Текст книги "Девятая квартира в антресолях. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Инга Кондратьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

По дороге, все в той же галерее, им снова встретилась Соня. Видимо, она все слышала и знала. А у Льва Александровича в этот момент что-то щелкнуло в голове и все окружающее стало ему абсолютно все равно. А Соня шагнула к дяде и спросила:

– Можно мне сейчас к ней?

– Нет. Нечего тебе там делать, – все еще не остыл Свиридов. – Пусть посидит одна, подумает. Она наказана.

– Но ей же сейчас… больно, – Соня смотрела в глаза дяде и переглядела его.

– Головой отвечаешь! – протянул он ей ключ. – Вернешь мне в руки.

В своем кабинете Свиридов указал Леве на кресло, но тот не стал присаживаться, да и сам хозяин отошел к занавескам и застыл лицом к окну.

– Я должен выразить Вам мою благодарность за Ваше благородство, – начал он после длительного молчания.

– Прекратите сию секунду, Никанор Несторович! – из своего безразличия все-таки возразил Лева. – Неужели Вы не понимаете, что оскорбляете меня, допуская, что могло быть как-то иначе!

– Нет-нет! Я как раз хочу сказать Вам, как я Вас уважаю! Как ценю Вас, – Свиридов продолжал что-то рассматривать в окне. – И просить Вас, чтобы эта история осталась между нами, тоже, наверно, лишнее…

– Все! Я не желаю больше ничего слушать. Позвольте мне уйти!

– Лев Александрович, милый! – Свиридов, наконец, повернулся к нему лицом и Лева понял, что ему безумно стыдно за племянницу, а как быть в таком положении, он просто не знает. – Простите нас. Поезжайте, действительно, в Италию. Вот характерец-то! Давайте дадим ей время. Если она просто фордыбачит, то Вы же простите ее, дурочку? А уж, если всерьез ополчилась и не отойдет за месяц, то тогда и думать будем. Мне очень жаль, что так вышло. Давайте вернемся к этому разговору после Вашего возвращения? Но знайте! Что при любом развитии событий Вы можете рассчитывать на мое уважение и полнейшее к Вам расположение.

В своем состоянии безразличия Лев Александрович пребывал долго. Пока он отправлял написанные вчера письма, собирал вещи, ехал в купе, пересаживался, пересекал границу, никакие эмоции не сопровождали его. Они ехали впритирку к горам, потом те вроде расступались, снова смыкались, затягивали их в свои туннели, выпускали наружу. В Вене он не стал останавливаться вовсе. И лишь когда поезд, уже подъезжая к Венеции въехал на дамбу, то с обеих сторон открылось море и что-то стало просыпаться в душе у Льва Александровича от этого простора. Италия вернула ему ощущение внутренней свободы и самодостаточности. Он вспомнил, как можно быть счастливым только от того, что вот сейчас ты можешь свернуть в этот переулок, а можешь выйти вон на ту площадь. Что можно испытывать радость просто потому, что воздух свежий, а небо голубое. Он вернулся в Россию совершенно здоровым.

***

Войдя в особняк Свиридова, первой на кого он натолкнулся в коридоре, была Ольга. Она искренне обрадовалась ему, но ничего из прошлого он в ее лице не видел – ни злости, ни любви, одну только приветливость молодой девочки.

– Ах, как хорошо, что Вы вернулись, Лев Александрович! У нас как раз сегодня званый ужин. Пойдемте к дядюшке, Вы обязательно должны быть вечером у нас.

– Оля. Ольга Ефремовна. Вы прекрасно выглядите!

– О! Это мы вчера на катке все вместе катались. После него такой румянец держится!

– Ольга. А как же наши с Вами дела?

– Ах, я надеюсь, Вы уже простили меня за ту безобразную сцену? Мне, право, очень стыдно было потом. Простили? – он кивнул. – А я простила Вас. За все. И не будем больше об этом. Дядя! Дядя! Посмотри, кто вернулся! – она схватила Льва Александровича за кисть руки и бесцеремонно потащила к дядюшкиному кабинету. Тот вышел навстречу, заслышав голоса, и картинно распахнул объятия ему навстречу. Ольга убежала, а Лева, устроившись в знакомом кресле, выслушивал новости, произошедшие в его отсутствие.

