорости, а затем не падают на Солнце по кривой траектории, как должны были бы на основании гравитационной теории, а возвращаются в ту же точку, словно привязанные на резиновом шнуре. Более того, снижаясь, они не ускоряются, как следовало бы при падении. Вы не находите, что это нарушение гравитационной механики?

Великовский привел еще несколько примеров. Опытный психоаналитик, он с интересом наблюдал, как профессор Мотц внутренне сопротивлялся доказательствам уязвимости его ортодоксальной позиции. Но истинный ученый оказался в нем сильнее косного профессора. Оставаясь на своих позициях, Мотц согласился помочь Великовскому.

Великовский не хотел, чтобы Мотца обвинили в причастности к «еретической» теории и предложил, что он примет эту помощь как частные оплачиваемые консультации.

В январе появился «Харпер'с» со статьей Эрика Лараби, первым предвестником книги «Миры в столкновениях», которая вскоре должна выйти из печати. Резонанс во всей Америке, да и за рубежом, был необычным. (Заметим: многое, связанное с именем Великовского и его теорией, выходило за рамки обычного). Местные газеты помещали большие цитаты из статьи Лараби на своих страницах. Многие полностью перепечатали статью, украсив ее иллюстрациями на библейские темы.

В это время Великовский вычитывал гранки книги и составлял индекс. В конце января и начале февраля он еще не принял окончательного решения, включать ли в книгу эпилог. Даже консультации профессора Мотца не прояснили ситуации.

24. ГАРВАРДСКИЙ АСТРОНОМ НАЧИНАЕТ АТАКУ

Однажды в морозный февральский день к Великовским пришел Путнэм. Он был явно озабочен. Путнэм дал Великовскому прочитать два письма профессора Шапли, полученные компанией «Макмиллан», и его ответ на первое письмо.

«18 января 1950 года.

Джентльмены:

До меня дошел слух из достоверного источника, что, возможно, компания „Макмиллан“ не приступит к публикации книги „Миры в столкновениях“ д-ра Великовского. Этот слух – первое разумное в деле Великовского. Конечно, не мое дело, что вы публикуете; и, конечно, в этом случае я мог бы полагаться на суждения ваших экспертов больше, чем на свои чувства. Но я полагаю, что было бы уместно сообщить вам, что несколько ученых, с которыми я говорил по этому поводу (включая президента Гарвардского университета и всех сотрудников Гарвардской обсерватории), немало удивлены, что великая компания „Макмиллан“, известная своими научными публикациями, собиралась отважиться влезть в черную магию без внимательного рецензирования рукописи.

Утверждение, или гипотеза, или кредо, что Солнце остановилось, – наиболее отъявленный нонсенс в моей практике, а я встречал достаточно помешанных. Факт, что цивилизация существует в настоящее время, самое глубокое свидетельство, которое я знаю, что ничего подобного не случилось в историческое время. Земля не прекратила вращаться в интересах толкования (Святого писания).

Настоящее письмо, конечно, не для публикации или какого-либо дальнейшего использования, а лишь для того, чтобы сообщить, что для одного читателя научных книг издательства „Макмиллан“ вышеупомянутый слух – большое облегчение.

Искренне ваш

Харлоу Шапли».

Великовский прочел ответ Путнэма от 24 января 1950 года, в котором тот писал, что слух, о котором говорит профессор Шапли, не обоснован, так как книга по плану должна быть опубликована 28 марта сего года. Он писал, что книга публикуется не как научное издание, а как представление теории, на которую ученым в различных областях стоит обратить внимание. Поскольку представляемая теория весьма необычна, издательство уже давно готовилось к тому, что реакция на нее будет очень различной. Что касается личности д-ра Великовского как ученого, то профессору Шапли, вероятно, будет интересно познакомиться с краткой научной биографией, которая прилагается к этому письму. Статья Эрика Лараби вызвала большой интерес. Но книга заинтересует значительно больше и, надо полагать, отношение к ней профессора не останется тем же, что до прочтения книги. Вероятно, в начале марта издательство сможет прислать профессору Шапли экземпляр. Путнэм заключал свое письмо словами: «Я ценю дух вашего письма, но мне трудно поверить, что издание этой книги, представляемой нами как теория, ущемит ваши чувства по отношению к нашим публикациям в научной области».

– Путнэм, не понимаю, почему вы так встревожены и почему вы так расшаркиваетесь перед Шапли. Я бы просто оставил это письмо без ответа, – сказал Великовский, возвращая оба письма.

