355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ион Крянгэ » Румынские сказки » Текст книги (страница 15)
Румынские сказки
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:13

Текст книги "Румынские сказки"


Автор книги: Ион Крянгэ


Соавторы: Барбу Делавранча,Михай Эминеску

Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Сказала святая Думиника такие слова и пошла себе домой, а Белый Арап остался подстерегать оленя в яме. Вот к полудню раздался глухой рёв – олень бежит. Подбежал он к ручью и начал жадно пить студёную воду, потом опять заревел и опять воды выпил и так несколько раз кряду ревел и пил, пока не насытился. Стал он потом не хуже быка землю рогами рыть, ударил три раза копытом и улёгся на поляне. Пожевал малость жвачку и скоро уснул да захрапел что есть мочи.

Услышал Белый Арап олений храп, вылез тихонько из ямы да так рубанул оленя мечом по шее, что голова далеко откатилась от тела; сам же бросился он стремглав в яму, как ему святая Думиника присоветовала. Хлынула кровь оленья, забулькала, разлилась во все стороны, и в яму столько натекло, что Белый Арап чуть не утоп. А голова оленья задёргалась в судорогах, да и застонала жалобно-прежалобно:

– Белый Арап, Белый Арап! Имя твоё мне известно, наслышан я о нём, но видеть тебя никогда не видел. Покажись хоть на миг, дай разок взглянуть на тебя, посмотреть, достоин ли ты моих сокровищ. Посмотрю только, да и умру спокойно, мой дорогой.

Но Белый Арап ни слова не отвечает, а сам с трудом ноги вытаскивает из загустевшей крови, что всю яму чуть не залила.

Долго ещё звала его оленья голова, пока не затихла, а Белый Арап всё молчал, словно в рот воды набрал, и не показывался. После захода солнца вылез Белый Арап из ямы, осторожно содрал с оленя шкуру, чтобы ни один драгоценный камень с места не стронуть, взял голову всю целиком и пошёл к святой Думинике.

– Ну, как, Белый Арап, – сказала та, – видишь, что мы и с этим делом управились?

– Управились. С божьей и твоей помощью, – ответил Белый Арап, – сумели мы, матушка, вновь угодить плешивому, будь Он трижды и четырежды проклят, не видать бы мне его во веки веков, как летошнего снега, да и потом не надо, очень уж он мне осточертел.

– Бог и ним, найдётся и на плешивого управа. Что посеешь, то и пожнёшь, – утешила королевича святая Думиника. – Поезжай – отвези ему всё это добро, подавится он им когда-нибудь.

Поблагодарил Белый Арап святую Думинику, поцеловал ей руку, сел на коня и пустился в путь к дядюшкиному царству, дай нам сил, творец, не близок сказки конец… И где бы он ни проезжал, народ к нему со всех сторон бежал и дивился, потому что самый большой самоцвет у оленя во лбу так сверкал и сиял, словно Белый Арап вёз с собой солнце ясное.

Много королей и царей выходили Белому Арапу навстречу и наперебой просили продать им его сокровища, предлагали они ему кто денег, сколько он сам запросит, кто дочь и половину царства, а кто дочь и всё царство в придачу.

Но Белый Арап и слушать их не желал, дальше путь держал, вёз каменья драгоценные своему хозяину.

Как-то вечером сидел плешивый со своим дядей и двоюродными сёстрами наверху на башенке, и вдруг видят они, далеко словно огонёк загорелся, засверкал и к ним приближается. Чем больше приближался, тем становился он ярче и ярче, так что глазам больно стало, смотреть невмоготу. Люди засуетились, заметались, никак не поймут, что случилось, и сбежались со всех сторон посмотреть, что там за чудо объявилось. А это Белый Арап шажком едет, шкуру и голову оленью с собой везёт. Тут же он плешивому их и отдал.

Как разглядели люди это диво дивное, так и оцепенели, слова не могут вымолвить, потому что и вправду было чему дивиться.

Но зловредный плешивый и тут не потерял голову: прямо обратился к царю:

– Ну, дядюшка, что скажете? Прав я был или нет?

– Что уж тут говорить, племянник, – ответил поражённый царь. – Будь у меня такой хороший и верный слуга, я бы его с собой за стол усадил: цены нет такому человеку.

