Текст книги "Танец для живых скульптур"

Автор книги: Иннокентий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Я просто не мог без неё жить.

А значит, всё было уже решено, и теперь всё происходило словно бы само собой.

И я уже не мог ничего испортить.

2

Я снял трубку.

"Приезжай сейчас",– её голос оборвался гудками.

Я послушно оделся и, захлопнув за собой дверь, вышел на лестничную площадку.

Она была не одна.

– А вот и он сам,– сказала Леди, указывая на меня седоватому человеку в дорогом костюме. Он протёр очки и встал мне навстречу.

– Так это вы?– сказал он, приведя в движение челюсти.

Я пожал его руку.

– Очень приятно,– сказал он.

Я посмотрел на Леди.

– Я рассказала о тебе...

– Очень мило,– сказал я с дурацким лоском.

– Стало быть, вы хотите взяться за дело. Настоящее дело. Это хорошо.

– Я могу быть полезен вам?

– Мне нравится, как вы это спросили,– сказал он.

Я улыбнулся.

– У вас хороший слог. И светлая голова.

– Ну что вы,– скромно сказал я.

– Нет, нет,– произнёс он наставительно.– Вы должны знать себе цену.

– Я сварю кофе,– проворковала Леди и исчезла из комнаты.

– Я думаю, имеет смысл сразу же ввести вас в курс дела.

Он уселся на диван, неуловимым движением одёрнув брюки и приглашая меня присаживаться рядом.

Я должен написать ответ от лица одного общественного движения на гнусный выпад какого-то психа, воспользовавшегося газетой, столь же вульгарной и неумной, как и он сам. Сделать это нужно изящно, кратко и убедительно, притом как бы мимоходом, чтобы ни у кого не возникла мысль, что подобная чушь могла хоть как-то задеть людей достойных и порядочных. Работа мелкая, но...

– По-моему, это то, что нужно,– сказала Леди.– Твоё имя даже не будет упомянуто.

– Я не люблю иметь дело с людьми, которые мне не симпатичны,– угрюмо произнёс я.

– К твоему сведению, это очень влиятельный человек. Тебе повезло, что ты встретился с ним вот так, запросто. Надеюсь, ты говорил с ним без своих этих штучек?

Я не ответил.

– Конечно, если ты видишь в этом что-то сомнительное...

– Нет, ничего.

– Но ты чем-то расстроен, я же вижу.

– В этом нет ничего сомнительного,– сказал я.– Но, если я верно его понял, это что-то вроде пробного шара.

– Конечно,– сказала она.– Ведь ты способен на большее.

– Но он ничего не сказал мне об этом, он лишь намекнул на какие-то перспективы... Постоянного сотрудничества. Звучит так, словно они нанимают меня на работу.

– Ты всегда вправе отказаться, если предвидишь более выгодные предложения.

– Я ничего не предвижу,– сказал я. – Но, по-моему, меня хотят использовать.

– А ты хочешь всю жизнь быть безработным?

– Я всего лишь хочу быть свободным.

– Ты дал ему ответ?

– Я согласился.

– Ты сделал правильно.

– Нет, не правильно.

– Ну и пусть,– сказала она, прильнув ко мне.– Какое нам до этого дело?

– А кто он, вообще, такой?

– Что?– сказала она.

– Ну, кто он, вообще, такой?

– Раньше он был секретарём горкома, потом работал в ЦК, правда, недолго...

– Не стало ЦК?

– Потом в Думе...

– И её тоже не стало.

– Да, её тоже не стало. Но он не пропал, как видишь.

– Такие люди никогда не пропадают, да? Значит, теперь он решил стать бизнесменом.

– Он и есть бизнесмен, и серьёзнее, чем ты думаешь.

– Ладно,– сказал я.– Всё понятно.

– Ничего тебе ещё не понятно. Ты должен дорожить его доверием. Это очень многого стоит,– сказала она.– Я хочу, чтобы ты не заблуждался на этот счёт и понимал, как это важно.

– Для меня важно только одно,– сказал я и, обняв её, приник поцелуем к её губам, но она отстранилась – зазвонил телефон,– я попытался удержать её, но она выскользнула из моих объятий.

Она держала трубку.

– Да?

Какие-то знакомые предлагали Леди поехать с ними на дачу.