– Очень жаль, что вы не понимаете этого. Компания получила письмо, содержащее неприкрытую угрозу. Никакие слухи до Шапли, конечно, не доходили, потому что никаких слухов не было. Он посчитал, что это наиболее удобная и выглядящая наиболее интеллигентно форма угрозы. Мол, прекратите иметь дело с Великовским.

– И компания «Макмиллан» испугалась этой угрозы, если судить по вашей реакции?

– Естественно, испугалась. Да еще как!

– Ничего не понимаю.

– Основное дело компании – учебники и научные издания. Нам грозят бойкотом.

Прочтите внимательно второе письмо, и вам станет понятно, почему мы встревожены.

Путнэм протянул Великовскому письмо с грифом обсерватории Гарвардского университета.

«29 января 1950 года.

Дорогой Путнэм:

Спасибо за ваше подробное письмо от 24 января.

Будет интересно услышать от вас через год, ущемлена ли репутация компании „Макмиллан“ благодаря публикации „Миров в столкновениях“. Возможно, вы уже публиковали подобные „теории“ и вам известно, что реакция публики ни профессионально, ни финансово не безразлична? Сейчас мой главный интерес в публикации вами этой книги только лишь увидеть, будет ли реакция благоприятной – эксперимент в психологии ученых и публики.

Лараби, вероятно, не был в состоянии судить, но с позиции, занимаемой мною, небесная механика д-ра Великовского – абсолютный нонсенс. Возможно, в книге он рассматривает некоторые последствия, которые должны быть результатом описываемых им небесных манипуляций.

Если я не ошибаюсь, несколько лет тому назад (вероятно, три или четыре) по рекомендации Горация Калена или другого моего знакомого, д-р Великовский встретил меня в гостинице, в Нью-Йорке. Он искал моего одобрения его теории. Я был изумлен. Я оглядывался, чтобы убедиться, нет ли рядом с ним санитара. Он отказался от чая или коктейля; но он был очень привлекательной особой в манерах и речи. Я пытался, но безуспешно, объяснить ему, что, если бы Земля могла остановиться в течение такого короткого промежутка времени, это опрокинуло бы все, что сделал Исаак Ньютон; это уничтожило бы всю жизнь на поверхности планеты; это опровергло бы старательные беспристрастные находки палеонтологии; это сделало бы невозможной нашу встречу в здании в Нью-Йорке менее чем через тысячи лет после этих ужасных планетарных событий.

Д-р В. выглядел очень печальным. Я почувствовал, что ему очень жаль меня и тысячи других американских ученых в области физики, геологии и истории, которые так глубоко ошибаются Вас не должно удивлять, что я искал санитара. Но, конечно, если он и компания „Макмиллан“ правы, то я должен искать миллионы санитаров для нас, не желающих изменить факты и тщательные наблюдения природы в интересах толкования (Святого писания).

Естественно, как вы видите, меня интересует ваш эксперимент. И, откровенно, без того, что вы сможете убедить меня в том, что вы часто делали подобные вещи в прошлом без ущерба, я не смогу публиковаться в компании „Макмиллан“. Но это тривиально.

Один из моих коллег по заказу пишет комментарии на статью Лараби, и, будучи классицистом, по-видимому, переживает веселые минуты. Я не надеюсь, что будет шанс послать мне для моего коллеги ранний экземпляр пробных листов, чтобы можно было дискутировать с д-ром В., а не с м-ром Лараби?

Да, это будет интересный эксперимент. Кстати, я надеюсь, что вы проверили достоверность рекомендаций на д-ра В. Действительно, у него блестящая и разносторонняя карьера и она замечательно многосторонняя. Вполне возможно, что только этот эпизод с „Мирами в столкновениях“ – интеллектуальное мошенничество.

Искренне ваш

Харлоу Шапли».

Уважаемый читатель! Пожалуйста, остановитесь и прочтите снова страницы, документирующие встречу Великовского с Шапли в холле гостиницы «Комодор» в Нью-Йорке три года и девять месяцев назад, 15 апреля 1946 года.

Великовский ни словом не обмолвился о событиях, описанных в книге. Он только сказал, что в историческое время в Солнечной системе произошли изменения.

Не только к Шапли – к своим друзьям Великовский не обращался за одобрением.

Единственной целью встречи с Шапли была просьба о спектроскопическом исследовании атмосферы Венеры и Марса. Только для этого Великовский предложил Шапли прочитать его рукопись. До появления статьи Лараби Шапли не имел представления ни о содержании книги «Миры в столкновениях», ни об «остановке Земли в течение такого короткого времени». Это совершенно очевидно даже из ответов Шапли на письма Горация Калена.