– Лев Александрович! Я хотел бы узнать каковы Ваши намерения. Честно скажу, что воспользовался вашим давнишним разрешением и вел переговоры с другим архитектором в Ваше отсутствие. Но решений никаких не принято. Все только с Вашего согласия.

– Я так понимаю, что Ольга Ефремовна замуж за меня не собирается? – прямо спросил Борцов.

– Нет, голубчик, – Свиридов вздохнул. – Она еще совсем ребенок. У нее все переменилось за это время.

– Тогда мои планы таковы. Закончить обещанное Вам по договору в кратчайшие сроки и уехать из города.

– Я так и думал. Так и думал, голубчик. Жаль. Очень жаль! – Свиридов полез в свои записи. – Значит, могу вот что Вам сообщить. Новому претенденту я предложил такие варианты. Если Вы остаетесь, то полностью доводите строительство первого особняка по своему плану. А мы с ним параллельно начинаем работу над вторым проектом. Если же Вы, по каким-то причинам не захотите оставаться до окончания строительства, то он будет вести его сам, но имеет полное право на переработку проекта под свой вкус. Он как раз забрал Ваши чертежи для ознакомления. Сегодня ужин в его честь, там я вас и познакомлю. Но помните – приоритетное право выбора за Вами! И это еще не все, – Свиридов встал и подошел к окну, что, как Лева уже знал теперь, означало в речи Свиридова лирическое, или просто человеческое отступление, когда он, видимо, смущался смотреть собеседнику в глаза. – Мне очень жаль, что нам не пришлось породниться. Вы один из тех немногих людей, встреченных мной на пути, кто вызывает у меня искреннюю симпатию. Вы из тех, кто никому не даст испохабить свою жизнь, прежде всего самому себе. Это редкость! Я, голубчик, при всем моем характере, умею быть благодарным. Уже некоторое время я веду переписку с одним из моих хороших приятелей. Да-да! Есть у меня и такие! Это нижегородский губернатор. Вот уже несколько месяцев его главный ярмарочный архитектор не может подобрать себе толкового помощника. Речь зашла и про Вас. Я всячески рекомендовал Ваши заслуги. Это очень широкое поле деятельности, и если Вам это хоть как-то интересно…

– Господи! – Лева аж привстал. – Да я и мечтать не мог о таком месте! Но… Вы же знаете, что вряд ли я могу претендовать на государственную должность. Я не имею звания Академии.

– Голубчик! – Свиридов отвернулся от окна и заговорщицки прищурил один глаз. – Поверьте! После моих рекомендаций на такую мелочь никто и внимания не обратит. Так-то вот!

Лева остался до ужина и вот в гостиную провели нового гостя, хозяин встал ему навстречу.

– Позвольте представить Вам, Лев Александрович, Вашего последователя. Архитектор Александр Владимирович Петухов. Рекомендую!

– Мы знакомы, Никанор Несторович, – Лева приветствовал давнего приятеля и соперника крепким рукопожатием. – Что, Саша, уже закончил музейные дела? Я ездил, смотрел. Грандиозно! Там одно решение меня поразило! Да потом обсудим, это не всем интересно.

– Так если был, что же не подошел? – Петухов видимо искренне был рад встрече. – Возвращаю чертежи, Никанор Несторович. Ознакомился. Под впечатлением!

– Так и каков будет Ваш вердикт? – поинтересовался Свиридов.

– А вердикт мой таков. Даже если строительство придется вести мне, то я не изменю в этом проекте ни одного штриха! Потому что лучше сделать просто невозможно. Да, Лева. Давай встретимся как-нибудь вдвоем. У меня к тебе тысяча вопросов! Я восхищен. Такое смешение стилей и такая гармония! Ты сильно вырос за последние годы. Давай завтра в «Аквариуме»?

– Рекомендую вам «Медведя», – встрял Свиридов. – У них морс отменного вкуса!

– Ну, я думаю, одним морсом мы завтра не обойдемся, – рассмеялся Петухов.

