Текст книги "Тайна"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Надо бы про ключи смекнуть, – ответил Гутюша, разворачивая фольговый пакет с завтраком. – Эти чинуши пойдут домой, а нам здесь торчать. Подожди, я схожу к ним, глядишь, чайник одолжу и стаканы, пообедаем, а то с голодухи много не нафурычишь.

Я отвыкла от Гутюшиной лексики за последние годы: очевидно, он имел в виду, что голодному работа не в радость. Гутюша-снабженец оказался на высоте: позаимствовал все, даже кофе и чай, забыл только про ложки. Размешивая сахар в стакане шариковой ручкой, сообщил, что на первом этаже два частных суперпредприятия: дворничиха держит нечто вроде публичного дома, а экс-работник кооператива, ныне пенсионер, торгует водкой. Блудилище владельцу не мешает – дворничиха на хорошем счёту и частная инициатива поощряется, а пенсионер зашибает бабки на паях с кадровиком и потому почитается священной коровой. Никто ничего не видит и не слышит – ликвидируй эту малину, кадровик потерял бы вторую зарплату.

Обмеры четвёртого и третьего этажей разошлись у нас всего на десять сантиметров, это значило: primo – обмеряли мы тщательно, secundo – с домом покончили на удивление добросовестно. Сложили вместе листки с эскизами, и набросок объекта начал явственно вырисовываться.

После трех дней каторжных мучений мы очутились наконец в подвале.

* * *

– Что бы это такое могло быть? – спросила я, похлопывая рукой по неструганым доскам, напоминающим дверцы стенного шкафа. – Что за ними? Это наша крайняя стена.

Гутюша щёлкнул затвором рулетки, и лента со свистящим шорохом уползла в футляр. Подошёл к доскам и приложил ухо.

– Кажется, был подвальный ход дальше, – решил он. – Ничего не вижу – темно, как в негритянском чёрном кофе.

Таинственный проход не на шутку заинтересовал меня. Пробраться в том направлении – это же награда за нашу галерную работу. Гутюшу не требовалось долго уговаривать, ведь Тадеушу необходимо знать такие вещи, придётся что-нибудь тут придумывать и обмеры необходимо сделать. Не тратя лишних слов, Гутюша ухватился за одну доску.

– Сделано на совесть. Смотри-ка, вот тут малость подаётся. Ты придержи, а я надавлю.

Получилось наоборот: мне пришлось надавить, а Гутюше рвануть, но в данном практическом случае нас не особо заботило правильное употребление глаголов. Однако доску оторвали понапрасну, оказалось, дверная – в ней с одного боку врезан защёлкивающийся замок, а с другого прибиты петли. Открывались двери на нас, только вот ручки не было – решила дело оторванная доска. Гутюша энергично рванул и отлетел назад, а у меня железка, подобранная для придавливания бумаг, вывалилась из рук.

Я заглянула в тёмную нишу и потянула воздух.

– Вонь какая-то. И опять дверь. По-моему, у нас фонарик есть, поглядим, где тут петли.

– Холера, занозу всадил, – поморщился Гутюша. Он пососал палец, огляделся и достал из сумки фонарик. – Эта штука, наверно, противостоит наперекор всему.

Учтя Гутюшины соображения, я подумала, что вторая дверь открывается от нас, но наваливаться всем телом было неохота. Гутюша посветил сперва туда, потом сюда, обе стороны выглядели одинаково – неровная поверхность сколоченных досок. Ниша пропиталась каким-то странным запахом.

Занятые дверью, мы внимания не разбазаривали и только теперь, в поисках петель, увидели ещё кое-что. Гутюша обвёл фонариком это нечто, луч света на мгновение замер, после чего рывком вернулся влево.

От увиденного совсем перехватило дыхание, и так уже затруднённое из-за смрада.

Довоенные стены подвала оказались двойные, между ними находилась дилатационная щель. Две стены рядышком, обе в полтора кирпича, вместе – почти восемьдесят пять сантиметров, между двумя дверями из неструганых досок должны образовать ровную поверхность, разделённую посередине двадцатисантиметровой щелью; с правой стороны такая поверхность имелась. А с левой было выдолблено, вернее, выкрошено узкое вертикальное углубление, а в углублении стоял.., человек. Да, да, неестественно вытянутая человеческая фигура.

