Текст книги "Четыре встречи"

Автор книги: Инга Сухоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Мне б, совсем, от всего... одной... отдохнуть.

– От чего?

– Не сердись. Я думаю, нам бы... и тебе от меня... и друг от друга отдохнуть надо, – еле выговорила Марина.

– Друг от друга? – удивился он. – Тебе со мной тя-жело? ... Скажи.

Марина обессилено молчала.

– Ну если так... Отдыхай, – не дождавшись ответа, кивнул Алексей, встал да ушел. Только дверь на сквозняке хлопнула.

Ошарашенная Марина привалилась плечом к стене: выгнала, получается? вот так просто? А чего она хотела? Сама сказала: отдохнуть хочу. Сердце полнилось болью,    а губы шептали «Алеша, Аленький, Алый» Предвкушение долгожданного уединения сменилось мертвенным беззву-чием вдруг обрушившегося одиночества. Марина закрыла глаза и утонула в забытьи, безмысленном, глухом и безвоз-душном, и не слышала, как уркнул замок и скрипнула дверь в квартиру. Лишь благоухание свежей зелени вернуло ее к действительности. Алеша стоял на пороге комнаты, держа перед собой пушистое облако ромашек в непримет-ном ведерке.

– Алый! – выдохнула Марина.

– У тебя тут с настроением что-то было. Вот! – про-тянул он цветы, и сам же поставил их в угол. – Как будто я только пришел. Давай?

Марина ответила благодарным взглядом, и уже не мог-ла понять, как собиралась прожить целый отпуск без Алого.

                                              ***

Алексей еще с вечера решил, что завтра днем похи-тит, украдет, увезет Марину туда, где обои на стенах и ко-вер под ногами, и диван человеческий (не на полу спишь!) и огромные махровые полотенца в ванной, – к себе домой. Исподволь он давно готовил ее к этому: про папу с мамой, про записи музыкальные, про парк рассказывал. Парк-то огромный, густой. Марина вроде не против была в гости съездить, но все времени не хватало. А тут и время появи-лось, и лето за окнами. Что не съездить? Заодно с родите-лями познакомятся. Пока она собиралась, чего только       ни рисовалось воображению Алексея. Как они в парке гуля-ют... В жару там народу, конечно, многовато, зато вечером пустынно, парочки целуются, глядишь, и Марина осмелеет. (Уж больно стыдливость ее достала. Дома еще ничего,           а на улице ни обнять, ни приголубить, разве за ручку. Это     с ним-то, тридцатитрехлетним, за ручку!) С Толяном встре-тятся... Интересно, поладят ли? Словом, еле дождался, когда она все соберет, проверит, закроет.

Скоро все вместе ужинали на маленькой уютной ку-хоньке обычной многоэтажки спального района: Марина   с Алым и его родителями. Отец, пожилой, с высокими за-лысинами и живыми, ярко-карими глазами, со значением поглядывал на сына, – понимаю, мол, – и влюбленно –     на жену, совершенно седую женщину с удивительно моло-дым лицом и узнаваемо голубыми глазами. Она называла Марину «доченькой» и радушно пододвигала то блюдечко с печенюшками, то розеточку с вареньем. Марина, оробев от такой приветливости, умоляюще поглядывала на Алешу, но тот ободряюще улыбался: привыкай. Словом, родители приняли Марину как родную и на следующий день уехали на дачу, исполненные понимания, мудрости и вежливости.

                                             ***

Толян вежливостью не отличался, зато любил ще-гольнуть цинизмом и наглостью, но злым человеком не был, скорей недоверчивым, особенно ко всему возвышенному, и, так уж повелось, к Лехе относился покровительственно, как к младшему. Друзья хоть и были одних лет, но Толяну повзрослеть раньше пришлось, – в четырнадцать, когда родители погибли. В детдом не попал, потому что сестра уже совершеннолетней была. Так, вдвоем и жили. Спасибо Лехиным родителям, всех троих, Альку и Толика с сестрой, одинаково тащили и опекали. Но Толян и не думал за спи-нами взрослых отсиживаться, парнишка-то волевой, с ха-рактером. Лет с пятнадцати подрабатывал, ко всему прислу-шивался, присматривался, примерялся, на сестринские шуры-муры до того налюбовался, что в женщин веру поте-рял. А после Лехиной женитьбы на слабый пол без кривой ухмылки смотреть не мог. С Мариной, не то чтоб жаждал познакомиться, так... – за друга волновался, а потому, едва Лехины родители уехали, сразу в гости к другану заявился, но только и успел на кухню пройти да за налитый чай спасибо сказать, – Марина в Лехину комнату ускакала.

