Текст книги "Серпантин (СИ)"

Автор книги: Инга Гиннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава восьмая

Вика очнулась от кошмара: ей снилось, что Макс заявился к ней среди ночи, пьяный в дым, пытался что-то объяснить, а она, вместо того, что выгнать, упала ему на руки послушной куклой. Теперь реальность медленно проступала сквозь утренние сумерки. Веки перестали гореть и пульсировать, но слабость не отпускала. Вика пошевелилась и неожиданно уперлась ногами во что-то мягкое, всхрапнувшее в ответ.

Хрусталь иллюзии лопнул с оглушительным звоном.

Макс спал полусидя, голова завалилась на бок, не первой свежести футболка задралась, а под ней обнаружились стальные на вид мышцы. Вика, пожалуй, никогда ещё не видела его столь беззащитным: даже в злосчастной переговорной, на грани сознания и беспамятства он продолжал шутить и подтрунивать над ней, сохраняя тот стержень, на котором держался.

Во сне он хмурился и вздрагивал. Вика внимательнее всмотрелась в его лицо. На тридцать он конечно не выглядел, но бороздки возле губ уже наметились, как и вертикальная складка между бровей. В воздухе ясно угадывался запах перегара. Из приоткрытого окна тянуло, а Макс свесил ноги с кровати прямо на сквозняк. Вика осторожно высвободилась из пут одеяла, босая дошла до кресла, сдёрнула с него покрывало и осторожно накинула на Макса. Он замычал, приоткрыл один глаз и, поймав Вику в фокус, протестующе взмахнул рукой.

– Синицына, ты больная? – полувопросительно заявил он. – А ну марш под одеяло! У неё температура к тридцати девяти, а она босиком на сквозняке пляшет.

Вика с улыбкой подчинилась. Зачем он приехал? Спьяну? Тогда почему к ней, а не к жене или к Танечке? Какие глупые мысли, но и отделаться от них невозможно.

– Я могу пойти к детям, – охрипшим со сна голосом сообщила Вика. – А ты нормально поспишь.

– В том, что ты можешь, я уже нисколько не сомневаюсь, – хмыкнул Макс. – Только нормально я не посплю все равно. У вас тут чертов холодильник.

– Ты просто не привык.

– Зато ты вон привыкла, – отчетливо прозвучало раздражение. – Слушай, Вика, а собери-ка ты вещи и поедем. Тебе нельзя тут оставаться.

– Куда? В гостиницу?

– Хотя бы так. Все лучше, чем в твоём погребе.

– Заткнись, – не заботясь о правилах гостеприимства, бросила Вика. – Я здесь выросла и не один раз переболела.

– Так может это связано, не, не думала?

– Если не нравится – уезжай, – она взглянула на него прямо и бескомпромиссно. – Как раз к началу рабочего дня успеешь.

– Ага, мечтай.

Его пробрала дрожь. Ничуть не стесняясь, он откинул одеяло, поднял Викины голые ноги и, закинув их себе на колени, придвинулся ближе. Руки у него были ледяные.

– Мать встанет, затопит печь, – зачем-то решила оправдаться Вика.

Макс посмотрел на неё исподлобья.

– Здесь так чувствуется, что мы живём в веке информационных технологий, исследований космоса и генной инженерии, – протянул он наигранно задумчиво. – Черт, Синицына, ты серьёзно – печь?

– До нужного века – полтора часа на электричке, – съязвила Вика. – А у нас другое в цене.

– Дай угадаю – неужто дрова?

Вика не выдержала и прыснула. Несмотря на патину высокомерия, Макс сейчас казался ей простым и понятным. И возникло ощущение, мимолетное, неуловимое, что он бы с легкостью вписался в эту жизнь – с печью, детьми-калеками и утренними прогулками по лесу.

– Искренность и доброта, – ответила Вика уже серьёзно. – Без городской мишуры они заметнее.

– Не обязательно ехать в глушь за искренностью, – возразил Макс, но потом добавил: – Хотя, может ты и права. Отчасти.

Он замолчал, вглядываясь в деревенский пейзаж, обрамлённый деревянной рамой окна: облетевшая рябиновая ветка качается под тяжестью синицы, скребет по стеклу. Синица клюет крупный бисер созревших ягод. Их красные капли с тихим стуком бьются о фундамент и ливневый сток. Вика почувствовала, как разговор соскочил с обкатанных рельсов и свернул на запасные пути, в неведомую тёмную чащу.

