Текст книги "Девятая квартира в антресолях. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Инга Кондратьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Савва Борисович, простите мне мою, видимо, неуместную просьбу. Вы, конечно, можете журнал и силой забрать, и даже выкинуть – вещь Ваша, – Нина опешила от такого неожиданного сопротивления и сама невольно вышла за границы дозволенного – Но я теперь не остановлюсь. Название и автора я помню, у всех подряд спрашивать буду, а найду!

– Силой! – начинал злиться Савва. – Когда и для чего я силу к вам применял? Не хочу я ничего силой. А только вот этого самого и опасаюсь, что каждого встречного-поперечного спрашивать начнете. За вас беспокоюсь! Роман-то этот – запрещенный!

– Как это «запрещенный»? – обомлела Лиза. – А почему ж он тогда в журнале вышел?

– Да вот вышел, – развел руками Мимозов. – А потом спохватились! Так что удивительно, как и этот-то номер уцелел!

– А Вы его целиком читали? – Нина широко распахнула свои темные глаза. – Что там дальше с Верой будет? Не так, как ее мать хочет?

– У-ууууу. Что будет? – приподнял брови Савва Борисович.– Про то вся книга, что с ней будет. Новые люди… Э-эээ… Не так будет! Не как мать хочет, это точно.

– Савва Борисович, миленький! Не отбирайте! – взмолилась Нина. – Неужели нигде-нигде нельзя продолжение сыскать?

– Да ты понимаешь, что будет, если этот роман найдут у тебя?! – заговорщицки понизил голос Савва. – Я как перед твоими родителями оправдываться стану, что запрещенную литературу их дочке подсунул, а?

– Не найдут. Я его из дома никуда выносить не стану. Лиза ко мне приедет – мы вместе прочтем и никому больше не скажем. Честно!

– Ох, хитрюги вы! Вьете из меня верёвки…

Савва припоминал читанный в ранней юности роман, который тогда показался ему достаточно нудным, возможно это было повествование именно для барышень: «Она подумала и решила, он подумал и сказал…». Но ничего предосудительного в нем сам вспомнить не мог, разве что замужество поперек воли родителей. «Ну, уж какие родители – такая и воля», – мысленно констатировал он, а вслух спросил:

– А сейчас куда его деть? Вон сколько народу – вдруг кто увидит?

– Мы его в газеты завернем, а я в карете запру! – тут же сообразила Лиза.

Нина кивнула.

– Ну, добро! Его автор в тюрьме сочинял, знаете? – теперь, когда у них появилась общая тайна, Савва делился с ними, как с сообщницами. – В Алексеевском равелине.

– Нет, мы вообще про него ничего не слышали.

– Говорят, где-то за границей роман издавали после целиком, всю книгу. Да разве ж сейчас найдешь! И не смейте ни у кого спрашивать! И себя, и меня подведете!

– Мы – никому! – и девушки пошли к каретам, благо Лиза еще не успела отдать ключ отцу.

– Шура! – сердце у Саввы было все-таки не на месте после такого разговора, и он, увидев младшую дочь у самой кромки воды, нашел выход эмоциям: – Шурка, отойди от воды! Утопнешь.

Александра Саввишна и Глеб Глебович степенно запускали корабль «Меркурий» в акваторию Черного пруда. Также неспешно, удостоверившись вначале, что ветром не снесет пароход на недосягаемую даль, и, не отпуская руки Шурочки, Глеб выпрямился и поднял глаза на Мимозова:

– Не утопнет, барин. Я же слежу, – спокойно возразил он.

Савва застыл на месте, не ведая, что на это отвечать. Растерялся, прямо скажем. Дети же благополучно вернулись к своему занятию, внимания на него более не обращая. Савва обомлел еще больше. Тут от соседних кустов послышался тихий шепот:

– Барин! Барин, они хорошо вместе гуляют, не гоните их.

– Аннушка, это Вы что ли? – Савва приблизился к зарослям и признал свою домашнюю гувернантку. – А что это Вы тут партизаните, милая, как Денис Давыдов в дозоре?

– Так барышня велели мне за ними не ходить! – пожаловалась нянька. – А как же я могу? Я вот приглядываю издалека. А мальчик этот серьезный, с ним надежно. Да и Шура наша аккуратная. Пусть уж их играют.