Она прикрыла трубку ладонью.

– Хочешь поехать?

Я сказал: "Да".

Мне вдруг захотелось удрать из города.

Леди сказала: "Да. Заезжайте за нами".

Она положила трубку и повернулась ко мне.

– Они заедут.

Как-то уж слишком быстро это произошло. Наша жизнь ещё только начиналась, а кто-то уже предъявлял на неё права.

Да, я обещал Леди, что у меня будут деньги и готов был сдержать слово, но втайне надеялся, что обещание моё, в сущности, театральное, исполнится как-нибудь само собой, так же, как происходило всё до этого момента, как чудо. С самого начала всё было настолько невероятно, что я и впрямь уверовал в чудо, счастье, свалившееся на меня, было таким огромным, что теперь я ждал продолжения сказки, и что же, она кончилась?

Нет, это не более чем атрибут. Положение обязывает. Да сделай они щелчок пальцами, как к ним тут же угодливо сбежится целая свора продажных писак.

Я был бы не нужен им без Леди, а значит, это не более чем атрибутика. Дворянским детям присваивали офицерские чины, а они ещё не умели толком держаться в седле.

Что ж, я готов поиграть в эту игру.

Как хорошо, что нас вытащили из города. Здесь, на природе, мозги как-то сразу прочищаются. Надо запомнить это и всегда уезжать из города, когда нужно о чём-то всерьёз подумать.

Ещё не отцвела сирень, сумерки напоены её ароматом. Ни ветерка.

Широкий склон плавно нисходит отсюда к самой воде, а на том берегу залива темнеет лес.

– Очень милая пара,– сказал я Леди.– И вообще, здесь очень мило. Только комары заедают.

– Пойдём в дом, там нет комаров.

– По-моему, мы хотели пить чай в саду?

– Да, пойдём.

– Очень милая пара,– снова сказал я.

...........................................................................

.....................................................

– Какая жалость, что нельзя отказаться,– вздохнула супруга.– И совсем некого оставить, чтобы пожил здесь и ухаживал за цветами. Чужого ведь не оставишь...

– Ничего,– успокаивал её муж.– Кого-нибудь найду.

Леди тихонько кивнула мне.

Я выразил готовность быть этим "кем-то" – пожить здесь и охранять дачу в их отсутствие.

Всё было тут же улажено, как в сказке – целых полтора месяца я мог блаженствовать.

– Если бы вы знали, как вы нас выручили,– она покачала головой.– К нам ведь уже лазили. Да вот, в прошлом году. Помнишь?– она повернулась к мужу.Ладно, хоть ничего не вынесли.

– Как же они забрались?– сочувственно полюбопытствовала Леди.

– Они залезли на террасу, как-то открыли дверь и вошли.

Я отвёл глаза. Когда-то и мы с Крис вот так же останавливались на ночлег. На таких же вот дачах.

– А какую они нам оставили записку! Ты не выбросил её?

– Выбросил, конечно.

– И что они в ней написали?

– Написали, что ночевали у нас тут, да, посоветовали сменить постель...

Леди рассмеялась.

– Ты бы видела, как они нас обозвали при этом!

...........................................................................

...........................................

– Если захотите выпить, то бар здесь. Вот так он открывается,– он показал.– Очень просто. Кстати, не пропустить ли нам по маленькой, пока дамы наедине?

...........................................................................

............................................

Они уехали через три дня, и я остался на даче полным хозяином. Леди уехала, сказав, что не хочет мешать мне работать.

Первым делом я обошёл все комнаты и убрал с виду семейные портреты и всякое домашнее барахло. Потом позвонил Мэгги и объяснил, как добраться.

Он тут же приехал, и мы закатили сабантуй.

Мне оставили подробные инструкции по уходу за цветами, но Мэгги растопил ими камин, заявив, что цветы – это дети природы, и сами знают, как им расти.

Мы обшарили всю библиотеку. Перепробовали всё, что было в баре. Вывели из эллинга катер и катались по заливу.

Мы целыми днями балдели.

А потом позвонила Леди.

Мэгги постучался в дверь ванной.

– Это тебя. Выйдешь?

Я торопливо запахнулся в махровое полотенце. Это могла быть только она.

– Алло. Это я.

