Текст книги "Человечество в амнезии"

Автор книги: Иммануил Великовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Миграция молодых птиц, которые летят на родину своих родителей, коллективный труд муравьев и пчел, понимающих, кок выполнять огромную работу» следуя общему плану, и другие подобные призеры свидетельс» ьуют о не слишком резком различии между психическими процессами отдельных животных… Эта архаическая форма обоюдного влияния проявляется в животном стаде, а также и в стаде человеческом – толпе».

Блейлер обсудил со мной эту работу и охотно откликнулся на ьтое предложение написать к ней предисловие.

В этом предисловии он сказал следующее: «Из массы предрассудков, иллюзий и фантазий были извлечены факты, которые никак невозможно объяснить так называемыми естественными причинами; эти факты достаточно многочисленны, чтобы наука могла превратить их в обтьект самого тщательного исследования. Поэтому попытка привести их в соответствие с известными естественными законами очень плодотворна, она способна не только стимулировать научную мысль, но также способствовать преодолению страха, не совместимого с наукой, перед проникновением в новую и очень необычную область.

Идеи автора представляются мне заслуживающими внимания. Я сам пришел к очень сходным, в некоторых случаях даже идентичным, положениям, хотя не могу подписаться под каждой строчкой данной работы. Если бы это исследование помогло нам говорить о подобных вещах без страха, что нас об-ьявят сумасшедшими или, по крайней мере, невеждами, оно уже тем самым послужило бы науке, независимо от меры, стимулирующей дальнейшие исследования.

После возвращения в Кармел близ Хайфы, где я тогда жил и практиковал, я послал свою работу в Европу для публикации в каком-нибудь журнале, посвященном исследованиям в области психиатрии. После одного отказа имя Блейлера все-таки взяло верх, и она была опубликована в 1931 году в престижном журнале «2еН$сЬпп. гиг сНе еезат-т1е ЫеигоЬфе ипс! РзусЫаЫе» ¹. Я послал копию опубликованной статьи Фрейду, который.ответил, как обычно, письмом. Вот оно:

24 нюня 1931 г. «Дорогой коллега!

Я полностью согласен с Блейлером.по поводу содержания вашей работы. У меня также сложились собственные воззрения на эту проблему, которые весьма близки к вашим, а в ряде случаев полностью с ними совпадают. Именно психоаналитик может иметь решающие возражения против энергетической интерпретации мыслительного процесса. Собственный опыт привел меня к предположению, что телепатия является реальной почвой так называемых парапсйхологнческих явлений и, может быть, даже единственной. Но в этой области я сам не проводил каких-либо эффектных экспериментов, и нигде более с ними не сталкивался, даже в вашей работе ¹. Следовательно, нам не остается ничего другого, как ждать разъяснений этой в основе своей физической проблемы в обнадеживающем и не столь дальнем будущем.

С дружескими пожеланиями

ваш Фрейд»

Постижение коллективного бессознательного разума может объяснить многие явления, наблюдаемые у социальных животных, подобных муравьям и пчелам, выполняющим некий общий план'. Любой, кто наблюдал за поведением больших косяков рыб, насчитывающих тысячи особей, бесконечно и одновременно меняющих направление своего плавания, с трудом может объяснить эти действия как результат мимикрии; кажется более вероятным, что рыбы действуют таким образом благодаря импульсам коллективного разума – разума толпы, все члены которой реагируют идентично на поступающий импульс.

Тогда возникает вопрос, является ли коллективный разум просто результатом некоего процесса вроде телепатии или он может связывать следующие друг за другом поколения. Это в высшей степени важная проблема, таящая в себе по меньшей мере судьбу человеческого рода, а с ней и всех остальных обитателей планеты.

Архетипы Юнга

После десяти лет «величественной изоляции» Фрейда (1895-1905) вокруг него собрался кружок учеников. Несколько лет спустя некоторые из них, прежде всего Вильгельм Штекель, Альфред Адлер и Карл Юнг создали свои собственные теории и школы, а также продемонстрировали успехи в терапии.