– Так и сердчишку недолго с копыт долой, – пробурчал Гутюша. – Вишь, где прятки себе затырили.., да из башки вон…

Шалая фразочка Гутюши отвлекла меня от страшного первого впечатления: пока над ней размышляла, присутствие духа, ускакавшее было добрым галопчиком, снова вернулось. Скопытиться от сердца и в самом деле можно было с ходу, запрятали по-идиотски, именно «затырили» – притащили и позабыли. Из-за налипшего слоя какой-то дряни трудно было сразу распознать в фигуре витринный манекен, старый и заплесневелый, изображавший, надо полагать, мужчину.

Мне удалось наконец пошевелиться, сделать шаг назад и шепнуть Гутюше:

– Не трогай, ещё развалится, а нам придётся убирать.

" – Ты что?! – возмутился Гутюша. – Труп, что ли, щупать?

– Какой труп, спятил? Разве труп способен сохранять вертикальное положение? Это старый манекен, наверно, его украли и спрятали, пожалуй, ещё до войны.

Гутюша с недоверием посмотрел на меня, на манекен и снова на меня.

– Думаешь?.. Возможно. Еврей портной, к примеру, спрятал перед немцами…

– Не перед, а от немцев, – поправила я машинально. – Нет, пожалуй, от немцев он бы сам себя прятал, а не манекен… Или ты думаешь, внутри у него что-нибудь есть? Ценности – в куклу, а куклу в подвал?

Гутюша оживился от моей догадки. Предложил осмотреть с пристрастием, вдруг да обнаружится что-нибудь ценное. Я ничего не имела против, только сначала отделаться бы от работы, кроме того, здесь стоял странный и крайне неприятный запах. Я опять потянула воздух, принюхалась и подытожила:

– Только не сейчас. Сколько времени проторчал, так проторчит ещё немного, проветрится к тому же. Не чувствуешь разве, как пахнет? Похоже, какой-то консервант.

Я отошла, так у меня заслезились глаза. Запах, казалось, знакомый, только с парфюмерной примесью и ещё чем-то, так что драло горло и резало глаза. Гутюша сосредоточенно принюхивался.

– Лак для полов, – решил он. – Только более элегантный – древесный, наверно.

Я охотно согласилась – кой черт голову ломать и придумывать несусветные объяснения. Конечно, он прав: лак для пола на совесть дерёт горло и глаза, правда, здесь он благоухал деликатней и послабей, чем при целевом употреблении, да ещё какой-то парфюмерной кислятиной отдавал. Я бросила заниматься обнюхиванием и вернулась к проблеме дверей.

– Потом все осмотрим спокойно, сперва закончим весь интерьер, – решила я. – Если насвинячим, затолкаем все в эту щель и делу конец. Убирать мусор не собираюсь.

– Оставлять на виду нельзя, ещё стрельнет что кому-нибудь в башку, – рассудительно поддержал Гутюша. – Смотри, вот тут петли, дай-ка я пихну…

Пихание эффекта не достигло. Вопреки нашим предположениям, вторая дверь открывалась так же, как и первая – к нам, то есть её надо было потянуть, только вот за что? По всей видимости, пройти можно было в одну сторону – оттуда сюда, а не отсюда туда. В области темени у меня засвербило нечто вроде мысли.

– Обследуем после, без спешки. Давай обмерим только дверной проем и уйдём – в носу щиплет невыносимо.

Гутюша послушно обмерил, задвинул на место полуоторванные доски и призадумался.

– Слушай-ка, а вдруг это не манекен, а самый обыкновенный труп?..

Я записала обмеры и постучала по лбу карандашом. Гутюша, похоже, совсем обалдел, хотя.., черт его знает… Правда, мне не доводилось слышать, чтобы труп сам собой держался вертикально и благоухал лаком для пола, но всяческих консервирующих средств изобретено в последнее время до холеры и все возможно. А вдруг он просто-напросто висит? Мы ведь не разглядывали внимательно, запах тошнотворный и видок такой – любоваться, в общем, не тянет. На первый взгляд – манекен как манекен, только старый и облупленный…

А окажись манекен трупом, последствия катастрофические! Вместо обмеров даём показания, милиция рыщет повсюду, нас выбрасывают из подвала, пломбируют вход, забирают бумаги, к тому же нас, упаси Боже, подозревают, все кувырком, препятствия неодолимые, а обследование надо закончить в срок…

– Гутюша, типун тебе на язык, – заартачилась я. – Не городи чепухи, ещё накличешь. Будь хоть сто трупов, а для нас манекен и точка. Подумай логически, у нас чертовски мало времени. Гутюша, вопреки видимости, умел думать логически, а потому решительно отвернулся от трупа. В подвалах нас ожидал ещё миллион мучений: километры разных проводов и кабелей, к тому же действовала местная котельная. Самое жуткое место во всем здании!

