Текст книги "Теперь я знаю..."

Автор книги: Инна Шустова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Идем разгадывать ботаническую загадку Камчатки

Как-то вечером к нам зашел Иван Федосеевич и велел завтра утром встать пораньше.

– На целый день, – говорит, – уйдем в поход.

Я обрадовался:

– Ботаническую загадку Камчатки покажете?

– Будет, – говорит, – тебе и загадка, и ребус.

Я хотел бежать к Майке, чтобы предупредить ее про поход. Оказалось, Иван Федосеевич уже ее видел и предупредил.

Он стал о чем-то договариваться с папой, а я скорей лег спать.

Домовой мне, как назло, все мешал уснуть. То повоет в печную трубу, то стукнет форточкой. Я совсем было уснул, а он как затрещит в стенке! Я испугался и позвал папу. Он сказал, что дом за лето рассохся и оседает. Нужен ремонт. Я стал думать про ремонт и уснул.

Проснулся утром, смотрю – папа приготовил и мои, и свои резиновые сапоги.

– А ты, – говорю, – куда собрался?

Он удивился:

– Ты что, забыл про поход?

Вот новость! Папа еще ни разу с нами в поход не ходил.

– Ты, – спрашивает, – чем-то недоволен?

– Да-а, – говорю, – ты меня всю дорогу воспитывать будешь, я знаю.

Папа непонятно на меня посмотрел и обещал, что не будет.

Дорога сначала была знакомой. И за речку мы уже ходили, и в лес из каменной березы.

Пока нас не было, дудники выросли такие высокие! Как деревья. Только они все равно трава. Иван Федосеевич сказал, что у дудников ствол сочный, как у всех трав. Не твердый, как у дерева.

Потом пошли новые места. Я увидел елки. Низенькие, как кусты. Ствола не видно, ветки растут будто из земли.

Иван Федосеевич сказал, это кедровый стланик – хвойный кустарник.

Папа спрашивает:

– Знаете, почему называется стланик?

– Да это все знают, – отвечает Майка, будто она самая главная. – Потому что он стелется по земле.

– А держу пари, – говорит папа, – не все знают, почему кедровый стланик стелется по земле!

Майка промолчала, а я честно сказал, что не знаю.

– Когда ударит первый морозец, – объяснил папа, – стланик ветками припадает к земле. Ложится, чтобы уберечь себя от непогоды.

Меня будто домовой за язык потянул. Может, он и правда залез ко мне в карман? Ему ведь тоже хочется погулять...

– А елка, – говорю, – почему не ложится? Она что, глупее кедрового стланика?

Майка на меня быстро посмотрела, и я сразу понял, что сморозил ерунду. Сейчас папа меня на смех поднимет, факт.

Но папа почему-то не стал насмехаться. Сказал, что елка – дерево. У нее высокий и прочный ствол. А кедровый стланик – кустарник. У него ствол совсем короткий, а ветки длинные. Ветки и стелются по земле.

– В этих краях, – говорит, – хвойные не растут. Кроме кедрового стланика и пихты грациозной.

– Я что-то здесь никакой пихты не видел, – пробурчал я.

– Это естественно, – говорит папа. – Роща пихты грациозной растет только в одном месте. В шести километрах от океана. Туда мы и идем.

Значит, пихта и есть ботаническая загадка Камчатки? Мне стало скучно. Подумаешь, пихта! Обыкновенное хвойное дерево. Но я ничего не сказал. Чтобы опять не сморозить глупость.

Путь был долгий. Мы два раза делали привал. А потом вышли на тропинку, каких я еще не видел. она ушла в землю по самую мою коленку. Утопталась.

Идем по тропе, а по бокам трава. Высокая, выше моей головы. И кусты путаются ветками над головой, как тоннель. Взрослым приходится пригибаться.

Вдруг Иван Федосеевич – он шел впереди – остановился. Поднял с земли сухую ветку и как хрустнет ею – сломал.

– Стойте, братцы-кролики! – говорит очень громко и подзывает папу глазами.

Папа шел последним. Так в походе полагается: впереди идет главный, потом те, кто послабее. А в конце – который следит за порядком, чтобы никто не потерялся.