В то время, как Адлер подчеркивал социологические аспекты, стремление к признанию и волю к власти как главные пружины поведения, Юнг увлекся мифами и изучал мировую литературу по алхимии, каббале и мистическим видениям, чтобы найти свой собственный путь. В изучении бессознательного он начал как ученик Фрейда, но после совершившегося раскола изменил своему долгу. В 1916 году, вскоре после того, как он расстался со своим учителем, он пришел к ранней версии своей концепции родовой памяти. При этом он мог развивать, хотя никогда бы в этом не признался, некоторые идеи Фрейда, изложенные в его книге «Тотем и табу» (1912). В этой своей работе Фрейд утверждал, что, по крайней мере, отдельные реакции в ходе семейных отношений отражают некоторые родовые бессознательные механизмы действий, и в числе прочих отцеубийство, совершаемое пещерный! человеком Каменного Века.

Детом 1930 года я посетил Юнга в его доме близ Цюриха и, не сознавая степени его антагонизма по отношению к Фрейду, обратился к нему как к ученику Фрейда, чему он резко воспротивился.

В 1934 году выступил с идеей коллективного бессознательного разума и в последующие годы ее развивал. Он писал в своей книге «Архетипы коллективного бессознательного» (1934): «Сначала идея бессознательного ограничивалась указанием на вытесненные или забытые содержания. Даже у Фрейда,,, оно в сущности является вместилищем забытых и вытесненных содержаний… Соответственно для Фрейда бессознательное имеет исключительно личностную природу, хотя он признавал его архаические и мифологические мыслительные формы».

В одной сноске Юнг признал, что «в своих поздних работах» Фрейд дифференцировал «инстинктивную душу» человеческого существа, которую он называл <ае!» и его «супер эго», что «обозначает коллективное бессознательное, частично сознаваемое и частично несознаваемое индивидуумом (поскольку оно вытеснено)».

Юнг продолжал: «Более или менее поверхностный слой бессознательного, несомненно, является личностным. Я называю его личностным бессознательным.Но он покоится над более глубинным пластом, не приобретенным личным опытом, а врожденным. Этот более глубинный слой я называю коллективным бессознательным.Избрал слово коллективное, потому что эта часть бессознательного имеет не индивидуальный, а универсальный характер. В отличие от личностной души, оно имеет содержание и модели поведения, до определенной степени одинаковые везде и у всех индивидуумов. Другими словами,, оно идентично у всех людей и, таким образом, составляет общий психический субстрат, имеющий сверхличную природу и присутствующий у каждого из нас».

Содержанием личностного бессознательного, по Юнгу, являются эмоционально окрашенные комплексы; содержанием коллективного бессознательного становятся «архетипы». Этот термин уже встречался в первом веке у александрийского философа Филона Иудея, который обозначал им образ Бога в человеке. У Юнга «архетипы» – архаические и изначальные: это «образы, которые существовали с древнейших времен». Но они обнаруживаются в мифе, в «эзотерическом знании», в снах, видениях и волшебных сказках: «Архетип – это главным образом бессознагель-ная сущность, меняющаяся, если она осознается или воспринимается». Юнг понимал, что в мифе осуществляется «бессознательный психический процесс», и, следовательно, работа мифологов, которые «всегда обращались за помощью к солярным, лунарным, метеорологическим, растительным и прочим подобным же теориям», абсолютно отказываясь признать, что мифологические образы и сюжеты отражаю г глубинные, укоренившиеся психические явления, бесполезна. «И то, что истинно в народных преданиях, еще в большей степени подкрепляется основными мировыми религиями. В них содержится открытое знание того, что первоначально было скрыто» (я бы скорее сказал «скрытое знание того, что первоначально было открыто»). Символы, используемые в религиях, воплощают скрытые сущности. «Догма занимает место коллективного бессознательного, формализуя его содержание», однако «практика католицизма полностью не осознает проблем такого рода». Почти вся сфера коллективного бессознательного вылилась в русло догматических архетипических идей и потекла в строго обозначенных берегах к символизму веры и ритуала… До христианской церкви существовали античные мистерии, они уводят в туманные дали доисторического неолита». Церковь возвела защитную стену сакральных образов. «С тех пор люди забыли, что они собой представляют. Но действительно ли забыли? Могло ли случиться так, что люди никогда и не знали, что они собой представляют?… действительно, у нас кет даже самого отдаленного понимания того, что означает непорочное зачатие, божественная природа Христа и единство Троицы… Суть состоит в том, что архетипические образы настолько слились с собственным смыслом, что люди никогда и не задают себе вопрос об их истинном значении… И когда (человек) начинает о них размышлять, он делает это с помощью того, что мы называем «разумом», а на самом деле является ни чем иным, как совокупностью всех его предрассудков и приблизительных знаний» ¹.

