Текст книги "С чистого листа"

Тогда скажи ее прямо сейчас!

Надо отослать команду, а потом просто открыть рот и произнести: «Я уезжаю завтра утром».

Вместо этого ее ум переключился на другие наблюдения.

Интересно, что думают эти матросы про новоиспеченных молодоженов, ужинающих в полном молчании как ледяные истуканы? Думают ли они о чем-нибудь вообще? И какое мне до них дело? А вообще-то, люди ли они? У них такое каменное выражение лиц, что можно подумать, что это роботы. Она с трудом удержалась от нервного смешка и постаралась быстро переключить внимание. В ее поле зрения попал интерьер комнаты.

Что за умник декорировал этот зал? Найти бы его и расстрелять, зло подумала она. Ухлопать столько денег, чтобы получить такой отвратительный результат! Это просто преступление! Решительно все вокруг ей не нравилось.

Энрике наблюдал через стол, как пренебрежительно скользит ее взгляд по комнате.

Она что, выискивает вокруг недостатки, считает, что здесь недостаточно роскошная обстановка для ее персоны? – с неприязнью подумал он. Даже есть перестала.

Решительным жестом он отодвинул от себя тарелку. У него пропало желание сидеть за одним столом со статуей, всячески демонстрирующей недовольство браком, заключенным против ее воли. Встав, он протянул ей руку, плотно сжав губы.

– Пойдем.

Филиппа недоуменно подняла глаза. Мгновение она колебалась. Но только мгновение, потому что ей безумно хотелось поскорее уйти из этого отвратительного зала. Кроме того, ей необходимо поговорить с ним.

Когда они подошли к выходу, один из стюардов предупредительно распахнул перед ними дверь, и Филиппа поспешила вслед за Энрике по толстому ковру, устилавшему широкий длинный коридор. Наконец в конце коридора он открыл какую-то дверь и придержал перед нею. Она сделала шаг и оказалась в спальне.

Стены комнаты покрывали панели из красного дерева, а в центре возвышалась гигантская кровать, задрапированная золотистым шелком. Хрустальные светильники на стенах создавали интимный полумрак.

Она испуганно осмотрелась. Скажи ему прямо сейчас! Сделай это!

– Я должна кое о чем сообщить тебе, – решительным голосом начала она.

– Как замечательно! Моя невеста заговорила.

Его сарказм заставил ее гордо вскинуть подбородок.

– Тебе следует знать, что завтра утром я улетаю в Нью-Йорк. И собираюсь сразу же подать на развод.

Энрике безмолвно смотрел на нее. Ни одна жилка не дрогнула на его лице. От ледяного взгляда стальных глаз у нее затряслись руки.

– Ты ошибаешься.

Ответ прозвучал коротко и спокойно, но по телу Филиппы пробежали мурашки.

– Я не собираюсь оставаться здесь с тобой, – почти закричала она срывающимся голосом.

– Дозволено ли мне узнать, что заставило тебя сделать такое... неожиданное заявление?

Она взяла себя в руки и ответила почти спокойно:

– Мне кажется, ответ и так очевиден! Истинная цель твоей женитьбы – компания моего деда. Ты ее достиг, так что теперь нет никакой необходимости в продолжение нашего брака.

– Весьма интересный, но фатально ошибочный анализ.

– Почему?

– Потому, – произнес Энрике тем мягким голосом, который непонятно как заставлял ее трепетать. – Тебе посчастливилось обладать очарованием, не имеющим отношения к унаследованной от Диего Авельяноса ДНК. Очарованием, которым я собираюсь насладиться сполна.

Он сделал шаг по направлению к ней с выражением в глазах, не оставляющим никакого сомнения в том, какое очарование он имел в виду.

Филиппа отшатнулась.

– Не двигайся! – с отчаянием воскликнула она.

Он остановился.

– Никогда не приказывай мне, дорогая. Я не слишком хорошо реагирую на это.

Она мгновенно нашлась:

– Если тебе понадобился секс, позвони одной из своих любовниц!

Энрике замер на месте.

– Кому?

– Ты прекрасно меня понял – своим любовницам! Все знают, что у тебя их две, и одному Богу известно, сколько их вообще. Вызывай кого хочешь, а ко мне не приближайся!

