Текст книги "Иммануил Великовский"

Автор книги: Ион Деген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

60. АСТРОНОМИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО И ИНСТИТУТ ФРАНКЛИНА

В апреле 1967 года вышел в свет «Йельский научный журнал», полностью посвященный Великовскому. Журнал открывала большая биографическая справка – единственная в своем роде. Десятки биографических справок появлялись в каждой книге Великовского или о Великовском. Каждая из них, без исключения, содержала какую-нибудь ошибку или неточность. В биографической справке, помещенной в «Йельском научном журнале», нет ошибок. Зато ими изобиловали статьи оппонентов Великовского, в частности, профессора Мотца. В своих ответах Великовский безжалостно проанализировал эти ошибки.

Апрельский выпуск «Йельского научного журнала» явился еще одной попыткой истинных ученых прервать поток лжи, наветов, абсурдного негативизма, нагроможденных научным истеблишментом Америки вокруг работ Великовского и его имени.

Симптоматично, что это предприняли ученые Йельского университета, того самого, в котором семнадцать лет назад четыре профессора выступили с коллективной издевкой против Великовского.

Однако, со стороны научных кругов отношение к Великовскому изменялось мало.

Свидетельство тому – история подготовки выступления Великовского в Астрономическом обществе Ритенхауза. 16 сентября 1966 года Общество официально пригласило Великовского выступить 7 апреля 1967 года перед 350 его членами в лекционном зале Института Франклина в Филадельфии. С 1931 года Общество пользовалось помещением Института без каких-либо осложнений. Но приглашение Великовского всполошило хозяев помещения. Нет, Великовский не должен переступить порог Института Франклина!

Астрономическое общество Ритенхауза возмутилось таким поступком и решило перенести лекцию в другое помещение.

Великовский узнал об этом и внешне никак не отреагировал на действия руководства Института Франклина, хотя больно было видеть, как и сейчас продолжается все та же линия поведения власть предержащих в науке.

Зато на эти действия отреагировали филадельфийские газеты. «Имя Бена Франклина, которое носит институт, – писали газеты, – обязывает к научной порядочности.

Случись такое во времена Бена, он лично пригласил бы Великовского выступить и изложить свою научную концепцию».

Президенту Института В.Лоуренсу Ле Пейдж пришлось выкручиваться из неприятной ситуации. 14 февраля 1967 года он опубликовал письмо в «Вечернем бюллетене». «Если Астрономическое общество Рейтенхауза согласно, чтобы это была не просто лекция доктора Великовского, а дискуссия, то есть, если сразу же после лекции выступит оппонент, – сообщал он, – Институт согласен, чтобы это событие произошло в их лекционном зале».

Когда Великовскому рассказали о письме Ле Пейджа, он с улыбкой заметил: «Аудитория должна немедленно получить противоядие? А если бы они организовали лекцию ученого, с которым не согласен Великовский, пригласили бы они меня быть его оппонентом?». И, тем не менее, согласился на дискуссию, хотя предпочел бы, чтобы она состоялась не в Институте Франклина, а в Американском философском обществе.

Президент Астрономического общества доктор Вильям Уолтер не согласился с условиями Ле Пейджа. Он посчитал это оскорблением организации, существующей 79 лет.

На ответ Великовского пришлось отреагировать доктору Джорджу Корнеру, административному руководителю Американского философского общества. Он заявил, что вопрос о дискуссии может быть рассмотрен только после официального обращения доктора Великовского. Читатель убедится в том, что такое обращение будет рассматриваться в течение… семи лег Лекция Великовского состоялась 7 апреля 1967 года в аудитории Филадельфийской библиотеки, расположенной напротив Института Франклина. Перед лекцией Астрономическое общество Ритенхауза дало званный обед в честь Великовского.

Кроме 350 членов Общества, на лекции присутствовали еще 100 человек. На следующий день филадельфийские газеты описали восторг аудитории, которая, затаив дыхание, в течение двух часов слушала Великовского, представившего длинный и убедительный перечень свидетельств против догмы в современной астрономии.

