Текст книги "Тайна"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Ну ладно. А зачем продавщица откалывает такие штучки? Не могла просто сказать, не удалось, мол, камень оставить, и привет? Я бы ведь не покусала!

– Вы же могли крик поднять, – пояснила пани Крыскова. – Она вас не знает, а покупатели на все способны. Боялась. Не имела права вообще камень выставлять, такие вещи проходят только через подсобки, товар для посвящённых. Да ещё при такой цене. Бриллиант почти пять каратов, голубой воды, глубокий, знаете, сколько он стоит на самом деле? Миллион двести, и это абсолютный минимум!

– Откуда же взялись двести двадцать тысяч?..

– Пересчёт по официальному курсу рубля на злотые. Камень-то советский…

Крыша у меня совсем поехала.

– Время от времени приходят от них такие вещи, – терпеливо объясняла пани Крыскова. – Цены ничтожные, на прилавок это не попадает, директор магазина получает распоряжение, а тут как раз директорши не было на месте, продавщица показывала камень тому пану, не мне же, я оказалась там случайно. А пан этот чей-то родственник. Кабы имел с собой деньги, купил бы сразу, вы же видели, денег у него не случилось… Помните, когда-то официальная цена доллара была двадцать четыре злотых, а на чёрном рынке более ста, и с официальным пересчётом на рубли то же самое…

Я расстроилась не из-за потерянного навара – обычное моё невезение, – а из-за мошенничества как системы. Закулисные махинации, крутые тропки и окольные пути – да.., здесь правды не доищешься… Пани Крыскова вздохнула.

– А я уж понадеялась, что по случаю удастся воспользоваться, – призналась она грустно. – Я как раз без денег, из-за дочери, они дом строят, все деньги ухнули. И попался же мне этот бриллиант, как слепой курице зёрнышко, кабы знать!.. Возобновлю-ка я старые знакомства, драгоценные камни вообще-то идут через магазины, только никто их в витрине не выставляет…

Я старалась просчитать всю комбинацию, да плохо получалось, слишком много неизвестных. Ни с какой торговлей бриллиантами, открытой или потайной, никогда не имела дел, а валютный пересчёт всегда был для меня за семью печатями.

– И что, после продают? – спросила я неуверенно.

– Кто?

– Да те, кто покупают.

– Продают, как не продавать. В основном в Вене…

Мы посмотрели друг на друга. Один за другим возвращались сослуживцы пани Крысковой, и она замолчала. С дальнейшими пояснениями пришлось повременить, я попрощалась и вышла. Пани Крыскова, прощаясь, приложила палец к губам…

* * *

Недоумок позвонил как раз в тот момент, когда я наконец двинула мыслительный процесс в действие и приступила к обдумыванию разведки переулков на Праге. Субъект с клёцкой на морде валандался где-то на обочине моего разума, и я почти чувствовала его топотание по моим мозговым извилинам. Божидар, упорно не желая пылать чувствами, надменно пренебрегая всеми моими, надо честно признаться, довольно мизерными сведениями, выбивал меня из равновесия со дня на день все больше и больше. Жизнь и так не баловала меня, а звонок сразу же сбил с темы и лишил всякой благожелательности.

Недоумок добрых лет восемь меня боготворил и липнул, как заграничный пластырь. Он, видите ли, решил стать поэтом. Стихоплетствовал вовсю и умолял, чтобы я правила эту потрясающую мазню, занятие весьма тяжкое, ибо в его, с позволения сказать, «поэзии» нечего было править. «Она стояла, она бледнела, смотрели все, она сомлела…» Это у него сцена со свихнувшейся от ревности дамой, которая намекает друзьям, что покончит с собой, только вот раздумывает, не кокнуть ли сперва своего неверного аманта. Сюжет был мне поведан изустно, прозой, ибо из поэтического текста никакими силами невозможно было его дедуцировать. К тому же из сего месива решено было изготовить эпос на манер «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича или просто «Илиады»…

Я старалась намекнуть автору, что поэзия ему явно не даётся, лучше бы поискать иное применение таланту. Он в конце концов согласился и выдал рассказик. Честно говоря, опус получился слабоват сравнительно с сочинениями третье-клашек-второгодников, особенно если наставниками у них были малоквалифицированные учителя. При полном отсутствии содержания, вся новеллка была ни о чем, да к тому же ни в одном предложении грамматика не учитывалась вовсе. Единственное, что у него не хромало – орфография: не делал ошибок.