За ужином Лева осматривал все это семейство, причинившее ему столько душевных переживаний, и думал, что вот как все неплохо сложилось, и он может уехать теперь в любой день. Он смотрел на Ольгу, кокетничающую с Петуховым, и в нем не было больше никакой обиды на нее, действительно – ребенок. Натыкался взглядом на Соню, как на досадную занозу. Оборачивался на громкий смех хозяина. И уже мысленно прощаясь с ними, думал о том, как же он хочет в Москву! К Мимозовым. Мечталось, что эти святки он проведет с их семейством, и что со старшей дочкой уже можно ходить на каток. Представлял, как кто-то из младших будет карабкаться к нему на колени, и проливать на брюки чернила или кисель. А те, что постарше хвалиться своими рисунками. Как вечерами они все вместе будут пить чай – с сыром и брусничным вареньем. Как он будет наблюдать за плавными, степенными движениями Февронии, и перехватывать до сих пор влюбленные в нее взгляды Саввы. И как все это позволит ему не сделаться женоненавистником.

– Вы сегодня в Вашу коморку или в гостиницу? – спросил Леву Свиридов, когда вечер уже подходил к концу.

– Да думаю, что надо начинать собираться основательно, – решил Лева. – Основной гардероб у меня в отеле, так что сегодня – туда.

– Тогда позвольте мне предоставить Вам карету и кучера? – Свиридов кивнул воспитаннице: – Сонечка, распорядись, детка!

***

Лева поблагодарил и стал прощаться со всеми, с Петуховым – до завтра. Он оделся и вышел на мороз. Карета стояла готовая у ворот, а вот кучера что-то нигде не было видно. Ветер был неслабым, мела поземка, начиналась вьюга. Он решил не мерзнуть и, садясь в карету, наткнулся на что-то мягкое. Раздалось «Ой!», он понял, что здесь кто-то уже есть и пересел на сидение напротив.

– Вы?! – хоть в карете и было темно, он отчетливо узнал голос.

– Я жду Вас, Лев Александрович, – голос Сони дрожал, но слез в нем не было. – Я не знаю, увидимся ли мы еще, Вы же вероятно, скоро уедете? Мне не хотелось бы расставаться так нехорошо. Я чувствую, что Вы за что-то на меня сердитесь. Что я Вам сделала?

– О, Боже! – простонал Лев Александрович. – Ну, к чему ворошить все снова?

– Что ворошить? Вы скажите мне, Лев Александрович. А то это, право, бессердечно! Я за собой никакой вины не помню. Какое зло я Вам причинила?

– Хорошо, Соня. Никакого зла, никакой вины, – Борцов вздохнул и продолжил: – Я просто считаю, что Вы начитались романов и стали путать поступки героев и чувства живых людей. Зачем Вы тогда прислали сестру на мой адрес? Хотели чего? Ее падения? Князя Анатоля из меня решили соорудить? В романах и то побуждения бывают… более зрелыми!

– «Он лучше вас всех, и если бы вы не мешали… О, Боже! За что, Соня, за что?» – по памяти процитировала Соня. – Граф Лев Николаевич, том второй, часть пятая. Вы это имели в виду, сударь? Так вот я уже говорила, что безмерно доверяю Вам, Лев Александрович. И сейчас снова докажу это, рассказав то, что и в доме-то не все знают. Я эти слова не только читала, а потому наизусть помню, что и сама слышала. Вы думаете, Оля первый раз из дома бежать собиралась? Пусть она меня простит, это ее жизнь, да теперь уж что… Все равно меж вами ничего не соберешь, не поправишь. А Вы, я знаю, никогда не попрекнете! В Италии подобная история уже была. Мы ведь сюда вернуться собирались, только когда новый особняк уже отстроен будет. А дядя нас оттуда в один день увез, как я ее не пустила к тому, кому она обещалась. Там такой хлыщ был, что как узнал про дядюшкины миллионы, вцепился в нее как клоп. Потом норовил ославить, если не дадут отступного, и во сколько дядюшке стало, чтобы это все уладить, я не знаю. Она вначале кричала, рыдала, ругалась. Со мной все лето не разговаривала, потом забыла – как не было. Раз у нее такая навязчивая мысль, то я подумала – уж лучше с Вами. Я знала. Верила, что Вы ее… пощадите. Пожалеете. Так и вышло. Вы же видели ее в ту ночь, она была как одержимая, не остановить ее было! Она разбудила бы весь дом, полгорода подняла бы. Но я и помыслить не могла, что она так поведет себя после.