– Пусть уж играют, – Савва готов был соглашаться с чем угодно, он отчего-то стоял сейчас спокойный и присмиревший. – А чей мальчик, случаем, не приметили?

– Нет. Я никого взрослых с ним рядом не видела, кроме Арины Саввишны да Елизаветы Андреевны. У них узнайте.

***

Опасный журнал был благополучно заперт в карете и заговорщицы условились, что не важно, кто из них будет его хранителем. Если не получится сегодня его незаметно передать Нине, то пусть Лиза его увозит к себе, а после они встретятся и прочтут вместе. Только успело завершиться это тайное дело, как на площадку въехала карета Удальцовой. Полиция проверила билеты, на землю спрыгнул Сергей, и подал руку сначала своей тетушке, а после и сестре. Оказавшись в эту минуту рядом, обе подруги присели в реверансе перед генеральшей. Таня, увидев Нину, поморщилась, но тут же стала здороваться и представлять одноклассниц тетке. Оказалось, что та прекрасно помнит обеих обладательниц шифров. Сергей, успев лишь поклониться девушкам, вынужден был предложить руку Удальцовой для сопровождения, и все вновь прибывшие направились к остальным гостям. Первый момент неловкости после предыдущей встречи, таким образом, миновал, а после никто прогулку на ярмарке и вовсе не поминал.

Савва Борисович бурно приветствовал генеральшу, Горбатовы раскланялись с Полетаевым и Ниниными родителями, и молодые люди, наконец, получили свободу, оставив «стариков» беседовать между собой.

– Не слышали ли Вы, дорогой Савва Борисович, про цены на арендную недвижимость нынче? – поинтересовалась Удальцова. – С этой Выставкой все так взлетело, боюсь, не прогадала ли я!

– Милая Гликерия Осиповна! – Савва явно испытывал симпатию к генеральской вдове. – Вопрос не совсем по адресу, боюсь, я такими знаниями не обладаю. В своей недвижимости проживаю я сам, да мои домочадцы. Вот лучше у Андрея Григорьевича поинтересуйтесь, он явно лучше этой материей владеет.

Переадресованная Полетаеву, генеральша поинтересовалась и ценами, и районом, и площадью сдаваемых апартаментов. Андрей Григорьевич сначала смущался и отвечал кратко, но видя искренний интерес, сам увлекся знакомой ему темой.

– Успокоили Вы меня, милостивый государь. Вроде не прогадала. Цены-то у нас примерно равные, а расположение у моих особняков явно хуже, так что вот она и выгода!

– И что, хорошо сдается? – спросил Савва.

– Не то слово, голубчик мой, – Удальцова села на своего конька. – Уж все свое в это лето пристроила. Даже не поверишь, в собственном доме первый этаж гостям уступила.

– Как же так? Вы были стеснены в средствах? – спросил Андрей Григорьевич, имея в мыслях свою собственную ситуацию.

– Да не в этом дело вовсе. Я, видите ли, господа, имею в нашем городе шесть особняков под сдачу, и только один из них соседствует с моим собственным жилищем. Почти везде живут постоянные арендаторы, но есть помещения, специально освобождаемые под летнюю ярмарку. Так вот такой самый особняк я нынче целиком сдала иноверцам. Хорошо платят, вперед, но король условие поставил, чтобы все его советники и сановники жили в ближайшей доступности. А в одном с ним доме им жить никак нельзя, только его семейству да домашним слугам. Вот я его свиту у себя и разместила, хоть ночью за ними прибегай!

– Король, Вы говорите? – рассказ генеральши вызвал неподдельный интерес у слушателей.

– Вице-король, если быть точной. Китайский. Так что сейчас о своем стеснении думать не время, а надо пользоваться моментом – копеечка она рубль бережет! Вот Андрей Григорьевич меня понимает, я думаю, – завершила свое повествование удачливая домовладелица и обратилась теперь к хозяевам вечера: – Ох, смотрю много воли молодежи вы тут дали, только что не кувыркаются! Ну, которые ваши дочки-то? Хвалитесь!

Савва с Февронией подозвали девочек и с гордостью стали поочередно знакомить их с новой гостьей. Представив и самых младших, родители переговорили между собой, и Савва Борисович велел Шуре и Насте прощаться с гостями:

– Собирайтесь, мои драгоценные! Сейчас уж танцы скоро начнутся, нечего вам тут более делать, Аннушка вас домой заберет. И не спорить. Договаривались заранее «до обеда», и так позволил дольше.