Дождь давно перестал лить, но с домом мы разделались и выбрались во двор только на третий день.

Кооперативный дворник прицепился к нам, как репей к собачьему хвосту. Заявил, ему, мол, ведено соблюдать закон, и представил нам вбитые в землю колышки, означающие границу территории. Колышки дугой огибали развалины, и по ним требовалось установить ограду. Таскался сторож за нами повсюду, смотрел в руки и все нудил, чтобы мы случаем не переступили запретной черты – за что последовало бы страшное наказание. Какое – он не уточнял, равным образом непонятно было, кто оное наказание понесёт: мы, Тадеуш или заказчик. Убрать из проекта эти завалы всем было на руку, отпадала проблема расчистки и вывозки щебня, а посему дворницкие директивы нас устраивали.

Мы опустили с крыши шнур, на конце которого привязали камень, и Эва могла теперь взяться за чертежи. Словом, со всем обмеренным хламом мы отправились к Тадеушу.

– Да, с самого начала говорили, там кусок двора принадлежит к соседним владениям, – поддержал Тадеуш дворницкое занудство. – Вроде что-то там утрясали, но я им довёл до ума все преимущества, если плюнут на эти щебёночные бугры, и они поспешили прийти к согласию.

– И верно, – поддакнул Гутюша в своей манере. – Кобыла с возу, бабе легче. Разве что сделали бы санки с горки.

– Санки с горки остались теперь тем детям, – заметила Эва, привычная к Гутюшиной манере. – Где остаток территории?

– Пока нету, тебе что – мало? И так хватает дел с этим кусочком. А ты вообще-то была на месте?

– Была разок. Поеду ещё осмотреть, потому как эта жертва прострела пока ещё ни туда ни сюда. Одного его надолго не оставишь.

Тадеуш уже не валялся в постели, а геройски передвигался по квартире, хотя спина совсем не сгибалась. Надеялся, правда, через неделю начать вкалывать.

– Самое главное сейчас – барак для детей, – сказал он задумчиво. – Обмерьте вы эту заразу с дотошностью часовщика, предвижу, начнутся баталии и каждый винтик будет важен. Выиграет наверняка кооператив, у него своя рука где надо, пусть хоть детям дадут что-нибудь приличное.

Я решилась немного пооткровенничать насчёт моего рабочего рвения, ведь Тадеуш мог оказаться весьма полезен.

– Любопытные дела творятся вокруг объекта, – подкинула я косточку.

– А на что мне вокруг? – удивился Тадеуш. Я рассказала о наркотиках, о таинственном притоне, находящемся где-то рядом. Призналась, что намереваюсь туда проникнуть под предлогом более полного обследования местности.

– Кое-что я уже разведала и знаю направление, да пока что не хватало времени на дополнительный осмотр.

– Ну! – подтвердил Гутюша. – Я под конец понял, куда её несёт. Только в проходе стоит то ли труп, то ли манекен. И воняет.

– И что, это входит в проект? – взволновался Тадеуш.

– Нет, стоит за дверью, – успокоила я. – Прямо в дилатационной стене. Как закончим, хорошо бы симулировать продолжение работ. Сделаю вид, необходимо, дескать, дополнительное обследование подвалов, и погляжу, что там такое.

– Судя по всему, делать вид не очень-то понадобится, без дополнительных обмеров и так не обойдётся, – деловито заметила Эва. – А общество в лице Гутюши тебе обеспечено.

– В случае чего подтвердите, что я там шастаю в качестве легального труженика. А то вообразят ещё, что я шпионка или ещё кто… Террористка, например.

