Текст книги "Благочестивые вдовы"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

6

– Надень мой австрийский наряд, – сказала я Катрин на следующее утро, – если понравится, можешь оставить себе. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в Инсбруке задорной тирольской девчонкой!

Иронии она совершенно не уловила. Катрин казалось, что в народном костюме она в безопасности, неузнаваема, как под шапкой-невидимкой.

Дармштадт недалеко от Франкфурта, и мы добрались быстро. В квартире скучал в одиночестве наш безымянный лохматый друг, который бросился к нам с поцелуями, едва мы вошли. Мы по-хозяйски расхаживали по дому и галдели, и тут я опять наткнулась на спящего Энди. Черт, я и забыла о нем, даже не подумала, что он может отдыхать после ночной смены. Наша беготня и лай собаки некстати разбудили его. Энди посмотрел на меня сонными глазами, снова закрыл их и пробормотал:

– Валите туда, откуда пришли!

– Где Феликс? – поинтересовалась я.

– Да мне дела нет, где его носит! – Энди отвернулся к стенке.

В полной растерянности я стояла у его кровати. Вдруг он снова повернулся и резко сел:

– Что я тебе сделал, что ты обращаешься со мной как с последним дерьмом? Исчезаешь без единого слова, не позвонила, ни строчки не написала! Как ты переживала из-за выходок Коры, а сама ничуть не лучше ее! Отвезти тебя на вокзал, одолжить денег – большего я не достоин, мавр может уходить? Сгинь с глаз моих! – Он театральным жестом хлопнул себя по лбу ладонью.

Краска бросилась мне в лицо.

На крик прибежала Катрин и стала вяло мямлить, пытаясь оправдаться:

– Муж меня снова преследует, мы должны были уехать раньше, чем он появился бы тут…

– Кто это мы? – фыркнул Энди. – Ты – может быть, только Майе все это зачем? Нам с тобой, подружка, еще нужно разобраться с квартплатой. Подожди, вот придет Макс, он не пацифист, как я, он тебя линчует! Ты думаешь, мы такие богачи, что можем и твою часть приплачивать? Мне теперь водить такси до второго пришествия, потому что я остался крайним…

Белый и пушистый Энди обычно не выдает такие вдохновенные тирады, и когда он замолчал, чтобы перевести дух, мне удалось вставить слово:

– Ты все сказал? Прощаться не было времени, мы рвали когти!

– Рвали когти, но ни безделушки, ни свои жуткие орхидеи не забыли? Не смеши… Что хотите говорите, и ребенку ясно, вы заранее все спланировали! – Он и в самом деле надулся, как ребенок. – За идиота меня принимаете? Почему же вы стоите тут, у моей кровати, если этот пресловутый муж дышит в затылок? Постойте, дайте угадаю… у вас, наверное, кончились деньги?…

Разговор был мучительным, Катрин занервничала, ведь она не могла сейчас же торжественно и плавно, как в кино, осыпать Энди, сидящего в подушках, квартплатой на месяц вперед.

– Пора, – грустно сказала Катрин, – мне сегодня далеко ехать.

Похоже, она отказалась от мысли одалживаться в этом доме.

– И платье Майи на тебе как на корове седло! – прокричал ей в спину Энди.

Мы остались один на один: я и разъяренный зверь – мой экс-любовник. Я понимала, что, если сейчас залезу к нему под одеяло, он мне простит все и сразу, но у меня тоже есть гордость.

– Не могу тебе всего рассказать, а то как наш сообщник ты можешь попасть в беду, – начала я неуверенно, – и новый адрес я не скажу. Ради твоего же блага! У нас нет другого выхода, нужно прятаться, мы рискуем жизнью.

– Не вешай мне лапшу на уши. – Энди слегка успокоился, даже заинтересовался: – Кто вам угрожает? Кстати, тут один тип спрашивал про Ослиную Шкуру…

Само собой, я ни словом не обмолвилась о краже картин, а, вытаращив глаза, поведала ему, что у мужа Катрин связи в преступном мире и он пустил по ее следам киллера.

– Киллера? Рассказывай своей глухой бабушке! Во-первых, я знаю, чем занимается ее муж. Адвокат никогда не станет подставлять шею таким образом, иначе потеряет лицензию. Во-вторых, по-прежнему не понимаю, при чем тут ты? – снова вскричал Энди. – И в-третьих, я бы тебя ни за что не предал!