– Господи, Соня! А я себе столько придумал. Злился на Вас. Простите меня.

– Я видела, что злитесь, только не понимала за что. Ну, да, тайну Вашей квартиры я выдала. Виновата.

– Да я другое думал.

– Что же?

– Де нет, не стоит. Совестно.

– Ну, уж скажите, я же Вам все рассказала.

– Да? Ладно. Только после этого Вы меня видеть не захотите, и правильно! – Лева собрался с духом и сдался: – Я думал, Вы за мной бегаете, а нам с Ольгой все назло делаете. Вот.

– О, Господи! – Соня закрыла лицо ладонями.

– Соня! Ну, простите меня. Я – индюк. Напыщенный, самовлюбленный индюк. И не стою я ни доверия Вашего, ни дружбы.

– Стоите, Лев Александрович, стоите. Я рада, что мы все выяснили, так гораздо легче. И вот Вам еще одно мое доверенное, как другу, слово. Я люблю. Давно люблю одного человека. Но это не Вы. Мы познакомились еще в Италии, он тоже русский, из Петербурга. Его вызвали сюда дела гораздо раньше нашего отъезда, и он ту историю с Ольгой уже не застал. Вы знаете, в Италии все проще – гулять, встречаться. А здесь? Здесь это возможно только летом, да и то, если дачи вдруг рядом. А так, Вы же знаете, барышень вывозят только туда, куда старшие решат. У нас не было возможности видеться. А как дядюшка установил в доме цензуру, так еще и переписываться стало невозможно.

– Зачем Вы мне все это рассказываете, Соня? – смутился Лева таким откровением. – Это Ваша тайна.

– Моя. Но Вам я доверяю. И Вы можете нам помочь.

– Все, что смогу, – аккуратно ответил Борцов. – Если это не ставит под угрозу Вашу честь. Но лучше расскажите все дяде, не тяните, не берите пример с нас, видите, как все плачевно окончилось.

– А я уже рассказала! – воскликнула Соня. – Вот еще тогда, до Вашего отъезда и рассказала. Так что у нас есть теперь возможность встречаться… Но, конечно, не наедине. А вы же знаете, как это бывает! Как много мне нужно сказать только ему одному! Вот. Передадите? – и она достала откуда-то из складок платья приготовленный конверт.

– Что это? – настороженно спросил Лев Александрович.

– Письмо. Ему.

– Вы же сказали, что теперь видитесь. Вот и отдали бы сами, при встрече.

– Я пыталась, но когда он у нас бывает, дядюшка не отходит от него ни на секунду. Невозможно!

– Но тут нет адреса, – удивился Борцов, осмотрев весь конверт.

– Это только верхний конверт пустой и запечатанный. На тот случай, чтобы успеть бросить в камин, если бы заметил кто-то в доме. Вы его вскройте, а внутренний не заклеен и на нем имя. Я знаю, что Вы читать не станете. Видите, я по-прежнему доверяю Вам безгранично, Лев Александрович.

Борцов наклонился и поцеловал ей поочередно обе ладошки. Соня выскользнула из кареты и побежала к парадному крыльцу. Тут же от сторожки отделилась массивная фигура в тулупе и, усевшись на козлах, зычно крикнула:

– Куда изволите, барин?

Барин прибыл в апартаменты отеля и быстро уснул после насыщенного вечера. На следующий день, собираясь в ресторан, он вспомнил про письмо и достал его из кармана шубы. Он разорвал верхний конверт и прочел на внутреннем: «В собственные руки архитектору Петухову Александру Владимировичу от его topolino ».

Так вот к кому бегала Сонечка от Бекешки! Всё стало на свои места.

Лева уехал в Москву, оттуда – устраиваться в Нижний. Через три месяца он снова, ненадолго, посетил столицу, чтобы быть приглашенным шафером на свадьбе Петухова и Сони. От его Петербуржской влюбленности у него остался шлейф недоумения от несоразмерности собственного поступка и его последствий и легкий шрам на душе от незавершенности действий. А особняк, который достроил Петухов, впоследствии называли все равно «борцовским».