– Привет.

– Привет. Ну как ты там устроился?

– Всё о'кей. Я собирался тебе позвонить, но...

– А мне не хотелось тебя беспокоить. Ты, наверное, работаешь?

– Да нет, что ты.

Она долго молчала прежде чем произнести следующую фразу.

– Когда ты закончишь?

– Что именно?– глупо спросил я, вытирая кончиком полотенца край глаза.

– Валять дурака!..– она осеклась.– Прости меня, я... Меня уже спрашивают, куда ты подевался – взял работу, исчез – ты ведь никому не сказал, где тебя можно найти теперь...

– Я думал, ты скажешь.

– Ну нельзя же быть таким безответственным! Ты меня поражаешь.

– И не только тебя.

– Так когда, им сказать?

– Завтра. У меня всё готово, осталось только навести глянец,– соврал я.

По телефону трудно разговаривать, зато легко врать.

Завтра.

Я положил трубку.

– У меня идея,– вынырнул Мэгги.– Давай распишем им холл под Чюрлёниса.

– Не стоит,– с сомнением сказал я.– Вряд ли они знают, кто такой Чюрлёнис.

– Может, погоняем шары?

Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут седьмого.

– Сегодня не выйдет – придётся заняться одним скучным делом.

– И надолго?

– Хорошо бы управиться до утра.

Он вопросительно кивнул на телефон.

– Да. Мне нужно в город. Ненадолго. Ты поживёшь здесь?

Он посмотрел на меня. Усмехнулся.

– Спрашиваешь!

– Не исчезай от меня больше,– прошептала Леди.

Я повернул голову, чтобы поцеловать её, но она не ответила на поцелуй.

– Не исчезай от меня, ладно? Никогда.

Никогда раньше её голос не звучал так. Я подумал: "Всё дело в том, что темно, и я не вижу её лица".

Я сказал: "Да".

Утром она снова была такой, какой я её знал.

Я допивал кофе, когда в дверь позвонили.

Леди вернулась с конвертом в руке.

– Это для тебя,– она положила его на стол.

Я разорвал бумагу.

– Посмотри, сколько денег,– я передал их ей через стол.– Тут ещё приписка...

– Что в ней?

Я прочитал.

– Ничего. Благодарят за помощь... Что-то многовато они мне заплатили.

– Значит, это аванс.

– Аванс?..

– Я знала, что ты сможешь.

Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня.

Её пальцы перебирали девственно-жёсткие бумажки.

– Я знала.

Я вложил записку в конверт и отложил его в сторону.

– Не хочется мне лезть в эти игры. Это их игры.

– Но иметь среди них друзей может оказаться очень полезным,– заметила Леди.

...........................................................................

...............................................

"Если можно пользоваться вещью, не владея ей, то насколько это разумнее",сказал я однажды Крис.

...........................................................................

..............................................

Вдруг среди них окажется какой-нибудь Кеннеди.

– Какой именно? Так, кажется, принято отвечать. Придумай с ними что-нибудь.

– Но это твои деньги,– возразила она.

– Я всё равно потрачу их на какую-нибудь ерунду.

– Мы могли бы сходить в хороший ресторан,– сказала она.– Хочешь? Пригласить людей...

– Нет.

Я не люблю ресторанов.

– И правильно,– поддержала она.– Мы лучше накупим всякой всячины, я что-нибудь приготовлю, устроим вечеринку.

– Лучше побудем вдвоём,– предложил я.

– Мы и побудем. Сегодня. И завтра. А послезавтра устроим вечеринку.

– На День Независимости?

– Что?– переспросила она.

Мы набрали полный багажник продуктов.

Потом вместе решали, что приготовить. Помимо её коронных блюд, разумеется.

– Если ты ел что-нибудь вкуснее, я тебе этого не прощу.

Потом мы стали выбирать вина.

Внушительные размеры списка привели меня в трепет почти благоговейный.

– Сколько же всё это будет стоить!

– Это не твоя забота.

Потом гостей.

– Я же всё равно почти никого из них не знаю.

– Вот и прекрасно. Заодно и узнаешь. Но я же не хочу, чтобы оказалось, что кто-то из них действует тебе на нервы. Ведь это твоя вечеринка.

– Почему моя?

– А кто виновник торжества?

– Я полагал, Вашингтон. Разве мы отмечаем не День Независимости?

– Мы празднуем твой первый гонорар. Когда-нибудь этот день назовут историческим.

Она подняла жалюзи.

– Какой закат сегодня! Иди сюда, полюбуйся!

Мы стояли у окна. Я обнимал её за талию.

Она была рядом.

И ближе, она была во мне, её тепло.

Тяжёлые волны совершенного покоя тихо и мягко входили в берега моей души, заполняя её. Вытесняя сутолоку, неразбериху, сумбур, правившие в ней столько лет. И всё было просто.

Действительно просто.

Домашний банкет. Закат, разлинованный проводами, и улицы, и люди улиц, и мясо по-польски. Это было вокруг, окружало заботливым теплом всё то, в чём хотелось раствориться, и то, что было во мне... Теперь.

Моя Леди. И навсегда.

Разве она не сказала, что я должен быть хозяином дома, главой стола?

Хозяин дома, как это звучит. Непривычно и сладко.

Ведь это всё, чего я хотел, а я обманывал себя. Так просто. Зачем я обманывал себя? Зачем, Леди?

– Да. Не забыть ещё купить свечи.

Леди была неотразима.

Я заметил, что со мной разговаривают весьма уважительно, и болтал без умолку, а вокруг проплывали фигуры и обдавали меня волнами благоуханий, дымчатые плоскости дверей впускали и выпускали их, и они исчезали и появлялись, а я всё говорил, лица менялись, они говорили и кивали, или спорили, а вокруг двигались люди, осыпанные конфетти голосов, и матовый свет окутывал их, в колонках мирно плескался океан оркестра – маэстро Лэй, маэстро Фурмье,– и я уже не мог разобрать, где кончается свет, и начинается музыка, подвижные формы, я улыбался, кивал, и где-то был голос Леди и играл смехом.

Она была всюду.

Когда мы подходили к столу, она была подле меня, и когда все начали танцевать, я видел, как она танцует, и когда я вошёл на кухню и, наткнувшись на стол, звякнул стоявшей на нём посудой, она быстро и ловко посыпала зеленью что-то громоздившееся на блюде.

– Помочь тебе?

– Я управлюсь,– она чмокнула меня и тут же отёрла помаду.– Иди к гостям. Я сейчас.

Проходя мимо зеркала, притаившегося в полутьме коридора, я обнаружил у себя в руке длинную, узкую бутылку.

На ней были буквы, красные на золотой фольге. Латинские.

– "Кора",– объявил я, поставив бутылку на скатерть.– Это вечно девственная земля. И происходит великое таинство Рождества, каждый раз вновь, когда возвращается...

– Попробуем, что это такое.

– ... к ней дочь её. Выпьем за Персефону!

– За кого?

Тише, тише. Кто-то говорит тост. Звякнула одинокая вилка. Салфетка, и на ней свернулись лососёвые шкурки. Хлопнула пробка.

Тост утонул на дальнем краю стола.

Ко мне повернулись.

– Как у Пикассо,– засмеялся я. Он тоже засмеялся. А потом мы были уже не за столом и разговаривали.

Он сказал: "Мне говорили о вас".

Он назвал какое-то имя, и я мучительно пытался сообразить, кто бы это мог быть. Он объяснил мне. Я понял. Ах, да.

Я произнёс какую-то фразу, после которой лицо, бывшее передо мной, собралось в вежливое недоумение и приготовилось смеяться.

Я объяснил непонятное слово.

– Стареешь,– шутливо вставила его женщина.

– Может быть, может быть,– вздохнул он.– Где-то иногда и отходишь от жизни, что-то упускаешь.

– Да. Уж я-то знаю, как он работает,– подтвердила она.

Я поднёс её зажигалку. Сквозняк.

– Прогресс разъединяет, это верно,– сказал я.– Но он же и сближает. Было время, когда все люди поголовно были заняты одним и тем же – охотились на мамонтов, собирали коренья и тому подобное. Затем труд стал всё более разделяться, области... его применения всё более обособляться. Но это временное, это всё временное явление. Я вижу, уже теперь, зарождение новой эпохи, как после индустриального общества следует постиндустриальное. Принципиально новый тип единения людей!

– Бесклассовое общество?– участливо вставил он.

– Иначе...– воодушевлённо продолжал я.– Иначе сойдутся все цари земные в место, именуемое Армагеддон, и увидят, как рухнут их царства и города, как это сказано... Вот, посмотрите, уже сейчас: биофизика, биохимия, компьютерная графика... Как реки впадают в один океан, рождённые в едином океане, так же и люди заново обретут свой исконный исток и станут едины.

– Интересный подход. Это то, что нам нужно сейчас,– он закивал головой.Именно то, что сейчас так нужно.

– Иногда говорят, и не понимаешь, на каком языке,– пожаловалась кокетливо его женщина.– Я молодёжь имею в виду.

– Специально для вас я готов написать словарь слэнга. Хотите?

– Очень хочу!

– А что. Прекрасная мысль,– подхватил он.– Напишите, сделайте. А мы издадим его.

Я сделал было попытку прикинуть, сколько это займёт времени, но понял, что не ощущаю разницы между неделей и месяцем. Там видно будет.

Он тем временем принялся записывать какие-то телефоны и фамилии.

Я обнаружил, что остался без тела. Зачем я так много говорю?

"Быть начеку",– подумал я, но тут же отмахнулся: "Само справится".

Леди. Нашла меня глазами.

Мой голос.

–... но учтите, когда я добросовестно берусь за исследование, выводы могут оказаться самыми неожиданными. Вы готовы? К этому.

Он сделал вид, что усиленно взвешивает. Наконец, кивнул.

Готовы.

Мы пожали друг другу руку.

– Значит, будем вместе. Мы горы своротим!

– А что,– сказал он.– И своротим.

...........................................................................

.....................................................

– Всё-таки напоили меня,– удивился я.

Мы стояли посреди беззвучной комнаты.

Так было хорошо остаться вдвоём.

– Ты устала, наверное?

– Это приятная усталость,– сказала она.– Но, кажется, всё было хорошо?

– Гениально.

– Тебе понравилось?

– Ты ангел.

– Пойду. Займусь посудой.

Нет, не сейчас. Оставь её. Пойдём погуляем. Такая тёплая ночь.

Леди заворожённо смотрела на небо.

– Какая яркая звезда!– прошептала она.

– Это Юпитер,– сказал я.– Зевес-громовержец.

– Вот таким и надо быть. Только таким,– её глаза блестели.

Где-то далеко были фонари.

– И локон её был взят богами и вознесён среди созвездий небес...

– Они были правы, эти греки. Они возносили своих героев звёздами в небеса. Как это верно!

– Можно развить эту тему,– предложил я.– Ведь небо древнее земли. А значит, рисунок звёзд, расположение созвездий предрешили судьбы героев, и всё, что было сделано ими, было предначертано небесами.

Она сказала: "Нужно жить так, чтобы после смерти тебя вознесли звездой".

– И сложили о тебе миф,– добавил я.

Но мне не хотелось иронизировать. Она была права.

Если не Полярная звезда, то что укажет во тьме путь на Север?

Если не она, то кто?

...........................................................................

...........................................

Кто-то разговаривает с ней на кухне.

"Да нет там никого!"– убеждаю себя я. Мне хочется пойти и проверить, но тяжесть удерживает на месте, а ноги всё летят куда-то.

Да с кем она может быть?

Я прислушиваюсь, потом пытаюсь подняться, но засыпаю.

...........................................................................

..................................................

Она помогает мне раздеваться.

Я что-то вспомнил.

– С кем ты была?

– Ложись, ложись,– говорит она.– Спи.

Я послушно ложусь.

– На кухне. Сейчас.

– Ну что ты придумал,– она целует меня.– Спи. Сегодня был тяжёлый вечер.

Я отпускаю её.

И засыпаю.

...........................................................................

....................................................

Разбудил меня телефонный звонок. Леди взяла трубку, но оказалось, что спрашивают меня.

Я попытался сообразить спросонья, что бы это могло значить.

Мне предлагали работу.

Я сказал: "Да. Конечно".

Я положил трубку и с виноватым видом повернулся к Леди. День был потерян. Но Леди, казалось, нисколько не была расстроена, напротив.

– Я же сказала, что это аванс.

– Это другие люди,– сказал я.

– Ты в этом уверен?– сказала она, улыбнувшись.

Я ничего не понимал. Я знал только одно – что меня используют, нисколько со мной не считаясь. Если бы меня хотя бы загрузили работой так, чтобы у меня не оставалось времени на обиды, так нет же! Сколько времени пропадало впустую! А я должен был, изнывая, ждать, как будто мне оказывали благодеяние, давая эту работу. А нужно ли мне это было?

Моё лето звало меня и проходило где-то там, стороной, мне хотелось падать в него и плыть, как на палубе корабля, отдавшись умопомрачительному танцу... Моё сердце страдало.

И однажды я просто сбежал.

Я сбежал к фонтанам и томности вечерних киносеансов, к прохладе парковых аллей, к галереям, позеленевшему кирпичу обвалившихся арок, алебастровым львам летних садов.

А потом я стал сбегать всё чаще и чаще.

И я возвращался, чтобы была ночь. И моя Леди.

– Скорее собирайся! Где ты пропадал, мы же опаздываем!

И мы куда-то ехали, где уже собрались какие-то люди, я здоровался за руку, улыбался, знакомился...

А потом слонялся в приёмных, и душный ветер шелестел в бумагах, и я отдавал что-то и брал что-то, и говорил, что обязательно, обещал, что успею.

А когда я приходил с готовой работой, вдруг оказывалось, что нужного человека нет, он уехал и будет не раньше, чем через две недели, и я должен был искать кого-то другого, а этот другой тем временем разыскивал меня через каких-то третьих людей, которые обо мне даже не слышали.

От этой неразберихи становилось невыразимо скучно.

Я один, кажется, не мог никуда уехать, должен был всегда быть на месте и ждать. Чтобы вдруг оказалось, что делать нужно было совсем другое, или нужно переделывать всё, и срочно, срочно!

И тогда приходилось работать по ночам. Из-за жары о еде было противно даже подумать. Настольная лампа жарила как печка, свет, отражённый бумагой, мучил глаза, по телу прокатывались волны испарины.

Я подходил к открытому окну и ждал ветерка, смотрел, как город спит торопливо. Выбрасывал окурок и возвращался к столу.

Зачастую мне приходилось браться за работу, в которой я ровно ничего не смыслил,– Леди строго запретила мне отказываться от каких бы то ни было предложений, пусть даже самых странных и неожиданных,– и тогда мне приходилось спешно изучать незнакомый мне дотоле предмет, роясь в справочниках и специальной литературе, как будто мне предстояло сдавать экзамен, а ведь я, как мне казалось, давно уже вышел из этого возраста. Вообще, всё это производило такое впечатление, как будто все разъехались на каникулы, а я завалил сессию и должен сдать теперь кучу зачётов и экзаменов, а до меня нет уже никому никакого дела.

Впрочем, подчас у меня возникало подозрение, что люди, на которых и с которыми я работаю, соображают в том, что я делаю, ещё меньше, чем я сам, и все их требования ко мне продиктованы вовсе не соображениями необходимости, а просто презрением ко мне и к моей жизни. И с чего это я взял, что я крупная шишка? Никто, кажется, не торопился воспринимать меня всерьёз. В этой игре я был меньше чем пешкой, какой-то совсем уж мелкой фигурой, зачастую даже безымянной, когда под тем, что я написал, стояло чужое имя.

Может быть, это было в порядке вещей, так все и начинают, но для меня-то это было внове, и мне это не нравилось. А Леди даже ни разу не посочувствовала мне. Все мои жалобы она выслушивала с поразительным равнодушием.

– Ведь ты и прежде, бывало, много работал.

– Да,– сказал я.– Но прежде меня вело вдохновение, а откуда ему взяться теперь? И потом, я вовсе не много работаю, я мог бы делать намного больше, если бы не вся эта бестолковщина.

– Просто сейчас время такое – пора отпусков. Но это и лучше – меньше конкуренция.

– Я ничего не понимаю. Может быть, во всём этом есть какой-то смысл, но объясни мне, потому что я ничего не понимаю.

– Тут нечего объяснять. Ты просто увеличиваешь количество себя. Помнишь, ты говорил, что не умеешь этого? Так вот, теперь ты этому учишься.