– Команда, ни с места! – приказал папа и подошел к Ивану Федосеевичу.

Они присели па корточки и стали что-то разглядывать и фотографировать.

Мы с Майкой не утерпели и подкрались посмотреть. Видим – трава примята и приподнимается, будто па ней только что лежал кто-то большой и ушел. А рядом – горка черных орешков вперемешку с ягодами. От них идет пар и противно пахнет.

Иван Федосеевич встал с корточек и говорит опять очень громко:

– Тут только что медведь был. Видите – испражнения. Мы его спугнули.

Я смотрю, у Майки глаза сделались круглые-круглые.

– А вдруг он вернется и нападет? – говорит она, а сама меня за руку схватила.

– Не вернется! – Иван Федосеевич стал засовывать в футляр фотоаппарат. – Я этого мишку хорошо знаю. Не раз встречались. Это его тропа, он ее протоптал, чтобы ходить к речке – пить и за рыбой.

– Так надо тихо! – сказал я. – А то он рассердится, что мы ходим по его тропе.

Иван Федосеевич снова поднял сухую палку и с треском поломал ее о колено.

– Медведя надо предупредить, чтобы не застать врасплох. Он зверь осторожный, не станет нападать первым. Уйдет подальше.

Папа что-то записал в записную книжку и говорит:

– Вперед, друзья! Роща уже близко.

Мы пошли быстро-быстро. Иван Федосеевич громко разговаривал с папой. То он, то папа поднимали с тропы сухие ветки и переламывали их, чтобы они трещали, как выстрелы. Медведь будет знать, что мы идем, и уступит дорогу.

Мы с Майкой немножко отстали, и она меня спросила шепотом:

– Ты здорово испугался? Я сначала совсем струсила, а потом ничего.

– А я, – говорю, – сначала ничего, а потом напугался.

И вдруг я неожиданно для себя взял ее за руку и сказал тихо-тихо, чтобы никто не услышал, кроме нее: Не бойся, если медведь нападет, я буду тебя защищать.

Она посмотрела на меня и так улыбнулась, что у меня внутри от радости что-то запрыгало. Сердце, наверное.

– Братцы-кролики! – закричал Иван Федосеевич. Где вы застряли? Идите скорей! Вот она, пихта грациозная!

Если честно, пихта мне не понравилась. Обыкновенная елка. Некоторые пихты совсем тощие и облезлые. А некоторые толстые, высокие.

Мне больше понравился стол на опушке. Настоящий! Будто сам вырос из земли. И вокруг – скамейки.

Иван Федосеевич сказал, что это его хозяйство.

– Располагайтесь, – говорит, – братцы-кролики, перекусим, отдохнем. А после обеда Андрюшин папа прочитает нам лекцию про пихту. Он ведь у нас специалист по пихте грациозной! – И весело посмотрел на папу.

Вот это да! Я и не знал, что папа изучает пихту. Он мне никогда не рассказывал.

Папа почему-то стал весь красный и закашлялся.

– Какой, – говорит, – я специалист! Только начинаю заниматься изучением вопроса.

Когда мы пообедали, Майка тронула папу за рукав.

– Скажите, пожалуйста, – говорит, – почему вашу пихту называют ботанической загадкой?

Папа после обеда стал веселый, обнял сам себя руками и говорит:

– Ничего не поделаешь! Придется читать лекцию, раз публике интересно.

– Интересно! Интересно! – закричал я. – Просим! Просим!

Андрюшин альбом. 17

Обычная еловая шишка растет вниз, как сережка. Приходит время, чешуйки раскрываются, и семена высыпаются вниз. На ветках остаются пустые шишки.

Шишка пихты всегда растет вверх. Когда чешуйки раскрываются, семена не высыпаются, а вместе с чешуйками одна за другой отваливаются от стерженька шишки. На ветвях остаются голые, острые, как гвозди, стерженьки.

Папина лекция

– Впервые, – начал папа свой рассказ, – о Камчатской пихте написал русский исследователь Камчатки Степан Крашенинников. Он путешествовал по этим местам более двухсот лет назад. Крашенинников говорит, что «по низменным холмикам растет малое число пихтовнику» и такого дерева «нигде на Камчатке более не примечено».