– Я только попрощаюсь, папа, можно? – спросила Шура.

– Конечно, а с кем, с тем мальчиком? – отец спрашивал не просто так, а с искренней заинтересованностью, Шура кивнула. – Вы подружились?

– Не знаю, папа. Ты же сам говорил, что ни с кем так быстро подружиться нельзя. Но мне с ним интересно. Интересней, чем с бонной или с Аннушкой. Он много знает.

– Твои сестры тоже многое знают, – попытался возразить Савва.

– Нет, папа, они не так знают. И я с ними не так знаю! А он говорит: «Ты же сама видишь, что лист летит, когда на него ветром дует, так что станется, если его ниткой к лодочке привязать?», и я откуда-то сама знаю, что будет парус. Вот.

– Ну, беги, прощайся, – не нашелся, что еще сказать притихший отец.

– Папа. А та кукла, что я сегодня выиграла в destinée, она же моя? Я могу, что хочу с ней делать? Подарить мне ее можно?

– Дари. Твоя она, конечно, – Савва был чуть удивлен. – Кому, если не секрет?

– Спасибо, папа, – чмокнула его Шура в щеку, не ответив на последний вопрос, и развернулась, собираясь бежать прочь.

– Только ты же давно хотела именно с фарфоровым личиком? – напомнил Савва. – Знай, что папа завтра не пойдет, и не купит такую же точно. Учти!

– Знаю, папа! Только на День Ангела или на Рождество! – и Шура убежала.

Савва услышал легкий всхлип рядом, он обернулся и увидел слышавшую весь разговор Лизу Полетаеву.

– Лизонька, что ты? Из-за чего расстроилась?

– Ой, простите, Савва Борисович. Я Шуру слушала, и себя такую же вспоминала, – Лиза промокала непрошенные слезы. – И Митю вспомнила! Вот так же точно я с ним всякие открытия в детстве делала. Где-то он теперь?

– Это сын Натальи Гавриловны? Слыхал… Авось обойдется, Лизонька, – и Савва обнял Лизу за плечо, как собственную дочку.

Они стояли и смотрели, как в отдалении прощались Глеб и Шура. Вот она протянула ему куклу, а он отступил назад и отрицательно замотал головой. А Шура что-то спокойно говорила, но не ему, а в лицо самой кукле. Потом она замолчала и улыбнулась ей. И снова протянула мальчику. Тот взял, прижал к груди, щелкнул каблуками, как заправский офицер и по-взрослому поклонился. Шура развернулась и пошла от него к каретам, а он стоял на месте и смотрел ей вслед.

– Чей это мальчик, Лизонька, не знаешь? Говорят, вы вместе были?

– Этот мальчик – племянник господина Неволина. У них, видимо, денег только на детский билет и хватило, они не богатые, Савва Борисович. А дядю его мы порученцем на сегодня наняли, он вот-вот вернуться из города должен. Мы с Ариной ему вознаграждение обещали, это же правильно? Вы же сами говорили, что каждый труд должен быть оплачен.

– Да все верно вы делаете. Я Арине выделил сумму на расходы, она сама знает кому что, – Савва пошел было в сторону скопления взрослых, но что-то припомнил и остановился. – Нет, Лизонька! Скажи ей, что я сам желаю с этим господином расчет вести, пусть его ко мне подведет, как объявится, хорошо?

– Передам, – и Лиза направилась к Нине и другим гостям.

Арина по-прежнему хлопотала где-то в другом конце парка, а за Таней и Сережей тетка прислала, чтобы лично представить их хозяевам вечера. Подружки вновь оказались ненадолго вдвоем.

– Лиза, ты плакала? – заволновалась Нина, заметив следы недавних слез на лице Лизы.

– Ой, а что, заметно? – Лиза стала платком тереть лицо.

– Не трогай, так быстрее пройдет. Так что случилось? Это приезд «разочарованного принца» так тебя тронул? – догадливо подметила подруга.

– Нина. Если даже ты будешь подшучивать надо мной, то кому я вообще смогу доверять? – посмотрела на нее Лиза.

– Прости, дружочек мой милый. Я просто волнуюсь за тебя. Я не стану больше, я не подумала, что тебе больно. Прости! – Нина забрала у Лизы платок и убрала его ей обратно в карман.