– Этого он не дождётся! – злобно огрызнулся плешивый. – Не допущу я такого дела, будь он и в тысячу раз лучше. Не брат же он мне и не сват, чтобы ему такие почести оказывать. Я, дядюшка, одно знаю: холоп – это холоп, а хозяин – это хозяин, и больше никаких. А как вы думаете? Батюшка и приставил-то Белого Арапа ко мне из-за его расторопности, а то на кой он мне ляд? Хе-хе-хе, вы ещё не знаете, что за дьявол этот Белый Арап, и сколько я натерпелся, пока не привёл его в человеческий образ. Один я с ним справляюсь. Знаете, как говорят: страх бахчу стережёт. Другой хозяин на моём месте никогда в жизни не справился бы с Белым Арапом.

Больно вы, дядюшка, жалостливы, слишком уж своих подданных балуете. Вот потому-то олени и не дают вам камней самоцветов, а медведи – салата. Я же никогда не буду плясать под чужую дудку, как увижу, к примеру, что кошка балуется, сразу прижму ей хвост, тут она и дикие яблоки жрать станет, деваться-то ей некуда… Вот поможет вам бог меня поскорее на ваше место посадить, увидите, дядюшка дорогой, как в державе всё изменится. Не будет больше застоя вроде как теперь, потому что давно известно – человек место красит… Ничего не говорю, в молодости вы, наверно, по-иному своим царством правили, но теперь, как состарились… не мудрено, что никакого порядка У вас нет, можно сказать, всё запущено…

Разболтался плешивый, стрекотал без умолку, словно сорока какая, царя до того заговорил, что тот забыл и про Белого Арапа, и про оленя, и про всё на свете.

Но дочери царские смотрели на двоюродного брата, как кошки на собаку, и был он им люб как соль глазам. Чуяло их сердце, что за подлый он человек. Но только, как же отцу родному перечить? Вот и выходило, что для плешивого полное было раздолье, как в поговорке говорится – коль собака в селе не лает, вор без палки по улицам гуляет, – другого ничего не скажешь.

Через несколько дней царь задал пир на весь мир в честь племянника и позвал на этот пир самых именитых гостей: царей, королей, воевод, великих бояр, военачальников, правителей городских и других знатных людей.

В самый разгар пира стали царские дочери плешивого упрашивать, чтоб он дозволил Белому Арапу за столом прислуживать. Как отказать царевнам? Позвал плешивый Белого Арапа и при них разрешил ему подавать на пиру, только условие поставил, чтобы тот всё время стоял только за спиной хозяина и не посмел ни разу глаз поднять на других гостей, а не то, – «если увижу, что он нахальничает, сразу же на месте и снесу ему голову!»

– Ты слышишь, что я сказал, холоп негодный? – крикнул плешивый Белому Арапу, а сам показывает на лезвие того самого меча, на котором королевич, когда вышел из колодца, поклялся в верности и послушании.

– Да, хозяин, – смиренно ответил Белый Арап. – Жду приказаний твоей светлости.

А царские дочери и на этом плешивому спасибо сказали.

В самый разгар пира, когда гости, пробуя всякие вина, позахмелели, вдруг постучала в окно волшебная птица и женским голосом сказала:

– Кушайте, пейте, веселитесь, но о дочери Рыжего царя даже и не думайте!

Тут всё веселье как рукой сняло, пир сразу же расстроился, начали гости меж собой шушукаться, рассказывать, что кто знал или домыслы какие имел. Одни говорили, что сердце у Рыжего царя злобное и жестокое, проливает он кровь человеческую ручьями и всё ему мало; другие рассказывали, что дочь Рыжего царя страшная ведьма и многих людей погубила; третьи им поддакивали да ещё добавляли, что это сама ведьма обернулась птицей, сюда прилетела, в окошко постучала, чтобы и здесь не оставлять добрых людей в покое. А ещё говорили, что как бы то ни было, но с птицей этой дело нечистое, наверно, откуда-то она послана выследить, что у людей в домах делается. Те, кто потрусливей, плевали через плечо и проклинали того, кто птицу прислал, желая ему всяких бед и несчастья. Одни говорили одно, другие другое, и так много болтали про дочь Рыжего царя, что нельзя уже было разобрать, где правда, а где ложь.

Плешивый внимательно всё выслушал, покачал головой и сказал:

– Плохо иметь дело с людьми, которые и тени своей боятся. Вы, честные гости, как видно, только гусей пасти пригодны, совсем вы простаки, коли не понимаете, чьи это козни.

Тут плешивый неожиданно взглянул на Белого Арапа и увидел, что тот улыбается.

– Ах ты подлый холоп! Значит, тебе всё это известно, а от меня ты скрыл! Сейчас же, хоть тресни, а приведи сюда, откуда знаешь, дочь Рыжего царя. Ну, поворачивайся быстрее! Только посмей ослушаться: не жить тебе больше на этом свете!

Загорюнился Белый Арап, пошёл в конюшню к коньку своему, потрепал его по гриве, поцеловал и говорит:

– Эх, дорогой мой дружок, в страшную беду вновь втравил меня плешивый. Новое дело теперь выдумал: должен я ему доставить, хоть из под земли, дочь Рыжего царя. Совсем как в поговорке:

 
Клади кошелёк на поднос,
Ешь то, что с собою принёс.
 

Накинул он мне петлю на шею. Кто знает, что меня теперь ждёт. С плешивым я уж с грехом пополам стерпелся. Но с рыжим человеком, ей-ей, не знаю как смогу совладать. Да и один нечистый знает, где мне найти этого Рыжего царя и его дочь, а она, как говорят, страшная ведьма. Словно сам чёрт мне ворожит, не успеваю от одной беды отделаться – другая поджидает… Видать, родила меня матушка в злой час, уж и не знаю, что ещё сказать, чтобы не брать греха на душу. Ох, ясно мне, как этому всему конец положить. Только привык уж я к жизни, будь она проклята… Как говорится: не дай бог человеку всего, что он вытерпеть может.

– Эх, хозяин, – гневно заржал конь, – будет тебе хныкать! После ненастья взойдёт когда-нибудь и солнышко. Кабы люди накладывали на себя руки по всякому случаю, как ты про себя подумал, так валялись бы мертвецы на всех стёжках и дорожках… Главное, не теряй терпенья! Откуда тебе знать, не изменится ли и твоя доля к лучшему?! Человек до последних сил должен бороться с невзгодами, знаешь ведь сам, как у нас говорят; не приносит год, что принесёт час. Коль написано тебе на роду счастье и суждено на свете жить, так пройдёшь невредимым и огонь и воду. Говорится же в песне:

 
Кто рождён счастливый, тот
Не боится злых невзгод.
 

Лучше, хозяин, положись ты на меня, я знаю, как до Рыжего царя добраться, меня уж рав привела туда нелёгкая с твоим отцом, когда он молодой был. Садись верхом, да смотри, держись хорошенько, я сразу же всю свою силу покажу, плешивому назло, пусть побесится.

Вскочил Белый Арап в седло, а конь заржал что есть мочи, да и взвился с ним.

 
Поднялся он вверх стрелой
В воздух чистый, голубой, —
 

а там повернул прямёхонько, приговаривая:

 
Я от тучки к солнцу мчусь,
Мимо звёзд я пронесусь,
Лунным светом я упьюсь, —
 

а потом полетел плавно, как ветер, и помчались они вдоль земли к царству Рыжего царя.

 
Едут, едут всё с опаской —
Мы остались позади…
Это присказка, а сказка —
Сказка будет впереди!
 

А пока поглядим, что ещё на пиру у Зелен-царя случилось, после того как Белый Арап улетел.

«Ишь ты! – пробормотал про себя плешивый, весь дрожа от ярости и злости. – Не знал я, что ты такая змея подколодная, а то давно бы с тобой расправился!

Но ничего, коли жив буду, несдобровать тебе… Этот меч с тобой счёты сведёт…»

– Видите, дядюшка и честные гости, как в жизни бывает – растишь за пазухой дьявола, а что это дьявол – и не догадаешься. Я тоже не прост, а всё-таки обманул меня Белый Арап. Правду сказал тот, кто сказал: где крепость сильнее, там дьявол воюет злее.

Царь, его дочери и все гости так и оцепенели, от изумления рты разинули. Плешивый всё ещё бормотал что-то себе под нос, никак не мог своей злобы и ненависти скрыть, а Белый Арап в это время в заботе и печали пробирался всё дальше и дальше по пустынным и непроходимым местам.