Я пытался извлечь у Юнга четкую линию рассуждений. Однако, в действительности, он едва ли способен развивать одну тему: когда пишет, то следует полету собственных мыслей или «свободных ассоциаций», все время отвлекаясь по касательной. Он говорит о скандальной хроникеОлимпа, о разделении протестантизма «примерно на четыреста разновидностей», об «удручающей бедности символов», которая им присуща, и о томлении современного человека в их поисках. Юнг сам с тоской возносится к восточным религиям, содержащим незамутненную мудрость и непонятый символизм» к «обольщениям благоуханного Востока», эзотерическим учениям. С всепоглощающим любопытством погружается в учения некоторых мистиков и отшельников прошлых столетий, почти отождествляя себя с ними. Читатели, однако, желают знать больше об архетипах и, более того, о применении этих знаний для лечения отдельных людей или, если это возможно, всего человеческого рода. Сквозь мчащиеся тучи виден просвет, и мы читаем: «Человечество ничего не может поделать с самим собой, и боги, как и прежде, определяют его судьбы… В нашем сознании мы господа над самими собой… Но стоит только шагнуть через дверь Тени, и мы с ужасом обнаруживаем, что мы сами есть объект влияния каких-то «факторов». Знать об этом в высшей степени малоприятно: ничто так не разочаровывает, как обнаружение собственной недостаточности. Возникает даже повод для примитивной паники, поскольку пробуждается опасное сомнение относительно тревожно сберегавшейся веры в превосходство сознания. Действительно, сознание было тайной для всех человеческих свершений. Но незнание не укрепляет безопасности, оно, напротив, увеличивает опасность – так что уж лучше знать, несмотря на все страхи, о том, что нам угрожает».

Юнг задал этот вопрос и продолжал обдумывать его с очевидной заинтересованностью, не давая на него ответа: «11равильная постановка вопроса означает наполовину решенную проблему. Самая большая опасность для нас проистекает ^из непредсказуемости психических реакций. С древнейших времен наиболее рассудительные люди понимали, что любого рода внешние исторические условия – лишь повод для действительно грозных опасностей, а именно социально-политических безумий, которые не_ представляют каузально необходимых следствий внешних условий, но

в главном были порождены коллективным бессознательным» ¹.

Создается впечатление, что Юнг имел в виду мировой коммунизм. Как выяснили некоторые исследователи, Юнг симпатизировал национал-социализму и не говорил о нем как о политическом безумии. Потребность расстаться с иудейско-христианским учением объяснялась тем, что боги Валгаллы были ему ближе, чем Бог Синая или Голгофы. Подобно Бардесану, который увидел ручей, но не смог в него войти. Поведав о своем открытии, Юнг так сформулировал свою теорию: «Мой основной тезис состоит в следующем: вдобавок к нашему непосредственному сознанию, которое имеет законченно личностную природу и которое мы считаем единственной эмпирической душой (даже если нащупываем личностное бессознательное, как аппендикс), существует вторая психическая система коллективного, всеобщего и безличного, которая одинакова для всех индивидуумов. Это коллективное бессознательное не формируется в каждом индивидууме, а передается по наследству. Оно состоит из предсуществующих форм – архетипов…» ¹. «Предсуществующее» означает возникшее с момента существования человеческого рода. Юнг так и не смог объяснить, почему данные формы заполняют человеческий разум. Он не пытался постичь это явление с помощью изучения животных инстинктов. Во многих психоаналитических случаях обнаруживался архетип. Так, распространенный мотив двух матерей был истолкован им как архетип (проще было бы объяснить его связями, существующими с матерью и кормилицей). Все более увеличивая количество архетипов путем добавления всевозможных расхожих представлений, некоторые из которых были весьма спорными, Юнг направлял психоаналитические исследования своей группы к отысканию архетипов в снах и фантазиях пациентов, а также в их поведении, и таким образом, вдохновлял своих последователей на еще более широкое применение архетипов к самым тривиальным фантазиям или поведенческим схемам.

