Текст книги "Взрослые дети, или Инструкция для родителей"
Автор книги: Инесса Ципоркина
Соавторы: Елена Кабанова
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Annotation
Подростковый возраст – самый трудный, считают многие родители. Однако подростковый возраст проходит, а трудности в общении с детьми только нарастают. Почему? У молодых людей наступает период самореализации, когда родители часто оказываются "не в теме", и повзрослевшим детям кажется невозможным объяснить «замшелым предкам» свои проблемы. Старшие удивляются нахальству и агрессивности младших, а младшие обвиняют старших в "твердолобости". Конфликт – налицо! Как не превратить этот конфликт в затяжную войну между поколениями и правильно выстроить отношения с повзрослевшими детьми, вы узнаете из этой книги. Авторы многих популярных книг по психологии, а также публикаций в прессе и на интернет-сайтах Е. Кабанова и И. Ципоркина настолько глубоко проникли в суть проблемы, что их советы будут полезны многим читателям. Книга написана легко, доступно и увлекательно.
Е. Кабанова, И. Ципоркина
Введение
Глава 1
Новейшая история молодого человека
Время и место приемки эмоций
Любовь как эгоизм вдвоем
Ложь во спасение
«Быть смелым мало – быть разумным должно»
«Все это пустою бабой звалось»
Допинг дороже будущности
Глава 2
Метод Бермяты не для родителей
Что могущественнее – традиция или индустрия?
Секс – не подростковое бунтарство
Сцилла и Харибда общественного мнения
«Не нужны мне мама, ваши советы»
Невидимые миру тещины слезы
Глава 3
Конкуренция самооценок
Журнальный глянец в обыденной жизни
Бедная Лиза и светлый образ Павлика
Болезнь и талант – опасная связь
Не стоит спорить с Терминатором
Демон разрушения в человеческой душе
Глава 4. Индивидуальность «в движении»
Внеси лепту и спи спокойно!
«Молодости нашей нет конца!»
Семейные дрязги – дело тонкое
Ритуалы диких прерий в родственном кругу
Старый верный путь к победе
«Я ни в чем не виновата – а кто докажет?»
Природа – особа легкомысленная
Глава 5
Что важнее – сохранить лицо или личину?
Он может все и он не может ничего
Мазохизм в историческом контексте
Не дразните спящую мамашу
«Поворотись–ка, сынку. Экий ты смешной стал!»
«Тронь меня, и я убью тебя, мама»
Глава 6
«Я тебя породил, я тебя и убью»
Раздельное питание «по–родительски»
Боязнь одиночества
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
Е. Кабанова, И. Ципоркина
Взрослые дети, или Инструкция для родителей
Введение
Напрасно считают, что «трудный возраст» заканчивается с пубертатным периодом. Карл Юнг, писавший о проблемах молодого возраста, расширял эту ступень «от непосредственно послепубертатного периода и примерно до середины жизни, которая приходится на возраст где–то между тридцатью пятью и сорока годами»[1] и отмечал, что «подавляющее большинство людей соприкасается здесь с внезапно прерывающими сон детства требованиями жизни… если имеются контрастирующие с действительностью иллюзии, то сразу возникают и проблемы. Никто не вступает в жизнь без некоторых уже сложившихся представлений. Иногда это представления ложные, не соответствующие внешним условиям, с которыми человек сталкивается. Часто это связано со слишком большими ожиданиями, с недооценкой внешних трудностей либо же с необоснованным оптимизмом или негативизмом. Можно было бы составить длинный список всех тех ошибочных представлений, которые являются причиной первых, осознанных проблем. Однако проблемы порождают не только столкновение субъективных представлений с внешними условиями, но и, возможно столь же часто, внутренние душевные трудности; они существуют даже тогда, когда внешне все идет гладко»[2].
На первый взгляд, психологическое состояние за «отчетный период», который фактически простирается от пятнадцатилетнего рубежа до кризиса среднего возраста, нельзя назвать однородным, тем более в отношении сознания и бытия. И все–таки существует фактор, традиционно сопровождающий россиян не только в первой, но и во второй половине жизни. И лишь в тот момент, когда материальная и психологическая независимость достигают определенных показателей, некоторые из нас – впрочем, отнюдь не все – готовы снизить влияние указанного фактора на нашу жизнь и образ мыслей. Как вы, вероятно, догадались, речь идет о родителях.