Новеллка взбесила меня окончательно, и я посоветовала отправиться с ней на телевидение – мол, заинтересует, сделают сценарий. Он обрадовался столь оригинальному совету и, кажется, в самом деле им воспользовался, так как на длительное время оставил меня в покое.

Когда мы познакомились, он, понятно, представился, только его фамилия моментально вылетела у меня из головы. А визитку я потеряла незамедлительно. По телефону тут же узнавала его и сразу же отзывалась: «А, это пан», а посему он считал, что все о'кей, и не называл себя.

Звонок оторвал меня от увлекательных планов. Недоумок занудно умолял о встрече. Я попыталась наврать что-нибудь, но, будучи занята иной материей, нужного аргумента не нашла. Пора было, кстати, оплатить счета на почте ввиду скандального опоздания – от очередей я просто шарахалась, – так что хорошо бы совместить оба сомнительных развлечения. Вспомнила про кафе «Мозаика» около почты и назначила ему свидание. Он напирал на спешку, ну и ладно, пусть будет завтра в шесть вечера.

– Нет, я в последнее время не писал, – заявил он с ходу, и я вздохнула свободно. – Всякие неприятности, знаете ли, и в смысле вдохновения туговато. Хочу с вами посоветоваться. Извините за высокие слова, но ведь вы таки самая умная.

Я поперхнулась первым же глотком кофе. Господи Иисусе…

– Я того, понимаете, ничего не понимаю. На компьютерах сижу, а тут на тебе, чудеса в решете. Ну, привезли машины, в Австрию за ними ездили, ведь они и сами могли прийти, а они все же поехали и сопровождали. Оказалось – лом один.

Я изо всех сил изобразила интерес.

– Что лом? Эти машины?

– А как же. Ни на что не годятся. Вроде бы привезли для работы, а велели разобрать на части; приблизительно говоря, вообще все не то.

Я понятия не имела о компьютерах, но сейчас мне показалось, что речь не только о науке.

– Расскажите все ещё раз. Я в компьютерах ни бум-бум. Для какой работы, и что не то?

– Так они для расчётов же – не просто прибавить-отнять, а для расчёта, например, движения. И для управления. А привезли все совсем другое, проще гораздо, на базе таких плат, которые работают по-разному, и если получается, то открывается заслонка. И потому когда в них что есть, то вылетает.

Вроде бы говорил обычные слова, а смысла в них было столько же, сколько в его поэзии. Я уразумела так: «вылетает», потому как что-то испортилось.

– А будь все в порядке, тогда не вылетит? – спросила я. Казалось, над столиком в кафе нависла какая-то абракадабра.

– Да нет, напротив. Именно должно вылетать. А в тех, что привезли, что-то сбоит, поэтому то вылетает, то нет. Машина зацикливается, а такого не должно быть. Программа как бы испорчена.

В голове мелькнула вдруг глупая ассоциация:

– А на чем зацикливается?

– Да вот именно, не на числах или хотя бы графиках. Какое там, крутятся какие-то игрушки – подковки, карты, ну там дамы, валеты, а то вдруг апельсины или сливы…

Тут меня осенило, и я очумела, собственным ушам не поверила.

– Так это же игральные автоматы! Вам просто-напросто привезли игральные автоматы!!!.. Он сразу обрадовался.

– Ну вот, я же говорю, вы самая умная. Я позабыл слово, а это оно самое. Они итальянские. Мне ведено их разобрать на части, все блоки отдельно, а что дальше с ними делать будут, не знаю. Документация у меня вообще на другие, какие-то английские. И это все служебная тайна: ведь я же знаю, что деньги на них ушли те самые, отложенные на настоящие компьютеры, только меньше – ведь этот хлам дешевле. Впрочем, я не того, не знаю, они могли и просто так получить, всякие обломки, а только сказали, мол, заплатили. Небось взяли и подделали счета.