– Я заплакала, когда вспомнила Митю. Один услышанный разговор вернул меня в детство, и я подумала о нем. Помнишь, я рассказывала, что они с другом пропали уже как два месяца назад?

– Господи, Лиза, прости меня еще раз! – лицо Нины исказила гримаса боли. – Ты знаешь, я становлюсь какая-то совсем бездушная. Слуг отчитываю постоянно! Вижу, как можно сделать лучше, и мне кажется, что они просто ленятся. Это так стыдно! У меня как будто что-то заледенело внутри. После выпуска, я все время сижу дома, одна. То есть я, конечно, выезжаю, ты сама знаешь. Но те два-три раза, что мы делали визиты – это и все! Я постоянно среди взрослых, я так не привыкла к этому. Мама, папа. С ними надо все время держать лицо, манеры, сдерживать чувства. У мамы всегда гости, и она точно знает, как я должна себя при них вести, что делать, как разговаривать. Разве возможно поделиться с ней хоть какими-то сомнениями? Она просто не понимает, откуда они берутся. Папа… Папе вообще нельзя ничего сказать, ни о какой проблеме – он тут же схватит со стены саблю и побежит решать ее сам! Я так скучаю по нашему простому обращению в Институте, когда мы все знали про каждую из нас, делились друг с другом, все решали сообща.

– Ниночка! Бедная ты моя, – Лиза недоуменно покачала головой. – Я даже не знала, что может быть так одиноко среди своих. У меня же все по-другому – папа, Егоровна. Ты себе даже не представляешь, какие задушевные разговоры мы с ней иногда ведем. Если бы мне не с кем было просто поделиться тем, что со мной происходит, я бы с ума сошла, наверно. Ты такая сильная!

– Проку от моей силы сейчас? – вздохнула Нина. – Вот Лида. Я даже подругу поддержать не могу.

– Лидочка наша, да… Я спрашивала перед этим вечером про нее, думала ей пригласительный попросить, – кивала Лиза. – Но у них траур еще – до глубокой осени. Так что мы ее ни на каких увеселительных собраниях долго увидеть не сможем. Нина, а ты ко мне домой приезжай. Просто так приезжай! Когда поговорить захочется, или просто вот – книжку почитать. И давай найдем способ, чтобы с Лидой повидаться. А то и вправду, нехорошо!

– Спасибо, подружка милая. Приеду, обязательно приеду! – Нина запнулась, как бы думая – говорить или нет то, что сейчас пришло ей в голову.

– Что-то еще, Нина? Плохое? – Лиза вглядывалась в лицо подруги.

– Наверно да, плохое. Хотя нет, что плохого? – тут же, вскинув голову, улыбнулась Нина. – Просто перемены. Мы, Лиза, наверно скоро в Грузию уедем. У папы же там земли. И, кажется, он нашел мне мужа. Там, дома.

– Как это «он нашел…»? А ты? Ты сама-то хочешь за этого человека замуж?

– Ох, Лизонька, давай поговорим об этом позже. Ничего еще не ясно, не о чем пока говорить. Это я так, от тоски поделилась. Не подгоняй меня. Все тебе первой скажу! Да мне и некому больше.

***

– Ну что, заскучали мои гости? – к ним приближалась Арина.

– Что ты! Всё хорошо, Аринушка! – заверила ее Нина.

– Не уходите далеко, сейчас взрослую лотерею разыгрывать будем. Решила пустить ее в самом начале вечера, а то вдруг гости разъезжаться начнут? Ведь некоторые тут с самого утра сидят. Только закончу список на дивертисмент составлять. Вы будете участвовать?

– А что ж мы можем? Ленты наши тут не пойдут, не готовы мы, – растерялась Лиза. – Может быть стихи прочесть?

– Ох, нет! – Арина закатила глаза. – У меня уже трое чтецов записались, зритель заснет со скуки. Надо чем-то разнообразить.

– А ты ту песню помнишь, мы ее года три назад разучили? – Нина смотрела на Лизу, а рукой указывала куда-то себе за спину, наверно, в прошлое. – Ты вторым голосом пела?

– На грузинском языке, без сопровождения? Ой, а может, и вспомню, мне ж там пару слов всего подпевать надо.

К ним приближались сестра и брат Горбатовы. Они только что отошли от своей тетушки, видимо, получив некие наставления. Танюша оглянулась и увидела грозно поднятый указательный палец Удальцовой, как некое напоминание. Она глубоко вздохнула.

– Арина Саввишна, мы с братом тоже хотели бы поучаствовать в Вашем концерте, если еще есть возможность.

– Да, конечно! Какой номер желаете исполнить? – Арина снова достала карандашик. – Я запишу, чтобы потом составить некую программу.

– Я бы мог прочитать пару стихотворений, – произнес Сергей, но тут же лицо его окаменело то ли от удивления, то ли от ужаса, словно он увидел привидение.

Через поляну к ним спешил Неволин. Арина переглянулась с Ниной после слов гостя.

– Вы знаете, а у нас уже записаны те, кто стихи читать станет. Может быть что-то другое? – гость молчал, находясь в немом оцепенении.

– Вообще-то он их не только читает, но и сам пишет, – как бы вскользь упомянула Татьяна.

– Арина! Так это же и есть другое! – неожиданно вступилась Лиза. – Оказывается, Сергей Осипович читает свои собственные стихи. Он – автор!

– Вот как! Вы – поэт? – обрадовалась Арина.

– Поэт, поэт! Известнейший. Публикации и переиздания все расхватали, на днях сам столкнулся с поисками, – с разбегу вступил Неволин в разговор. – Три магазина облетел тогда, пока отыскал! Здравствуй, Сереженька! Здравствуйте, милая Танечка, нас представляли как-то на Выставке, может, помните? – Татьяна лишь кивнула. – Дорогая хозяюшка, все поручения выполнил, извольте проверить!

– Спасибо, господин Неволин. Сейчас я тут закончу, и мы с вами отойдем и произведем все расчеты.

– Благодарю, милая Арина Саввишна. Полный отчет дам! А потом мальчика домой заберу, поздно для него уже. Премного Вами благодарен! Замечательный праздник устроили!

– Расчеты? Отчет? Неволин, ты как тут? – вышел из своего анабиоза Сергей.

– Случаем, Сереженька. Случаем!

– Так, господа! – вмешалась Арина. – Я пишу «Авторское исполнение поэзии». А Вы, Таня?

– Я на вечерах обычно романсы пою, но тут же нет рояля? Наверно, тогда ничего.

– Как ничего, милая Вы наша? – Неволин заломил руки. – Не лишайте блаженства! Да я бы собственноручно Вам аккомпанемент изобразил, с превеликим удовольствием! Под гитарку споете?

– Да, под гитару можно, если Вы мелодию подберете.

– Милый Неволин! – Арина даже расстроилась. – А гитарки-то у нас тоже нет, не предусмотрели.

– Милые барышни! А скоро ли выступление? А то я метнулся бы домой, мальчика отвез, да и вернулся с инструментом! Если пожелаете?

– За час обернетесь? Желаем, конечно! Да, Татьяна, Вы согласны? – вопросительно посмотрела на гостью хозяйка вечера. – Пока розыгрыш, пока игры. Метнитесь, Неволин. Успеете!

– Арина, твой папа просил представить ему господина Неволина, как тот появится, – вспомнила Лиза.

Неволин и Арина удалились. Сергей один остался с тремя девушками и поглядывал вслед уходящим.

– Ну, что милые барышни? Не желаете ли покататься на лодке? – спросил он.

Нина собралась было презрительно ухмыльнуться, но вспомнила сегодняшнюю реакцию Лизы, остановила себя и просто вежливо отказала антипатичному ей семейству:

– Благодарю, нет. Мне надо подойти к родителям, простите.

– Ниночка, как же? Ты куда? – Лиза растерялась между двух стремлений – пойти с подругой, или побыть так близко от него, так много долгих минут в лодке.

– Лизонька, катайся на здоровье! – Нина уже уходила. – Я просто не хочу.

Пока они шли к берегу, Сергей, улучая моменты, когда Лиза не видит его лица, строил сестре «страшные глаза». Та или на самом деле ничего не понимала, или решила его помучить и упрямо шла за ними. По-прежнему не замечая гневных знаков, она перешагнула через борт и уселась на скамейке. Лиза устроилась у нее за спиной. Отвязав лодку, Сергей все оттягивал момент отплытия, то проверяя уключины, то испепеляя взглядом Татьяну. С берега раздался звон колокольчика, и тут сестра сжалилась над братом.

– Ах, нет! Там же начинают лотерею! – как будто только сейчас вспомнив об этом, вскочила она на ноги. – Как же можно отлучиться, пропустив розыгрыш? Давайте покатаемся позже?