– Даже под пытками? – крикнула я в ответ, и наши взгляды враждебно схлестнулись.

Повисла напряженная пауза.

– На вашем месте я бы пошел в полицию.

Только я открыла рот, собираясь намекнуть, что у беглянки есть особые причины не доверять властям, как из прихожей снова покатились звонкие волны собачьей радости: кто-то пришел. С облегчением я покинула берлогу Энди, чтобы посмотреть, кто же.

В коридоре стоял Феликс. Может, у нас и оставались старые счеты, но у каждого на совести было то, что не позволяло напасть первым. Поэтому мы обнялись, как друзья.

– В опасности они, тоже мне, удивила! Я и в такси ерунды наслушаюсь! – бубнил мне вслед Энди, сидя на матрасе.

– Будешь кофе? – Обычная суетливая предупредительность Феликса.

На кухне он церемонно усадил меня и бросился греть воду. Сам глотнул какао. Здесь ничего не меняется. Впрочем, Феликсу нужно было спешить: он обещал свозить бабушку в дом престарелых.

– Такие дела творятся, ты не поверишь! – восторженно начал Феликс. – Недавно бабушка раскололась: на самом деле моя мать – дочь любовника, а не мужа! И тот самый «дядюшка Хуго», оказывается, мой родной дед! Можешь себе представить? Поздравь меня!

– Есть с чем?

– Конечно! Мой свежеиспеченный дед выполнил обещание, данное им еще в качестве дядюшки, и подарил мне машину!

– Ну, если так, то…

Разоблачение альковных тайн меня нисколько не удивило: давным-давно Кора посвятила меня в подробности отношений в благочестивом семействе Шваб. Меня больше удивлял восторг Феликса, но мне было скучно и лень думать о его новом родстве, а то бы я сама догадалась, чему он так рад.

– Получается, – увлеченно рассуждал Феликс, – что Кора мне только наполовину кузина. Раньше моя мать и ее отец считались родными братом и сестрой, тогда как на самом деле они – сводные. Значит, у Коры и у меня всего-то… общая бабушка – ты ее знаешь, – но разные дедушки.

Я пожала плечами:

– А что ты, собственно, суетишься? Двоюродных братьев и сестер веками женили, и никто этим не смущался. Ты далеко не первый, кто домогается собственной кузины.

Чужие родственные связи – дело темное и постороннему человеку совершенно неинтересное. Ты скажи лучше, почему твоя золотая кузина так бесцеремонно меня подвела?… Но Феликс был слишком увлечен высчитыванием степени родства в процентах.

– Ты полагаешь, открывшееся сегодня обстоятельство извиняет то, что ты с ней уже спал? – Моя ухмылка заставила Феликса густо покраснеть.

– Я с ней не спал!

Как прикажете это понимать? Может быть, вся афера и затянулась так надолго оттого, что Коре вдруг, по необъяснимым причинам, стало неудобно тащить в кровать двоюродного брата? Или же Феликс сам стыдился своих желаний, хотя втайне до дрожи хотел эту рыжую бестию? А может, она его просто дразнила? Кора любит мужчин, особенно – мучить их: сначала увлечь, потом холодно осадить, демонстративно флиртовать с другими, заставляя страдальца сходить с ума от ревности… Очень похоже на правду, я-то знаю Кору.

Мне стало немного стыдно, что лезу не в свое дело, и я постаралась сменить тему:

– Так где же вы были все это время?

– Два дня во Флоренции, на море, потом в деревне Эмилия и Марио сначала ездили с нами, но решили остаться на несколько дней в горах, – начал рассказывать Феликс, и я узнала все то, что занимало мои мысли последние недели.