Я судорожно вспоминала что-нибудь про его работу. Нет, я никогда не интересовалась, а он, наверно, не говорил. И что за организация пускается на такие фокусы?

– А где вы работаете? – спросила я, уже с искренним интересом.

Недоумок даже обиделся.

– Как это, я думал, вы совсем в курсе, я ведь говорил. В мастерских при проектном бюро. И в самом бюро – то тут, то там, где понадоблюсь.

– А в каком проектном бюро?

– Ну.., в нашем. У нас там все отрасли. В ведомстве.

И в каком таком ведомстве, Боже милостивый?! Что он под этим понимает?! Я посмотрела на него Горгоной, недоумок смутился, поёрзал на стуле – тяжёлый, неумолимый мой взгляд возымел своё страшное действие.

– Ну, знаете… На Раковецкой…

– В Главной школе сельского хозяйства или в тюрьме? – чеканила я безжалостно.

Недоумок взглянул на меня. В глазах его выражался столь горестный упрёк, что Горгона скукожилась. Ладно уж, видать, название организации в горле застряло, а на этой Раковецкой мало что осталось.

– МВД?..

Он едва кивнул. Окаменел бедняга, а я тем временем собралась с мыслями. И чего они все боятся – ну ясно, на тему МВД все окутано непроницаемой тайной, Божидар тоже об этой организации прямо никогда не говорит. Наваждение какое-то да и только. Ясно, пустились в странную афёру, не первую, да и не последнюю, подделка счётов – подумаешь тоже, а вот на кой черт им испорченные игральные автоматы?.. Собственное казино собираются открыть? С испорченными?!!..

– А их легко починить? – У меня мелькнули кое-какие соображения.

– Что починить?

– Эти автоматы.

Недоумок вышел из гранитного оцепенения, пошевелился, вздохнул, покачал головой.

– Подкупить бы кое-какие части, почему нет. Скорее да. Но они вовсе не покупают. И вообще не велят ничего исправлять, просто разобрать. И зачем им это, ведь нельзя же их переделать. Значит, не годятся никуда, только для игры. Или ещё на что-нибудь.

Дело меня заинтриговало всерьёз. В игральных автоматах я очень даже понимала толк. Зацикленный автомат может платить бесперебойно, надо только его застать в нужный момент… Минутку, но ведь все это механическое, барабанное. Какое отношение они имеют к кибернетике? Наверное, какая-нибудь новинка…

Недоумок уставился на меня как на святую, и в его взгляде отражалось одно лишь благоговение, что явно тормозило мыслительный процесс.

– И что? – спросила я нетерпеливо. – Что же вас во всем этом беспокоит? И чем я могу помочь?

Моя горячность не особенно его наэлектризовала, однако вялое выражение лица сменилось некоей озабоченностью.

– Ну, я не знаю. Мне все кажется, что-то не так. Я думал, вы посоветуете, честно говоря, дело ведь в другом. Я начал с автоматов, потому что мой знакомый, коллега, значит, он с ними работал. И пропал. Вот я сейчас вместо него и работаю.

Поначалу я никак не могла сориентироваться, что его угнетает: то ли пропажа коллеги, то ли его работа.

– Ну?

– И я все не могу узнать, что с ним случилось.

Уразумев, что все-таки речь о коллеге, я попросила рассказать подробнее.

Недоумок явно оживился.

– Так он не пришёл на работу. Значит, это я понял, что его нет, потому как меня перетащили на этот хлам вместо него. Нормально, допустим, не пришёл так три дня, а его все нету. Я думал – заболел, позвонил – никого нет, я и ходил к нему несколько раз – без толку. В кадрах спросил осторожно, уволили или в отпуске, хотя если бы так, он бы мне сказал. Не в командировке ли? Ничего не узнал. Это уже, постойте, пять, нет, шесть дней, как пропал.

– А семья? Жена, дети?..

– Что семья?

– Его семья.

– У него нет жены. Родителей тоже нет. Вообще никого, одинокий. Девушка есть, я с ней повидался, а она тоже ничего не знает, правда, они уже как бы разошлись, вот она и думала, потому, мол, он и не звонит. У неё ключи есть от его квартиры, мы с ней туда пошли, вот мне и захотелось с вами повидаться.

