Текст книги "Тайна"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– А за вами получит сведения тот… – сорвалось у неё, и она тотчас сжала губы.

Меня залихорадило: этой бабе известно больше, чем мне, возможно, даже все. Оборванная фраза значила колоссально много.

– Если получит сведения вслед за мной, то получит сведения и насчёт меня. А я ещё хотела бы немного пожить и постараюсь, чтобы никто ничего не узнал. Ведь надо же ребёнка обезопасить, пока до него не добрались, а до него добираются уже несколько таких типов. Не намереваюсь ничем рисковать, вы сами решите, искать ли мальчика с умом или плутать на ощупь. Чтобы искать с умом, мне надо кое в чем сориентироваться.

Марианна Голковская, возможно, и выслушала этот монолог, но думала по-своему.

– Убить-то его, пожалуй, не убьют, – раздумчиво сказала она. – Хотя голову на отсечение не дам. А вот дураком сделают полным, а он вовсе не дурак пока что. Пожалуй, и шею могут свернуть. Мне не говорили, где он.

– Это правда?

– Да. Я не хотела знать. И не хочу. Вам бы я сказала, вижу, вы не из тех. По ногам поняла.

Мой характер и ум определялись по разным параметрам в течение жизни, но чтоб по ногам!.. Я в наивном изумлении уставилась на пани Голковскую – раз все уж по ногам видно, на физиономии вовсе не обязательно ума искать…

– Туфли, – снизошла она до объяснения. – Уж и не знаю, что тут такое, только я всегда на ноги гляжу и ещё ни разу в жизни не ошиблась. Понимаете, все вместе – ноги, обувь, они либо хитрые и нечестные, либо порядочные, и всякое остальное тоже. Вы, пани, и вправду порядочная, потому выскажу, как думаю. Понимаете, ведь это Касина квартира.

Я охотно кивнула – это совпало и с моими наблюдениями.

– Я у них хозяйство вела. Касю сама растила, с младенческих лет, потому как её мать – говорить срамно, а отец ещё хуже. А здесь жила бабка, сейчас в санатории и живая не вернётся, а квартиру Касе завещала, Кася и не ведает про это. Да и не надо ей до времени знать, ещё сдуру продаст по дешёвке или что другое удумает. Пока этот её.., жених…

Здесь она прямо-таки зашипела. Жениха, видать, надлежало просто удавить.

– ..не подохнет… Или за ум не возьмётся, хоть я больно-то не надеюсь… Вот тогда и Кася вылечится… – Пока что нет ни её, ни его, – напомнила я. – Где-то оба скрылись. Вы не догадываетесь, где они?

– Догадываюсь. И так и сяк.

– Неважно. Я очень осторожно постараюсь навести справки.

– А вы себе уяснили, если ребёнка найдут, убьют непременно?

– Уяснила.

Она опять кивнула, по-видимому довольная своими убедительными аргументами. Да, всякого я могла ожидать, но снискать доверие по причине туфель, за умеренную цену купленных на летней распродаже в Торонто… Симпатичные туфельки, но чтоб до такой степени?..

– Есть тут один, продаёт это дерьмо, он может знать про них, наверняка кто-то из них к нему ходит. – Марианна Голковская начала высчитывать по пальцам. – Есть ещё хромая психопатка, у ней ум на свой лад закручен, из хорошей семьи, так она по всей Польше знает разные места, в основном на кладбищах, где и пожить можно в склепах. А третий там навроде опекуна, молодёжь пригревает, маленького Сушко тоже ищет, с теми бандитами не знается, а мне все ж таки не нравится. Четвёртая – Касина подружка со школы, все складно было, когда они дружили, а об их дружбе никто понятия не имел, я только, а мать Касина её и на порог к нам не пускала бы – ей все это без надобности. А девочка была хорошая, теперь уже взрослая, старше Каси на два года. Ну а пятый – один доктор, такой, по наркоманским делам. Порядочный человек, Касю жалел, считал, можно её вылечить, со мной разговаривал, похоже, сам её и спрятал. Адреса все есть, только в секрете, и кому другому ни за что не дала бы. Глянулись вы мне, пани, а ежели пани меня обманет, не миновать вам божеской кары. Погодите здесь, за мной не ходите и не подглядывайте, принесу сама.

Я замерла в кресле – не шевельнулась, даже ног не переставила, хоть и совсем затекли, не дай Бог, заподозрит в подсматривании. Не дрогнула, дождалась, пока она не притащила листок, вырванный из тетради, с фамилиями и адресами пяти человек. А сохранить хотя бы видимость покоя стоило мне немалых усилий – тем самым опекуном молодёжи оказался Божидар.

Марианна Голковская была предусмотрительна.

– Вы это себе перепишите. Своей рукой. И про меня молчок – ничего вы от меня не получали. Мой листок я сразу сожгу.

Она внимательно следила, пока я переписывала данные в свой календарик, после чего моей зажигалкой сожгла листок в большой хрустальной пепельнице. Старательно перемешала пепел с моими окурками и посмотрела на меня.

– Как дознаетесь, уведомьте, что с Касей. Где она, её дело, только здорова ли. Повидаться с ней не смею и к ней не пойду, потому как меня сторожат. Глаз не спускают, когда выхожу, кругом всякие мерзавцы шныряют – а пусть их, плевать мне, кто они такие, пусть глядят сколько влезет. Я их к Касс не приведу.

Я решила дома переписать адреса из календарика в манере, чужим непонятной, а две странички вырвать и тоже сжечь. Лучше прямо сегодня же. Вышла я с озабоченной и разочарованной физиономией, и выражение сие призвано было означать для возможных соглядатаев тотальный провал, никто, однако, на меня внимания не обратил и никто не пытался учинить автомобильную аварию по моей вине…

* * *

– Пожалуй, уж лучше по-простому – завести телефонную книгу, – сварливо огрызнулся Гутюша, когда я доставила ему свой трофей. – Адресков все прибывает да прибывает. Из тех, прежних, я обскакал два дома, ни одна знакомая морда по нутру не пришлась, фотки есть, можешь полюбоваться. Осталось девять рож, а у тебя сколько? Пять, м-да…

– Четыре. Пятым заниматься не стоит.

– Ну, всего тринадцать. И людишек прибывает…

– Да, урезонься ты с арифметикой. Давай рационально. Эти задницы днём сторожить смысла нету, надо по вечерам…

– Или в обед…

– Допустим. А когда у них обеденный час? Попробуем пока раскурочить этих моих.

Я постучала пальцем по программе прошлогодних бегов: закамуфлировать фамилии и адреса, сообщённые Марианной Голковской, самое милое дело в программе бегов. Все программы были перечёрканы – клочка чистого не сыщешь. Чего стоили только постоянные замены жокеев! Пиши сколько угодно фамилий – идеальные закоулки для пряток. Даже улица Мадалинского числилась в качестве запасного жокея.

– Этот первый… – начал было Гутюша с сомнением.

– Этот первый не для нас, – прервала я. – На него бы частных детективов напустить, поговори со своими корешами. Может, у них кто на примете есть.

– Есть. Об этом я и хотел сказать.

– Прекрасно. Нам, значит, остаются хромуша-психопатка, подружка и доктор. Разделяемся или вместе двинем?

– Понятно, парой. Поглядим на месте, какой прогноз погоды.

Хромуша-психопатка жила вроде бы неподалёку. По пути я все удивлялась – адрес какой-то невероятно знакомый. Кабы не фамилия и не хромота, сочла бы, что это моя старая приятельница, которая как раз там и жила. Знакомства она водила удивительные, годилась на любую афёру, вот только фамилия другая и никогда не хромала…

И все-таки именно она открыла дверь.

– О Господи, морок сгинь, пропади! – завопила она и даже глаза протёрла под тёмными очками. – Привидение, что ли? Честью клянусь, сегодня ничего не пила!

– Вот повезло-то – Баська! – обрадовалась я. – Замуж вышла?

Баська отошла, приглашая войти.

– А что было делать, если этот старый хрен ни фига на жизнь не оставил. Господи, спаси его душу. Будем галдеть разом или по очереди?

– По очереди. У меня тут к тебе серьёзное дело. Я, кстати, не вижу, что бы ты хромала, откуда слухи про хромушу?

– А этот пан кто такой? – Баська с интересом осмотрела Гутюшу.

– Вполне наш человек. Гутюша, представься. Дело к тебе у нас общее.

– Хромота, скажу тебе, замечательно скрашивает жизнь, – засмеялась Баська. – Когда-то я растянула ногу и ходила с тростью. Сама удивляюсь, как шею не сломала – чёртова палка вечно путалась под ногами и доставляла массу хлопот, зато я на всех производила отличное впечатление. Каждый встречный рвался помочь. В конце концов я эту палку оставила себе, и она многие проблемы вместо меня решает. Роль хромоножки не так уж трудна, главное – не забыть, на какую ногу хромаю.

– Женщина – натура изменчивая, многоотраслевая, – куртуазно вмешался Гутюша.

– Я тоже так считаю, – согласилась Баська. – А насчёт мужа вот какая петрушка вышла: был чьим-то там свойственником, черта с два выцарапаешь наследство у его семейки, вот я и решилась на другого – выбора не было. Другому было восемьдесят семь лет и поступил деликатно, умерев через четыре месяца после свадьбы, теперь есть на что жить. С Анджеем, конечно, Анджей у меня остался.

– А его нет дома? – забеспокоилась я, заглядывая в глубь квартиры.

– Случается и по делам выходить. Видела ведь, я сама чай заваривала. А что? Тайна?

– На всякий случай имей в виду – гранит, колодец и чёрная могила. Впрочем, сейчас сама поймёшь.

Баська кивнула. От неё не надо было требовать разных клятв, молчать умела конкурсно. Она хранила секреты самым простым и великолепным способом: трепалась о них напропалую. Все были убеждены в её прямо-таки бушующей искренности: душа нараспашку, говорит все, что знает, и ещё немного больше, словом, признания извергались Ниагарой. De facto о том, что хотела скрыть, никогда не произнесла ни единого слова, а сомнений ни у кого не возникало.

– Валяй про дело, вижу, тебя просто распирает, – поощрила меня Баська.

– Ты знала одну наркоманку Касю, – начала я.

– Она таинственно исчезла, и ты ищешь её вместе со всем городом, – подхватила Баська. – Не думаю, что ты заодно с разными сволочами. Ищешь её, чтоб всем насолить, или ещё по какой причине? Так, из любопытства спрашиваю.

– По многим причинам. О ребёнке тоже слышала?

– Догадалась. Знаю эту идиотку давно, ну, пожалуй, года три, хоть убей, не помню, как с ней познакомились. Думаю, по пьянке, потому как однажды проснулась я ранним полуднем, и оказалось, она ночевала у меня. Родить она не родила – это верняк, младшего брата никогда у неё не было, раз говорилось о ребёнке, значит, откуда-то раздобыла чужого. Похоже, украла. Так или нет?

– Почти в яблочко. Знаешь, где она?

– Несколько месяцев назад знала, а теперь уже нет.

– А что?

– А вернула мне ключи от склепа. Я поняла: Каська-наркоманка находила себе убежище в одном из родовых склепов Баськи, разбросанных по разным кладбищам в зависимости от расположения бывших имений. Склепы эти являли собой либо внушительные наземные сооружения, либо обширные подземные катакомбы. В них можно было жить вполне удобно.

– А ты уверена, что она не обзавелась вторым ключом?

– Вообще-то на неё не похоже, но твоя воля, хочешь – проверь. Даже не очень далеко, не доезжая Пулав, в деревне Здзитов. Склеп грандиозный, сразу увидишь. Возможно, протекает крыша.

– А помимо склепа, куда она могла подеваться? Не догадываешься хоть чуть-чуть?

– Возможно, и есть кой-какие мыслишки, но все очень сложно и, честно говоря, неохота в такой переплёт встревать. Тебе что надо – где Каська или где она спрятала ребёнка?

– А это разные вещи?

– Совершенно.

– Тогда меня больше беспокоит ребёнок. За Каськой, сдаётся, никто не охотится, чтобы ей шею свернуть.

– Ну, так я скажу тебе по порядку, а ты кумекай. Знала я когда-то одного мужика. Запомнила по гроб жизни из-за его странных вкусов. Упёрся всеми копытами – пойду, мол, лесничим в дикий лес и заимею множество детей. Вовсе не стремился нарожать сплошь сыновей, согласен был и на девчонок, и очень уж меня этим отпугнул. Где он сейчас, не знаю, но допускаю, сделался-таки лесничим – упрям как сивый мерин.