Западная культура предполагает довольно раннее расставание детей и родителей. Не только колледжи, но и частные школы разлучают близких надолго, понемногу ослабляя ту зависимость, которая в психологии (как, впрочем, и в биологии) именуется «пуповиной». Ребенок, будучи поставлен лицом к лицу с обществом учителей и учеников – то есть людей посторонних и к его судьбе равнодушных – неизбежно научится вести себя осмотрительно и принимать самостоятельные решения, потому что, как говорил Андре Моруа, «товарищи воспитывают гораздо лучше, чем родители, ибо им не свойственна жалость». А родители, пока товарищи, не зная жалости, дисциплинируют их ребенка, могут заняться восстановлением своих собственных социальных функций, не относящихся к родительским обязанностям. Это, конечно, рискованная и болезненная стратегия. От жестокого прессинга со стороны старших учеников воспитанник частной школы – а то и первокурсник колледжа – приобретает разные фобии, вплоть до тяжелых расстройств восприятия и поведения. И родители однажды с изумлением видят, что их чадо превратилось в невротика или психотика. По поводу границы между этими отклонениями от нормы специалисты много спорят и… шутят. Гордон Гаммак сказал: «психотик утверждает, что дважды два – пять, а невротик знает, что дважды два – четыре, и это его ужасает». А Томас Сас говорил о своих коллегах: «психиатры называют невротиком человека, который страдает от своих жизненных неурядиц, и психотиком – человека, который заставляет страдать других». Словом, невротик еще способен адекватно оценить окружающее и понять, что у него проблемы, а психотик если и почует неладное, то решит, что это – не его проблема, а проблема окружающего.
Поэтому любящие родители, обеспокоенные подобными – отнюдь не радужными – перспективами, зачастую предпочитают, чтобы подрастающий – или вполне подросший – ребенок находился в поле внимания и жил дома. Беспокойство такого рода легко понять, как и стремление подольше контролировать жизнь и душевное состояние и школьника, и молодого человека. Вот почему и на Западе, и на Востоке немалое количество «взрослых детей» проживает вместе с родителями – вплоть до весьма зрелого возраста. Кому–то «неразрывная связь» с близкими кажется верным признаком «мамсиковости», патологической несамостоятельности. Мы полагаем, причины совместного проживания с родителями могут быть разные: и материальные, и психологические. Но, к сожалению, медицинское правило (или любимая шутка семейства Борджиа) – «Все сущее – яд, дело только в дозе» – действует и в области психологии. Поэтому всеобъемлющая любовь также отравляет. В этой книге мы поговорим о проблемах гиперопеки – в том числе и о последствиях «отравления любовью», влияющих не только на детей, но и на их родителей.
Итак, рано или поздно дети – в том числе и проживающие совместно с родителями – уходят во взрослую жизнь и обретают толику независимости в суждениях и поступках. Авторитет родителей уменьшается. Уровень подконтрольности детского поведения падает. Результатом таких перемен могут стать депрессивные состояния, неадекватные реакции с обеих сторон, взаимное раздражение и постепенное (или резкое) отчуждение вчерашнего «любимого детища» от любящих родителей – подобное особенно удручает. Но для независимого, «взрослого» личностного развития моральная и поведенческая «отдельность» необходима.
Притом, что стадия «разрыва пуповины» между старшими и младшими проходит «в обоюдном присутствии», и оттого сильно усложняется взаимными провокациями: с обеих сторон сыплются упреки, регулярно возникают стычки, ведутся игры на понижение, не кончается борьба за власть… А проблемные периоды – так называемые «черные полосы» – те вообще изобилуют нервными срывами, попытками найти виноватого, приступами депрессии. Если все описываемые ситуации совместить по принципу интерференции волн, когда проходящие друг через друга волны в одних точках гасят друг друга, а в других, наоборот, подхлестывают – получается изменчивая картина «психологической интерференции возрастов». Пройти через это испытание без единой царапины не удается даже суперпослушным детям суперчутких родителей, и рецептов, каким образом избавить детей и родителей от мучительных объяснений и рискованных перемен, тоже не существует.
Есть лишь одна возможность снизить психоэмоциональные «затраты». Эта возможность – информация, полученная вовремя и использованная по назначению. Не секрет, что родители после выхода ребенка из переходного возраста испытывают огромное облегчение и ожидают новых подарков судьбы – моментального взросления, всеобъемлющей терпимости, изрядной ответственности, внезапно снизошедшей на вчерашнего подростка… Словом, качеств, которыми не всякий зрелый человек может похвастаться. И если маме и папе, пребывающим в опьянении от радужных надежд, сказать: не только вашу счастливую чету, но и ваше подросшее дитятко отныне ожидают новые испытания… Пожалуй, они не поверят. Потому что не захотят поверить в такое. Но, по прошествии некоторого времени, папы и мамы, обладающие адекватным восприятием, поневоле признают: не все так гладко, как виделось в мечтах.
Пользуясь термином Юнга, молодой возраст не менее труден, нежели переходный – это также возраст самореализации, самоидентификации, социальной адаптации и вдобавок… это возраст разочарования в детских и подростковых иллюзиях, как уже было сказано, «контрастирующих с действительностью». В первую очередь рушатся иллюзии относительно Всемогущих Родителей и Всеведущих Взрослых. В детстве ребенок, подобно Муми–троллю, полагает, что родители могут предотвратить даже космические катаклизмы: «Да ну ее, эту комету! Папа с мамой все уладят, только бы нам вовремя вернуться домой…»[3]; на подростковом этапе под влиянием «психологического бунтарства» принимается рьяно отрицать факт всемогущества и всеведения старших – все еще воспринимая его как факт; а в молодом возрасте он осознает, что старшие, в сущности, ничем не отличаются от младших, если не считать ухудшения физической формы и ограничения круга перспектив – профессиональных и личных. Словом, Бэтмены превращаются в заурядных, довольно неуклюжих клерков, а Цереры, Геры и Афины местного значения – в замотанных жизнью, нервных домохозяек (или в замотанных предпринимательством бизнес–вумен – неважно). И даже то, что «выбивается» из описанной схемы, все равно не дотягивает до Олимпа, на котором родители помещаются в мировосприятии ребенка.
Утрата «домашних богов» и потеря «семейной безопасности» неизбежно стимулируют поиск новых социальных ориентиров и новых защитных систем. В этом деле молодым людям приходится полагаться на себя – помощь близких ненамного улучшает ситуацию. Или даже ее усугубляет. Ведь папа с мамой (равно как и дяди с тетями) могут оказаться настолько «не в теме», что исповедоваться им на тему своих проблем или своих амбиций представляется делом совершенно бесперспективным. Старших, на первый взгляд, ужасают буквально все намерения и надежды младших. Возникает стена отчуждения, в которую родители регулярно стучат кулаками с требованием «открыть немедленно и отчитаться по полной программе». Вместе с тем, воображая картины одна другой страшнее (моего ребенка могут посадить на иглу, вовлечь в криминальную среду, сбить с пути истинного!), взрослые сами себя «накручивают» и уже не могут успокоиться. А потому, даже изучая предоставленные молодежью «отчеты», не могут себя сдержать и демонстрируют, мягко говоря, бестактность: самое меньшее – делают колкие замечания и самозабвенно предсказывают грядущие неприятности. Но и таких «мелочей» достаточно, чтобы вчерашний подросток замкнулся и нашел себе других «конфидентов».
Особенно тяжело приходится «людям третьего тысячелетия», поскольку «люди второго тысячелетия» – а попросту, поколение восьмидесятых – не слишком подготовлено к реалиям современной жизни. Нет, отдельные правила и приемы они усвоили, но установки, заложенные в сознание в «доперестроечный период», дают себя знать. Стереотипы мышления не выветриваются из человеческого сознания просто потому, что устарели и больше не работают. Их приходится подолгу вытеснять, нейтрализовывать, замещать новыми стандартами, действуя методом «волевого решения» – а на это усилие далеко не все способны. Между тем, если человек социально дезадаптирован (притом, что растеряться в сегодняшнем мире может представитель любого поколения – уж очень быстро меняется ситуация), он неизменно прибегнет к… биологической программе. Так устроено любое живое существо: не знаешь, что делать – делай, что велит природа! А природа велит либо спрятаться, либо напугать противника. Более сложных решений инстинкт самосохранения не выдает, он, как все инстинкты, изначально рассчитан не на сложную, а на скоростную реакцию. Вот почему даже у неглупых людей в ответ на чувство растерянности практически неизбежно наступает паническая реакция, обостряется восприятие, растет уровень тревожности, возникает агрессия…
Условия для конфликта налицо. И если подобное состояние имеет место быть с обеих сторон – личная и семейная экологическая катастрофа почти неминуема. Но те, кому удается «опознать» признаки надвигающейся катастрофы, сумеют вовремя остановиться и спасти взаимопонимание. Им не придется долгие годы латать отношения с ближайшими родственниками. Что порождает растерянность, панику, агрессию в отношениях с близкими, вы узнаете из этой книги.
Кстати: конфликт поколений базируется не только на психологических, но и на социальных сторонах человеческой личности. С одной стороны, родители (как правило, еще не достигшие пенсионного возраста) чувствуют себя активными «борцами за жизнь и успех», с другой – предполагают, что немало пожили на этом свете и, как люди опытные, вправе давать молодым «жизненно важные рекомендации». При этом родители зачастую не учитывают разницы между субкультурами, в которых существуют они и их дети. Старшие забывают, что методы и приемы выживания и повышения социального статуса у двадцати–и сорокалетних могут сильно различаться. И обе стороны могут серьезно раздражаться и постоянно спорить по поводу «методических» несовпадений. Старшие поражаются нахальству младших, младшие – твердолобости старших. Помирятся они, скорее всего, лет через двадцать: когда первые войдут в возраст мудрости (или пофигизма), а вторые на своей шкуре испытают, что такое жизнь в контакте с подросшим чадом. Чтобы непонимание не длилось двадцать лет подряд, имеет смысл присмотреться к жизни другого поколения повнимательнее.
Глава 1
Еще один переходный возраст
Первые двадцать лет – самая длинная половина жизни. Роберт Саути Роберт Саути
Новейшая история молодого человека
Кажется, ваш ребенок вырос. Иначе держится, перестал грубить старшим и плакать злыми детскими слезами оттого, что не получил вожделенной игрушки, шмотки, поблажки. Его амбиции просто смешны – то есть он не хочет быть «как мама и папа», когда вырастет – а хочет быть богатым и знаменитым. Или просто крутым. И не только с виду. У него своя компания (впрочем, к этому вы уже привыкли), свои интересы (и это для вас не новость), свои планы на уикенд (и слава богу, хоть денек в тишине посидим). Но самое странное – у него свои дела. Он не просто посещает учебное заведение или рабочее место: у него формируется «взрослый социальный статус». И раньше ваше чадо занимало определенное место в подростковой иерархии: было, например, «хорошим учеником» на радость маме или «вожаком отморозков» на радость дедушке. Или наоборот. Теперь детские связи остались в прошлом. И даже если старые друзья – те самые отличники–бойскауты или рэперы–хулиганы – периодически заходят к своему приятелю в гости и вовлекают в свои дурацкие затеи, их присутствие в его жизни не самый важный фактор. Он больше не считает «компанейское самоутверждение» основным содержанием своей жизни. Теперь он предпочитает «профессиональное самовыражение».
Конечно, он не трудоголик – или еще не трудоголик. Тем не менее вчерашний подросток уже сознает, что социальная безопасность, которую большинство детей обретают в лоне семьи, постепенно испаряется. Пора учиться налаживать собственные связи, а также строить собственную защитную систему – и не одну. Вот он и пробует свои силы. А вы стоите на другой стороне трещины и волнуетесь. Вам кажется, что он все делает не так. И вообще, лучше бы ему не выбираться из той самой «семейной безопасности» – здоровее будет.
Увы. Здоровее не будет. Самостоятельность – неизбежное свойство (кара? награда?) взрослой личности. Проблема – и ваша, и вашего еще не слишком взрослого и совсем не самостоятельного ребенка – в том, что он еще… не личность. Формально, с точки зрения психологии, он довольно далеко ушел от состояния, которое психологи именуют «индивидом». Притом, что индивид есть целостное, неделимое генотипическое образование. Его врожденные черты и привычки, приобретенные на раннем этапе развития, не конфликтуют, а постепенно сплавляются воедино, образуя биологическую особь, действующую в согласии с собой и миром. Малышу надо усвоить слишком большое количество информации, навыков, реакций, чтобы тратить силы на внутренний конфликт. Поэтому – никаких проблем с самооценкой и депрессивных спадов. Гармоническое слияние радостного труда, беспечного отдыха и бодрящих стрессов. Прямо скажем, эта идиллия длится недолго. Уже в первые годы жизни начинает по крупицам складываться личность – «относительно поздний продукт общественно–исторического и онтогенетического (прижизненного – Е.К., И.Ц.) развития человека»[4]. Что же происходит с индивидом в тот период, когда он перерастает в личность?
Время и место приемки эмоций
Главная особенность развития личности – двойная детерминация. Иными словами, на сложение нашего «Я» воздействуют два фактора: социальный (среда) и биологический (наследственность). До победы преподобного Зигмунда Фрейда, создавшего апологию противоборства факторов, популярностью пользовалась теория их конвергенции (схождения)[5]. Впрочем, такая приблизительность не удовлетворяла ни психологов, ни их пациентов – уж очень все походило на сцену из оперы «Евгений Онегин». Дуэлянты долго–долго с печалью в голосе взывают «Не помириться ль нам, пока не обагрилася рука?», игнорируя суровое «Теперь сходитесь!», хотя всем грамотным людям заранее известно – эта встреча ничем хорошим не кончится. Наверное, поэтому человечество с восторгом приняло более четкую идею – идею конфронтации биологического и социального начал: либидозные порывы, направленные на получение удовольствия (избегание неудовольствия), подавляются общественными нормами и запретами. И даже воспитание ребенка в духе лояльности к этическим «ограничителям» в состоянии добиться «краткого перемирия», регулярно переходящего в партизанскую войну. Любители бурной жизни, окопавшись на теоретических позициях фрейдизма и неофрейдизма, ищут радость в эскалации неразрешимого внутреннего конфликта, а тем временем психологи разрабатывают психологическую бомбу – теорию взаимодействия факторов.
Вариативность психологических стратегий настолько высока (и к тому же постоянно меняется в зависимости от самых разных параметров – возрастных, исторических, этнических и т.д.), что утвердить окончательный принцип – конвергенция или конфронтация – практически невозможно. Не вдаваясь в подробности дискуссии, длящейся почти век и собравшей вокруг проблемы великую армаду из психологов, социологов, биологов, медиков и др., упомянем о теории взаимодействия. Согласно ей биологическое и социальное соседствуют в человеческом сознании в различных формах и в различных плоскостях. Это дает некоторую свободу изысканиям. И, так сказать, марксисты целы, и неофрейдисты сыты.
Способ сосуществования природы и социума в нашем сознании до конца не выяснен.
Раз уж наука психология целое столетие пытается, но все еще не в силах гармонично совместить указанные факторы, то представьте, каково проходится отдельной человеческой особи! Вот почему родителям необходимо настроиться на долгий и весьма нелегкий процесс – нелегкий и для ребенка, вырастающего из индивида в индивидуума, и для его окружения, на которое выплескиваются моря страха, агрессии и подросткового выпендрежа. Это продлится как минимум 15 лет, а то и все 20. Все системы, отвечающие за прием и анализ информации, заполняются, совершенствуются, видоизменяются. Но кое–что – довольно важное – остается неизменным даже у вундеркиндов. Время обработки данных у всех людей разнится, но место обработки – параметр куда более постоянный. В детстве эмоциональные «файлы», фигурально выражаясь, попадают в папку с надписью «Миндалины». Так называются не только органы лимфатической системы в нашем горле, но и центр эмоциональной деятельности: миндалины (те, что в мозгу) – глубинные структуры, часть мозжечка. Весь мозжечок в целом отвечает за координацию движений. Его предназначение – обеспечивать древнейшие функции организма, от ходьбы до глотания пищи. Поэтому устройство у мозжечка довольно примитивное, и появляется он в человеческом эмбрионе на ранних этапах развития плода. В свою очередь, те части мозга представителей разных видов Homo, которые сформировались в ходе эволюции позднее и получили более сложную структуру – они, соответственно, и появляются у человека позже, и действовать начинают не сразу. А тем временем жизненно важные функции выполняются примитивными отделами мозга – в частности, мозжечком. Именно поэтому мозжечок отвечает за эмоциональную реакцию на все раздражители в течение первых 15–18 лет жизни. Затем, по мере взросления, анализ поступающих сигналов и реакция на эмоциональные раздражители отходит к лобным долям мозга.
Вот почему в детстве и в юности чувства охватывают нас целиком, не поддаются контролю, не позволяют себя ограничить – все это просто–напросто первобытная «непосредственность». И даже не первобытная, а звериная. Всяческая регламентация со стороны рационального мышления почти не срабатывает.
Зачастую ребенок не в силах соблюсти правило, несмотря на неизбежность наказания.
«Половодье чувств», воспетое искусством романтизма и апологетами фрейдизма – не что иное, как отзвук инфантильного восприятия мира. Этот вывод не может не показаться сухим и рассудочным, вызывая протест не только у читательских масс, но и у масс писательских. А уж как протестуют подростки устами писателей – например, устами актера Стивена Фрая, автора романа «Лжец»: «Как они могут наказывать нас и унижать, когда мы способны испытывать чувства достаточно сильные, чтобы взорвать весь мир? Либо они знают, через что мы проходим, влюбляясь, и тогда их бессердечие, нежелание нас предостеречь, помочь нам пройти через это не заслуживает прощения, – либо они никогда не чувствовали того, что чувствуем мы, и в этом случае мы имеем полное право назвать их мертвецами»[6].
Любовь как эгоизм вдвоем
Проблема усугубляется тем, что с подростковыми жалобами на душевные муки беззастенчиво соседствует неукротимая жажда любви. В юном возрасте все мы ставим свои переживания на самый верх ценностной иерархии: создаваемые в детстве и юности «пирамиды» такого плана практически всегда увенчаны потребностью в любви.
Для ребенка любовь и внимание окружающих – главная оценочная категория.
В том числе и в отношении социального статуса. Уровень собственной значимости дети и подростки сверяют по «количеству любви». Отстраненное или равнодушное восприятие добрых чувств со стороны других людей – подобная реакция, как правило, есть следствие специфической обстановки и формирования соответствующих защитных систем. Либо ребенок подвергается «передозировке» любви, близкие с ним носятся, как с писаной торбой, надоедая всеобщему баловню и любимцу. Либо ситуация обратная – тогда хронический дефицит внимания вынуждает юного изгоя принять гордую позу «Ну и пусть, не очень–то и хотелось!»
И даже в описанных случаях подростки не отказываются от общественного одобрения окончательно и бесповоротно, а только внешне демонстрируют свое презрение к чужому мнению. Это хороший способ доказать свою «крутость» какой–либо референтной группе (социальной категории, нормы и ценности которых на данный момент служат человеку эталоном для подражания). В качестве такого «эталона» легко обозначить два полярных варианта: «маленький лорд Фаунтлерой»[7] – чудо чистоты и слащавости, и «малолетний Челкаш» – чудо маргинальности и безбашенности. Нормальные, обычные дети на этой шкале «крутости» помещаются где–то посередине. Одни – более управляемые – как правило, ближе к «Фаунтлерою», другие – к «Челкашу». Время от времени и первых, и вторых тянет в сторону, противоположную их сегодняшнему образу жизни: поэтому даже «хорошие дети из приличных семей» апробируют свою способность к риску – и не только ради самоутверждения, но и для того, чтобы шокировать взрослых, «просто для смеха»[8]; а «сущее хулиганье» периодически оказывает покровительство слабым и яростно защищает своих протеже от нападок со стороны своих собственных товарищей. Вдруг за такие «геройства» храбреца зауважают – а главное, полюбят?
С возрастом желание «увеличить процентное содержание любви в своей жизни» принимает сексуальную окраску. Притом у юношей эта «эмоциональная тяга» носит сексоцентричный характер, а у девушек – гендерный[9]. Вот почему у мужчин стремление «выбиться в люди» часто связано с потребностью в «дополнительной сексуальной привлекательности». Снова процитируем Стивена Фрая: «все, кого я знал настолько близко, чтобы просиживать с ними за бутылкой виски до самых предрассветных часов, все без исключения признавались мне, что подлинное побудительное начало, которое толкало их к тому, чтобы стать знаменитыми артистами, политиками, писателями, да кем угодно, составляла глубоко коренившаяся в них надежда, что деньги, слава и власть позволят им валять баб с куда большей легкостью»[10]. Кому–то, кстати подобное отношение к женскому полу кажется оскорбительным. Чем обижаться, лучше припомнить, как мужчина превращается в мелкую разменную монету в жестокой игре под названием «поддавки женские обыкновенные».
Однажды на ток–шоу нам довелось наблюдать следующий сюжет: две двадцатилетние девушки наперебой описывали странное поведение своей подруги (назовем ее Лена), объясняли, что пришли на шоу исключительно потому, что беспокоятся за нее. Некоторое время назад, рассказывали они, Лена объявила, что у нее имеется поклонник – любящий и верный. Впрочем, знакомить его со своими подругами она отказалась. А через полгода порадовала девушек сообщением: ура, она выходит замуж и приглашает обеих на свадьбу. Барышни пошили платья, купили подарок. Однако Лена рассталась с женихом за несколько дней до свадьбы. Через некоторое время у незадачливой невесты появился другой ухажер. История повторилась – вплоть до мелочей: помолвка с таинственным кавалером, приглашение на торжество, разрыв перед самой свадьбой и еще одна бесполезная обновка. После разрыва каждой из помолвок Лена дарила подругам свои фотографии в свадебных платьях – пусть хоть полюбуются, раз погулять не вышло. Сейчас у Лены третий «кандидат». Подругам про него ничего неизвестно.
Тут добрые подружки не стерпели – и вместо того, чтобы махнуть рукой на странности Лениной личной жизни или с юмором реагировать на посезонную смену женихов, обозлились вконец. Решение пришло само: за Леной надо проследить! В процессе слежки было обнаружено: Лена зашла в «Салон свадебной моды», где сразу же стала примерять платья, несколько отобрала и в каждом из них сфотографировалась. После чего переоделась и поехала домой. Подруги еще больше забеспокоились – и пошли, согласно лучшим советским традициям, разбираться в этом деле… в Останкино.
Такая вот история трех молоденьких девушек–студенток. Девушки имели схожие проблемы: страстно мечтали обзавестись бойфрендами и повыходить замуж. Потому, наверное, и считали себя подругами. Хотя ни дружеского взаимопонимания, ни дружеской поддержки в их отношениях не наблюдалось. Даже в маленьких компаниях из трех человек может идти жесткая борьба за лидерство. Но если звание «самого лучшего» передается из рук в руки, будто переходящий кубок, то звание аутсайдера прилипает намертво. В девичьих сообществах таким вот аутсайдером зачастую оказывается самая робкая и внешне невзрачная девушка. В этой компании лузером оказалась Лена. И, разумеется, попыталась доказать девицам, давившим на нее со всей инфантильной дури, что она ничем их не хуже: глядите, и молодой человек уже имеется, и замуж собираюсь. Да к тому же раньше остальных. Открещиваясь от ярлыка «самое слабое звено», Лена использовала прием мистификации, а проще говоря – обычного вранья. И хотя ее поведение было обусловлено давлением со стороны окружения, подружкам казалось, что Лена просто спятила. Согласитесь: психически нормальный человек ни с того, ни с сего по «Салонам для новобрачных» не побежит – фотографироваться в свадебных одеждах так и эдак?
Но, на самом деле, есть разница между понятиями «нормальный человек» и «опытный человек». Героиня этой истории – вполне нормальная молодая девушка, только изрядно растерявшаяся. Будь у Лены жизненный опыт, она предпочла бы расстаться с подругами, унижающими ее достоинство, чем ввязываться в дурацкий розыгрыш. Но молодым людям «своя компания» нередко представляется сверхценностью. И они крайне неохотно идут на прекращение отношений, даже если постоянно приходится бороться за повышение самооценки или преодолевать психологические комплексы. Зачем Лена пошла на ложь? А что, скажите, ей было делать? Ведь по–другому избавиться от имиджа неудачницы оказалось невозможно. Ленины подружки только и дожидались от нее откровенного рассказа о личных проблемах: признаешься – будешь ходить в лузерах до конца своих дней.
За счет того, что один – «признанный слабак», остальные могут повысить свою самооценку.
Можно упрекнуть «обвинительниц»: дескать, друзья так себя не ведут. Друзья должны помогать, поддерживать, утешать. А этим, с позволения сказать, «прокуроршам» и в голову не пришло, что девушку Лену следует оставить в покое. Пусть живет как живется, чтобы «не было мучительно больно» и не надо было наворачивать одну ложь на другую. Вместо этого барышни притащились на ток–шоу, где и продемонстрировали всему миру склочность характера, непристойную манеру подглядывать и любовь к мелким пакостям – совершенно в духе старушки Шапокляк. Кстати, время, когда они Лену на чистую воду выводили, можно было бы и получше потратить: на устройство собственной личной жизни, например. Обзавелись к подружкиной свадьбе нарядными платьицами? Ну так сходите в них на дискотеку или в ночной клуб. Лучше лишний раз порадовать себя, чем унизить другого.