Шапли не читал книгу, против публикации которой он яростно выступал. Оба его письма – не только неприкрытая угроза издательству «Макмиллан», но и к тому же явная ложь и неспровоцированное оскорбление Великовского как личности.

Издательство «Макмиллан» имело возможность убедиться в достоверности рекомендации и биографии доктора Иммануила Великовского. Причем, доктор Великовский сообщил о себе только сухие факты: дата и место рождения, где и когда учился, где работал, где и что опубликовал. Компания «Макмиллан» получила рекомендации от многих ученых, в том числе от председателя Венского психоаналитического общества, назвавшего еще молодого Великовского гением.

Угрозы, ложь, оскорбления (вскоре мы убедимся, что этим не. ограничивается «арсенал» приемов профессора Шапли) как-то не сочетаются с образом прогрессивного американского ученого, либерала, борца против маккартизма. Вероятно, о человеке следует судить не по тому, за кого он себя выдает тщательно продуманными и выставляемыми напоказ поступками, а по его поступкам импульсивным, не рассчитанным на демонстрацию, но определяющих неприкрытую сущность.

Даже выслушав объяснение Путнэма и прочитав второе письмо Шапли, Великовский не представлял себе истинного значения происходящего. Если бы он мог предвидеть, как эта история отразится не только на его судьбе, но также на судьбе Путнэма, он не оставался бы таким спокойным.

Путнэм тоже не представлял себе, что ждет его в ближайшем будущем, хотя о происходящем он знал больше Великовского и, в отличие от него, читал ответ на второе письмо Шапли, написанное 1 февраля 1950 года самим президентом компании – Джорджем Бреттом.

Бретт благодарил Шапли за то, что он помахал перед издательством красным флагом, как машет стрелочник, предупреждая об опасности. Он известил Шапли, что, как только книга будет скомплектована, издательство пошлет ее на дополнительную рецензию трем видным ученым.

Снова необычное в деле Великовского. В пору, когда американские «охотники на ведьм», пытаясь оказать давление на прогрессивных ученых, вызывали их в «комиссию по расследованию», когда Маккарти, установив цензуру, душил каждую свежую мысль, уже подписанная к печати книга подверглась цензуре. Не по инициативе реакционеров, нет, а с «подачи» считавшегося прогрессивным ученого.

25. «РАЗОБЛАЧИТЕЛИ ТЕОРИИ» И ТЭД ТЕККЕРЕЙ

Великовский не знал этого. Снова и снова он мысленно возвращался к последней беседе с Мотцем. Он договорился встретиться с молодым немецким физиком Карлом фон Вайцзекером, который поразил всех своим выступлением по поводу космогонической теории Канта-Лапласа на годичном собрании Американского физического общества, состоявшемся в Колумбийском университете.

Время Вайцзекера было расписано по минутам Они встретились в поезде. Вайцзекер ехал в Кембридж, в Гарвардский университет. Великовский проводил его до Нью-Хевена.

Физик с интересом выслушал гипотезу Великовского об электромагнитном взаимодействии тел Солнечной системы. Тут же в вагоне он подсчитал напряженность магнитного поля, необходимую для остановки ротации Земли. Результат удивил его: напряженность оказалась не очень большой. Он несколько раз проверил расчет. Нет, ошибки не было. Действительно, нужна не очень большая напряженность магнитного поля.

– Знаете, доктор, если Солнце – настолько заряженное тело, что воздействует на орбиты планет и комет, то небесная механика дефектна. Я в это не верю. На вашем месте я не стал бы включать в книгу это положение.

В Нью-Хевене они тепло попрощались: физик продолжил свой путь, а Великовский вернулся в Нью-Йорк.

Он рассказал Мотцу о своей встрече с Вайцзекером. Мотц внимательно прочитал эпилог и, хотя не был согласен с теорией Великовского, не нашел в тексте ничего, что противоречило бы физике. Нет, убеждал он своего собеседника, астрономы не смогут придраться ни к одному слову эпилога.

Великовский не знал, что сейчас, когда выход его книги в свет уже был объявлен, один из трех цензоров высказался против ее опубликования. Два других предложили публиковать. Судьба книги была решена…

День 25 февраля 1950 года оказался малоприятным для Великовского. Вышел в свет «Колиер'с» со статьей, которая так претила ему. А в «Саенс Ньюс летер» в этот же день появилась статья «Теории разоблачаются», содержавшая мнения нескольких ученых из разных областей науки о книге, которую ни один из них… не читал, потому что книга еще не вышла из печати. Но более того. Там, где эти ученые не обходились общими, ничего не говорящими фразами, они демонстрировали невежество.