Кора была невозможна, ее настроение менялось, как погода. То само очарование: милая, внимательная, очень любезная, над ее чудесными шутками можно было смеяться часами, с ней так хорошо смеяться вместе… То вдруг набегали тучи, словно она тяготилась собственным хорошим настроением: убийственная надменность, холодность, черствость до жестокости. В такие минуты, что бы он ни говорил, Кора цеплялась к каждому слову, поднимала на смех унижала, давала понять, что он слишком глуп и примитивен для нее. Однажды она всерьез его задела, он сдался и, не говоря ни слова, бросился собирать чемодан, чтобы этот кошмар наконец прекратился. Тогда Кора прибежала следом в его комнату, извиняясь, заключила в объятия, осыпала его всего поцелуями, еще чуть-чуть – и дошло бы до секса…

– Значит, у тебя была своякомната? – Теперь япоймала его на слове.

Феликс кивнул. Да, жили они раздельно, но каждый вечер Кора заглядывала «пожелать спокойной ночи» в ночной рубашке, точнее, в том, что она называла ночной рубашкой. Она залезала на его кровать, валялась и курила, пока сизый дым не начинал заволакивать всю комнату. При этом Кора преподавала Феликсу итальянский. В первый вечер она научила его нескольким повседневным фразам, на следующий день речевые обороты приобрели некий двусмысленный оттенок, потом ему и вовсе пришлось повторять какие-то непристойности. Если он хорошо усваивал урок, то получал в награду поцелуй. Но чаще было как раз наоборот, потому что Феликс оказался чрезвычайно неспособным учеником, видимо, не без причины он выбрал факультет машиностроения, а не итальянского языка…

– И что тогда? – не терпелось мне.

Но продолжения не последовало. Больше ничего о педагогических талантах садистки Коры я не услышала.

Феликс поднялся, взял ключи и бумажник.

– Если хочешь, можешь поехать со мной, договорим по дороге. Кстати, ты должна обязательно познакомиться с моим дедом. Больше всего на свете он любит общество молодых интересных женщин. А потом сходим в парк или посидим в кафе, составишь мне компанию. Бабушка может целую вечность просидеть у постели Хуго, держа его за руку. Ждать ее – просто скулы сводит.

Судя по всему, Шарлотта Шваб не пришла в восторг от моего появления, однако ничего не сказала. Она молча села впереди, рядом с Феликсом. А я осталась в полном забвении на заднем сиденье и даже не участвовала в разговоре. Впрочем, мне самой не хотелось бы встревать в объяснения фрау Шваб с внуком. Бабушка тоже, как и некоторые из присутствующих, желала знать, пребывает ли Кора в добром здравии. Потом она еще немного поохала:

– Что же она не приехала за Майей…

Нет вопросов, я вру лучше. Но и Феликсу надо отдать должное – он проявил чудеса дипломатии: не обманув и не испугав старушку, обрисовал ей положение дел. Хотя с этой старой дамой нужно всегда быть начеку: ее на мякине не проведешь.

– Кора, моя девочка! – выдержав театральную паузу, патетически взвыла бабушка. – Так люблю ее, и за нее я всегда больше всего беспокоилась.

– За Кору вы можете не волноваться, фрау Шваб, – не сдержалась я, – наша Кора нигде не пропадет!

Бабушка опять задумалась, видимо, подыскивая слова, достойные ее внучки.

– Я скажу словами Гете, – начала она и продекламировала:

 
Счастлива – плачет, заботой полна,
В страхе дрожа, страдает без сна,
Радость – до неба, чуть горе – в могилу!
Но счастлива та лишь душа, что любила.
 

Феликс только усмехнулся. А я молчала и очень старалась не подавать виду, насколько глубоко меня тронули эти слова. До самого дома престарелых мы больше не проронили ни слова. Опираясь на руку Феликса, старушка вылезла из машины.

– А букет-то мой где? – опомнилась она.

Где и был, на кухонном столе…

Старец Хуго давно поджидал нас. Лицо его просветлело, лишь стоило ему увидеть свою любимую. Потом дошла очередь и до нас: мы поздоровались.

– Как новая машина? Бегает? – обратился он к Феликсу. – Какая красивая у тебя подружка! Да, в твои годы я тоже знал толк в хорошеньких женщинах! – Он с улыбкой погладил руку фрау Шваб.

Ни Феликс, ни я не стали прояснять характер наших отношений, а отправились на поиски тенистого местечка в саду, окружавшем дом престарелых. Дверь еще не закрылась за нашими спинами, а уж два дрожащих от старости голоса запели дуэтом. Прислушиваясь, я застыла.

