Текст книги "Опасный возраст"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Люцина заболела нетипичной болезнью – какие-то нарушения деятельности внутреннего уха. Началось это после лечения тархоцилином, а вот что лечили, не помню – Люцина располагала большим реестром хворей. Кажется, поначалу речь шла об операции почки. В общем, и на ровном месте ходить она не могла, а уж лестница отпадала вчистую. В это время умерла бабушка.

Да, ничего не поделаешь, слишком много разного происходило одновременно. После отъезда Тересы бабушка жила вместе с моими родителями, и много веселых минут доставил ей Роберт. Ежи уже вырос, а Роберт по возрасту как раз был во вкусе бабушки. Она ходила с ним в костел и однажды сдержанно призналась, что стыдоба случилась полная: мой ребенок устроился в первой же свободной исповедальне и начал тарахтеть и гудеть. Исповедальня превратилась в автомобиль, а тарахтел и гудел так – не только прихожане, но и ксендз оглядывался от алтаря.

В один прекрасный день я приехала за детьми и на улице около дома застала плачущую бабушку.

– Что случилось? – забеспокоилась я.

Пропал Роберт. Ушел из дому два с половиной часа назад и до сих пор не вернулся. Ежи пришел из школы, искали вместе с бабушкой – бесполезно.

Мне сделалось не по себе, но, прежде чем броситься в милицию, решила еще поискать. Отправила Ежи в сторону Мадалинского, а сама пошла на улицу за домом. Едва завернула за угол, со стороны Ружаной появилось нечто несусветно черное. С трудом распознала собственного пропавшего ребенка.

– Где ты был? – чуть не простонала я.

Ребенок не скрывал, где был, даже гордился: на

Ружаной помогал какому-то пану перебросать уголь в подвал.

Из первой больницы бабушка сбежала, медицинский персонал, мол, травит всех пациентов насмерть, чтобы освободить кровати. Потом она долго болела дома, пока не вызвали «скорую», от которой бабуля потребовала прихватить вместе с ней и фикус, предназначенный мне, – все равно проезжать мимо, нетрудно и подсобить. «Скорая» в дополнительной услуге отказала, и по бабушкиному желанию я уволокла этот огромный горшок сама, фикус долго служил памятью о бабуле, извели его мои дети, не помню почему; наверное, по глупости.

На бабушкиных похоронах Войтек вел себя как положено, бережно поддерживал Люцину на лестнице костела; несмотря на жару, облекся в черный костюм. Вообще со смертью бабушки возникли осложнения, умерла она летом, в июне, не помню, куда подевалось все семейство, но оформлять документы в последнюю минуту пришлось моей матери. От Люцины с ее внутреннеушными расстройствами не было никакого толку. Мать отправилась в районное бюро, тогда Народный совет, и начала оформлять, то есть уселась на скамье в скверике перед зданием и сидела.

Не уверена, удалось ли бы когда-нибудь оформить бумаги о смерти и похоронить бабушку, если бы не случай: мимо проходила Марыська, двоюродная сестра матери, та самая, что в «Проселочных дорогах»жила в Тоньче в вагончике Джималы. Она присела рядом, осведомилась, в чем дело, взяла бумаги и сделала все необходимое.

Вскоре после смерти бабушки удрученная семейными несчастьями Тереса прислала Люцине приглашение в Канаду. Уже несколько окрепшая Люцина поплыла «Баторием», после чего все несусветные семейные катавасии переместились по ту сторону Атлантики.

Для начала Люцина пропала. Тереса и Тадеуш выехали за ней в Монреаль, осмотрели всех пассажиров «Батория», сестры не сыскали и впали в ужас и отчаяние. Начались поиски. В списке пассажиров она числилась, по дороге никто не утоп, а в Канаде ее нету, и привет – куда, на Божескую милость, могла подеваться? Сходили с ума, кидались с расспросами на всех и вся, вконец расстроенные вернулись в Гамильтон. Люцина сидела у соседей в садике.

Кто-то из Монреаля ехал в Гамильтон, и с этим кем-то Люцина улизнула столь артистически, что исчезла незамеченной встречавшими. При виде Люцины в чужом садике Тереса онемела от ужаса: она уже привыкла, что явиться без предупреждения – страшная бестактность, и вообще новые знакомства завязываются после солидной подготовки, а Люпина спокойно вперлась к незнакомым людям, неслыханно компрометируя семейство. Не помню, что еще она там натворила, но Тереса свое письмо в Варшаву окропила горючими слезами, Люцина же вернулась в прекрасной форме, поздоровела и помолодела. Морское путешествие в обе стороны перенесла отлично – подумаешь, тарелка супу, а не океан.

Я отправилась ее встречать в Гдыню с матерью и тетей Ядей. Высмотрели мы ее издалека среди пассажиров, сходящих на сушу, после чего Люцина пропала. Толпа прошла, а Люцины нет как нет, мы нервничали средне – на сушу вышла, в воду свалиться негде, ясно: жива и здорова, но кой черт ее опять куда-то унес?

Наконец Люпина появилась чуть ли не последняя. Оказалось, пережидала людей, хотела узнать, как пройдут таможню пассажиры, привезшие вагон негритянских барабанов. Может, и два вагона. Почему африканские барабаны везли из Канады, осталось тайной, может, путешествовали вокруг света, во всяком случае я вполне поняла Люцинино любопытство. Мне и самой стало любопытно. А в таможне возникла теоретическая проблема касательно квалификации нетипичного багажа: что же это такое по таможенным правилам – музыкальные инструменты, изделия из кожи или произведения народного искусства?.. В рассмотрение входили и детские игрушки. Чем негритянские барабаны в конце концов признали, не помню, но Люцина не в силах была лишить себя такого зрелища.

В Варшаву выехали уже к вечеру, стемнело. Где-то около Нидицы «шкода» начала барахлить.

Двигатель как-то странно задыхался. С минуту молчал, потом словно бы оживал, но не желал выдавать более шестидесяти километров. Снова задыхался, и все начиналось сначала, пока не задохнулся совсем. Метода действий в таких случаях у меня уже отработана, я вылезла и помахала рукой.

Остановился «мерседес» с водителем и пассажиром. Пассажир не в счет, мной заинтересовался водитель.

– По-моему, нет искры, – удрученно пожаловалась я. – Не знаю почему.

Начали проверять. И в самом деле с искрой происходило что-то странное: то появлялась, то нет, а причин вроде бы никаких. После получасовых раздумий и мучений водитель «мерседеса» предложил поехать, а он будет эскортом. Если мотор совсем сдохнет, возьмет меня на буксир, пока работает, надо ехать.

До сих пор почитаю этого «мерседесного» автомобилиста самым порядочным человеком в мире. Тащился рядом со скоростью шестьдесят километров, а мог мчаться в два раза быстрее. «Шкода» двигалась неохотно, но все-таки двигалась, он пас меня до Жолибожа, снисходительно принял от Люцины пачку сигарет «Пэл-Мэл», до дому я добралась самостоятельно.

Войтек на следующий день проверил, зажигание работало, обругал меня автомобильной кретинкой и никакой поломке не поверил. А еще на следующий день мы отправились в Кабацкий лес вместе с Аней и ее мужем – автомобильным маньяком, владельцем «рено», цели экскурсии не помню, по-видимому, хотели глотнуть свежего воздуху, Войтек подскочил на какой-то рытвине, и амба. Конец езды.

– Ну вот видишь, – с удовлетворением констатировала я.

В Варшаву нас отбуксировал «рено». В техобслуживании начали проверять, никто не мог разобраться, в чем дело – машина вроде бы в идеальном порядке. Разобрали ее на детали.

Выяснилось, отломился стерженек в зажигании. Отломился неровно, держался на уцелевших зазубринах металла и то цеплялся и включал зажигание, то нет. Бракованный металл попался, никому и в голову не приходило разумное объяснение. Зазубрины сносились, и на рытвине в лесу зажигание полетело окончательно. А главное – в тот момент Войтек вел машину, а не я.

Затем подлая «шкода» сорвала себе резьбу в дворнике моими руками. Дворники приходилось снимать, чтобы не украли, я противилась всячески, однако Войтек настоял на своем. Снимала я неохотно, резьбу черт побрал, и, конечно же, на меня тут же обрушился ливень. Ехала я с площади Завиши на Мокотов и, слово даю, через дождевую завесу не различала, где автобус, а где велосипедист. К счастью, велосипедист оказался в чем-то красном; убежденная, что передо мной автобус, я обогнала его, чуть не заезжая на левый бордюр тротуара, случись наоборот, было бы куда хуже.

«Шкода» явно предпочитала Войтека, а не меня. Водить он научился, реакция у него оказалась отличная, но водил рискованно, всегда на грани безопасности, без малейшей дистанции. Как раз в ту пору он заболел желтухой, лежал в инфекционной клинике, потом поехал в санаторий, и она, «шкода», писала ему письма, а не я. У меня до сих пор цела пачка корреспонденции несчастной «шкоды», влюбленной в своего повелителя, который променял ее на красную «симку», в итоге чего «шкода» совершила самоубийство. Так и быть, немного из этой переписки процитирую.

Дражайший мой властелин и повелитель!!!

Я прекрасно знаю, что Тебя интересует вовсе не глупая старая кляча, которую Ты здесь со мной оставил, и не идиотская переписка с ней, интересую Тебя исключительно только я. Не намереваюсь ждать, когда она Тебе про меня напишет, пишу сама, не сомневаюсь, доставлю Тебе значительно большую радость, нежели все ее глупые каракули.

Скучаю без Тебя, хоть, признаться, и сержусь за выхлопную трубу, коей Ты так долго не мог заняться. Сам понимаешь, сколь неприлично мне показываться в городе с таким ущербным задом. Она припаяла эту трубу, не представляешь, как я нервничала. На станции техобслуживания ей велели дать задний ход вверх по наклонной плоскости над смотровой ямой. Сперва я зашлась от ужаса, вдруг передаст этот маневр механику из мастерской, явно пребывавшему под крепкой мухой. Она заявила, работники, мол, физического труда после приема алкоголя работают куда как лучше, чем до, ну а насчет въехать и у нее появились серьезные сомнения. Сама въехала. Амбал под мухой подобрал мне красивый кусок трубы и припаял на славу…

…Представь, она говорит о Тебе возмутительные вещи! Уверяет, что Ты занимаешься исключительно мной и любишь только меня… Ты ведь и в самом деле любишь меня?.. Ох, боюсь, забудешь обо мне, перестанешь заботиться и предпочтешь каких-нибудь баб. Ну что за чушь я горожу, не правда ли? Какие бабы способны затмить мой образ? Никогда не поверю, чтобы Ты позабыл меня, дорогой!..

…Не уверена, даст ли она мне еще клочок бумаги закончить письмо.

Дала. Могу, дескать, писать Тебе хоть эпопею, она не станет встревать. И очень правильно. Просила я ее как человека – сменила бы мне этот аккумулятор, так нет же, уверяет, денег у нее нет. А телефонный счет собирается оплатить, ну что за идиотка! На телефоне ведь далеко не уедешь!

…Не сомневаюсь, мне Ты ответишь. Она-то надеется, что и ей черкнешь, да ведь Ты предпочитаешь переписку со мной. Если желаешь передать ей что-нибудь, пожалуйста, передам. А уж предпочитаешь наверняка меня – я молода, красива и послушна.

Целую Тебя, дорогой, и тихонько тарахчу для одного Тебя – любовно и нежно. Возвращайся поскорее! Верю, Ты навсегда мой и будешь любить меня вечно, как люблю Тебя я.

Твоя тоскующая и любящая «ШКОДА»

Любимый господин и повелитель!!!

Что же это Ты не отвечаешь мне?! Ей написал, а мне нет?! Если и прощу такую небрежность, лишь потому, что в письме к ней Ты интересуешься мной и относишься к ней не совсем плохо исключительно из-за того, что она заботится обо мне.

…Признаюсь, мне очень грустно, почему, догадайся сам. Она уверяет, мужчины недогадливы. Возможно, другие, но не Ты?.. Но если уж она говорит… Ладно, признаюсь на всякий случай. Как Ты мог, не уведомив меня, не посоветовавшись, дать ключи этому Твоему приятелю?! Ты поступил так, словно я публичная девка. Из-за каких-то своих прихотей!!! Ты всегда пекся о моем благе и моих чувствах, я надеялась… а Ты обманул меня! Клянусь, такого не ожидала, надеюсь, когда узнаешь, как меня оскорбили, попросишь у меня прощения! Представь себе, у этого типа жесткая рука, мне абсолютно чужда его манера езды – до сих пор синяки на разных деталях…

Мой властелин, единственный и дражайший!

Как Ты мог?!!! Как Ты мог смотреть на эту мерзкую красную «симку»?!!! Я видела, она ластилась к Тебе, прямо-таки лоснилась лаком, видела блеск Твоих глаз!.. Ты разбил мне сердце…

Возможно, это лишь миг заблуждения, виновата она, кокетничала с Тобой напропалую, но все же… Нет, невозможно, Ты не разлюбил – ведь сменил же Ты масло, заставил эту глупую свою деваху взять денег даже со счета! Ох уж эта ужасная красная «симка»…

…Продать?.. Меня продать?..

Нет, я просто неверно поняла, это лишь кошмарный сон…

Ты меня мог бы продать?///

…Любимый мой, не могу без Тебя жить. Не хочу без Тебя жить. Не сердись…

Целую Тебя в последний раз…

Только Твоя «ШКОДА»

Вскоре после этого идиотка «шкода» совершила самоубийство. Подробности в недавней моей книге «Одностороннее движение».

Разумеется, я опять забегаю вперед, но столь драматичную историю не могу прервать посередине. Писем от «шкоды», ясное дело, было больше, некоторые поползновения Войтека не понравились ей, чувствами она налилась, будто созревший плод соками, и наконец не выдержала. По дороге в Лодзь использовала гололед и устроила лобовое столкновение с грузовиком без всякого объяснимого повода. Понятно – обыкновенное самоубийство, спланированное, однако, так, чтобы не нанести физического вреда возлюбленному. За грузовиком как раз подъехал пикап, поэтому все знаю из первых, что называется, рук – из милицейских актов и показаний свидетелей.

«"Шкоду" развернуло вокруг своей оси, она то и дело ударялась о грузовик и распадалась на части – на дорогу постепенно вылетело все, включая баранку…»

Войтека выбросило первым же ударом, он полеживал себе на шоссе, пугал сбежавшихся зевак пистолетом, торчавшим из кармана. Из-за огнестрельного оружия, о коем доложили в первую очередь, милиция примчалась молниеносно. Машина превратилась в кучу металлолома, а водитель получил всего два небольших ранения, царапины, можно сказать: резаную рану головы в три сантиметра и сломанный мизинец на левой руке. Даже сотрясения мозга избежал, из чего следует – «шкода» с величайшим тщанием позаботилась о здоровье своего Владельца.

Эта авария произошла уже значительно позже, когда я уехала в Копенгаген, а посему незамедлительно возвращаюсь к текущему моменту.

«Шкода» еще вполне процветала, когда после восьми лет отсутствия в Польшу приехала Тереса.

Первый ее приезд определяю хронологически точно: Роберту как раз исполнилось девять, шел 1965 год. Приехала Тереса в жуткой тоске по семье, по родине, по хлебным полям и жаворонкам в небесах и рвалась в глухомань. Потому ее, можно сказать, на рысях переправили в Погуже, на Буг, в те самые поля, леса и небесные просторы.

Хоть убейте, не в состоянии сообразить, почему в Погуже ездили по меньшей мере дважды, и оба раза запечатлелись Тересиными чулками. Боже мой, а почему же мы везли ее туда пикапом, а не «шкодой»?.. Может, в «шкоде» не помещались все пассажиры и багаж?.. Ладно, без разницы, единственное, что помню достоверно, – это чулки.

Пикап сзади был открыт, Тереса сидела, можно сказать, на полном обозрении. За длительное время пикап не опередил никакой транспорт, зато за ним следовала сущая кавалькада, на что Тереса не обратила ровным счетом никакого внимания. Летний зной докучал беспощадно, и ее целиком поглотило освобождение от чулок. Продолжался процесс освобождения довольно долго, ибо она сидела в неудобной позе, и все водители мужского пола с большим интересом созерцали стриптиз на трассе и старались удержать хорошее зрительское место до самого конца представления.

Откуда взялся еще и переезд поездом, тем более понятия не имею. В поезде Тереса снова снимала чулки, правда, не из-за жары, просто поползли. В Канаде петель не поднимают, наша Тереса отвыкла от такого рода ремонта и дырявую принадлежность туалета самым обыкновенным образом сняла и выбросила из окна вагона.

Слово даю, не придумываю, все видела собственными глазами. Надо же так случиться – в этот момент поезд пролетал мимо какой-то станции, лишь несколько притормозил, а на перроне стоял железнодорожник. Тересины чулки выпорхнули и приземлились, если можно так сказать, прямо на него – обвились вокруг шеи. До сих пор у меня перед глазами стоит обалделый человек с рукой, протянутой и застывшей на полпути к чему-то, что вдруг на него свалилось. Наверное, он таки снял их потом с себя, но этого мы уже не увидели – поезд промчался.

Дабы не возникло недоразумений, объясняю, что почти все действие «Проселочных дорог»,лишь слегка приукрашенное, разыгралось несколько позже, в следующий Тересин приезд, о чем расскажу в соответствующем месте.

* * *

А теперь новая проблема: ума не приложу, куда поместить дело об изнасиловании.

Понятно, под боком у Войтека я получала кучу сведений о разных разностях – преступлениях, следствиях, дознаниях и тому подобных бесценных для меня материалах. Среди прочего в мою биографию ворвалось дело об изнасиловании, якобы имевшее место в Плоцке и весьма меня взволновавшее.

В то время еще необкатанной «шкодой» я поехала в Плоцк, где Войтек пребывал по делам службы, и обратно отправилась в восемь вечера. Была, по-видимому, еще ранняя весна, упал густой туман. Да еще какой!.. Святители Господни, я капота собственной машины не видела! Некоторое время для ориентировки ехала задрав голову – пялилась на верхушки деревьев, – туман стлался низко, а часть трассы проходила среди высокой зелени. Потом деревья кончились и ориентиров не осталось. Хоть горючими слезами обливайся: необкатанная тачка, я едва пилю, двадцать пять километров в час, ничего не вижу, сплошное молоко. Выйти, что ли, и пихать машину сзади или волочь на веревке, а вернее всего разжечь на обочине костерок и дожидаться утра. Повеситься можно. Утешилась я немного при виде встречной машины – тоже едва тащилась, да уж больно сомнительное утешение. Катилась я из Плоцка пять с половиной часов! Но не о поездке речь.

В Плоцке слушалось дело об изнасиловании. Войтек выступал обвинителем, поссорились мы зверски. Если это изнасилование, то я королева Изабелла Испанская, обрасти мне морской травой, если не так! (В скобках поясняю: что такое морская трава, ведать не ведаю.)

Обвиняемый еще до этого дела участвовал в ограблении банка, однако инкриминировать ему удалось лишь нелегальное ношение оружия. Просидел всего полгода и сделался солью на ранах милиции. Когда к ментам прилетела панна с заявлением, мол, это самое чудовище ее изнасиловало, плоцкая милиция впала в эйфорию и отправила парня за решетку, не размышляя долго.

Вся моя любовь к милиции отнюдь не помешала выявить закулисную подноготную. Милиция – тоже человек, имеет право ошибаться и отсутствием человеческих чувств похвалиться не может. Сгоряча нарубили дров, а полное взаимодействие с прокуратурой вынуждало идти стройными рядами плечом к плечу. Коли правонарушитель сидит, буде возможно, следует припаять нечто оправдывающее это сидение, дабы не извиняться, не паскудить статистику и, не приведи Господи, не выплачивать еще какое-нибудь возмещение за моральный ущерб. Сел за изнасилование – значит, просто обязан оказаться насильником, пусть вся медицина вкупе признает его, к примеру, хоть импотентом.

Дай нам Боже только таких насильников. Худенький блондинчик среднего роста и приятного вида, имеющий к тому же славу Казановы города Плоцка. Суд вершился при закрытых дверях, я, конечно же, имела соответствующее разрешение. И от записывания слушаний рука у меня распухла!

Минутку, кажется, мне удастся все расположить хронологически. Войтек в Плоцке функционировал долго, кажется, осуществлял надзор за воеводской прокуратурой. Весной случился тот туман, и я возвращалась необкатанной «шкодой», потом перерезала себе руку, потом сняли гипс, а после, уже осенью, состоялся суд. Иначе не получится: а личные мои хвори уложились в памяти превосходно.

Итак, в суде я записывала все – каждое слово, с утра до вечера. Заключила пари с Войтеком, что парня оправдают. Чтобы выиграть пари, он шуровал вовсю, я сама застукала его, когда лично под лестницей инструктировал жертву, как вести себя на суде, в каком месте пустить слезу и так далее. Под его давлением расстарались и нашли судью – полного дурака, пошедшего на сотрудничество с исполнительными органами. Войтек использовал все свои излюбленные штучки, а методы освоил неплохие, например, в момент зенитной точки горячей речи защитника, перед самыми выводами, он встал и попросил слова. Дали.

– Нельзя ли открыть окно?.. – вежливо осведомился он.

И все, точка, открывали окно или нет, адвоката сбил; чтобы достигнуть утраченный эффект, пришлось бы всю речь начинать сызнова. Между нами… меня это забавляло в такой же манере, как возмущало, но ссориться с ним я могла только лично. С Войтеком, ясное дело, не с адвокатом.

Из всей судебной галиматьи написала сценарий для телевидения, годился вполне и на радио, только вот энтузиазма никто не проявил. В сценарии, кроме суда, двух главных героев и свидетелей, выступали еще два важных лица – символическая Защита и символическое Обвинение, комментирующие процесс как бы со стороны.

Весь смысл заключался в том, что девица, которую мы между собой называли Стефчей, решила закадрить пресловутого донжуана и выйти за него замуж. Поклонниц и пассий у него было хоть пруд пруди, она, однако, по ее собственному мнению, личность исключительная, ибо сберегла свою девственность в неприкосновенности. Вчинить иск подначила ее приятельница, жена или невестка милиционера, экс-хахальша обвиняемого, брошенная им, а потому пылавшая жаждой мести. На пару они раскрутили кретинизм неимоверный.

Следующие одно за другим события выглядели так.

Обе эти девы знали друг друга навылет – не то жили вместе, не то в школе вместе учились. Стефча, прогуливаясь как-то с сестрой героя, познакомилась и с ним, все вместе отправились в кафе, где Стефча и приступила к охмурению Зютека, оперируя своей фотокарточкой в паспорте и осведомляясь, идет ли ей прическа. Через несколько дней она навестила Зютеково семейство. Там и произошел решающий эпизод: три панны – Стефча, Зютекова сестра Гонората и приятельница ее Петровская, отмечавшая некое торжество, определенное в суде как интимное, дернули на балконе по стаканчику. Зютека дома не случилось, работал на участке – семейство ставило дом. Стефча решила во что бы то ни стало дождаться возможного поклонника, а он явился со своей тогдашней невестой Эльжбетой. Невеста удалилась на кухню, Зютек шастал по квартире туда-сюда, Стефча солидно надралась и заснула, хозяин тем временем проводил невесту, вместе с сестрой и Петровской решили отвезти Стефчу… и отвезли на свой строительный участок. Панны уехали тем же такси, а Стефча и Зютек остались. В элегантно убранном подполе строящегося дома поклонник разостлал пальто и даже простыню, после чего изнасиловал жертву.

А изнасиловав, осыпал упреками, что-де она не девственница, Стефча разгневалась ужасно. Около полуночи ее отвезли домой, на следующий день жертва полетела к экс-конкубине насильника. Экс-конкубина твердо давала показания не в пользу обвиняемого, в связи с чем защита заявила сомнение в ее моральном облике: в Познани бывшая хахельша поддерживала отношения с преступным элементом, занималась проституцией, сожительствовала с каким-то Лешеком-медвежатником, по ее делу велось следствие. Обвиняемый написал показания, зашита представила их суду, судья попытался оные не принять. Выглядело все это, как следует ниже. Защитник.Вношу просьбу начать расследование для выяснения нравственного облика Зажицкой.

Судья.

Какого еще выяснения?!

Защитник.

Через расследование. (Судья что-то бормочет под нос насчет параграфов.)

Защитник.

По обвинению Зажицкой в воровстве. (Судья бормочет что-то прокурору.)

Защитник.

Я передаю изложение событий, сделанное обвиняемым.

Судья.

А почему он направил туда, а не сюда?

Защитник.

Потому что она там совершила…

Судья.

Когда?

Защитник.

Вот показания.

Судья.

Возможно, была амнистия или аболиция…

Защитник.

Здесь все от "а" до "я".

Судья.

Вы должны конкретизировать, люди пишут всякие бредни!

Защитник.

Ее обвиняют в проституции.

Судья.

Климчак обвиняет?

Защитник.

Да, Климчак, Климчак…

Судья(почти орет).

Когда? Когда? Может, ей тогда двенадцать лет было?!

Обвиняемый(вскакивая с места).

Пятнадцать месяцев назад!

Защитник передает показания обвиняемого и требует свидетеля в лице некоей Марии Рутковской, кажется, соседки, которая заходила к Климчакам взять взаймы мясорубку и застала там Гонорату, Петровскую и незнакомую ей тогда Стефчу. Свидетельница слышала, как Гонората убеждала Стефчу отправиться домой, а та желала дождаться Зютека. Судья, злой как черт, допускает свидетельницу.

Затем обвиняемый пояснил: на строительном участке из-за злющей собаки он всегда делает обход через капустные грядки. На капусте Стефча упала, из носа у нее пошла кровь. Стефча же упорствовала, что схлопотала от грубияна по морде, хотя падение в капусте и по ее мнению имело место. В подвал она отправилась почти добровольно – оттуда, мол, ближе до калитки.

Признания барышень звучали согласно: Стефча весьма интересовалась, не женат ли Зютек, надралась, на балконе швырялась продуктами, убеждала Зютека, дескать, она такая боевая, хоть коней вместе красть, завалилась на раскладушку и совершала всякие иные «оргии». Где правда, а где врали, бросалось в глаза. Из показаний жертвы:

Стефча.

Климчак держал меня за руку, а сам снимал брюки. Тогда я опять начала сопротивляться.

Судья.

Почему вы не кричали?

Стефча.

Вообще-то кричала, только не громко. Дак он сказал, и так никто не услышит, а уж из подвала и подавно.

Судья.

Сколько сигарет вы выкурили в подвале?

Стефча.

Ни одной.

Судья.

Так ведь там темно было.

Стефча.

А он зажег спичку.

Судья.

Так почему же вы не убежали?

Стефча.

А он затащил меня в угол и там зажал.

Судья.

А насчет того, что ты девственница, когда говорила?

Стефча.

В подвале.

Судья.

Зачем?

Стефча.

Хотел, чтобы отдалась ему. Я сказала «нет». Он сказал: «Ты и так не девица». Я настаивала, что невинная.

Судья.

А после сношения он не попрекал, что ты не девица?

Стефча.

Попрекал.

Судья.

А ты что?

Стефча.

Ошибаешься, сказала.

Весьма странное изнасилование. Из показаний самой жертвы следовало, что сопротивлялась лишь тогда, когда насильник имел полную свободу действий, а пока был занят, она терпеливо пережидала. Ждала, когда расстелет простыню, когда снимет брюки…

Еще случилась какая-то история с шофером, может милицейским, имевшим доступ к протоколам, он сообщал невесте какие-то тайные сведения, короче, невеста получала от него дополнительную информацию, а судья сформулировал это деяние следующим образом:

Судья.

А о протоколах он ничего не говорил, что девица?

Невеста.

Кто?

Судья.

Да этот, шофер.

Невеста.

Нет, не говорил.

Трудно удивляться шоферу, что он не утверждал, якобы он девица. Многие перлы подобного красноречия то и дело блистали в речи старого хрыча на протяжении всего слушания дела. Много сил и времени посвятил он открытию тайны, например, зачем панны направились в магазин деликатесов, после долгих прений выяснилось, что купили там кило смальца. В равной степени долго и дотошно обсуждал проблему красного пятна на шее у обвиняемого, каковой след должен доказать страстный поцелуй, по этому поводу был вызван свидетель в лице лядащего деревенского мужичонки, проведшего некоторое время в одной камере с Климчаком.

Судья.

Как это выглядело?

Мужичонка.

А такое красное.

Судья.

И чем объяснял, по какой причине красное?

Мужичонка.

А говорил, от пани, мол, которая его обвиняла.

Судья.

Похоже было на след поцелуя? (К эксперту, естественно, не обратился.)

Мужичонка.

Дак я тут ничего не понимаю.

Судья.

Что еще свидетель имеет сообщить?

Мужичонка(глубоко задумавшись.)

А как бы мне деньги на дорогу?..

Дамы, выступавшие в суде, в общем и целом были весьма колоритны. Невеста дефилировала в прическе огромной начесанной пирамидой, экс-конкубина отличалась сексапилом, Стефча же, девушка весьма дородная, одним взмахом руки могла любого насильника отправить к праотцам. Никто нормальный не усмотрел бы изнасилования в ее попытке доказать свою девственность. Однако в ход пошли закулисные интересы. Защитник, жертвуя собой, решился на интимную исповедь:

– Высокий суд, я провел опыт с собственной женой. Одной рукой держал ее, а второй снимал брюки, велев ей вырываться. Так вот, возможно что-нибудь одно: либо жена вырывается и убегает, либо брюки не снимешь…

…И все-таки Климчаку влепили полгода – весь срок, который он отсидел до суда. Войтек пари выиграл. Разумеется, была апелляция, но опять судью отыскали старого хрыча и полного дебила – я обалдела, казалось, дебильнее первого судьи найти невозможно. Смилуйся Господи над нашим оплотом Речи Посполитой!

Дабы избежать недоразумений, сообщаю: в принципе я на стороне женщин, которые, как правило, несут все последствия амурных похождений. Но в иных случаях, однако, допускаю невинность несправедливо обвиненных мужчин – у баб порой такие дьявольские сюжетцы в голове закручиваются… А в целом на вышеприведенном примере всячески порицаю правосудие, как таковое, об уголовном же кодексе выскажусь в самом конце.