– В силу моей восторженной признательности засвидетельствую не глядя все, что пожелаешь, – торжественно поклялся Тадеуш. – А нельзя ли узнать, на кой тебе сдалась эта наркоманская берлога? Замешан кто-то?

– Ну как же, небось Дарий велел, – съязвила Эва.

– Убраться он мне велел. А меня снедает любопытство. Есть мнение, что во всем этом замешаны крупные шишки.

– Если её когда-нибудь не пришьют, то я Паганини, – пророчески изрёк Тадеуш и, поморщившись, сел за стол, где были разбросаны эскизы.

– А мне-то казалось, ты без ума от милиции! – фыркнула Эва.

– Да при чем здесь милиция? Добросовестная милиция такую малину с удовольствием бы ликвиднула. На мой взгляд, здесь орудуют важные лица. Жуткий клубок, кто в нем запутан, не поняла ещё, а предполагаю самое худшее; честно говоря, до правды докопаться винтиков не хватает.

– Дай Бог здоровья, а умишко и такой сойдёт, – вдруг наставительно брякнул Гутюша. Я повернулась к нему.

– Гутюша, ты, надеюсь, понимаешь, что я открыла тебе страшную тайну и трепать языком не следует?

– Я что – себе враг, садист что ль набекрень, – обиделся Гутюша. – С кем попало носом не трусь.

– Умоляю, сделайте этот барак до того, как вас посадят на много лет, – зажалобился Тадеуш. – Мне чертовски неохота делать смету дважды…

* * *

– А все эта Сушко, пани начальница. Мне сдаётся, она сама забрала ребёнка и куда-то подевала. Милиция в конце концов найдёт его…

– Шляется и шляется: чокнутая, так запереть надо и всех делов. Вы пошлите кого-нибудь, ради всего святого, ведь живёт же она где-то.

– Да я сама пойду…

Шепчущиеся бабы заметили меня и замолчали. Их секреты меня совсем не интересовали, я сидела на корточках почти у их ног, в конце коридора, так как Гутюша не мог добраться с рулеткой до противоположной стены и передвигал какой-то хлам, а я держала ноль. Мы честно выполняли поручение Тадеуша и старались замерять точно. Детей как раз отправили гулять, и мы вкалывали высунув языки, чтобы успеть до их возвращения, но меблировка барака сводила на нет героические наши усилия.

Все строение представляло собой нечто чудовищное. Строили барак из любых попавшихся под руку материалов, злостно смешав их без складу и ладу, в довершение бед часть барака занимала поликлиника, снабжённая безумным количеством изощрённых установок. Возводил этот монстр не иначе как маньяк.

– Гутюша, присядем на минуту и сообразим, что есть что, – предложила я, закончив детские помещения. – У меня тут дерево, кирпич, бетон, гипсолит и прочее. Давай отметим все на нашей мазне, иначе потом не разберёмся.

– Держится все на старом кирпичном фундаменте, – сообщил Гутюша, усаживаясь рядом со мной на останках старой стены под открытым окном какой-то комнаты. – Сохранился фрагмент подвала, но часть барака, вон та, другая сторона – бетон.

Мы начали обозначать материал стен на листочках набросков. Дети уже возвращались с прогулки, тихие и покорные. Они медлительно и неуклюже переваливались через порог и исчезали в бараке, видно, усталые, хотя трудно понять отчего. Они не бегали, не играли в мяч, правда, я в то время работала в помещении и могла не заметить их повадку.

– Иди, пощупай два последних окна, – поручила я Гутюше. – У нас записано – менять, а я не знаю что на что. Дерево на кирпич или кирпич на дерево.

Гутюша встал и отправился к дальнему краю строения. В помещении за моей спиной раздался шум: кто-то вошёл и начал набирать по телефону номер – явственно слышался треск, а потом гудки. На другом конце взяли трубку.

– Пан поручик? – заговорил женский голос почти над моей головой. По-видимому, телефон стоял недалеко от окна. – Ну так я не знаю, того ребёнка нет. Заведующая не хочет заявлять… Думает, мать забрала мальца… Та, чокнутая… Да, Сушко… Я сама её видела, заявилась и сидела с ребёнком… Какая там загородка, и половины нету… Кто должен поставить? Так, знаете, пан поручик, фондов нету, рабочего нету… Позавчера, да, под вечер. Пожалуй, около шести… Да я звонила, только вас не было, а после не смогла – она тут в канцелярии торчала… Что?.. А, какое там, чепуха всякая, что у панов магазин, или ещё там что… Да в основном дети болтают, а я слышала… Ладно, только после восьми, раньше не могу…

Щёлкнула положенная трубка. Одновременно вернулся Гутюша.