– Дикая что ль? – кивнул Толян вслед ей.

– Есть такое дело, – довольно сияя, ответил Леха. – Ей к человеку привыкнуть надо.

– Интересно, как? Шарахается вон!

– Можно по парку втроем поболтаться. Она природу любит.

– А что? Не так и темно, авось, разгляжу твою мауглю.

Марина от прогулки сначала отказывалась. Не понра-вилось ей, что Толян ее сразу «Манон» обзывать стал, и что взгляд у него нагловато-оценивающий, и усмешка его, – кривая какая-то. Хочешь улыбаться – улыбайся, не хочешь – не надо, а так – то ли да, то ли нет – зачем?                     Но тут уж Алый настаивать стал: у меня друга ближе нет,   а что не глянулся, – первое впечатление обманчивым бывает. И прогуляться, действительно, хотелось. Василь-евский – место, конечно, зеленое, но здесь, на окраине одно название парк, а так, – лес настоящий, даже грибники встречаются, и озеро есть.

– А ты все время рядом будешь? – недоверчиво  покосилась Марина.

– Если сама не убежишь! – рассмеялся Алексей.

На том и сошлись.

Легкие сумерки белой ночи хлынули им под ноги поскрипыванием песка и шуршанием травы и понесли     по высвеченным молочным электричеством аллеям, по тем-ным, притаившимся в зарослях тропинкам, мимо отлива-ющих бронзовыми, нефритовыми и опаловыми бликами крон, к неподвижному, манящему серебристой прохладой и свежестью озерцу, в котором величественно и бестревожно фосфоресцировало отражение луны.

Марина держалась в стороне от мужчин, то и дело скрываясь из вида, и уходя, видимо, довольно далеко,     так что раз даже на Лехино «Манон!» не откликнулась, только на родное «Мариш, ты где пропадаешь» вышла, вся забрызганная ночной росой, с увлеченно поблескивающи-ми глазами:

– Гнезда высматриваю.

– Птицами, значит, интересуешься, – поморщился   в улыбке Толян. – И что птицы? Жрут, спят и гадят.

– Как и человек, – колюче, в упор ответила Марина.

– Как и человек... – рассеянно повторил Толян, и оглядев девушку с головы до ног, вдруг расплылся               в благодушии. – Ладно, каюсь, груб и нахален. Прости! –   и протянув для примирения руку, ощутив в ответ холодную ладонь Марины, вдруг поцеловал ей пальцы. Марина рас-терянно отдернула ладонь и спряталась за Алого.

– Хорошо, не съел! – смеялся Алый. – А мог бы! Чес-слово!

– Я лучше там... – буркнула Марина и снова юркну-ла в колышащиеся тени.

                                                ***

– Не страшно? – кивнул Толян в сторону, куда исчез-ла Марина.

– Чего?

– Девчонка совсем.

– Так и мы пацанами были.

– Я не про возраст. Такую обидеть... Ты глаза ее видел?

– А с чего ты взял, что я обидеть ее собираюсь? – надулся Алексей: кто кому про эти глаза рассказывать будет? С них-то, жгучих да раскосых, все и началось.

– С того, что забаловали тебя бабы, – негласная роль старшего позволяла Толяну с легкостью игнорировать недовольство друга. – И обидишь, не заметишь.

– А тебя не забаловали? – с лукавинкой ответил Алексей.

И друзья обменялись понимающими деланными улыбками.

Да уж, погусарили ребятки будь здоров! Толян, серо-глазый, златокудрый, с цепким, изобретательным умом,   не склонный к снисхождению и оправданию человеческих (и женских) слабостей, очаровывал дерзостью и напором. Алексей, слишком эстет, чтоб быть дерзким, брал романти-чески-мягким обаянием и негромкими речами. Случалось друзьям и поиграться с женскими сердцами: чьи чары сильнее окажутся. Зачем это – и сами не знали. Так... игра. Для женщин – недобрая, а для них – игра. Друзья метнули взгляды в сторону Марины.

– Что было, то было, быльем поросло, – голос Алек-сея прозвучал глухо, почти угрожающе. – А Маришу... –    и он показал Толяну кулак.