Его глаза округлились:

– Скажи, пожалуйста, кто снабдил тебя столь ценной информацией?

– О, Диего подробно поведал мне о твоих выдающихся успехах в его предсвадебной лекции. Он отнюдь не хотел сказать о тебе ничего дурного, а просто объяснял, как должна вести себя настоящая испанская жена, когда узнает о любовницах мужа!

Энрике, наконец, понял, в чем причина ее холодности! Ну и удружил ему старик в очередной раз – вбил между ними клин с самого начала!

– Ну хорошо. Давай проясним ситуацию. Я, конечно, не стану отрицать, что у меня были связи с другими женщинами. Я был холост и мог себе это позволить. Но теперь, когда я женился, все будет по-другому. Кроме того, искренне признаюсь: с того момента, как я впервые увидел тебя, мой взгляд не упал ни на одну другую женщину.

Его признания оставили Филиппу равнодушной.

– Как они, бедняжки, должно быть, страдают!

Энрике на мгновение закрыл глаза.

– Мои отношения с этими женщинами не носили никаких обязательств. У Кармен Парейро кроме меня есть еще несколько любовников, которые помогают поддерживать выбранный ею стиль и уровень жизни. А Аурелия Герра...

– Аурелия Герра? Супермодель? – Голос Филиппы прервался. – Это одна из красивейших женщин в мире!

Энрике, в данный момент остро нуждавшийся в чувстве уверенности в себе, был польщен ее удивлением и не заметил ревности и страха в ее интонации.

– Да, – удовлетворенно подтвердил он. – У нее роскошное тело, которое она холит и лелеет как товар, в любой момент готовый к продаже тому, кто больше заплатит. Не сомневаюсь, она легко найдет мне замену, – сухо закончил он.

Филиппа подавила неожиданный приступ ревности при мысли о знаменитой топ-модели и, как ее там зовут, Кармен Парейро. Какое они имеют к ней отношение?

Почему я обсуждаю с Энрике его любовниц? – подумала она. Завтра я собираюсь улететь домой. Мне нет до них никакого дела.

– Теперь я понял причину твоего дурного настроения, дорогая, – сказал он.

– Завтра я улетаю, и мне безразличны твои связи. У меня нет ни малейшего намерения становиться твоей женой.

Глаза Энрике опасно блеснули:

– Могу я снова спросить, что ты собираешься делать дальше?

Филиппа беспомощно огляделась. Вся их маленькая квартирка уместилась бы в одной этой комнате! Скажи ему сейчас же правду о себе, и он сразу отправит тебя паковать вещи!

– Святые Небеса, как я могу даже подумать о том, чтобы быть твоей женой? Мы принадлежим к совершенно разным мирам...

Что-то в его взгляде заставило ее остановиться и вздрогнуть.

Разные миры? Ну да, конечно, мы из разных миров. Безродный уличный мальчишка и избалованная наследница огромного состояния...

– Тем не менее... – искусственная мягкость его голоса вызвала в ней новую волну дрожи, – ты моя жена, Филиппа Сантос! И даже если ты ничего не понимаешь в том, что значит быть испанцем, пойми хотя бы одно: ни один мужчина не позволит своей жене насмеяться над ним и уйти сразу после свадьбы! И тем более никогда – слышишь, никогда... – его взгляд скользнул по ее лицу и фигуре, – перед первой брачной ночью...

Он двинулся к ней, и она не смогла даже пошевелиться. Его взгляд, в котором четко отражалась единственная цель, словно обездвижил ее тело.

Внезапно страх растворился, и мощное непреодолимое желание пронзило ее. Но только на одно мгновение. Филиппа с усилием взяла себя в руки. Таким чувствам не может и не должно быть места. Их заменило тупое вялое решение ~ раз все так складывается, так тому и быть. Она пойдет до горького конца и завтра утром сядет в самолет.

Стоя неподвижно как статуя, она снова натянула маску непроницаемого равнодушия, уже ставшую привычной для тех случаев, когда он был слишком близко.

Энрике вплотную приблизился к ней и нежно провел тыльной стороной ладони сначала по щеке, потом по белоснежной шее и обнаженному плечу, приспустив тонкую бретельку платья.