– Да нет, зачем же позже? – Сергей взмахнул веслом и опробовал его на воде. – Ты как ребенок, Таня! Ну, хочешь – иди. Как Вы, Лиза, решаете?

– Нет, нет. Я прекрасно могу потом посмотреть, что мне выпало. Поедемте кататься!

– Давайте ваши билеты, я за вас сыграю! – Таня ничьих чувств не щадила, и открыто усмехалась.

Лиза покраснела.

Но вот всего несколько взмахов веслами вынесли их на самую середину небольшого паркового пруда. Слышны были лишь всплески воды, голоса на берегу становились все тише, все дальше и, казалось, что они остались одни на всей земле. Всем их было видно, но никто не мог слышать, о чем говорят двое в лодке. А Лиза и Сергей вовсе и не разговаривали. Молчание становилось плотным, напряженным, Лиза опустила глаза и рассматривала дно лодки. Гребец рассматривал ее саму.

– В тот раз, помните, Лиза… – начал было Сергей.

– Нет-нет, не вспоминайте! – еще гуще покраснела Лиза.

– Ах, Вы про то? – Сергей почувствовал себя тоже неловко, а Лиза, удивившись этому, впервые подняла на него взгляд. – Я даже не спросил Вас сегодня о здоровье, простите. Но, Лиза, у Вас такой цветущий вид, что мне кажется, это было бы кощунством! Не будем вспоминать плохое.

– Не будем.

– Я хотел рассказать Вам то, что просто не успел в тот раз. Про Лесную царевну. Помните?

– Помню.

– Вы таким чудесным образом возникли передо мной в первый раз, с теми голубыми цветами, что я невольно как будто бы услышал шум лесного ручья, увидел путника, изнемогающего от жажды. И представил Вас, как повелительницу непроходимых для обычного человека зарослей, легко скользящую между стволов, спешащую, чтобы посмотреть какую добычу выбросило на берег Ваших владений. Но это было столь мимолетно, что можно было приписать все это мороку вечера, волшебству случая и колдовству полумрака. Но потом я вновь увидел Вас. Ясным днем, среди толпы людей. Вот в этом самом платье! И тогда я уже точно знал, что Вы – Лесная царевна, случайно оказавшаяся в суете города. «Не уходи! Останься!» – молил Вас лес, пытаясь удержать своими зелеными руками, но усилия его были тщетны, и, вся опутанная листвой, Вы все-таки вырвались и покинули свои зачарованные чертоги.

– Сергей! – Лиза впервые назвала его по имени наедине. – Не говорите так, Вы меня смущаете.

– Лиза! – Сергей бросил весла, закрепленные в уключинах, и порывисто нагнулся к Лизе, хотя их разделяла целая скамья. – Лиза, я постоянно сгораю от желания видеть Вас! Мне необходимо видеть Вас! Хоть иногда. Позвольте мне встречаться с Вами, говорить с Вами.

– Но, как же это! Что Вы говорите! – Лиза совсем растерялась. – Не надо, Сергей, на нас могут смотреть.

– Пусть все видят! – воскликнул Сергей, но откинулся обратно к веслам.

– Я не понимаю. Я же не избегаю встреч с Вами. А, если Вы желаете наносить нам визиты в дом, то это надо спрашивать не у меня, а у папы.

– Ах, Лиза! – Сергей на миг скривил губы в усмешке. – Папы, тетушки… Степенные беседы, очерченные определенным кругом тем, все под надзором… Скука, пыль! Не о таких встречах я Вас прошу, мне интересны Вы. Вы сами! Ваши мысли, Ваши мечты. Давайте договоримся видеться в городе! Ведь сталкиваемся же мы случайно с какими-то своими знакомыми среди прохожих, такое происходит постоянно. Вот мы как бы случайно и встретимся. Все благопристойно, все на глазах у публики, но мы будем свободны в своих разговорах. Как сейчас. Вы нравитесь мне, Лиза. Я хочу знать о Вас как можно больше.

– Боже мой, боже мой! Я не знаю, что ответить Вам, – Лиза почему-то не смела поднять на него взгляд. – Мне надо подумать! И, можно я спрошу у папы разрешения?

Сергей не ответил и еще некоторое время молчал. Он снова взялся за весла, и греб, медленно продвигаясь к берегу.