Но тот, как будто дразня друга, не отводил взгляда от ее силуэта. Словно вырисованный опалово-лунными бли-ками, он мелькал далеко впереди, на самом берегу озера.

– Что она там? Блинчики пускает?

– Ты меня понял? – настаивал Алексей.

– Ну, точно, блинчики! – тряхнул Толян головой. – Да понял, понял! – отвел он кулак друга. – Покажем класс! – и друзья наперегонки рванули к озеру.

Как в детстве, они заполошно бегали по берегу, вы-искивая подходящие камешки, закидывали кто дальше, отчего выдержанная графичность и величественность лунного круга возмущалась, шла жемчужно-серебристой рябью, и рассыпаясь оскольчатыми отсветами, заполоняла всю поверхность озера, спеша выплеснуть на берег все свое раздражение, но тут же уходила в песок, щекоча друзьям ноги и нервы, чем только раззадоривала азарт  соперников.

– Хорошие вы ребята, – прозвучало вдруг среди хохота и плеска.

Друзья обернулись. Позади, едва заметная в тени, прислонившись к стволу огромного дерева, стояла Марина, словно уступая пространство разыгравшейся ребятне.

– Это мы-то хорошие? – взъерепенился вдруг Толян.

– Мы, мы, – спешно утихомиривал его Алексей, заметив, что Марину знобит, и спеша к ней:

– Домой, домой, домой. А то простудишься и весь отпуск проболеешь. Толян, ты с нами?

– Куда ж я денусь? – процедил тот и до самого дома держался позади Марины с Алым.

Всю дорогу она мелко вздрагивала, растирала плечи и разминала запястья, – совсем замерзла. Алый и дышал  на нее, и обнимал, и едва оказавшись дома, сразу загнал отогреваться в постель, под теплое зимнее одеяло, поста-вил чайник, вытащил банку меду, и скоро она совершен-ной барышней лежала на диване, укрытая, закутанная, напоенная медом.

***

И все-таки Марина простудилась, к счастью, не силь-но. Зато теперь оба могли сосредоточиться: он – на заказах, она – на пособии для корректоров. И если у Алексея с ра-ботой получалось легко, голова мыслила ясно, и все шло как по маслу, то Марине приходилось труднее. Как всякая женщина, она с особым трепетом относи-лась к профессионалам. И хотя физику не воспринимала, профессионала угадывала по неспешности, четкости и основательности действий, по жизни мельчайших скла-дочек на лбу и вокруг глаз. Заметив ее пристальный взгляд, Алексей не сразу, но оторвался от работы:

– Сачкуешь?

– Отдыхаю...

– Погоди-ка, сейчас... – он что-то поискал в столе, на полках, взял какой-то диск, вставил в плеер, указал      на середину дивана «сядь-ка сюда, здесь звук правильный» и нажал кнопку. И комнатку заполонила музыка, которую сам он использовал для тестирования акустики, а Ромен Роллан относил к «свежим ручьям» бетховенского твор-чества, – Десятая соната великого композитора.

И разморенную, слегка простуженную Марину понесло по волнам воображения:

..Л егконравные и говорливые, искрясь и сверкая, бе- жали по первым проталинкам прозрачные ручейки, подны-ривали под затекшие от долгого сна резные листики ястребинки, огибали стрельчатый бровник, расправляли длинные листья осоки, напитывали бодростью полинявшую за зиму зелень; скатывались серебристыми струйками      в ямки и ложбинки, вдруг разлетались радужными брызга-ми; кружили, поджидая отстающих, и слившись воедино, бодрыми ручьями стремили к овражку, обросшему ожива-ющим к лету прибрежным разнотравьем. Там, среди кам-ней и валунов устраивалось юное озерцо. Налетал ветер, заносил его пылью, грязью и прошлогодними листьями, смущая прозрачность весенних вод, но скоро успокаивался. Пыль оседала. Листья прибивались к берегу. В ó ды все прибывали, сообщая озеру глубину и цвет, и сочный, спло-ченный и дружный хранил его гладь травостой. А че рез такты – лиственные заросли прикрывали озеро от ветров, и только днями налетал легконравный бриз, а по ночам бесстрастная луна сообщала озеру дух величия. Оно каза-лось себе древним и мудрым, словно в зер кале вечности отражая фигуры людей. Вот, едва различи мые, просту-пают они сквозь тени и ветви. Вот выбегают к самой кромке воды взрослыми, взъерошенными мальчишками. Вот, играясь, швыряют камешки, смущая торжественную невоз-мутимость лунного отражения , отчего выдержанная гра- фичность и величественность лунного круга идет жемчуж-но-серебрис той рябью, как от свежего ветерка . И один из парней, тот, что с темной летящею чел кой, вдруг увидел, что холодно ей, что Марину знобит, как от жара, и торо-питься чуть ни бегом, чтоб укутать, согреть поскорее.