Камчадалы – жители Камчатки охраняют этот лес, как заповедный. Пихты нельзя не только рубить, но и прикасаться к ним. Старики передают из уст в уста легенду, что всякий, кто дерзнет прикоснуться к пихте, непременно умрет.

А еще легенда гласит, что пихтовая роща выросла над телами погибших камчадалов. Они воевали с неприятелем, попали в эти места и «так оголодали, что несколько времени принуждены были питаться лиственничной корою, а напоследок померли».

– Кошмар! – сказала Майка. – Может, хоть один живой остался?

– Об этом легенда умалчивает, – сказал папа и продолжал: – В начале нашего века замечательный ученый Владимир Комаров первым описал пихту по-научному. У него была своя гипотеза, то есть предположение, о происхождении рощи. Комаров считал, что пихтовая роща – остаток древних пихтарников и что она пережила древнее оледенение Земли.

– Здесь вулканы, – сказала Майка. – Земля теплая. Вот пихта и спаслась от оледенения.

– Не исключено,– сказал папа. – Молодец, хорошо мыслишь. – И ласково поглядел на Майку. – Многие ученые тоже так думают. Но есть и другие гипотезы. Одна из них мне нравится, и я склоняюсь к ней.

Папа стал что-то разглядывать на столе, будто склонился к своей гипотезе.

Я посмотрел – ничего там нет. И стал слушать дальше.

– Мы предполагаем, – продолжал папа, – что пихта появилась на Камчатке недавно, всего лет девятьсот назад.

– Ничего себе недавно! – не выдержал я. – Это же было, когда жили наши... – я стал считать, – пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-дедушки!

– Сколько получилось «пра»? – Иван Федосеевич почему-то развеселился.

– Девять! Потому что человек живет по сто лет! – сказал я.

– Пусть по сто, – сказала Майка. – Пожалуйста, рассказывайте скорей. Как вы думаете, кто ее тут посадил?

– Давайте думать вместе, – сказал папа.

– Может, виной всему птицы? – сказал Иван Федосеевич. – Они склевывают семена растений – это их пища. В птичьем желудке некоторые семена не перевариваются, остаются невредимыми. Птицы улетают далеко от тех мест, где склевывали семена, и там их выбрасывают с испражнениями.

Я как фыркну, а папа рассердился:

– Прекрати глупые смешки! Разговор серьезный. Понимаешь, Иван, похожая пихта растет на острове Сахалин. За полторы тысячи километров отсюда. Даже если птица склюнет семечко пихты, оно у нее в желудке пробудет не больше полутора часов. А за полтора часа птица далеко не улетит. К тому же семена пихты нежные и повреждаются при склевывании.

– Значит, семена перенес человек! – сказал я.

– Археологи с тобой согласны, – сказал папа. – Они считают, что семена пихты сюда занесли племена тончей. Тончи в древности жили на Сахалине. На них с юга нападали айны, выходцы из Японии. И тончи от них уплывали на своих быстроходных байдарах, сделанных из кожи тюленей, искали новые места для житья. Они могли с одеждой, утварью, в щелях байдар занести в эти края семена пихты. Кстати, воины, о которых говорит Крашенинников, возможно, были именно тончи.

– А почему, – спросила Майка, – ваш Крашенинников пишет, что если пихту тронуть, от этого можно умереть?

– Чепуха, конечно, суеверие, – сказал папа. – Но эта чепуха – мудрейшая! Она спасла пихте жизнь. Местные жители боялись ее рубить, и она выжила. А сейчас пихта считается заповедной, ее охраняет государство.

– Подумаешь! – сказал я. – Надо выкопать маленькие пихточки и посадить у дома. Вырастет роща, и можно будет из пихты строить дома!

– Кабы так, – сказал Иван Федосеевич, – все было бы проще простого... Мы пытались и пересадить ее, и из семечка вырастить – нигде она не приживается! Засыхает, и все.

– Да-а, загадка! – сказал папа. – Выбрала себе двадцать два гектара – и никуда больше не желает переселяться.