Кажется, недоумок подбирался наконец к главному.

– И что? – нажимала я.

– А там у него все не так.

– Как не так? Объясните!

Она говорит, эта Пломбир, её так смешно называют – Пломбир, все так зовут, я даже не знаю, какое у неё имя. Так вот, Пломбир говорит, больно уж большой порядок в квартире. Всегда бардак, то есть с вещами и так далее, только бумаги были в порядке, а теперь наоборот. Вещи все уложены, в шкафу и везде, а в бумагах ералаш.

– В каких бумагах?

– А в разных, в каждом доме полно бумаг, а у него ещё больше, чем у других. Даже свидетельство об окончании школы и табели школьные за все годы, только диплом в отделе кадров. Всегда порядок в письменном столе, блокноты, календари, много всего, – а теперь недостаток. Пломбир считает, что больше было и разложено кое-как. Она нашла такую записку, даже несколько – он всегда все записывает: например, что купить, потому как ему неохота все помнить, так вот, хлеб, значит, лампочку либо масло… А на одном листочке написано такое странное…

Он достал бумажник, порылся в нем и осторожно пододвинул ко мне маленькую бумажку в клетку.

– Пломбир говорит, это мне.

Я взглянула на бумажку, он придерживал её пальцем на столике. Меня бы но удивило, подсунь он бумажку и обратной стороной.

Текст выглядел так:

Пломбир

Пышка

Знание

молоко ХХХХХХ

крыса

календарик за прошлый год

чипы пэ

Пиявка

Я внимательно прочитала и посмотрела вопросительно.

– А почему это вам? И что все вообще значит?

Недоумок ответил по очереди.

– Пломбир сказала – для меня, а уж она знает; все из-за этой Пышки. Он меня так звал иногда, я раньше был толстый. Такой пухленькии, значит, мы с ним знакомы ещё со школы. Задумай он купить пышки, то и написал бы «пышки», одну пышку зачем покупать, да ещё с большой буквы. Вот и выходит, что это я, а Пломбир мне должна передать. А про остальное понятия не имею. А вам как раз и хотел показать, вдруг вы поймёте.

Вера в меня и надежда на меня просто-таки расцвели на его физиономии: я почувствовала себя обязанной проявить максимум проницательности, даже ещё больше, хоть и годилась для такой задачи, как вол для кареты.

– Ну ладно, давайте подумаем. Пломбира и Пышку долой. Знание. Так? О чем он мог знать или вы?

– Я ничего не знаю, видимо, он… Сразу скажу, молоко не в счёт.

– А почему?

– Перечёркнуто. Эти крестики. Он все перечёркивал так ещё со школы. Не чертой, а крестиками рядом. На молоко давайте не обращать внимания.

– Ладно. Итак, допустим, он нечто знал. Теперь крыса…

Он сразу прервал меня шёпотом.

– Крыса – это не крыса. То есть не животное. Мы так между собой называем одного типа на работе.

Я ляпнула не думая первое, что пришло в голову.

– В таком случае получается, были у него подозрения насчёт Крысы. Может, имел какие-то сведения. Что это за субъект?

– Гнида такая, хуже не бывает, извините за выражение. И что он мог про него узнать, давно всем известно – жуткая сволочь.

– Так, похоже, наоборот? Крыса что-то пронюхал?..

При этих словах недоумок весь передёрнулся. Раскрыл рот, помолчал, снова закрыл.

– Сохрани Господь Бог, если Крыса докопался до чего-то, о чем ему знать не надо. Уж тут обязательно случилось бы что-то кошмарное…

Не имея понятия о предполагаемых кошмарах, я пока что напрягалась насчёт этого листочка бумаги.

– Минутку. Попытаемся дальше. Календарик за прошлый год. Вы что-нибудь понимаете?

Недоумок по новой отмолчал своё, видно, оторопь ещё не прошла.

– Я не знаю, а Пломбир говорит, календарик исчез. Где-то под конец года. Ещё когда был нужен. Пропал и все тут, а он думал, украли. Даже нервничал.

Исчез. Календарик. И владелец календарика тоже исчез…

– А знаете, похоже, дело вовсе не в календаре, а в его пропаже… Уж очень много всего наисчезало, вы упоминали и про другие бумаги?.. Говорите, Пломбир считает, будто бумаг меньше, значит, и они исчезли?

На добродушной глуповатой физиономии, в честных, наивных глазах появился смертельный испуг.

– Ох, эта ваша догадка вполне возможна. От ваших слов у меня в голове проясняется, я знаю, вы очень умная. О Боже, вдруг и в самом деле…

– Ладно, дальше. Чипы пэ. Это что такое?

– Чипы первичные, – глухо прошептал недоумок. – Это про автоматы. Мы об этом разговаривали, их ведь велели разобрать на первичные блоки, и между собой мы так и называли…

Некая схема постепенно вырисовывалась в моей голове. Смутная, естественно, и необязательно правильная. В тексте осталось ещё последнее, пожалуй. Итак, ещё вопрос:

– Пиявка?

Недоумок взмок. Я, видимо, принуждала его к неимоверному труду: если столь же тяжко ему давались поэтические творения, ничего удивительного, что получались не наилучшим образом…

– Вот именно, я над этим думал и думал, потому как стало кое-что совпадать, только я думал, может, не так думаю. У нас в школе была учительница, Пиявкой её прозвали, то есть это не фамилия, это между нами, учениками. Ужасно была, как бы это сказать, настырная. Если прицепится, прямо как пиявка – не оторвёшь. Не приведи Бог самому руку поднять, она вроде бы спрашивала что-нибудь одно, а если какой дурак вылезал с ответом, так она вцеплялась в него мёртвой хваткой. Про все начинала спрашивать, давила, как удав. Человек даже и мог ответить, да остерегался, как бы случаем язык не распустить…

Сопоставления уже сами напрашивались. По-моему, я приближалась к разгадке всего шифра.

– Не знаю, так ли это, но, похоже, ваш коллега с чем-то выступил против Крысы, – развернула я свою аргументацию. – И либо в связи с этим исчезли его бумаги, либо сам он решил исчезнуть – ему угрожали. Бумажку написал на всякий случай, в расчёте на то, что вы поймёте. По-видимому, надеется на вашу помощь или просто хотел предостеречь. С Пломбиром вы об этом говорили?

От такого изобилия соображений недоумок растерялся. Его рот непроизвольно открывался и закрывался, и вместо гримасы отчаяния на его физиономии изобразились неуверенность и беспокойство. Короче, полная дезориентация. В конце концов он выдавил:

– Ну, того… С Пломбиром – да, ведь она нашла записку и отдала мне – это, говорит, явно тебе. И о календарике. Прочитала и сказала: календарик за прошлый год у него потерялся. А все прочее она не понимает, но тут что-то нечисто.

– Неглупая девица, – похвалила я. – Насчёт Крысы знает?

– Представления не имею, пожалуй, нет, мы об этом никому не говорили, у нас такой шифр был, как бы сказать, секрет между нами. Правда, возможно, он ей кое-что и намекнул – Я снова взглянула на листочек, недоумок уже начал потихоньку тянуть его к себе.

– Чипы первичные. Сведения, надо полагать, касаются именно автоматов. Что-то тут подозрительное. Крыса связан с ними?

– Ну как же. Напрямую. Распоряжается, решает и так далее, даже сам работает, по профессии он электронщик…

И тут-то до меня дошло, какой беды он так боялся: его мрачные предчувствия, по всей видимости, оправдались. Какие только махинации нельзя было провернуть с помощью этих игральных автоматов! Афёра вырисовывалась весьма чётко. Хоть бы недоумок был малость посмекалистей. А то проворством мысли он напоминал дождевого червяка.

– Не хочу вас огорчать, но боюсь, с вашим коллегой дело обстоит плохо, – сказала я возможно мягче. – По-видимому, он разгадал фокус с этими автоматами и нарвался на неприятности. Вам бы лучше ради собственной пользы в эту афёру не встревать, хотя, должна признаться, она меня до чёртиков интересует.

Недоумок, который таращился на меня изо всех сил, откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.

– Понимаю, как не понять. Так все и было, как вы говорите, я всегда верил, что вы мне поможете. Мало того, он понял, так ещё объясняться к Крысе полез. А про то, о чем знал, наверняка все записал – любил делать заметки для себя. А заметки-то и пропали, заодно и другие записки, потому и бумаг оказалось меньше. Но я этого так не оставлю. Я дознаюсь, что случилось с Казиком, с моим коллегой значит, – ведь, возможно, он просто скрылся. Как вы думаете, что бы такое сделать?

– Заявить в милицию, что ли?..

Услышав подобный вздор, всякий нормальный человек постучал бы весьма энергично пальцем по лбу. Недоумок же отреагировал спокойно, как пень.

– Заявить-то я могу, только какой толк. Не захотят у нас, так и милиция ничего не поделает.

А у нас запретят, это точно. Мне чего-нибудь наврут, и дело с концом. А я вот размышляю: если Казик убежал, как вы, пани, думаете, куда?

Афёра заинтересовала меня не на шутку, гораздо больше, чем наркотики и бриллианты, поэтому я сдержала раздражение и не фыркнула даже: каким образом, черт побери, могу представить, куда подевался абсолютно чужой мне человек. Посоветовала прижать к стенке эту Пломбир, ведь должна же она знать хоть что-нибудь о своём многолетнем хахале. Проваландались вместе вроде бы лет шесть, наверное, ездили куда-нибудь, может, укромные уголки у них были в лесной глуши или ещё что в таком роде. Слышала же она от него хоть что-нибудь, видела его приятелей…

– Так из приятелей только я один, – вздохнул недоумок. – Но вы правильно мыслите. Я попробую, а Пломбир вполне посодействует, потому как она расстроилась. И вообще мне-то нельзя, а ей ничего не стоит попробовать пойти в милицию. Если что, так я вас, пани, уведомлю…

* * *

Тадеуш, мой приятель ещё по прежней работе, позвонил на следующий день, ужасно озабоченный: у него прострел, даже с постели встаёт с трудом, а тут спешная работа, и я аккурат могу помочь.

– По-моему, ты всегда любила делать предварительное обследование, обмеры, – напомнил он неуверенно и просительно. – Надеюсь; у тебя это не прошло?

– Нет. По-прежнему люблю. Пристрастие не очень-то обыкновенное, но таки есть. А что, у тебя планы какие-то?

– Не столько планы, сколько совесть замучила. Взял работу, подписал договор – частное поручение, в принципе должен быть проект – капитальный ремонт: обследование и обмеры, как понимаешь, необходимы. И так по-дурацки сложилось, никого не могу найти. Эва со мной возится, да ещё на работу ходит…

– Все ясно. А участок большой?

– Не хочу тебя пугать, но, честно говоря, впечатляет. Строение и солидный кусок территории на Праге, все довоенное и неизвестно, в каком состоянии. То есть известно в каком – ремонту капитальному подлежит, только вот этот чёртов прострел – не успел рулетку взять в руки.

Он назвал адрес. До этого момента я колебалась: с одной стороны, обследованием всегда любила заниматься, да и неловко отказать Тадеушу, а с другой, времени нету, голова занята совсем другими делами. Мне не больно-то хотелось встревать в эту канительную работу, от которой уже отвыкла, но, услышав адрес, я с ходу загорелась энтузиазмом. Именно там находился возможный новый притон, его-то и хотел разыскать Павел, а меня от поисков оторвала бриллиантовая блажь. Может, и не в том самом строении, где-нибудь рядом, но и то хорошо. К радостному удивлению Тадеуша, я согласилась без уговоров.

– Постой-ка, ведь второго человека надо, есть помощник?

– Я так и знал, что могу на тебя рассчитывать. Помощник есть, я тебе на десерт оставил. Он работал бы один, если бы ты не согласилась, он у меня в напарниках по этому заказу. Гутюша с тобой будет работать.

– Гутюша!..