– Как развод? – спросила она, раз уж показалось, что Макс готов к откровенности.

– Пока отложен, – он вытянул вперед правую руку с обручальным кольцом, сжал пальцы в кулак, чтобы золотой ободок впился в кожу, и распрямил их обратно. – Мы решили подумать и не рубить с плеча.

– Вы или ты?

– Конечно, я. Попросил время. Тряпка, что с меня взять.

Вика сама не понимала, зачем ей этот разговор, но зачем-то был нужен. Возможно лишь для того, чтобы хоть на мгновение выманить Макса из его раковины бахвальства и пустословия.

– Иногда слабость может помочь, – попыталась утешить его Вика. – Стесняться точно не стоит.

– У тебя есть кто-то? – спросил неожиданно Макс, хоть тон его не переменился.

– Есть, – кивнула Вика и поспешно добавила: – Дети.

Он недовольно цокнул языком.

– Я про мужиков.

– Мужиков нет. Только мальчишка.

– Даже не знаю, рад я или нет.

Вика села и подобрала колени к груди. Макс проводил их ладонью до самых пяток и вздохнул:

– Пожалуй, все-таки рад. Сложностей и так хватает.

Какое-то время Вика колебалась, но потом коснулась его плеча. Он вздрогнул.

– Может, сначала разберёшься со своими? – спросила она ласково, всеми силами желая ему помочь.

– Не боишься?

– Чего?

– Что разберусь.

– Смешно. Люди должны быть счастливы и свободны, чтобы вместе построить что-то путное. На тебя пока не похоже ни то, ни другое.

– Значит, построим беспутное. В этом я мастер.

– Дурак ты, Щербаков.

– Ты не лучше, Вика.

Она шутливо ударила его кулаком в плечо, а затем отодвинулась подальше, пока не заискрило. Дистанции явно было недостаточно – она чувствовала себя уязвимой со всех сторон, будто это не она, а ее выскребли из панциря. И энтузиазм, благодаря которому она все еще держалась на плаву, начал на глазах истончатся, как дым в ветреную погоду.

– Сколько лет сыну? – спросила она, откинувшись обратно на подушку.

– Пять.

– Он считает тебя отцом?

– Родного не помнит, но знает, что он где-то существует. Я три года его… Воспитываю. Хотя воспитатель из меня неважный. Да и муж тоже.

– Что такого ты натворил?

Макс посмотрел на неё укоризненно, но все-таки неохотно ответил:

– Заигрался.

– В Казанову? – поддела его Вика.

– Скорее в благородство. Хотел помочь, а в итоге угробил семью. Правда, и помог тоже.

– Кому?

– Девушке в трудной жизненной ситуации.

Вика ждала. Сонливость одолевала ее, но холод, выстудивший комнату, в меру бодрил. Она поежилась, тем самым напомнив о себе зависшему на пейзаже Максу.

– Мы встречались когда-то, – продолжил он опустевшим голосом. – Давно, после института. Расстались, потому что она другого предпочла – постарше и побогаче. Замуж вышла, родила. Мы общались иногда, даже виделись пару раз, я ее подвозил с ребёнком. Жене не рассказывал – она ревнивая. А потом Катя позвонила, в слезах, сказала, что муж ее избил и она в больнице, а ребёнок дома остался с пьяным папашей.

Он печально усмехнулся, снял очки и протер глаза. Плечи его поникли, и вид сделался отчасти жалким. Однако Вике он от этого стал только ближе.

– В общем, пришлось разгребать, – подытожил Макс, вернув очки на переносицу.

– Позвонил в службу безопасности?

– Ха-ха, ну да, чтобы потом весь офис знал? Нет, сам справился. Забрал ребёнка и Катьке квартиру снял. Она без работы тогда была, деньги давал, заезжал иногда. Она, конечно, все твердила про благодарность и что должна мне отплатить. Но что с неё взять?

– Нетрудный вопрос, – пожала плечами Вика.

– Да, знаю я, о чем вы, женщины, думаете. То ж сокровище, ваша алмазная пещерка. Вам и в голову не приходит, что иногда хочется просто помочь, бесплатно. Потому что вы слабые, а мы – сильные. И это приятно – быть сильным.