– Ну-ка, ну-ка, – озаботился Алексей, услышав глухой всхлип Марины. – Ты что?

– Ничего, болею, – буркнула она. – Рассопливилась вот. Ты, Алеш, подальше держись, а то тоже заболеешь.

– Да я уж давно заболел! Тобой, между прочим. И вы-здоравливать не собираюсь, – обласкал он ее взглядом. –   А ты спи, поправляйся. Я еще поработаю, – сел он обратно  к столу.

                                                ***

– И что, опять у тебя встречаться? – Алексей знал, что этот момент настанет и гнал от себя противные мысли, надеясь, что все как-нибудь наладится, что Марина не ста-нет возвращаться на Ваську, не захочет расстаться с домаш-ним уютом. А с работой по и по телефону связаться можно можно. Слава богу, телефон есть. Но Марина была непре-клонна. Она и летом чуть ни через день ездила проверять комнату (было бы что проверять!), и сейчас упрямо стояла на своем. – Ты же знаешь, у меня здесь аппаратура...

– Знаю. А у меня там дом и работа, – как ни соблаз-нителен был комфорт чужого дома, «своим» был другой, страшненький, стоивший ей огромного труда, но «неотъем-лемый». Потому и говорила она с такой уверенностью, что Алый, несмотря на свою досаду, только и смог ответить:

– Я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю. Потому что как мне без тебя? И без работы никак. Приду-маю! – убежденно тряхнул он головой, исполнившись вдруг такой решимости, что и сам себе, кажется, поверил.

Марина только плечами пожала. Не по неверию       в людей, а по своему небольшому опыту она уже знала,  что рассчитывать лучше только на себя. Не потому что другие люди бывают хорошими или плохими, надежными или нет, а потому что и сам человек иногда не знает,         как у него через секунду жизнь повернется, какие силы вме-шаются. Тоже физика!

Глава 17. Проводы Сони

– Мариночка! – всплеснула руками Сонина мама. – Давно не виделись!

– Ну уж! Месяца три как. На Сониной свадьбе гуля-ли, – отряхивалась Марина от ноябрьского снега и грязи.

– Да-да, ты еще в платье была, нежном-нежном, цвета чайной розы.

– Понравилось? – да уж, пришлось расступиться.  Не идти ж на свадьбу подруги в вечных джинсах. (Когда ж до потолка-то дело дойдет?)

– Наконец-то! – из-за маминой спины высунулась Соня. – А то я сама уже к тебе собиралась. Со всеми попрощалась, а с тобой нет. Проходи, проходи!

Непривычно яркий свет заливал распахнутые шка-фы, магазинно аккуратные стопки одежды на диване, стол, заваленный альбомами и фотографиями... Соня собиралась к мужу в Германию и вместе с мамой обследовала все угол-ки, закуточки и ящички, словно составляя архивы памяти.

– Уезжает дочка, – причитала Сонина мама. – Новый год одна справлять буду!

– Ма-ам... Мы ж договорились, как устроюсь, при-глашение вышлю. Может, к праздникам еще успею. Прие-дешь, поживешь, а там выбирай: хоть с нами оставайся, хоть здесь живи!

– Да что мне там делать? Чужой язык, чужие люди.

– Сколько раз повторяла! У Штефана мама русская, сам он и по-русски, и по-немецки говорит. Друзей русских у них полно! – чуть не плача отвечала Соня. – А хочешь, никуда не поеду? Возьму, и не поеду. Здесь останусь.

– Что ты, Сонюшка! Это ж я так. Все дети выраста-ют, а для родителей все равно маленькими остаются. Вот и переживаю. Вы ж на моих глазах выросли! – любовно по-смотрела она на подружек, уютно устроившихся на диване. – Мариночка, а может, к нам переедешь? В Сониной комнате поживешь, а свою сдашь. И тебе лишняя копеечка, и мне не скучно.