– Лиза, простите, я ошибся. Вы, как и моя сестра – совсем еще дети. Я забылся. Забудьте и Вы все, что я говорил Вам сейчас. Вы ведь даже не поняли сейчас, что спрашиваете разрешение на получение разрешения, – он печально улыбнулся. – Не надо тревожить папу. Я просто подожду, пока Вы повзрослеете.

– Зачем Вы так? – Лиза собралась заплакать от досады. – Я могу сама решать о себе все. Я просто не люблю, чтобы за меня волновались дома.

– Не обижайтесь. Все хорошо. Позволите ли Вы хотя бы писать Вам?

– Да конечно. Я дам Вам наш адрес.

– Если получите записку с подписью «Вечный странник», знайте, Лиза, что это от меня. Это будет наша с Вами тайна. Девочки ведь любят тайны.

– Ну вот, Вы снова! – Лиза даже топнула каблучком по дну. – Не надо со мной говорить, как с ребенком, мы же договорились.

– Мы договорились, Лиза? – Сергей смотрел долгим взглядом прямо ей в глаза. – Записка. «Странник».

Лиза зачаровано кивнула.

***

– Тасечка! А где наша гитарка? – прямо от входа заголосил на весь дом Неволин.

Тасечка обнаружилась на кухне, а гитарка на своем месте – в гостиной.

– Ну, наконец-то! Я вся изволновалась, – Таисия отряхнула руки, испачканные мукой. – И что это была за затея?

Невестка, живущая в доме Клима уже второй год, была сегодня свежа, спокойна и очень напоминала ему сейчас ту себя прежнюю, какой он уже и не чаял ее когда-нибудь видеть. Как бы Клим ни спешил обратно, и как бы он сам ни был перевозбужден событиями этого удивительного дня, но это в ней он заметить сумел, как и легкое, непривычное волнение. Вряд ли она переживала по поводу долгого отсутствия сына и деверя. Нет, она как будто прислушивалась к чему-то внутри себя, а вернувшихся домой мужичков отчитывала так, по привычке. Целы, невредимы, дома – и ладно.

– Мама, а где Стаська? Мама, посмотри, что мне дали! – Глеб водрузил на засыпанный мукой стол свой мореходный трофей.

– Батюшки! – всплеснула руками мать, и Глеб расплылся в улыбке, довольный произведенным впечатлением. – Богатство-то какое. Красота! Ну, видать не зря съездили… Прости, Климушка, что денежку тогда пожалела. Ты у нас умница, все верно делаешь!

– Я, мама, сам лутырею-то вел, – возвестил Глеб. – Да-ааа. Так-то вот! А ты говорила! И это не все еще. Мне одна девочка и для Стаськи тоже подарок подарила. Где Стаська-то?

– Да спит еще с обеда, а уж сумерки… Пойди, разбуди, а то вечером не уложишь.

Клим вынул из-за пазухи хрупкую куклу, Глеб осторожно взял ее и стал подниматься вверх по лестнице.

– А к тебе знакомый приходил, – доложила невестка.

Клим опешил. Никакие знакомые к нему в дом досель не заходили.

– Какой это? Откудова?

– Так обходительный такой… Сидел тут. Можно подожду, говорит. А я ж не знала, когда вы явитесь. Не надо было? А я чаем его поила…

– Да нет, почему же, – успокоил ее Клим. – Поила так и ладно. Что мы людей принять не умеем? Да кто такой-то?

– Да Корней Степанович, так он представился, – Тася замерла, видимо вспоминая подробности визита, и улыбнулась чему-то своему. – Новостей все каких-то ждал, спрашивал. Я так поняла, ты в каком-то деле его интересы представляешь? Но мне ж ничего говорено не было, так что я ему могла? Посидел, ушел…

– Ах, этот! Да, я и впрямь позабросил его насущности, вот он и не вытерпел. Как только нашел меня? Ну, да Бог с ним.

– А что за человек? Хороший? – чуть погодя спросила невестка, видя, что Клим снова собирается уходить.

– Не очень счастливый, я бы так сказал. Да что он тебе, Тасенька. Не придет больше, не будет тебя тревожить.

– Да он и не потревожил. Я хоть поговорила с кем, – задумчиво отвечала Тася, кусая уголок полотенца.