Самый главный, почти мучительный вопрос – каким образом могли истинные архетипы войти в человеческий р'азум и обосноваться там, чтобы терзать его, переходя от поколения к поколению? – даже не был поставлен.

Сошествие Фрейда в ад

1913 году Фрейд расстался с Юнгом, тяготевшим к мистицизму, и с Адлером, которого влекло к социализму. В этот год Фрейд опубликовал «Тотем и табу» – аналитическое исследование древнего, а отчасти и современного фольклора, заимствованное, в основном, из «Золотой ветви» Фрезера. Фрейд попытался на основе различных ритуалов и сохранившихся следов обряда отцеубийства в пещере доисторического человека доказать, что факт убийства выросшими сыновьями отцов для овладевания своими матерями – насильственный акт, определяющий сущность эдипова комплекса, т. е. сексуального влечения сына к собственной матери. Фрейд «чувствовал, что религиозные церемонии и индивидуальные психологические реакции все еще свидетельствуют о существовании бессознательной памяти об архаических ситуациях, чувствах страха, вины и о различных типах реагирования, которые находятся за пределами современного опыта» ¹. В ходе своих психоаналитических изысканий Фрейд пришел к такому пониманию довольно поздно. Почти в течение двух десятилетий он приписывал происхождение неврозов исключительно травматическим ситуациям раннего возраста, обычно от двух до пяти лет. Фрейд медленно двигался к новым ориентирам. То, что он обычно называл бессознательным, было личностным, или, если это предпочтительнее, подсознанием; в более глубоких пластах разума хранятся родовые воспоминания, инстинкты также являются– родовым наследством.

Чем дольше сидел Фрейд у кушетки больного, чем больше он слушал и размышлял, тем более убедительной становилась для него идея вины за поступки, совершенные предками. Архетипы, связанные с предсуществованием человека, остались Фрейду чужды: предок приобреталчувство вины, когда происходило отцеубийство. Более того, он совершал свое деяние, нередко с намерениями инцеста, чтобы вызвать в последующих поколениях потребность повторять его вновь и страдать от чувства'вины, или по крайней мере имитировать эту бессознательную потребность и все равно мучиться угрызениями совести. Фрейду неведома была более значимая травма, которая могла бы стать источником всеобщего чувства вины.

В работе «Из истории одного детского невроза» (1918) Фрейд объяснил универсальный смысл некоторых символических выражений и различных фантазий, обычно связанных с родительским коитусом и соответствующим кас-трационным комплексом, коренящихся в настойчивых бессознательных воспоминаниях об архаических ситуациях. «Мы должны наконец подготовить себя к принятию гипотезы о том, что психические следы первобытного периода стали унаследованным достоянием, которое в каждом новом поколении взывает не к усвоению нового, а только к пробуждению… Мы обнаруживаем, что в большинстве значимых ситуаций наши дети реагируют не в соответствии с их собственным опытом, а инстинктивно, как животные, в той манере, которая может быть об-ьяснена только как филогенетическое наследие» ¹. Невротическое состояние возникает в результате резкого выброса травматических воспоминаний, унаследованных от предшествующих поколений. «Ранняя травма – защита – вытеснение – выброс невротической патологии – частичное возвращение вытесненного. Такова формула, которую мы вывели для трактовки развития невроза. Теперь читателю предлагается сделать следующий шаг и предположить, что в жизни человеческого рода было нечто подобное происходящему в жизни индивидуумов: к примеру, ситуации сексуальной агрессии, которые оставляют после себя неизгладимые последствия, но в то же время большей частью вытесненные и забытые. После продолжительного скрытого периода они приходят в действие и вызывают явления, подобные по своей структуре и значению симптомам болезни» ².

Здесь Фрейд отвел равные по значению роли личностной и наследственной травме: «Как правило, возникает сочетание обоих факторов: конституционального и случайного. Чем сильнее первый, тем увереннее травма приведет к фиксации и оставит позади нарушения развития; чем сильнее травма, тем более определенными будут ее разрушительные последствия, даже если сфера инстинктов в состоянии нормы» ¹.