– И правда! – обрадовалась Соня. – И мне бы за вас обеих спокойнее было.

Марина ответила не сразу:

– Вы замечательные, и однажды спасли уже. Теперь самой надо... Работа есть. Комната тоже. Там и жить надо.

– Болит еще? – предположила Соня, угадывая, как тяжело было подруге явиться гостьей в когда-то родной двор.

– Не только. Сама подумай, кто мою комнату сни-мет? Состояние ужасное, телефона нет, всегда темно. При-личный человек там жить не станет, что-нибудь получше найдет, так? А неприличные жильцы мне ни к чему, итак ремонтировать и ремонтировать.

– А если надолго сдать? Не за деньги, за ремонт?    Я бы знакомых поспрашивала, – вздохнула Сонина мама.

– Боюсь, ваши знакомые вас не поймут, – улыб-нулась Марина. – К тому же вы к Соне ехать собираетесь. Да и мне комнату без пригляда оставлять не хочется.

– Тоже правильно. Времена сейчас дурные. Кстати, от мамы ничего?

– Нет, – стараясь казаться невозмутимой, ответила Марина. На самом деле, она разыскала адрес Варвары Вла-димировны, даже несколько писем отправила, – без толку. Если Варвара Владимировна вычеркивала кого-то из жиз-ни, то навсегда, безжалостно и бесповоротно.

– Ну ладно, пойду чайку сделаю, – и Сонина мама, захватив наугад какой-то из фотоальбомов, ушла на кухню.

– Ну, с жильем и мамой понятно. Про работу все уши уже прожужжала, а про Алого своего стороной обхо-дишь. Я кроме имени да той вашей встречи перед твоими выпускными толком ничего и не знаю.

– А говоришь, ничего.

– Не увиливай, давай. Рассказывай.

– Что рассказывать-то! Встречаемся и встречаемся.

– Ой ли! А глаза чего отводишь? Ну, в чем дело-то?

– Да сама не знаю. Не так со мной что-то. Считает-ся, любовь крылья дает, к жизни пробуждает?  А у меня... наоборот у меня получается. Рядом с Алым живу еще, и ничего не надо, только бы глаза его видеть. А как одна остаюсь, будто и не живу. Стирать, убирать, ремонтом заниматься, ничего не могу. Все о нем думаю, а что думаю и сама не знаю, просто думаю. А дела стоят. И все стоит. Ладно ремонт! Читать совсем перестала!

– На книги деньги нужны. А у тебя, как я понимаю...

– Да не в книгах дело! Вся жизнь сжиматься стала. И ведь понимаю, что нельзя так. Нельзя всю свою жизнь    в при-нем-существование превращать. А по-другому не по-лучается.

– Ну, не знаю. Я тоже все время о Штефике своем думаю. Засыпаю, просыпаюсь, радуюсь, расстраиваюсь, –    к нему хочется: поделиться, поболтать. Сначала тоже как больная была, а потом ничего, выровнялось, улеглось.        И у тебя уляжется. Сам-то Алексей что? Замуж не зовет?

– Замуж? Да я сама не стремлюсь. И не думаю, что это что-то изменит. В народе как говорят? влюбились, полгодика повздыхали, чуть успокоились, тогда и про «замуж» думать можно...

– А вы сколько вздыхаете? Без первых встреч?

– Больше года. Только спокойнее не становится, на-оборот, все разгоняется, жарче становится. Что дальше будет, и думать боюсь.

– А что будет? Сойдетесь или разойдетесь. Может, разлюбишь, если настроения такие.

– Ты что? После маминого отъезда я знаю, что мно-гое пережить могу. Но без Алого жить?! Как?!

– А если он разлюбит?

– Если он... – медленно, словно пугаясь звучания собственного голоса, отвечала Марина, – ...оно бы, может, и лучше. Если бы он... Я бы помучалась, но пережила бы. И всем бы хорошо было.

– А сам Алексей что думает?

– О чем?

– Ну, ты ему о своих чувствах говорила?

– О каких? Любимому мужчине «Алеша, я слишком тебя люблю»? Глупо, не находишь? Но знаешь, пыталась: духом собиралась, слова подбирала. Только... Знает он ме-ня, как лазером считывает. Почувствует, что неприятное со-бираюсь сказать, – прикоснется, обнимет, у меня дыхание  и обрывается. Все забываю. Смешно сказать, пробовала      на расстоянии держать, ближе, чем на два шага не подпус-кать, чтобы власти над собой не давать.