Вот доехал он до широкой реки и уж хотел по мосту на ту сторону перебраться, как увидел, что по тому же мосту ползёт муравьиная свадьба. Что теперь делать? Остановился Белый Арап в раздумье и сам с собой совет держит: «Ежели наеду на них, убью несметное множество, а ежели напрямик через воду переправляться буду, как бы не утонуть с конём вместе. А всё-таки лучше попытаюсь переплыть, что суждено, тому не миновать, не хочу я губить столько невинных букашек». Собрался с духом, бросился с конём в реку, переплыл её, выбрался благополучно на другой берег и поехал себе дальше. Вот едет он, едет, и вдруг вылетает ему навстречу крылатая муравьиха и говорит:

– Хочу я, Белый Арап, тебя отблагодарить за доброту твою, за то, что нашу жизнь пожалел, когда мы мост переходили, и нашего веселья не нарушил. На, держи это крыло, и ежели тебе когда подмога нужна будет, только сожги его на огне. Я со всем моим народом сразу же придём к тебе на помощь.

Белый Арап бережно спрятал крылышко, поблагодарил муравьиху за обещанную помощь и дальше поехал.

Продолжает он свой путь, как вдруг слышит какое-то жужжание негромкое. Смотрит он направо – ничего не видно, смотрит налево – и того меньше. Поглядел Белый Арап вверх, и что же вы думаете? Пчелиный рой кружился над его головой и метался во все стороны, не зная, куда опуститься. Пожалел Белый Арап пчёл, снял с головы шапку, положил её в траву, а сам отошёл в сторонку. Обрадовались пчёлы, опустились они все к шапке и набились в неё. Белый Арап тоже за них обрадовался и сразу же за дело взялся: вправо пошёл, поискал, влево пошёл, поискал и не успокоился, пока не нашёл гнилой колоды. Выскоблил он её чем пришлось, и получился у него настоящий улей. Приделал он внутри колышки и смазал стенки мятой, донником, медовкой, вьюнком, чебрецом и другими душистыми травами, для пчёл полезными, взвалил его на плечи и перетащил к рою. Там вытряхнул он осторожненько пчёл из шапки в улей, поставил тихонечко дуплом вниз, положил сверху несколько листьев лопуха, чтобы не палили улей лучи солнца, да и дождь внутрь не попадал, оставил его там на поле среди цветов и поехал дальше.

Едет он себе и радуется, что доброе дело сделал, как вдруг является ему пчелиная царица и говорит:

– Белый Арап, за то, что ты по доброте своей для нас потрудился, построил нам жильё, хочу и я тебе милость оказать: на, держи это крыло, и ежели я когда нужна буду, только сожги его на огне, – сразу же приду на помощь.

Обрадовался Белый Арап, взял крыло и бережно спрятал; поблагодарил пчелиную царицу за обещанную помощь и поехал себе дальше.

Миновал он ещё добрый кусок пути, выехал на опушку леса и увидел там настоящее чудо – сидит себе великанище возле костра, а костёр из двадцати четырёх саженей дров сложен: сидит, греется, а сам орёт во всё горло, что замерзает, вот-вот помрёт от холода. А лицо этого человека совсем страхолюдное было: уши огромные, в сторону торчащие, а губы толстые, отвислые. Когда он дул, верхняя губа вверх заворачивалась, на самую макушку ему залезала, а нижняя так низко свисала, что брюхо прикрывала. Как дохнет, сразу же на всю округу изморось ложится в ладонь толщиной. Да и подойти к нему никак нельзя было, – он так дрожал, словно тряс его сам нечистый. Всё это ничего, кабы одно лишь чудище дрожало. Но вокруг всё живое и мёртвое тряслось вместе с ним: ветер завывал как безумный, деревья в лесу жалобно стонали, камни вопили, сухие ветки свистели и скрипели, и даже дрова, что в костре пылали, трещали от мороза. А белки попрятались в дупла деревьев, ёжились и тесно прижимались одна к другой, дули в коготки и лили горючие слёзы, проклиная день и час, когда родились. Чего ж тут ещё рассказывать? – такой был мороз, как огонь жёг. Белый Арап только чуточку рядом постоял, чтобы чудище рассмотреть, и враз у него сосульки вокруг рта выросли. Однако не мог он не рассмеяться и сказал удивлённо:

– Многое человеку видеть на своём веку приходится! Эй ты, страшилище, – только не ври, а говори истинную правду, – ты и есть Морозище? Ага, молчишь! Наверно, он самый, коли даже огонь возле тебя замерзает, такой уж ты горячий.