– Знакомься: мои бабка с дедом! – дурашливо повел рукой Феликс. – Стоит им сойтись, тут же начинаются слезливые стишки и замшелые песенки. Я и полслова не знаю из их репертуара. А когда сижу рядом и слушаю их с открытым ртом, как полный идиот, то бабушка, не прерывая песни, вот так вскидывает брови и качает головой. Видно, ее шокирует необразованность нынешней молодежи. – Феликс так точно изобразил надменную физиономию бабушки, что я не смогла удержаться от смеха.

Мы сидели среди кустов буддлеи [21]21
  Кустарник семейства будлеевых, иначе называемый «летняя сирень», на территории России в дикой природе не встречается.


[Закрыть]и, наблюдая за бабочками, что вились над фиолетовыми соцветиями, изливали друг другу душу за те недели, когда нам приходилось молча сносить удары судьбы.

– Вообще-то Кора потащила меня в Тоскану, чтобы показать одну усадьбу, – рассказывал Феликс, – дом, который она чуть не купила. Она непременно хотела, чтобы я оценил, как здорово было бы провести там лето. По пути мы заехали пообедать в небольшой ресторан, где Кора вдруг встретила старого знакомого, Дино, он случайно оказался за соседним столиком…

Феликс нервно покосился на меня: я затягивалась уже, наверное, десятой сигаретой. «Работает он, что ли, за этим соседним столиком?» – пронеслось у меня в голове. Случайность их встречи все-таки внушала сомнения. Я пожала плечами:

– Но тосканский замок давным-давно куплен какой-то американкой, и как Кора думала туда войти? Ведь к посторонним людям не звонят в дверь со словами: «Пустите меня! Если бы не вы, дом был бы моим!»

– До такого, конечно, не дошло, – сказал Феликс. – Дино знал код замка на главных воротах. Мы поехали к дому ночью, спрятали машину в лесочке и пешком пошли к усадьбе. Темнотища там в саду! А в доме горел свет, но Дино заверил, что хозяйка спит крепким сном: просто у нее привычка не гасить свет на ночь. И хорошо, можно было заглянуть внутрь… Потом Коре захотелось искупаться в бассейне. Она просто заставила меня туда лезть! А вот Дино ей упрашивать не пришлось… – Феликс умолк, по его лицу пробежала сумрачная тень.

Зная Кору, я могла себе представить, что хороших воспоминаний та ночь по себе не оставила. Должно быть, мысли Феликса становились все грустнее, потому что лицо – все мрачнее.

Я ткнула его локтем в бок и ободряюще кивнула. Давай дальше!

– Один раз я оглянулся и увидел, что эти двое ласкаются, как две озабоченные макаки. С той минуты меня для них больше не существовало. Два дня спустя я уехал, но все равно… на сорок восемь часов позже, чем должен был.

Он замолчал. Пауза затягивалась. Я попыталась воскресить непринужденную беседу:

– И все же, несмотря на личные неприятности, разве Тоскана не рай земной?

– Ну да, – протянул Феликс, – но, я бы сказал, для сытых пенсионеров… Думаю, в Америке лучше.

– Ты был в Америке?

– Ни разу! Но обязательно поеду, когда накоплю денег. Там живут одна из моих теток и двоюродные братья, с которыми я даже не знаком. Хочу к ним съездить. А потом в Канаду…

Совсем как наши старички в палате, мы мирно сидели рядышком, будто старые приятели, а может, товарищи по несчастью, разве что за руки не держались. Вдруг Феликс посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– А ты? Чем тут занималась? Энди соблазнила?

После всей этой его тоски с обманутыми надеждами мое приключение показалось мне донельзя забавным – я захихикала, как школьница:

– Честно говоря, да.

Время посещения незаметно истекло. Фрау Шваб пустили к Хуго всего на час, потому что, как ни любил он ее визиты, они все же утомляли старичка. К тому же после ее ухода он всякий раз терял покой и сон.

Из палаты по-прежнему доносилось тихое пение. Я прихватила Феликса за шлевку на поясе брюк, чтобы он так не летел.

Хуго пел:

 
Я просто бедный сапожник,
Хожу от двора к двору.
Доброй ночи, душа моя!
 

