Текст книги "На дальних берегах"

Автор книги: Имран Касумов

Соавторы: Гасан Сеидбейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Взбешенный Гульбах приказал своему авангарду повернуть дальнобойные орудия на Триест.

Когда дальнобойные орудия Гульбаха начали бить по Триесту, Ферреро дал отрядам приказ прекратить огонь и незаметно отойти. Задача была выполнена: каратели были разгромлены. Партизаны заплатили за это дорогой ценой: из двухсот человек Анри Дюэз и крепыш-болгарин привели в бригаду только сорок. Но основные силы бригаде удалось сохранить.

…Спустя немного времени Гульбах с остатками своей изрядно потрепанной дивизии, не встретив никакого сопротивления, вошел в Триест и обнаружил, что город в руках… у гитлеровцев! Гитлеровцы, находившиеся в городе, тоже были ошеломлены, узнав, что по Триесту била немецкая же артиллерия!

Гульбах прежде всего послал за Карранти. Ему доложили, что Карранти убит. Горничная, когда ее развязали, рассказала о таинственном ночном визите. Выяснилось, что вскоре после этого кто-то бросил недалеко от виа Фортуна взрывчатку в грузовик с нацистами. По всем признакам, в обоих случаях действовал один и тот же человек. Припомнили немцы и недавний взрыв в «Иль Пикколо» и бой в пещере…

Гульбах в помощь тем, кто уже преследовал Мехти, направил новую погоню.

Долгий и трудный путь проделал Мехти, прежде чем добрался до села Великий Дол.

По дороге он сумел запутать следы, и пока нацисты кружили где-то, решил хоть немного отдохнуть и набраться сил. А потом снова в путь. Все село было на ногах: сюда доносился грохот далекого боя. Крестьяне радушно приняли Мехти, сразу же смекнув, что это партизан.

Мехти спал как убитый, а крестьяне следили за дорогами. Не прошло и получаса, как к дому, где отдыхал партизан, прибежала запыхавшаяся девушка и предупредила, что немцы окружают село. Крестьяне разбудили Мехти и проводили его на дорогу, ведущую в деревню Витовле.

Снова Мехти уходил от врага… Ноги уже не слушались его; он часто спотыкался о камни, падал, снова вставал и шел, шел, не оглядываясь назад. Он смертельно устал.

Есть же предел тому, что может вынести человек!.. Каждое появление Мехти в Триесте было подвигом, а появлялся он там не однажды. Сколько раз врывался он в логово врага, совершал, казалось, немыслимое и в конце концов уходил.

Уходил он и сейчас – усталый, измученный, еле держась на ногах. «Только бы немного отдохнуть; хотя бы чуточку отдохнуть!»

Впереди, в предрассветных лучах солнца показалась деревня Витовле. Здесь Мехти нередко приходилось ночевать. Сильно хромая, опираясь на автомат, Мехти вошел в деревню. Крестьяне узнали его, спрятали, перевязали ему раны.

Спустя два часа деревню окружили гитлеровцы. Они перекрыли все дороги, подтянули к деревне артиллерию. Бой в пещере не был ими забыт, и они уже не представляли себе борьбу против одного партизана иначе, как с помощью артиллерии.

Мехти разбудил шум на улице. Он выглянул из чердачного окна и увидел, что нацисты сгоняют крестьян на деревенскую площадь. Площадь была недалеко от дома, в котором скрывался Мехти.

Нацисты выгоняли из домов и женщин с детьми, и стариков, и даже больных. Дворовые псы с лаем бросались на солдат; гитлеровцы стреляли в них. Крестьян они били прикладами. Но никто не стонал, не кричал. Кричали только нацисты, крестьяне же шли на площадь молча. Они молчали и тогда, когда немцы, собрав их на площади, предложили им указать дом, где прячется партизан. Предателей среди крестьян не оказалось. Тогда гитлеровцы пригрозили крестьянам поджечь деревню и уничтожить всех жителей, вместе с детьми и стариками. Люди стояли молча, в упор глядя на нацистов.

И Мехти увидел, что гитлеровцы готовы привести свою угрозу в исполнение. Он увидел, как запылали первые дома, увидел, как нацисты собираются стрелять по стоявшим на площади крестьянам…

Скулы на лице Мехти обозначились резче; он снял свой автомат. Рисковать жизнями ни в чем не повинных людей Мехти не мог…

Длинная автоматная очередь повалила нескольких нацистов. Это спасло деревню и ее мужественных жителей.

Открыв огонь, Мехти тем самым обнаружил себя. С ликующими возгласами нацисты кинулись к дому.

«Теперь, пожалуй, конец», – подумал Мехти.

На чердак нацелились стволы орудий.

– Сдавайтесь! – крикнул эсэсовский капитан. – Тогда мы не будем стрелять!

Мехти не ответил ему.

– Сопротивление бессмысленно! Сдавайтесь!

Мехти молчал. Он мысленно прощался со всем, что было ему дорого. Города и люди оживали перед его взором. Родные, любимые города! Баку. Улица Касума Измайлова, где он провел свое детство; художественное училище… Москва – он словно услышал бой часов Спасской башни!.. Ленинград. Нева, прозрачные журчащие фонтаны в Петергофе… Красавец Тбилиси, героический Сталинград… Великая, необъятная Родина!.. Родные, любимые люди… Сдержанный, добрый Сергей Николаевич. Вася! Родной Вася! И биби, которая вырастила его… Она, чудилось, гладила его по волосам своей загрубевшей старческой рукой и тихо говорила: «Сын мой… Мехти… Таким я и хотела тебя вырастить… Только таким».

Нацисты ждали, что ответит им партизан.

Ответа не последовало.

Тогда эсэсовский капитан, подозвав одного из местных стариков, приказал ему войти в дом и передать партизану, что если он сдастся, нацисты обещают подарить ему жизнь, если же станет сопротивляться, то по нему будут бить из пушек… На размышление ему дается пять минут.

Старик молча направился к дому, вошел в него, поднялся на чердак. Это был его дом. И Мехти не раз прятался у старика. Подойдя к Мехти, старик с сокрушенным видом молча остановился перед ним.

– Что с тобой, Тинти? – тихо спросил Мехти.

– Тяжело мне, сынок…

– Говори, – улыбнулся Мехти. – С чем они послали тебя?

– Нет, я не скажу тебе того, что они велели передать! – воскликнул старик.

– Спасибо, Тинти!

– Зачем ты открылся им? – с укором спросил старик.

– Так надо было, Тинти…

– Они ведь брали нас на испуг… Откуда им знать, что ты здесь?

– Этот «испуг» дорого бы вам обошелся, Тинти…

Старик с нежной отцовской лаской взглянул на Мехти, потом сказал:

– Через четыре минуты они начнут бить из пушек…

– Мне жаль твой дом, Тинти.

– На месте этого дома мы разобьем большой цветник, – с трудом сдерживая слезы, сказал старик, – и поставим памятник советскому воину Михайло… И дети наши и дети наших детей из поколения в поколение будут рассказывать о тебе сказки-былины…

– Прощай, Тинти, вы честные люди… Дорожите же своей честью, берегите ее: впереди еще много суровых испытаний.

– Мы будем помнить тебя, Михайло.

– Прощай, Тинти!

Старик медлил покидать дом.

– Уходи, Тинти! – поторопил его Мехти. – Остается всего минута!..

И Тинти с неохотой ушел. Он спускался вниз медленно, не торопясь.

– Скорее, Тинти! – крикнул Мехти, заметив, что нацисты готовятся обстреливать чердак.

К Тинти, когда он вышел из дому, подскочил эсэсовский капитан.

– Ну что? – с нетерпением спросил он, показывая старику на часы. – Время уже истекло!

– Он это знает, – коротко ответил старик.

Капитан скрипнул зубами.

– Огонь! – приказал он.

Как только нацисты начали стрелять по чердаку, в них полетели гранаты. Нацисты укрылись за домами. Они знали, что гранат и патронов у партизана хватит ненадолго. Но и Мехти понимал, на что рассчитывают нацисты, и выжидал, пока они предпримут новую атаку. Три раза пробовали нацисты подступить к дому и три раза, оставив на площади трупы, отходили назад.

Однако вскоре им удалось ворваться в дом. Мехти услышал их крики и, когда они взбежали на лестницу, бросил вниз последние две гранаты. Нацисты вместе с лестницей рухнули вниз. И в это время пуля впилась Мехти в левое плечо, раздробила кость… Истекая кровью, он продолжал отстреливаться. Вскоре вышли последние патроны, и автомат замолк. Тогда Мехти вспомнил о пистолете, с трудом вытащил его из кармана. В магазине пистолета было всего четыре патрона. «Один из них – мой!» – решил Мехти. Он выпустил в гитлеровцев три пули, и ни одна не пропала даром.

«Вот и все, – сказал Мехти сам себе. – Теперь пора…»

Вдруг взгляд его упал на сумку, лежащую рядом с ним. И как это он мог забыть о ней! Ведь в машину он кинул только один заряд, а другой здесь, в сумке! Мехти вынул из кармана детонаторы, выбрал из них десятиминутный, раздавил зубами капсюль и толкнул сумку к входу на чердак…

Пора… Мехти проверил пистолет. Оставался всего один патрон. Левая рука уже не действовала. Мехти чувствовал, как льется по ней кровь… Нацисты не прекращали огня. Мехти прикрыл глаза и медленно поднес дуло пистолета к сердцу… С удивительной ясностью припомнился ему последний бой под Сталинградом и то, как он выстрелил в себя, чтобы не сдаться живым в руки немцев. Тогда пуля обошла сердце, и он выжил… После этого его пытались убивать другие; а он все жил. Жил и боролся. Такие, как Мехти, рождены, видно, для того, чтобы жить!.. Да, жить… Но жить, храня свою честь! «Как бы не промахнуться… – со страхом подумал Мехти, – как бы не промахнуться!..»

Все в Мехти противилось мысли о смерти. Умереть сейчас, когда осталось сделать всего несколько шагов по пути борьбы, чтобы иметь право вернуться домой, как возвращается солдат на его картине! Умереть, когда столько картин еще не написано, когда столько еще не сделано, когда надо будет защищать тяжело доставшуюся победу! Всем своим существом Мехти противился мысли о смерти.

Короткое решительное движение пальца – и на этот раз он не промахнулся… Тело его перегнулось через перекладину чердачного окна, и в него впились десятки пуль. Пронзительно закричали женщины Витовле; ахнули мужчины; а нацисты, галдя, устремились к дому… Они отыскали приставную лестницу, и первым взобрался наверх капитан. Еще не дойдя до тела Мехти, он с торжествующим хохотом стал стрелять по нему. На чердаке собралось около сорока гитлеровцев; им не терпелось поближе взглянуть на партизана, доставившего немцам за последнее время столько хлопот. Они с жадным любопытством разглядывали Мехти… Ничего необыкновенного… Такой же, как многие другие партизаны.

– Стреляйте, стреляйте! – вопил, хохоча, капитан, и уже десятки пуль изрешетили тело Мехти. Но он не чувствовал боли. Лицо его было спокойным и грозным!.. Даже мертвое – оно пугало гитлеровцев, и те стреляли, стреляли в Мехти, радуясь, что он не может им ответить. Пробитое пулями тело Мехти постепенно сползало из окна вниз и, наконец, тяжело упало на улицу. И одновременно громовой взрыв потряс воздух. Нацистам не удалось выбраться с чердака живыми: все до одного оказались погребенными под дымящимися развалинами.

Мехти мстил. Он мстил даже мертвый.

И оставшиеся в живых нацисты в страхе побежали по дороге, которая привела их сюда в деревню, где дома сами взрывались! Они бежали, не оглядываясь, и им казалось, что вот сейчас взорвется под их ногами земля, как взрывались казармы, где они жили, ресторан, где обедали, кинотеатры, казино, в которых они развлекались. Скорее бы унести отсюда свои головы!

А в это время дети и женщины, юноши и старики – все население деревни Витовле прощалось с телом Мехти.

– Он сказал, – тихо начал старик Тинти, повернувшись к народу, – что мы честные люди. Он сказал, чтобы мы дорожили своей честью, берегли ее. Он сказал, что впереди еще много суровых испытаний…

И жители Витовле поклялись навсегда запомнить Михайло.

Мехти похоронили у подножья высокого живописного холма. И люди день и ночь сторожили могилу прославленного героя.

На могилу Михайло приходили крестьяне из других сел и деревень; пришли девушки из села Граник, положили на свежий холм цветы. У русских они назывались «анютины глазки». И все росла над могилой гора свежих цветов. А люди шли и шли…

Стоял погожий апрельский день, и на поле учебного аэродрома, среди безбрежных украинских степей один за другим садились легкие учебные самолеты с красными звездами на крыльях.

Близ аэродрома теснились сборные домики с черепичными крышами, выкрашенными в веселые голубые цвета. Здесь размещался один из спортивных авиационных клубов, которых так много в самых различных уголках советской земли. Сегодня сюда приехал встретиться с молодыми пилотами полковник авиации Сергей Николаевич Любимов.

Пилоты – загорелые чубатые ребята – хорошо знали о том, какой трудный и славный путь прошел полковник.

В прохладный вечер, которым сменился жаркий день, пилоты упросили Сергея Николаевича рассказать им что-нибудь из пережитого.

И, сидя с ними в столовой, полковник рассказал им о том, как жил и погиб партизан Михайло, через какие испытания он прошел, какие подвиги совершил в гитлеровском тылу, с какой вдумчивостью пытался разобраться в больших событиях того времени, как писал картину, как сражался во имя того, чтобы люди могли строить города, сажать сады, писать книги, растить детей.

И казалось всем в этот вечер, что Мехти незримо присутствовал здесь, среди летчиков аэроклуба…

А по улицам Праги шла Лидия Планичка. Она вела из школы своего сына Василия, родившегося в партизанской бригаде на Адриатическом побережье.

По мостовой шагал пионерский отряд. И Лидия рассказывала сыну о советском человеке, сложившем в бою голову за то, чтобы и ее Вася мог стать пионером.

Уже пионерами застал своих детей огненно-рыжий Маркос Даби, возвратившийся в новую Венгрию после долгих мытарств в лагерях для перемещенных лиц.

Он стал председателем крупного сельского кооператива, который владел землями, принадлежавшими прежде отпрыску фамилии Эстергази. В бывшей усадьбе Эстергази, на стене парадного зала, Даби повесил те два кремневых пистолета, с которыми он начинал битву за новую, светлую жизнь.

Рассказывая об этой битве, он часто упоминал имя Михайло. Настоящее его имя – Мехти Гусейн-заде – Маркос Даби произносил неправильно; но это не мешало крестьянам слушать его, затаив дыхание.

Сотням тысяч человек рассказывал Луиджи Ферреро со страниц итальянских прогрессивных газет о тех людях, которыми он командовал в дни смертельной схватки с фашизмом, о тех отважных партизанах, которых потом в Италии бросили в тюрьмы или воровски расстреляли в оливковых рощах у Неаполя и за городской чертой Рима.

Ферреро поведал людям и о Михайло, о том, что партизаны перенесли его останки и похоронили около местечка Чеповани, отдали ему последние почести и объявили день его похорон траурным днем.

Близ Чеповани и ныне возвышается камень с высеченной на нем надписью:

«Спи, наш любимый Мехти, славный сын азербайджанского народа! Твой подвиг во имя свободы навсегда останется в сердцах твоих друзей».

Да, люди не забудут Мехти: он погиб, чтобы они жили, чтобы буйно цвела земля!..

До самого последнего часа своего ждала Мехти старая биби – она так и умерла, продолжая верить, что он жив. Сестры, товарищи Мехти по школе, его друзья всегда говорили ей о нем, как о живом, так, словно его со дня на день, с часа на час можно ждать домой.

Они, собственно, и не лгали старой биби: для них Мехти жив, – жив в своем вечно живом подвиге.

Долго будут помнить Мехти и враги! Не забудет его и капитан Мильтон, – он теперь, наверное, повыше чином, и по его приказу разрушаются в той же Италии или Франции деревни, чтоб освободилось место для военных аэродромов. Не забудет его и Шульц. Отсутствие ноги не мешает ему развивать лихорадочную деятельность по возрождению «вермахта», и он, очевидно, успокоится лишь тогда, когда потеряет и голову.

Сражаясь вдали от родной земли, на дальних адриатических берегах, Мехти не смог закончить свою картину. Однако врагам Мехти было бы полезно взглянуть на эту незаконченную картину: на ней изображен кровью добывший победу, идущий навстречу встающему солнцу, могучий советский солдат. Вокруг – весенняя, радостная, ликующая родная земля, солдат счастлив, но одновременно и насторожен и зорок – горе тому, кто попытается посягнуть на его счастье.