– Смейся, смейся, Белый Арап, – ответил Морозище, весь дрожа, – только в тех местах, куда едешь, без меня никак не обойдёшься.

– Так пойдём со мной, коли хочешь! – ответил Белый Арап. – Хоть согреешься в дороге, а то сидеть на месте совсем плохо.

Послушал Морозище Белого Арапа, и дальше пустились они вместе. Прошли они кусок пути, и увидел Белый Арап чертовщину ещё похлеще: громадный человечище жадно уписывал борозды земли за двадцатью четырьмя плугами и вопил во всё горло, что подыхает от голода.

– Ну, как тут не засмеяться? – спросил Белый Арап. – Ну и ну! Чего только на свете не увидишь! Наверно, это ненасытный Голодище, бездонный мешок, прорва обжористая, или бог знает какое ещё страшилище, коли и земля его не насыщает.

– Смейся, смейся, Белый Арап, – ответил тогда Голодище, – но в тех местах, куда идёте, без меня не обойдётесь.

– Коли так, иди и ты с нами, – предложил Белый Арап, – мне-то что, на спине я тебя тащить не буду.

Увязался и Голодище за Белым Арапом, и двинулись они дальше втроём. Прошли они немного, и вот видит Белый Арап новое чудо, ещё почище: огромный детина выхлебал всю воду из двадцати четырёх озёр и одной речки с пятьюстами мельницами, а сам орёт во всё горло, что от жажды сохнет.

– Ну и чудище! – воскликнул Белый Арап. – Что же у него за брюхо бездонное, что за глотка ненасытная, коли не могут утолить его жажду все реки земные? Да у него в кишках, должно быть, целое море плещется. Видно, это погубитель вод, знаменитый Жаждище, родной сын Засухи, тот самый, что рождён под знаком уток, потому и жажда у него безмерная.

– Смейся, смейся, Белый Арап, – ответил Жаждище, а из ушей его и из ноздрей хлынула вода как из мельничных лотков, – только в те места, куда вам надобно зря вы без меня идёте.

– Пойдём с нами, ежели хочешь! – сказал Белый Арап. – Довольно тебе в воде барахтаться, перестанут и бедные лягушки тебя проклинать, да и мельницам дашь поработать, а то уж больно много ты здесь бед натворил. О чём же ты, прости господи, думаешь? Верно, у тебя и в брюхе уже лягушки завелись, коли ты столько воды хлещешь.

Пристал и Жаждище к Белому Арапу, и двинулись они вчетвером дальше. Прошли они немного, – видит Белый Арап новую диковинку, ещё несуразнее: стоит урод: на лбу у него один только глаз, зато с сито величиной. Когда открывает он его, ничего не видит, на всё натыкается, как слепой, а когда закрывает, будь-то ночью или днём, то говорит, что видит этим глазом всё насквозь даже под землёй.

– Вот! – начал он вопить как сумасшедший. – Все вещи мне видны – дырявые они, как решето, прозрачные, как вода родниковая. Над головой своей много всего вижу, видимого и невидимого; вижу и как трава растёт из земли, как солнце за холм катится, луну и звёзды в глубине морской вижу, деревья вниз верхушками, скотину вверх ногами и людей, что ходят с головой меж плечами. Вижу я и такое, чего не пожелал бы видеть никому, чтоб попусту глаз не утруждать: вижу, четыре простофили на меня глазеют, рты разинули, и никак не пойму, чему они дивятся, дивились бы на себя, какие они красавцы писаные.

Белый Арап только головой покачал и говорит:

– Избави бог от человека помешанного, худо ему, несчастному! Не знаешь, что и делать – смеяться над ним или плакать. Видно, таким уж он уродился. Может, это знаменитый Глазище, родной брат Слепого, двоюродный Кривого, племянник Подстерегайлы из села Искайлы, насупротив Попадайлы или из города Ищи-поищи, по соседству с Нигде-не-найти-куда-ни-пойти. Что говорить, на всей земле только один и есть такой Глазище, видит он не по-человечьи, и лишь себя самого не видит – какой он красавец писаный. Словно колобок-комок, сморщенный сморчок, а на лбу глаз торчит, вот никто его и не сглазит!