– А это сколько – двадцать два гектара? – спросил я.

– Примерно как двадцать два футбольных поля, – сказал Иван Федосеевич. – Пойдем полюбуемся поближе на камчатскую красавицу.

Мы вошли в рощу.

Вглубь не проберешься – там чаща: деревья растут густо, много поваленных стволов и сухих веток.

Папа отыскал молодую пихту и показал нам, какая у нее хвоя.

Каждая хвоинка сверху зеленовато-лиловая, а снизу голубая.

Папа сказал, когда дуют холодные океанские ветры, пихта поднимает нижние ветви. Они загораживают собой ствол.

А хвоинки, когда непогода, поворачиваются так, что видна их нижняя сторона – голубая. И вся пихта меняет цвет – становится голубой.

А зачем она поворачивает хвоинки, наука пока не выяснила.

– Скажите, пожалуйста, – попросила Майка, – почему вы назвали пихту грациозной?

– Так назвал ее не я, а академик Комаров, – сказал папа. – А тебе она разве не кажется грациозной?

– Елка в Кремле грациознее, – сказала Майка и смело так посмотрела на папу.

– Не спорю, – улыбнулся папа. – Но ты же видишь, какие тут леса – сплошное криволесье. И когда люди встречают наконец дерево, уносящееся вверх конусом темной кроны, это их радует. Вот и назвали пихту грациозной.

Домой мы вернулись, когда стемнело.

Я так устал, что, поужинав, положил голову на стол и уснул.

Папа меня потом перенес на постель, раздел и укрыл одеялом.

Андрюшин альбом. 18

У ели хвоинка короткая, четырехгранная, колючая.

У пихты хвоинка плоская, с ребрышком посередине, мягкая.

У сосны хвоинка как крохотная зеленая сабелька: узкая, остроконечная, двуострая, по краям зазубринки. Пучки хвои расположены вдоль ветки по спирали.

Купание и круговорот воды

На следующий день я проснулся от жары. Весь мокрый, так вспотел.

Вскочил, смотрю – папа топит печку.

А на ней стоят два ведра, и от них пар – как облака.

– Скорей завтракай, – говорит папа, – я тебя вымою. После вчерашнего похода ты совсем чумазый.

Я быстро поел.

Папа снял со стола клеенку и придвинул его к печке.

А на стол поставил таз, который мы нашли в брошенном доме.

– Раздевайся, – говорит, – и лезь в таз.

Я разделся, приставил к столу табуретку и влез.

Только никак в него, в этот таз, не сядешь.

Ноги девать некуда.

Папа говорит:

– И когда только ты успел вырасти? Совсем недавно мы с мамой тебя в таком же тазу купали.

Я говорю:

– Когда, когда... Я осенью в школу пойду, а ты меня все маленьким считаешь.

Папа сказал:

– Перестань ворчать и садись, а ноги согни в коленках. Так поместишься.

Я сел, и он стал меня поливать из кувшина и тереть мочалкой.

Коленки торчали из таза, и вода с них лилась на пол.

Получался немножко потоп.

Тогда я встал во весь рост. Вода проливалась меньше.

Я вытянул вверх руку и достал потолок.

Я – великан!

– Не вертись, – сказал папа и полил меня из кувшина.

Вода от рук набрызгалась на печку и зашипела, как кошка.

Кверху стал подниматься горячий пар.

Я спросил:

– А почему вода, когда попадает на горячее, делается паром?

Папа сказал: потому что она испаряется.

Оказывается, вода в природе бывает не только жидкой.

Когда холодно, она замерзает, и получается лед.

Вода стала твердой.

А когда жарко, она испаряется, и получается прозрачный пар.

Вода стала газообразной.

– А почему, – спросил я, – тогда летом вода не испаряется вся?

Папа сказал: потому что вода совершает в природе круговорот.

С полей, лугов, лесов, болот, речек, озер – отовсюду, где есть вода, она испаряется постепенно.

Невидимый пар поднимается высоко-высоко, в самое небо.

На высоте холоднее, чем на земле.

Пар охлаждается, из него образуются капельки, а из них – облака и тучи.