Например, доктор Дэвид Дело из американского геологического института заявил, что все горы были сформированы миллионы лет назад и с тех пор не было случаев возникновения новых вершин, а Великовский, мол, игнорирует все научные наблюдения множества геологов, сделанные за последние сто лет. Странно, как геолог мог не знать, что в течение нескольких десятков лет мировая геологическая литература была полна доказательств, свидетельствующих о возникновении всех основных горных систем «невероятно недавно».

Перлом «разоблачения» было заявление антрополога и археолога доктора Генри Фильда о том, что книга неверна, так как исраэлиты не пересекали Красное море.

Только не имея ни малейшего представления о книге, можно было сделать подобное заявление.

Но самое «веское» утверждение в статье принадлежало астроному, которым как бы случайно оказался доктор Харлоу Шапли. Тот подчеркивал: теория д-ра Великовского о комете Венере, якобы остановившей Землю на несколько дней, является «глупостью и вздором». Он «подтвердил» это заявление двумя фразами: планета Венера наблюдалась от 500 до 1000 лет до Исхода, и масса Венеры примерно в миллион раз больше массы любой кометы. Оба утверждения ведущего американского астронома – такая же «истина», как и мнение Дело в этой же статье, или, как описание самим Шапли встречи с Великовским в письме Путнэму.

Таким оказался прогрессивный либерал: он беззастенчиво лгал в частном письме и, ничуть не смущаясь, обманывал несведущего читателя в открытой научной печати.

Может быть, во втором случае, в отличие от первого, Шапли не лгал, а попросту не знал предмета? Но как может истинный ученый высказываться в научной печати о предмете, которого он не знает?

Действительно, Венера наблюдалась примерно за 500 лет до Исхода. Но наблюдения эти, описанные в вавилонских таблицах, свидетельствуют о том, что в ту пору она была странствующей кометой. В книге «Миры в столкновениях» этому посвящена целая глава. Но Шапли не читал ее, как, вероятно, не читал и книг о вавилонских таблицах, описывающих Венеру. Увы, профессора так мало читают…

Спустя несколько лет Великовский напишет: «Я заметил, что в большой библиотеке Колумбийского университета с множеством отделов собрания книг я редко встречал людей, которые по возрасту или по внешнему виду принадлежали бы к преподавательскому штату. И когда я узнал, что преподавательский штат этого университета исчисляется тысячами, мне стало ясно, что немногие из них продолжают свое обучение после того, как сели в профессорское кресло. Конечно, в их частных офисах и дома есть избранные книги и, тем не менее, я не мог понять, как процесс исследования может идти без частых визитов к полкам библиотеки, без волнующей охоты от сносок в одной книге к отрывкам в другой, затем к какому-нибудь литературному справочнику, снова к ящикам каталога и снова к полкам».

Да, Шапли не относился к таким «охотникам за истиной». Зато в оркестре «разоблачителей теории» он оказался не только дирижером и первой скрипкой, но и создателем самого оркестра. И еще одна важная деталь: президентом «Саенс Ньюс летер», где была опубликована эта лживая и злостная статья, оказался… сам Шапли. …Великовский несколько удивился, обнаружив среди своей почты увесистый пакет от Теда Теккерея. Они были в добрых отношениях еще с той поры, когда Теккерей редактировал «Нью-Йорк пост», а Великовский публиковал у него статьи о Ближнем Востоке. В прошлом году, как он слышал, Теккерей, возмущенный разгулом реакции в Соединенных Штатах, оставил «Нью-Йорк пост» и организовал свою более чем прогрессивную газету «Компас». Недели три назад, когда к ним в гости пришла молодая чета Лараби, Эрик рассказал, что Тед Теккерей решил перепечатать у себя в «Компасе» его статью из «Харпер'с». И вдруг сейчас этот пакет.

Великовский извлек короткое сопроводительное письмо Теккерея, два письма Шапли Теккерею, его ответ Шапли на первое письмо и размноженную на мимеографе статью под шапкой обсерватории Гарвардского университета. Автором статьи была профессор Сесилия Пайн-Гапошкин. Это имя ничего не говорило Великовскому, хотя, судя по титулу, она и была той самой коллегой Шапли, о которой тот писал Путнэму, а статья, следовательно, предназначалась журналу «Рипортер».