– Смейся, смейся, Белый Арап, – ответил Глазище, а сам смотрит на него искоса, – но в тех местах, куда путь держишь, без меня тебе худо придётся. Дочку Рыжего царя не так легко добыть, как ты думаешь. Ежели меня там не будет, царь тебе её отдаст, когда ты уши свои увидишь.

– Ступай и ты с нами, коли тебе охота, – предложил Белый Арап. – Тебя за руку не вести как слепого.

Пристал и Глазище к Белому Арапу, и двинулись они дальше впятером. Прошли они так добрый кусок пути, и вот видит Белый Арап ещё большее чудо: какое-то страшилище шагает, охотится с луком за птицами. Только не думайте, что вся его сноровка и сила в том луке скрыта. Как бы не так! Он сам куда своего лука ловчей, а сила в нём такая, что и самому чёрту не по плечу! Ежели он хотел, то вширь раздавался так, что всю землю руками обхватывал. А иной раз до того растягивался и вырастал, что добирался рукой как бы высоко ни захотел, – до луны, солнца и звёзд. Ежели случалось ему стрелой промахнуться, всё равно птицам спасенья не было: хватал он их руками на лету, сворачивал от злости шею и глотал сырыми, с перьями да с костями. Вот и теперь лежала перед ним груда убитых птиц, и он их жадно пожирал, словно изголодавшийся коршун. Подивился Белый Арап и говорит:

– Ну, а уж как этого зовут, сама чёртова бабушка, верно, не знает…

– Назови его по имени, и я тебе тогда скажу, – ухмыльнулся Глазище.

– Даже не знаю, как его и окрестить. Назову Птицежорище, не ошибусь назвав Ширеширище – и того меньше, Вышегорище – тоже правильно будет. Назовём-ка его Птицежор-вышегор-ширеширище, – решил Белый Арап, жалея загубленных птиц, – это имечко как раз подходит к его нраву и привычкам. Наверно, это сам знаменитый Птицежор-вышегор-ширеширище, сын стрелка и внук лучника, кушак земли и лестница небесная, птичья чума и людское пугало, иначе его никак и не назовёшь.

– Смейся, смейся, Белый Арап, – ответил Птицежор-вышегор-ширеширище, – только лучше бы ты посмеялся над самим собой, потому что не знаешь, какая беда тебя подстерегает. Ты думаешь, очень просто заполучить дочку Рыжего царя? Видно, не знаешь, что за чёртова ведьма эта девка: захочет и обернётся птицей, хвостиком вильнёт – и от вас уйдёт, поминай как звали. Попусту вы туда тащитесь, напрасно только себя утруждаете, ежели и меня с собой не прихватите.

– Коли хочешь, айда и ты с нами, – сказал Белый Арап. – Сразу и за цело возьмёшься – Морозище за патлы схватишь, носом в солнце уткнёшь, может согреется немного, не будет больше зубами стучать, как старый журавль клювом, а то, глядя на него, и у меня мурашки по спине бегают.

Пристал Птицежор-вышегор-ширеширище к Белому Арапу, и пошли они дальше вшестером. Где проходили – страх наводили: Морозище дотла все леса сжигал, Голодище землю глодал, песком заедал, а сам от голода орал, Жаждище всю воду из озёр и прудов выпивал, ничего не оставлял, – так, что рыбы на суше метались, лягушки змей водяных глотали, а те ар жажды визжали, Глазище же всё насквозь, как сам нечистый, видал и только всем на удивление и на страх верещал, что ему в глаз попадал…

 
То серый, то белый,
То робкий, то смелый,
Рогатый, безрогий,
С ногами, безногий.
 

Так и нёс он всякую чепуху несусветную.

 
Про луну и про звезду
Он городит ерунду,
Если не жалеешь уши,
Побасёнки эти слушай.
 

А Птицежор всех птиц хватал и подряд без разбору пожирал – ощипанных и неощипанных, так что из-за этого пугала никто пернатых около дома не мог разводить.