После лекции воодушевленные слушатели устроили Великовскому овацию. Улыбаясь, лектор сказал, что эти аплодисменты принадлежат Астрономическому обществу Ритенхауза за его принципиальную позицию в схватке с силами подавления.

В мае 1967 года состоялись лекции Великовского в Сант Олаф-колледже, в Висконсинском и Чикагском университетах, а также в университете штата Канзас.

История науки не может похвастаться именами многих ученых, способных в семидесятидвухлетнем возрасте выдержать такую лекционную нагрузку, причем, не в одном месте, а преодолевая в поездах и самолетах огромные расстояния.

Во время двухнедельного перерыва (уже 2 и 5 июня Великовский читал лекции в Вашингтонском университете в Сент-Луисе) он не смог отдохнуть, интенсивно работая в библиотеках Принстона. А здоровье было даже не таким, как несколько лет назад.

Элишева просила, возмущалась, угрожала, настаивая на том, чтобы Иммануил оставался в постели, как рекомендовали врачи, или хотя бы отдохнул от работы.

Великовский отшучивался и делал все возможное, чтобы скрыть от Элишевы и от окружающих свое состояние во время недугов.

Аспирантская организация Принстонского университета собралась на лекцию Великовского 4 декабря 1967 года, а через два дня состоялось традиционное выступление Великовского на Форуме аспирантского колледжа Принстонского университета. 19 декабря Великовский прочитал лекцию в Еврейском центре Принстона. Чтобы опорочить имя Великовского, его обвиняли в религиозном мракобесии и в циничном атеизме, в службе империалистическим силам и в подрыве американских интересов в пользу Советского Союза, в том, что он служит Маккарти, и даже в том. что он – коммунистический агент. Среди обвинений фигурировал и еврейский шовинизм, попытка доказать и утвердить избранность и превосходство еврейского народа.

Выступал ведь он в сороковых годах перед евреями Нью-Йорка Выступает ведь он сейчас, четверть века спустя, перед евреями Принстона. Правда, обвинители забывали добавить, что, читая лекции баптистам и протестантам, католикам и лютеранам, Великовскому не следовало отказываться от приглашения евреев хотя бы для того, чтобы не прослыть антисемитом.

Но от некоторых приглашений все же пришлось отказаться, и Великовский искренне сожалел об этом. В 1968 году он получил приглашений значительно больше, чем смог удовлетворить. Можно было попытаться составить расписание так, чтобы прочитать лекции во всех университетах, пославших ему приглашения. Но это значило беспрерывно находиться в дороге и резко сократить работу в библиотеках.

Йельский университет сейчас с гордостью принимал ученого, чьи теории оказались жизнеспособными, как ростки мощного дерева, пробивающиеся сквозь трещины в асфальте.

Как правило, курс лекций, читаемый каким-либо профессором, ограничивался рамками одной специальности или даже частью ее. Диапазон тем лекций Великовского поражает своей широтой. Они могли быть узко специальными для определенной аудитории, например, на астрономическую тему – для физиков или астрономов, на геологическую и палеонтологическую – для геологов, на историческую – для гуманитариев.

Но могли быть также и междисциплинарными, ярко демонстрирующими, что границы между дисциплинами в науке придуманы учеными.

В своем угрожающем письме компании «Макмиллан» астроном из Мичиганского университета, профессор Мак Лоулин, гордившийся тем, что он не читал книги Великовского, 20 мая 1950 года писал об ограниченности возможностей ученых в настоящее время. Они едва в состоянии исправлять ошибки в своей узкой области знаний. Ни один человек сегодня не может быть экспертом в разных областях. «И вдруг Великовский заявляет, что он в состоянии обсуждать основные принципы различных наук! Это определенно мания величия».

Профессор Лин Е. Роуз, философ университета штата Нью-Йорк в Бафалло. напишет по этому поводу: «Правда ли, что „ни один человек сегодня не может быть экспертом в различных областях“? Это зависит от того, что подразумевать под словом „эксперт“.

Если это означает способность сохранять свои позиции в дебатах со специалистами в различных областях в течение более чем четверти столетия, то Великовский проявил себя исключением из правил Мак Лоулина».

61. У ПИСАТЕЛЯ НЕТ ВРЕМЕНИ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

После летних каникул Великовский снова путешествует по Америке, читая лекции в университетах. 23 и 24 октября 1968 года – в Северо-Техасском университете, с 27-го по 29 октября на семинаре в Райс-университете.

Вместе с растущей популярностью Великовского в научных кругах росла убежденность в его правоте. Во время лекций Великовский особо подчеркивал: он не предложил гипотезу, он не создал теорию – он только реконструировал события естественной и человеческой истории. Все предсказанные им научные открытия, которые уже подтверждены, все предсказанные им явления, которые, как он уверен, будут обнаружены, подтверждают правильность этой реконструкции. Не следует относиться с высокомерным пренебрежением к опыту человечества, каким бы примитивным ни казалось его изложение в мифах, преданиях и древних записях. Вряд ли у кого-либо из ученых достаточно знаний о природе вещей и явлений, чтобы иметь право на высокомерие.

Растущая популярность Великовского еще больше озлобляла тех, для кого не истина была главным в науке. «Дело Великовского» в какой-то мере могло служить пробой на научную и просто человеческую порядочность. Некоторые из бывших противников и даже преследователей Великовского, пусть и не став его последователями или приверженцами, поняли, что он – настоящий ученый и. как и всякий ученый, должен быть выслушан, а его гипотеза – проверена. Но были Шапли и ему подобные – ученые «с большими именами», считающие, что не они обязаны бескорыстно служить истине и науке, а наука должна ублажать их сугубо эгоистические интересы. По разным причинам к этой категории деятелей науки присоединялись и другие «критики» Великовского. Зачастую причиной нападок было просто проявление высокомерного невежества.

Разница между знающим человеком и невеждой заключается в том, что первый, сомневаясь в полноте своего знания, постоянно пополняет его; второй (он может быть даже профессором, даже Нобелевским лауреатом) уверен в том, что он знает все и изрекает истины в последней инстанции, хотя не потрудился пополнить знания.

Айзик Азимов – талантливый писатель-фантаст. Он был профессором биохимии до того, как стал профессиональным писателем. Создавая сотни развлекательных книг, он не имел времени пополнять свои знания даже в области биохимии.

Это, однако, не помешало ему стать критиком Великовского в области, не очень соприкасающейся с его бывшей специальностью. В 1969 году он писал, что сталактиты и сталагмиты в известняковых пещерах формировались медленно – в течение сотен тысяч лет, и продолжал: «Если во времена Исхода остановилась ротация Земли, или если даже слегка изменился период ее вращения, эти сталактиты и сталагмиты были бы разрушены. Но нет! Они существуют, нетронутые и красивые. В этом вы сами можете убедиться, посетив любую известняковую пещеру. И эти сталактиты и сталагмиты, безмолвно стоящие здесь, – более веское свидетельство против теории Великовского, чем все строки, набранные Великовским из мифов и легенд».

Красиво сказано! Но могут ли слова компенсировать знание?

Великовский с утра до ночи работал в библиотеках, накапливая знания из тысяч томов. Работал бескорыстно, не думая о хлебе насущном. (Подсчитано, что все гонорары обеспечили Великовскому в среднем заработок университетского профессора).

Азимов сам признался, что в погоне за гонорарами (и большими!) должен был беспрерывно писать. Для пополнения знаний у него не хватало времени. Но он был уверен, что знает вполне достаточно, чтобы критиковать Великовского. Ему для этого не было нужды прочитать статью, опубликованную еще в декабре 1962 года, статью, содержащую сведения о полутораметровых сталактитах и сталагмитах, образовавшихся под мемориалом Линкольна в Вашингтоне. Но мемориал этот был построен не сотни тысяч лет назад, а всего лишь в 1925 году. Больше того, в «Пещере гномов» в Нью-Мексико после атомного взрыва сталактиты выросли в течение одного года.

Но в 1969 году научные журналы не позволяли Великовскому отвечать на невежественную критику. Еще через три года у Азимова, полагавшего, что он разрушит теорию Великовского с помощью сталактитов и сталагмитов, появится возможность прочитать о своем заблуждении. Но для этого нужно читать. У Азимова на такое «занятие» не было времени. Поэтому, как увидит читатель, Азимов, не накопив новых знаний, через семь лет снова выступит против Великовского.

62. ЧТО ОБНАРУЖАТ НА ЛУНЕ?

Великовский и Гесс вышли из Гюйо-холла и, медленно прогуливаясь, пошли домой.

Пустынные улицы Принстона располагали к неторопливой беседе.

– Мне будет особенно приятно доказать тебе, что на сей раз ты не прав, – Гесс сделал ударение на словах «на сей раз».

– Гарри, мне бы очень хотелось доставить тебе удовольствие. Но таким путем я не могу тебе помочь.

– Ты ужасно упрям, Эммануэль. Надеюсь, сразу же после посадки астронавтов на Луну ты убедишься в своей неправоте. Ждать осталось недолго. Я утверждаю и готов повторить еще сотню раз: под поверхностью Луны содержатся огромные запасы воды.

– В последний раз вода была на Луне во время Потопа, примерно 9000 лет назад.

– Нет, ты ужасно упрям…

Они шли, вдыхая предвечерний аромат начинающейся весны. Гесс посмотрел на Великовского и сказал:

– Знаешь, Эммануэль, ты удивительно похож на еврейского пророка.

– Ты имеешь в виду мою внешность?

– Я не знаю, как выглядел, скажем, Миха или Исайя. Может быть, и у них были такие же горящие глаза. Может быть, у Иеремии были такие же выступающие скулы, большой покатый лоб и упрямый подбородок. Не знаю… Я же имею в виду твою удивительную интуицию и невероятный дар предвидения.

– Вот как? Не можешь ли ты сказать мне, какое из моих предвидений не вытекало непосредственно из моей теории?

– Радиошумы Юпитера, – не задумываясь, ответил Гесс.

Великовский рассмеялся. Формально Гарри прав. Но только формально. Он не знает содержания еще не опубликованной работы о Потопе, которая называется «Сатурн и Потоп». Эта работа – часть общей теории.

Спутники повернули на Фицрандольф-стрит и подошли к дому, где жил Гесс. Прежде этот дом принадлежал Вудро Вильсону, когда тот был президентом Принстонского университета.

– Зайдешь?

– Нет, спасибо. Проводи меня немного, если хочешь услышать, что, вместо воды, люди найдут на Луне.

– Действительно, ты упрям, как еврейские пророки…

Они пошли на Хартлей-авеню, и Великовский, словно рассказывая, что они увидят на принстонской улице по пути к его дому, стал перечислять явления, которые должны быть обнаружены астронавтами. Почти любое из них противоречило теории единообразия. …Под самой лунной поверхностью, буквально в нескольких футах, определят термальный градиент, причем, тепло проникает из глубины к поверхности. В лунных камнях и в лаве обнаружат остаточный магнетизм, хотя Луна вряд ли имеет собственное магнитное поле.

– Я настоятельно предлагаю, – продолжал Великовский, – определить и обозначить ориентацию проб лунного грунта и камней. Иначе вместо ответов будут получены новые вопросы.

Великовский считал, что астронавты обнаружат следы углеводородов – дериватов нефти. Термолюминисценция покажет относительно недавнее расплавление лунной поверхности.

– Термолюминисценция не запланирована, – сказал Гесс.

– Очень жаль. Экспедиция на Луну несколько дороже поездки из Принстона в Принстон-Джанкшен. Не так просто повторить ее, чтобы исправить допущенные ошибки.

Гесс ничего не ответил. После небольшой паузы Великовский добавил:

– Частые лунотрясения не должны будут удивлять астронавтов.

– Вода, если я правильно понимаю, не вмещается в твою картину?

– Прости, Гарри, но ты сам исключил бы воду из перечисленного комплекса.

– Безусловно. Следовательно, я оставляю воду и исключаю комплекс.

Они пожали друг другу руки и разошлись, каждый уверенный в своей правоте.

Еще до того, как их отношения стали приятельскими, Великовский вручал свои меморандумы непосредственно Гессу. Сейчас, когда они были друзьями, казалось само собой разумеющимся, что предложения о научных исследованиях Луны Великовский передаст Гессу, от которого в значительной мере, зависела программа этих исследований. Но предсказания Великовского настолько противоречили ожиданиям ученых, что даже дружба не смягчала позиции, занятой Гессом.

Поэтому 19 мая 1969 года Великовский направил в Вашингтон на имя председателя Комитета космических исследований Национальной Академии наук, профессора Г.Г.

Гесса официальный меморандум, в котором содержались предложения в связи с предстоящей посадкой на Луну. Он повторил свои предложения в частном письме Гессу 2 июля. Когда до полета на Луну оставалось около двух недель. Великовский, в получасовом разговоре по телефону, все еще надеялся уговорить Гесса. Через два дня, 7 августа 1969 года, написал ему последнее письмо.

Тщетно. Гесс не мог согласиться с тем, что на борт «Аполло XI» надо взять еще один прибор – для термолюминесцентного исследования. Каждый грамм дополнительного веса учитывался инженерами и экономистами. Но главное – нет смысла в таком исследовании, – на сей раз Эммануэль явно ошибается.

Вечером 21 августа 1969 года, в день первой посадки человека на Луну, в «Нью-Йорк таймс» появилась статья Великовского, заказанная ему по поводу этого события. В статье повторялись предсказания, изложенные Великовским Гессу устно, по телефону, в меморандуме и в письмах.

Через два дня Великовский посетил Гесса в его кабинете в университете. Гесс был настроен мрачно. Утром он получил сведения, что на Луне обнаружены углеводороды – дериваты нефти, предсказанные Великовским, но нет никаких признаков присутствия воды. Поговорить не удалось, потому что Гесс, окруженный ассистентами и секретарями, готовил материал к предстоящей конференции.

Утром 26 августа Великовский поехал в Нью-Йорк. На станции Принстон-Джанкшен. где он должен был пересесть на нью-йоркский поезд, Великовский купил газету. С портрета, обрамленного траурной рамкой, на него смотрело доброе лицо Гарри Гесса.

Великовский не заметил, как подошел поезд. Он не помнил, как очутился в Нью-Йорке, что и зачем делал…

Смерть Гесса была для Великовского огромной утратой – потерей единственного друга, занимавшего высокий пост в американском научном истеблишменте.

Лекцию для профессоров и преподавателей Оушен Кантри-колледжа 10 сентября 1969 года Великовский посвятил памяти Гарри Гесса. Он начал ее с рассказа о Гессе – человеке и ученом.

Мемориальная лекция в аудитории Гюйо-холла была прочитана Великовским 21 октября 1969 года. К этому времени геологический факультет Принстонского университета переименовали в геофизический. Вместе с междисциплинарной группой «Космос и Хронос», впервые без основателя этой группы и главы факультета, аудитория слушала лекцию «От спутника до „Аполло XI“». Эмоциональный накал лекции нашел глубокое понимание и отклик аудитории. Когда Великовский говорил о Гессе, в его глазах блестели слезы.

63. НЕНАВИСТЬ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА

Факты, накопленные в годы между запусками «Спутника» и «Аполло XI» могли бы полностью изменить отношение ученых к теории Великовского, если бы их отношение определялось фактами Однажды после лекции в одном из университетов юноша-студент засыпал Великовского пулеметной очередью вопросов. Аудитория с удивлением смотрела на юношу, в голосе, в жестах, во всем облике которого горела нескрываемая ненависть к лектору.

Великовский спокойно начал отвечать на вопросы, но студент не стал слушать и демонстративно покинул зал. Великовский продолжал, словно ничего не произошло.

Аудитория наградила лектора бурными аплодисментами. На улице несколько студентов рассказали ожидавшему их товарищу, с каким блеском и как убедительно Великовский ответил на его вопросы. Но тот воинственно заявил: «Не важно, как он ответил. Я ответа не слышал и не хочу слышать. А последнее слово все равно было за мной».

В студенческой среде это было редчайшим исключением. Но в среде ученых, особенно именитых, диктуемый ненавистью принцип «не слышал и не хочу слышать», «не читал и горжусь этим» был весьма распространенным.

Нобелевский лауреат Гарольд Юрей, профессор химии в Калифорнийском университете в Сан-Диего, был одним из тех. кто не читал книг Великовского и очень гордился этим. Ни словом, ни взглядом, ни помыслом Великовский никогда не обидел его. Но, увы, не этим определялась глубина ненависти Юрея.

Студентка из Огайо Кетрин Линдеман, собиравшая материал о Великовском для своей работы, обратилась к его противникам. Профессор Юрей ответил ей 7 марта 1969 года: «Великовский – это трагедия. Он повел по неправильному пути огромное число людей, подобных вам, и мой вам совет – захлопнуть его книгу и никогда больше в течение вашей жизни не заглядывать в нее».

У профессора Юрея были основания ненавидеть Великовского. В 1950 году вышла в свет книга, в которой Великовский писал, что Венера – новая планета в Солнечной системе, что в ее истории нет ничего общего с историей Земли. А через два года профессор Юрей писал, что история Земли и Венеры «должны быть очень похожи».

Прошло еще несколько лет, и выяснилось, что прав не Нобелевский лауреат, а какой-то Великовский. В 1952 году профессор Юрей писал, что атмосфера Марса, вероятно, состоит из аргона и азота. Он только забыл сослаться на Великовского, впервые заявившего об этом в 1946 году и описавшего атмосферу Марса в «Мирах в столкновениях».

А этот Великовский с такой бережностью и уважением относится к работам своих предшественников и не забывает упомянуть в тексте и в сносках ни одного из них.

Великовский действительно отличается от многих современных ученых, не стесняющихся выдавать за свои уже описанные кем-то идеи. Иногда они, действительно, доходят до этих идей самостоятельно, не зная работ своих предшественников. Но это их не извиняет. Ученый обязан знать, что сделано в его области. Поэтому «знающих» в лучшем случае можно назвать нечистоплотными, а «незнающих» – недобросовестными. Истинный ученый не может попасть в одну компанию ни с первыми, ни со вторыми.

Не принято сомневаться в том, что Нобелевским лауреатом может быть только истинный ученый. Но как быть с первым или вторым вариантом? Следовательно, Гарольд Юрей должен был ненавидеть Великовского. И чем дальше, тем больше.

Особенно, если учесть: ни степени, ни звания, ни титулы, ни подлость и злоба – ничто уже не могло остановить растущую популярность Великовского в университетах и в научно-исследовательских учреждениях, уверенность в его правоте, или, по крайней мере, в его праве на равных состязаться с защитниками догматических постулатов.

Перенести все это Юрей был не в силах. … 29 января 1970 года лекция в Коммюнити-колледже в Филадельфии. В начале марта Великовский вылетел в Ванкувер. Неустойчивая погода с частыми дождями не помешала ему осмотреть очень красивые окрестности города. Рано утром 6 марта на морском пароме он переправился на остров Ванкувер и приехал в Викторию. Город действительно оказался «викторианским». Здания, газоны, парки, набережная, двухэтажные автобусы, неторопливые прохожие, – все напоминало старую Англию.

Он вдруг почувствовал себя молодым, полным сил и ожиданий, как тогда, осенью 1913 года, в Эдинбурге. Это настроение сказывалось во время лекций в университете Виктории 6-го и 8 марта. Аудитория восторженно реагировала на массу информации, на блестящую речь, на фейерверк приводимых по памяти цитат из различных научных источников при ответах на вопросы, на удивительную жизненную силу этого высокого седовласого человека, которому, как говорили, скоро исполнится 75 лет.

Великовский возвратился на материк и 12 марта выступил в университете Британской Колумбии в Ванкувере. Здесь же, в Канаде, Великовский прочитал недавно вышедшую книгу оксфордского профессора Сирила Д. Дарлингтона «Эволюция человека и общества», в которой английский ученый высоко оценил труд «Эдип и Эхнатон».

Основной заслугой Великовского, считал Дарлингтон, является важное открытие:

Эдип – это греческий рефлекс на историческую личность Эхнатона.