***

Клим Неволин вырос в доме, из которого все время кто-то уходил. Строил его еще прадед перед самой своей женитьбой. По рассказам бабки, строил он его в расчете на будущее, на большую семью – в два этажа, с хозяйством, со двором и дворовыми постройками, впрок. Но судьба распорядилась так, что до взрослости дожили лишь двое сыновей. Одним из них и был дед Клима, другие родственники из дома постепенно разошлись, кто сначала по другим домам, а кого и сразу Бог призвал. Бабушка с дедом остались полновластными владельцами семейных хором. Да и дед, по молодости, часто уходил из дому – он промышлял тем, что нынче назвали бы коммерцией. Сначала ходил, потом, разжившись, ездил на подводе – торговал ходовым и сезонным товаром по окрестным селам и деревням. Возвращался скоро, далеко не уезжал, рожал и хоронил детей, кормил семью, жертвовал церкви. В общем, жил размеренной, но не всегда домашней жизнью.

Из детишек, так получилось, снова уцелели только двое мальчиков, как рок какой был в роду. Когда старший, Валериан, подрос в статного хлопца, отец естественным путем захотел видеть в нем своего помощника, а в последствие и преемника. Но не тут-то было. Валериан взял, да из дома-то и ушел. Без скандала, без предупреждения, казалось и без причин. Характер. Много лет считали его сгинувшим, бабка у батюшки все спрашивала – как ей поминать сына, «за здравие» или «за упокой»? А батюшка каждый раз отвечал – как сердце чует, но пока возможный срок жизни не вышел, а точных известий о кончине не имеется, то «за здравие» – не грех, можно. Она и молилась. Младший, Вениамин, помогать стал отцу еще в отрочестве и хозяйством не тяготился. Уже старея, дед остепенился, осел и открыл на соседней от дома улице скобяную лавку. Эх, еще б и керосиновую лавочку открыть, да вдвоем не потянут они с сыном. Разжиться не разжились, но дела вели крепко.

И как-то на Пасху Бог послал подарочек – возвернулся старшенький. Живой, невредимый. Заматеревший. Бабка взялась было рыдать, да дед цыкнул – не сметь, праздник же! А уж в ночь, захмелев с дороги и от домашней благодати, сын рассказывал всякие небылицы. Про край Сибирь, про реку Енисей, про золото, которое аж паровой машиной намывают, столь его там немеряно. Про самородки по два пуда, что даются в руки только везунчикам. Про терем среди тайги со стеклянными стенами, галереями и оранжереями, в которых растут апельсины да ананасы. В общем, шутки-прибаутки, сказки пьяного мишутки.

Утром, хлебнув рассольчику, отец припомнил сыну ночные байки, да хохотнул, почесывая живот. Радость всё-таки какая! Сын объявился. Но радость-то радости рознь. Валериан полез за сброшенными вчера в сенях сапогами, и, отломав от них каблуки, стал сыпать на стол золотые чешуйки, да редкий самородковый горох. А из-под стелек достал пачки ассигнаций. Дед прекратил чесать пузо, так и сел с открытым ртом на лавку, да и стал чесать затылок. А сын разложил всю добычу на четыре примерно равных кучки, и отдал часть отцу, часть брату, четвертину снес в церкву, да и себя не обидел. Бог велел делиться.

Ну, вот тут бы и сбыться всем мечтам и чаяниям деда – хоть керосиновую лавку открывай, а хоть и свечной заводик ставь! Но снова не вышло. Получив братов дар, пришел на поклон к отцу младший, Веничка: «Отпусти, батя! Хочу свое дело начинать, не резон трем хозяевам в одном улье плечами толкаться». Дед отпустил. Но, слава Царице небесной, в этот раз недалеко ушел сын. В соседнем городишке и лавку открыл, и дом поставил, и семью завел. Ездил к родителям по праздникам, внуков возил. Да и в родном дому детские ножки по лесенке вскоре затопали.

***

Тут начинались уже собственные воспоминания Клима. Помнил он весеннее утро, когда приехал его дядечка, но почему-то один, без тетечки и без двоюродных братиков. Один одинешенек. Потом Клим впервые слышал, как бабушка кричала громко, на весь двор, как не принято было у них в семье. Так что и соседи слышали: «Проклясть не прокляну, но, если возвернется, видеть ее, окаянную, ни в жисть не желаю!» Бабушка кричала, а мамка увела Клима наверх, в спальню, но слышно было и оттуда.