– Ничего не было? – проницательно предположила Вика.

– Поцелуи считаются? – Макс вяло ухмыльнулся. – Я ее не трахал, если ты об этом. Но вот жена убеждена в обратном. И сколько ни объясняй, она лучше знает. Свечку же держала.

Он поднялся, подошёл к окну, отодвинул занавеску.

– Можно покурю? – спросил, ощупывая карманы джинсов.

– Нет, – Вика покачала головой. – Только если на улице.

– Строгая ты, Синицына. С тобой не договоришься. Я давно заметил.

– Давно?

– Ну да. Когда тебе что-то нужно, ты не остановишься, пока всю душу не вытрясешь до дна. Проще согласиться.

– Извини.

Макс разочаровано повертел в пальцах мятую пачку и убрал обратно в карман. Вернулся, сел на край кровати, упёрся локтями в собственные колени и взъерошил волосы. Вика бережно погладила его по спине.

– Электричка до города через полчаса, – ей почему-то показалось, что он ждёт именно этого.

Макс хмыкнул и покачал головой из стороны в сторону.

– Я уже предупредил, что взял больничный. Тебя нельзя оставлять одну, тем более в этой морозилке. Наше предприятие не может себе позволить лишиться такого ценного кадра, как ты.

– Я не одна, – напомнила Вика.

– Знаю. А хотелось бы.

Он обернулся к ней неожиданно, она даже не успела отпрянуть. И вспомнилось то, что казалось сном: как жарко он шептал ей в губы, что не уедет, даже если она погонит его силой. Снаружи послышался грохот, с которым рассыпались рубленые поленья в дровянике. Мать тихо запричитала.

– Пойду помогу, – решился Макс и встал.

Вика поймала его за руку, удержав.

– Они не знают, что ты здесь. Скажи, что утром приехал меня проведать, ладно?

– Ага, не знают, – Макс наигранно округлил глаза. – Ты весь дом на уши поставила, еле успокоил. Пришлось даже матери твоей пообещать, что мы поженимся.

От негодования Вика со всей силой сдавила его запястье и неразборчиво зашипела про дурацкие Максовы шутки. Он по-отечески потрепал ее по волосам и высвободил руку.

– Из-под одеяла ни ногой, – приказал строго. – И не кипешуй, ничего тут без тебя не рухнет.

Он ушел, оставив Вику одну в той мрачной чаще смятения, где в одиночку сгинешь, не заметив. В воздухе витал запах Максова одеколона, Максова тела, Максова перегара. Вся комната будто стала самим Максом, как если бы он обратился духом, мелким божком, что заполняет пространство одним ощущением его присутствия.

«Я схожу с ума», – подумала Вика, с головой укрывшись одеялом.

«Ты влюбилась», – ответил ей Макс откуда-то сверху.

«Не дождешься», – выпалила в ответ Вика и зажмурилась изо всех сил.

Лицо Макса проступило из темноты и ласково ей улыбнулось.

Глава девятая

Неприятно и даже отчасти стыдно было проснуться снова затемно. Однако сон помог – Вика безо всяких градусников почувствовала, что жар отступил до отметки в тридцать семь. Потеплело, а за стеной раздавались всполохи радостного детского смеха. Им вторил гулкий бас матери и еще один голос, который гнал Вику из одного сна в другой.

Значит, Макс остался.

Вика встала и с удивлением обнаружила на ногах толстые шерстяные носки. Обернула плечи в покрывало с кресла и вышла в коридор. Теплый масляный свет пытался улизнуть из-за приоткрытой двери гостиной в коридор, но оказался застигнут тьмой на самом пороге. Вика неслышно вошла и остановилась.

За круглым столом сидели все: Машка, Федя и мать. Последняя рядом с Максом выглядела плохо сшитой куклой, да к тому же неровно набитой. Каждый держал в руках карты и озадаченно косился на соседа.

– Ол-инн, – заявил Макс, а Федя улыбнулся с несвойственным ему коварством.

Карты упали на стол рубашками вниз. У Феди оказались жалкие разномастные семь-восемь, но вместе с пятью выложенными на столе они составили выигрышную комбинацию.

Макс разгневанно надул щеки.

