Текст книги "Серпантин (СИ)"
Автор книги: Инга Гиннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Тень его отклеилась от дорожки и поползла плоским хвостом следом. Вика выплеснула воду в яму, а потом вдруг сообразила: ботинок, которым незнакомец затушил окурок – почти как у Макса. А Савельевы – пожилая пара, к тому же бездетная. С пустым ведром Вика вылетела за калитку, но мужчина исчез – как не бывало.
И впервые за вечер ей захотелось, чтобы Макс остался.
А он тем временем учил Машку определять готовность шашлыков. Язычок пламени, жадно облизнувший один из шампуров, вызвал яростный протест и шипение воды об угли. Вика растеряно унесла ведро в дом, а в дверях неожиданно столкнулась с Максом – наигранно возмущённым и румяным от близости огня.
– Что ты мечешься? – укоризненно спросил он. – Сама же говорила – нужно уметь отдыхать. Пойдём. Теперь учить буду я.
Он попытался обнять ее за плечи, но Вика высвободилась. Однако же ощущение горячих пальцев, скользнувших по предплечью, снова всколыхнуло в ней ту волну бессилия, от которой хотелось обратить время вспять.
Когда воздух пропах дымом и пленительным ароматом жареного мяса, Федя появился на крыльце с затуманенным взглядом. Вике страшно хотелось обругать Макса за подарок, который позволит брату еще реже выходить из дома, но она отложила экзекуцию – не при матери же. Федя подошел, остановился напротив Макса, посмотрел по сторонам, будто убеждаясь, что за ним не следят, и неожиданно протянул ладонь для рукопожатия.
– Если ты хочешь жениться на Вике, – сдобрил он свое признание Максовой состоятельности, – я согласен.
Вика никогда так еще не краснела.
Однако ни тени улыбки не промелькнуло в глазах Макса. Он пожал худые, с аккуратно остриженными ногтями пальцы Феди и для верности кивнул.
Тут уже Машка, почивавшая в объятиях гигантского медведя, соскочила с места и в избытке чувств ткнулась носом в небритую щеку своего благодетеля, смутилась своей смелости, после чего ритмичный топот ее ног по лестнице был слышен даже на веранде.
– Кто-то совершенно счастлив, – заметила Викина мать, которая прежде почти не вмешивалась в происходившее. – Мы ваши, Максим, пожизненные должники.
– Если здесь кто-то и должен пожизненно, – Макс акцентировано ударил по последнему слову, – то это я.
Мать прищурилась и смерила Вику взглядом, ясно говорившем: «Он не должен отсюда уехать, тащи его в постель, куда хочешь, тащи, но не вздумай упустить журавля из рук».
– Всем пора по койкам, – громыхнула она, и выразительно дернула бровью в сторону Феди. – Прослежу, чтобы умылись и не болтали, – пообещала мать Вике, нелепо подмигнув, что, конечно, не укрылось от Макса.
– Меня укладывает Вика, – возразил Федя, не двигаясь с места.
– А сегодня Вике нужно помочь дяде Максиму прибраться, – проявила необычную для нее мягкость мать. – Если хочешь, я почитаю тебе…
– Меня! Укладывает! Вика! – неожиданно взорвался Федя, бросился к Вике и больно впился в ее ладонь.
– Пойдем, – Вика предостерегающе посмотрела на мать. – Попозже уберусь.
В комнате Федя с ногами забрался на кровать и закачался вперед-назад, успокаивая себя. Вика ласково обняла его за плечи и поцеловала в горячий влажный затылок. Ей невольно вспомнился Макс в кресле переговорной – такой же потерянный, не в силах совладать с собой.
– Извини, – еле слышно пробубнил он. – Но меня ведь правда укладываешь ты?
– Конечно, – Вика крепче сдавила худощавые плечи брата. – Никаких проблем. Что будем читать?
– Снежную королеву.