Баська допила чай и закурила. Я терпеливо ждала.

– У Каськи была подруга, – продолжала она. – Обращаю твоё внимание – это совсем другой факт, никоим образом не стыкующийся с иными. Совершенно не понимаю, почему она всячески скрывала свою подругу, но – факт, скрывала. Об этой подруге я знаю только одно: её изнасиловали. Каська не из болтливых, но однажды на неё нашло – разоткровенничалась, рассказала об этом насилии, а юмор в том, что насильник очень нравился своей жертве. Зачем так сопротивлялась ему, не понимаю, кончилось же тем, что она откусила ему кончик уха.

– Сожрала или выплюнула? – внезапно заинтересовался Гутюша.

– Вот ведь незадача – я как-то не подумала, – сказала Баська. – Может, от нервов и проглотила? Может, не разжёвывая…

На несколько минут Каська-наркоманка и пропавший мальчик были забыты. Мы вовсю обсуждали, как и почему откусывают ухо, причём нам явно не хватало личного опыта. А посему проблема не была решена.

– Вернёмся к нашей теме, это уже все про второй факт? – спросила я.

– Нет, ещё не все. Нравился он ей, ну и после уха напали на неё угрызения совести и она просила прощения. Он тоже. В результате подружились, как положено, связанные ужасной тайной, оба чувствовали себя до крайности глупо. Он вовсе не был присяжным насильником – только в тот единственный раз черт его надоумил. Вот и все. А.., ещё нет! Насилие совершилось в лесу, а он был лесничим.

– Ассоциация напрашивается сама, только вот есть ли хоть тень смысла, – заметила я критически. – Предупреждала, неизбежен тяжкий умственный труд, – наставительно произнесла Баська. – Что касается третьего факта, его вообще нет. Только вот одинокое дерево на лугу бросается в глаза, а в лесу его совсем не видать.

Гутюша и в самом деле умел думать.

– Если этот лесничий отработал свою программу, то одним ребёнком больше или меньше – никому в башку не стрелит. Где теперь это ухо?

– На голове, смею предположить, – изумилась Баська, поглядывая на Гутюшу с лёгким сомнением.

– Он спрашивает, где твой лесничий, – перевела я.

– Ни малейшего понятия не имею. Мы не виделись лет пятнадцать. Чтобы вам не морочить голову, сразу заявлю: не представляю, где живёт и как фамилия той пострадавшей подруги.

– Неважно. У нас есть её адрес, – сообщила я. – Так или иначе мы все равно к ней поедем, а к тому же ещё и ухо есть. Правда, как тут подступиться – вопрос деликатный.

– Можно получить полный список всех лесничих в Польше, – подсказала Баська. – С датами рождения, отбрось всех очень молодых и очень старых… Постой, постой, ему теперь, пожалуй… Пятнадцать и двадцать три, сколько будет?

– Тридцать восемь, – машинально ответил Гутюша.

– Я не стану протестовать, если немного накинете или сбросите, – усмехнулась Баська. – Определяю на глаз. Из этих выберете одного с откушенным ухом, и дело с концом. А теперь расскажи, как вообще жизнь и что слышно…

Визит у Баськи затянулся, спускались сумерки, и Гутюша мрачно потребовал переброски. Сначала я не уразумела, о чем он – об игре на бегах, о переключении на велосипеде или о преждевременно открытой карте в бридже, однако чуть погодя поняла. Следовало переброситься на преступников и отправиться по адресам иного контингента.

По-моему, сперва следовало навестить врача, возможно, Каська где-нибудь на лечении. Гутюша заупрямился. Проссорившись всю дорогу, мы добрались до Новаторской, и я припарковалась около канцтоваров.

– Болван ты, ну чего стоило приехать в другой день! Это очень хороший магазин, а теперь амба, все закрыто! – ворчала я. – И где тут сторожить, окстись, торчать, что ли, Симеоном-Столпником или стражем у Бельведера?..

– Зелень, – невозмутимо бросил Гутюша. – Воздухом подышим.

Мы уже вышли из машины и отошли метров на пятнадцать, когда из-за угла дома показался какой-то ферт и сел в стоящий у тротуара «ниссан». К счастью, мы оказались на противоположной стороне улицы, под тенью любезной Гутюше зелени. Я приросла к тротуару. И в свете фонаря…

– Крыса!..

– Это он!..

Наши приглушённые возгласы раздались одновременно. Я мигом нашлась:

– Гутюша, скорей обними меня! Целуй, только не сильно. В такой позитуре возраст не различишь.

– Сзади лицей, спереди музей, – галантнг согласился Гутюша.

– Кретин! – прошипела я. – Ты откуда его знаешь?!..

Гутюша осторожно поцеловал меня в лоб.

– Вроде как молодая со всех сторон, – шепнул он успокоительно. – А он – тот самый, в носках! А где Крыса?

Я застыла в его объятиях, будто статуя в Саксонском Саду. Настоящая Галатея. Переполох в сером веществе поутих лишь после исчезновения «ниссана» вместе с содержимым.

– Гутюша, это был Крыса. Что значит в носках?.. Ты его видел?!

– Так ведь этот молодец красовался тогда в «Мозаике»! Рожа отпечаталась, ведь я все ж таки работаю в архитектурно-проектной мастерской, у меня зрительная память – твои друзья-приятели по профессии вбили в меня! На нем сидели эти носки, ну, такие, калориферные!.. Ну, в рёбрышки, прости Господи!

Я села в машину и обрела дар речи.

– Пошёл на мокруху – лично убил недоумка, видать, горело под ногами, а под рукой никого не случилось. Ох, наверняка подслушал тот наш разговор с недоумком…

– А выглядел наоборот, – прервал Гутюша. – Не такой уж элегант, куртка на нем, похоже, была или ещё что, а теперь такой очень лордовый. Только по роже и узнал.

– В списке жильцов должен числиться. Давай справимся, всех перепишем.

От волнения я соображала не больно-то ловко. Гутюша был куда спокойнее. Извлёк из кармана рецепт.

– Чего копать, здесь все написано. По этому адресу живёт Мариан Возьняк – справились на работе, фамилия настоящая, не работал же под псевдонимом? Крыса, значит, под вывеской Возьняк, который на моих глазах убил некоего Стшельчика. Я был трезвый тогда, совершеннолетний, никому из сторон не родственник…

– Брось балаганить, я что тебе, судья?!. Боже милостивый, что же делать с этим финтом!

– Амба! – решил Гутюша. – Пока что. Следует передать информацию кому надо и увянуть, как розы цвет. Я займусь этим.

– Надо же Пломбиру сказать. Пусть девушка уносит ноги, господи Боже, её убить могут в любой момент…

– Никто не убьёт, пока не запакуют чемоданы. Слушай-ка, может, я не совсем дубина. Ты говорила, он играл около тебя? И что? Выигрывал или как?

Гутюшина рассудительность подействовала на меня умиротворяюще.

– Погоди. Дай сообразить… О черт, конечно же, выигрывал! Двадцать пять миллионов набил в казино! Сумки или ещё какого багажа не было, как же так? Постой, он же электронщик, не скомбинировал ли, случаем, что-нибудь для себя особое?..

Вся сцена в «Марриотте» представилась мне ясно: интуиция, шестое чувство или иная сверхъестественная сила подсказали ответ. Гутюша смотрел выжидательно.

– Этот паршивый перстень! – воскликнула я. – С орнаментом, толстенное кольцо на левой руке, знаешь, выглядело как маленькая мембранка у глухонемых.

Гутюша поначалу удивился, но потом кивнул утвердительно.

– Мы играли на покерном, я ничего в этом на понимаю, но прибор, даже маленький, на дубль может быть рассчитан. Он выигрывал, когда опирался рукой на автомат: тут же появлялась двойка. Прикрывал рукой первую карту, мол, все это метафизика, как бы не так: прикладывал перстень к машине, не хотел, чтобы двойки были видны…

Гутюша то и дело кивал, соглашаясь. О перстне его подельники могли и не догадываться. Крыса сам себе деньгу загребал. В голове пронеслось, а не шантажнуть ли его – видно, криминал заразителен, но тут же сообразила – толку никакого не будет. Меня элементарно отправят в мир иной при первой же оказии, а может, и ещё быстрее, странно, что до сих пор ничего такого не случилось… Мысли уже скакали наперегонки.