– Да вы шулер, батенька! – укорил он, в искреннем негодовании ударив ладонью по гладкой столешнице. – Как можно с такими картами вообще заходить?

– Я посчитал! – обрадованно воскликнул Федя. – Вероятность получалась один к трем…

Он осекся, заметив Вику. Машка, сидевшая к ней спиной, обернулась. Давно уже Вика не видела в ее глазах такой радости, такого блеска. Хотя нет, пожалуй, видела и не далее, чем позавчера.

Макс, Макс, что за методы.

– А вот и сердце дома снова забилось, – декламировал он, не вставая с места. – Правда вставать тебе никто не разрешал.

– Сама уж как-нибудь разберусь, – с улыбкой вторила его дерзости Вика и села за стол рядом с Малышкой. – На что играете?

– На очки, – ответил Макс. – Причем, на мои, – он за дужку приподнял оправу за ухом.

Дети засмеялись. Федя тоже, и Вика испугалась – он на глазах привязывался к Максу, разговаривал с ним, стремился к нему. Что будет, когда им придется забыть друг о друге? Истерика? А если хуже? Если он снова замкнется, как раньше – пропадет в себе, перестанет откликаться на имя, и единственным его занятием опять станет выстраивание игрушек по размеру? Они с психологом так долго сражались за этот прогресс, столько часов и сил потратили и все для того, чтобы пришел такой вот Макс-благодетель и все разрушил?

Мать взглянула на Вику предостерегающе и вполне читаемо: не вздумай ничего испортить.

– Кому чай с вареньем? – спросила Вика, не решив, что ей делать с феноменом Макса в ее семье.

Две детских руки взметнулись вверх, и Вика прошла сквозь арку в кухню, где пахло копотью от печи и мятой с расстеленной по подоконнику газеты. Разномастные чашки со сколотыми ручками выстроились неровной шеренгой на столе, покуда Вика разливала по ним желтоватый кипяток. Когда дело дошло до малинового варенья, уединение ее прервалось.

Макс со спины поймал ее за локти и силой развернул к себе. Вика ничего не успела предпринять, прежде чем прохладные губы мимолетно коснулись ее лба.

– Уже лучше, – изрек Макс, позволив ей отступить. – Но все-таки недостаточно хорошо.

– Чему ты учишь детей? – возмутилась Вика, но, видимо, недостаточно натурально.

– Молчи, скрывайся и таи, – процитировал он небрежно. – Полезный навык для взрослой жизни.

– У них будет не такая жизнь, как у тебя.

Макс сузил глаза за очками и поджал губы. Стало заметно, что укор его задел.

– А какая у меня жизнь на твой взгляд?

Вика многозначительно промолчала.

– Понятно, – кивнул он. – Я все делаю неправильно, не так, как тебе хотелось бы.

– Не говори ерунды, – попыталась сменить вектор разговора Вика, но поняла, что опоздала.

– Вижу, ты уже можешь снова взять командование кораблем на себя, – усмешка вышла у него какая-то судорожная. – Штурвал твой, капитан. А я, пожалуй, займу шлюпку.

– Максим! – вырвалось у Вики, когда стало очевидно, что он и впрямь сбегает. – Ты всё не…

– Я всё да, – перебил он. – А вот ты ничего не поняла, Синицына. Но так даже лучше. Нам ведь еще работать вместе.

И прежде чем Вика успела возразить, он спешно покинул место неравного сражения, оставив перепаханное разорвавшимися снарядами поле у Вики в душе. Она отчего-то ясно представила, как стелется за ним след из капель крови. Ранен, но не убит. Он неубиваем, вот в чем дело. Вика выглянула в окно – машины перед калиткой не было.

– Что ты сделала? – обрушилась на нее со спины мать. – Когда снова успела все испортить?

– Нечего было портить, – вяло отозвалась Вика. У нее разболелась голова и заныло сердце.

Куда он пойдет? Такси ждать больше часа, последняя электричка уже ушла, да он и не знает, где станция. Нет, так тоже нельзя. Держать его при себе она не хочет, но и отпускать в темноту и холод – непростительно. А если случится приступ? Чуть не сбив мать с ног, она бросилась в коридор, спешно сунув ноги в ботинки отца и замотавшись в его телогрейку. Пока бежала по дорожке к калитке, собранные в косу волосы растрепались, дыхание сбилось, голые ниже коленей ноги покрылись гусиной кожей. Она выскочила на дорогу, но та оказалась пуста.