И Шарлотта подхватывала:

 
Утром рано дорога позовет меня,
И лишь образ твой милый
Я в сердце с собой заберу…
 

Со слезами умиления на глазах и все еще держа Феликса за штаны, я вошла в комнату Хуго. Конечно, их мюзикл был смешон и нелеп, но на лицах сияло чувство, которое я никогда до сих пор не испытывала ни к одному мужчине и часто вообще сомневалась, что такое возможно…

Привычной дорогой Феликс вез бабушку домой. Она сидела тихо и молчала, только дышала чуть более резко и шумно, чем обычно, сосредоточенно складывая на коленях платочек в желтых крапинках и вновь разворачивая…

– Как ты, ба, все путем? – задорно подмигнул ей внук.

– Каждый раз думаю, что этот визит может стать последним, – задумчиво сказала бабушка. – Вы, дети, устали меня ждать?

Заходить в дом нам не пришлось. Хотя мы и предлагали фрау Шваб свое общество, она поблагодарила и простилась с нами у порога. После волнений этого дня ей, наверное, хотелось остаться одной, прилечь.

– Поедем к нам? – пригласил Феликс.

– Нет. – Я вспомнила, что завтра у меня урок итальянского, нужно подготовиться. Да и ядовитой желчи Энди с меня на сегодня хватит.

– Ну, раз в гости ты не хочешь, а у меня новая машина, которую нужно обкатать… – загадочно начал Феликс. – Хочешь, домчу тебя хоть на край света?

От радости я сразу не сообразила, что поездка на край света неизбежно окончится у дверей нашего с Катрин тайного убежища, о котором никто не должен знать. При мысли об этом я нервно заерзала в кресле. Что делать? Пришлось наложить на беднягу Феликса обет молчания:

– Обещай, что никому не скажешь, где я живу! Прежде всего Коре. Пусть мучается!

– А телефон?

– Ни в коем случае!

Итак, в Вест-Энд мы прибыли вместе, вдвоем поднялись в квартиру. С детским любопытством Феликс осмотрелся:

– А где Ослиная Шкура? – Он заметил ее фирменных кошек.

– Временно отбыла в неизвестном направлении. – Я постаралась, чтобы ответ был содержательным. Тут меня осенило, что стоит воспользоваться ситуацией и вытрясти из Феликса немного денег.

– Я заказала бы нам пиццу, но сейчас не при деньгах Мы вообще последнее время питаемся чаем с сухарями. – Как бы рассеянно что-то ища, я распахнула дверь пустого холодильника. – Катрин как раз поехала к родственникам в Италию, чтобы попросить денег.

– Так ведь ей зарплату платят! – удивился Феликс.

– Тем не менее она совершенно завязла в долгах, – отстаивала я нашу бедность.

– Извини, а ты на что теперь живешь? – Феликс с его чуткостью не мог не задать этот вопрос.

Я пожала плечами:

– Раньше, с Корой, я, естественно, забот не знала. А как ты думаешь, почему же я отправила Бэлу к отцу? Мне не на что его кормить! – В этот момент, и сама поверив, что докатилась до края, я всхлипнула.

Феликс пробыл не долго. Он спустился к банкомату, вернулся и протянул мне тысячу марок. Потом простился словами из песни:

– Доброй ночи, душа моя! – и уехал.

Я смотрела вслед его красивой машине: «Вот ты и познакомилась с лучшим человеком на планете! Определенно, Феликс слишком хорош для Коры, да и для всех нас… И для своей Америки тоже. Теперь ему долго копить придется. Если подумать, зачем ему вообще туда?…»

Номер телефона я все-таки продиктовала – за тысячу марок ладно уж.

Над учебниками итальянского я засиделась до ночи. Мой червь сомнения снова завозился: работа Катрин с задней парты казалась детской забавой, но, глядя в книги, я больше так не думала. Она, наверное, часами готовится, чтобы провести урок. Допустим, двенадцать студентов – не много, но они же не идиоты, и все равно не получится выдать икс за игрек. Я хорошо говорю на итальянском, этого не отнять, но ни одного правила не знаю. Учить грамматику слишком скучно, все мои познания исключительно от Эмилии. В свою очередь, наша Эмилия – не учитель. Кажется, она за всю свою жизнь только в школу и ходила, хотя ее природный ум, хорошая память и жизненный опыт заменили ей университеты. Мы с ней много общались, и ни разу у меня не было случая заметить сколько-нибудь существенные пробелы в ее образовании. Впрочем, повода обсудить особенности употребления сослагательного наклонения в итальянском языке тоже не нашлось.