– Пани Ната, – очевидно, за стеной появилась другая женщина, – заберите все эти полотенца, у малышки опять кровь носом пошла…

– Кирпич, – объявил Гутюша и потянулся за эскизом. – С этой стороны кирпич, а с той – дерево.

Я сразу не смогла сообразить, о чем он, так меня заинтересовал телефонный разговор. Какая-то ненормальная.., похоже, та, приходящая, украла собственного ребёнка. По непонятным причинам факт должен сохраняться в тайне. Черт-те что, вечные тайны…

Одноэтажный барак занял два полных дня. Мы сообщали всем, кто попадал под руку, что ещё вернёмся уточнить детали. Таким образом открылся путь к наркоманскому притону, нужному мне, в общем-то, как дыра в мосту.

Божидар объявился на следующий день вечером и принялся меня упрекать; заходил, видите ли, трижды и не заставал. Желая избежать никчёмной перепалки, я не стала напоминать о том, что предупреждала его насчёт своей работы, и поспешила похвалиться добытыми сведениями.

– Там провоняло все, не только кукла, – суммировала я, дав ему полный отчёт. – Ничего определённого, но что-то зловещее в атмосфере. Проход в подвал ведёт в одну сторону, словно бы специально, если придётся сматываться; ребёнок у них пропал, заведующая избегает милиции, а какая-то пани Ната по-тихому доносит обо всем. Я ещё там буду, что мне проверить, как думаешь?

– Где это находится точнее? – спросил Божидар, слушавший до сих пор молчаливо, с каменным лицом.

– Я сказала адрес.

– Предпочитаю проверить сам…

– А я обещала Гутюше, что без него к манекену не притронусь!

– Меня интересует не кукла, а пропавший ребёнок. Не нравится мне все это. Мальчик мог… Он замолчал. Пауза затянулась.

– Что мальчик?

– Ничего. Как все дети. Мог спрятаться где-нибудь, ты говоришь, там много строительных завалов…

Память стартовала спринтом, перед глазами возникла картина, виденная четыре дня назад. Гора щебёнки, колышки, воткнутые в землю, и сторож, размахивающий руками, злобно оберегающий эту границу. Я смотрела ему в спину, собственно говоря, не смотрела, лишь взглянула, но общий вид запечатлелся в моем мозгу. Пригорок в одном месте словно выгрызен, видимо, обвалился – из-под слоя земли проступала часть стены и подвального свода, упавшая тонкая берёзка уже слегка завяла. И дети… Дети, играющие в песке… Детям все равно, что у них под руками: песок, разбитый кирпич, гравий, угольная крошка, земля…

Мне представилось страшное продолжение… Дети играют на грудах мусора около обвала – копают большую яму, щебень осыпается на одного ребёнка, присевшего на корточки… Дети недоразвитые – вялые, равнодушные – могли никому и слова не сказать…

Меня просто катапультировало со стула.

Уже стемнело, когда мы доехали до места, горели фонари. Мои видения Божидар не комментировал, молчал почти всю дорогу. Осмотрел весь участок, потом барак с детьми, прочитал все надписи и вошёл, велев мне дожидаться во дворе, да ещё так, чтобы не бросаться в глаза. От пояснений воздержался.

Я уселась на знакомой стенке. Разобранная оградная сетка, местами вообще оторванная от столбов, лежала на земле. На этой опрокинутой сетке стояли двое, парень и девушка, оба молоденькие. Стояли неподвижно – статуи да и только. По одежде – хиппи. Через пару минут в повисшую на единственной петле калитку прошёл милиционер. Форма, надо полагать, обязывала его избрать законный путь, хотя через заваленную сетку было ближе, а может, и вправду принял тех двоих за вкопанные в землю статуи. Во дворе оглянулся и не спеша двинулся в барак.

Ещё через пару минут из барака появилась баба, подошла к двум статуям и что-то спросила. Парень промолчал, даже не взглянул на неё, девушка еле-еле покачала головой, но трудно было понять, соглашается или отрицает. Баба, по-видимому, спросила снова; не получив ответа, рассвирепела и заорала:

– Зачем языком молоть, мол, чего-то знают, коли пасть разинуть лень! Милиция пришла, можно и уважить человека, так нет! Только голову морочите.

Двое отрешённо смотрели в пространство. Баба злобно передёрнула плечами и вернулась в барак.

Окно, под которым я сидела, на сей раз было закрыто. Вдруг там зажёгся свет и послышались голоса. Я встала, заглянула в окно, увидела Божидара, милиционера и заведующую, ту самую, что шепталась, когда я на корточках сидела у неё под ногами. К ним присоединилась недовольная баба.

Я некоторое время рассматривала их, ничего не разбирая в нечленораздельном говоре, потом отвернулась, снова уселась на место и посмотрела на сетку.

Двое бесследно исчезли. Смылись, пока я пялилась в окно. И вдруг меня осенило: ведь они наверняка знают о пропавшем ребёнке, хотели сказать, да не решились. Я совсем расстроилась. Господи Боже, что тут происходит?!..

Вся компания из барака выкатилась на улицу. Я встала.

– Нету их, – нервничала баба, беспомощно переминаясь. – Вон там стояли. Лабуда какая-то, молчали и пялились…

– Спугнули вы их, вот что. Эх, меня бы позвать, – ворчал милиционер. – Пойду погляжу, может, ещё где попадутся. Имени не сказали?

– Какое там. Глухонемые, одно слово. Божидар элегантно попрощался, кивнул мне, я прошла в основное строение и подождала его у выхода.

– И что?! – спросила я судорожным, тяжёлым шёпотом.

– Ничего. Щебнем не засыпало – позднее все видели этого ребёнка. А второй раз ничего не осыпалось.

Меня немного отпустило.

– И что? – повторила я чуть спокойней.

– Ничего. Наверно, мать забрала. Я займусь этим.

Я решила не отставать. – А ну как этот притон в самом деле где-то здесь, а мальчик увидел чего не надо. Но не стали же они его… Ведь не убили же. Боже праведный, а вдруг похитили и спрятали?..

– Можно допустить что угодно. Не знаю. Тут ещё какие-то молодые люди замешаны, не видела их?

– Видела.

– Куда они пошли?

– А я знаю? Как раз в окно заглядывала, а их и след простыл.

– Ну конечно, тебе необходимо смотреть в окно, чтобы и тебя заодно увидели. А я оставил тебя во дворе специально, ты должна была за всем следить, для чего же я ещё тебя с собой брал? Ладно. Где этот ваш манекен?

Я скрипнула зубами и показала пальцем в подвал. Про мальчика и наркотики подробней поговорить не удалось. Божидар был весьма недоволен мной. И мне внушалось, что моё встревание во все дела лишь умножает препятствия и что как следопыт я ни к черту не гожусь. Я снова разозлилась и в сердцах забыла рассказать ему о недоумке, бракованных автоматах и пропавшем коллеге. Представившаяся мне ужасная картина оползающего щебня и гибнущего ребёнка ещё дома оборвала моё сообщение, а теперь, после суровой нотации, мне захотелось буквально забиться в какую-нибудь щель. Мальчик пропал, приятель пропал, эти двое тоже пропали, эпидемия пропаж разразилась на всю катушку. Намеревалась все обсудить с ним как с человеком, не хочет – не надо, тайна на тайне едет и тайной погоняет, я тоже обзаведусь тайнами, и пусть все катится к черту!

Рассталась я с моим хмурым кумиром злая, надутая и готовая объявить войну.

* * *

Где-то после двенадцати позвонил Гутюша и сообщил, что нам необходимо попасть на склад. Там где-то есть выводное отверстие водопровода, которое мы сдуру прошляпили. Найти необходимо и лучше всего сейчас же.

Пожалуйста, могу и сейчас.

– Сани смазаны, – встретил он меня весело, когда я подъехала на условленное место. – Сдержим сроки. Эва взлетела свечой, половину уже оттяпала. Я бы мог и один, да первое primo – склад забит полками, неохота меблировкой заниматься, а ты всегда поможешь; второе primo – при такой оказии загляну-ка я в этот экспонат.