– Макс? – крикнула она, уже не заботясь о том, что подумают дети и соседи. – Максим!

Никто не откликнулся. Фонарный свет побелел, и в нем заплясали первые одинокие снежинки. Вика в растерянности стояла посреди дороги, чувствуя себя полной дурой. Не вздумай она поиграть в благородство, не оказалась бы в столь паршивой ситуации. На что рассчитывала? Даже смешно. Не тот он человек, совершенно не тот. Но она не из тех, кто учится на ошибках. Одного раза не хватило, чтобы понять, так получай еще…

– Макс! – повторила она, и тогда кто-то больно схватил ее за плечо.

– Да не ори ты, Синицына, – упрекнул Макс. – Ворон всех уже распугала, ненормальная. И опять с голыми ногами! Себя не жалеешь, других пожалей.

– Прости, – Вика с ужасом поняла, что вот-вот расплачется. – Я ничего такого не хотела сказать. Да, командовать я привыкла, это правда, но иначе никак…

Он не позволил договорить. Обнял ее лицо ледяными ладонями и прижал к своим губам. И вопреки его решительности и бескомпромиссности поцелуй оказался осторожным, будто бы вопросительным. Вика зацепилась одной рукой за его шею, вторую он отвел ей за спину, чтобы подтянуть ближе к себе. Так и стояли под первым снегом, она – в старом пыльном ватнике и военных ботинках, он – в джинсах за двести баксов и футболке ненамного дешевле. И никто из соседей в жизни бы не догадался, как две эти противоположности могли оказаться на одной дороге со сплетенными душами.

Потом Вика почувствовала холод – он кусал за коленки озлобленным псом. Макс отстранил ее от себя на вытянутых руках, словно любуясь.

– Да, ты точно из другой реальности, – хмыкнул он, оценив телогрейку. – Но она мне нравится все больше.

– Последняя электричка ушла, – зачем-то сообщила Вика, будто еще надеялась оправдаться. – Оставайся до завтра?

– Только до завтра?

– До завтра точно. А там видно будет.

Ей так хотелось объяснить ему все разом: что хоть дети ей не родные, она должна защищать их от посторонних и не имеет права пускать в дом тех, кто потом пропадет бесследно. Что до него уже был один рыцарь, оставивший после себя такое количество пустоты, которое оказалось совершенно нечем заполнить. Что лучше предупредить, чем лечить раненое сердце. Но не произнесла ни слова.

На крыльце Макс остановился и достал пачку, в которой осталась последняя сигарета. С тяжелым вздохом покрутил ее в руках и вернул в карман. Снова взглянул на Вику и расслабленно улыбнулся:

– Спасибо, Вика.

– А сейчас-то за что?

– Ты из такого говна меня вытащила. А теперь я почти что человеком себя чувствую.

Вика растеряно заморгала, в который раз удивляясь его прямоте. И ей показалось, что впервые она видит его напуганным, загнанным в угол, смотрящим на мир с такой ненавистью, которую порождает только нескончаемая череда лишений. Но она моргнула и мираж растаял – Макс расправил плечи и открыл перед ней дверь.

«Что там за тобой кроется? – молча спросила Вика, задержавшись взглядом на его глазах. – Я когда-нибудь узнаю?»

Он сощурился и кивнул, будто услышал вопрос.

– Обязательно, Вика.

Глава десятая

«Влюбилась, как дура», – корила себя Вика, лежа в кровати с Машкой под боком и не в силах заснуть после дневного отсутствия. Еле уговорила Макса остаться в гостевой одному: он определенно рассчитывал на большее. Впрочем, сказать об этом откровенно не решился, а потому пришлось ему смириться.

Малышка беспокойно ворочалась и сопела во сне. Дети, конечно, всполошились от произошедшего: видели в окно, как Вика выбежала за калитку и кричала, кричала отчаянно, страстно, умоляя вернуться. И если мать результат в общем-то устроил, то Федя закрылся в комнате и пришлось добрые полчаса уговорить его отпереть дверь. Он неохотно повиновался, но следом уселся за подаренную Максом приставку и не реагировал ни на какие призывы. Вика села с ним рядом, молча наблюдая, как по экрану скачет зеленое нечто, выбивая монетки из окружающих текстур.

– Я больше так не буду, – тихо пообещала ему Вика. – Прости меня.

Он не реагировал. Только громче стало клацание клавиш на контроллере.

– Ты ведь хотел, чтобы Макс остался? – продолжила наполнять тишину Вика. – Мне нужно было его попросить…

– Зачем ты его выгнала? – отрывисто спросил Федя.

– Я и не выгоняла.

– А мама сказала – выгнала. И что ты – дура.

Вика зарделась, но не стала комментировать пропущенный в спину удар.

– Теперь Макс не уйдет? – спросил Федя, не отрываясь от экрана.

– Я не знаю. Он ведь человек, захочет – уедет, захочет – останется.

– Если он тебя обидит, я его убью, – заметил Федя безразлично, и зеленое нечто на экране раздавило свалившимся сверху замшелым валуном.

– Он не может меня обидеть, – поспешно успокоила его Вика. – Чтобы обидеть, нужно быть в сердце человека. А в моем уже нет места.

– Потому что там я?

– Да, ты и Малышка.

Федя тяжело вздохнул, отложил джойстик и повернулся к Вике.

– Я не шучу, – неторопливо выговорил он. – Если он тебя обидит, я убью его.

Снова это навязчивое тревожное чувство, спазм под ложечкой, от которого холодеют ладони и спина. Когда пять лет назад отец привел домой исхудалого до просвечивающих сквозь пергаментную кожу костей мальчишку, шарахавшегося от незнакомцев и впадавшего в истерику в любой неудобный момент, Вика искренне не верила, что он изменится. Но отец был человеком неисчерпаемого терпения, и мало-помалу Федя начал обретать человеческий облик.

И вот теперь, когда он многие мысли мог облечь в слова, когда механизм его сложного внутреннего устройства стал почти понятен, когда он захотел сам прикоснуться к миру, и Вика поверила, что когда-нибудь он сможет освободиться из плена своего искореженного сознания, появился какой-то Макс, поставивший все под угрозу. Она одновременно страшно злилась на него и вместе с тем благодарила за новый толчок в Федином развитии – никогда прежде он не выражал свое желание так четко и осознанно.

Когда пять лет назад Федя появился в их доме, Вика вместе с ним обрела постоянный страх, притупившийся за прошедшие годы. Теперь он возродился и выковал новую клетку для ее усталой души.

Скоро сонное сопение зазвучало с Фединой кровати, и Вика спустилась на первый этаж к Машке. До утра уснуть не смогла, как ни старалась. Губы по ощущениям припухли, в груди беспрестанно ныло, а в голове вертелось – какая тонкая стена. Вика незаметно приложила ухо к прохладному гладкому дереву: Макс ворочался, поскрипывали пружины матраса под ним. Вика представила, как протягивает к стене руку, и та проходит насквозь, чтобы коснуться его плеча и одним легким касанием пообещать, что все пройдет.

Вот влипла так влипла.

Она бесконечно прокручивала все слова, сказанные Максом, с дотошностью патологоанатома вычленяя из них хорошее и плохое. Он благодарен – это хорошо? Он разводится не по своей воле – это паршиво. Он упрям, строптив и привык к иной жизни. Но он любит детей – уже что-то.

Поцеловав сестру в голову, Вика встала и направилась в уборную. Путь лежал через коридор, а значит мимо гостевой спальни. Вика задержалась у двери – в щель между ней и полом просачивался тусклый свет. Значит, не показалось – не спит. Неужели, надеется, что она передумает? Понять его можно. Но не нужно. А нужно миновать эту злосчастную дверь и вернуться в детскую. Достаточно на сегодня приключений.

Тишину нарушил приглушенный почти до шепота голос. Вика недолго колебалась – любопытство победило, так и не познав конкуренции. Она встала сбоку от неплотно притворенной двери на цыпочках, как вор, и прислушалась.

– Ну малыш, не надо, – уговаривал Макс с плохо скрытым отчаянием. – Хорошо, не буду так тебя называть. Но не надо делать из меня крайнего.

Он помолчал, выслушивая долгую отповедь. В полумраке над дверью блеснули стрелки часов – без двадцати шесть утра. Лучше времени для выяснения отношений не найти.

– Я хочу видеть нашего сына, – продолжал упорствовать Макс. – Нет, нашего. Ты не можешь взять и списать эти три года. Не можешь назначить меня отцом, а потом сделать вид, что мы чужие друг другу. Лиза, послушай…

Но его снова перебили. Надрывный женский голос летел из трубки, расстреливая Макса отрывистыми оскорблениями. Вика хотела уйти, но тело ее желало обратного. Ног она почти не ощущала, зато чувствовала, как что-то лопнуло внутри, и горячая волна поднялась до самого горла за воротником теплого свитера.

– Да послушай меня! – выпалил Макс, устав от возражений на том конце линии. – Мы можем поговорить спокойно? Что с тобой стряслось? Разве не ты у нас – образец выдержки и самоконтроля? Я просто хочу поговорить. Объяснить хочу. Можешь ты меня послушать?

Видимо, ему ответили резким отказом. И что-то прибавили в конце. Что-то очевидное, такое, что даже Вика поняла.

– Ну раз так, – протянул Макс пустым голосом. – С этого стоило начать. Спокойной ночи. Поцелуй за меня Яшку.

Разговор разбился на короткие гудки, которые отчетливо стучали в повисшей тишине, как прощальные выстрелы. Вика запрокинула голову, отыскивая в себе силы на дальнейшую дорогу, которая теперь казалась непреодолимой. Но нужно двигаться, нужно сойти с места пока не…

Удар пришелся в стену. Макс зашипел. Вика уже знала, что будет дальше: она смогла заставить себя сделать шаг в сторону, прежде чем дверь вылетела наружу, едва не задев ее. Макс шагнул в темноту и почувствовал чужое присутствие, а может узнал ее по запаху. С полминуты они смотрели друг на друга: испуганная газель на взбешенного льва. Вике стало невыносимо стыдно – как пошло оказаться застуканной.

– Тоже бессонница? – вибрирующим злостью шепотом спросил Макс. – Удивительное совпадение.

– Я не хотела, – попыталась защититься Вика, но только усугубила свое шаткое положение.

Он ринулся через густую тьму, ощупью найдя дверную ручку, чтобы вырваться из заточения. Вика недолго раздумывала: если бросит его сейчас, он уже никогда не вернется.

На этот раз под ватник набросила вязаный кардиган в пол – чей-то подарок матери. На ноги напялила шерстяные носки с пришитыми подошвами – вроде домашних тапочек. И выскользнула на улицу.

Макс сидел на нижней ступени крыльца, из-за спины его сочился в небо перистый дым. Вика молча уселась рядом, скрестив руки на коленях. Вид у нее, конечно, был чудовищный – растрепанная со сна, в дурацком ватнике, из-под которого свисают красные полы грубой вязки.

– Ну спроси, – велел Макс, впрочем, не пытаясь ни сбежать, ни прогнать пойманную шпионку. – Спроси, что я здесь делаю. Не хочешь? А я отвечу – сам не знаю.

– Пытаешься усидеть на двух стульях, – подсказала Вика, не успев прикусить язык.

Макс задумался. Вике больше всего хотелось исчезнуть, отмотать время и встать с кровати на десять минут позже. Чтобы не знать, чтобы растянуть ощущение мимолетного счастья еще на один день, покуда правда все равно не резанула бы ножом поперек глаз.

– А ты права, – признал Макс зло. – Именно так я и делаю. Но не думай, что мне в кайф.

– Я и не думаю.

– На твой взгляд, я – изверг?

– Ты – честный, – возразила Вика и даже выдавила жалкую улыбку.

– Да, и это вечно выходит мне боком.

Вика поежилась. Следы лихорадки еще ощущались в слабости и легком ознобе, но она предпочитала их не замечать.

– Лучше так, – заметила Вика негромко, – чем увязнуть во вранье и не знать, как выбраться.

– Большой опыт? – приподнял одну бровь Макс. Сигарета его истлела до самого фильтра, и он неохотно затушил ее в сырой земле.

– Кое-какой, – пожала Вика плечами. – С тех пор только честность.

– Ты или тебя?

– Меня. Но это в прошлом. Просто иногда не ожидаешь, что человек под блестящей оберткой окажется куском слизи.

– Ну-ка, давай поподробнее.

– Ничего интересного. Ездил один, обещал жениться, потом исчез. Вместе с деньгами и материнской золотой цепочкой.

– Подлец, – серьезно кивнул Макс, явно заинтересовавшись.

– Подлецом он стал, когда вернулся и стал просить на дозу, – Вику передернуло. – Жалкий, грязный, тощий. Страшно было – не знала, что люди могут так быстро усыхать живьём. Всего трясло, думала – ветром сдует с крыльца. Только глаза на лице и остались. А ведь когда-то за эти глаза… – она отвернулась, сжав зубы.

Макс молчал. Вика неизбежно начала корить себя за откровенность – зачем ему знать? Своих проблем хватает. Хотела объяснить, что он – не худший вариант? А кому – ему или себе?

– И что ты сделала? – спросил вдруг Макс каким-то надтреснутым голосом.

Вика поморщилась. Она не планировала воскрешать те дни из памяти. Но теперь они сами лезли на поверхность, слепые, но упорные, как черви после дождя.

– Пустила, – ответила она, собравшись с силами. – Ломка у него была дикая, скорую вызывала. Они же клинику и посоветовали. Согласился, руки мне целовал за то, что не бросила его. Оплатила полгода вперед, из сбережений на Машкину операцию. Тогда время еще терпело. А он через три месяца сбежал, только тапочки мои и оставил. Больше не возвращался, правда, ещё через полгода письмо прислал.

– О чем? – Макс повернулся к ней и смотрел с болезненным волнением.

– Каялся. Говорил, что совсем скатился на дно, но уже вот-вот всплывет. Что «чистый» четвертый месяц к ряду, живет в приюте при церкви какой-то, молится за меня каждый день. Что хотел бы вернуться, но знает, что таких не прощают.

– Он прав, – признал Макс. – Прощать нельзя.

– Я простила, – выдохнула Вика. – Это Бог может не простить. А я кто, чтобы судить?

– Так, не продолжай. Мне эти религиозные загоны не близки и даже совсем наоборот.

Вика в кои-то веки послушалась и не стала настаивать. От нахлынувших воспоминаний стало жарко, и она распахнула телогрейку. Макс отрешенно разглядывал будто обгоревшие остовы яблонь в саду.

– Извини, – вдруг извинился он. – Грубо вышло.

– Нормально, – Вика покачала головой. – Мы же выяснили, что честность – твое достоинство.

– Просто из-за таких вот… – он прервался, глотая грубости одну за другой. – Святых, как ты, слабые и подыхают. Нельзя прощать. Нельзя говорить, что и такой сойдет. Не сойдет. Должен взять себя за шкирку и вытащить из дерьма. А иначе пусть захлебнется, не жалко.

Он говорил с такой страстью, с такой ненавистью и яростью, что Вике стало не по себе. Она нащупала его локоть, которым он упирался в верхнюю ступень, и осторожно взяла за руку. Он не стал возражать.

– У тебя тоже кто-то?..

– Да, – отрывисто кивнул Макс. – Но я не хочу вспоминать. Не сейчас.

– Ладно, – безропотно согласилась Вика.

Он попытался обнять ее за плечи, но Вика не смогла уступить: в болезненной пустоте в ее голове еще звенел незнакомый отчаявшийся женский голос. И сколько бы ей ни хотелось прижаться к Максу, как тогда, посреди дороги, облегчения бы это не принесло.

– Ну скажи, – потребовал он, уязвлённый отказом. – Скажи, что я бессовестная сволочь.

– По-моему, ты просто устал, – ответила Вика без колебаний.

– Эх, Вика, – он укоризненно покачал головой. – Не то ты говоришь. Не то.

Вика пожала плечами – сказала, что думала, не больше. Жалость к нему мешалась с глупой ревностью, как ключевая вода с кипятком, отчего в итоге становилось тепло. И хоть и надо было его прогнать, обезопасив себя и детей, предстояло собрать все внутренние вооруженные силы перед этим последним боем.

– Любишь ее? – решила она подтолкнуть свои войска вперёд.

Макс запрокинул голову, подставив лицо танцующим в морозном воздухе снежинкам. Погибая, они оседали на стёклах его очков крохотными алмазами.