Но может ли сфера инстинктов быть в состоянии нормы, если каждый представитель человеческого рода несет в себе травматический опыт предшествующих поколений? Фрейд еще не пришел к ясности. Избегая пользоваться какими-либо терминами и идеями Юнга, он определил понятием «к!» бессознательную сферу личности, вместилище филогенетического и инстинктивного наследственного, а также и личностного опытов и всякого рода реакций, которые вытеснены и забыты в связи с присущим им травмирующим характером. «Оно («к!») содержит все унаследованное, имеющееся к моменту рождения и лежащее в основе конституции – следовательно, прежде всего инстинкты, которые берут свое начало в соматической организации и получающие свое первоначальное психическое выражение здесь (в «к!») в неизвестных нам формах» ². Этот фрагмент был включен Фрейдом в 1938 году в его «Очерк психоанализа». Подобным же образом следующий отрывок был использован им как обобщение его аналитического опыта между 1913 и 1938 гг.: «Какая-то часть культурных достижений, несомненно, оставила свой след в «Ы»; многое из того, что накоплено суперэго, отзовется эхом в этой сфере, но немногие из новых впечатлений ребенка будут от этого усилены, потому что они в сущности являются повторениями некоего первоначального филогенетического опыта» ³.

Поскольку многие инстинктивные реакции и механизмы служат сохранению вида и даже стимулируют его выживание, должна быть проведена демаркационная линия между унаследованными защитными инстинктами и глубоко запрятанными филогенетическими воспоминаниями о травмирующем опыте насилия. Например, эдипов комплекс и отцеубийство не принадлежат к той же категории, что инстинкты, способствующие выживанию. Личные травмы, вытесненные из -сознания, не принадлежат той же самой категории и не составляют тот же уровень бессознательного, как событие, что «.^происходило в жизни всего человеческого рода», имеющего, в соответствии с выводом Фрейда, «сексуально агрессивную природу». Таковы наиболее важные постулаты психоаналитической теории, созданной Зигмундом Фрейдом: они объемлют разного рода травматический опыт, его постоянное вытеснение и подавление сознательной памятью, потребность повторять и потому наносить аналогичную травму другому с соответствующей сменой ролей.

В своей книге «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд говорит: «До этого он (ребенок) был пассивен, был поражен переживанием; но повторяя его, несмотря на причиняемое неудовольствие, в качестве игры, он брал на себя активную роль… В то время как ребенок переходит от пассивности переживания к активности игры, он переносит то неприятное, что ему пришлось. пережить, на товарища по игре и мстит таким образом тому, кого этот последний замещает» ¹. При трасматическом опыте ужас и мучение играют решающую роль. Иногда воспоминание о травматическом опыте не стирается, тем не менее может постоянно присутствовать потребность его вытеснкть. Но она значительно выше, когда сам этот опыт исключен и принадлежит подсознанию. У жертвы амнезии, вызванной травматическим опытом, возникает необходимость повторения его со сменой ролен: жертва становится агрессором и переносит наказание на новую жертву.

О родовой памяти

Наследуются ли приобретенные черты – вопрос, который породил научные споры и изыскания еще со времен Ламарка. Он был сторонником идеи такого наследования, и обычно считалось, что Дарвин спустя два поколения стал его оппонентом. Суть состоит в том, что Дарвин в своей теории (1868) стоял на той позиции, что каждая клетка организма посылает свой отпечаток репродуктивным клеткам (семенам или плазме) и что таким образом происходит наследование родительских черт. При таком подходе приобретенные качества, естественно, станут наследственными. Новые особенности пшеницы или ржи, выращенных в измененной среде, могли передаваться по наследству: например, формируется шершавый стебель, если растение год за годом произрастало на широтах с коротким летом, ветреной осенью и поздней весной. Насколько долго может сохраняться такая наследственность, если растение вернуть к прежней почве и климату – основной предмет современных споров о наследовании приобретенных черт. Изменение в репродуктивных клетках (сперма, яйцеклетка) вызвало бы наследование новых черт; но установлено, что только соматические клетки подвержены вариациям. Однако нельзя отрицать, что химические процессы или эндокринные нарушения в организме могут решающим образом повлиять на клетки плазмы, и в этом случае потомство может приобрести наследственный дефект, который время от времени передается последующим поколениям. Вопрос, таким образом, упирается в проблему: могут ли внешние влияния – или через соматические клетки или непосредственно – воздействовать на репродуктивные клетки. Соматические клетки, из которых состоит тело живого организма, живут в течение определенного отрезка времени и возвращаются к метаболическому природному процессу, т. е. к праху. Однако репродуктивные клетки несут жизнь неведомым поколениям, используя конкретный организм как свое хранилище. Эти клетки потенциально бессмертны, хотя огромная их часть растрачивается впустую, как может засвидетельствовать это каждый, кто видел разбросанные семена деревьев или пыльцу, или думал о биллионах сперматозоидов, которые извергаются при каждом половом сношении, при том, что лишь один из них имеет шанс на оплодотворение. Поразительно, что эта бесконечная репродуктивная способность заключена в единичном микроскопическом сперматозоиде или яйцеклетке с наследственными характеристиками для бесконечной цепи будущих поколений. И дело не г том, что сперматозоиды наследуются и размножаются вновь, но в том, что новый организм имеет репродуктивные клетки, которые производят новую сперму и новые яйцеклетки. Если эти репродуктивные клетки подвергнутся какому-то сильному химическому, термическому или радиоактивному воздействию, некоторые новые особенности вполне могут стать наследственными, и это открывает путь огромным возможностям генетики.

Природные катастрофы, сопровождающиеся такими воздействиями, могли повлиять на репродуктивные клетки животного и растительного мира. Если, как уже не раз случалось, областью, вовлеченной в такую катастрофу, становится весь мир, тогда возникают великолепные возможности для мутаций многих видов и родов. Репродуктивные клетки могут подвергаться воздействию не только через сому (тело), но также непосредственно, с последующим возникновением и передачей новых характеристик. И поскольку одни и те же причины могут вызывать сходные изменения, особенно для тех организмов, которые производят более одного потомка одновременно, результатом будет сохранение новых форм, если только они жизнеспособны.

Вопрос о том, являются ли сильные впечатления, полученные органами чувств животных, основой инстинктов,. потребовал бы гораздо большей обстоятельности, чем позволяет объем данной книги, а также некоторых сложных экспериментов. Существование родовой памяти не означает, что впечатление, усвоенное одним поколением, может перейти в ламять последующих; оно означает, что впечатления, особенно травмирующие и повторяющиеся, испытанные большинством предков, могут стать устойчивыми, хотя и бессознательными, воспоминаниями или комплексом воспоминании, вызывающими адекватные реакции в соответствующих ситуациях.

Родовая память – это не странствия души, она представляет собой наследственную бессознательную память. И через родовую память мы можем считать себя как бы присутствующими при сценах какой-то ужасной катастрофы посреди разбушевавшейся стихии, опустошения, от которого не было защищено ни одно существо ни на суше, ни в море. Таким образом, аккумуляция генетической памяти может охватить каждого представителя видов и в наши дни, через генетические линии, которые он продолжает: все потомство восходит к тому самому поколению, которое стало жертвой травмы.

При приближении землетрясений животные, наделенные обостренной чувствительностью, убегают до того, как сейсмографы зафиксируют малейший толчок. Во время лесных пожаров животные, которые обычно живут в страхе перед другими животными, будут бежать вместе с опасными для них хищниками, захваченные еще большим страхом, в поисках убежища. Совершенно очевидно, что какая-то информация – называемая инстинктом – пробуждается и ак-тивизируется вместе с никогда не исчезающим страхом.

Родовая память видов – это реальный факт: она подсказывает дикому животному, как строить свое гнездо, как добывать пищу, как находить партнера для продолжения рода, как выживать в открытых пространствах или во время долгой зимы; но самый трагический опыт запрятан глубже всего, поэтому воспоминание о нем сопровождается чувством ужаса.