Большой палец левой руки тем временем медленно очерчивал линию вокруг ее пухлых дрожащих губ.

Филиппа собрала все силы и замерла, надев на себя воображаемый панцирь.

Она делает вид, что равнодушна к моим прикосновениям. Но, видит Бог, это единственный способ достучаться до женщины, ставшей сегодня моей женой. Когда она будет лежать подо мною, заключенная в объятия, тогда, что ж – пускай размышляет о разных мирах, из которых мы явились. Пусть думает о своих деньгах, перечисленных ей дедом, или о том, что она собирается уйти от меня. Пусть думает, о чем хочет, если, конечно, сможет.

Всеми фибрами своего существа он чувствовал, что она сможет думать только о нем, и ни о чем другом.

Энрике опустил руки. Недолго ей осталось сопротивляться ему. Мягкими шагами он подошел к гардеробу у противоположной стены, открыл дверцу, достал элегантно упакованный сверток, протянул ей и указал на дверь ванной:

– Переоденься!

Филиппа сразу поняла, что внутри свертка ажурный шелковый полупрозрачный пеньюар, который он купил для нее.

Она послушно направилась в ванную. Хорошо, придется стать нелюбимой женой богача, но ненадолго. Острая боль пронзила ее. Как же ей больно! Она даже не представляла, что может быть так больно от одной мысли, что она нелюбимая жена Энрике Сантоса.

Отступать некуда. Все было решено, когда на террасе деда он впервые посмотрел на нее с нескрываемым сексуальным интересом и зажег в ней ответный огонь.

Пришла пора погружаться в его пламя.

Как только дверь в ванную закрылась за ней, Энрике принялся действовать – позвонил стюарду, и тот мгновенно принес бутылку шампанского в ведерке со льдом. Затем занялся собою в ванной для гостей. Он уже побрился перед ужином, теперь осталось раздеться и принять душ.

Его снедало нетерпеливое возбуждение. Тело протестовало против воздержания последних недель. Господи, как он хочет ее! Ни одну женщину на свете он не желал еще с такой силой! Энрике попытался оживить в памяти облик Кармен или Аурелии, но у него ничего не получилось. Одно лицо, одно тело возникало перед его внутренним взором.

Филиппа! Моя жена! Нетерпеливое желание обладать ею, слиться в единое целое охватило его с пронзительной силой.

Рывком он распахнул небольшой ящичек, схватил пригоршню серебристых пакетиков и хищно усмехнулся. Сегодня их содержимое пригодится ему неоднократно.

Тело Энрике напряглось в предвкушении наслаждения, и он стремительно вышел из ванной. Она уже ждала его. Он замер на месте.

Филиппа стояла посреди комнаты, как королева в нимбе роскошных бронзовых волос. Струящиеся локоны волнами падали на обнаженные плечи. Прозрачный шелк пеньюара не скрывал аппетитных изгибов молодого тела, вызывающе высоко поднятых округлых грудей под тонкой тканью.

Удушливая волна желания охватила его.

– Как ты прекрасна! – хрипло выдохнул он.

Филиппа отчетливо услышала страстное нетерпение в его голосе, и ответное чувство охватило ее. Но ненадолго. Наплыв эмоций взмыл вверх и испарился, как небольшое облачко под натиском ветра.

– Я на самом деле прекрасна?

Неужели это она разговаривает с ним, с мужчиной, жаждущим овладеть ею как можно скорее? С мужчиной, от одного взгляда которого у нее кружится голова и слабеет рассудок? Теперь она позволяет ему смотреть на себя, смотреть очень пристально. Только это может спасти ее сейчас. Должно спасти. Она продолжила говорить низким голосом:

– Ты хотел заполучить прекрасную женщину в свою постель, не так ли? Достаточно ли я хороша для тебя, Энрике?

Она скользнула рукой к затылку, приподняла вверх волосы и так повернула голову, что бронзовые волосы запылали в отблесках светильников. Потом провела пальцами по дорогой ткани и откинула пеньюар в стороны, слегка касаясь кончиками пальцев грудей. Все это время она неотрывно смотрела ему в глаза. – Ну как, хороша ли твоя невеста, Энрике?