Вика вооружилась цветной, разлохмаченной по углам книжкой, которую за пять лет выучила до последней запятой. Федя, не стесняясь, разделся до гола и скользнул под одеяло, замотавшись в него, как в кокон шелкопряда. Викин голос плыл по детской, когда Федя, уже закрыв глаза, прошептал:
– Не бросай нас. Никогда.
Вика сбилась, но тут же вернулась к потерянному абзацу и спасла тем самым Кая от верной смерти. После, напитавшись спокойствием Фединого дыхания, положила закрытую книгу на стул и неслышно спустилась по лестнице.
Дверь в ее комнату кто-то плотно закрыл, из чего напрашивался вывод, что мать сумела уложить Малышку. Впрочем, вскоре нашлось и другое подтверждение – мать поймала ее в прихожей с непривычно расслабленным лицом и даже искрой тепла в давно опустевших глазах.
– Я в комнате с Марусей лягу, – сообщила она. – В нашей с отцом спальне белье перестелила.
Вика только вздохнула, а мать, напевая, заторопилась в кухню.
Макс заливал водой рассерженные угли, от которых валил густой белый пар. Вика смотрела на рассеивающиеся рукотворное облако и пыталась представить, как в глазах матери должно выглядеть ее дальнейшее поведение: вот она подходит к Максу и обнимает за плечи, вот разворачивает его подбородок к себе и одаривает поцелуем, а следом тянет в спальню по соседству с Федей, чтобы скинуть там одежду и расписаться в отчаянной нужде. Стало смертельно противно.
– Сватает? – проницательно спросил Макс, будто подслушивал.
– Еще как, – наигранно пожаловалась Вика. Плечи замерзли под тонкой ветровкой, а сердце оголтело колотилось за нагрудным карманом. – Ты ее покорил.
– Хоть кого-то, – улыбнулся Макс без намека на радость или веселье. – Спасибо тебе, Синицына. Спасибо, Вик. Ты не представляешь, как на самом деле помогла.
– Наверное, хорошо, что не представляю, – протянула Вика неуверенно.
В груди стремительно назревало горячее пульсирующее желание, застилающее глаза слезами злости. Ей слишком хотелось переступить грань, нарисованную мелом на мокром асфальте. Кожа на предплечье все еще не забыла ожоги, оставленные Максом вскользь, будто бы ненароком.
– Можно я все-таки тебя обниму? – бесцеремонно спросил он.
Пара мотыльков влетели в матовый плафон под потолком веранды и мгновенно ослепли. С каждой секундой они становились все ближе к смерти, но их неистовый танец показался Вике стоящим того.
Тяжелая рука упала ей на плечи, совсем как прошлым вечером, и потянула к себе. Вика неловко поддалась. Стылого ночного холода уже не ощущала – ее, словно печь, затопили и плеснули жидкости для розжига. Она понимала, что прогорит быстро, но как было остановиться?
– Никогда не любил деревенскую глушь, – признался Макс. – Всегда казалось, что здесь скука смертная.
– А теперь нет?
– Теперь нет.
От него пахло сгоревшими углями и немного – дорогим одеколоном. Темнота сглаживала движения, и Вика не заметила, как он повернулся к ней и поцеловал в висок – совсем как отец перед тем как в последний раз уснуть. Щетина оцарапала щеку. Вика отпрянула, но Макс крепко держал ее за плечи.
– Хорошо с тобой, Вика, – шепнул он, но отстранился. – Жаль, поздно уже.
– Оставайся, – пролепетала в ответ Вика, задыхаясь от ощущения бьющегося в горле сердца. – Твоя комната свободна.
– Нет, извини, – он скользнул рукой вдоль ее спины, – не могу злоупотреблять гостеприимством. А детям скажи, что я – внесезонный Дед Мороз, ладно?
– Куда ты поедешь? – неожиданно резко воспротивилась Вика, осознав, что он в самом деле собирается просто сесть в машину и исчезнуть. – Тебе вообще за руль нельзя, вдруг накроет на трассе?
– Ну конечно, – Макс неожиданно мягко улыбнулся. – Дело же только в этом, правда?
Вика подумала, что не помнит, когда он в последний раз шутил. И его серьезность сделала только хуже, уколов ниже ребер и пронзив насквозь. Она чувствовала, как цепляется за его слова, хорошо хоть не за руки.
– Прости, я обещал завтра сына в сад отвезти, – он передернул плечами, а Вика буквально почувствовала, как схлынула кровь с лица. – Не могу его обмануть.
– У тебя сын? – совсем уж жалко промямлила Вика.
– От первого брака жены. Но ты же понимаешь, что это абсолютно неважно.
Вика покорно кивнула. Лампочка за плафоном моргнула, зашептала проклятья, с которыми и почила, оставив двух максимально далеких друг от друга людей на расстоянии вытянутой руки. Лунного света не хватало на то, чтобы различить лицо Макса. Остался только его тягучий пленительный голос и едва уловимый запах на Викиной ветровке.
– Увидимся в понедельник, Синицына, – пуля прощания просвистела у Вики над виском, не задев, но опалив. И жар потек холодным потом по спине. – Утренний кофе с меня.
– Конечно, – выдохнула Вика в уже пустую темноту с запахом сырой земли.
Шорох шин по гравию погрузил ее в оцепенение. Ветер набросился на одинокую яблоню и трепал ее, сбрасывая пожелтевшую листву. Вика вслушивалась в их борьбу и думала, что проиграла.
Домой вернулась, когда пальцы рук совсем онемели и не гнулись. Как не гнулась внутри оледеневшая душа.
Глава шестая
Утром понедельника Вика ненавидела электричку, ненавидела заторможенных сонных пассажиров и запах пота, который просачивался из-под их тёплых курток. Она ненавидела сам понедельник с его пасмурным низким небом, пронизывающимся ветром и полной безнадежностью.
А телефон на рабочем месте вовсе вызывал желание разбить трубку о край стола, выдрать спираль провода и повеситься на ней в дамском туалете. В кабинете шуршали страницами ежедневников коллеги, обменивались историями пьяных выходок, жаловались на болеющих детей и мужей, договаривались сходить вместе на футбольный матч или без повода заглянуть в ближайший бар. Дважды или трижды обращались к Вике, но она в прострации изучала мягкие пыльные жалюзи на окне.
Разговоры текли сквозь нее, вымывая мелочные эмоции, оставляя главное пульсирующее у солнечного сплетения чувство. Минувшие выходные потонули в молочной пелене, лишившись острых граней и красок. Этот осколок чужой жизни, Вике никогда не принадлежавшей, напоминал о себе только гигантским плющевым медведем, от которого Машка не отходила дальше десяти шагов, будто кто-то замышлял его украсть.
Представить себе, что они с Максом когда-нибудь ещё просто поговорят о работе, Вика не могла. Он исчез, ни буквой о себе не напомнив. Акт милосердия пополам с благодарностью полностью завершился, зрители разошлись, на продолжение никто смотреть не захотел. А Вика против воли не могла отделаться от мысли, что забрела в чащу, из которой еще никто никогда не выходил тем же, каким вошел.
К середине дня она совершенно извелась. Рутина не только не лечила, но и напротив – изматывала, занимая руки и освобождая резерв мыслей. И как на зло, одна за другой появлялись причины и даже необходимость набрать треклятый номер, но телефон внушал искренний ужас. И Вика всячески старалась на него не смотреть.
Но когда к обеду звонок так и не раздался, в голову полезли совсем уж зловещие мысли. Трубка дрожала в руке, покуда протяжно капали гудки, а потом раздалось бодрое:
– Здаров, Викуся, – ответил Антон, правая рука Макса. – Давно не слышались. Случилось чего?
– Да, тут пара вопросов… – промямлила Вика с несвойственным ей смущением. – Кстати, когда Макса увидишь, передай…
– В смысле когда? – прервал ее Антон. – Эй, Максим Саныч, тебя тут ищут и не могут найти…
Шорох воздуха, царапавшего трубку, напомнил Вике шелест колес по гравию. Она хотела убежать, спрятаться, дождаться, пока щеки перестанут пылать, а сердце – дергаться рыбой на крючке. Но не дождалась.