– По-моему, наоборот, я всё больше мельчаю. Я мог бы сделать действительно серьёзное дело, вместо того чтобы распыляться, занимаясь какой-то ерундой. И для этого нам вовсе не обязательно было бы торчать в городе.

– Меру своей необходимости определяешь не ты, пока у тебя нет такой возможности.

– Да кому нужна вся эта мертвячина! Они же погрязли в условностях! Я за день могу сделать больше, чем за год этой мелочной суеты. Это же мартышкин труд.

– И остаться непризнанным гением, да?

– Да хоть бы и так, но гением!

– Значит, ты хочешь отступить?

– Да нет же, но мне не нужна эта пирамида, она ниже меня ростом! Да и не пирамида это вовсе, а лабиринт, где нужно идти впотьмах и согнувшись в три погибели. А идти, мало того что некуда, да ещё и невозможно – ноги вязнут, как будто идёшь по колено в болотной трясине.

Мне плакать хотелось от обиды. Ну почему я должен так бездарно растрачивать свою жизнь!

И не такие уж большие мне платили деньги.

И почему всю, даже самую грязную, работу я должен делать сам, как будто этим больше некому заняться.

Всё так хорошо начиналось... Кто же сделал так, что всё изменилось?

Неужели Леди?

У меня были на этот счёт кое-какие подозрения, но я не смел признаться себе в них. Пока однажды она не сказала об этом сама.

Когда-нибудь это всё равно должно было произойти, не мог же я вечно оставаться неведении.

Я не явился на какую-то важную встречу, то есть, я пришёл и, прождав впустую сорок с чем-то минут, ушёл. А должен был ждать.

– Ну и ладно,– сказал я.– Оно и к лучшему.

И тогда она сказала: "Да ты хоть понимаешь, чего мне стоило устроить это!"

– Ты что думаешь, ты такой незаменимый?

– Нет,– сказал я.– В этом-то всё и дело.

– А чего ты хотел? Кто ты такой, сам по себе!

– Я?..

– Да, ты!

– Не знаю. Я думал, я чего-то стою.

– Ты не хочешь быть ничем, а нужно уметь это делать, понимаешь?

– Нет.

– Потому что, когда ты ничто, ты можешь стать всем.

– Это нонсенс,– возразил я.

– Ты должен быть пушинкой, понимаешь? И тогда однажды ты непременно взлетишь очень высоко. Нет ничего проще, чем пушинке подняться выше самых высоких домов. Потому что она очень лёгкая. Потому что она – ничто.

– Поэтично,– согласился я.– Значит, нужен только восходящий поток воздуха.

– Да,– сказала она.

– Это и есть твой план?

– Можешь называть это планом, если хочешь.

– Значит, это и есть твой гениальный план. А как высоко я, по-твоему, могу подняться?

– Очень высоко.

– По этой пирамиде, которая даже не пирамида, а лабиринт?

– Каждая пирамида внутри – лабиринт.

– И пахнет в нём порой мертвячиной.

– Бывает, что и так. Но это жизнь, о которой ты ещё почти ничего не знаешь.

– Но это значит, вечно быть марионеткой. Всегда полагаться на поток.

– Да. Потому что он всегда будет сильнее тебя.

– Мне не нравится твой план. И знаешь, почему?

– Потому что ты не хочешь быть ничем?

– Да.

– Но другого пути нет. Ты и прежде был ничем.

– Я могу создать свою собственную пирамиду!

– Из чего же ты её будешь строить?

– Пока не знаю. Но строить я её хочу не снизу вверх, а наоборот. Сверху вниз.

– Ты хоть понимаешь, что сказал нелепость?

– Может быть, то, что я говорю сейчас – нелепость. Может быть. Но играть в чужие игры – это скучно.

– Да,– неожиданно согласилась она.– Так делают только те, у кого не хватает воображения. Вовсе не обязательно быть пушечным мясом...

– Понятно. В битве двух тигров побеждает обезьяна.

– Но вести свою игру – это не значит вторгаться в игру, которую ведут другие.

– Я всё понял. Ты хочешь сделать из меня серого кардинала.

– Ты ничего ещё не понял.

– Да, я мало что понимаю во всём этом, но ты хочешь сделать из меня серого кардинала.

– Всё, что я делаю – это помогаю тебе.