Полночи я зубрила, писала для себя шпаргалки, один за другим злобно давила окурки в пепельнице и ругалась сквозь зубы: со школы я учебников в руки не брала, и вот дожила на старости лет!

Наутро я стояла перед двенадцатью парами глаз абсолютно чужих мне людей и гордо излагала, что фрау Шнайдер понадобилось срочно ехать к больной бабушке, лежащей на смертном одре. Странное чувство не покидало меня: где-то я уже это слышала… Не дойдя и до середины заготовленной речи, я расшифровала дежа вю: Катрин слизнула отговорку у Коры! Плагиаторша!

Начала-то я браво, но в ходе урока мало-помалу растеряла весь свой менторский тон и превратилась в большой комок нервов. Составленный накануне конспект стал вдруг совершенно бесполезен: от волнения я не могла найти в нем ни одной нужной фразы, ни одной пометки. Я отпихнула его на край стола. Все кончилось работой с произношением – единственное, на что я еще была способна. Мы повторяли один и тот же текст, пока он не навяз в зубах. Мне кажется, я до сих пор слышу, как ученики хором орут: «Cameriere, il conto per favore!» [22]22
  Официант, счет, пожалуйста! (um.)


[Закрыть]– и при одном воспоминании об этом меня прошибает холодный пот.

Слава Богу, урок все же кончился. Покорить сердца учеников мне не удалось: они непременно хотели знать, буду ли я заменять их учительницу в следующий раз.

– Надеюсь, не понадобится. Но кто знает, может, бабушка скончается не так быстро, как вам того хочется! – вырвалось у меня, и я, спохватившись, попыталась смягчить фразу: – Ведь иногда бывает, что переход в мир иной затягивается…

Супруги-пенсионеры дружно закивали в печальной задумчивости. Мы втроем обсудили бренность человеческого существования, и я узнала из разговора, что раньше они оба работали учителями. Кошмар какой!

У ворот на меня равнодушно взглянул горе-сутенер. Проходя мимо, я краем глаза попыталась рассмотреть его: ни «Ролекса» на запястье, ни толстенной золотой цепи на шее, ни даже темных очков в кармане рубашки – куда больше похож на страхового агента. Покинув двор Народного университета, я приостановилась и оглянулась в нерешительности. Что, если Катрин ошибается? Она – нервная женщина, не исключено, что у нее галлюцинации на фоне истерики. Нет ничего проще, сейчас проверим. Я укрылась в тени и холодке за огромным мусорным контейнером и теперь сама могла следить за нашим преследователем. Могла, но, как оказалось, только до фильтра второй сигареты. Эх, не стать мне частным детективом, терпения не хватит. Переминаясь с ноги на ногу, я сверлила глазами циферблат: постою десять минут, и ни секундой больше. Может, парень ночевать тут останется, или он – дилер, не уйдет, пока не подсадит на наркотики всех окрестных детей. Десять минут истекли, но я колебалась, все еще не решаясь покинуть пост, ведь ровным счетом ничего не выяснилось.

Тут из дверей показался мальчик лет четырнадцати, одна нога в гипсе.

– Папа, привет!

Мальчик отворил дверь и, неловко переставляя костыли, выбрался на улицу, на солнце. «Сутенер» сразу же пошел ему навстречу, принял из рук сына костыли, прижал его к себе, обняв за талию, и вдвоем они заковыляли мимо меня к автопарковке. Они прошли так близко, что я слышала, как мальчик восторженно рассказывал о занятии в Интернет-классе.

Катрин – паникерша! Пусть только объявится, я ей устрою! Но я чувствовала такое облегчение, что не могла ни на кого сердиться. Конечно, Катрин сегодня вечером позвонит, она обещала. А у меня хорошие новости: отбой тревоги и тысяча марок в кармане.

Первым позвонил двоюродный полубрат, нет-нет, полудвоюродный брат Коры, если вообще можно так выразиться. Феликсу ничего не было нужно, просто хотелось поболтать.