А из туч вода дождиком проливается обратно на землю. И опять начинает испаряться.

– Значит, – говорю я, – вся вода, которую мы набрызгали на печку, испарилась и опять прольется? На пол, дождичком?

Папа меня вытирал полотенцем и от этого вопроса стал совсем нервный.

– Дождичка, – говорит, – не будет. А сырости мы с тобой развели хоть отбавляй. Придется открывать окна и проветривать.

Папа вытер пол, выжал на улице тряпку и повесил ее сушиться.

Я хотел ему помочь, а он рассердился.

– Сиди, – говорит, – и не мешай. Ты чистый.

Пока мы проветривали сырость, я простудился.

К вечеру у меня поднялась температура.

Я плохо спал, и утром пришлось вызвать доктора.

Иван Федосеевич привез его из поселка на мотоцикле.

Доктор оказался как большой мальчик, только с бородой. А борода – как веник: книзу шире.

Мне очень хотелось его за бороду дернуть. Знаю, что нельзя, а хочется. Еле удержался.

Он засунул себе в уши резиновые трубочки, а еще одной, толстой и холодной, стал чавкать мне в спину и в грудь. То ему дыши, то не дыши.

Потом вынул трубочки из ушей и велел сказать «а-а-а-а!».

Я хотел так ему заорать «а-а-а-а!», чтобы он напугался. Только у меня не получилось. Я захрипел и сказал, что в горле больно.

– Вижу, – говорит доктор. – У тебя все горло красное. Типичная простуда.

И прописал полоскать горло календулой и пить горячее молоко с медом.

– Лежи, – говорит, – в постели, в тепле, и ни в коем случае не вставай.

А когда он записал в свои бумажки про мою простуду, подошел ко мне, подмигнул и говорит:

– Дерни за бороду на прощание, я разрешаю.

И как он догадался, что мне очень этого хочется?

Потом доктор уехал.

Пана замотал меня шерстяным шарфом и дал попить горячего молока с медом.

Пришла Майка.

– Мне, – говорит, – Иван Федосеевич сказал, что ты простудился. Я знаю, как надо болеть. Я здесь уже два раза кашляла. Вы, – это она папе, – идите па работу. Я побуду с Андрюшей. Не волнуйтесь, я его одного не оставлю. И сяду далеко, чтобы он на меня не кашлял.

Папа хотел погладить Майку по голове, а она присела, как кошка, и увернулась.

Папа немножко удивился, но ничего не сказал и ушел.

Майка принесла с собой книжку «Волшебник изумрудного города».

Она села от меня подальше, за папин письменный стол, и стала читать вслух.

Я раньше эту книжку читал, ее написал Александр Волков. Но все равно слушать интересно: Майка так здорово читает! Как в театре. У нее каждый говорит другим голосом: и Элли, и Страшила, и Железный Дровосек, и Лев.

Особенно смешно она за Тотошку тявкает. Как настоящая собака!

Я что-то не помню, чтобы Тотошка по книжке после каждого слова тявкал. Это она сама придумала, факт!

Но я ничего не стал ей говорить. Пусть читает как хочет! Зато мне не скучно.

Андрюшин альбом. 19

Вода в природе бывает в трех состояниях: твердом, жидком и газообразном.

При обычной температуре вода жидкая. Когда холодно – ниже нуля градусов, – вода замерзает и превращается в лед: вода твердая. Когда жарко, вода испаряется и становится газообразной.

Живой подарок

Вдруг в дверь постучали, и вошла незнакомая тетенька. На голове у нее бублик из волос, а в ушах серьги как баранки.

Майка перестала читать и уставилась на тетеньку. А она – сразу к моей постели.

– Ай-яй-яй! – говорит. – Бедный мальчик! Скучает один... А я тебе утешечку принесла! – И ставит мне прямо на одеяло сумку на молнии.

Начала она расстегивать молнию, а из сумки вылезла кошкина голова. Глаза выпучила и отряхивается.

Тетенька посмотрела на меня так, будто она принесла не кошку, а медвежонка.

– Кошечку зовут Зося, – говорит. – Будешь ее выпускать на улицу, чтоб не пачкала.