– Мне это не нужно,– отрезал я.

– Конечно, тебе это не нужно. Но не забывай, что у тебя нет никаких наследственных прав на власть.

– Я мог бы с тобой не согласиться. Но мне не нужна власть. Мне нужна свобода. И мне нужна ты.

– Так что же тебе нужно, я или свобода?

– Ты предлагаешь мне выбирать?

– Смотря что ты называешь свободой,– сказала она.– Ты хочешь свободы? Так будь свободным! Мысли как свободный человек, ты же весь закован в свои латы.

– Всё зависит от того, как посмотреть на вещи, да?

– Не только от этого. Ты говоришь, что работаешь без вдохновения. Так найди его.

– Если бы я знал, где искать...

– Ты видел свою статью?– она взяла в руки газету.– Хочешь, я прочитаю? Тут есть одна мысль, которая мне очень понравилась...

– Только не это!– простонал я.– Мне о ней и думать-то противно, не то что слушать.

Она посмотрела на меня. Я увидел её глаза.

– Я пошутил.

Леди сидела, отвернувшись к открытому настежь окну.

День медленно уходил, оставляя запах обгоревшего неба и остывающих крыш.

– Надеюсь, ты не оставил дачу на произвол судьбы,– сказала она, не поворачиваясь.– Они возвращаются.

– Надо съездить, предупредить Мэгги.

– Кого?– спросила она, а я сказал: "Когда они приезжают?"

Она сказала: "Послезавтра. Утренним самолётом".

Всю дорогу, пока автобус, один за другим, миновал заградительные рубежи перекрёстков, и потом, когда он, облегчённо вздохнув, выбрался на окраины, и стало прохладнее, я думал о том, что должен что-то предпринять.

Леди всегда обо всём знала, но тут она явно что-то не учла. Или не поняла.

Люди как страны – у каждой свой путь. Есть страны богатые и бедные, сильные и слабые, с древней и недавней историей, но не должна одна страна становиться колонией другой. Ничего из этого не выйдет. Британия захватила Индию, но Запад остался Западом, а Восток остался Востоком. Разделение, пусть даже кастовое, разве это не самое разумное, что создал этот порочный мир? Хотя, конечно, и кастовая система по-своему порочна. Наверное, порочна...

Тут автобус подбросило на выбоине, я ударился о стекло лбом и сквозь секундное раздражение вспомнил, что японцы вовсе не стремились сделать свою письменность доступной. Как и египтяне. И ещё вспомнил, как в школе мы придумывали тайные способы общения и переписки, чтобы никто другой не смог ничего понять. Я подумал о таинствах мистерий. Потом я подумал о том, что разделение несовместимых сил предотвращает их столкновение. Всякий порядок это попытка защититься от хаоса анархии, и всякий порядок основан на разделении. Таков мир, и пока он не изменится по своей сути, бессмысленно пытаться менять его внешние формы.

А я собирался написать какой-то там словарь слэнга – да кому это нужно!

Они никогда не станут разговаривать на моём языке, а у меня пока ещё есть выбор.

Мне нужно держать подальше от них, вот в чём дело. Только тогда я смогу сделать что-то, что когда-нибудь они смогут признать великим. Это и есть мой путь, мой, ни на чей другой не похожий, путь.

Нужно сказать об этом Леди.

Или нет, говорить об этом бесполезно. Нужно это сделать!

Я почувствовал облегчение. Я нашёл решение, и чем больше я теперь думал об этом, тем больше утверждался в нём.

Ну конечно, это так просто!

Я смотрел в окно на дорогу, и природа радостно встречала меня и обещала мне чудо. Ведь я вернулся, а она ждала и знала, что я вернусь.

Эта зелень листвы, эти травы и заросли иван-чая, и это небо. И даже эта пыль просёлков, и эти поля...

Автобус остановился. Все стали выходить – это конечная остановка.

Дальше нужно было идти пешком.

– Очень мило, что заехал навестить,– сказал Мэгги, неторопливо спускаясь по ступеням лестницы. На нём был красный махровый халат.

– Привет.

Так уж получилось, Мэгги. Извини.

– А я уж думал, не объявить ли розыск.

– Мне иногда кажется, не пустился ли я опять в бега. Все только и делают, что разыскивают меня.