– Как там Энди? Успокоился? – хихикнула я.

– Не знаю, я его не застал. Но беспорядок, что он оставил на кухне, не больше обычного.

– Ничего в ярости не разнес?

– Вроде бы нет.

– От Коры есть что-нибудь новенькое? – спросила я, особенно не надеясь.

– Ничего.

Едва я положила трубку – опять звонок. И, не дав мне рта раскрыть, Катрин затрещала прямо в ухо:

– Согласись, ты представить себе не могла, что твой дирндль – музейная редкость? Земля Аусзеер, позапрошлый век! Ко мне прямо на улице подошла одна дама, владелица магазина народной одежды. Она отвалила кучу денег за твое платье и еще подарила мне отличные кожаные брюки: так ей хотелось, чтобы оно красовалось в ее витрине. Я уж не стала говорить, что это сокровище из мешка со вторсырьем…

Почти не слушая, я ждала, когда фонтан иссякнет, чтобы вставить слово:

– Тебе вовсе не нужно было уезжать, Катрин. Я взяла у Феликса тысячу, а твой «сутенер» – безобидный отец семейства, который каждый раз забирает своего сына после компьютерных курсов. Кстати, ты виделась с тем коммерсантом, моим попутчиком?

Поток красноречия Катрин приостановился, она даже удивленно охнула, стоило мне сказать «тысяча марок», но сразу же вновь вернулась к своей поездке:

– Твой торговец сувенирами был очень мил, пригласил даже переночевать у него, но я пошла в гостиницу. На деньги, вырученные за платье, могу теперь ночевать хоть в люксе…

– А как дела с картиной? – спросила я и услышала в ответ привычный вздох.

– В первом антикварном салоне ее неприлично долго изучали и с лупой, и без, расспрашивали, откуда она у меня. Говорю: семейная реликвия, сама понимаешь. Потом владелец потащил меня к себе в кабинет и запустил CD-ROM, a на коробочке надпись: «Stolen Works of Art». [23]23
  Краденые произведения искусства (англ.).


[Закрыть]

Расслабься, картина в списках не значится. Потом хозяина позвали в другую комнату, к телефону, что ли… Я бросилась к компьютеру и проверила Матисса. Представь, моя прекрасная одалиска действительно подлинник, к тому же объявленный в розыск. Как нам повезло, что я взяла не ее, а пейзаж!

Отрадно, что Катрин не загремела в кутузку, но получается, что самую ценную из четырех картин продать почти нереально.

– Ты сказала, что это было у первого антиквара, значит, он ландшафт не купил?

– Так я же не продала! Смешно, право слово, сколько он предложил. Тогда я побежала дальше. Второй антиквар попался весьма колоритный: золотое пенсне с овальными стеклами, причесан на косой пробор, сам в гольфах, на жакете пуговки с якорями, – я думала, такие только в кино бывают. Этот заплатил наличными, не задав ни одного вопроса. Наверное, был рад отделаться от грязных денег. Десять тысяч марок – неплохо?

Сумма производила впечатление. Впрочем, тот перекупщик не очень-то и разорился: полагаю, на самом деле картина втрое дороже.

– Ты возвращаешься?

– Честно говоря, не хочется. Я бы задержалась на пару дней. Здесь так чудесно! И когда еще поработаешь в сувенирной лавке! – Катрин совсем там размякла под альпийским солнышком.

Знаю я эту «пару дней»! Особенно не выбирая выражений, я напомнила, что во Франкфурте ее ждет работа и нечего там прохлаждаться, то есть бока греть!

– Пожалуйста-пожалуйста, замени меня еще пару раз! Ну зачем, в самом деле, мне торопиться? Деньги у тебя есть, ты продержишься. А Инсбрук – просто рай! Тут красотища! Горы! В каждом окне, во всех садах флоксы!

Я вздохнула не хуже Катрин, прислонилась к косяку и закатила глаза. Она все пела:

– Все гуляют, полным-полно туристов, немцев, итальянцев. При известной ловкости им можно всучить тирольский наряд за любую цену. Вот скажи, чем отличается императорская тужурка от тужурки со стойкой? А что такое каринтийская свадебная блуза или небеленая рубаха, ты знаешь?