Он не мог произнести ни слова. Он не дышал, но кровь бурлила в жилах.

Филиппа слегка напряженно улыбнулась.

Ее наполнила холодная отчаянная решимость. Она знала, что поступает жестоко, но это был единственно возможный путь.

Подойдя к кровати, она легла на спину, прижимая полу пеньюара к себе так, что он полностью скрыл ее тело.

– Я достаточно хороша для твоей постели, Энрике?

Он подошел к ней, выражая всем своим видом отчаянные голод, смятение, жажду и готовность овладеть ею.

Он не может устоять перед ней! Ни секунды дольше.

Кто эта женщина?

Сначала она разжигала его сексуальные аппетиты ледяным равнодушием, холодно заявляла, что хочет развестись с ним, хотя еще не высохли чернила на их брачном контракте. А теперь лежит перед ним в позе праматери Евы, выставляя перед ним свое прекрасное, необыкновенно притягательное тело, маня и зазывая.

Энрике смотрел сверху на ее тело, завуалированное прозрачной тканью.

– Покажи мне себя, Филиппа...

В хриплом голосе прозвучали и приказ и мольба одновременно.

Он не замечал странного выражения ее глаз и закушенных губ, глядя лишь на линию груди, живота и бедер...

– Покажи мне...

Филиппа опустила руку, отбросила полы пеньюара в стороны, обнажила тело и молча не отрываясь продолжала смотреть на него пустыми глазами.

В комнате воцарилась тишина. Энрике показалось, что он слышит глухие удары собственного сердца.

Господи... Боже правый...

Он безмолвно уставился на ее ноги, испещренные сетью шрамов, опутывающих нежную кожу от бедер до самых лодыжек. Его невольно охватил ужас.

Филиппа увидела это по выражению его глаз и лица и почувствовала комок в горле. Она резко прикрыла ноги, встала и плотно закуталась в пеньюар. Ее панцирь снова водрузился на привычное место.

– Комедия закончена, – объявила она безжизненным голосом. – Я переночую в соседней комнате. Будь так любезен, отдай приказ о возвращении в порт. Я с утра уеду в аэропорт.

Она сделала шаг по направлению к двери.

Но Энрике поймал ее за руку. Она посмотрела на запястье, за которое он удерживал ее.

– Дай мне уйти, Энрике. Нет никакой необходимости в словах. Прости, что так получилось. Я надеялась, что мы обойдемся без подобных сцен и расторгнем наш смешной брак, не заходя так далеко. Но в результате, – ее голос стал еще более глухим, – я поняла, что не смогу тебя убедить по-другому. А теперь, пожалуйста, позволь мне уйти. Я соберу свои вещи и пойду в другую каюту.

Энрике сел на кровать и увлек ее за собою, продолжая удерживать за руку.

– Филиппа, что случилось? – тихо спросил он.

Она уставилась на золотистый узор ковра, который почему-то начал двоиться в глазах. Немного помолчав, Филиппа заговорила.

– Мне исполнилось пятнадцать, когда я попала в автомобильную катастрофу. За рулем сидел старший брат одноклассника. Он вез нас домой из кинотеатра. Я... не очень помню детали. Все произошло внезапно – какое-то стекло на дороге, то ли выброшенная бутылка, то ли еще что-то, – и нас вынесло прямо на стену. Я была на переднем сиденье, и меня придавило. Я оказалась зажатой в ловушке. Потом спасателям пришлось с большими усилиями извлекать меня оттуда. В больнице... врачи хотели... хотели... – ее голос прервался, – ампутировать ноги. Они сказали, что ноги так повреждены, что ничего нельзя сделать.

Продолжая упорно смотреть на ковер, Филиппа не замечала ни затаенного дыхания мужчины, сидящего рядом, ни того, как внезапно он еще сильнее сжал ее руку.

– Мама не позволила им и потребовала, чтобы они сделали невозможное. И они сотворили чудо. Я долго, очень долго находилась в больнице, много месяцев. Потом как-то все срослось, и я начала передвигаться на коляске. Они говорили, что я никогда не смогу ходить. Но мама сказала, что я буду ходить обязательно. Постепенно, шаг за шагом, я начала учиться ходить заново. Меня поместили в специальную клинику, где занимаются реабилитацией после травм. Все это длилось очень долго. Пришлось сделать еще одну операцию. Я опять была отброшена назад, но мама сказала, что не надо унывать, потому что теперь я наверняка начну ходить. И я пошла.

Узор на ковре принял обычные очертания. Филиппа успокоилась. Энрике слушал, затаив дыхание.

– Единственная проблема – я не могу слишком много ходить и танцевать. Ноги начинают болеть. Зато я могу подолгу плавать, особенно по утрам, когда никто... не может меня увидеть. – Она быстро заморгала. – Мне так повезло. Невероятно повезло. Об этом я узнала в больнице. Другим повезло гораздо меньше. Для меня сейчас главное – не перенапрягаться. Тогда все будет в порядке. А то, что я не смогу выйти замуж, ничего страшного... – Ее голос перешел почти в шепот. – Я уже приняла это как данность. Разве какой-нибудь мужчина захочет жениться на мне, если увидит эти шрамы...

Энрике тихо отпустил ее руку и медленно сполз на ковер к ее ногам. Его темные волосы переливались в бликах светильников как черный атлас. Он положил руки на ее бедра и под тонкой прозрачной тканью пеньюара ощутил неровность иссеченной шрамами кожи. Очень медленно он отодвинул ткань в сторону.

Филиппа попыталась отодвинуть ноги и остановить его, но он, с силой сжав бедра руками, положил ей голову на округлые колени.

Потом медленно, очень медленно и нежно начал гладить бедра, колени, икры и лодыжки, покрытые глубокими шрамами. Так же мягко и медленно он осыпал ее многострадальную кожу ласковыми поцелуями.

Филиппа замерла в полной неподвижности. Она не могла ни дышать, ни думать, она не понимала, что происходит. В ней жило и билось одно лишь сердце. Как он может прикасаться к уродливым шрамам? Неужели ему не противно? Она с болью вспомнила, как однажды все было совсем по-другому.

Его звали Дэвид. Этого парня все знали как отчаянного ловеласа. Однажды он положил на нее глаз, и то, что она отказалась ответить на его ухаживания, подогрело его еще больше. Ей тогда исполнилось двадцать два. Хорошо зная, как выглядят ее ноги, она с опаской относилась к мужчинам. Но Дэвид так настойчиво и красиво ухаживал, что она не устояла и согласилась встречаться с ним. Ей так хотелось быть нормальной девчонкой, иметь парня, влюбиться, в конце концов. Они вместе ходили в кино, на вечеринки, и через несколько недель Филиппа решилась рассказать ему о своем несчастье. Казалось, он отреагировал совершенно спокойно. Все было хорошо до той ночи, когда они впервые остались наедине в его квартире. Она до сих пор помнит его взгляд, как будто это случилось вчера. Странный звук вырвался из его горла, после того как он снял с нее джинсы.

Калека! – так он назвал ее. Значит, вот как каждый мужчина будет думать обо мне...

– Энрике... – Она обхватила его голову руками. Пальцы погрузились в шелковистую массу его волос. – Пожалуйста, не надо...

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– Тише, моя родная, тише.

Одним легким движением он обхватил ее ноги под коленями, развернул, мягко опрокинул на кровать и сам лег рядом, плотно прижавшись к ней.

– Энрике... – снова слабым голосом произнесла она.

Он обвел пальцем линию ее губ.

– Сейчас не время говорить, – сказал он, – пришла пора любить.

Энрике чувствовал себя идущим по лезвию ножа. Каждый жест, каждое прикосновение были решающими. Он контролировал каждый свой нерв.

Все только для нее, не для тебя...

С непередаваемой нежностью он целовал ее. Легкими поцелуями его губы касались ее губ, язык осторожно заставил ее рот раскрыться и медленно проник глубже.

Филиппа закрыла глаза, и Энрике понял, что она не в силах бороться с собою. То, что он делает сейчас, – единственный способ достучаться до ее сердца, смести все барьеры и заставить поверить в искренность его отношения к ней.

С ним происходило что-то новое. Дело заключалось не только в том, что он осознанно контролировал свои чувственные физические ощущения, а в том, что в глубине его души родилось какое-то неведомое ему прежде чувство, новое состояние духа. Он сам не смог бы дать ему определение.

Его охватывал гнев на несправедливость судьбы, заставившей так страдать невинное существо, на себя самого за душевную черствость и слепоту, на всех мужчин, заставивших ее считать себя отверженной...

Его губы спустились вниз по нежной шее до ямки, где дрожала пульсирующая жилка. Потом он осторожно откинул ткань пеньюара, обнажил полные трепещущие от возбуждения груди и провел кончиком влажного языка вокруг каждого розового соска, разбухающего и твердеющего прямо на глазах.

Филиппа тихо застонала и опрокинула голову назад, не в силах сдерживать эмоции.

Энрике окатила волна безудержного желания, но он усилием воли подавил его. Как же безумно ему хотелось обхватить эти торчащие соски губами и одновременно войти в нее и насытить свою изголодавшуюся плоть.

Все только для нее, не для тебя... Он осадил себя и сосредоточился на ее реакциях.

Его руки сжали ее груди так, чтобы розовые пики сосков находились как можно ближе друг к другу, после чего он принялся языком ласкать их попеременно, до тех пор пока сдавленный стон снова не вырвался из ее груди.

Он почувствовал, как она обвила ему спину руками, просунув их под махровый халат, и попыталась стащить его с плеч. Энрике скинул халат, не отрывая губ от ее груди, потом осыпал поцелуями внезапно напрягшийся живот и опустился еще ниже. Его пальцы нежно перебирали плотные завитки волос внизу живота.

Филиппе показалось, что она больше не в силах выносить переполнявшего ее возбуждения. Но она не могла и отказаться от него. Ее как будто втянуло в какую-то темную воронку, в безмолвный водоворот, где ее существо медленно и безвольно вращалось в сладостном отстранении от реальности. Она знала, что должна открыть глаза, но не могла. Знала, что должна немедленно, прямо сейчас остановить эти жадные нежные руки и губы...

Но не могла. Вселенная исчезла. Осталось только то, что она чувствовала в данное мгновение. Ее тело превратилось в сплошное сладкое жидкое удовольствие, наполнившее каждую клеточку ее существа.

Безмолвно и безжалостно возрастающее удовольствие сладкими волнами омывало ее. Волны проносились одна за другой и удерживали ее в своем безумном водовороте.

Губы Энрике следовали за кончиками пальцев, которые сейчас нежно касались внутренней поверхности бедер под завитками волос. Филиппа напряглась, уже готовая отбросить его руку, но только застонала от удовольствия и, к собственному удивлению, непроизвольно раздвинула перед ним ноги.

Наслаждение все возрастало. Ничто не могло сравниться с этими ощущениями. Ничто в ее жизни. Она даже не предполагала, что такое может быть.

Филиппа громко застонала и выгнулась па постели, откинув голову назад и подставляя его искушенным пальцам свою женскую плоть, которую он разжигал умелыми прикосновениями.

И все-таки какой-то природный инстинкт подсказал ей, что это еще не апогей, а только приближение к нему.

Ее бедра непроизвольно приподнялись в поиске еще большего наслаждения.

Он на мгновение оторвал язык и затем одним коротким прикосновением к разбухшей выпуклости между ног вызвал мощный взрыв всего ее существа.

Дыхание Филиппы остановилось, губы беспомощно раскрылись. Все, что она чувствовала до этого мгновения, показалось ей слабым эхом. Настоящее пламя разлилось по телу только теперь, заставляя плавиться все клеточки при каждом прикосновении Энрике.

Она плавилась в горячих волнах, исходивших от одной точки тела и разносившихся все выше и выше, вращая ее в водовороте сладострастия. Откуда-то издалека до нее донесся собственный стон, вырвавшийся из ее полуоткрытых губ. Она даже не догадывалась о существовании в себе таких страстей, они жили в ней безмолвно и сейчас вырвались наружу.

Время словно остановилось, пока она отдавалась во власть сладостного удовольствия. Но постепенно наплыв чувств стал ослабевать. Ее удовлетворенное обессиленное тело медленно, очень медленно начало возвращаться к реальности...

Крепкие руки держали ее в объятиях. Трепещущие ноздри уловили специфический мужской запах, а нежные груди щекотала густая поросль на мускулистой твердой груди обнимавшего ее мужчины.

Она, наконец, поняла, что произошло, и продолжала неподвижно лежать в его объятиях. Он не удивился. Ее щеки все еще были розовыми, а глаза под длиннющими ресницами не утратили блеска от пережитых эмоций.

Энрике тоже не двигался и с любовью смотрел на нее. Он знал, что находится в мире с самим собой и своим телом. Повинуясь безошибочному инстинкту, он сделал все правильно, выбрал единственно верный путь, по которому она могла пройти безболезненно в борьбе со своими страхами.

Он ощутил ее длинные ноги рядом с собой и покрылся холодной испариной, вспомнив слова: «Доктора хотели ампутировать ноги»... Какая несправедливая судьба!

Филиппа, дорогая моя...

Он даже не понял, произнес ли эти слова вслух или только подумал. Его веки потяжелели. Посмотрев на жену, безмятежно заснувшую в колыбели его рук, он расслабил мышцы и тоже сладко уснул.

9

Щедрое солнце заливало комнату ярким светом из широкого окна. Филиппа зажмурилась, медленно просыпаясь. Была какая-то причина, из-за которой ей не хотелось просыпаться, но не хотелось думать какая. Но ведь проснуться придется рано или поздно.

Кто-то потряс ее за плечо, не грубо, но настойчиво.

– Филиппа, дорогая, мы пропускаем божественный день! Завтрак уже ждет нас.

В голосе Энрике слышались ворчание и поощрение одновременно. Он решил вести себя с ней легко, непринужденно, как ни в чем не бывало. И пусть она не двигается и не хочет признавать его существование, но рано или поздно ей придется сделать это. Разве может она теперь отрицать, что ей хорошо с ним? Он не станет торопить ее, будет мягок и терпелив. Но игнорировать очевидное нельзя. Они хотят друг друга, и никакие шрамы на коже не могут помешать им быть вместе.

Энрике чмокнул ее в щеку.

– Наш повар приготовил специально для тебя настоящий английский чай, чтобы ты поскорее проснулась. Если ты не выпьешь его, он будет дуться все путешествие и тогда мы умрем с голоду. Поэтому пей свой чай поскорее. Я жду тебя наверху через пятнадцать минут. – Он встал, легонько потрепал ее по щеке: – Все будет хорошо. Доверься мне, Филиппа.

И вышел из комнаты.

Чтобы уложиться в пятнадцать минут, ей пришлось здорово поторопиться. Пока она лихорадочно принимала душ и одевалась рефреном в голове звучала лишь одна мысль: не думай ни о чем! Только не думай!

Но когда она поднялась на палубу, где за накрытым столом сидел Энрике, память во всех деталях воспроизвела события прошлой ночи.

Он догадался о ее чувствах по смятенному лицу, мгновенно поднялся, подошел и мягко взял за руку.

– Давай завтракать. Что ты предпочитаешь?

Он указал на стол, уставленный всевозможными яствами. Ими можно было бы накормить целый полк.

Благодарная за то, что они завтракают на палубе в абсолютном одиночестве, а не под взглядами всевидящей прислуги, Филиппа позволила ему ухаживать за собой и попросила яичницу, тост и фруктовый салат. Она была на удивление голодна.

Если не думать, то, значит, ничего и не случилось, твердила она про себя, сидя за столом, и, чтобы отвлечься, принялась смотреть по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, была сплошная мерцающая синева моря. Легкий ветерок ласково трепал ее локоны. День обещал быть светлым и ясным. Невольно настроение Филиппы изменилось. Ее наполнила ликующая радость бытия. Это показалось ей нелогичным, абсурдным. Но все обстояло именно так. Ее дух взмыл вверх. Разве можно устоять перед таким утром, как это?

Она медленно со вкусом уплетала свой завтрак. Было что-то непередаваемо упоительное в простой яичнице с тостом...

Энрике молча просматривал газету и пил кофе. Он практически не обращал на нее внимания и лишь изредка подливал чай или подавал масло. В какой-то момент Филиппа осмелилась оторвать глаза от еды и стала изучать человека, сидящего перед ней.