Лишь один Белый Арап никому не причинял никакого зла, никого не обижал, а с товарищами честно делил все прибытки и убытки, да и со всеми был в дружбе: знал, что они ему понадобятся при дворе Рыжего царя. О скупости, злости и жестокости этого царя шла молва по всему миру: людей он ничуть не жалел, для него всё одно – что человек помер, что пёс околел. Но как говорится – на каждого вора найдётся свой разбойник. Думается мне, что из пяти пугал, приставших к Белому Арапу, хоть один-то справится с Рыжим царём, и придётся этому царю иметь дело с настоящими людьми, а не с безмозглыми чурбаками, как по сю пору. Только заранее знать нельзя, как всё сбудется.

 
Сумасшедший мир кругом,
Всё в нём – будто кувырком.
Вверх подняться мудрено,
Но легко упасть на дно.
 

Вот ведь как бывает – у одного все карты на руках, у него и хлеб и нож, режет себе сколько хочет, а ты знай поглядывай, а сделать ничего не можешь! Как говорится: кто в силе, тот и кости грызёт, а кто слаб – и мякиша не разжуёт. Так и Белый Арап со своими товарищами: может, им и удастся заполучить дочку Рыжего царя, а может и нет. Пока они всё идут и идут вперёд, а там уж как посчастливится. Мне-то какая печаль?! Моё дело сказку сказывать, а ваше слушать.

Прошли Белый Арап и его спутники ещё добрый кусок пути и, наконец, дошли до того царства, дай нам, бог, много сил, потому впереди сказка ещё длинная. А как прибыли, ввалились все шестеро на царский двор – Белый Арап во главе, остальные за ним, один другого краше, наряднее да пригожее, в рваньё одеты, тряпьём убраны, совсем как рать царя Гороха.

Предстал Белый Арап перед Рыжим царём и сразу же выложил ему, кто они такие, откуда прибыли да зачем пожаловали. Подивился царь, когда узнал, что такая беспортошная голытьба, кем бы ни были они посланы, набралась наглости и без всякого зазора и стыда его дочь себе требует. Не захотел, однако, он им перечить и не дал никакого прямого ответа, а лишь приказал заночевать у него – утро, мол, вечера мудренее, и он за ночь надумает, как ему поступить. Тут же вызвал царь одного своего верного холопа и дал ему наказ уложить гостей на ночлег в терем из раскалённой меди, чтобы уснули они там вечным сном, как уже случалось с другими сватами, пожалуй, почище этих.

Побежал царский холоп и распорядился подложить под медный терем двадцать четыре сажени дров и так протопить, чтобы терем докрасна раскалился. А под вечер попросил он гостей в терем пожаловать, спать укладываться. Но Морозище не провести, он отозвал своих товарищей в сторону и тихонько им сказал:

– Слушайте вы, как бы вас бес не попутал войти вперёд меня в терем, куда нас поведёт слуга рыжего козла! До завтрашнего дня не доживёте, ежели полезете. Ведь имеем мы дело не с кем-нибудь, а с Рыжим царём, а в здешних краях давно слава идёт об его доброте небывалой и милосердии неслыханном. Я-то хорошо знаю, какой он гостеприимный и щедрый за чужой счёт. Хоть бы никому раньше его не помереть, дай ему бог три дня жизни, с позавчерашнего начиная. А доченька-то у него уродилась точь-в-точь по чёртову заказу: вся в отца пошла, да и того хлеще. Знаете, как говорится: коза через стол сиганёт, а козлёнок – через хату перемахнёт. Но ничего – нашла теперь коса на камень… Коль я с ними этой ночью не управлюсь, так и сама чёртова бабушка не сладит.

– И я так думаю, – поддакнул Голодище. – Запряг Рыжий царь своих волов в одну упряжку с чёртом, да только останутся они без рогов.

– А мне думается – отдаст он и телегу, и плуг, и волов, лишь бы от нас избавиться, – вмешался Глазище.

– Ну, хватит! – прикрикнул Морозище. – Кто болтает, тот нищает. Лучше пойдём спать укладываться, а то царский холоп ждёт нас не дождётся, с распростёртыми объятиями, ублажить нас хочет, небось стол накрыл и свечи зажёг. Ну давайте! Наточите зубы и пошли за мной!

Вот потащились они, еле ноги передвигают, друг дружке мешают, а на пороге совсем остановились. Тут Морозище дунул три раза по-своему, по-особому, и сразу стало в горнице не горячо, не холодно, а в самую пору, лучше для сна и не придумать. Вошли они все внутрь, улеглись кто где сумел и молчок. Верный царский холоп быстро запер двери снаружи, а сам злобно посмеивается:

– Нашёл-таки на вас управу! Спите теперь, голубчики, спите вечным сном, я вам как следует постелил. К утру от вас один пепел найду.