Кошка выпрыгнула из сумки – и сразу ко мне под кровать.

– А чем ее кормить? – спросила Майка.

Тетенька только тут заметила Майку.

– Ой, – говорит, – откуда такой прелестный пупсик?

Майка наклонила голову и глаза сделала злые– презлые.

– Я, – говорит, – не пупсик, я Майя.

– А я Вероника Петровна, – заулыбалась тетенька, – научный сотрудник. Вот и познакомились!

Она повернулась ко мне и погрозила пальцем. Ногти у нее красные, как кровь.

– Я и не знала, – говорит, – что у тебя дама есть.

– Я не дама, я сестра, – сказала Майка, как отрезала.

Вероника Петровна чуточку испугалась.

– А я думала, – говорит, – у Андрюшечкиного папочки только сын.

– Я не такая его сестра, – говорит Майка, – я небесная. – И сделала такие страшные глаза, что Вероника Петровна стала спиной к двери отшагивать.

– Ладно, дети, – говорит, – я спешу. Зося любит сырую рыбку и не отказывается от мясца. Привет папочке! – И ушла.

Я сразу сел на кровати. Смотрю, где кошка. А она пошла все углы обнюхивать. Осторожно идет, по стеночке, и хвостом вздрагивает.

Майка говорит:

– Смотри, какая она худая! И хвост как змея. Ее небось сто лет не кормили. Ой, а носочки у нее совсем беленькие!

А у кошки еще усы белые. И глаза как виноград, а внутри черные щелочки.

Майка позвала:

– Кис-кис-кис, Зося!

Кошка сразу обернулась. Вытаращила на Майку глазищи и изучает. Потом как прыгнет ей на коленки – и к щеке полезла. Прижалась мордочкой и мурлычет: «мр-мр-мр-мр-р-р», будто моторчик включила.

Майка ее к себе прижала, гладит и приговаривает:

– Ты моя Зося, ты моя голодная, ты моя брошенная. Сейчас мы тебя покормим.

Пока она наливала кошке молоко, вернулся папа. Увидел Зосю и оторопел.

– А этот черт откуда взялся?

Я говорю:

– Это не черт. Это Зося. Ее Вероника Петровна принесла, чтобы я не скучал.

Папа сел за стол и глядит на кошку. Помолчал и говорит:

– Эх, Вероника, Вероника! Поиграла, надоело ей – и избавилась. А еще зоолог, зверей изучает... Ну, ладно, хорошо хоть кошка, а не лиса и не медведь.

А Зося попила молочка, села и начала умываться. Майка стала ее гладить.

– Очень, – говорит, – ваша Вероника противная. Она кошку не кормила. Боялась рыбой свой маникюрчик испортить.

Папа слушает Майку, а сам о чем-то думает, я вижу.

– Ладно,– говорит и ладонью постукивает по столу. – Не выгонять же кошку на улицу. Пусть пока у нас поживет, а когда мы уедем в Москву, Маечка ее возьмет к себе. Договорились?

Майка подняла Зосю и прижалась к ней щекой. Потом подошла к папе и погладила его по рукаву.

Так Зося стала у нас жить.

Андрюшин альбом. 20

Кошка стала домашней пять-шесть тысяч лет назад. В Древнем Египте кошку считали священной, за ее убийство наказывали смертью.

Кошка – родственница тигра, льва, леопарда, гепарда, пумы, рыси, снежного барса.

Усы и брови для кошки очень важны. С их помощью кошка определяет препятствия в темноте, ощущает окружающее пространство.

У кошки очень чувствительная сетчатка глаза. Щелевидный зрачок расширяется или сужается – и пропускает столько света, сколько кошке нужно в данный момент. Глаз кошки устроен так, что даже очень слабый свет как бы отражается от него, и кошка хорошо видит в темноте. По принципу кошачьего глаза устроены фары у автомобилей, кружки (фотофары) у велосипедов и на дорожных знаках загородных шоссе.

Кошки могут защищать от врагов, показывают чудеса сообразительности, если их любить и понимать.

Они сохранили от диких предков вольный дух, независимость, грациозность.