– И что? – Еще хуже. Воспитывать начинает: откуда ты, го-ворит, знаешь, как оно слишком, а как нет. Ты же не зна-ешь, как мужчина с женщиной, как муж с женой живут. Невозможно, говорит, любить сильней, чем судьба положит, и если случилось такое, не бояться, а радоваться надо.     Не всем такое счастье дается. Некоторые всю жизнь проживут, а любви не увидят. Он говорит, а мне стыдно.

– За что?

– Что любить правильно не умею.

– Что-то в его словах есть, – рассудила Соня.

– Я и не спорю. Говорю ж, во мне дело.

– Девочки, к столу! – вошла Сонина мама с подно-сом всякой всячины.

Подруги засуетились, освобождая стол и стулья, и скоро все трое ударились в воспоминания.

Глава 18. Помолвка

– Случилось что?

– Случилось! Не могу я так! Не мо-гу! – рвался выговориться Леха.

– Как «так»? – махнул Толян в сторону кухни, проходи, мол.

– Я здесь, она там! Говорю, переезжай, живи! На ра-боту ездить будешь. Полгорода так живет. И телефон есть. Ни в какую! Засела! Сначала, говорит, отремонтируюсь,     а там видно будет.

– А что? Хорошую комнату на Ваське неплохо сдать можно. С ремонтом и помочь можно. А пока ремонт, пока то да се, Манон опять к тебе переедет. А дальше, сам зна-ешь, нет ничего более постоянного, чем временное.

– Да тут, понимаешь... Ремонт денег стоит. А ты зна-ешь, я на систему коплю. И не смотри так! Как устаканит-ся, вместе же слушать будем, и с ней, и с тобой. Да даже если бы захотел помочь, не возьмет ведь денег! Щепетиль-ная очень. У меня жила, все своим пользоваться старалась, зато если что покупала – на всех сразу, а сама, знаю же, копейки считает.

– А ремонт как делать собирается?

– Не поверишь! Тоже сама.

– Нет, правда?

– Правда. Купит с зарплаты пакет песка или цемен-та и носится, довольная.

– О как! Долго ж ей ремонтировать! А если от нас обоих подарком к новогодним праздникам или к свадьбе, – Толян пытливо осмотрел Леху.

– К какой свадьбе?

– К вашей. Жениться-то не недумал? Кроме шуток? С родителями познакомил, со мной, с Васьки не вылеза-ешь, талдычишь про нее, вот я о женитьбе и спрашиваю.

– Ну уж нет! Пробовал, хватит! Со штампом или без, любят ведь сердцем.

– Это ты так думаешь. А она что? Не намекает? Ты выяснить-то пробовал? – недоверчиво покосился Толян.

– Пробовал! сам обалдел! Боится будто, свадьбы-то, от разговоров всяких уходит. А знаю, что любит. Ну и ре-шил не давить. – А если вам помолвку устроить? Может, сговорчивей станет? Опять же, одни намеренья, никаких обязательств. Съездим к ней, я речь двину. Там, глядишь, и с ремонтом, и с деньгами утрясете, и будете жить, как говорится, в любви и согласии. Или я в чего-то недопонимаю? У тебя ж на все свои теории...

– Да что мне теории! Мне Мариша нужна! А ты типа в дрýжки напрашиваешься? Или в сваты. Как правильно-то?

– Да как хочешь! Заодно посмотрю, что за комната такая, может, какие идеи появятся. – А что, дрýжка, сам жениться не собираешься?

– Нет уж! Бабы народ непростой: или они тебе га-дость сделают или ты им. Я и сам гадом быть не хочу, и их на расстоянии держу. Какая уж тут свадьба?

– А Мариша? По-твоему, тоже на гадость способна?

– На это каждый способен. Тем более, каждая. Про-сто одни эту свою способность обезвредить умеют, под кон-троль взять, а у других – как получится.

– Да меня другие...

– А-а-а! Забоялся!

– Как сказать. Маришка ж, и правда, девчонка еще,  а тут «обезвредить», «под контроль взять». – Так и ты не святой.

– Ну я! Не ангел, конечно, но гадости не единствен-ное, на что я способен.