***

И вот, возможно, это повторяется снова. Прошло время, душа набралась сил и снова переполнена какого-то восторга. Что с этим будет потом, пока неясно. Но сейчас, все вокруг – это Лиза! Ее голос, ее смех, ее наряды – утренний домашний и тот, на прогулке… Он помнит их до каждой складочки, до рисунка отделки. И ее испуг, когда он расписывал трудности публичных выступлений, и ее послушность его урокам, и ее настойчивость в достижении результата! И ее глаза.

Войдя в дом, Лев Александрович, прямо с порога кинулся к рабочему столу, начал копаться в бумагах, разбросал попадавшиеся под руку листы и записи, искал что-то конкретное. Еще зимой, когда впервые к нему пришли мысли о собственном доме, он сделал ряд набросков. Но потом рутина захватила его, и он забросил ту папку неизвестно куда, а вот сейчас отчего-то вспомнил. Отыскав эскизы трехэтажного особняка, он стал делать новые зарисовки. На уровне второго этажа уже был им, еще тогда, запланирован балкон – изящный, черным металлом на светлой стене четко являющим свой ажурный рисунок, такой наверняка бы понравился Минху. Теперь же Борцов прорисовывал балкон массивным, каменным – тот плавно переходил в опоры, изломом сливался со стеной, делаясь продолжением ее бордюра. По краю его крест-на-крест шла белая окантовка. Лева встал, налил стакан воды, снова стал рыться в недрах стола и, достав акварель, тут же сделал фон стен на рисунке бледно-фисташковым. Удовлетворившись результатом, оставил его сушиться на столе. Только после этого он успокоился и пошел переодеваться и мыть руки.

***

Андрей Григорьевич вернулся вечером в понедельник, воодушевленный, полный сил и какой-то молодой активности, коей у него уже давненько Лиза не замечала. Узнав, что пришли результаты исследований, он обрадовался тому, что теперь у него собрано все для подготовки доклада. Полетаев был переполнен новыми планами, хотел нынче же переделать всё, чуть ли и не выставочные стенды под новые образцы, был ими неимоверно доволен. Всегда внимательный к дочери, тут он пропустил мимо ушей ее попытку донести до него мысль о перекройке лекционного материала, дабы лучше воздействовать на умы гостей. Он кивал, приговаривал «Конечно, конечно!» и тут же продолжал свои восторженные речи про то, какие молодцы луговские ребята-работники, и какие у них золотые руки. Лиза смеялась, радуясь такому всплеску энтузиазма в отце, и решила, что ее новшества можно и отложить или попробовать переделать самой.

А во вторник состоялся первый урок с Аленкой. Лиза открыла большой зал, мама привела ученицу и спросила как лучше – остаться с ними или не мешать их знакомству в новом качестве? Лиза честно ответила, что, по началу, считает присутствие домашних отвлекающим внимание моментом, и Вересаева удалилась. Их новые отношения с девочкой Лиза подчеркнула сразу, в самом начале, определив всю серьезность будущих занятий:

– Теперь Вы, Алена, ученица, а я – Ваша преподавательница. Во время уроков прошу говорить мне «Вы».

Конечно, этот первый урок был пока только введением, рассказом о том, какой путь им предстоит совершить вместе в прекрасный, но очень требовательный мир музыки. Это было пока еще не музицирование в его чистом виде, а скорее азы сольфеджио и музыкальной грамоты. Лиза показывала звучание отдельных клавиш и аккордов, называла октавы и другие интервалы, а Аленка послушно хлопала в ладоши, согласно показанному ритму и искала на клавиатуре заданные звуки.

– А ты… А Вы сыграете мне? – спросила она вдруг у своей учительницы. – Как тогда?

– Алена, давайте договоримся, – Лиза была не строга, но очень конкретна сейчас. – Если Вы устали, скажите, и мы сделаем перерыв. Но заниматься на уроках мы будем только тем, что я запланировала. Так как?

– Нет, нет. Я не устала. Просто мне нравится, как звучит настоящая музыка, и не эти скучные ноты.

– Я обязательно сыграю. Но только после занятий, – Лиза решила, что это тоже может быть полезным – пусть девочка напитается музыкой, привыкает к звучанию инструмента, пусть это станет неотъемлемой частью ее мира. – Скажите, Алена, а Вы уже умеете читать?

– Да, но только вслух! И не очень быстро.

– А Вы помните то время, когда лишь начинали понимать, что вот эти значки на бумаге когда-нибудь смогут превратиться в звуки и слова, а те в свою очередь – в целую историю?

– Когда я учила буквы?

– Да! Вот теперь практически то же самое Вам предстоит пройти и с нотной грамотой. Так что то, чем мы занимаемся сегодня – это тоже музыка. Настоящая, как Вы говорите, музыка. Только самое ее начало.

Ученица прилежно досидела до окончания занятия и выполняла все Лизины задания с толком. Обе были довольны первым успехом, хотя Лиза и представила себе, что мог бы ей сказать на это Лев Александрович с его скептицизмом: «Девочка засиделась в четырех стенах и ей радостно все новое и необычное. Не обольщайтесь, Лиза! Что-то Вы скажете, когда от нее потребуются первые усилия и усидчивость?» Лиза произнесла:

– Урок окончен! – и, выполнив обещанное, сыграла для своей ученицы несколько бравурных пьесок.

«Ничего! Я готова. Мы справимся!» – ответствовала она своему воображаемому оппоненту.

Уже вечером, перед тем как ложиться спать, Лиза решилась спросить у отца о том, что так мучило ее постоянно, но раньше она не хотела портить его радостный настрой, в душе надеясь, что это состояние вызвано не только производственными успехами. Но он молчал, и она все-таки спросила про Митю.

– Что пишут в газетах? – начала Лиза издалека, чтобы отвлечь сияющего отца от его любимого занятия.

– Китайский вице-король в благодарность за оказанные услуги наградил гражданина нашего города Орденом Желтого Дракона.

– Китайский? – переспросила Лиза.

– Да, помнишь, на пикнике, та деловитая дама тоже что-то говорила о китайских гостях? – Лиза помнила и слегка покраснела, но отец смотрел на газетную полосу и этого не заметил. – Уступить часть своего дома! Вот уж заслуга, так заслуга. Но дамам, видимо, ордена не положены.

– Папа, а есть ли новости от Мити? – ушла от опасного направления Лиза, решив пойти напрямую.

– Нет, девочка. Ничего, – Андрей Григорьевич перестал улыбаться, сложил газету и посмотрел на дочь виноватыми глазами. – Ты осуждаешь мою такую неуместную радость?

– Что ты папа! Я просто надеялась. А как Наталья Гавриловна, она что?

– Ты, знаешь, Лизонька! – Полетаев снова воспрянул. – Мы с ней много говорили первый день. И про тебя, и про Митю, и про вас обоих. Это она внушила мне оптимизм. Если весной, когда времени прошло сравнительно мало, она очень переживала, все скрывала в себе, я видел, то нынче она абсолютно спокойна отчего-то. И мне говорит: «Не думай про то плохо, все скоро разрешиться». А спросишь что и как – молчит. Она мать. Она что-то там такое чувствует. Чует. Я уж не стал бередить глубже.

– Ну, и дай Бог. Значит, надо ждать. Она ждет, и мы будем тоже. А что вы там говорили про меня, папа?

– Ну как, я рассказывал как ты и что. Как мне помогаешь, как к лекциям готовишься. Вообще. Какая ты стала.

– Какая, папа? – смеялась Лиза.

– Взрослая, – вздохнул отец.

– Ну, это про меня, ладно. А что ты говорил «про нас»? Про меня и Митю? Что?

– Да, ну, дочь, забудь. Это я так. Сболтнул. Шутили мы.

– А что шутили? Про меня? Папа! Ну, скажи, скажи! – Лиза теребила его за рукав.

– Да, ну, дочка. Это все наши стариковские фантазии, не бери в голову.

– Да что брать-то? Ты ж ничего не сказал, папа? – Лиза уже не на шутку заинтересовалась.

– Да так, – задумчиво глядя куда-то в стену, начал что-то вспоминать Андрей Григорьевич. – Это мы с Наташей про судьбу говорили, как оно бывает в жизни. Хотели ж тогда духовно породниться, да, если б я с твоей мамой не уехал, так и сталось бы. А так я Дмитрию крестным не стал, и теперь можно…

– Что можно, папа?

– Ну, можно, если что, вам между собой пожениться, препятствий к этому нет, – выдал секретные переговоры Полетаев.

Лиза хотела возмутиться тем, что ее будущность, ее саму обсуждают, пусть и близкие люди, но у нее за спиной. Сказать, бросить отцу резкий ответ, от досады, от раздражения – что это в них с Натальей Гавриловной бродят недоконченные между самими собой в юности отношения, вот они и перекладывают свои несбывшиеся мечты на детей. Не спросив их, не думая об их чувствах. Но тут же вспомнила Егоровну, как та говорила про обиду хороших людей, да про нерешенные сердечные дела, да язычок-то и прикусила. И после долгой паузы, когда все клокотавшее внутри улеглось, улыбнулась.

– И хозяйство всё в одних руках сосредоточить! – «окая» как некий старый дед нараспев произнесла она, сведя все к шутке, но довольно ехидно продолжила: – Я и Митя? Папа, это мысль! Теперь буду звать его не иначе как «женихом».

– Не сердись, дочка. Вот, ты смеешься, значит, не сердишься. Да?

– Да, папа. Главное, чтобы он нашелся побыстрее.

***

Сегодня был один из важных дней в жизни города – торговля до обеда была остановлена, а многие учреждения не работали вовсе. Утром Егоровна рано разбудила Лизу. Они поднялись, собрались и слились по дороге с теми несколькими тысячами горожан, которые ежегодно провожали чудотворную Оранскую икону крестным ходом. Почти полтора столетия назад спасла она нижегородцев от моровой язвы, о чем из уст в уста передавали очевидцы предание, как отступала напасть и не могла перешагнуть тех улиц, по которым пронесли лик Богородицы. В память об этом спасении ежегодно после Пасхи, из года в год, из рода род, из поколения в поколение приносили икону Оранской Владимирской Богоматери в Нижний Новгород для всеобщего поклонения, а летом она совершала обратный путь в Оранский Богородицкий монастырь. Более пятидесяти верст сопровождали ее горожане и жители губернии. Последней остановкой на территории города был Крестовоздвиженский монастырь, дальше шествие направлялось к Арзамасскому тракту и перемещалось уже за околицу.

Памятуя опасения отца, так и не пожелавшего сопровождать их, Лиза с няней, приближаясь к окраине, стали вглядываться в боковые улицы и переулки, заполненные повозками, ожидающими окончания процессии. Единицы из них пытались вклиниться в поток пеших людей.

– Да не дошли еще, доню. Будет ждать, где и в прошлом годе.

– А если там уже было не встать, если все заполонено и пришлось искать другое место? – волновалась Лиза, потому что народу сегодня было что-то очень уж много и шли все довольно плотно.

– Да ни свет, ни заря, как отправился. Да найдем! – няня была невозмутима и уверена в Кузьме, который должен был подхватить их и отвезти обратно домой.

– Хорошо, что я взяла зонтик, а то бы солнцем напекло, – зачем-то сказала Лиза и тут же пожалела.

– Напекло? – взволновалась Егоровна. – Да, уж какой час на солнцепеке! Ну, все, давай выбираться отсюда поближе к краешку. Действительно пора!

Как ни отнекивалась Лиза, няня оттащила ее в первый попавшийся переулок, нашла тенечек и велела не сходить с этого места, а сама отправилась искать их коляску. Лиза стояла и наблюдала, как все дальше удаляются сверкающие на солнце хоругви, поднятые на высоких древках, как затихает вдали колокольный перезвон. Она смотрела вслед пыльному облаку, поднятому сотнями ног и думала, что по этой самой дороге можно добраться и до Лугового. За этими мыслями ее и застал Сергей Горбатов, тоже высматривающий кого-то в толпе.

– Здравствуйте, Лиза! У Вас такая тоска сейчас была во взгляде! А я и не думал, что Вы настолько набожны.

– Здравствуйте, Сергей Осипович. Я никогда не понимаю – серьезно Вы говорите или подшучиваете надо мной? – смутилась Лиза от того, что ее застали врасплох.

– Да разве б я посмел смеяться над таким! Что Вы! Я же тоже сегодня здесь, да, наверно тут половина города, если не больше!

– Это же общая радость! – Лиза всматривалась в лицо Сергея и так до конца не понимала – сарказм там или искренность. – Вы тут с Таней?

– Нет, она осталась дома. Я сопровождал тетушку, но нас разделил людской поток и мы потеряли друг друга из вида. Надеялся встретиться с ней у экипажа, но и его не вижу.

– У меня та же история! – Лиза огляделась по сторонам. – Няня пошла искать нашего кучера, я жду ее.

– Так отчего, все-таки, у Вас такие грустные глаза в такой радостный день? – настаивал Сергей.

– Я смотрела на дорогу. Если ехать по ней, то можно добраться до усадьбы, где я выросла. Не обращайте внимания, это так. Воспоминания.

– Вы же не были там в этом году, я прав? – внимательно вглядывался в ее лицо Сергей, как бы пытаясь понять насколько это для нее важно, и Лиза заметила это, растрогалась и ответила от души, видя такое участие в себе.

– Не была. Вы не представляете себе, Сергей, как я скучаю по Луговому. Как я хочу хоть на секундочку оказаться там, посидеть на маминой скамейке, пройтись по берегу Оки, где я столько бегала в детстве.

– Лиза. Сегодня такой день! Вот Вы произнесли свое заветное желание вслух, и значит, оно обязательно сбудется.

– Вы думаете?

– Обязательно. У Вас все всегда должно получаться. Кстати, я хотел извиниться за прерванную тогда прогулку. Давайте повторим ее? В этот раз, надеюсь, все будет благополучно.

– Я, право, не знаю, Сергей Осипович, – Лиза растерялась, но и отказать не имела ни желания, ни повода. – Приезжайте лучше к нам в дом, спросите у папеньки.

– Ваш папенька, наверно, в выходные дни снова уедет за город, а Вас снова оставит здесь? Давайте в субботу покатаемся? Я теперь знаю, какая масть Вам нравится, и постараюсь сделать сюрприз!

– Верхом? Но это точно без папиного разрешения не обойдется! Он же поймет, что я оделась для верховой прогулки и обязательно спросит – где и с кем. Он остается дома в этот раз.

– Ну, значит как тогда, я покатаю вас в запряжке. Не отказывайте мне, Лиза. Пожалуйста. Давайте встретимся там же, где в прошлый раз садились в экипаж. Я буду ждать Вас там с десяти утра до полудня, хорошо?

– Лиза! Лизонька, ты где? – раздался где-то за сомкнутыми в ряд повозками голос няни. – Я не вижу тебя!

– Спасибо Вам, Сергей Осипович, за приглашение, я подумаю. Давайте прощаться, за мной уже пришли.

– До свидания, Лиза, до субботы! – он дотронулся до кончиков ее пальцев, и, когда Лиза обернулась на голос няни, растворился в проходящей толпе.

Сергей сделал всего несколько шагов в сторону и наблюдал теперь за Лизой из-за лакового борта чьего-то экипажа. Он видел, как к ней подошла полная женщина простоватого вида и увела куда-то вверх по переулку. И тут он сам почувствовал на себе пристальный взгляд. Огляделся. Никого не заметил. Но ощущение не проходило и, осматриваясь уже внимательнее, он увидел сидящую в своей повозке Варвару, взгляды их встретились и не подойти было уже неудобно. Приблизившись, он понял, что глаза ее наполнены влагой, а губы крепко сжаты, чтобы не заплакать.

– Приветствую Вас, Варвара Михайловна! Какой замечательный, солнечный день, не правда ли? – он решил не обращать внимания на ее настроение.

– Да. Такой солнечный, что слепит глаза, – как будто бы с обидой ответила она, и утерла, все-таки пролившуюся слезинку. – Это была Ваша… пассия?

– Кто? – с удивлением спросил Горбатов и понял, что она наблюдала весь их разговор с Лизой. С досады он прикусил губу, но понадеялся, что слов она на таком расстоянии разобрать не могла. Сергей решил тему не развивать и, если получится, сменить. – Да Вы, я смотрю, чем-то расстроены? Ах, как мне не везет! В такой день встречаю уже вторую печальную знакомую по пути. Вы что ли сговорились? – он попытался свести все к шутке.