– Я так и думал, ты обрадуешься… Правильно думал, я сразу повеселела. Я просто обожала Гутюшу, он был работяга добросовестный, да ещё и развлекал меня на полную катушку. Он жонглировал польским языком самым удивительным образом, особенно когда нервничал, так что договориться с ним порой бывало трудновато. Но тут все мог объяснить Тадеуш, а мне оставалось лишь приятное общение с Гутюшей. Посему я согласилась на Гутюшу без всяких оговорок.

– Работа срочная?

– Да. Если уж точно, начать следовало неделю назад. Ты могла бы завтра приступить?

Само собой – как раз планировала с завтрашнего дня шастать на Праге в поисках притона.

– Ладно, обследование и обмеры сделаю, но чертить будет Эва, у меня и приборов нет. С Гутюшей ты договоришься или мне самой?

– Да я с ним уже договорился, ты только позвони, в котором часу и прочее. Телефон его у тебя есть? А в моей благодарности не сомневайся. До гроба не забуду…

– Гутюша, а что там будет? – спросила я по дороге назавтра утром.

Гутюша на сей раз пребывал в спокойствии и высказался более или менее внятно.

– Кооператив это получил. Многоотраслевой. Мелочёвкой малой будут заниматься, а все вместе – производство, бюро и так далее. Комнаты гостевые, столовка и так далее. Этакая веерная программа, и сдаётся мне, себе кусок урвут – квартиры понаделают и так далее.

– А сейчас там что?

– Да всякая всячина. В основном люди живут, только жить там так же удобно, как волу в полушубке щеголять, сама увидишь. До войны склады понатыканы были, теперь тоже мешанина всякая. Поликлинику себе тоже отгрохают.

– А куда подеваются все, кто там сейчас?

– Никуда. Все к этому кооперативу относятся, так, поперемещают туда-сюда и здание приспособят к новому профилю.

– А нам рабочее местечко отвели?

– Отвели. На третьем этаже, номер четырнадцать. Ключ у меня.

– Сперва покажешь мне объём работ, ведь Тадеуш говорил что-то об участке. Погода как раз что надо, так что начнём с помещений, но глянуть на место хотелось бы.

Моросил дождь, когда мы подъехали. Вход был с другой стороны, не там, где я успела побывать, но я сразу сориентировалась: строения и участок вместе образуют как бы угол двух улиц и могут иметь общие входы-выходы. Хмурый, обшарпанный четырехэтажный дом настроения не прибавлял.

Наша комната оказалась на третьем этаже и была в некотором смысле оборудована: два стула, стол, электроплитка, какие-то полки, шкафчики и ящики, и даже – ошеломительный комфорт – кошмарного вида уборная. Я выглянула в окно. Большой двор с трех сторон ограждали строения вроде нашего, а четвёртую замыкал одноэтажный барак и старая ржавая сеточная ограда. По неприглядности двор вполне соперничал с нашей уборной: разорённый, захламлённый, в выбоинах и ухабах, в одном углу возвышалась груда щебня и мусора, поросшая сорняком, далее – утрамбованная земля, бетон и строительные отходы. В процессе осмотра я локализовала проходные дворы и подворотни, где шлялась в поисках наркоманского притона, они находились левее: если бы я тогда определила дорогу по азимуту и могла напрямик протаранить стены и ограды, оказалась бы в нашем дворе.

Гутюша знал об окружении все.

– Тот барак – дом призрения. Детский сад или что-то в этом духе, во всяком случае для детей малость того, развитых наискосок. Пока неясно, что с ним делать, может, и снесут, а обмерить придётся. Весь участок наш, до той сетки. Дом, высунься поглубже в окно, увидишь весь от левой водосточной трубы до кучи щебёнки направо. Щебень тоже надо обмерить – его уберут. Остальное нас не касается.

– А сия возвышенность?

– Развалины. Ещё после этого, как его, пожара войны. Что-то стояло, обрушилось, возможно, остались подвалы. Место спорное.

– То есть как?

– Утрясают. Заказчик хотел бы все оттяпать, да, пожалуй, не получит, и вон ту четвертушку, – Гутюша описал рукой небольшое полукружье, – отдадут другим, а Тадеушу придётся делать забор. Изолироваться. Нам тоже начхать, как там решат.

Да, работка предстоит что надо. Понятно, почему Тадеуш собирался сделать все сам: обследование территории под снос можно поручить кому угодно, а обследование для перестройки и ремонта требует точности и дотошности. Гутюша для меня был сущим даром судьбы: монтаж, электрическое и санитарное оборудование знал превосходно, хотя в принципе и работал конструктором.

Начали мы с четвёртого этажа, пока что оставив в покое чердак, потому как я не взяла с собой халат, а пыль там скопилась с допотопных времён. Через три часа спустились этажом ниже.

– Эва не начнёт чертить, пока мы не дойдём хотя бы до какого-нибудь конца, – буркнула я озабоченно. – Работа на срок?

– Две недели, – ответил Гутюша. – Было три, да одна пролетела. Я потом тоже сяду за чертежи. Ничего, поддадим жару, пойдёт.

Я осмотрела ближайшую дверь.

– Что там? Не дай Бог, квартира?

– Квартира. Не страшно. Если жильцов нет, придём попозже.

На звонок открыла пятнадцатилетняя девочка, которую вовсе не интересовали наши проблемы. Она уселась с книгой за стол, игнорируя наше присутствие. Любопытно, что придумает Тадеуш, – на жилое помещение эта квартира не годилась ни в коем разе.

– По-моему, все столярные работы делать заново, и вообще следует пробить окна, если это для людей назначается, а не для коров, – заметила я критически.

– Да уж, надо бы, – согласился Гутюша. – Запиши в объяснительной, у них тут напряжение.

Я уже не искала причин, почему в жилой квартире вместо окон электропроводка высокого напряжения – времени не хватало. Гутюша локализовал выводы электрических проводов и обмерил расстояния от розетки до стены и до пола. К девочке зашла подружка. Я удивилась: в такую пору обе должны быть в школе.

– Эта психопатка ко мне пристала, – начала подружка прямо от двери. – Почему не сказала мне, что её выпустили?

Вдруг увидела посторонних в соседней комнате и примолкла. Девочки зашептались, с минуту как будто спорили, иногда повышая голос, так что до меня доносились отдельные слова.

– Каська просто дура, – горячилась подружка. – Он из неё верёвки вьёт.

Они ещё пошептались про какую-то Каську и про что-то ещё, потом наша хозяйка заглянула к нам.

– А вы ещё долго здесь будете? – спросила она вежливо. – Нам к часу пора в школу.

Я почему-то порадовалась, что девочки не прогуливают.

– Вам далеко? – спросила я, взглянув на часы.

– Нет, близко, минут пять ходу.

– Сейчас половина первого. Успеете. Нам тут ещё работы на пятнадцать минут.

– Даже меньше, – поправил Гутюша. – Уборная без канализации по вертикали.

– Стенки надо проверить. Беги с нулём к внешней.

Девочек наши занятия не интересовали, они шептались и хихикали, сидя на топчане. Через десять минут мы ушли.

– Что, тут живёт какая-то психопатка? – спросила я Гутюшу с лёгким беспокойством, обмеряя коридорчик у лестничной клетки. – Я предпочитала бы обойтись без психов, с ними хлопот не оберёшься.

– Два семьдесят восемь, – ответил Гутюша. – Есть, но она приходящая. Бывает изредка. Кажется, какая-то мамаша какого-то ребёнка из этого малолетнего исправительного дома. Погоди, тут не хватает калорифера. Есть выход и зашпунтовано.

Какое-то все-таки облегчение, что не я буду заниматься проектированием, а Тадеуш. Не позавидуешь такой творческой работе.

Помещение рядом оказалось единицей административной. Три присутствующих работника совершенно нас проворонили, увлечённые без памяти обсуждением несправедливости чего-то распределённого. Здесь была газовая плита с духовкой и ниша с ванной, где не наблюдалось водопровода.

На втором этаже мы решили отдохнуть.

– Приведи в порядок эти наброски, – порекомендовала я Гутюше. – Если собираешься чертить, лучше сам это сделай. А я пересчитаю обмеры, поглядим, на сколько не сходится.