Половину дороги я размышляла над его системой primo и пришла к такому выводу: первое primo, лёгкость скольжения саней, сравнивалось с темпом работы, второе же primo, свеча, ассоциировалось со взлетающим реактивным самолётом, а третье primo, экспонат, означало манекен. Я кивнула и согласилась с последующим текстом:

Гутюша планировал намертво запереться в подвале, дабы нам не помешала дворничиха или сторожиха.

Запасные ключи пока ещё находились у нас. Мы разделались с работой и спустились в подвал уже частным образом. Гутюша накрепко закрыл дверь, достал из портфеля фонарик и потянул уже сорванную доску.

Манекена в нише не было.

Мы стояли в тесном проходе и таращились на неровно выдолбленный простенок. Гутюша светил фонариком так, словно манекен был с таракана, чуть ли не в цементные выбоины заглядывал. Я занервничала, где-то под ложечкой ёкнуло.

– Ну, горчица вся вышла, – откомментировал Гутюша. – Куда он подевался?

– А мне откуда знать? Наверно, кто поставил, тот и забрал.

– Портной, что ли?

– Какой портной?.. А! Ты спятил, еврейский портной со времён войны, скорей всего, давно уж умер! Нет, тут побывал кто-нибудь другой…

Да, очередная тайна. Ужасные подозрения вперегонки сменялись одно другим.

– Вот так номер, – поразился Гутюша. – Нет чтоб сразу раскурочить, теперь весь сейф из-под носа увели. Наверняка ему брюхо распотрошили – искали что-то, на черта он сдался иначе, гнильё эдакое. И смердел.

Я решилась уточнить ситуацию.

– Гутюша, обмеры закончили, пора взглянуть правде в глаза. Боюсь, труп был настоящий.

Гутюша оставил в покое пустую выдолбленную нишу, повернулся и разочарованно посмотрел на меня.

– Так ведь я с самого начала говорил! Только почему он стоял? Фокус какой-то. Ты серьёзно думаешь, труп?

– Подозреваю.

– Ну, манатки пора паковать, и деру.

– А что?

– Если был труп и стоял, не сам же он встал по стойке смирно? И сам не лакировался этим лаком? Его убили, ясно, криминал. Стой он тут со времён войны, и стоял бы дальше, а его нет, значит, этот фрукт созрел куда поздней, совсем свежий. И что делать?

– Спасибо сказать, что его вообще нету. Чего шебаршиться без толку: здесь ничего нет, а было ли, кто знает?

– Ты меня окончательно запутала. Ведь мы его видели?

– А тебе что, приспичило откровенничать на эту тему? Кто в курсе, когда мы обмеряли проем? Могли и сегодня, ведь мы делаем же дополнительные обмеры, а сегодня здесь ничего нет. До конца работы спокойствие обеспечено. Заглянуть бы, что там дальше, не лежит ли в следующем подвале?

Гутюша вполне оценил преимущества спокойствия и не заметил в моем предложении вопиющего абсурда. Он приналёг на вторую дверь, что-то там подковырнул инструментами, и нам удалось открыть на себя дверь без всяких поломок. Я пошарила наверху, нашла выключатель и зажгла свет.

Этот подвал был просторный, основательно захламлённый, точнее говоря, склад картонных коробок и разломанных фанерных ящиков. Между ними валялись останки какой-то мебели, бочек, железяк и Бог знает чего ещё. Мы добросовестно обыскали все углы, ни трупа, ни манекена не нашли, и на этом наше обследование закончили, ибо подошли к очередной двери в конце помещения. Дверь была заперта.

– Здесь его нет, и мне плевать, – категорически заключил Гутюша. – Но вообще, ежели фрукт был зрелый, я дознаюсь, как это он шастал взад-вперёд.

Любопытно, что он имеет в виду? Я перестала ощупывать замок на двери и отправилась в обратный путь через доски и коробки.

– А как ты дознаешься?

– Есть у меня один такой. Если посчитать, то и побольше таких найдётся…

Пока мы добирались до машины, не на шутку заангажированный Гутюша успел поведать, что «таких» в общей сложности трое, занимаются расследованием преступлений, только разными методами. Все более или менее связаны с милицией и прокуратурой, с одним Гутюша вместе учился в школе и через него познакомился с остальными. «Один такой» вовсе не летает по городу с бамбером и с дубинкой, а сидит в кабинете и работает мозгами. Второй вкалывает таксистом, а третий усердно позирует в одном учреждении.