Иллюзии человечества

осьмидесятилетнии создатель психоанализа не _ исчерпал еще своих открытий и провидений. Вытесненная мысль требовала словесного выражения. «Если мы будем рассматривать человечество в целом как единичного индивидуума, мы обнаружим, что оно тоже слишком привержено иллюзиям, которые неподвластны логической критике и противоречат реальности. Если, несмотря на это, они (иллюзии) способны с такой силой захватывать людей, то исследование приводит нас к тому же объяснению, как и в случае с единичным индивидуумом. Они обязаны своей властью определенному элементу исторической истины,который выносят из забытого доисторического прошлого» ¹.

Фрейд говорит здесь об иллюзиях человечества, следовательно о тех иллюзиях, к которым мы все прячастны и которые глухи к логическим доводам; в глубине своей, однако, они является истбрической истиной.

В чем же тогда состоит эта истина, событие, которое когда-то потрясло человеческий род, травмировало его, отравило и обожгло разум всех последующих поколений? Что это за вечерняя сказка? Является ли она младенческим озарением'каждого ребенка? И происходит ли эта драма столь уж обязательно, как об этом говорил Фрейд? Следует ли признать естественный процесс воспроизводства, хотя и не вполне свободный от травматических элементов, сплошным отклонением? Разве пресловутое убийство отца сыном это и есть «историческая истина»? А если это так, то какая историческая истина воскрешает невроз у самок? Или только самцы поражаются иллюзиями человеческого рода?

Фрейду не хватило последнего озарения. В те годы, когда от бича самых преступных людей сжимались от страха сердца и бледнели лица, еврей Фрейд в некогда счастливой Вене, обреченный теперь в течение пяти лет (1933– 1938) каждый день видеть на улицах знамена со свастикой и отряды штурмовиков, стучащие а двери, был призван своим «к1», а также своим суперэго вслушаться в едва слышный голос из еше более дальних глубин. В те страшные ночи, когда болела его челюсть, пораженная раком, забытый даже своими пациентами (из письма Фрейда А. Цвейгу), он был ближе, чем когда-нибудь, к «исторической истине», ощущая, по крайней мере что он еще до нее не добрался, как считал прежде.

Мы следовали за ранними наблюдениями Фрейда о том, что травматический опыт психического или физического характера часто вызывает амнезию. Далее мы последовали за теорией Фрейда, в соответствии с которой жертва амнезии или отвергает эту травму или пытается ее заново пережить.

Когда Фрейду позднее удалось глубже проникнуть в человеческую душу, где рассеяны запрятанные родовые воспоминания о травматическом опыте наших предков, мы еще раз, теперь уже затаив дыхание, пошли за ним. Но на этот раз мы знали, что он потерпит неудачу. Великая травма человечества – это не то, что он воображал: убийствоотца и овладение матерью, совершаемые взрослыми сыновьями, уже способными победить отца-тирана в пещере. И симптоматично, что, следуя собственному поведенческому диагнозу, Фрейд в своей последней книге вернулся к дням Исхода, чтобы продемонстрировать феномен скотомы: никаких казней, никаких природных потрясений, никаких ужасных испытаний на горе Синай, только побитие в пустыне камнями Моисея, символа отца, детьми Израиля ¹.

Фрейд почти не ошибся в своем диагнозе, когда написал, что человечество живет в состоянии иллюзии, но он оказался неспособен определить его этиологию, т.е. сущность травматического опыта. В сравнении со структурой коллективной амнезии, синдром которой я впервые осветил в книге «Столкновения миров», амнезия, случающаяся у единичной жертвы, непосредственно следуя за травмой, не составляет точной ей параллели: коллективный разум не сразу забывает то, через что он прошел. Нас особенно интересуют два способа передачи наследия: сознательные устные, а позже и письменные свидетельства и бессознательная родовая память, унаследованная и время от времени пробуждающаяся при соответствующих обстоятельствах.

Психоанализ, в том виде, как он сейчас практикуется, игнорирует более глубокие озарения Фрейда. Но не желая вчитываться в показания свидетелей того, как небесный и земной порядок превратился в хаос – ужас, леденящий до мозга костей – психоанализ благоразумно не последовал за Фрейдом и остановился перед гораздо более решительным шагом, не признав важности роли биологического наследования приобретенных характеристик в коллективных ментальных сферах. Однако располагая'некоторыми представлениями о том, что же произошло с человечеством в далеком прошлом, мы могли бы прийти к новым возможностям и понять внешние проявления множества неврозов.