– Что за амнезия, Синицына? – весело поинтересовался Макс. – Номер мой забыла? Так он в справочнике есть, если что.
– Спасибо, – сдержанно ответила Вика. – Мне тут нужно, чтобы ты…
– Точно! Я же обещал тебе кофе, – с наигранным разочарованием воскликнул Макс. – Приходи. У нас тут пироги и пицца.
– Что за повод? – Вика судорожно пыталась понять, хочет ли она принять приглашение или нет.
– А, ерунда. Но раз уж тридцать не каждый день исполняется, решил, что надо отметить.
Краснеть ещё сильнее было уже некуда, и Вика обрадовалась, что ее хотя бы не видно.
– О. Поздравляю. Прости, не знала.
– А для этого тоже есть справочник, – укорил Макс и рассмеялся. – Так ты придёшь?
И его смех, надменный, но заразительный, проник Вике под кожу. Бросило в жар, сердце неистово заколотилось. Она хотела отказаться. Всей измученной измотанной душой хотела отказаться.
– Одиннадцать ноль три? – уточнила она номер кабинета, прочно застрявший в памяти.
– Ну хоть что-то ты помнишь обо мне, – заметил Макс с усмешкой. – Давай, я жду.
И повесил трубку.
Вика уставилась в окно, за которым, пригибаясь, бежали из-под дождя прохожие без зонтиков, а небо стегало их ледяными плетьми. Раскачивались, как пьяные, уже почти совсем голые березы, давно не стриженый пожелтевший газон превратился в озеро, по поверхности которого шли одна за другой блестящие волны.
И, пожалуй, ещё никогда прежде погода так не совпадала с Викиным настроением.
Нужно было отказаться. Нужно было отказаться, думала она, шагая по коридору мимо переговорной, которая теперь отзывалась в груди протяжной болью. «Развернись, – приказала она себе, нажимая на кнопку одиннадцатого этажа. – Скажи, что много работы. И перестань радоваться».
Как, оказалось, сложно контролировать фантазию – она уже во всех подробностях раскрасила сцену их с Максом встречи. Она рисовала его немного смущённым, но ласковым, с затаенной страстью в глазах. И от неумения или нежелания разрушить иллюзию Вика злилась на себя до того, что хотела изо всех сил вцепиться зубами в собственную ладонь, почувствовать теплую кровь языком и, наконец, протрезветь.
В кабинете стоял гвалт: пятеро мужчин и одна хрупкая девушка, насколько Вика знала – секретарша Макса, уже вскрыли бутылку вина и разлили по пластиковым стаканчикам. Сквозь матовую стеклянную стенку их тени легко считывались – высокие, сутулые, широкоплечие, среди них коренастый Макс как всегда несколько терялся.
Вика без стука зашла, чувствуя себя до крайности глупо – бывала здесь всего пару раз и никакого подобия дружбы между их отделами не водилось. И тут запоздало поняла – надо было хоть какой-нибудь подарок захватить, а то явилась, как змея на дудочку, и теперь стоит, не знает, куда руки деть – даже карманов на старом затасканном свитере нет.
По случаю или без оного, Макс надел белую рубашку с вынесенными к правому плечу черными пуговицами, приблизившую его к древнегреческому образцу скульптуры. В светлых глазах устроили пляски бесы, которые, казалось, вот-вот и выпрыгнут на Вику, ослепив и обездвижив.
– Танечка, нам нужен ещё один бокал, – ухмыльнулся Макс, скользнув по Вике взглядом.
Таня, хрупкая блондинка скандинавского типа, неодобрительно покосилась на гостью.
– Разумеется, – процедила она, как только змеи цедят яд.
И Вика всерьёз задумалась, не опасно ли принимать из ее рук вино.
Сложно было не заметить, с каким ревностным вниманием она относилась к Максу: любой его взгляд, обращённый к Вике, карался зубным скрежетом, от которого становилось тошно и страшно одновременно. И единственная причина, почему Вика осталась, был третий к ряду стаканчик вина, Максу прямо противопоказанный.
– А ты, Вика, – намеренно или нет, но он ударил голосом по ее имени, как по самой высокой ноте, – исповедуешь трезвость?
Она и впрямь едва пригубила стаканчик, не то опасаясь Танечкиной предвзятости, не то – потерять над собой контроль. Ехидство, прозвучавшее в вопросе, задело, но не смертельно. Напротив, даже лучше стало. Ей отчасти хотелось убедиться, что суббота была только слабостью, а на деле – ему все равно.
– Точно святая, – продолжил подтрунивать Макс, и Вика не выдержала:
– Для сосудов вредно, – она брезгливо поморщилась. – Так и до инфаркта недалеко.
Улыбка ещё растягивала его губы, но взгляд заострился, будто клешнями впился в Викино сердце. Но она выстояла. И даже усмехнулась.
– Ну раз барышня не хочет, то чего заставлять, – перебил их молчаливое сражение Антон. – Давай, Максаныч, за тебя. Чтоб сын не болел и с женой ладилось. Она у тебя герой – такого-то трудоголика терпеть.
Макс попытался улыбнуться, но вышло жалко и неправдоподобно. Вика не сводила с него глаз, пытаясь прочитать реакцию. Коллеги, конечно, могли ничего не знать, но может и знать было не о чем? И вся эта сказка про жену – чтобы не обижать? Смешно. И глупо, если так.
Танечка скорчила гримасу за спиной говорившего тост. Гримаса ясно означала – ей известно о жене Макса куда больше, чем другим. Вике показалось, что что-то внутри неё разбилось и зазвенело в ушах. Даже она, не имея толкового опыта, интуитивно распознавала подобные взгляды. И не могла себя обмануть – Макс спал с Танечкой и не единожды.
У Вики засвербело в горле. Какая же она дура, что пришла сюда.
– С днём рождения, – она отсалютовала Максу стаканчиком и одним глотком осушила его до дна. – Я рада, что мы вместе работаем.
Вика старалась подбирать максимально безразличные общие фразы, но все равно выходило признание – из-за дрожи в голосе. Перед дверью она выкинула пустой стаканчик в мусорку и, не оглянувшись, ушла. Первые пять шагов по коридору дались не легче, чем с кандалами на щиколотках. Как ни старалась, а все равно ждала, что дверь за спиной распахнется, и Макс вылетит в коридор, разъяренный, схватит за локоть, сожмёт до боли и обвинит в холодности.
Но двери лифта открылись перед Викой, выпустив двух щебечущих пташек в строгих платьях. Они упорхнули, оставив за собой приторно-сладкий след дешевого парфюма, а Вика зажала нужную кнопку, будто та не срабатывала с первого раза. Голова кружилась, и в ней неотвратимо зрело понимание: второй раз в жизни она влюбилась.
Совершенно безнадёжно и не менее бесповоротно.
Глава седьмая
Телефон затаился спящей змеей в углу стола. Вика страшно хотела чем-нибудь его накрыть, а лучше отключить и выбросить в окно, чтобы он больше не смел звонить. Но его трель продолжала сводить с ума.
И перед тем как поднять трубку всякий раз Вика представляла, как Макс потребует оправданий, а она ловко уйдет от ответа. Вот только он не спешил в расставленный капкан. И стало так гадко от своей беспомощности, что Вика твёрдо решила – назавтра обо всем забыть и с той секунды считать одиннадцатый этаж зоной ядерного поражения: без подготовки не суйся или готовься расстаться с жизнью.
По дороге домой настроение было хуже не придумаешь: попеременно бросало то в жар, то в колотящий озноб, и пришлось смириться с фактом, что утренние прогулки плохо на ней сказались. Вместе с тем, повода для отвода глаз лучше не найти: сознание затапливало сырым промозглым туманом, мысли становились густыми, перетекали одна в другую и окутывали фигуру Макса все плотнее, закрывая действительность и возводя многоэтажные, хрустальные, оглушительно звенящие иллюзии.
Федя встречал ее на крыльце – он никогда не пропускал своего дежурства, чем порой Вике досаждал. Но сегодня она была ему рада, поскольку ноги неважно ее слушались.
– Все хорошо, – неубедительно заявила Вика, но он все равно задергался.
Тут же из-за приоткрытой двери выскочила Машка в платье из чемодана Максовых даров. Заметив, как старшая сестра постукивает зубами от вновь накатившего озноба, она совсем по-взрослому всплеснула руками.
– Мам! – прокричала она, вбегая обратно в сени. – Мам, Вике плохо!
Пока из глубин дома доносилась сперва глухая ругань, а затем грохочущие шаги, Вика оперлась на Федино плечо. Он замер, как почуявший приближение гончих, заяц, пытаясь определить, откуда ждать врага. А затем резко обхватил Вику за талию двумя руками и потащил в дом, спасаясь от несуществующей погони.
Вика с удовольствием нырнула в объятия старого пухового одеяла, из которого вовсю лезли перья, и – ей показалось – пошла ко дну сознания. Какое облегчение – не думать о Максе. Не думать вообще ни о чем. Ещё бы не пришлось завтра ехать на работу, она бы весь день так пролежала, ни разу о нем не вспомнив. Нужно взять больничный, да только врача домой не вызовешь, а без него – запишут в прогульщицы, выговор объявят. А ей нельзя терять работу, совершенно нельзя…
Мать принесла чай, резко пахнущий ромашкой. Примостила на край кровати жирный бок и накрыла намозоленной ладонью Викину руку.
– Худо? – озабоченно спросила мать. – Давай Наталью позову, хоть акушерка, а может посоветует что?
– Не надо, – воспротивилась Вика. – Обычная простуда, сама пройдет.
Мать покачала тяжелой седой головой и поправила край сползающего на пол одеяла.
– Не ждать нам его больше, да? – наконец задала она явно мучивший ее с утра вопрос. – Прогнала?
– Сам ушел, – возразила Вика слабо.
– Да уж конечно, – мать шмыгнула носом и громко высморкалась в застиранный платок. – Сам приехал, сам ушел. А ты так, поглядеть вышла.
– Почти, – круглое лицо с глубокими темными порами плавало у Вики перед глазами. – Он расплатился. И уехал к ребенку.
– Еще и с дитем? – вздохнула мать. – Совсем дело гиблое.
– А я предупреждала.
– Да на кой хрен мне твои предупреждения? – в холодных безразличных глазах медленно закипала злость, и ее ядовитые пары постепенно отравляли и без того ослабевшую Вику. – К Петровне сын приехал из города, ты присмотрись, ума не палата, конечно, но силен, как медведь. И постарше тебя будет.
– Хорошо, мам, – согласилась Вика. – Обязательно присмотрюсь.
– Вот и молодец, – мать поднялась, одернув пестрый халат на желейном животе. – Время-то идет, ты не хорошеешь. О детях подумай, им нормальный отец нужен.
Вика хотела возразить, что ее потенциальный муж вряд ли примет Федю с Машкой за своих детей, но не стала. Матери все равно ничего не докажешь – она уже все решила. И в полуобморочном бреду Вика подумала, что пусть хоть сын Петровны, хоть Костик-дурачок: если ее не будут трогать, она согласна на любого.
Мать щелкнула выключателем, и комната погрузилась в густой непроницаемый мрак. Вика чувствовала себя необычайно маленькой, совсем девочкой перед гигантским неизведанным миром. Дверь приоткрылась, прочертив светлую линию не полу, сквозь щель, хромая, проскользнула Малышка. Неуловимо быстро она забралась к Вике под одеяло и прижалась ухом к ее груди. Вика до сих пор не могла сформулировать почему, но рядом с Машкой она всегда чувствовала себя сильнее, и уже не огромный мир простирался перед ней, а она сама стала миром, собственным миром маленькой брошенной девочки.
– Ты горячая, – заметила Машка. – И сердце у тебя бьется быстро-быстро.
– Слушай маму, – попросила в ответ Вика. – Ложитесь не поздно и не буяньте.
– Хорошо, – покорно согласилась Малышка, но вдруг добавила: – А Макс еще приедет?
Конечно, он произвел впечатление. Сначала осыпал подарками, игнорируя недостатки детей, а затем вовсе испарился, одни воспоминания остались. И дети, с которыми давно уже не случалось потрясений, недоумевали – что такое вообще произошло? Как, впрочем, недоумевала и сама Вика.
– Вряд ли, – честно ответила она.
Единственное правило, которое неукоснительно соблюдалось в отношении детей: только правда, никакой лжи и недомолвок. Им и так порядком досталось, не хватало еще разочароваться в людях, которым они только-только научились доверять.
– Жалко, – расстроилась Машка. – Он хороший.
Детей несложно подкупить, но Вика не нашлась, чем возразить – он действительно вел себя идеально. Наверное, в том и секрет – таким он может быть лишь раз в жизни. И Вика свое время уже потратила.
Машка незаметно задремала, желейная тишина стала почти твердой. Вика чувствовала, как горят веки и как ноздри раскалились от обычного дыхания. Ей вспомнилось, как она опозорилась днем, какие молнии метала в нее Танечка и как Макс поощрял свою секретаршу улыбками. Сверху донесся крик и звон стекла. Рокот материнских угроз и пронзительный визг настоящей боли. Вика приподнялась над подушкой, но тут дверь снова распахнулась и влетел Федя. Он едва успел щелкнуть замком, прежде чем с обратной стороны посыпался град ударов и возмущенный вопль матери:
– Бессовестный! Сестре плохо, а он один лечь спать не может раз в жизни!
Машка тоже встрепенулась, когда Федя, не спрашивая, забился в щель между Викиным плечом и стеной, рвано дыша. Вика ощупью нашла его макушку и ласково тронула губами еще влажные после мытья, пахнущие жвачкой волосы.
– Все в порядке, – пробормотала она. – Оставайся, если хочешь.
– Почему она кричит? – горячо зашептал Федя. – Почему она все время на меня кричит?
– Она беспокоится, – объяснила Вика. – Так же, как и ты.
– Но ты всегда укладываешь меня спать, – искренне возмутился он. – Всегда!
– Со мной тоже может что-то случиться.
– Нет, – помотал Федя головой, стукнувшись затылком о стену. – Иначе как я засну?
Вика обняла его одной рукой, Машка крепче прижалась с другой стороны. У Вики закружилась голова, и ей показалось, что она танцует, только вот тьма, затопившая комнату, не давала увидеть лицо партнера, уверенно ведущего ее вперед. Потом откуда ни возьмись появился насмешливый голос:
«Не торопись, Синицына. Время еще есть».
Муха настойчиво жужжала над ухом, и Вика страшно на нее злилась. Сон отступал, муха не унималась. Вика попыталась прибить ее ладонью, но наткнулась на телефон и только тогда сообразила, что все мухи давно уснули. Дети рядом с ней дышали глубоко и спокойно, вибрация телефона никого из них не потревожила. Вика взглянула на экран, в то время как в голове голос из прошлого уже подсказывал верный ответ. Осторожно высвободившись из-под одеяла, не разбудив детей, она ступила на ледяной пол и выскользнула за дверь – только тюль на окне потревожила сквозняком.
Голые ступни липли к кафелю в коридоре и согрелись на деревянных досках в соседней комнате. Вика запаслась воздухом в ноющей груди и сняла трубку.
– От меня не скроешься, Синицына, – невнятно, но с явным торжеством заявил Макс. – Я тоже очень упрямый.
– Что тебе нужно? – сонно спросила Вика, в самом деле не понимая, зачем он звонит.
– Соскучился, – хмыкнул Макс. – Подходящий повод?
– Нет, – Вика покачала головой, – ночь на дворе.
– Мне нужно тебя увидеть, – он словно не услышал возражения. – Приезжай, а?
– Настоящий джентльмен, – уже всерьез разозлилась Вика. – Отвали, Макс. Серьезно. Я плохо себя чувствую.
– Я тоже, – он икнул. – Тогда приеду с апельсинами.
– Не надо.
– Я все равно приеду.
– Пожалуйста, не надо.
– Уже приехал. И уже лишний косарь за ожидание заплатил, пока решался тебе позвонить.
Вика отчего-то поверила ему. Но если это правда, то об отдыхе можно забыть.
– Я правда не могу, – из последних сил продолжила сопротивляться Вика, хотя сердце ее постепенно оттаивало и спешило возродить ощущения, пережитые днем. – Я болею.
– А я ехал сюда полтора часа. Пожалей меня.
Вика неслышно подкралась к окну. За занавеской действительно расплывалось белое пятно света. Черная блестящая тачка, не Максова личная, в самом деле дежурила перед калиткой, нарушая здешний аскетизм. Вика отпрянула, прижалась спиной к стене, будто в поисках защиты. Голова кружилась, ноги подкашивались, но вместе с тем было четкое ощущение – если не пустить Макса самой, он перебудит весь дом.
И, завернув плечи в облезлый пуховый платок, она вышла на крыльцо. Сапоги скрипели на ходу, от ночного морозца постукивали зубы. Калитка протяжно заскулила, и Вика замерла, напряженно вслушиваясь – не проснутся ли дети. Но в окне спальни стояла неподвижная тьма.
Пассажирская дверь распахнулась ей навстречу, и Макс вывалился наружу. На ногах устоял, но по бегающим глазам и идиотской ухмылке стало совершенно ясно, что сознание его весьма туманно.
– Да! – воскликнул он победоносно, потянувшись к Вике, но она демонстративно отступила. – Рубеж пройден. Теперь ты моя.
– Отпраздновал? – Вика скептически сложила руки на груди. – Что ты за человек, Макс?
– Хороший, добрый, отзывчивый… Сволочь, одним словом.
– То-то и оно.
– Брось, Синицына, – он резко шагнул к ней и схватил за плечи. – Ты чуть от ревности не умерла сегодня.
– Я просто боялась, что снова придется вызывать скорую.
– Язва ты, – Макс притянул ее к себе и сопротивляться было уже невозможно. – Может поэтому мне так… – он запнулся и снова икнул.
– Как? – шепотом спросила Вика, чувствуя, как дорога превращается в змею, и ее скользкая шкура норовит вырваться из-под ног.
– Паршиво.
– Лучше уезжай, – Вика попыталась отпрянуть, но горячее дыхание Макса обожгло ей лицо. – Все равно в дом не пущу.
– Куда ты денешься, – Макс приблизился вплотную, губы к губам. – Я от тебя не отстану, Синицына. Можешь меня в дверь гнать, так я в окно войду… Сама виновата…
Вика вцепилась в его предплечья, когда ноги не выдержали тяжести тела и колени обмякли. И весь мир поплыл – знакомые с детства ели, так вымахавшие, заслонили единственный фонарь, дом неожиданно рванул вверх, будто волшебный ураган понес его в Изумрудный город, дорога скрутилась в спираль, устремившись в небо. Единственное, чего совсем не хотелось – хлопнуться без чувств в подмерзшую грязь.
– Синицына, ты чего? – Макс растеряно подхватил ее на руки. – Черт, да у тебя жар.
С ослабевших ног в воздухе свалились сапоги, на два размера больше нужного. Платок тоже съехал, а ветер радостной псиной бросился облизывать Вике пятки и плечи.
– Еще и босая, – бормотал Макс. Его покачивало, но он держался. – Ох, Вика, что ж у нас с тобой… через одно место…
– Ты сам виноват, – невнятно огрызнулась Вика.
Звездное небо опало на нее, укутав в шелк с головой. Она плыла по воздуху, как падший викинг на ладье вниз по течению. Ей было спокойно и легко. Но сквозь муть лихорадки она успела понять: рано или поздно кто-то должен будет запалить паруса.