– Так Манон тоже. Ты на себя посмотри! каким стал! Красавéц, раз! Верный влюбленный, два! Ты и верный! Глаз горит! Планы строишь. Все ее рук дело!

– Уговорил, уговорил! – довольно потер руки Леха.

– Уговорил? А самому не надо? Не надо – отойди.

– Чтоб ты мое место занял?

– Да занял бы, но она ж кроме тебя никого не видит.

– Вот и пусть! – разговор с Толяном приятно щекот-нул самолюбие Алексея, а предстоящая помолвка казалась единственно разумным и возможным разрешением целого узла сложностей и недоразумений.

К Марине отправились в пятницу вечером с цвета-ми, вином и массой гастрономических изысков.

***

Пожилой, с умным, подвижным взглядом, автор       так интересно говорил о поэзии, что Марина, заслушавшись, еле успела домой к назначенному времени, хотя Алексей и предупреждал, что готовит для нее что-то особое. Еле успела чайник поставить да переодеться в то самое, купленное   на Сонину свадьбу, платье цвета чайной розы. И Алый как раз пришел. Обычно своим ключом открывал, а тут со звон-ком, важно так. ...Он словно впервые увидел Марину. В желтовато-розовой шелковистой нежности, в мерцании плавных изги-бов и жестов, она показалась ему разгадкой всех их встреч, ответом на вопросы о времени и вечности, и вечность эта, эта молодость, улыбалась ему за спину, немного смущен-ная собственным великолепием:

– Толя? Привет, – бережно принимала она огромный, весь в лентах и бантах, тяжелый букет. – Что за торжест-венность, Алеш? праздник какой? У меня из «поесть» по нулям, – шепнула Марина Алому.

– Все с собой. Мы пока в комнате похозяйничаем,    а ты, – кивнул он на кухню, – с цветами разберись.

Алый хозяйничал по-домашнему спокойно и уверен-но. Сдвинул несколько ящиков, устроил из них «типа стол» и устроился на матрасике. Толян удивленно и с интересом оглядывался. Он ожидал встретить тут бедность, но не пол-ное отсутствие мебели, техники, радио и телевизора, – того элементарного, что составляет жилую начинку любого обиталища:

– Ну и пещера... Как ты это терпишь? – (Тот лишь руками развел.) – Ну, теперь хоть музыка будет! – довольно открыл Толян сумку. – Я тут кое-что принес, в подарок как бы, – и вытащил небольшую магнитолку и несколько дисков.

Скоро Марина, разобравшись с многоцветным, пышным букетом и услышав приглушенную музыку, при-хватив живой волнующийся шатер из цветочных головок, тихонько приоткрыла дверь в комнату, где два существа другой, «не ее» галактики, два мужчины разговаривали    на удивительном, неземном языке «вольтов» и «ампер». Может, женское общество и облагораживает муж-чин, но в чисто мужском обществе – свой шарм, свое, осо-бое благородство, недоступное женщинам по определению,  и потому столь привлекательное для них. Так, во всяком случае, ощущала Марина и как можно неслышнее опуска-ла ведрышко с букетом прямо на пол.

– Манон, ты что там? – заметил Толян притихшую хозяйку.

– Садись-ка, – усадил ее Алый на матрасик между собой и «дрýжкой». Никогда еще она не казалась ему столь юной, жизнеобильной, желанной.

– Тут дело такое... серьезное, можно сказать, дело, – важно откашлявшись и помолчав для значительности, начал Толян. – Я в обрядах не спец. Про товар и купца      не умею. Короче, Леха хоть и не первой свежести...

– Ну, спасибо! – в шутку обиделся Алый.

– Что есть, то есть, – развел руками дружка. – Зато   с жизненным опытом. Зарабатывает опять же, – продолжил Толян и перевел внимательный цепкий взгляд на Марину. На темно-красном покрывале в нежно поблескивающем платье она казалась ему слишком хрупкой, слишком уязви-мой для Лехи, слишком беззащитной рядом с ним. – А все в холостяках ходит, – закончил он вдруг таким глубоким волнующим баритоном, что Марина, вздрогнув, прижалась к Алому.

– Ну что, невеста, согласна? – приобнял ее тот.

– С чем? – потерялась Марина.

– С тем, что невеста? Верная и любящая? Теперь по-настоящему?

– А раньше, не по-настоящему было? – в ее глазах мелькнула тревога.