Великовский начал читать письмо Шапли Теккерею:

«Дорогой Тед:

Кто-то сделал тебе подлость. Они побудили тебя перепечатать статью Лараби из январского номера „Харпер'с“. „Колиер'с“ тоже дал этой причуде широкую дорогу, и многие другие предположительно респектабельные издания поддержали эту ерунду бойким пером.

В моем довольно долгом опыте в области науки это – наиболее успешное мошенничество, которое совершено по отношению к ведущим американским изданиям.

Эта статья настолько прозрачна для меня, что я удивлен, как „Харпер'с“ и „Макмиллан“ могли ее взять. Я не вполне уверен, что компания „Макмиллан“ все-таки пойдет до конца с публикацией, потому что эта фирма имеет, по-видимому, высочайшую репутацию в мире в обращении с научными книгами.

Представитель журнала Макса Асколи „Рипортер“ позвонил мне несколько недель назад и попросил меня написать опровержение или критику. Моя коллега миссис Сесилия Пайн-Гапошкин написала такую статью для „Рипортер“, и, я полагаю, она вскоре выйдет в свет. Прилагаю копию. Мне представляется, что „Компас“ может захотеть перепечатать (с разрешением) эту критику американского астронома наивысшей репутации.

Несколько лет назад д-р В. прислал мне копию своей брошюры „Космос без гравитации“. Я подшил ее с другой причудливой литературой, которая поступает в научную лабораторию. Мы можем выкопать несколько подобных псевдонаучных писаний, чаще всего публикуемых за счет автора. У нас есть публикации Общества плоской Земли, отчаянно искренние. У нас есть теория возникновения Солнечной системы Фуллера Браша из Флориды. У нас есть писания людей, которые, к сожалению, не были в состоянии даже пойти в школу, но при сем опровергающие теории Эйнштейна (как д-р В. опроверг Дарвина, Ньютона и всех остальных).

В нескольких астрономических группах обсуждалась эта история, их грустное заключение таково: мы живем в век упадка, когда абсурд ценится выше опыта и учения.

Конечно, не стоило бы к этому относиться всерьез и я бы определенно не стал этого делать, если бы „Компас“ не перепечатал, явно с невозмутимым лицом, статью Лараби.

Этот человек, д-р В., пришел ко мне в Нью-Йорке несколько лет назад и попросил меня одобрить его работу, чтобы он мог ее опубликовать. Я указал ему, что, если бы он был прав, то все, что когда-либо сделал Исаак Ньютон, было неверно. Однако, мы построили цивилизацию и гостиницу, в которой мы стояли, благодаря Ньютону и другим подобным ему.

Ты знаешь, конечно, что я лично отношусь с сочувствием к потерпевшим крушение и умалишенным и не имею большого почтения к формализму и абсолютно – к ортодоксии, но эта ерунда – „Солнце остановилось“ – чистейший вздор на уровне астрологического фокуса-мокуса, если не считать, что д-р В. прочитал так же много, как и поверхностно, и может щеголять множеством технических терминов, которые он, определенно, не одолел…

Искренне твой,

Харлоу Шапли.»

«Дорогой Харлоу: 7 марта 1950 г.

Я задержал ответ на твое письмо от 20 февраля, пока не почувствовал себя достаточно выздоровевшим от первоначальной реакции на его содержание.

Я бы не считал, что нашу дружбу стоит сохранить, если бы не был в своем ответе так же откровенен, как ты, несомненно, был откровенен со мной.

В первую очередь, я считаю, что должен резко отчитать тебя за серию абсолютно ничем не оправданных и необоснованных характеристик д-ра Великовского, так же, как я сделал в том случае, когда твои политические убеждения привели почти к таким же ничем не обоснованным атакам и обвинениям тебя в нечестности.

Перечитав твое письмо, я до основания потрясен эпитетами, которыми ты характеризуешь д-ра Великовского, человека необычайной честности и учености, чье усердное отношение к науке, по меньшей мере, не ниже твоего. …Твое дальнейшее предположение, очевидно, благодаря твоим усилиям, сойдет ли с рук компании „Макмиллан“ эта публикация, не только признание прямого ущерба, но также некоторое доказательство того, что ты успешно вредил работе д-ра Великовского… …У меня было достаточно возможностей проверить из большого числа безупречных источников сведения об учености д-ра Великовского и его высокой цельности как личности. Что касается данных им сведений об учебных заведениях, прошлом и степенях, они были последовательно и без исключений скромны.