Оставил он их и пошёл по своим делам. А Белый Арап и его друзья в ус себе не дуют. Как добрались они до тепла, так совсем разомлели, начали, на радостях, потягиваться да баловаться назло ведьме, царской дочери. Один Морозище от такого тепла весь сжался в комочек, дрожьмя дрожал, колени к самому рту прижал, зубами щёлкал да всех и каждого ругательски ругал.

– Только ради вас, черти окаянные, остудил я помещение, а то для меня оно в самый раз было. Да так всегда получается, стоит только связаться с калеками немощными. Ничего, в другой раз не проведёте! Даже слушать вас тошно! Ишь, что выдумали! Вы тут не нарадуетесь, разлеглись в тепле да в холе, а я от холода подыхаю. Хорошенькое дело! Для чего же это я лишил себя покоя? Сейчас такую вам взбучку задам, что взвоете, сам спать не буду, но и вам не позволю.

– А ну, заткни глотку, Морозище! – закричали остальные. – Того и гляди рассветёт, а ты всё болтаешь и болтаешь. Вот чёртово чучело! Хватит чушь молоть, у нас уж голова вспухла. Если кто польстится в другой раз с тобой водиться, поделом ему, – совсем ты нас заговорил и головы нам задурил. Никакого покоя от тебя нет. Послушайте его только – так и тарахтит как испорченная мельница. Трещит без умолку из-за чепухи, словно с ума совсем спятил. Эх ты, тебе пристало только в лесу с медведями да волками выть, а не в царских хоромах с честным народом жить.

– Ишь какие! По какому такому праву вы мною помыкаете? – вышел из себя Морозище. – Вы из меня дурачка не делайте, а то самим несдобровать. Я человек добрый, но до поры до времени, а ежели выведете меня из терпенья, плакать будете.

– А ты не шутишь, губастенький? Уж больно ты грозен, я вижу – как рассердишься, сразу же заикаться начинаешь, – рассмеялся Голодище. – Очень ты мне люб! Засунул бы тебя за пазуху, да только уши не поместятся… Лучше помолчи малость да убери губищи свои подальше, а то наплачешься, ведь ты не один в этом доме.

– Видать, правду люди говорят – ты к нему с добром, а он к тебе со злом, – огрызнулся Морозище. – Не дал я вам войти сюда первыми, так мне за это и надо, да ещё мало. Впредь наука – кто в другой раз так поступит, пусть так же и поплатится.

– Правильно, Морозище, жаль только, что ты малость не в своём уме и от дурости не лечишься, – ввязался Глазище. – Но из-за твоих шуточек скоро вся ночь пройдёт, а мы так и не отдохнём. Что бы ты сказал, если бы тебе спать не давали? Ещё твоё счастье, что напал на добрых людей, другие уж давно бы тебя как следует взгрели.

– Да замолчите вы или нет? Не то я как вытяну ноги – стенки вышибу, – вскипел Птицежор-вышегор-ширеширище, – и вылезу на двор с крышей на голове.

Никак вы себе места не найдёте, а уж поздно совсем – разве это дело? Сдаётся мне, Губастый, что ты первый зачинщик во всей заварухе.

– Твоя правда, – поддакнул Глазище. – Повезло ему, что такие добрые мы да терпеливые.

– Дать бы ему как следует, – поддал жару Жаждище, – за вихры бы оттаскать да бока намять, а иначе не угомонится.

Увидел Морозище, что все на него ополчились, совсем взбеленился да как дунет, – стены на три локтя заиндевели, а у товарищей его от стужи зуб на зуб не попадает, и так они дрожать начали, что рубахи на них ходуном заходили.

– Вот получайте! – захохотал Морозище. – Отплатил вам с лихвой! Теперь можете молоть что угодно, я больше не злюсь. Да это же курам на смех! О Белом Арапе ничего не говорю, но вы-то, рвань несчастная, как смеете привередничать? Эх, было бы у меня столько золотых, сколько раз вы спали на свиной подстилке да в навозе. Ишь ты, притворяются барчуками, в сенях рождёнными, с рожами холёными.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю