Текст книги "На дальних берегах"

Автор книги: Имран Касумов

Соавторы: Гасан Сеидбейли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Зденек, наконец, сдался, и Карранти предложил ему прорепетировать сцену допроса.

– Великолепно! – воскликнул он, когда «допрос» был закончен, – так же вы держите себя и в гестапо.

– Когда мы приступим к делу? – спросил Зденек.

– Сейчас же. Откладывать – значит рисковать. Вас может кто-нибудь увидеть.

Зденек встал; всем своим видом он выражал готовность.

– С чего начнем?

– Во-первых, вам нужно будет изменить прическу. У вас плохие волосы, попробуйте смазать их вазелином… И зачешите назад; лоб должен быть открытым. Вы все найдете в ванной комнате. Потом Мазелли подберет для вас подходящую немецкую форму. Михайло любит появляться в Триесте под видом немца. Да, оружие у вас какой системы?

– Парабеллум.

– Сойдет… Ну, и в-третьих, я поручу синьору Мазелли немедленно проводить вас к порту, скажу ему, что вас интересуют военные корабли немцев. Он не знает, зачем вы ко мне присланы.

– А если мы наткнемся на фельджандармерию и я не успею покончить со стариком?

– Около Мазелли вы можете считать себя в безопасности, – его никто не тронет.

– Когда нужно будет стрелять?

– Чтобы лучше рассмотреть порт, вы выйдете за пределы города и подниметесь на возвышенность… Там мы вас и найдем. Стреляйте, как только заслышите наши шаги.

– Я могу пройти в ванную комнату? – спросил Зденек.

– Да, пожалуйста. Я пойду за Мазелли.

Минут через тридцать Зденек в форме немецкого офицера шел вместе с Мазелли по захолустным улицам Триеста.

Старик едва поспевал за Зденеком. Чтобы не отстать от агента, ему приходилось бежать за ним по-петушиному, вприпрыжку. Всю дорогу агент молчал, не замечая Мазелли. С тех пор как поселился этот американец, с ним, Мазелли, вообще совсем перестали считаться. Ах, с каким удовольствием убрал бы он Беннета со своего пути!

– Поторапливайтесь, синьор, поторапливайтесь, – на ходу бросил Зденек. – Время не ждет.

– Прошло мое время, – прерывисто вздохнул Мазелли. – Не тот у меня возраст, чтобы бегать по улицам.

Однако он ускорил шаги.

В портовой части города было безлюдно. Только у гранитного пирса, где в ряд стояли носами к берегу военные корабли, медленно, лениво прохаживались часовые. Береговая охрана… На площади показался человек в штатском. Он приблизился к часовым, фамильярно кивнул им:

– Как дела, ребята?

– Да вроде ничего, – ответил высокий немец, – взрывов нет, погода хорошая…

С моря дул теплый ветерок.

Человек в штатском оглянулся и, сразу став серьезным, сказал:

– Вот что, ребята. Я заметил сейчас на берегу двух подозрительных людей. Надо их взять.

Высокий немец усмехнулся:

– Подозрительных тут полон город!

– Я знаю, что говорю! – жестко молвил человек в штатском, – их надо взять. Кажется, это крупная добыча.

Рябой немец, по-видимому возглавляющий охрану, спросил:

– А почему мы должны вам верить?

Карранти – это был он – протянул рябому оранжевый пропуск, выданный ему Шульцем. Немцы сразу подтянулись.

– Где они? – коротко спросил рябой.

– Я проведу вас…

…У Мазелли был жалкий вид, когда он карабкался на высокий холм, откуда просматривалась бухта. Он шел впереди, но то и дело терял равновесие, пятился назад, и тогда Зденек подталкивал его. Наконец Мазелли, тяжело дыша, остановился:

– Может быть, вы подниметесь без меня, а я подожду вас внизу?

– Нет, синьор, мне нужны будут ваши разъяснения, – хмуро бросил агент.

Мазелли снова начал взбираться наверх. В это время снизу послышались чьи-то шаги. Услышав их, Зденек вынул из кармана парабеллум, не спеша поднял его, прицелился и выпустил в затылок Мазелли одну за другой две пули. Тот по инерции шагнул вперед, к вершине холма, на сотую долю секунды замер, словно раздумывая, стоит ли сделать еще один шаг, и ничком рухнул на землю.

Подбежав к нему, Зденек для верности выпустил в труп еще несколько пуль. Но тут подоспела береговая охрана, и Зденек услышал резкий голос Карранти: «Взять!» Он оглянулся на голос и увидел Карранти. Лицо Зденека изображало гнев и изумление:

– Так вот он где, предатель! – И, продолжая игру, Зденек плюнул Карранти в лицо. Все шло как по-писаному. Вот только с плевком Зденек переборщил… Карранти поморщился.

Зденек попытался было отстреливаться, но обнаружилось, что магазин его пистолета пуст. Тогда он в отчаянии швырнул пистолет в солдата, который бросился на него. Тяжелый парабеллум угодил нацисту в переносицу: он повалился со стоном. Но тут же кто-то оглушил Зденека прикладом автомата; он, охнув, схватился за голову… «Что ж, – мелькнула мысль, – Карранти действует правильно… Однако нелегко играть роль Михайло».

В гестапо Карранти опознал в задержанном Михайло и договорился с Шульцем, что тот принесет ему протокол допроса. Зденека быстро привели в сознание, и он стал вести себя так, как учил его Карранти.

Уставший от кровопролитной войны, безразличный ко всему на свете, поняв, что партизаны продержатся недолго, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, мнимый Михайло раскрыл нацистам все, что знал о партизанах. При этом он держал себя мужественно, с достоинством, не как предатель, а как рыцарь, признавший себя побежденным.

Нацистов его поведение явно озадачило: не этого ждали они от Михайло. И Шульц, придя к Карранти, во время их разговора держался очень настороженно.

Ознакомившись с показаниями арестованного, Карранти авторитетно заявил, что все они совпадают с истиной.

– А вы уверены, господин Карранти, что этот субъект и есть Михайло? – спросил Шульц.

– Вы думаете, что я вас обманываю? – с угрозой произнес Карранти.

– О, нет… Но вы могли ошибиться…

– Вы прекрасно понимаете, что ошибиться я не мог. Я хорошо знаю Михайло. Это он.

– Я что-то не таким его себе представлял, – с сомнением покачал головой Шульц. – Удивительней всего, что он считает борьбу партизан проигранной!.. И это в то время, когда русская армия одерживает на востоке победы!.. – Шульц спохватился и прибавил: – Временные, конечно, мы еще отбросим их далеко назад…

– А почему вы думаете, что Михайло этого не чувствует?

– Потому, что все русские – фанатики… Они и дерутся, как фанатики. И Михайло не сдался бы живым в наши руки. – Шульц помолчал. – Да вы посмотрите только ему в глаза. Это же глаза преступника, а не героя!

Карранти улыбнулся:

– А разве для вас он не преступник?

– Н-ну… преступник.

– Поэтому-то его глаза и не нравятся вам.

– Но я умею быть объективным…

– Нет, вы не хотите быть объективным! – возразил Карранти. – А с точки зрения городской черни, он – герой, и у него красивые черные глаза…

Разговор Шульца и Беннета напоминал своеобразный торг: Беннет пытался всучить подгнивший товар начальнику гестапо, а тот колебался: стоит ли ему платить за этот товар ту высокую цену, которая была установлена немцами, или разумней отказаться от него.

– Меня интересует еще один вопрос, – закуривая и предлагая сигарету Карранти, заговорил Шульц, – каким образом Мазелли встретился с Михайло?

– Мазелли?..

– Да, Мазелли… Меня смущает все это потому, что Мазелли… гм… наш агент.

– А что на этот вопрос ответил вам арестованный? – ничем не выдав своего удивления, спросил Карранти.

– Ответил странно… Будто бы партизаны получали от Мазелли необходимые сведения…

– Что ж в этом странного?

– Странно то, что покойный Мазелли работал на партизан…

– А вы уверены, что он на них не работал?

– Абсолютно уверен.

– Основания?..

– Он лично выдавал нам агентов партизан.

– Об этом знали партизаны?

– О том, что их агенты схвачены гестапо?

– Нет, о том, что их агентов выдает в Триесте Мазелли?

– Не знаю.

– Так вот: если бы партизаны знали, что Мазелли выдает их агентов, то его давно не было бы в живых… Постойте-ка… Мы, кажется, напали на верный след… Ну конечно! Партизаны могли узнать, что Мазелли ведет двойную игру, и решили покончить с ним. Вы же знаете, как они поступают с изменниками.

– Да вы что, серьезно думаете, что Мазелли действовал заодно с партизанами под самым моим носом?

– А почему бы и нет?.. Старик, видимо, работал чисто… – Недоверие, однако, не исчезло с лица Шульца и тогда, когда Карранти, подойдя к нему, тихо сказал:

– Мне приходится открыть вам один секрет… Мазелли вел тайную игру!..

– Какую еще? – выкрикнул Шульц. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку.

– Вы, конечно, не могли знать, что Мазелли является резидентом американской разведки в Триесте.

– Этого не может быть!

– Может. А иначе как бы я очутился у него?.. Вы над этим не подумали?..

– Черт возьми! Подождите-ка: а он знал, что партизаны ищут вас?

– Наверное, знал.

– Но почему же, в таком случае, он не сообщил партизанам, что вы находитесь у него?

– Не знаю… Видимо, по той простой причине, что он лично отвечал за мою жизнь. Ведь он работал и на нас…

– А вы догадывались, что он связан с партизанами?..

– Кое-какие догадки, конечно, были. Но старик умел заметать следы.

Шульц задумался. Доводы у Карранти были веские. Да и не станет же он обманывать их! Разве не он выдал им Марту Кобыль, Николича и многих других агентов партизан?

Это опытный разведчик, на него можно положиться. Надо будет, кстати, допытаться у Михайло, почему он убил Мазелли? Пока он отвечал на этот вопрос путано.

– М-да… – Шульц пожал плечами, – вое подозрительно совпадает!

– А почему это вас так расстраивает?

– Почему?.. Видите ли, мне в этом городе многих приходилось допрашивать. Но даже под пытками они не выдавали своих сообщников. Они подыхали молча. И самым бесстрашным считался у них Михайло. И вдруг он взял да и раскрыл нам все свои карты.

– Когда я был в бригаде, – неторопливо заговорил Карранти, спокойно похлопывая ладонью по ручке кресла, – то слышал там одну очень удачную русскую пословицу: «У страха глаза велики». И сейчас, слушая как вы восхваляете Михайло, я вспомнил об этой пословице… Почему вы его так боитесь? И даже возводите в ранг легендарных героев. Ведь он, в сущности, только и делал, что пробирался в здания, занятые немцами, оставлял там взрывчатку и безнаказанно удирал. Удача сопутствовала ему не только потому, что он смелый и неуловимый, а и потому, что вы плохо работаете. Вы преувеличиваете его храбрость и силу. Такие-то обычно и раскисают при первом провале. Не он сам напугал вас, а грохот взрывов в Триесте. Вы говорите, что русские фанатики? Да. Но не все же? И почему бы Михайло не признать дальнейшую борьбу безнадежной… От русской армии они изолированы. А в партизанском соединении у них немало врагов. Им приходится бороться на два фронта. А это изматывает.

– Но ведь он же знает, что его повесят.

– А ему теперь все равно. В общем поступайте с ним, как вам будет угодно. Я больше уговаривать вас не стану.

Шульц поднялся с места. Что ж, Карранти по-своему прав. Не слишком ли они и впрямь раздули всю эту историю с Михайло?.. Ведь это же верно, что до сих пор гестапо работало из рук вон плохо.

Сейчас же Шульцу представилась возможность доказать, что гестаповцы не сидят сложа руки. В конце концов кем бы ни был пойманный ими Михайло, Шульц, повесив его, ничего не теряет. Наоборот, казнью этой он сломит дух городской черни. Пора, наконец, развеять миф о неуловимом партизане!

На всякий случай Шульц, уходя, спросил:

– А что, если нам завербовать Михайло?

– Зачем?.. Все, что могли, вы из него уже вытянули. А посылать его обратно к партизанам небезопасно. Они поймут.

Казнь Михайло была назначена на следующий день, в двенадцать часов, на площади виа Гранде.

Еще с утра нацисты принялись сгонять на площадь всех жителей города. Вскоре вся площадь оказалась запруженной. Крыши домов были усеяны мальчишками, одетыми в живописные лохмотья.

Виселица, установленная на высокой площади, чтобы все видели, как произойдет казнь, была оцеплена двумя рядами эсэсовцев: они стояли лицом к толпе, держа наготове автоматы.

В этот день в городе были удвоены патрули. Триест, по выражению Шульца, «заперли на замок», чтобы партизанам не удалось помешать казни.

Без пяти двенадцать на площадь с грохотом въехало несколько машин, из которых высыпали вооруженные солдаты; расталкивая людей прикладами автоматов, они проложили в толпе длинный, узкий коридор, по которому прошли сначала гестаповцы, затем Шульц в сопровождении адъютанта и, наконец, арестованный. Он шел медленно, гордо вскинув голову. При виде его толпа подалась было вперед, но, наткнувшись на эсэсовский заслон, снова отхлынула, гудя взволнованно…

«Скорее бы кончалась эта комедия», – брезгливо подумал Зденек, оглядываясь на людей, прислушиваясь к их сочувственным голосам… Вдруг небо над площадью забелело листовками: они кружились в воздухе, плавно опускались на толпу. Один из гестаповцев, шедший рядом с Михайло, схватил листовку, развернул ее. Зденек с любопытством заглянул краем глаза в листовку. «Не робей, Михайло!» – прочел он.

Несколько листовок передали Шульцу. Он пробежал надписи, придуманные ребятами: «Мы тебя не забудем, Михайло!». «Да здравствует Михайло!», «Мы будем такими, как ты!»

Шульц позеленел от бешенства.

– Стреляйте! – выкрикнул он, топая ногами. – Стреляйте в этих сорванцов!

Гестаповцы пустили по крышам несколько очередей из автоматов. С крыш доносились свист и ругань мальчишек, кто-то пронзительно крикнул, этот крик смешался с криками людей, находящихся на площади. Толпа заволновалась, женщины бросились в подъезды окружающих домов… Ребят с крыш словно ветром сдуло. Лишь возле одной из водосточных труб безжизненно свесилась вниз тонкая детская рука.

Зденек был безучастен ко всему, что происходило вокруг. «Скорее бы конец», – снова подумал он, приближаясь к виселице. Его подтолкнули сзади, и он поднялся на площадку. «Все идет, как задумано… Сейчас мне свяжут руки»…

Ему связали руки.

«Итак… Остается только зачитать приговор… И все!»

Зачитали приговор.

«Теперь все в порядке… Ах да, мне ведь нужно еще подняться на этот высокий табурет… Ну вот, ритуал совершен полностью… я, кажется, вел себя не так уж плохо… Сейчас вон за тем домом покажется машина… нет, скорее, мотоцикл… С него сойдет эсэсовец, вручит Шульцу депешу, и я спасен… Скорей бы заканчивалась эта дурацкая комедия! Противно видеть глаза этих людей, полные скорби и сочувствия!.. Перестрелять бы их всех! Все они заодно с Михайло. Ну, да я запомню их всех… запомню!»

Тут он заметил, что один из гестаповцев, длинный, с засученными рукавами, открывающими волосатые руки, подносит к его голове петлю.

«Что это? – забеспокоился Зденек, с тревогой озираясь вокруг. – Об этом мы не договаривались. Зачем это им понадобилось? Для полноты эффекта? Нет, тут что-то не то! Где же этот человек, почему он не приезжает? Идиоты, что они раскричались! Можно подумать, что меня и в самом деле… Стойте же!»

Глаза у Зденека расширились от ужаса, он хотел крикнуть что-то, но длинный гестаповец, набросив на него петлю, потной ладонью зажал Зденеку рот. Шульц махнул рукой, из-под ног Зденека вырвали табурет, и в эту же минуту в городе раздался оглушительный взрыв такой силы, что люди на площади почувствовали, как дрогнула под их ногами земля. Зазвенели сотни оконных стекол, вылетевших от мощной взрывной волны. Сперва никто не мог понять, откуда именно донесся взрыв, и толпа на мгновенье замерла, а потом хлынула по направлению к фашистской казарме. Площадь опустела. Только труп Зденека раскачивался под охраной двух эсэсовцев. Остальные нацисты, смешавшись с толпой, устремились к месту взрыва.

Карранти был взбешен наглостью партизан. Среди белого дня, под самым носом у гитлеровцев взорвать огромную казарму! Это был неслыханно дерзкий вызов!

Этот взрыв сильно помешал и Шульцу – «миф» о Михайло продолжал жить.

Надо сказать, что Шульц, после долгих размышлений, пришел к окончательному выводу, что вешает не знаменитого партизанского разведчика, чье имя гремит по всему Адриатическому побережью.

Многое, правда, говорило за то, что они повесили человека, имевшего отношение к партизанам. Слова повешенного, которые он выкрикнул Карранти перед тем, как его схватили, и о которых охранниками было доложено как о «загадочных», для Шульца вовсе не были загадочными и лишь подтверждали, что перед ним лицо, знающее Карранти по бригаде. Довольно правдоподобно объяснил задержанный под конец допроса и причины, по которым он стрелял в Мазелли: он сказал, что получил приказ штаба бригады расстрелять итальянца за предательство, встретился с ним в торговом квартале и попросил старика проводить его в военный порт.

Может, это был простой партизан, выдавший себя за Михайло? Нет, едва ли… Тут явная, хотя и не совсем понятная подтасовка карт. Но не поделишься же своими мыслями с Карранти – американским разведчиком, который успел уже обвести Шульца вокруг пальца. Русские побеждали на востоке; союзники, перепугавшись русского наступления, начинали грозить с запада; вот-вот откроется второй фронт. С Карранти нужно было ладить.

После долгих размышлений Шульц успокоил себя тем, что при всех обстоятельствах казнь сыграет свою положительную роль – население города будет подавлено мнимой гибелью Михайло.

И вот взрыв сорвал замысел Шульца…

Карранти перебрался в роскошные комнаты Мазелли. Теперь во всех комнатах, особенно в гостиной, стало просторно, и она больше не напоминала комиссионный магазин, заваленный всевозможными редкостями, а стала похожей на дорогостоящий номер гостиницы в южных штатах Америки.

Вечерние посещения клиентов и «любовные вечера» в доме Мазелли прекратились. Это не вызвало удивления: не стало хозяина дома.

Карранти решил оставить при себе лишь горничную Анну. Она, как убедился американец, умела держать язык за зубами и, кроме того, знала, кого впускать к нему, а кому не открывать дверей.

Удачно проведенная «операция» принесла Карранти немалые деньги. Он почувствовал себя свободней. Дела его шли хорошо.

Однажды ночью в приемной резко зазвонил звонок.

Карранти вызвал к себе Анну.

– Посмотри, кто там, – приказал он.

Звонили не так, как обычно. «Кто ж это может быть?» – тревожно подумал Карранти. Анна, в туфлях на босу ногу, пробежала по коридору; гулко стуча каблуками по прохладным мраморным лестницам, спустилась вниз и, добежав до двери, испуганно спросила:

– Кто там? Что вам угодно?

Вместо ответа в узкую щель, служившую для передачи писем, втолкнули маленький конверт. Горничная была так напугана, что сперва не решилась даже притронуться к нему. Но потом, собравшись с духом, протянула руку, схватила конверт и побежала обратно, к Карранти.

Он успел уже одеться и перехватил горничную в гостиной.

– Что? – коротко спросил он.

Она молча протянула ему конверт. Карранти выхватил конверт у нее из рук, распечатал, прочел записку.

Лицо у него стало бледным, он прикусил верхнюю губу.

– Я должен уйти, – проговорил Карранти. – Может быть, вернусь очень поздно. Двери никому не открывай.

Карранти ушел через черный ход. Выйдя на улицу, он повернул вправо и торопливо зашагал вверх по виа Фортуна.

Добравшись до северной части города, Карранти остановился у длинного одноэтажного кирпичного здания, когда-то служившего, видимо, продовольственным складом, вытащил свой портсигар и закурил сигарету. Из темноты выступил молодой человек в черном поблескивающем дождевике.

– Что это вам не спится по ночам? – по-немецки спросил он.

– Страдаю бессонницей! – по-английски ответил Карранти.

– Все в порядке! – улыбнулся молодой человек, тоже перейдя на английский язык. – Идемте.

Они завернули за угол. Молодой человек толкнул плечом массивные старые ворота. В запущенном саду стоял темного цвета лимузин.

– Садитесь, – предложил молодой человек. – И извините, что сам не зашел к вам: у вас могли быть посторонние.

Едва успел Карранти влезть в машину, как она рванулась вперед. Выехав на улицу, машина помчалась не по шоссе, а по проселочной дороге. Немцы по ней никогда не ездили, поэтому она не контролировалась партизанами. Дорога вела в сторону Италии. Молодой человек, так лихо управлявший машиной, был незнаком Карранти, и он решил не завязывать разговора. Дорога показалась ему длинной и утомительной.

Вдали, сбоку, мелькали очертания одноэтажных каменных домиков с плоскими крышами; они исчезали, и снова тянулись пустынные холмы… Так они ехали около двух часов. Там, где дорога раздваивалась, их остановил итальянский патруль. Молодой человек назвал пароль, и итальянцы пропустили машину. Дорога стала неровной, но молодой человек вел машину на прежней скорости. Стрелка спидометра подрагивала, приближаясь к сорока милям. Вскоре начался подъем, а еще через час с четвертью машина стремительно понеслась вниз. Ветер свистел в ушах Карранти. Держась обеими руками за спинку переднего сиденья, Карранти напряженно смотрел на дорогу. Впереди показался слабый огонек. Машина резко затормозила в двух метрах от шлагбаума. Опять к ним подошли итальянцы, и снова молодой человек назвал тот же пароль. Переехав через железнодорожное полотно, они выехали на гладкую, утрамбованную дорогу. Стрелка спидометра прочно утвердилась на 70 милях. Погода стояла тихая, а за окнами машины, казалось, свистел и бушевал ветер. Промелькнули дома. Было такое ощущение, будто машина движется гигантскими, но в то же время плавными прыжками. Вот она нырнула между двумя отвесными скалами и выехала на пустынный морской берег. Водитель сбавил скорость, и машина подкатила почти к самой воде. Молодой человек быстро вышел из машины:

– Прошу за мной!

У самого берега покачивался торпедный катер, на котором их ожидали два матроса в американской форме. Молодой человек ловко вспрыгнул на борт катера и протянул руку Карранти. Но Карранти не принял руки: он тоже умел прыгать.

Карранти коротко поздоровался с матросами. За руль катера встал его проводник. Заработал мотор, катер заскользил по мелким волнам. Нос катера вздыбился, Карранти обдали брызги соленой морской воды.

– Держитесь! – сквозь рев мотора крикнул ему рулевой.

«Неплохо натаскан! Зря только рисуется», – подумал Карранти, приглядываясь к молодому человеку. Он, видимо, прошел ту же школу, что и Карранти. – «Наверно, умеет и сверхметко стрелять и носить фрак… Интересно, как бы он вел себя, если бы ему пришлось столкнуться с Михайло?»

Когда они отъехали далеко от берега, молодой человек выключил мотор. Нос катера наклонился и коснулся воды. Невдалеке послышался звон колокола, и катер повернул туда.

Вскоре Карранти увидел торчащий из воды горб подводной лодки.

– Примите на борт! – крикнул проводник. Он снова первым очутился на борту, снова протянул Карранти руку, но Карранти и на этот раз обошелся без его помощи.

– Прошу вниз! – остановившись у поднятого колпака люка, сказал проводник. Карранти стал спускаться вниз по вертикальному трапу. Проводник фамильярно крикнул ему вслед:

– Желаю удачи!

Карранти шел по коридорам лодки, и матросы, на секунду оторвавшись от своих дел, провожали его любопытными взглядами. Ведь это из-за него им пришлось совершить опасную вылазку, приплыть сюда с самого юга Италии.

Пробираясь к кают-компании, Карранти отчетливо припомнил виллу во Флориде. Тогда Карранти понял, что он уже не принадлежит самому себе… Точно такое же чувство овладело им и сейчас.

Вот и двери кают-компании, Карранти остановился, постучал.

Ему открыл сам капитан. Но Карранти не обратил на него внимания. Взгляд его остановился на полном человеке, который тихо покачивался в плетеном кресле-качалке. Человек был одет в светлый костюм. Грудь и лицо его закрывала газета, которую он читал, и Карранти были видны только широкие брюки, светлые легкие туфли и тонкие носки в мелких звездочках. Капитан вышел и прикрыл за собой дверь. Карранти продолжал стоять неподвижно, ожидая приглашения.

– Садитесь! – услышал он низкий звучный голос.

Карранти молча подошел к столу, на котором стояли сифон с содовой водой и недопитая бутылка виски, и сел напротив полного человека. Тот сложил газету, бросил ее на раскладной диван. Только теперь Карранти рассмотрел его лицо. Он быстро встал и почтительно вытянулся перед толстяком, покачивающимся в качалке. Это был один из видных советников «шестидесяти семейств», Гарри Стоун. На Уолл-стрите все звали его – «человек, делающий погоду», или «Бюро погоды». Левая часть лица у Стоуна была парализована, глубокая складка кривила левый угол большого рта, и это придавало лицу выражение брезгливости.

– Садитесь же! – снова раздался его голос.

Карранти сел.

Стоун перестал раскачиваться, подался вперед и облокотился обеими руками на стол. Он смотрел на Карранти так, словно хотел как следует разглядеть не только его лицо, но и душу.

– Вы знаете, зачем я предпринял это путешествие? – спросил он.

– Нет, шеф.

– Но вы должны знать, что для того, чтобы встретиться здесь с вами, мне пришлось обогнуть весь итальянский сапог!

– Да, шеф.

– И вам ясно, надеюсь, насколько серьезны дела, заставившие меня…

– Да, шеф.

– Вот что, Чарльз. Нас интересует судьба Триеста…

– Понимаю, шеф.

– Нет, Чарльз, – небрежно и словно устало махнул рукой Стоун. – Вы этого не понимаете!… Не мешайте мне говорить, слушайте внимательно… Вы когда-то смотрели на вещи гораздо шире, чем теперь. Но, видимо, обстановка в Триесте действует на вас неблагоприятно. Послушайте, Чарльз. Нам нельзя потерять Триест. Теряя его, мы теряем крупную военно-морскую базу.

– В Триесте очень трудно работать, шеф.

– Поэтому-то мы и послали туда именно вас, Чарльз.

– Благодарю, сэр.

– Рано благодарить, мой мальчик. Вы не оправдали нашего доверия, – неожиданно сказал Стоун.

Карранти вскочил на ноги.

– Садитесь!

Стоун извлек из бокового кармана газету и протянул ее Карранти:

– Что все это значит?

Карранти молча развернул газету. Это был номер «Иль Пикколо», где под кричащим заголовком подробно, с фотоиллюстрациями расписывалась история смерти Мазелли и поимки Михайло.

– Сколько вы заработали на этой комедии? – презрительно морщась, спросил Стоун.

– За голову Михайло было обещано пятьсот тысяч марок.

– Но вы же сами не верите, что повешенный – Михайло.

– У меня есть основания…

– А у меня нет никаких оснований, – перебил его Стоун. – Вы повесили нашего агента Зденека, успокоили этим нацистов и дали возможность настоящему Михайло безнаказанно хозяйничать в городе. Пожадничали и наделали бед!..

– Это не совсем так. Вам, сэр, я могу рассказать все…

– Обязаны, – мрачно буркнул Стоун.

– Когда я увидел Зденека, я решил воспользоваться его сходством с пресловутым Михайло.

– А это так уж нужно было?

– Казнь Михайло должна была устрашить городское население, сломить, подорвать его дух. А настоящего Михайло опасаться нам нечего. Он убит.

– Вздор.

– Но я сам убил его!

– Так какого же черта вы молчали раньше? Вздор, Чарльз, все это вздор. Я, пожалуй, поверил бы вам, если бы взрывы в Триесте прекратились. Но они продолжаются. Михайло жив, он действует! Дело, однако, не только в Михайло, Чарльз. Увлекшись мелочами, вы упустили из виду нашу главную цель! То, что происходит сейчас на востоке, Чарльз, это только игра в войну. Через год эта игра благополучно кончится, и мы начнем готовиться к настоящей войне, которая и решит судьбу планеты. А для того чтобы будущая война завершилась в нашу пользу, нам нужно создать целые созвездия военных баз. Одной из важнейших является для нас Триест.

Стоун помолчал.

– Теперь я надеюсь, вы понимаете, что пора прекратить мелкие интрижки, которыми вы занимались в Триесте, и начать действовать крупно. Чьим бы ни был Триест, он должен быть нашим. Покупайте всех, кого только можно.

Вам и для себя следует учесть, что ваши американские покровители во много раз богаче тех, которые заплатили вам гроши за голову жалкого пройдохи. Вы можете рассчитывать на нашу щедрость, но помните, что мы не любим бросать доллары на ветер. Вы поняли меня, Чарльз?

– Да, сэр.

– Вывод?..

– Не зарываться.

Стоун исподлобья одобрительно взглянул на Карранти, но сказал с прежней строгостью:

– Это уж, кстати, не первый агент, которого вы отправляете на тот свет. Вспомните-ка историю с «номером двадцать третьим». Всего этого достаточно для того, чтобы рассориться с вами. Вы представляете, конечно, чем это вам грозит? – Стоун вдруг усмехнулся. – Но откровенно говоря, мне нравится, что вы умеете делать деньги. Правда, если бы мне не пришлось сейчас увеличить ваш гонорар почти втрое, я не был бы уверен, что вы будете работать на нас, а не на себя. Поступки свои надо уметь оправдывать, мой мальчик, потому что борьба за деньги имеет свои законы, и законы эти требуют хотя бы иллюзии бескорыстия. Чего, кроме денег, добились вы этой бутафорской казнью? Вы хотели отделаться от Михайло, вы вешаете мнимого Михайло, чтобы сломить дух борющейся черни, а чернь не верит вам, не верит, потому что Михайло продолжает взрывать дома. Да если даже и не Михайло – не все ли равно…

Размаха, побольше размаха!.. Не забывайте, что в партизанских штабах есть наши люди. Впрочем, это для вас не ново… Вам нужны сейчас деньги, Чарльз?

– Нет, шеф.

– Вы довольны Шульцем?

– Он бездарен.

– Хорошо, я позабочусь, чтобы в Триест отправили дивизию отборных нацистов для борьбы с партизанами. Это немного облегчит вашу работу.

– Благодарю, шеф.

– Как обслуживают вас наши агенты?

– Не жалуюсь, шеф.

– Вы найдете дорогу обратно в Триест?

– Да, шеф.

– Желаю удачи! – сказал Стоун, поднимаясь с плетеной качалки.

– Благодарю, шеф. Можете считать, что Триест у вас в кармане!

–: Аминь! – улыбнулся, наконец, Стоун.

На прощанье он удостоил Карранти рукопожатием.

Когда Карранти вышел на борт подводной лодки, начало светать.

– Подвезти вас? – предложил уже знакомый ему проводник.

– Благодарю, – высокомерно улыбнулся Карранти, – я сам.

Спрыгнув в катер, он встал за руль и, подождав, пока матросы отдадут концы, включил мотор. Катер рванулся вперед, подобно разъяренному гусю, который, распластав крылья, полубежит, полулетит по воде… Вдруг Карранти увидел, что от берега оторвался еще один катер и побежал, полетел по волнам к ним навстречу… Карранти чуть сбавил ход, чтобы разглядеть, кто еще прибыл к Стоуну… Но встречный катер мелькнул с такой быстротой, что Карранти еле успел заметить двух пассажиров, одетых не то в немецкую, не то в итальянскую военную форму. «Сейчас Стоун, – с усмешкой подумал Карранти, – создаст для них иллюзию бескорыстия. Ну, конечно же, он приехал сюда не только для того, чтобы встретиться со мной! Было бы смешно, если б Стоун лишь из-за меня обогнул итальянский сапог! Нет, тут дело посерьезнее…»

Достигнув берега, Карранти сел за руль поджидающего его лимузина, и к середине дня приехал в Триест. Машину он ввел прямо во двор своего дома и, как всегда, поднялся наверх через черный ход.

Первое, чего ему хотелось, – это отдохнуть, а потом уже начать действовать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Земля надела свой весенний наряд, и наряд этот подобен праздничному платью бедняка, сотни раз стиранному, со следами усердной утюжки…