Текст книги "Кизиловый мост"

Автор книги: Ильяс Эфендиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Мост Адиль не забывал – раза два даже присылал нормировщиков замерять нашу выработку, но той работой, которую мы делали наверху, тяжелой, изнурительной и очень важной (он ведь хорошо это понимал!), Адиль совершенно не интересовался. Я прятала от мужа свои исцарапанные, до крови ободранные руки, – он не должен знать, что, несмотря на протесты мужчин, я вместе с ними долблю камни, корчую пни, таскаю цемент. А я так мечтала, когда ехала сюда, что буду делиться с мужем всеми новыми впечатлениями, всеми мыслями... Адиль ничего не спрашивал о моих товарищах, о том, как они ко мне относятся. Неужели ему неинтересно?.. Разве дело только в том, чтобы выполнить план и уложиться в сроки? Я все отчетливее ощущала, что начинаю жить двойной жизнью: работа, товарищи, наши общие интересы – это одна жизнь, трудная, увлекательная, полная новых впечатлений, но она кончалась с окончанием рабочего дня. Возвращаясь в палатку, я становилась только женой начальника строительства. Всем своим видом Адиль давал понять, что моя работа – пустяки и не стоит о ней говорить. Я молчала.

Даже когда расширение русла было закончено, Адиль сделал вид, что ничего не произошло, хотя техник, которого он прислал, симпатичный молодой парень, весело поздравивший нас с первой победой, конечно, докладывал об этом ему.

Строительство дороги шло быстрыми темпами. Нужно было закончить основные работы до осенних дождей. Мост, который строила наша бригада, был частью большого, важного дела. Мы хорошо понимали это, и нас не нужно было подгонять.

Закончив расчистку русла, мы крепко взялись за "малыша" (так мы называли наш мост) и сразу стали опережать график. Адиль действительно мог не беспокоиться. Я больше не чувствовала себя здесь новичком. Расширились мои "теоретические познания", а главное, я научилась неплохо орудовать ломом, подавать камни, готовить раствор, а при случае и сгрузить стройматериалы.

У меня уже почти не болела спина – в обед мы даже иногда играли в теннис, а вечером я занималась хозяйством: готовила, стирала, гладила...

Каждое воскресенье я отправлялась в район на базар.

– Может быть, и нам что-нибудь захватишь, Сария-ханум? – спросил как-то Солтан, подходя к машине.

– А что?

– Ну чего-нибудь... мяса, яиц, овощей, да что хочешь.

– Ясно, – усмехнулась я, включая мотор. – Будет сделано.

Так я сказала, хотя и сознавала очень хорошо, что Адилю это не понравится. Жена начальника строительства покупает продукты для рабочих, – а как же авторитет?

Поддерживать авторитет мужа вообще оказалось довольно мучительно. Когда я готовила ужин и вкусный запах жареного мяса разносился по лагерю, мне было не по себе. Ведь ничего не стоило сделать лишний десяток котлет, раз уж я все равно вожусь с мясорубкой, а ребята были бы сыты. Я стала хитрить: когда Адиля не было, быстренько готовила для них какое-нибудь нехитрое кушанье и относила в палатку.

Как-то зайдя туда, я увидела, что Гариб сидит в одних брюках, а майка и ковбойка висят на ветке.

– Сами стирали?

– Сам.її Заметно?ї Неї очень-то уї меняї получается. И в армии не научился.

– Н-да... Приносите, когда высохнет, хоть поглажу. У вас ведь нет утюга?

– Что вы, зачем? Это я просто не успел отнести в деревню, мне там стирает одна женщина.

– Ну, раз уж не успели, приносите.

Конечно, он ничего не принес. После работы я разогрела утюг, сама сняла рубашку с ветки и выгладила. Гладила я ее почему-то очень старательно, хотя знала, что в ней не на концерт идти. Я заметила, что Гариб никогда не застегивает ковбойку на все пуговицы, поэтому отвороты выгладила и изнутри. В общем, когда я сложила рубашку, она была словно из магазина. Я как раз любовалась делом своих рук, когда подъехал Адиль.

– Чья это рубашка? – спросил он, входя.

– Бульдозериста, Гариба.

– И что это ты вдруг решила на него стирать?

– Да он сам стирал, я только погладила, пуговицу вот пришила.

– Странно... Не понимаю, зачем тебе это нужно...

Он взял мыло и полотенце и пошел к реке. Когда он спустился вниз, я взяла ковбойку, побежала к палатке рабочих, быстро положила рубашку на койку Гариба, потом не спеша, степенно вернулась и стала накрывать на стол. Приготовила салат. Положила ножи, вилки. Разлила суп по тарелкам и разогрела жареное мясо. В маленький хрустальный графинчик, привезенный из Баку, налила ледяной речной воды. Рядом поставила стакан с тюльпанами, которые нарвала у подножия горы. Стол выглядел прямо празднично.

Адиль вернулся веселый, розовый от холодной воды. Мы с удовольствием принялись за еду – аппетита нам обоим не занимать.

С гор дул прохладный ветерок, несущий аромат цветущих диких яблонь, трава кругом была зеленая и много цветов. Хорошо!

Из палатки рабочих послышался смех и громкие голоса. Керемхан неожиданно высоким, звонким голосом запел веселую старинную песенку о дочери хаджи.

Пел он здорово. Да и песенка была задорная!

Если тебя отдадут за меня,

Толстую дочь хаджи я выставлю за дверь.

Я рассмеялась.

– Адиль, ты чего такой кислый? – Мне хотелось, чтобы ему было весело.

– Да я вовсе не кислый. Удивляюсь только, как ты можешь смеяться?! Неужели не понимаешь, что это пошлость!

Я удивленно посмотрела на мужа – первый раз он говорил со мной резко. Он, видимо, очень рассердился, даже лицо покрылось пятнами, а' ведь он такой сдержанный. Непонятно... Может быть, я действительно очень глупа и смеяться тут нечему. Ну и что? Все равно весело: "Толстую дочь хаджи я выставлю за дверь".

"Ну зачем ты сердишься, Адиль? – думала я, с тоской наблюдая, как он кладет варенье в чай и размешивает его ложечкой. – Может, ты и прав, но мне было смешно!.. И знаешь, сердись не сердись, а если Гарибу или Керемхану надо будет погладить рубашку, я поглажу. И тебе придется к этому привыкнуть, иначе я не могу".

– Полежи, Адиль, ты устал сегодня.

– А ты?

– А я пока уберу со стола.

Адиль ничего не ответил, встал и пошел в палатку. Я вымыла посуду, поставила чайник – после ужина Адиль всегда пил чай.

Как хорошо кругом!

Снежная вершина вдали, похожая на парящего в небе белого орла, зеленые молчаливые горы, аромат цветущих яблонь... Мне захотелось стать самой прекрасной и сильной – слиться с этой торжествующей 'красотой...

Я умылась, взяла зеркало и стала расчесывать свои короткие волнистые волосы, которые вечно почему-то путаются.

Адиль лежал на кровати и держал перед собой газету, но смотрел на меня.

– Ты что это прихорашиваешься, – спросил он, зевнув, – собираешься на концерт самодеятельности?

– Нет, Адиль, не наї концерт.ї Поиграть в теннис.

– Разве здесь есть корт?

– Гариб своим бульдозером такую площадку выровнял, что лучше всякого корта. Он меня вчера в обед обставил с позорным счетом. Должна же я взять реванш! А ты ложись, отдыхай. Приду – чай будем пить.

Он ничего не ответил и снова взял газету. Я достала ракетку.

– Ну я пошла, Адильджан. Пока!

Солтан играл с Керемханом. Гариб сидел на большом камне и перочинным ножом вырезал из куска дерева чубук. Увидев меня, он встал и принес мне табуретку.

– Вот, Сария-ханум, полюбуйся на своего приятеля, – Керемхан кивнул на Солтана. Керемхан и Солтан давно уже были со мной на "ты", только Гариб, видимо, считал это недопустимым. – Сто потов с него согнал! А еще рыпается! Держи гол! – крикнул Керемхан, сильным, точным ударом посылая мяч за сетку.

– Цыплят по осени считают! – откликнулся Солтан, отбивая мяч.

– Обставят они нас с вами, Солтан!.. – пожаловалась я.

– Ничего, Сария-ханум, мы им еще покажем! Дай только разыграться!..

И правда, на этот раз Солтан выиграл и начал дразнить приятеля.

– Ну, это я тебе просто фору дал, – шутливо отмахнулся Керемхан. Сарию-ханум не хотелось расстраивать.

– Дождешься от тебя милости, как же! – Солтан вытер платком потное красное лицо и, очень довольный собой, пошел умываться.

– Вставайте, что ж вы? – сказала я Гарибу, вынимая из чехла ракетку, и сбросила на траву свою куртку.

Бульдозерист не спеша поднялся, повесил на ветку мою куртку и, глядя в сторону, произнес словно нехотя:

– Давайте...

"До чего же он уверен в себе! Противный! Ему даже лень играть со мной по-настоящему. Ну ладно, я ему сейчас покажу!"

– Знаешь что, Гарибджан, – заметил Керемхан, внимательно следивший за нашей игрой, – тебе сегодня несдобровать, Сария-ханум играет как зверь!

Я и правда хорошо играла и не могла понять, почему так легко проиграла Гарибу вчера, – ведь в техникуме я была одной из лучших теннисисток!.. Солтана и Керемхана я обставляла запросто, а Гариба – ни разу, хотя он не так уж хорошо играл. Это было непонятно и злило...

Сегодня я надела легкое короткое платье с рукавами по локоть и теннисные туфли, чтобы было легче. Я носилась по площадке как сумасшедшая, давала резаные мячи, мазала, спорила, обижалась... Солтан болел за меня, Керемхан за Гариба. Один раз я даже замахнулась на него ракеткой, когда он особенно ревностно защищал друга. Керемхан закрыл голову руками и отбежал в сторону.

– Убьет, ей-богу, убьет!.. Вы, ребята, подальше от нее!

Гариб играл молча и серьезно; он, казалось, даже не слышал Керемхана. Спокойно, равнодушно поглядывал он на меня, видимо не сомневаясь, что обыграть его мне не под силу. Это взбесило меня, и я поклялась себе: умру, но выиграю. Однако я все время отвлекалась от игры – следила не столько за мячом, сколько за невозмутимым лицом Гариба. А он не давал мне ни малейшей передышки: точными, сильными ударами посылал мяч то туда, то сюда, и я носилась по площадке потная, злая... Иногда он чуть заметно улыбался и тут же отворачивался, замечая мое бешенство.

Разумеется, он снова обставил меня – я не выиграла ни одного сета.

– Дайте, пожалуйста, куртку, вы очень высоко ее повесили, – сквозь зубы процедила я, когда мы кончили играть.

Гариб снял куртку с ветки и подал мне, держа двумя руками. Я сделала вид, что не заметила его подчеркнутой вежливости, – мне не хотелось его благодарить.

– А может, со мной сыграешь? – спросил Солтан.

– Нет, хватит на сегодня, – бросила я. Играть мне уже не хотелось.

– Ну, раз не хочешь играть, давай черешню с нами есть, – сказал Керемхан, выходя из палатки с целым решетом черешни. – Первая в этом году.

Мы уселись на траве. Я ела черешню, далеко выплевывая косточки. Гариб снова принялся за чубук – перочинным ножом он вырезал на нем затейливый узор. Вдруг я заметила, что он, улыбаясь, смотрит на меня.

– Что вы смеетесь?! – набросилась я на него. – Рады, что обыграли?

– Да нет... – Он махнул рукой. – Просто смотрю, как вы далеко косточки выплевываете. Когда я был маленьким, мы состязания устраивали: наберем в рот воды – и кто дальше брызнет... Смешно...

– Значит, я вам сейчас кажусь девчонкой?

– Что ты! – поспешно вмешался Керемхан, встревожено посмотрев на Гариба. Он просто шутит!

– Почему? – усмехнулся Гариб. – Разве это так уж плохо – стать снова ребенком? Если бы вернулось детство...– задумчиво проговорил он, не отрывая глаз от своего чубука.

– Что бы вы сделали? – с интересом спросила я.

Гариб не ответил, только сдвинул свои густые брови. Легкий ветерок поднял его светлые волнистые волосы, и лицо его вдруг стало мягким, задумчивым.

"Почему с Керемханом и Солтаном мы на "ты", – думала я, – а вот с ним не получается? Ведь даже и Адиль невольно отделяет его от других... не открыто, конечно, – в душе. Почему?"

Послышался грохот – это трехтонка привезла долгожданные трубы. Мы быстро сгрузили их.

Странно было видеть чугунные трубы на свежей траве, среди ярких цветов. Они были огромные, черные, кое-где покрытые ржавчиной. Однако я заметила, что рабочие смотрят на них с удовольствием, особенно Гариб.

"Да, так что же ты сделал бы, если бы вернулось детство?" – подумала я, но не спросила.

– Ой, засиделась, Адиль-то, наверное, уже встал. – Я вскочила. – До завтра, ребята, спокойной ночи.

Адиль сидел около палатки и аккуратно очиненным карандашом записывал что-то в тетрадку.

– Ты давно встал? – спросила я виновато. – Сейчас будем чай пить. Ты знаешь – трубы привезли!

– Я видел.

– Здорово, правда?

– Что здорово?

– Ну, вот эти трубы!.. Черные, огромные и на яркой траве. Что-то в этом есть таинственное, захватывающее...

– Что же здесь захватывающего, глупышка? Ржавые чугунные трубы...

Он улыбнулся, как всегда, ласково и снисходительно.

– А знаешь, Адиль, бульдозерист опять меня обыграл!

– Что ж это ты? Досадно, наверное?

– Ой, ты себе представить не можешь, до чего я разозлилась!ї Почему-то совершенно уверена была, что уж сегодня-то его одолею... Тебе с вареньем?

– Пожалуй...

Я положила в вазочку любимого варенья Адиля – кизилового. Потом налила чаю – себе крепкого, Адилю пожиже (он считает, что крепкий чай вреден).

– Знаешь, Адиль, мы сегодня здорово работали. Если так дело пойдет и дальше, очень быстро управимся с мостом.

Он ничего не ответил.

– Адиль, а после этого моста мы будем строить там, за красной скалой? Он молча кивнул.

– Как все-таки здорово, что мы с тобой приехали сюда! – сказала я. Кончится строительство, мы уедем, а мосты останутся. Это как добрая память о нас... Люди будут ездить туда, за перевал, на фермы, и не будут знать, кто построил этот мост, а построили его мы! Правда, здорово?

– Конечно.

– А знаешь, эти строители очень дельные ребята, серьезные... Гариб, оказывается, даже учится заочно в строительном институте. Инженером будет, представляешь!

– Это он тебе сказал?

– Нет, Солтан. Вчера увидела я у него "Физику"... ну и спросила Солтана. Я тоже хочу поступить на заочный. Как ты думаешь?

– Можно, если хочешь... Между прочим, этот бульдозерист очень красивый парень, – сказал Адиль, вертя в руках подстаканник. – Ты не замечала?

– Красивый... – ответила я не сразу. – Гариб красивый парень, но что-то в нем есть неприятное... Не знаю, как сказать... Понимаешь, скрытный он очень, а иногда грубит ни с того ни с сего... неровный какой-то... И на смех поднять любит. Он тут как-то у меня увидел "Конструкции мостов" – знаешь, какую физиономию состроил! Сам учится, а другим нельзя...

– По-моему, ты выдумываешь.

– Может быть... А знаешь, он ведь танкистом был.

– Я слышал.

– Адиль, а ты совсем не был в армии?

– Не был. А ты почему спросила?

– Да так... Завтра закладываем основание моста. Закончим его, сяду за руль – и как газану! Первой проеду по мосту. И прямо туда, на фермы, за перевал!

– Ты что же, одна туда собралась? – с улыбкой спросил Адиль.

– Что ты! С тобой, конечно! Мы немного помолчали.

– Знаешь, мне иногда почему-то кажется, что там, за перевалом, не просто обычные животноводческие фермы, а какая-то таинственная страна, и люди там говорят на каком-то своем языке... И все счастливы...

– А разве ты не счастлива, Сария?

– Нет, я счастлива, конечно, но там все, все счастливы! Как при коммунизме! Понимаешь? Вот такое чувство.

Адиль не ответил, взглянул на перевал и слегка пожал плечами.

Солнце село.

Я долго не могла заснуть.

Из палатки рабочих доносился смех. Им было весело. Строители... Строители моста, я тоже строитель... Почему у Адиля такое плохое настроение?.. Два дня подряд я не выиграла у Гариба... Здорово он бьет!.. И работает здорово... Господи, о чем я думаю?

Я перевернулась на спину и в дверь палатки стала глядеть на темное небо. Мерцают звезды... Река шумит в ущелье... Мы строим мост... Да, мост...

Утром мы с Адилем поднялись рано и спустились к реке – умыться.

Вода была такая прозрачная, что можно было разглядеть каждый камешек на дне. Солнце освещало долину косыми скользящими лучами. В лесу не умолкая пели птицы.

Когда мы возвращались в палатку, я с удивлением увидела, что Солтан, Керемхан и Гариб выстроились в ряд посреди дороги. На них были только майки и трусы. Оказывается, ребята собирались бежать наперегонки. Я быстро сунула в руки Адилю мыло и полотенце и встала рядом с ребятами.

– Побежишь? – удивленно спросил Керемхан. – Но У нас жесткие условия, и для дам скидки не будет – всем отставшим по пятнадцать оплеух от чемпиона.

– Идет! – не раздумывая воскликнула я. – Готовьте щеки!

– Раз-два-три! – скомандовал Керемхан.

Стометровку я бегала в техникуме лучше всех. Оттолкнувшись от большого платана, который обозначал финиш, я в том же темпе бросилась обратно. И прибежала первой. Последним оказался Гариб – он был тяжеловат для стометровки.

– Здорово! – задыхаясь, проговорил Керемхан.– Вот бегает!

– Комплименты потом! – коротко бросила я. – Подставляйте физиономии!

Они встали рядом и смешно надули щеки. Отшлепав Солтана и Керемхана, я подошла к Гарибу.

– Так ничего не выйдет, – я окинула его взглядом с ног до головы, – вам придется нагнуться.

Он со вздохом взглянул на товарищей, улыбнулся и наклонился ко мне.

– Не жалейї его,ї Сария-ханум, – подзадорилїї меня Солтан,– вспомни вчерашний теннис.

Гариба я отхлопала на совесть.

– Ну? – спросила я, когда он смущенно потирал то одну, то другую щеку. Еще побежим?

– Нет, – засмеялся Гариб, – набегался. Лучше в теннис приходите играть.

Позади послышался шум мотора. Мы обернулись. Наш газик промчался мимо. Адиль сидел за рулем. Что такое? Куда ему понадобилось так срочно? Он даже ничего не сказал мне.

Я пошла в палатку. Муж уехал без завтрака. Ничего не понимая, я стояла посреди палатки и почему-то смотрела на куртку Адиля, брошенную на стол. Она была от того самого спортивного костюма, который я заказывала для мужа по своему вкусу. Костюм был простой п в то же время очень элегантный, и очень шел Адилю, В нем как-то незаметна была его солидность, степенность, и казался мне он совсем близким, простым пар нем.

Сейчас я смотрела на куртку Адиля и уже не замечала ни аромата цветов, ни яркой зелени, ни веселого пения птиц. Кругом словно образовалась мертвая, немая пустота.

Яї налилаї себе чаю, намазалаї маслаї наї хлеб.., вдруг отчетливо ощутила, что не смогу сейчас проглотить ни куска, что-то мешает мне. Тогда я взяла куртку Адиля и повесила ее на вешалку, которую раньше прибила к дубу рядом с палаткой. Теперь я ее не видела.

Утро было удивительное: тихое, свежее утро в горах.

Солнце словно парило над горами. Река шумела внизу как-то особенно весело и беззаботно...

Мимо прошел Гариб, – наверное, направлялся к стройплощадке. Лицо, как обычно, спокойное и серьезное, а мокрые, потемневшие волосы колечками спускались на лоб. Видимо, после утренней пробежки мылся в нашей холодной, бурной речке. Гариб кивнул мне, веселая улыбка мелькнула у него на лице, но он вдруг почему-то отвернулся.

Я вспомнила, что еще не причесывалась сегодня, вернулась в палатку и, усевшись перед маленьким складным зеркалом, стала приводить в порядок волосы. Потрогала рубец на левой щеке. Вчера я несколько раз замечала, что Гариб смотрит на него.

Когда я была девчонкой, меня мучил этот шрам – я его стеснялась, а сейчас мне показалось, что он даже придает моему лицу некоторую оригинальность. "Интересно, Гариб это заметил?" – подумала я. От этой неожиданной мысли почему-то стало легко и весело – на работу я отправилась в прекраснее настроении.

– Вот, Сария-ханум, подпиши-ка, – сказал Солтан, протягивая мне авторучку и какую-то бумагу.

В ней значилось, что члены бригады строителей, Солтан Гусейнов, Керемхан Ибрагимов, Гарибджан Велиев и Сария Джафарзаде, начали укладку ферм этого моста.

Я тщательно вывела свою фамилию под их подписями и стала осматривать фундамент. На душе у меня было ясно и радостно, как в большой праздник.

– Порядок! Можно начинать! – крикнула я ребятам. Солтан сунул бумагу в бутылку из-пед пива, тщательно запечатал ее и замуровал в фундамент.

– Двадцать один залп из семнадцати орудий– огонь! – крикнул Керемхан и протянул к нам руки. Мы – Гариб, Солтан и я – были у него сегодня помощниками, подавали камни.

Я передавала Солтану тяжелые шершавые камни и думала: почему не мне пришло в голову составить такую бумагу? Никогда бы не догадалась, а ведь как здорово! Хорошие они ребята – дали и мне подписать, а какой я еще, в сущности, работник? Для меня началась новая жизнь – новые отношения с людьми, новые обязанности. Как я буду жить теперь, когда становлюсь настоящим строителем? Товарищи у меня замечательные, мне с ними легко, весело. Правда, это больше касалось Солтана и Керемхана, с Гарибом все было не так просто – он словно стеснялся меня... И у меня к нему было какое-то странное отношение: почему-то молнией промелькнула мысль, когда я ставила свою подпись рядом с подписью Гариба, что бумага, которую мы подписывали, похожа на брачное свидетельство. Надо же – такая нелепость!

– Жалко, что Адиль уехал! – сказала я Гарибу.– Он бы тоже подписался. Правда?

– Конечно, – невозмутимо отозвался тот. – Начальник же!

Мне почудилась скрытая издевка в этих словах, и я быстро взглянула на Гариба– лицо у него было совершенно серьезное. Почему он так ответил?

Я взяла пустое ведро и пошла за раствором.

Гариб догнал меня.

– Дайте, Сария-ханум! Это не ваше дело, – вразумляюще произнес он, протягивая руку к ведру. – Раствор очень тяжелый.

– Ничего, я нe из слабеньких!

Бульдозерист не стал уговаривать – просто разжал мои пальцы, отнял ведро и, не взглянув на меня, пошел к бадье. Я хотела сказать что-нибудь очень злое, очень язвительное, но ничего не придумала. Через минуту он вернулся, неся полное ведро, а я смотрела на него и злилась.

Настроение испортилось. Вспомнила, что Адиль уехал, не простившись, даже не позавтракав... А этот противный Гариб говорит о нем таким тоном...

– Сария-ханум! – снова обратился ко мне Керемхан. – На другом месте работать будешь, вспоминай Кизиловый мост. (Мы так прозвали наш мост – вокруг росло очень много кизила.)

– Да... – вздохнул Солтан. – Это еще неизвестно, кто где будет работать...

– А я думаю, что Сария-ханум теперь никуда не уйдет. Всегда будет работать вместе с нами, – задумчиво произнес Гариб.

Я чуть не подскочила от возмущения:

– Почему это вы так уверены?

– Потому... – Гариб медлил, видимо наслаждаясь моей злобой. – Вы же подписали бумажку. – Он кивнул в ту сторону, где была замурована бутылка. Теперь нам с вами просто невозможно расстаться.

Я молча глядела на Гариба и, как всегда, не могла понять, шутит он или нет. Мне вдруг показалось, что, говоря "мы", он имеет в виду только нас двоих, и я снова подумала, что та бумажка похожа на брачное свидетельство. Мне стало страшно: Гариб говорил подчеркнуто, будто не сомневался, что все именно так и будет...

– Я вовсе не считаю, что связана этой подлисью! – Я деланно засмеялась. Так что лучше не рассчитывайте.

Гариб спокойно и грустно посмотрел на меня и ничего не ответил.

Какая-то трехтонка, призывно сигналя, показалась из-за поворота и подкатила к нам.

Наши рабочие и три грузчика, приехавшие с машиной, стали разгружать бочки с цементом и другие стройматериалы. Я пошла в свою палатку. Было уже время обеда.

Обед, как всегда, приготовила вкусный – за время замужества чему-чему, а уж этому я научилась. Но есть мне не хотелось – странное поведение Адиля не давало мне покоя. Конечно, если бы я не побежала с ними наперегонки, а быстренько вернулась домой, он не уехал бы, не простившись. Но почему, собственно, я не должна была бежать? Ерунда! И завтра побегу, если это теперь их ежедневная зарядка! А ты, Адиль, не прав. Мы здесь не в гостях у твоих родственников, я работаю, они мои товарищи, и я веду себя с ними так, как считаю нужным.

Адиль очень любит плов, поэтому я принялась перебирать ркс, хотя мне очень хотелось просто полежать в тени, а не возиться со стряпней. К тому же обед у меня был готов еще с вечера. Ну ничего, зато хоть теперь Адиль будет доволен.

Я постелила белую крахмальную скатерть, достала банку консервов, которые очень любил муж, и, уставив стол произведениями своей домашней кулинарии, вернулась на работу, так ничего и не поев. Мне хотелось поужинать вместе с Адилем, а он все не приезжал.

До самого вечера мы выкладывали стены моста, помогая Керемхану.

– Что, устала? – несколько раз ласково обращался он ко мне. – Ничего, на то мы и строители! "Мы наш, мы новый мир построим!" – неожиданно пропел он. Понимаешь?

"Мы строим новый мир", – думала я, и этим новым миром почему-то казались мне те таинственные животноводческие фермы, в горах под самыми звездами, к которым .проехать можно только по нашему мосту. По-нашему, потому что в его основании лежит записка с нашими подписями – моей и Гариба. Нет, почему же только моей и Гариба? А Солтан, Керемхан? Нас же четверо!

– Да! – сказал Керемхан, устало отирая со лба пот, когда солнце уже стало клониться к западу. – Неплохой, между прочим, мостик получается. Ох, представляю себе: кончим, Сария-ханум сядет за руль, посадит рядом начальника, даст газ и... по нашему мосту! Здорово!

– А почему ты думаешь, что Сария-ханум сядет за руль? Начальник, наверное, сам захочет первую машину по мосту провести, – сказал Солтан.

– Непохоже! – усомнился Керемхан. – Мне кажется, она никому руль не отдаст. Верно, Сария-ханум?

– Вообще верно, – ответила я, обращаясь почему-то к Гарибу. – Если уж я сижу в машине, люблю сама держать руль.

– Но для начальника-то нашего, наверное, сделаете исключение? – Гариб насмешливо взглянул на меня.

– Для него – конечно! – с вызовом ответила я.

Гариб посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом.

...Адиль вернулся около четырех. Оставив газик у палатки, направился прямо к нам. Он казался веселым – я никак не ожидала этого сегодня.

– Ну, ребята, как дела?

– Да ничего, не жалуемся...

– Мне сегодня звонил министр... Кажется, там довольны нашей работой...

Я взглянула на Гариба. Он улыбался. Это была та самая дерзкая, вызывающая улыбка, которую я видела на его лице в день нашего приезда. Мне показалось, что он снова стоит на краю пропасти и усмехается, наслаждаясь моим ужасом...

– Я доложил о нашей работе. Ваши имена упомянул.– Адиль сделал многозначительную паузу и посмотрел на Солтана. – Просил, чтобы к нам на стройку прислали кого-нибудь из газеты. Пусть посмотрят, оценят... Может быть, и очерк напишут.

У Солтана и Керемхана были совершенно непроницаемые лица. На начальника они не глядели. Бульдозерист же не прятал глаз, он смотрел все так же дерзко а насмешливо, но почему-то не на Адиля, а на меня...

– А зачем он нужен, очерк этот? – спросил Солтан

– Как это зачем? – искренне удивился Адиль.

– Пойдем, Адиль, ты, наверное, есть хочешь. Голодный утром уехал.

Адиль недоумевающе посмотрел на меня, потом на остальных. Повернулся и, не сказав больше ни слова, пошел вслед за мной к нашей палатке.

Когда, переодевшись, он сел за стол, из палатки рабочих послышался громкий смех.

Я положила плов в тарелку и поставила ее перед Адилем.

– А ты?

– Я не хочу... Я ела...

– Ну как же я один?...

– Подумаешь, больше достанется, – попыталась я пошутить.

Адиль охотно улыбнулся мне в ответ.

– Да, Сария, понимаешь, доволен мной министр...

Из палатки ребят опять послышался смех.

– Неплохо для начала, как ты считаешь?

– Конечно, Адиль.

Если тебя отдадут за меня,

Толстую дочь хаджи я выставлю за дверь,

отчетливо донеслось до нас.

Адиль брезгливо поморщился.

– Ты с ними все-таки будь построже, – сказал он, кивнув в сторону той палатки.

– Что значит "построже"?

– Неужели непонятно?

Я пожала плечами.

– Ты еще есть будешь?

– Нет, Сария, спасибо, наелся.

Он встал из-за стола. Я не смотрела на мужа, но все время чувствовала на себе его озабоченный, вопрошающий взгляд. С остервенением я терла полотенцем посуду. Одна тарелка даже сломалась – конечно, потому, что давно уже была треснута, – но я совершенно не огорчилась. Наоборот, мне казалось – если бы вся посуда разбилась на тысячу кусков, мне стало бы легче.

В окно камень залетел, Посмотри, ах, посмотри...

пел Керемхан.

Адиль сначала читал газету, потом отложил ее, вошел в палатку и лег на кровать, прикрыв глаза рукой.

Я поставила кипятить чайник. Играть в теннис мне сегодня не хотелось. С Адилем тоже не хотелось говорить, Я сидела на траве у входа в палатку и смотрела перед собой. Долина впереди – глубокая, широкая и голубая, словно море в ясное безветренное утро... Вдалеке горы, сказочные, таинственные, покрытые легкой дымкой... А орел, парящий сейчас над ущельем, если захочет, может взлететь туда, на самую высокую гору, сидеть себе и смотреть на нас сверху. Мне хотелось разреветься. В чем дело? Я не могла этого понять, но чувствовала, что несчастна. И чем больше я слушала шум реки, смотрела на скрытые дымкой горы, на тихие светлые облака, медленно плывшие в высоте, тем все отчетливее становилось это чувство. Мне даже казалось, что кто-то оскорбил меня. Кто, чем – я не знала. Вот если б я могла летать... Почему люди не летают? Почему природа так их обидела? Тогда Гарибу не пришлось бы смеяться над моим испугом там, на краю пропасти.

А Керемхан все распевал свою песенку. Столько в ней удали, бесшабашности, отчаянной веселости!

Нет, не буду реветь!

Когда утром пришла на работу, меня встретили сдержанно. Товарищи, казалось, были чем-то озабочены. Понятно, я так и ожидала. Ведь они не могли знать моих вчерашних дум и сомнений, и сейчас я была им чужой. Гариб даже не взглянул на меня. Как он, наверное, меня презирает!

– Сразимся вечером? – с напускной веселостью спросила я Гариба.

Он осуждающе взглянул на меня, и я сразу почувствовала себя маленькой, жалкой девчонкой.

– Нет, сегодня не могу – нет времени, – сказал Гариб и отвернулся.

"Так тебе и надо – не будешь подлизываться!" – со злостью подумала я. Но промолчать, конечно, не смогла.

– Вы, однако, дорого цените свое время, – сказала я как можно язвительней.

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Не так дорого, как ваш муж.

– Гариб! – строго прикрикнул на него Солтан. Но бульдозерист словно не слышал. Он подошел ко мне совсем близко и продолжал, усмехаясь:

– Сария-ханум, передайте вашему супругу: мы работаем не для министра и не для вашего мужа.

– Послушай, – дернул его за рукав Солтан, – зачем ты все это Сарии-ханум говоришь? Она-то при чем?

– Да нет, почему же? – сказала я, глядя прямо в глаза Гарибу. – Я в точности передам мужу ваши слова.

– Да уж пожалуйста.

– Прекрати, Гариб, – резко перебил его Керемхан.

Вечером за чаем я спокойно, как будто это были какие-то пустяки, передала мужу "просьбу" бульдозериста. Адиль промолчал.

Я подождала немного и встала.

– Пойду поиграю в теннис.

Когда я пришла, Солтан играл с Керемханом. Гариб лежал на траве у входа в палатку и, заложив под голову руки, смотрел в небо. Он не встал.

Как только Солтан и Керемхан кончили партию, я сняла куртку, взяла ракетку и тоном, не допускающим возражений, обратилась к Гарибу:

– Вставайте! Будем играть! Между прочим, вашу просьбу я выполнила доложила начальнику.