– И раньше по-настоящему, – не сразу ответил Алый. Только сейчас он, кажется, ощутил всю глубину своего чувства, пожалуй, более утвердившегося в его душе, чем это нужно для простой помолвки, но, испугавшись соб-ственных ощущений, быстро оправился. – Но теперь почти официально. При свидетелях! Помолвка как бы!

– Я вон даже подарок принес. Вам обоим, – указал Толян на магнитолу в углу комнаты. – Подарок принес, а ра-дости не вижу. И самому невесело. Ну, со мной понятно, как-никак друга пропиваю. Да и тебя, – обратился Толян    к Марине, и разлив по бокалам вино, взяв свой, спокойно, как у себя дома, прилег на локоть свободной руки, и продол-жил, не спуская глаз с Марины. – И горько мне. Ох, горько! – и вдруг подмигнул.

Марина, как ошпаренная, подскочила на месте и буквально вдавилась в Алексея, прячась от Толиных глаз и силы традиций:

– Не свадьба же!

– А с каких пор нам повод нужен? – погладил Алый ее руку. Всю дорогу он представлял, как она обрадуется этой помолвке, счастливая, ласковая, благодарная. И вдруг  дерганья, нервные интонации! Кому как не ему знать: уж если женщина жаждет любви, скрывать этого не будет!  Вон Татьяна! жаждала так жаждала! весь город знал, весь зал любовался! А Марина? Ну как ей объяснить, что муж-ское самолюбие – дело обычное, ну хочется иногда, чтоб весь мир видел, как ты любим и желанен! Эгоизм? Разве чуть-чуть, вполне допустимо, вполне понятно. Ему ли      не знать, не восхищаться полнотой и накалом Марининой любви! О! Он первый и единственный посвящен в эту тайну! И никаких вторых, третьих – единственный! И готов служить этой тайне как жрец, как избранный. Но жрецу Богиня нужна! чтобы все глаза на нее, а Марина... – Мариш, скажи что-нибудь... – почти расстроился Алый.

– Я скажу! – вмешался Толян, вернувшись в сидячее положение. – За любовь!

К вину и алкоголю вообще Марина относилась спо-койно, точнее, никак не относилась. Сок – и тот вкуснее. Но слишком уж не заладилось с этой помолвкой, а ребята старались, готовились: цветы, угощения, подарок даже. И повод вроде серьезный, прямо к ней относящийся. И Алый посмурнел, из-за нее между прочим. Марина зажмурилась и бр-р-р... – выпила красное, искрящееся вино.

– Внимание! Традиция раньше была: невеста гостю чарочку подносит, а он ее в уста сахарные целует. А? – довольно кряхтнул Толян.

– Пусть он уйдет, – испуганно прошептала Алому Марина. – Пусть уйдет.

– Да брось ты! Ну, обалдел мужик. Ты вон какая! Как не сдуреть!

– Товарищи жених и невеста! Вы целоваться соби-раетесь? Или помолвка отменяется? Невеста, похоже,       не готова. На свадьбе перед честны́м народом как будете?

– Пред честны́м народом как раз легче, – буркнула Марина.

– А какая разница? – подбадривал ее Алый. – Нам-то что? Ты ж моя...

– Не хорошая я, не хорошая! – оборвала его Марина, чуть не плача. Ей хотелось убежать, пропасть, провалиться: что-то дурное, пугающее носилось в воздухе, но что, поче-му, ни понять, ни объяснить она не могла.

– Не хорошая... Замечательная! Чудная! Восхити-тельная... – нашептывал Алый. – Просто разволновалась, не ожидала, устала... – ворожил он, осыпая солнечными бликами лучистых полуулыбок, обволакивая сиянием небес  и волнами нежности. Воля оставляла разум Марины, покоря-ясь горячему шепоту. «Не бойся любить и быть любимой», – заклинал голос Алого, шелестели цветы, глухим эхом вто-рили стены, утопавшие в зарослях заделанных трещин... «Не бойся» сплеталось с «Маришей», «не бойся» сплеталось с «Манон»... и нежные пальцы Алого скользили по ее пле-чам и шее, отводя длинные локоны и расстегивая пугович-ки... и еще чьи-то пальцы. Хмель окутывал сознание, мысли туманились. «Радоваться надо...» – прикасались к ней губы Алого и еще чьи-то губы....