Текст книги "НИГ разгадывает тайны. Хроника ежедневного риска"

Автор книги: Илья Симанчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Наконец выделили ему место у леса, поставили вокруг оцепление.

Борошнев что-то рассчитывал, примеривался. А потом вооружился подручными средствами и стал тихонько тюкать по обледенелым глыбам, выдалбливая из них снаряды. То и дело невольно отдергивал руку: казалось, вот-вот угодит в капсюльную втулку выстрела или во взрыватель снаряда.

«Страшно? – спрашивал себя Борошнев. И мысленно приказывал себе: – Не должно быть страшно! Нельзя бояться! Надо дело делать, и все. Некогда о своих опасениях думать…» Но страх, мысли об опасности, крадучись, снова лезли в голову. И тогда он снова внушал себе: «И пусть страшно! Страх в моем деле – штука полезная. Не дает забыть об опасности, не позволит небрежничать, спешить. Вот и пускай помогает в работе…»

Наконец ему удалось вырубить изо льда и отобрать с десяток снарядов и выстрелов, которых на выставке еще не было. Потом он долго, обессиленный, сидел прямо на морозе и отдыхал. А рядом лежали такие неподходящие для действий с боеприпасами инструменты! «Вот расскажу в Москве – то-то смеху будет…» – взглянув на них, подумал Борошнев и вымученно улыбнулся.

Ему помогли погрузить отобранные и упакованные боеприпасы на платформу грузового состава, доставить до Казани и сдать груз в багажное отделение пассажирского скорого поезда. Как иначе быстро доставить?

В Москву поезд пришел поздно ночью. Багажный вагон разгружать не стали, и Борошнев, получив от сонного кладовщика квитанцию, предупредив, чтобы его багаж не передвигали, двинулся пешком по опустевшей Москве до Китайского проезда.

Уже робко забрезжил зябкий рассвет, когда Борошнев наконец доплелся до своего военного дома, до койки в сводчатом подвале. С наслаждением сбросил сапоги, растянулся на койке, не чуя ни рук ни ног, и тут же провалился в темную, бездонную яму, которую, как ему казалось, он все еще продолжал долбить, добывая незнакомые снаряды.

Проснулся от громких голосов, от топанья сапог.

– Ух ты! – удивился Борошнев, по-детски протирая глаза и потягиваясь. – Уже день вовсю? Вот это я разоспался… Стойте, ребята, а чего суматоха?

– А то, что продрых ты зверский налет, – объяснил ему оказавшийся рядом Попов. – Крепко бомбили, сволочи! Бомбы совсем близко от нас ложились. Уж не знаю, куда они метили – тут, в центре, много разных объектов… Но одна бомба прямо в наше здание угодила.

– Как – в наше?! – изумился Борошнев. – И взорвалась? Почему же я не слышал?

– Больно крепко спал, – ухмыльнулся Попов. – В том-то и дело, что не взорвалась. Представляешь, дура, на полтонны весом, пробила подъезд и глубоко ушла в грунт. Теперь ее выковыривать опасно: почва под зданием зыбкая.

– Надо же… Я ведь совсем поблизости спал и ничего не слышал! Ну, ладно. Пора уже к начальству. Машину мне нужно, пару солдат – и на вокзал, груз свой получать.

Отдавая кладовщику квитанцию, Борошнев предложил:

– Я вместе с вами пойду, помогу.

– Не положено, – буркнул тот.

– Да почему?

– Говорят, не положено – значит, не положено! Там еще утром грузчики натащили всего, теперь сам черт ногу сломит.

– Нет уж, я обязательно с вами пойду, – забеспокоился Борошнев и, не обращая внимания на ворчанье кладовщика, двинулся вслед за ним в глубь склада. Тут он обмер – грузчики действительно основательно ворочали здесь, и укупорка его багажа местами разрушилась: вполне отчетливо торчали головки снарядов и мин.

Увидев это, кладовщик побледнел и застыл на месте.

Борошнев кликнул солдат, те быстро вынесли из склада необычный багаж и погрузили его на машину. А кладовщик так и не вымолвил ни слова…

По весне из Самарканда прибыло пополнение: невысокий, щуплый лейтенант Мещеряков, отличный химик, знаток взрывчатых веществ, и крепкий, с непокорным зачесом, старший лейтенант Салазко, специалист по взрывателям.

Их вызвал Снитко, хорошо знавший обоих.

Мещерякова, выпускника Менделеевского института, он успел проверить в деле еще перед войной и был доволен его знаниями, его расторопностью в экспериментах. Очень нравилось генералу смотреть на руки Мещерякова – узкие, ловкие, ухватистые, с длинными, точно у пианиста, сильными пальцами. Когда молодой сотрудник академии с блеском завершил одну из работ, всегда суровый и строгий Снитко неожиданно улыбнулся и сказал:

– Честное слово, будь у меня дочка, выдал бы замуж за такого достойного юношу.

Холостяка Мещерякова позабавил этот странный комплимент, и он поведал о нем товарищам. Его стали шутливо поздравлять.

– Ну, Коля, сподобился…

– Это неважно, что дочки нет! Морально – уже можешь считать себя зятем генерала.

– Ты уж нам теперь составь протекцию!

Азартно увлекался делом и Салазко. В те годы у него была одна страсть – взрыватели. Фанатик – да и только! Причем фанатик, как водится, тенденциозный. Ему, например, ничего не стоило сказануть:

– Мура это все – пороха разные, взрывчатки… Барахло! А вот взрыватели – уникальные конструкции!

Тем, кто сомневался, он тут же карандашиком набрасывал схему действия простейшего взрывателя.

– Гляди! Вот – жало, оно колет капсюль-воспламенитель. Луч огня бежит, на его пути – пороховой усилитель или замедлитель. Луч огня – дальше, до капсюля-детонатора… Тут – детонация, и через ступень она обрушивается на взрывчатку. Но это я долго говорю, рисую. А ведь все действие – мгновение. Какой расчет, какая логика! Учти, речь идет о самом элементарном. А какие еще бывают взрыватели!.. Закачаешься! Пиротехнические, электрические, механические, гидростатические – это все дистанционные. Или неконтактные – оптические, акустические, магнитные… А какие еще будут!

Захватывающе боязно было смотреть, как Салазко бесстрашно колдовал, нагнувшись над столом, на котором россыпью лежали и целые взрыватели, и пружинки, и шарики, и мембраны… Не раз убеждались, что он способен разобрать даже взрыватель с часовым механизмом. Не случайно его и прозвали «часовых дел мастер». Прозвищем он гордился.

Весна сорок второго года… Значительная часть страны на западе была оккупирована. На Дальнем Востоке обстановка оставалась напряженной. Враждебную позицию занимало и правительство Турции. На границе с СССР было сосредоточено двадцать восемь турецких дивизии, предназначенных для вторжения на советскую территорию.

Все это благоприятствовало новым агрессивным замыслам гитлеровского командования. Сам Гитлер заявил пятнадцатого марта, что в течение лета сорок второго года русская армия будет полностью уничтожена. Не опасаясь вмешательства западных держав, фашисты полностью сосредоточили свои основные силы для решающих ударов в направлении Сталинграда и Кавказа.

Любитель поэзии Попов в день праздника женщин – Восьмое марта – прибежал в подвал возбужденный, размахивая свежим номером «Правды».

– Какие великолепные стихи Ахматовой опубликованы! Называются «Мужество». Послушайте!

 
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет…
 

Да, мужество, стойкость и отвага нужны были всем защитникам Родины. Нужны они были и коллективу НИГ – работы у него прибавлялось. Ведь фашисты к началу сорок второго года добились роста военного арсенала! На первом плане у них по-прежнему стояло производство наступательного оружия и необходимых для него боеприпасов. И это очень ощущалось на фронтах.

Все новые и новые образцы появлялись в сводчатом подвале. Глядя на них, Алексей Клюев невольно вспоминал свои мальчишеские годы в родной Одессе.

…Там, на пивоваренном заводе, работал его отец. А близ завода размещался склад боеприпасов. В годы гражданской войны он никем не охранялся, и ребятня тащила из него все, что можно было унести.

Отчаянные одесские пацаны менялись порохом, гранатами, швыряли порох в костры, устраивали на пустырях за городом взрывы… Не обходилось и без несчастных случаев. Сколько раз мальчишкам отрывало пальцы, выбивало глаза, калечило! Но байстрюков, как именовали их в Одессе, ничто не останавливало и не пугало.

Алеша Клюев сторонился таких жутких забав. Он очень хотел учиться, мечтал о морском торговом училище, где уже занимался его старший брат. Потом и Алеша попал в училище, очень старался, хотя было голодно и холодно, хотя вечно ныли обмороженные руки, а корка хлеба или таблетка сахарина были сказочным лакомством.

Ранняя смерть отца помешала дальнейшей учебе, и вся семья двинулась к Москве. Уезжая, Алеша твердо решил– никогда в жизни не связываться с порохами и взрывчатками. Откуда он мог знать, что судьба навсегда погрузит его в это дело, доведет до высших знаний и мастерства?..

Борошнев, не удовлетворенный своими поисками, собирался в новую командировку. Его вызвал к себе Снитко.

– Вы готовы?

– Так точно, товарищ генерал!

– Все, что нужно, получили? Вы, как солдат, должны получить боевое, вещевое и денежное имущество.

– Вещевое я получил: обмундирование первого срока, – ответил Борошнев, учитывая, что никакого другого обмундирования Снитко не признавал. – Боевое – тоже: наган и четырнадцать патронов к нему всегда со мной. А вот денежное три месяца уже не получал…

Снитко помрачнел. Потом снял трубку телефона и позвонил явно какому-то начальству, оставшемуся в академии:

– Вы почему задерживаете жалованье членам группы? У меня сейчас находится Борошнев, мы его направляем в командировку, а он без копейки. Безобразие! Если прикомандированная к академии группа, которая ведет важнейшую работу, вам не нужна, мы ее заберем в артком.

И вот начались склады оружия, брошенные врагом, с которыми до сих пор он не сталкивался. К ним надо было подходить по-особому: как ни поспешно отступали фашисты, а порой и попросту бежали перед натиском наших танков или атакой пехоты, после мощного артналета, они нередко ухитрялись устраивать какие-нибудь пакости.

…Целый дивизион немецких стапятимиллиметровых гаубиц Борошнев застал прямо на огневой позиции. Танки с десантами автоматчиков прорвали неподалеку оборону гитлеровцев, гаубичные расчеты разбежались, и перед капитаном, словно на выставке, стояли в полной боевой готовности орудия, а позади – штабеля ящиков с боеприпасами.

Глянул на них Борошнев и понял: укупорка разная– стало быть, и выстрелы в них различные; запас их большой – значит, позиция немцев очень устраивала, огонь тут вели интенсивно, потому и навезли много, как говорится, на все случаи жизни.

Незаметно для себя учащая от нетерпения шаги, направился Борошнев к штабелям. Но тут же остановился, нахмурился и медленно-медленно, внимательно приглядываясь, обошел вокруг весь боезапас. Ничего не заметил. Присел и чуть ли не на корточках двинулся по второму кругу.

Тут-то ему и показалось, что у дальнего угла штабеля молоденькие сочные травинки как-то не очень естественно вывернуты. К этому углу Борошнев уже полз, еле-еле прикасаясь к земле, и все ворошил траву. Вот среди матово-зеленых блеклых стебельков что-то блеснуло. Или показалось? Борошнев чуть подался вперед – да, точно, блеснуло. Ах, вот почему так разворошены травинки у угла штабеля! Под ними протянулась проволочка. Она вела к мине натяжного действия…

Уже после того как штабель был разминирован, Борошнев решил проверить орудия. И в канале ствола одного из них обнаружил подрывной заряд. Видно, у врагов подобные операции уже четко отработаны, если, удирая от танков и автоматчиков, они все-таки успели скрытно подготовить к взрыву и боезапас, и гаубицы.

«Ладно, урок пойдет впрок», – подытожил Борошнев и принялся за проверку того, что хранилось в ящиках штабеля.

Из этой поездки доставил он в Китайский проезд немало интересного. Всю партию тщательно осмотрел Клюев.

– Так, так, какие-то новации… Ну что же, будем разряжать, анализировать. Знаете, Николай Иванович, – повернулся он к Мещерякову, – начните вот с этого, небольшого. Ишь, какой он необычный! Головная часть – сферическая, да и взрыватель – на особинку… А я пойду к себе.

Не спеша поднимался Клюев по крутой лестнице. Глянул на окно – по стеклу вперегонки бежали дождевые капли: был весенний пасмурный день.

В это время Мещеряков зажал в большие тиски снаряд и начал выворачивать взрыватель. «Потихонечку, ни в коем случае не на полный оборот, чуть-чуть… Подалось? А если в другую сторону? Нет? Тогда еще чуть-чуть…

Так, взрыватель вывинчен, теперь он пойдет Юре Салазко… А мы двинемся дальше. Надо головную часть снять. Она привинчена. Какая, интересно, резьба – правая или левая? Минутку, ведь снаряд вращается в стволе по нарезам слева-вверх-направо? Значит, тут нарезка должна быть обратной…»

Клюев на лестнице вздрогнул от неожиданного крика. Это что есть силы кричал из подвала Мещеряков:

– Алексей Игнатьи-и-и-ч! Тут что-то тако-о-е!!!

Клюев стремглав бросился вниз.

Глава вторая. «НЕОЖИДАННАЯ ПУШКА»

Ранним дождливым утром генерал Снитко вызвал к себе Клюева.

– Алексей Игнатьевич, я хочу показать вам расшифрованное сообщение одного из наших разведчиков в Берлине, – генерал протянул Клюеву листок.

И Клюев прочел всего один абзац, в котором говорилось, что некое лицо, имеющее доступ к военным секретам рейха, предлагает за весьма крупную сумму продать чертежи сверхъестественной новинки – уникальной противотанковой пушки с коническим каналом ствола.

– Что вы на это скажете? – спросил Снитко.

– Скажу, что эта «уникальная» пушка стоит сейчас во дворе нашей академии. Борошнев с Западного фронта привез.

– Неужели?! – резко поднялся из-за стола Снитко. – Что же вы молчали?

– Товарищ генерал, орудие только что прибыло с фронта, его надо почистить, привести в порядок. Ведь осматривать придут многие.

А для Борошнева вся эта история с загадочной пушкой началась двумя неделями раньше – в начале сентября сорок второго года, на Западном фронте.

– Надо же, инженер из Москвы, из арткома! Ну, вас к нам сам бог послал!.. – воскликнул генерал, начальник артснабжения армии, прочитав предписание Борошнева. – Помогите нашим огневикам. Фашисты, мерзавцы, прямо с воздуха заминировали гаубичные батареи: закидали их такими странными штуками – вы, может, видели уже? Вываливается с самолета кожух, лопается и высыпает цилиндрики зеленые с пропеллерчиками. От вращения этих пропеллеров они опускаются на грунт уже со взведенными взрывателями. Попробовали убрать их – подорвались. Батареи бездействуют. Ну, как?

«Что ему сказать? Мол, я не по этому делу? Не специалист? – мелькнуло у Борошнева. – А ведь так надеются, что смогу им помочь…»

– Надо постараться, товарищ генерал, – помедлив, ответил Борошнев.

Начальник артснабжения быстро встал, распахнул окно, и волна теплого вечернего воздуха – стояло бабье лето – хлынула в комнату.

– Эй, погодите, не отправляйтесь! – крикнул генерал кому-то. – Тут у меня инженер из арткома, он вам поможет.

– Эта машина идет как раз в тот полк, – пояснил он. – Артснабженцы гаубичного. Они вас и подкинут…

Борошнев вскарабкался в кузов газика.

– Держитесь покрепче, – посоветовал ему старший техник-лейтенант, становясь на подножку кабины. – Там впереди есть простреливаемый участок. Через него поедем, когда совсем стемнеет, с выключенными фарами. Ну все. – И хлопнул дверцей. Борошнев уселся в угол кузова, ухватился руками за края бортов. Машина пошла, и он, глядя в небо, стал следить за сонным миганием звезд. А потом звезды пересекли разноцветные пулеметные трассы.

«Будто перечеркивают всю нормальную, мирную жизнь, – горестно подумалось Борошневу. – И все у них придумано против жизни…»

Вспомнилось, как обнаружили они весной совсем диковинный снаряд, как закричал тогда в подвале Коля Мещеряков. Ведь, отвернув головную часть и глянув внутрь, он увидел, что головная часть снаряда – полая, а стакан заполнен фигурным разрывным зарядом с конической выемкой и каналом по оси. На дне его просматривался капсюль-детонатор.

Подоспевший Клюев похвалил Мещерякова за выдержку – за то, что в азарте не полез дальше вглубь, не сунул туда никакой щуп. Все вместе осмотрели они снаряд, чуть ли не обнюхали его, прикинули, как он действует…

– Видите, – стал анализировать Клюев. – Головка снаряда сделана чуть ли не из жести. Она в момент удара о преграду сминается, и от взрывателя взрыв сразу же идет на капсюль-детонатор. А тот вызывает детонацию, которая направлена по разрывному заряду в сторону этой воронки-конуса.

– И что дальше? – спросил Борошнев. – Я тоже снимал головную часть, видел пустую воронку, но о принципе действия не размышлял!

– Как – «что дальше»? Головка-то уже разрушилась, скажем, о броню, и воронка к ней моментально приблизилась. Газовый поток разрывного заряда – плотный, стремительный, высокотемпературный – бьет в броню, пробивает в ней отверстие, проникает внутрь танка или броневика. Там – пожар, взрывы, гибель экипажа. Вот что такое это устройство. Глядите, товарищи, вот он, противотанковый снаряд, которым танки поражаются не только специальными противотанковыми орудиями, а и гаубицами, и даже минометами. С помощью подобных снарядов любая артиллерия становится противотанковой. Недаром, недаром Гитлер особо приказывал не допускать попадания таких снарядов к нам… Да не вышло.

– Не тот ли это секретный снаряд, что нашумел в Испании? – поинтересовался Мещеряков.

– Именно тот. Его и термитным считали, и черт-те каким… А принцип – совсем иной! Со мной вместе выпускался из академии в тридцать четвертом Сергей Дядичев, – припомнил Клюев. – Его дипломная работа как раз была посвящена направленному взрыву. Он и делал примерно такие заряды, пробовал ими перебивать рельсы, Словом, испытывал их в качестве саперных средств. А тут, гляди, через несколько лет возникли они в артиллерии… Ну, ладно, надо поскорее генералу доложить. Ведь найден, долгожданный снаряд с кумулятивным принципом действия!

– А что, Коля, если бы ты, отвинтив взрыватель, решил, как обычно, выплавить взрывчатку? – пошутил Попов. – Поставил бы снаряд в свою здоровенную гильзу с водой и – на плитку, а?

– М-да, иллюминация была бы и шумовые эффекты соответствующие, – поежился Мещеряков. – Нет уж, пусть в подвале нашем так и будут тишь да благодать…

Об этом снаряде Клюев делал специальный доклад на пленуме арткома. Рассказывал о его устройстве, описывал его действие – яркую белую вспышку, вызванную свечением газов из-за невероятно высокой температуры, доказывал необходимость разработки подобных боеприпасов.

Нашлись скептики, открыто выражавшие недоверие. Но Воронов и Яковлев поддержали выводы доклада, и вскоре под руководством Снитко началось создание отечественного кумулятивного снаряда.

Машину основательно тряхнуло, и Борошнев больно стукнулся спиной о борт. На подножке снова возник старший техник-лейтенант:

– Как, приятель, живой? Душу мы из тебя не вытрясли? Конец твоим мучениям, прибыли. Вон они – батареи заминированные…

К машине подошел какой-то офицер.

– Здравствуйте, я командир части. Мне уже звонили сказали, что вы из арткома. Очень рад! Мы тут уж своими силами кое-какую малую технику наладили…

«Малой техникой» оказались деревянные полозья, к которых был укреплен щит от орудия.

– Бачьте, товарищ старший лейтенант, – объяснил расторопный сержант, украинец, видно, мастер на все руки, автор странного сооружения. – От туточки на полозьях есть лежачок. Вы лягайте на него, и щит полностью вас закроет. Я там, поодаль, у ямки сяду. А вы дывытеся. Як увидите ту кляту штуковину – туточки скрозь щит бачите, штырь стальной торчит. Вот им и шуруйте, не лякайтесь. Ткнете по ней, она и ахнет, а вас ништо не зачепит. Потом тихенько-тихенько уперед толкайтеся. А устанете трошки – тоди я вас заменю.

Борошнев невольно улыбнулся: «Техника» – буквально на грани фантастики…» А, с другой стороны, что еще можно было сделать, если цилиндрики, которых разбросано здесь изрядно, взрывались от любого прикосновения.

Примерился он и улегся на полозья. Приподнялся, глянул вперед, штырь потрогал – работает. Оттолкнулся ногами и руками, полозья действительно еле-еле двинулись по рыхлому грунту, бывшему картофельному полю.

Борошнев весь напрягся, сосредоточился.

Вот он, первый цилиндрик, лежит на боку, выставив свой пропеллер, отливая под рассветными лучами яркой зеленью, Борошнев взялся за конец штыря, нацелился и тюкнул по цилиндрику. Полыхнуло пламя, хлопнул несильный взрыв. Несильный-то несильный, но чтобы двух-трех человек погубить или покалечить – вполне достаточный… Звякнули по щиту осколки, а до Борошнева долетели только брызги. Что же, доморощенное сооружение вполне себя оправдало!

Так и «пахали» они на пару с сержантом, поочередно меняясь местами. Раз уж приехал, не бросать же его одного. Понемногу очищались позиция гаубичников, подходы к ней. И все было спокойно. Вот только на третий день…

С утра шел дождь, по-осеннему занудливый, нескончаемый. Насквозь промокла и стала тяжеленной шинель. По лицу, раздражая, мешая, ползли капли воды. Поле раскисло, и полозья то и дело застревали. Приходилось отталкиваться посильнее, тогда полозья двигались рывками и следить за дорогой становилось очень трудно.

«Надо бы позвать сержанта, а то стал уже уставать. Не годится уставать, так и проглядеть недолго…» – подумал Борошнев, быстро отирая пот с лица. А когда отнял руку и случайно глянул вбок, кажется, волосы на его голове зашевелились…

Он увидел очередную мину, но не впереди себя, за щитом, а сбоку, чуть ли не под полозом. Как не разглядел ее раньше?! От неожиданности отпрянул назад. Полозья сдвинулись с места и… на считанные сантиметры разошлись с миной. Почуяв недоброе, к нему из укрытия кинулся сержант.

– Стой! Погоди! – крикнул Борошнев, вставая с настила и тут же снова опускаясь – ноги не держали.

Почему после только что пережитой смертельной опасности так пристально, с изумлением вглядываешься в привычный, знакомый с раннего детства окружающий мир и воспринимаешь его неожиданным, словно в первый раз.

«Вот капли дождя пригибают сочную травинку… Во на нее опустилась почти невидимая глазу, но блестящая на солнце паутинка… А вон, впереди, в низине, стелется дымовая завеса тумана: она растворяет ближние деревья леса, размывает их кроны… Туман вьется по дальнему жнивью – и как это ему не колко? Белыми лентами, словно новыми, еще не хоженными тропинками и дорогами ложится он на землю. И вот уже нет его, а над жнивьем повисла пелена дождя…

Только сейчас ведь все могло для меня исчезнуть…

Нет, не могло и не случилось. Вот же я живой, целый и невредимый. Мама родная, живой!..

Почему вдруг подумалось о маме? По привычке, когда еще маленьким был, бежал к ней, если страшно. Но ведь мамы уже нет, хотя еще совсем недавно удалось застать ее! И было это – как самое настоящее сказочное чудо».

…Полмесяца назад получил Борошнев телеграмму от сестры Клавы. Сестра сообщала, что с мамой совсем плохо и, если только можно, надо бы поспешить повидать ее напоследок.

«Как это – напоследок?» – оторопел Борошнев. Он помнил, как не стало отца и как мама в одиночку билась с пятью детьми. Потом он и еще двое постарше перешли в детдом-коммуну, чтобы хоть немного стало полегче матери. Ох, и плакала же она, провожая их…

А потом подумал о сестре: «Бедная! От мужа с фронта никаких вестей. