Текст книги "Наследники Асклепия"

Автор книги: Ион Деген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Сгоревшие купюры

Забавный, если можно так выразиться, случай произошел с гонораром врача, на которого в свое время накатали жалобу родители умершего ребенка с болезнью Дауна.

Был у него больной. Тяжелейший. Все считали, что безнадежный. Все свое умение, все свои знания, всю свою душу вложил врач в исцеление этого больного. Вытащил его с того света.

Мы считали, что пациент, человек очень состоятельный, найдет приемлемую форму отблагодарить своего спасителя. В данном случае это было бы вполне справедливо.

Действительно, он пришел в большую коммунальную квартиру, в которой врач занимал одну из восьми комнат, произнес трогательную речь и вручил своему спасителю букет. Как только пациент закрыл за собою дверь, разгневанный врач швырнул букет в горящую печь в коммунальной кухне и тут же ушел в свою комнату. Соседка пронзительно закричала:

– Семен Федорович, деньги горят!

Печальная картина ждала его на кухне. Из букета выпал обугленный конверт с полусгоревшими деньгами. Сгорела тысяча рублей, значительно больше оклада весьма скромно жившего врача.

С тех пор, когда кто-нибудь из врачей получал цветы, заведующий хирургическим отделением, старый профессор, улыбаясь, предлагал:

– Потрясите букет.

Нечто подобное, хотя при других обстоятельствах, случилось со мной.

В день моего дежурства в приемный покой ввалилось восемь возбужденных грузин. Они привезли своего товарища с пулевым ранением в области коленного сустава.

Я осмотрел раненого. Входное отверстие выглядело несколько странно. Словно стреляли от пола вверх.

Прежде всего следовало сообщить милиции об огнестрельном ранении. Я снял телефонную трубку, намереваясь выполнить свою обязанность. Симпатичный грузин с аристократической внешностью деликатно прижал мою руку с трубкой к аппарату.

– Простите, доктор, я хотел бы поговорить с вами конфиденциально.

– Вы можете говорить не опасаясь. Все присутствующие здесь – надежные люди.

– Нет, доктор, пожалуйста, уделите мне несколько минут.

Мы зашли в ординаторскую. Очень обстоятельно он рассказал мне, что они, группа тбилисских газовщиков, приехали в Киев осваивать опыт газификации большого города, живут они в общежитии в нашем районе. Он инженер, руководитель группы. К сожалению, среди них оказался подонок, тот самый, раненый. Он затеял скандал, перешедший в драку. Кто-то сказал или заподозрил, что у него есть пистолет.

– Во время драки у подонка выпала эта штука.

Он показал мне красивую ручку с золотым или позолоченным держателем.

– Раздался выстрел, и подонок сам ранил себя.

Я стал рассматривать ручку. Ствол пистолета был замаскирован мастерски. Спусковой механизм приводился в действие держателем.

– Если вы сообщите в милицию, этот подонок получит восемь лет тюрьмы за незаконное хранение оружия. Поверьте мне, ему следовало бы дать больше. Но у него есть семья. Трое детей. Мы его накажем по-своему, посильнее тюрьмы. Но семья не пострадает. Вы не знаете наших грузинских обычаев и традиций.

Я возразил. Сказал, что после первого ранения четыре месяца жил в грузинском селе у отца моего командира и даже выучил язык.

Сопоставив рассказ инженера с объективной картиной ранения (к этому времени я уже получил рентгенограмму, на которой пуля была видна в верхней трети бедра), решил, что могу нарушить свой долг и не сообщать о ранении в милицию.

Удовлетворенный проситель вытащил пачку денег, какую я даже представить себе не мог. Я был оскорблен до мозга костей. Как он мог подумать, что я так поступил ради денег?

– Ну, хорошо, доктор, но от бутылочки хорошего вина вы не откажетесь?

– Конечно, не откажусь.

Минут через сорок он вернулся с бутылкой отличного «напареули», которую мы тут же распили.

– Дорогой доктор, у меня нет визитной карточки, но вот я записал вам свой адрес. Знайте, что в Тбилиси у вас есть дом Вахтанга Балквадзе. Это ваш дом.

Я удалил злополучную пулю, выписал раненого пациента из больницы и забыл об этом случае.

Прошел примерно год. Дату можно было бы легко установить, что станет понятным из дальнейшего изложения. Когда я вернулся домой после работы, жена рассказала, что приходил какой-то юный грузин, принес записку, значок «1750 лет Тбилиси» и полулитровую бутылку коньяка. На бутылке была этикетка с таким же рисунком, как на значке. Я прочитал записку.

«Дорогой доктор! Сорок лет тому назад к 1750-летию Тбилиси заложили бочку коньяка. Ровно 1750 бутылок. Одна из этих бутылок Ваша. Сегодня юбилей. Пейте на здоровье! Ваш Вахтанг Балквадзе».

В ту пору мы с женой могли позволить себе только водку. Да и то изредка. До коньяка мы еще не доросли и не очень разбирались в его качествах. Как однажды сострил Михаил Светлов (правда, по другому поводу), «не в коньяк корм». С женой распили мы «1750 лет Тбилиси». Пустую бутылку жена, естественно, выбросила. А примерно через месяц мы узнали, что за пустую бутылку ЭТОГО коньяка, вернее, за этикетку на этой бутылке коллекционеры дают тысячу рублей. Старыми деньгами полтора моих оклада. Если бы вы знали, как в ту пору нам нужны были эти деньги!

Размышления о благодарности

Как любому человеку, мне понятно и самому присуще естественное чувство благодарности. Впрочем, оно присуще и животным. Поэтому проявление благодарности пациента – не обязательно плата за труд врача. Нередко это просто выражение эмоций. А форма и степень этого выражения зависит от многих факторов, составляющих личность. Иногда эмоции так переполняют человека, что он в растерянности не сразу соображает, как ему выразить свою благодарность.

Не могу не упомянуть три случая, когда я подсказал своим пациентам, каким образом их благодарность может быть выражена.

Первый случай имел место в Киеве где-то во второй половине шестидесятых годов.

Ко мне для оперативного лечения поступил профессиональный спортсмен, борец, чемпион и рекордсмен, страдавший привычным вывихом правого плеча. Разумеется, я представлял себе, что столкнусь с трудностями, не встречавшимися во время подобных операций у других больных. Дело в том, что Леонид, невысокий молодой человек, был щедро высечен из глыбы базальта. Я предполагал, конечно, что величина обычного при этой операции разреза окажется недостаточной, учитывая малый рост пациента и необычный массив мышц, между которыми мне придется добираться до кости. Но буквально колодец, в котором я работал, превзошел все мои опасения.

Еще хуже оказалось то, чего я не мог предвидеть. Во время этой операции зет-образно рассекается обычно широкое сухожилие подлопаточной мышцы с тем, чтобы его можно было несколько удлинить при восстановлении, когда под него будут погружены сухожилия трех мышц плеча. Так вот, во время операции выяснилось, что у Лени подлопаточная мышца лишена сухожилия. Она сплошной массой (да еще какой!) непосредственно прикреплялась к плечевой кости. Что делать? Можно было бы отделить три сухожилия вместе с верхушкой отростка лопатки и попытаться протащить их под целую мышцу, а затем шурупом прикрепить верхушку отростка к его костному основанию. Но при таких массивных мышцах, да еще в этом глубоком колодце, да еще без помощи ассистента, – ему просто не хватало места, – о такой тактике не могло быть и речи. Пришлось зет-образно рассечь ту часть мышцы, которая у нормальных людей является сухожилием. Об ухищрениях при восстановлении ее целости даже вспоминать не хочется. Вы можете представить себе, как совершается такой фокус, как можно сшить мясо, чтобы нити не разволокнили его. А ведь это не просто мясо. Это мышца спортсмена, которому, как меня предупредили, через четыре месяца предстояло бороться за звание чемпиона мира.

Уже через полтора месяца после операции Леонид считал себя абсолютно здоровым. Но до самого его отъезда на чемпионат мира в Стамбул я продолжал наблюдать за состоянием спортсмена после каждой тренировки.

В день накануне отъезда Леня пришел попрощаться со мной.

– Ион Лазаревич, что вам привезти из Турции?

– Если это будет не в тягость, привези две-три турецких марки. – Сын, как и большинство его одноклассников, увлекался филателией на примитивном уровне.

Прошло несколько дней. На последней странице газеты «Правда» я прочел сообщение о том, что мой Леонид завоевал титул чемпиона мира. Надо ли объяснять какие чувства испытал врач, оперировавший будущего чемпиона, который без этой операции не мог бы не только бороться, но даже неосторожно почесать шею больной рукой?

А еще через несколько дней позвонил мне Леонид:

– Ион Лазаревич, можете меня поздравить. Я чемпион мира.

– Знаю, Леня, прочитал об этом в «Правде». От всей души поздравляю тебя. Горжусь тобой.

– Спасибо, Ион Лазаревич. Вы ведь тоже имеете в этом долю. Да, чуть не забыл. Я привез вам турецкие марки.

– Большое спасибо.

Вот и все. Больше я своего пациента не слышал и не видел. Как и привезенные им марки.

Героем второго случая оказалась тоже спортсменка. Но вид спорта, которым она занималась, и ее многочисленные и многократные титулы чемпионки сделали ее значительно более популярной, чем Леонида, чемпиона мира по борьбе.

Обратилась она ко мне по поводу обызвествившегося кровоизлияния в области локтевого сустава. По передней поверхности сустава прощупывалось плотное образование величиной в куриное яйцо, мешавшее спортсменке согнуть руку. На рентгенограммах это образование тоже напоминало яйцо со скорлупой, имевшей костную консистенцию.

До меня ее уже осмотрело несколько врачей и профессоров. Диагноз и тактика лечения ни у кого не вызывали сомнений. Нужна операция. Но вот прогноз… Все понимали, что обызвествление кровоизлияния – это присущая пациентке реакция организма на травму. Поскольку операция тоже травма, то нельзя исключить рецидива обызвествления. Кроме того, как бы идеально, косметически не была произведена операция, останется рубец. А рубец на красивой руке спортсменки… Короче говоря, никто никогда еще не видел рубцов на руках, ногах и других открытых частях тела у представителей этого вида спорта. У них, у женщин и у мужчин, все должно быть красивым, совершенным.

Поэтому я решил попробовать отказаться от оперативного вмешательства и лечить чемпионку воздействием переменного магнитного поля.

Уже через несколько дней, прощупывая локоть, я определил уменьшение патологического образования. Улучшилось сгибание руки в суставе.

– Не знаю, как мне вас благодарить, – сказала пациентка.

– Очень просто. Контрольная рентгенограмма в конце лечения будет для меня самой большой благодарностью.

– Ну, это уже просто недопустимое бескорыстие, – сказала пациентка.

После двадцатой процедуры она исчезла, даже не попрощавшись со мной.

Прошел примерно год. Однажды я случайно увидел чемпионку на противоположной стороне улицы. Я окликнул ее. Она радостно метнулась ко мне, лавируя между автомобилями. Я прервал поток ее пустых оправданий.

– Так, до ближайшей нашей поликлиники не более двухсот метров. Сейчас мы пойдем туда и сделаем рентгенограммы.

– Обещаю вам, я приду завтра. Сейчас я просто очень тороплюсь.

Железной хваткой я вцепился в ее руку. Обалдевшие прохожие с недоумением наблюдали, как какой-то немолодой мужчина тащит за собой всемирно известную юную особу женского пола.

Насилие оправдало себя. Я получил рентгенограммы, которые сейчас дают мне возможность демонстрировать врачам во время лекции феноменальный результат магнитотерапии.

Третий случай относится уже к израильскому периоду. Мы жили в Израиле около двух лет. Однажды позвонил мне член кибуца, расположенного по нашим масштабам довольно далеко от места моей работы, и попросил принять его. Я спросил его, состоит ли он в моей больничной кассе. Нет, ответил он. Речь идет о частном визите. Я объяснил ему, что предпочитаю не работать частно. Кибуцник настаивал, рассказал, что речь идет о его внуке, сыне врача. Это оказалось решающим фактором. В таком случае я, верный клятве Гиппократа, просто не имел права отказать.

В условленное время кибуцник приехал ко мне с рентгенограммами внука. Сам малолетний внук с родителями живет в Колумбусе, в США. Обратиться ко мне кибуцника попросил его зять, отец ребенка, врач, профессор университета штата Огайо.

– Каким образом он вышел на меня?

– Очень просто. Он прочитал вашу статью в журнале их университета.

Для меня было полной неожиданностью, что статья опубликована в этом журнале. Никто не обращался ко мне за разрешением перепечатать ее из другого издания. Никто не известил меня о том, что это сделано. Таковы нравы. Но дело не в этом.

Случай оказался далеко выходящим за пределы того, с чем ортопеды обычно встречаются в своей практике. Редчайшая врожденная патология опорно-двигательного аппарата. Я долго и напряженно соображал, прежде чем дать заключение и рекомендации. Визит длился около двух часов.

Кибуцник бурно проявил свою благодарность.

– Сколько я должен вам уплатить?

– Нисколько. Во-первых, вы кибуцник, живете уже при коммунизме, значит – не пользуетесь деньгами. Во-вторых, я не видел ребенка. В-третьих, и это основное, пациент – сын врача. Согласно клятве Гиппократа, врач не должен брать гонорар у коллеги и членов его семьи.

Кибуцник протестовал, говорил, что не имеет права не оплатить такую судьбоносную консультацию.

– Вы можете сделать мне дорогой подарок.

– Разумеется, сделаю.

– Нет, вы не поняли. Подарок – это ксерокопия моей статьи из университетского журнала.

– И это все? Доктор, о чем вы говорите?! Вы ее получите максимум через десять дней!

Прошло двадцать лет. Я поленился написать письмо в университет штата Огайо с просьбой прислать оттиск моей статьи. Поэтому у меня нет ее и сегодня.

Цена отказа от гонорара

В Израиле мое отношение к гонорарам на первых порах создавало у пациентов превратное мнение о моей профессиональной пригодности.

Наша добрая приятельница Хана. одна из первых моих израильских пациенток, рассказала, как мой отказ принять у нее деньги заставил ее задуматься, а врач ли я. Но с другой стороны, после безуспешного лечения у врачей больничной кассы она обратилась частно к двум профессорам и они не помогли ей. А тут в больничной кассе появился какой-то новичок, и заведующий отделением, в котором она лечилась, порекомендовал ей обратиться к этому новичку, и, слава Богу, она выздоровела. Значит, он все-таки врач. Но с другой стороны, денег ведь он не взял. Так может быть он все-таки не врач, а вылечил случайно, знает это, и его совесть не позволила ему взять деньги?

Хана была не единственной, у кого возникли такие мысли. А я считал аморальным брать деньги у больных, которых лечил в больничной кассе, платившей мне жалование. И не только у них.

Мы жили в Израиле уже около двух лет. Жена попросила меня принять родственника ее сослуживицы. Из Иерусалима приехал ко мне молодой человек тридцати двух лет в черной ермолке. Значит – ортодоксально религиозный еврей. В глазах его читался страх перед операцией, на которую его назначили. Приехал он получить второе мнение.

Примерно одной минуты было достаточно, чтобы поставить диагноз, исключающий необходимость оперативного лечения. Естественно, я обследовал его не одну минуту. По ходу осмотра я заметил, что у него больны почки. Он подтвердил это. При этом от меня не укрылось, какое впечатление произвела на него фраза о почках.

Ортопед, назначивший операцию на кисти, был явно последователем американской школы. В операции не было совершенно никакой необходимости. Я бы даже сказал – она была в какой-то мере противопоказана. Незнанием или пренебрежением законов биомеханики можно объяснить такой метод лечения. Замыкание первого запястно-пястного сочленения неизбежно приведет в будущем к патологическим изменениям в более высоко расположенном суставе. Если сделать такую операцию восьмидесятилетнему больному, то, возможно, он еще успеет уйти в лучший мир до появления этих изменений. Но моему пациенту всего лишь тридцать два года! (Размышляя потом над этим случаем, я предположил, что у американских авторов, предложивших оперативное лечение, просто не было молодых пациентов с таким заболеванием. Как еще можно объяснить подобный подход?).

Разумеется, руководствуясь правилами врачебной этики, я даже виду не подал, что такие мысли пришли мне в голову. Я сказал, что, конечно, ему показана операция, но мы попытаемся обойтись консервативным лечением. Он получил точные указания, направление на физиотерапевтические процедуры и рекомендации по поводу диеты. Пациент был счастлив. Он спросил меня, сколько должен уплатить за визит. Я ответил, что уплатить он не должен, так как принят по протекции моей жены.

В отличие от большинства других пациентов, он не настаивал, не спорил, а попрощался и ушел.

На следующий день жена передала мне рассказ сослуживицы. Родственник ее, которого я проконсультировал, такой себе рядовой миллионер, владелец ювелирных фабрик в Израиле и в Гонконге. Уже только отмену операции он, умеющий считать деньги, оценил весьма высоко. Оказывается, в тот момент, когда я сказал, что у него больные почки, он решил, что я тот самый врач, в которого имеет смысл инвестировать капитал. То есть, стоит открыть отлично оборудованную клинику, в которой у меня будут очень высокие доходы, часть из которых попадет в его карман. Но, увы, в тот момент, когда я отказался от гонорара, мнение его изменилось на сто восемьдесят градусов. Лечиться у этого врача следует, но вкладывать в него капитал – ни в коем случае! Это будет явная потеря. Миллионер выздоровел без операции и прислал нам вазон, огромный и шикарный.

Сейчас на моем счету уже несколько таких миллионеров, в том числе один австралийский, один из Германии и два из США, у которых по разным соображениям я отказался от гонорара. Должен заметить, что миллионеры воспринимали отказ намного спокойнее, чем мало состоятельные пациенты.

Но были случаи отказов, за которые я себя справедливо ругал.

Один из них начался в тот день, когда моему внуку сделали обрезание.

После скромного торжества (в зале обедало всего лишь триста приглашенных) мы приехали к сыну. Сюда тоже приходили гости, которые по различным причинам не могли приехать на торжество, в основном соседи по поселку. Среди них оказался и подполковник военно-воздушных сил Израиля, скромный в высшей мере приятный человек. Правая рука его была в гипсовой повязке. Я поинтересовался, что произошло.

Оказалось, что двенадцать дней назад он сломал лучевую кость в типичном месте. Врачу не удалось устранить смещение отломков, и на завтра назначена операция. Я попросил его показать мне рентгенограммы. Живет он недалеко от нашего сына, и через несколько минут я уже рассматривал рентгеновские снимки. Обычный перелом лучевой кости в типичном месте. И смещение отломков типичное. Трудно объяснить, почему не удалось устранить смещение. Прошло двенадцать дней. Завтра будет тринадцать. Многовато для консервативного устранения смещения. И все же я велел подполковнику завтра приехать ко мне, а не на операцию в больницу. На следующий день без особого труда я устранил смещение отломков (почему это не сделал врач в первый же день?), наложил гипсовую шину и велел пациенту прийти ко мне через четыре недели. В назначенный день я снял гипсовую шину, диагностировал сращение отломков и назначил необременительное лечение в течение нескольких дней.

Немного смущаясь, подполковник сделал робкую попытку вручить мне гонорар. Думаю, что такой взбучки он не получал, даже будучи рядовым солдатом.

Прошло несколько дней. Приехав на работу, я припарковал автомобиль на привычную стоянку. Тут же из своего автомобиля вышел подполковник с красиво оформленной корзиной солидных размеров. Я объяснял ему, что он друг моего сына, что он солдат Армии Обороны Израиля, что не он обратился ко мне, а я навязал ему свое лечение. Но тут он был непреклонен. Корзина осталась у меня. А в корзине несколько бонбоньерок, шоколад, две бутылки хорошего вина – белого и красного и очень красивая бутылка коньяка «Нennessy»-ХО, утопающая в рассыпанных конфетах. Заметь я сразу этот коньяк, все-таки не взял бы корзину. Бутылка стоила триста американских долларов. Может быть гонорар в денежном выражении обошелся бы ему дешевле?

Хирургическая активность

И миллионер, и подполковник выздоровели без операции. Миллионеру она вообще не была показана. Подполковнику – показание было относительным. Почему же в первом случае врач назначил оперативное лечение и прооперировал бы его, не будь моего вмешательства?

Тому есть несколько объяснений. Первое, что приходит на ум, это так называемый хирургический зуд. Неведомая сила тянет хирурга в операционную. Чаще всего хирургический зуд проявляется у молодых врачей. В стенной газете в ортопедическом институте поместили карикатуру, на которой я был изображен шагающим к операционному столу по головам коллег. Уже будучи самостоятельным врачом, но относительно еще молодым, чуть ли не каждый перелом я считал показанием для оперативного лечения. Чего же я вызверился на врача, назначившего подполковника на операцию? Помню очень удачный каламбур заведующего хирургическим отделением, старого-престарого врача. Он увидел меня, разглядывавшего рентгенограмму поступившего больного с переломом наружной лодыжки.

– Что вы собираетесь делать?

– Зафиксировать внутрикостным гвоздем, – ответил я.

Старый врач улыбнулся и сказал:

– Ион, мой вам совет: наложите гипс и никаких гвоздей.

Каламбур мне понравился, но возмутил консерватизм старого ретрограда. Чувство юмора все же пересилило мою гипертрофированную самоуверенность. Я наложил гипс и никаких гвоздей. Отломки срослись отлично и очень быстро. Это заставило меня задуматься. Может быть старый ретроград действительно кое-что знает? Может быть он не глупее меня?

Генеральную ревизию моей хирургической гиперактивности заставил меня произвести случай, полностью противоречащий тому, чему меня учили.

Карета скорой помощи доставила старушку, засушенную, как цветок в гербарии. Перелом плечевой кости вблизи плечевого сустава и чрезвертельный перелом бедра. Старушка была изрядно пьяна. Я тут же решил прооперировать ее. Старый каламбурист посмотрел на пьяную мумию и сказал:

– Ион, отойдите от зла и сотворите благо. Зафиксируйте руку на косынке, а ногу – двумя мешочками с песком.

У меня дух перехватило от возмущения. Сейчас, в конце пятидесятых годов двадцатого столетия, опуститься до уровня медицины средневековья! По-видимому, старый врач прочитал мои мысли.

– Конечно, я не такой выдающийся травматолог, как вы, но за полвека в клинике я кое-что повидал.

Пьяная бабка бушевала. Она была настолько отвратительна, что мне расхотелось оперировать, и я сделал так, как предложил старый врач.

Каково же было мое удивление, когда спустя десять дней я увидел, как старуха во всю орудовала сломанной рукой. Но я буквально потерял дар речи, застав бабку на ногах на девятнадцатый день после перелома. Она передвигалась по палате, держась за спинки кроватей. Такого просто не могло быть, если правы учебники.

Кстати, я удостоился любви этой девяностолетней дамы. Любовь, правда, была небескорыстной. Бабка скандалила и отравляла существование одиннадцати женщин в палате. Бабкин организм не мог обойтись без алкоголя. В обед, чтобы утихомирить ее, я подливал ей в компот немного спирту. Она тут же выпивала, успокаивалась и смотрела на меня благодарными глазами. Как я выпрашивал спирт у старшей операционной сестры, едва сводившей концы с концами, отдельная тема.

Этот случай заставил меня задуматься над утверждением, переписываемым из учебника в учебник, будто у стариков медленно и плохо заживают переломы. Я исследовал тысячу случаев сращения костей у стариков при переломе лучевой кости в типичном месте, чтобы получить статистически достоверные результаты. Главный вывод этого исследования: не всему написанному в учебниках следует верить. Эту научную работу я опубликовал уже значительно позже, в 1968 году.

Нельзя сказать, что мне хотелось оперировать меньше, чем до этого периода. Но принцип «Не вреди!» был, естественно, важнее моих желаний. А если можно вылечить больного без операции, то операция, безусловно, вред.

С тех пор перестали зло шутить, что у меня сто тридцать восемь процентов хирургической активности, мол, все сто процентов поступивших ко мне больных и еще тридцать восемь – операции на их родственниках.

Но, к сожалению, мне известна и другая причина ненужных операций.

Однажды ко мне обратилась пациентка, которую частно практикующий врач назначил на операцию по поводу повреждения внутреннего мениска коленного сустава. Я обследовал больную и никакого повреждения не обнаружил. О ее враче у меня уже было некоторое представление. Я знал, что он, мягко выражаясь, не выдающийся. Но когда пациентка сказала мне, что врач намеревается оперировать ее лично, причем, в частной больнице, у меня возникли некоторые подозрения. Дело в том, что врач иногда принимал пациентов нашей больничной кассы, которая выплачивала ему за них гонорар. Уплатила бы и за операцию.

Не желая дискредитировать врача, я спросил больную, не желает ли она, чтобы оперировали ее не в частной больнице.

– Конечно! Я даже сказала врачу, что хотела бы, чтобы оперировали меня в государственной больнице. Я просто не смела попросить вас, чтобы вы сделали мне операцию.

– В таком случае, скажите вашему врачу, что я вас прооперирую.

В результате этой дипломатии уже не сомневался. Так оно и оказалось. Врач всячески уверял ее в том, что прооперирует хорошо, а условия в частной больнице лучше, чем в государственной.

Пациентка вернулась ко мне с докладом о переговорах. Я сделал вид, что обследую ее и уверил в наблюдаемом мною чуде: в операции нет нужды. Для устранения незначительных болей в коленном суставе назначил ей консервативное лечение, после которого исчезли все симптомы патологического процесса.

Когда пациентка покинула кабинет, я позвонил ее врачу:

– Ты хочешь сохранить свой врачебный диплом?

– А что случилось?

Уже по тому, как была произнесена эта фраза, не оставалось сомнений в том, что он отлично понимает, о чем идет речь.

– Так что? У нее действительно поврежден медиальный мениск?

– Возможно я ошибся. В конце концов, не все же такие диагносты, как ты.

– И на основании ошибочного диагноза ты собирался прооперировать человека? Не проконсультировавшись со специалистом?

Он молчал.

– И операцию должен был сделать только персонально ты, не так ли? И главное получить деньги за операцию, сделанную здоровому человеку? И покалечить?

– Если бы я увидел, что мениск цел, я бы ограничился только разрезом кожи.

– И получил бы гонорар, причитающийся за операцию? Я знал, что ты никудышный врач. Но сейчас я узнал, что ты жулик и преступник. Предупреждаю тебя: если повторится что-либо подобное, я позабочусь, чтобы у тебя забрали диплом. Для начала.

Мой приятель врач, родившийся в Израиле, которому, не называя имени, я рассказал эту историю, с грустной улыбкой поведал мне, что такие истории, к сожалению, не единичны. Это то, что мы заимствуем у американской медицины.