– Это порядочный тип, – рассказывал Гутюша. – Разные документы к нему вдут, а он перекладывает их с места на место – ходу-то им нету – и скрежещет зубовьями, аж эхо отдаётся. По бумагам такое получается, что нервы горят коротким замыканием, ну ничего, говорит, подождём – уверен, что все изменится. Я им скажу об этом трупе, пусть знают, чтоб знали. Может, что и вытанцуется.

– Если в самом деле труп, – заметила я. – А вдруг все-таки манекен?

– Все равно интересно. Был, сам не ушёл, забрали его, а дверь закрытая. Это уже не лейки-переливайки. Афёра изо всех дыр не прёт.

Я поняла, что Гутюша имеет в виду таинственность дела.

– Вот бы знакомого из судебной экспертизы заиметь! – вздохнула я, трогаясь с места. – Так, на всякий случай. Попади к ним и в самом деле труп, уж знали бы, когда помер, недавно или много лет назад. Может, и ещё что откопали бы – только черта с два до сути довинтишься.

– Я малость покручусь где надо и тебе все по кабелю перекину, – обнадёжил Гутюша. – Одного из прозекторской тоже неплохо знаю. Он из этих лесных домоседов, сам когда-то нашёл ногу в лесу и по ноге целого человека отыскал.

Я заинтересовалась.

– Нашёл всего человека?

– Да нет, выдедуцировал. Остального человека не было, наверно, кто-то сожрал в лесу, ни следа не осталось, одна нога.

– И что надедуцировал?

– А был один такой, принимал участие в чертовски крупной акции по отлову торговых контрабандистов. Всех их поймали прямо на суёте с багажом, да кое-что там с товаром случилось. Пропал, испарился, как сон. И тот один тоже пропал.

– И это все у твоего знакомого из одной ноги выстроилось?

– Нет, объясняю же: из ноги сотворил человека. В ноге был старый перелом или что, так этот нашёл его по рентгену, тот всего только год назад ногу снимал, а мой нашёл. Ну, малость нажал, где следует…

Разговорчивый Гутюша представлял собой настоящий кладезь сенсаций. Я решила вцепиться в него зубами и когтями. Закинула удочку, не слышал ли чего про наркотики.

– А то как же, – отрапортовал Гутюша. – Одного тут знаю, на том и сидит. Он игрок, во все играет, на этом пункте у него вороной конёк, а денег вечно не хватает. Пару раз что-то там растрезвонил, и бенц. Он, правда, не знает, что я знаю. А вообще-то он их ловит.

Так, секунду! Растрезвонил?.. Ага, растратил, наверно!

– Погоди. Кого он ловит?

– Да тех, кто торгует. И поставщиков. И товар ловит.

– Понимаю. А товар разок спустил на свои делишки?

– Ну да. Не все, понемногу, только это дорого, так он и сбацал, чтоб на игру было. А кто там считает, сколько наловили. Хочешь, могу с ним перегукнуться.

Ещё бы я не хотела. Изо всех сил хотела. Тайна ужасная, от которой кровь в жилах стынет, и хватит с меня роли дуры во всем этом спектакле. Душа моя упёрлась всеми лапами на тернистой дороге к разгадке. Дороге!..

Ожидала меня не дорога, а окольные тропки да блужданья по буеракам.

* * *

– Бесподобно выглядишь, – оглоушил меня Божидар, когда я вылетела в коридор на скрежет ключа в дверях.

Вот удивил так удивил! Я с трудом удерживалась от желания помчаться к зеркалу, украдкой взглянула на себя лишь через пару минут. Все совершенно обычно, ничего не изменилось, и что, черт побери, он во мне высмотрел? Может, поиронизировал? Он шутливо улыбался, в глазах пробегали смешинки: все это столь же неожиданно, словно развеселилась, к примеру, статуя Командора. Боже милостивый, ну и качели: неужели моя личная жизнь не может протекать малость поспокойнее?.. Да, правда, я ведь сама выбрала… Все ещё ошеломлённая, я с места в карьер выпалила: