Текст книги "Творения, том 12, книга 1"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

6. Всё же это было, и оставлял их Бог вне Своей благодати для того, чтобы, когда они научатся собственной немощи, и (тому), как ничтожен человек, не имеющий доли в поддержке свыше, выказывали относительно подчинённых много человеколюбия, много снисхождения, много прощения, вступив на судейское седалище, сделавшись руководителями народа и начальниками. Потому и в послании к Галатам он говорил: "Братия! если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным" (Гал. 6:1). Итак, зная это, будем привлекать необузданных, а грешников будем прощать, будем выражать вместе с божественным законом много человеколюбия, чтобы и нам самим вкусить многого прощения, в чём согрешаем, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Нижеследующие одиннадцать бесед изданы у Миня по списку, поступившему в Ватиканскую библиотеку или с горы Афон, или с о. Патмоса. Несомненно, что они все были произнесены святителем в Константинополе, в 398 и 399 годы, и в таком порядке, в каком издаются. В частности, первая беседа была произнесена в церкви мучеников, называвшейся тогда Έν παλαιά πέτρα. Точное место этой церкви неизвестно. В первой беседе замечено, что не прошло ещё 30-ти дней от начала огромного землетрясения, случившегося в Константинополе. Это было в 398 году. Иными, впрочем, землетрясение понимается в смысле падения Евтропия, и время беседы отодвигается к 399 году.

[2] Плодом святитель называет падение Евтропия, которые почти за 30-ть дней до настоящего момента был лишён своего высокого положения.

[3] У Миня замечено: в аллегорическом смысле говорится о падении Евтропия; последний был сослан в 399 году, в конце августа, а беседа была сказана спустя почти 30-ть дней после этого события; следов., в конце сент. того же года, т. е., 399.

[4] Здесь, по– видимому, пропуск.

[5] В слав. тексте читается: собери—пророки, студныя Вааловы четыреста и пятьдесят, и пророковъ дубравныхъ четыреста (3 Цар. хуш, 19); поймайте пророки Вааловы – и яша ихъ – и закла их (ст. 40).

БЕСЕДА 2

Когда в полночь царица пришла в Великую Церковь и отсюда подняла останки мучеников и сопровождала чрез всю площадь до Дрипия, мартириума, отстоящего от города на 9-ть симиев; беседа была сказана в мapтиpиyме, в присутствии ее, всего города и начальников[1].

1. Что мне сказать и о чём говорить? Восторгаюсь и беснуюсь беснованием, лучшим благоразумия, лечу, радуюсь, высоко несусь и окончательно опьянён, этим духовным удовольствием. Что мне оказать и о чём говорить? О силе мучеников? Об усердии города? О ревности царицы? О стечении начальников? О посрамлении диавола? О поражении демонов? Об именитости Церкви? О силе креста? О чудесах распятого? О славе Отца? О благодати Духа? Об удовольствии всего народа? О восторгах города? О собраниях монахов? О хорах дев? О рядах священников? О напряжении мирских мужей, рабов, свободных, начальников, подчиненных, бедных, богатых, иноземцев, граждан? Благовременно в отношении всего сказать: "Кто изречет могущество…" Твои, Господи, "…возвестит все хвалы…" Твои (Пс. 105:2)? Женщины, которые живут в недоступных теремах и нежнее воска, оставив свои закрытые чертоги, состязались в усердии с самыми сильными мужами, совершая пешком столь длинный путь; не молодые только, но даже состарившиеся; и ни немощь природы, ни изнеженность в образе жизни, ни спесь знатности не стали препятствием для этого усердия. Опять также сами начальники, оставив колесницы, жезлодержцев и копьеносцев, смешались с простыми. И к чему говорить о женщинах или начальниках, когда даже сама та, у которой облегает (голову) диадема и которая облечена в порфиру, в продолжение всего пути не дозволяла сeбе отстать на малое расстояние от останков, но, как служанка сопровождала святых, держась за раку и покров, лежащий (на ней), попирая всякую человеческую спесь, являясь пред таким множеством народа в средине зрелища, – та, которую даже всем евнухам, обращающимся в царском дворце, непозволительно видеть. Но влечение к мученикам, неограниченная (их) власть и пламенная любовь (к ним) побудили сбросить все эти маски, и выказать ревность относительно святых мучеников открытым усердием. И вспомнила она о блаженном Давиде, облеченном также в порфиру, и с диадемою, со скипетром еврейского народа, когда, оставив всю ту скинию, воздвигал он ковчег, прыгал, плясал и скакал, при большом восторге и веселии, прыганьем выражая свою радость, которую имел при совершении (перенесения ковчега). Если во время тени и образа нужно было, чтобы выражался такой пыл, то тем более во время благодати и истины, – так как и она поднимала ковчег, много лучший того Давидова. Не каменные скрижали в нём, но скрижали духовные, благодать цветущая, дар блистающий, кости, которые светлее самых лучей, или вернее, испускают из себя самую блестящую молнию. Глядя на солнечный луч, демоны нисколько не страдают; а не перенося исходящего отсюда блеска, они ослепляются, прогоняются и бегут с большого расстояния: такова сила даже пепла святых, которая не только покоится внутри, в останках, но и дальше простирается, прогоняет нечистые силы и освящает в большом изобилии приходящих с верою. Потому-то также эта христолюбивая (царица) следовала подле останков, постоянно держась (за них) и извлекая себе благословение, была для всех остальных учителем в этом прекрасном и духовном приобретении, уча всех почерпать из этого источника, из которого всегда почерпают, но который никогда не иссякает. Как изобильные потоки источников не объемлются внутри их собственных недр, но изливаются и текут чрез край, так и благодать Духа, почивающая у костей и обитающая со святыми, изливается также на других, с верою сопровождающих её, стремится с души на тела, с тел на одежды, с одежд на обувь, и с обуви на тени. Вследcтвиe этого совершали чудеса не только тела святых апостолов, но даже платки и опоясания, и не только платки и опоясания, но даже тень Петра производила действие могущественнее живых. Некогда даже милоть, сброшенная на Елисея, низвела на него двойную благодать; не только тело Елисея, но даже одежда та была исполнена благодати. Потому-то и у трех отроков естество пламени устыдилось не только тел их, но даже самой их обуви. И у Елисея эта благодать не удалялась от его, даже скончавшегося, но самая смерть разрушалась, когда был брошен в могилу пророка другой мертвец. Так было и сегодня: во время несения останков, когда засиял луч от костей и пожигал полчище противных сил, – поднялись отовсюду разжжение демонов, вой и плач.

2. Я в восторге и воспаряю от удовольствия вследствие того, что вы пустыню сделали городом, оставив город пустым, – что показали нам сегодня богатство Церкви. Вот сколько овец, и нигде волка; сколько виноградных лоз, и нигде терния; сколько колосьев, и, нигде плевел. Море простерлось от города до здешнего места, море свободное от волн, без кораблекрушения, свободное от скал; море – (которое) слаще всякого мёда, для питья приятнее питьевых вод. Не погрешил бы кто-нибудь, назвав это море также рекою огня; так светильники, густо и непрерывно протянувшиеся ночью сплошь до этого мартириума, представляли зрителям вид огненной реки. И это ночью; а при наступлении дня, явились опять другие светильники; восходящее солнце те скрывало, делало тусклее, а эти в помышлении каждого показывало в большей светлости; этот огонь вашего усердия был жарче того видимого огня; и каждый нёс двойной светильник: огня ночью, усердия ночью и днём; точнее, я не назову наконец той (ночи) даже ночью, потому что она соревновала дню, собирая вас отовсюду как сынов света и являя (вас) светлее безчисленных звёзд и утренней звезды. Как пьяные и день делают ночью, так всю ночь бодрствующие и бдительные делают днём и ночь. Потому во всю ночь они пели пророческое (изречение): "Но и ночь (есть) свет в услаждении моем. Ибо тьма не будет темна от Тебя, и ночь будет светла, как день: какова тьма ее, таков и свет ее (будет)" (Пс. 138:11,12). Светлее какого дня не была эта ночь, когда все были в таком избытке восторга, духовно радовались, когда столько высыпало народу, наводнившего и дорогу и площадь? Не видно было даже голой почвы, но вы, покрыв весь путь людьми, представили из себя во всё путешествие как бы одну непрерывную золотую цепь, одну реку, многошумно несущуюся; и вверх, на небо взирая, мы видели луну посредине и звёзды, а внизу множество верующих, и среди их идущую царицу, светлее луны. Как звезды, которые ниже, лучше верхних, так и эта много светлее той. Настолько ли луна (светла), насколько украшена верою душа при таком достоинстве? Чему наперед можно в ней удивляться: ревности ли, (которая) жарче огня; вере ли, – тверже алмаза; сокрушению ли духа и смирению, которым она скрыла всё, до крайности отвергши царское достоинство и диадему, и отсюда всякую спесь, а облекшись вместо порфиры в одежду смирения, и вследствие её став ещё светлее? Многи, часты были царицы, которые были причастны только той же самой одежде и диадеме, и славе царской; но тот избранный наряд был лишь её, и только её тот победный знак. Из цариц только эта с такою честью сопровождала мучеников, с таким усердием и благоговением, вместе с народом, отвергши всех телохранителей, до крайности устранив почти всякое неравенство жизни. Вследствие этого она не меньше мучеников принесла пользу народу. Как все смотрели на останки, так изумлялись и её попечению, богатые и бедные, – смотря на неё неотступно держащуюся за кости, в продолжение такого путешествия, ни устающую, ни оставляющую, но прильнувшую к раке. Потому мы не перестаём ублажать тебя, не мы только, но и все последующие поколения.

3. Бывшее здесь услышат пределы вселенной, насколько солнце осиявает землю; услышат т, что будут после нас, и те, что после них, и никаким временем не предастся забвению происшедшее, так как всюду во вселенной и всюду в поколениях последующих сопровождать его (будет) многою известностью Бог. Если Он сделал, что дело жены блудницы достигло пределов вселенной, и утвердил в памяти навсегда, – много больше не попустит, чтобы забылось дело благопристойной, почтенной и благоразумной жены, показавшей столько благоговения, при царской власти: все будут ублажать тебя, гостеприимницу святых, заступницу церквей, соревновательницу апостолам. В самом деле, если даже ты получила в удел женскую природу, всё же тебе возможно соревновать и апостольским успехам. Так некогда и Фива, та, которая приняла учителя вселенной и сделалась его заступницей, была женщиною, соучастницею твоею в той же самой природе; однако, она настолько воссияла, что тот святой, достойный небес и больший всех апостолов, прославил её и сказал, что "…она была помощницею многим и мне самому" (Рим. 16:2). И Прискилла получила в удел женскую природу, но это для неё нисколько не стало препятствием к прославленно, и к тому чтобы память о ней сделалась бессмертною. Тогда был также другой многочисленный сонм жён, проводивших апостольскую жизнь. Потому и тебя теперь причисляя к ним, мы не погрешим, что ты именно пристань для всех церквей, и настоящим царством воспользовалась для приобретения будущего царства, устраивая церкви, почитая священников, уничтожая блуждание еретиков, принимая мучеников не за столом, но в душе, не в куще, но волею, или лучше, и в кущи, и волею. Hекогда также Мария предводительствовала народом, неся кости Иосифа, и воспела песнь; но та, когда египтяне были потоплены в море, а ты, когда демоны задушены; та, когда фараон был потоплен в море, а ты, когда диавол низвергнут; та с кимвалами, а ты мыслью и душою, звучащею сильнее трубы; та по освобождении иудеев, а ты по увенчании Церкви; та, ведя народ один одноязычный, а ты многочисленные народы иноязычные. И ты нам привела многочисленные сонмы, восклицающие песни Давида то на римском, то на сирийском, то на варварском, то на эллинском наречии; было видно, что различные племена и различные сонмы – все имеют одну кифару, Давидову, и венчают тебя молитвами. Радость этого праздника призывала и боголюбезнейшего царя, влекущего с тобою плуг благочестия; но даже это было делом твоего благоразумия – удержать его сегодня дома и обещать пришествие (его) к утру. Чтобы ни толпы всадников, ни шум от вооружённых воинов не оскорбили дев, стариц, старцев, и не смутили праздника, она, поступая достойно своего благоразумия, разделила торжество между ним и собою. Если бы они прибыли сегодня оба, сегодня же был бы конец празднику; а чтобы и в настоящий день совершить покой, и прибавлением завтрашнего щедро умножить радость, она разделила с ним богослужение, и, сегодня прибыв сама, обещала нам пришествие его на утро. Как общница она ему в царствовании, так и в благочестии, и не допускает, чтобы он был без доли в преуспеяниях, но всюду берёт (его) в соучастники. Так как и в наступающий день должно у нас продлиться духовное торжество, то выкажем опять то же самое своё рвение, чтобы, как сегодня мы видим её, христолюбивую, вместе с городом, так созерцали бы завтра боголюбезного царя, приходящего с войском, и приносящего Богу ту же самую жертву благоговения, ревности, веры; и, взяв в общники своих молитв святых мучеников, будем молить их о долгой жизни, маститой старости, о детях и детях детей, и прежде этого всего, о продлении этой ревности, умножении благоговения и таком завершении настоящей жизни, чтобы и нескончаемые века царствовать вместе с единородным Сыном Божиим, – "если терпим", сказано, и совоцаримся (2 Тим. 2:12), – и достигнуть вечных благ, которых да удостоимся мы все благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] В объяснение заглавия следует заметить: 1) в Дрипие, отстоявшем от Константинополя около 6-ти верст (σημείον = milliarius, т. е., 1000 шагов; следов., 9Х1000=9000 ш.= 3000 с.= 6 в.), была церковь в честь апостола и мученика св. Фомы; 2) под царицею разумеется Евдокия, супруга имп. Аркадия.

БЕСЕДА 3

Его же. В следующий день, когда был царь в мартириуме апостола и мученика Фомы, находящегося в Дрипие, и когда он удалился пред беседою; сказана была беседа, по удалении его, к народу[1] .

1. Благословен Бог: сколь велико могущество мучеников! Вчера целый город с царицею, сегодня царя с войском, в великом благоговении, они привлекли сюда к нам, не узы наложив, но цепь любви, цепь никогда не разрываемую. Удивительно именно не то, что царь пришёл, но что с большою готовностью, не по принуждению, но охотно, не милость оказать, но милость получить; благодетель всех во вселенной пришёл, чтобы насладиться благодеяниями от этих святых и извлечь плоды из этих величайших благ. Потому, как сам он диадему, так все телохранители, сняв с себя, кто щиты, кто копья, оставив это тщеславие, – они прибыли все с успокоенным духом, как бы восходя от земли на небо, где нет достоинств, знатности и всякой такой тени достоинств, а сияют только пример жизни и плоды добродетели. Если здесь так велико могущество мучеников, подумай, как велико оно на небесах; если такова их честь во время подвигов и борьбы, то какова будет награда во время воздаяния? И наше (дело) не оканчивается настоящим, но мы шествуем к иной жизни, лучшей чем настоящая, восходим к высоким надеждам и к безсмертному наслаждению благами, не имеющими конца. Бог разделил нашу жизнь на эти два века, и настоящий сделал трудовым, а будущий приятным и безконечным, чтобы, здесь немного потрудившись, там насладились мы безсмертных венцов. Даже при начале, тотчас, Он желал ввести нас в ту жизнь, но мы задержали, устроив нерадением своим большое промедление, и сделав, по безрассудству, это грядущее далеким. Я постараюсь сделать это ясным из бывшего для нас в начале. Таков-то Бог: когда Он намерен доставить нам что-либо полезное, хотя бы мы явились даже недостойными Его дорогой чести, Он всячески показывает, что Он желал бы, но по нашему нерадению произошла неудача в том, чего Он желал. Так Он поступил и в начале.

Создавая человека, Он создал его тотчас не с трудами, не с бедствием, не с печалью, сделал не смертным, но он был тогда чужд как уныния, так трудов и смерти. Если бы Он дал ему сначала это в удел, то затем после преступления не осудил бы его на это, в качестве наказания и мщения. Итак, когда он был чужд этого, он блистал светлее солнца, – находясь без одежды, был облечён славою. Действительно, величайшим знаком его блаженства было также и то, что он не нуждался ни в одежде, ни в покрытии, ни в другом каком-либо таком одеянии, но у него было тело выше такой нужды. Но не в этом только он был блажен, а также в том, что раньше он вкушал беседы с Богом и роскошествовал в дерзновении к Нему. И ангелы трепетали, херувимы и серафимы не осмеливались даже поглядеть прямо; а он беседовал как бы друг с другом. И когда Он создал породы бессловесных, привел к нему, и он положил всем имена, – оставил имена неприкосновенными. И в этом величайший знак божественной чести – не в том, что Он повелел ему положить имена, но что, когда человек поколебал данный ему закон, Бог не поколебал чести, которую дал ему до закона, но "как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей" (Быт. 2:19). Видишь ли, что никакого там (нет) намека на настоящую жизнь? Ни искусств, ни торговли, ни домостроения, ни одежд, ни обуви, ни кровли, ни стола, ни труда, ни печали, ни смерти, ни роя остальных страданий, но блестящее вступление, светлое преддверие и начало, ведущее к лучшей жизни. Но Адам задержал (его), преступив, по неизъяснимому нерадению, пределы повеленного, не смогши удержаться даже от одного дерева; однако и тут выражается много божественного человеколюбия. Ведь обычай у Бога таков, что когда теряем что-либо чрез нерадение, Он, всё делая и предпринимая, не прежде перестаёт, как приведёт нас к еще большему, чем то, что мы потеряли; это именно тогда и случилось. Мы потеряли рай, и получили небо; отсюда это предприятие стало даже больше наказания. Но не тотчас мы получили; и это есть (дело) Его попечения. Так как враг сказал, что "будете, как боги" (Быт. 3:5), этими надеждами надмил их, настроил ожидать богоравенства, поощрил на безумие, сделал то, что они восприняли мысль больше собственной природы, то, врачуя эту рану, тотчас попускает дождаться смерти, так чтобы на опыте познать замысел диавола, и хорошо воспитав душу, получить затем и бессмертное тело. (Бог) желал, чтобы до этих пор страх смерти был крепок в душе, и это дело являлось бы страшным.

2. Потому также Он попустил умереть прежде всего Авелю, чтобы преступник узнал из самого вида (смерти), что такое смерть, и сколь тяжкое и неприятное она дело. Если бы он сам скончался первым, то не узнал бы природы дела, не увидев ни разу другого мертвым; а теперь он сам, при жизни, видя смерть владычествующею над другим, над сыном, учился величию наказания точнее и яснее. Потому он увидел её не просто на чужом, но на своём сыне: отсюда насилие (её), вместе с природою дела, производило более тяжкую скорбь, – с природою добродетель сына, и с добродетелью цветущий возраст, потому что он скончался не в старости, но в самом цвете юности; ко всему этому ещё то, что он пострадал от брата, и от брата беззаконно и несправедливо. Вследствие всего этого личина смерти делалась ужасною и по виду более горестною, в Адаме возбуждалась скорбь более тяжелая, когда всё из вышесказанного зажигало великую печь, производило более едкое пламя, и вразумляло, в какое зло вверг его диавол. Если мы, видя ежедневно мертвых, волнуемся, смущаемся, падаем духом, – и не только мы, но даже напускающее на себя важный вид и тщеславящиеся высокими достоинствами, – если и они, находясь при погребении даже обыкновенного мертвеца, падают духом от этого зрелища, делаются незначительнее всякого, – то что естественно было вынести ему, прежде всех глядевшему на мертвеца, к тому же в лице своего сына, и такого сына, ему, не притупившему ещё страдания непрерывностью умирающих, но чрезвычайно потрясенному необычностью дела? Что естественно было вынести смотревшему на того, кто не чувствовал ни звука, ни прикосновения, ни слёз, ни рыданий, кто не двигался, не сострадал скорбящему отцу, не производил привычных действий? Ты не смотри именно на настоящее положение, но подумай, что тогда человек этот прежде всех увидел мертвеца, и исполнился великого страха, великого смущения. Однако, вместе с этим подумал Бог и об утешении; Он желал не только умножить боязнь смерти, но чтобы человек воспользовался также некоторым облегчением. Каким же именно? Тем, которое от воскресения. Но Он не дал его тотчас, а тотчас раскрыл надежду на него смутно и как бы в загадке. Когда боязнь была сильно увеличена, она потрясла дух человека, и было показано, чем была смерть, как тяжка, неприятна и обременительна, и не только тем, что она пред глазами, но и тем, что за глазами – червями, зловонием, гноем, прахом, и всем остальным, что сопутствует мертвому телу, – когда боязнь была увеличена, и она потрясла дух, смотри, как приводит, наконец, и к надежде на воскресение, смутной и неясной, а всё же приводит. Он не допустил, чтобы умер Енох, бывший после этого; и Павел говорит: "Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его" (Евр. 11:5). Преложил, и не допустил умереть; Он не сделал его ещё бессмертным, чтобы не устранить боязни, но он пребывает, не умирая, – он, хотя не бессмертен, наделён в смертном теле долготою жизни, чрез это смутно приоткрывая, как я сказал, надежду до воскресения. Потому также и первому праведнику Он попустил умереть; не погрешил бы кто-нибудь, назвав, кроме сказанной причины, и иную. Какую же? Ту, которая (относится к) воскресению. Так как смерть в будущем не имела постоянно властвовать, для этого Он сделал, что первое основание, первый корень её был укреплён в праведности, чтобы основание было гнилым. Как грех – пища смерти, так праведность – уничтожение и исчезновение смерти. Он попустил, чтобы имеющий прежде всех скончаться был праведником, наперёд (тем) говоря нам, являя хорошую надежду и показывая, что Он не попустит, чтобы наш род пребывал всегда в смерти: вот почему Он и положил основание для неё весьма слабое.

3. Потом после Еноха, при Ное, Он опять другим образом дал нам видеть воскресение. Чем в лучшем положении, нежели yмершие, был Ной, заключённый в такой бездне, мраке и темнице? Однако, безграничные моря, покрывшие вершины гор, не потопили бывшего в ковчеге; но как бы восстав от смерти, вышел тогда Ной из того долгого ливня, давая нам видеть в его собственном спасении воскресение. Опять после него, – а насколько время шло вперед, настолько яснее показывались и образы воскресения, – при Ионе, Он совершил то же самое. Три дня в кит были знаком трех дней в смерти, и избавление от кита было предвестием о воскресении Владыки; потому и сам Он говорил: "…род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи " (Mат. 12:39,40). Кто-нибудь не погрешил бы, назвав также рождение Исаака образом воскресения. Потому и Павел, рассказав относительно рождения его от безплодной, и сказав, что отец его, сверх надежды, веровал в надежде, и что "…не изнемогши в вере, он не помышлял, что тело его, почти столетнего, уже омертвело, и утроба Саррина в омертвении; не поколебался в обетовании Божием неверием, но пребыл тверд в вере, воздав славу Богу и будучи вполне уверен, что Он силен и исполнить обещанное" – прибавил: "…впрочем не в отношении к нему одному написано, что вменилось ему, но и в отношении к нам; вменится и нам, верующим в Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса Христа, Господа нашего" (Рим. 4:19-21, 23-24). итак, ясно, что рождение Исаака было образом воскресения Христа. Если бы оно не было образом, то он не прибавил бы и не сказал бы: "…не в отношении к нему одному написано, что вменилось ему, но и в отношении к нам". Образы пишутся не для принимающих (их) в то время, в которое они (образы) бывают, но для имеющих в последующее время получать пользу от них. Потому также в другом месте говорит: "Все это происходило с ними, [как] образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков" (1 Кор. 10:11). И Илия, взятый, открыл нам эту надежду на воскресение. Но то, как в образах; а когда, после долгого и безконечного времени, пришёл единородный Сын Божий, Он нам показал воскресение самым делом, чрез собственное тело, освободив его от власти смерти; потому и говорится: "Христос", – умерши – "воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха" (Рим. 6:9,10).

4. в (самом) начале это было смутно, – надежда воскресения, как в загадке, была показана нам чрез Еноха, а разрушение смерти – чрез Авеля; но то и другое чрез единородного Сына Божия стало ясным, очевидным, вполне истинным. Отсюда произросли у нас и сонмы мучеников, – когда смерть, была разрушена, а воскресение сияет. Потому также настоящая жизнь стала тяжёлою и исполненного многих трудов, – чтобы более косные из людей, охотно пребывающие в настоящем, будучи выталкиваемы отсюда и изнемогая под тяжестью этой жизни, убегали удовольствий и пристрастия к настоящей жизни, а стремились бы к небесной любви и спешили бы к тому дню. (Человек) любомудрый и возвышенного ума не будет нуждаться в здешнем увещании, но, подумав, сколь велико царство небесное, а ещё более, чем царство, пребывание с Богом и со Христом, – а это действительно больше всякого царства, – не почувствует никакой сладости в настоящем, но пренебрежёт им, минуя его быстрее тени. Так как многие, будучи в рабстве плоти и во власти житейских забот, охотно пребывают в них, на подобие гнездящихся зверей, то, чтобы отсечь пристрастие их к этому, Он дал им в удел много печали, боязни, заботь, дум, борьбы, опасностей, робости, большой рой телесных страстей, осаду от тела и много другого, чего в одном слове не сказать, чтобы, ужасаясь хотя облака этих зол, они пожелали возвратиться в неволнуемую пристань и наслаждаться непрестанной тишиной, в которой нет зол, примешанных к благу, но чистое благо, действительное благо. Что прекрасным кажется здесь, как-то: богатство, слава, могущество, всё это прекрасно лишь по имени, и смешано с противным; а в тамошнем безпримесном и чистом – блаженство не по имени, но на деле. Итак, чтобы нам достигнуть этого, поревнуем добродетели мучеников, мужеству, ревности, вере, презрению настоящего, желанию будущего. Можно преуспевать во всём этом и вне гонения. Пусть даже костёр и не разложен впереди, зато в наличности страсть, сильнее (его); пусть и нет звериных зубов, за то теснит ярость мучительнее зверя; пусть и не стоят по сторонам палачи, терзая бока, зато лежит внутри зависть, съедающая дух мучительнее всякого палача. Итак, нужно нам, приготовившись к борьбе с этими страстями и поставив оплотом против них силу любомудрых помыслов, так совершать настоящую жизнь, и быть всю жизнь в подвиге, чтобы, потрудившись немного времени, непрестанно быть увенчанными, и наслаждаться вечных благ, всегда будучи с Господом и вкушая того сожительства, превосходящего всякое слово и мысль, – в каковом все мы да будем участниками, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Под царём разумеется император Аркадий.

БЕСЕДА 4

Беседа увещательная, сказанная в храме святой Анастасии в отношении отсутствующих, и изложение состязаний и подвигов блаженного и праведного Иова.

1. Насколько собравшихся меньше обычного, настолько и мы будем пользоваться большим усердием. И несправедливо было бы, чтобы нерадение отсутствующих оскорбило наше старание, но из-за самого этого предложим трапезу даже более щедрую, чтобы не прибывшие, познав опытом наказание, сделались наконец старательнее относительно этих собраний. Потому также вашу любовь приглашаю быть внимательными к говоримому; для вас будет двойная польза: передавая говоримое отсутствующим, вы сделаете их более старательными, также свою душу совершите более любомудрою. Как природа земли, о которой нерадят, производит худые травы, а постоянно лелеемая земледельческими руками, даёт зрелый плод, так и душа человека – лежащая в лености рождает терние прегрешений, а пользующаяся попечениями приносит красующийся плод добродетели. Потому и некто мудрый увещевает, говоря: "Проходил я мимо поля человека ленивого и мимо виноградника человека скудоумного: и вот, все это заросло терном, поверхность его покрылась крапивою, и каменная ограда его обрушилась " (Прит. 24:30-31). Чтобы этого не было теперь, мы постоянно пользуемся серпом слова; и, если вырастает что-нибудь худое, всегда вырезаем; а если что-нибудь зрелое, имеющее плод, – питаем, орошаем и доводим до цвета, постоянно выражая свою заботу. Мы нуждаемся в двойном попечении, вернее, даже в тройном: в одном – чтобы нам быть свободными от порочности, в другом – чтобы приобрести себе добродетель; а после этого – чтобы соблюсти приобретенную; здесь даже больше всего нужно труда, потому что тот лукавый демон, завидуя и нашей красоте, больше нападает на преуспевших; и как пираты и потопители минуют корабли с песком, а если где-нибудь увидят с дорогою кладью и с хранящимся в них богатством, нападают на них, пробуравливая снизу, поражая сверху, употребляя всякую хитрость, так и диавол обычно поражает, завидует и коварствует в особенности против собравших много добродетели.

Столько было людей по вселенной при Иове, и только против него он вооружился и употребил все свои хитрости; однако, не в силах был произвести кораблекрушение, но полнее сделал кладь, и приумножил товар. Такова добродетель: когда её поражают, она делается могущественнее, и, когда против неё коварствуют, становится непоколебимее. Так было именно и с тем блаженным, который, отовсюду поражаясь, становился непоколебимее, и не отдавался в руки под бесчисленными стрелами, но опустошил колчан диавола, а сам не повергся, не споткнулся, но, как отличный кормчий, и не потонул, когда море бесновалось и поднимались волны, и не стал беспечнее, когда была тишина; он соблюдал одинаково своё искусство при той и другой перемене времени, и ни богатство его не надмило, ни бедность не унизила. Ни тогда, когда дела шли благоприятно, он не был небдителен и не охладел, ни – когда был разрушен почти целый дом и произошла полная гибель, он не возмутился и своего мужества не посрамил. Пусть слушают богатые, пусть слушают бедные! Для тех и других это полезная повесть; вернее, эта история полезна для всех людей – и благоденствующих и бедствующих. Подвижник благочестия, увенчанный вселенною, воспользовавшись тем и другим оружием, воздвиг победный знак там и здесь, и, при всяком роде борьбы, когда восстал на него демон, – во всём он противостал, и во всём был победителем; и как благородный воин умеет воевать ночью, осаждать стены, сражаться на море, биться пешим строем, пускать стрелы, метать копьё, действовать пращей, дротиком, превосходить противника во всяком роде борьбы и всюду брать верх, – так именно и тот благородный перенёс, при большом мужестве, всякое испытание: бедность, голод, болезнь, скорби, потери детей, (огорчения) от друзей, от врагов, от жены, от рабов. И не было человеческого несчастия, которое бы не было излито на его тело. Однако, он преодолел все сети и стал выше диавольских приманок; именно то особенно и удивительно, что на него обрушилось всё, всё с излишком и всё сразу.