– И даже дирекции казино не скажу ни словечка, ни за какие сокровища, я вовсе не уверена, что они не заодно. Выигрывает вот такой гусь и выигрывает… Хотя и не зарывается, седой всякую совесть от жадности потерял, его сразу и убрали, а все-таки… Для персонала, например, видимость надо соблюдать, не могут же все быть в заговоре…

Гутюша кивал и кивал – видно, у него уже дурная привычка появилась. Я замолчала, а он все ещё кивал. Кивать перестал тогда, когда рот раскрыл.

– Уматываем. Когда магазин работает, почему бы и не постоять, а перед замком какого рожна. Поехали к врачу, не примет – не помрём, а попробовать можно…

* * *

На Вислостраде Гутюше показалось, что за нами следят. Я заволновалась.

Чтобы проверить, не едет ли кто за тобой, надо объехать вокруг чего угодно да попетлять к тому же: преследователь по необходимости поедет за тобой и повторит любой идиотизм, какой придёт тебе в голову. Надо только запомнить едущих сзади.

Я дважды объехала площадь Вильсона, и оказалось, на хвосте у нас такси – белый «полонез». Я решила оторваться. Вернулась в центр, по дороге изложив Гутюше свои намерения.

– Если не будет дорожного знака, проедем безнаказанно. Увидит кто-нибудь – пришлют штраф или ещё раз пойду сдавать экзамен. Черт с ним. В любом случае на Пружной выскочишь, а на Маршалковской вскочишь по методу командос – на ходу. Он будет нас караулить на трассе на Жолибож, и пускай ждёт до упоения, мы поедем с другой стороны.

Запланированный манёвр удался вполне. Гутюша вышел, прокрался к Маршалковской, я переехала через тротуар, втёрлась между деревьями и мусорными контейнерами, Гутюша прыгнул в машину, и мы помчались в южном направлении.

В ретровизор видела, как белый «полонез» пытался исполнить мой предосудительный финт, в чем ему помешали прохожие. Слава Богу. Я уже повернула к Дворцу культуры, а он все ещё путался в этих манипуляциях.

Мы ехали в Трускав, где жила потайная подруга Каськи-наркоманки. Самой Каськой я перестала заниматься – она лечилась, о чем уведомил нас врач. Отказался сообщить, где она, и лишь пообещал в случае крайней необходимости организовать встречу с ней, а без нужды не разрешил нарушать лечение. Подруга, возможно, могла бы заменить Каську.

Мы разузнали её фамилию и адрес, но представления не имели, как она выглядит. Знали только возраст: двадцать – двадцать один год. Всю дорогу мы и так и сяк высчитывали время:

Баськин лесничий планировал ускорить прирост населения пятнадцать лет назад; для достижения цели женился, надо полагать. Подруга Каськи в то время насчитывала пять вёсен отроду, а потому в расчёт не принималась. Когда же он успел её изнасиловать, если это вообще он? Баська не помнила его фамилии, только имя, к счастью, довольно нетипичное – Игнаций. Может, и в самом деле надо начинать с какого-то лесного отдела кадров и допытываться насчёт лесничего по имени Игнаций. Найти и осмотреть ухо… Жертва осталась с ним в дружбе, скажем, эти страсти разыгрались четыре года назад: вдруг да и в самом деле у неё есть адрес и кадры удастся обойти. Но если окажется действительно все в одном клубке и маленького Сушко сунули в эту ораву ребятишек, она ни за что не признается даже в знакомстве. Следует изобрести предлог…

И вдруг я кое-что припомнила.

– Гутюша, у меня мысль. Когда-то один молодой лесничий – здесь работал, в Кампиносе, – в страшной тайне писал стихи. Дал мне прочитать, дабы выслушать вердикт. Представь, очень хорошие стихи, во всяком случае те отрывки, что удалось прочитать – почерк у него был кошмарный. Я измучилась ужасно, почти ослепла и вернула ему тетрадь с просьбой переписать поприличнее. Дело того стоило, но продолжения не последовало, потеряла его из виду, наверно, уехал работать в другое место. Давай скажем, ищем, мол, его из-за стихов. Он скрывал это изо всех сил, никто о его творениях не знал, а мы можем утверждать, что его звали Игнаций. Как его имя на самом деле, не помню. Что думаешь, а?

Гутюша похвалил мысль. Даже предложил себя в качестве представителя издательства, которое жаждет получить эти стихи и разыскивает автора. На том и порешили.

Панна Мариола Кубас трудилась в садике за домом. С ленцой выкапывала позднюю морковь, занятие это, по-видимому, не входило в число излюбленных, она охотно оставила его. Кругленькая, пышная и веснушчатая, производила впечатление простой девахи, а вовсе не женщины-вамп, только потом я поняла, что не в том дело.

Рассказ о талантливом лесничем выслушала с интересом и не преминула нас разочаровать. Теперешний, живущий на опушке леса, вряд ли тот, кого мы ищем: во-первых, здесь совсем недавно, года два самое большее, во-вторых, не подходит по возрасту, а в-третьих, уж на поэта как-то совсем не похож. А кроме того она не понимает, почему, собственно, с этим вопросом мы обращаемся к ней.

– Я слышала, вы дружны с каким-то многодетным лесничим, а зовут его Игнаций, – брякнула я, была не была. – Фамилии того человека не знаю, имя такое же, а детей у него столько, что я всегда путалась в счёте. Ещё маленькие были, минимум штук шесть. Возможно, сейчас уже больше.

Мариола Кубас бровью, может, и не повела, но чуть-чуть удивилась.

– Откуда вам известно?

– Просто предполагаю. Он любил детей…

– Нет, откуда вам известно, что мы с ним друзья?

Так – все-таки нашли! Только поосторожней. Не хотелось ссылаться на Баську, лучше уж признаться в знакомстве с Каськой-наркоманкой, благо были разные предлоги. Обмеры здания длились довольно долго, даже и подружиться успели бы.

– От Касыси, – ответила я простодушно. – Косвенно подтвердила это и пани Голковская, у которой был ваш адрес. Вот я и попыталась. Иначе пришлось бы долго и нудно узнавать через министерство лесоводства.

Мариола Кубас внимательно разглядывала меня и довольно долго что-то обдумывала.

– Игнаций переехал в Боры Тухольские, – сообщила она наконец. – Не смогу вам объяснить, где это, но есть его адрес, только не здесь. Я весь последний год прожила у приятельницы…

Она смутилась, вздохнула и пригласила нас на бревно, лежавшее в саду. Мы рядком уселись все трое.

– Я бы очень желала ему успехов, – продолжала она. – Не знаю, поэт он или нет, я никогда не слышала, чтобы писал стихи, но и вправду мог скрывать. И мы видимся редко, раз в год, он по службе приезжает в Варшаву, недавно был. А я вообще-то живу в квартире приятельницы – она за границей и бывает только в отпуск, тогда я перебираюсь сюда. У нас договор такой, во время её пребывания здесь я ей не мешаю. Вес мои вещи у неё, она как раз приехала, и, если бы вы могли подождать с недельку, я нашла бы адрес. Оставьте мне ваш телефон, позвоню, как только найду. Договорились?

Я согласилась без долгих размышлений. Все ясно: Мариола Кубас врёт, так же как и я, и время ей нужно, чтобы выяснить, в чем дело. Лесничего знает наверняка, хочет проверить, кто мы такие, и все разыграла как по нотам. Если маленький Сушко прошёл через её руки, она отлично спрятала концы в воду.

– А вы, пан, из редакции? – внезапно обратилась она к Гутюше.

– Из «Жыча Литерацкого». – Он тяжко вздохнул. – Нештатно, вольный стрелок на договорах. Честно говоря, хочется попасть в один новый издательский кооператив, а эти стихи – ух как пригодились бы для начала. Я лично заинтересован, болтать неохота, боюсь сглазить. Ещё раз вздохнул так, что я сама почти поверила в его журналистские мучения. Я отыскала визитную карточку с номером телефона, дописала домашний телефон Гутюши и вручила Мариоле.

– Здесь телефонов нет, а у приятельницы есть, – сообщила она. – Я дам вам номер, но умоляю не звонить раньше, чем она уедет. Дней через десять, она может остаться до последней минуты, а.., о Боже, уж скажу вам правду, а то вдруг позвоните раньше; она влюблена смертельно, заперлась дома с парнем, а я поклялась никого к ней не допускать. Пожалуйста, по-человечески учтите все это…

* * *

– Гони вовсю и тарань любой телефон, – потребовал Гутюша, едва мы двинулись в обратный путь. – Баба с понятием, в момент полетит звонить, а я должен успеть первым.

– А что?

– Секретарь в редакции «Жыча Литерацкого» – мой приятель, надо успеть предупредить его, что он меня нанимает. Если она туда не позвонит, пусть я пером обрасту или даже конским волосом. А приятель – работяга каких мало, задница к стулу прикипела – всегда на месте.

Мы успели. В первом же почтовом отделении просидели полчаса, и Гутюша упредил приятеля. За Марианну Голковскую я не беспокоилась – канадские туфли сотворили из меня личность благородную и достойную доверия.

– Никак не возьму в толк это насилие, – задумалась я, уходя с почты. – Нормальный мужик, порядочный, женат и вдруг такое…

– Как? Так ты не заметила? – От удивления Гутюша остолбенел.

Я тоже остановилась.

– Чего?

– Мать честная, эти бабы насчёт разных приколов ни черта… Где у тебя глаза, соблазн-то какой, от девки прямо током шарахает! Я бы и сам не прочь.

– Маленькая, толстая, плотная, веснушчатая, одета кое-как, физиономия обычная, без выражения, фи… Да где же этот сексапил?!

– Да вокруг. – Гутюша направился к машине. – Я объяснять не мастак, ты как бы в других понятиях, или что там ещё, а не права: вокруг неё магнитный напряг, даже в дрожь кидает. Хорошо, один изнасиловал, странно, что весь город не дежурит раза по три в день. Правда, куда тебе секс понимать.

Ну, понять-то я поняла. Когда-то знавала девицу, в ней и тени красоты не усмотришь, а не случалось мужчины, чтобы на улице не оглянулся на неё. Мариола Кубас напоминала её фигурой. Видно, есть тут что-то этакое. Ладно, это вопрос десятый, другие дела не терпят отлагательства…

* * *

– Я поговорил с кем надо, мальчонка видел самого шефа, – докладывал Гутюша, сидя за соседним автоматом. – Про шефа ничего не известно и вообще никто ничего не слыхал. А у этого мальца глаза есть и может того шефа пальцем показать, хоть вроде и того, из ума вылетел. Посему желают его пристукнуть.

– Я тоже могу пальцем его показать, тоже видела…

– Ну и что, проходил двором, каждый волен.

– Павел его видел и Зося. В подозрительных обстоятельствах…

– Все обстоятельства такие же подозрительные, как персидский базар. Стоял и глядел, подумаешь. Мальчонка видел его за чем-то другим. Ты сама сообрази, все, о чем мы знаем, знаем с другой стороны, и все исключительно потому как мы этакий мыслящий камыш.

Паскалем Гутюша меня добил. Не могла сразу вспомнить слова «тростник», все татарник да татарник… Я даже взвинтилась.

– Пломбира нет, телефон не отвечает, черт-те что происходит, а мы тут ждём, как колоды. Я, пожалуй, снова поеду к той Каськиной подруге, притормозила нас виртуозно…

– Сморчок долбит на автомате, – прервал Гутюша. – Раз он играет, значит, пока все другое тоже играет. Ну вот, хоть тройку дал. Пробить?

– Делай как хочешь, у меня с этим дублем всегда неудачи, мне до фарта, как отсюда до Австралии. Слушай, я серьёзно боюсь, не убили бы её.

– Полагаю, срок не вышел. Пожалуй, рисковать не стану. Видишь ведь, коготки-то у них так и тянутся к деньгам. Нету пока признаков, что манатки пакуют.

– А как ты оные признаки представляешь? – Очень даже страшно. Обдумал в целом. Так сразу закончить, и слава труду, никакого смысла нету. Жадюги. Ну, скажешь такому: хватит, дескать, эльдорадо, больше деньги не будет, прикрываем контору, и что? Ведь его колотун разобьёт! В нервах такое коленце отколет и такое саданёт – все полетит в тартарары. Двумя больше, двумя меньше, на счетах прикинуть ведь без разницы, по-моему, они всех отправят догонять седьмого.