Я швырнула трубку. Ничего себе, еще хватает наглости передо мной выпендриваться! Тьфу, не спросила, как мне ей позвонить! А я-то хороша! Второй раз на те же грабли: вместо прежней подлой подружки завела себе еще одну предательницу. Она хоть из вежливости спросила бы, как у меня урок прошел! Лучше всего было бы сейчас поехать за Бэлой, а потом прокутить мою тысячу на море.

Не люблю сидеть в одиночестве. Но во Франкфурте у меня ни друзей, ни знакомых. Поэтому я несказанно обрадовалась приглашению Бернда Копенфельда, директора Народного университета, когда он позвал меня вместе с двумя другими учительницами и Моникой, секретаршей, к себе на дачу на барбекю. Вообще-то он жил в южной части города, в районе Оберрад, однако ему принадлежал еще и садовый участок на берегу Майна.

Среди пасторальных кустиков, грядок с салатом и клубникой стоял маленький домик. Наша компания, сидя на террасе в кружевной тени яблонь, учтиво восхищалась садом и садовником. Цветы благоухали, дети Копенфельдов играли с ручным хорьком, осы кружились над пирогом со сливой, который супруга директора испекла собственноручно. Давненько не выпадали мне минуты такого блаженного покоя. Какое счастье, мое участие в светских беседах не требовалось: фрау Копенфельд и Моника, опять разодетая, как дива с обложки модного журнала, добавляли в полуденный воздух жужжания, обсуждая рецепты доктора Биолека и победу диеты над всякими хворями.

После кофе мы прошлись по бережку до знаменитой усадьбы Гербермюле, в стенах которой в девятнадцатом веке Марианне фон. Виллемер, отдыхавшей на лоне природы, нанес визит уже пожилой Гете. Пробил звездный час Копенфельда-германиста: он рассказал нам о названной даме, исключительной в своем очаровании, и процитировал стихотворение из «Западно-восточного дивана». Стихотворение-де сочинила Марианна, а великий поэт включил его в сборник и потом всю оставшуюся жизнь помалкивал, кто же истинный автор. Ничего не скажешь, материалом Бернд владел.

Когда учительницам налили десертного вина, они стали бубнить что-то мало мне понятное, ибо сугубо профессиональное. При слове «куриккулум» [24]24
  Учебный план.


[Закрыть]я почувствовала себя аферисткой, а когда речь зашла о структурной дидактике преподавания языков, глубоко задумалась о смысле жизни.

Спасли меня дети. Им явно хотелось рассказать гостям о своем питомце, но взрослые не обращали никакого внимания на их возню. У меня одной не было более важных занятий, поэтому вскоре дети потащили меня за обе руки к клетке.

Хорек звался Фредом и отличался редкостным умом.

– Ты знаешь другого зверя, который сам укрывается на ночь одеяльцем? – спросил меня мальчик, очень гордый своим зверьком.

Его тут же перебила сестра:

– Фред пролезет в самую узкую щелку! Может в ящик комода, даже если тот выдвинут всего на палец. Будь осторожнее, а то Фред спрячет свой кусочек отбивной тебе в трусы! – И дети засмеялись громко и дружно.

Мне разрешили погладить чудо-зверька, который, стоило только протянуть руку, тотчас вцепился мне в палец. Я завопила как резаная. На крик сбежались все присутствующие и оказали мне первую помощь. Сидя с забинтованным пальцем, я поймала себя на том, что уже сыта по горло семейным досугом. А угли для барбекю только-только разгорались…

– У тебя есть дети? – Девочка хотела утешить меня после той неприятности.

– Да. – И мне захотелось бегом побежать к Бэле.

Теперь я тоже учительница и запросто могу оттеснить потенциальную подружку Йонаса. Но смогла бы я так жить, как чудное семейство Копенфельдов? Домик под сенью Дерев, двое малышей, домашний любимец… Чего же я на самом деле хочу – свободы или привязанности? К чему я стремлюсь – к приключениям или в тихую гавань?

Определенно в свободе есть свои прелести. Я решила вечерком пройтись по центру, хотя ноги с самого утра жали кожаные сандалии этнографини. День только начинал клониться к закату, на город спускались летние сумерки, теплые и светлые.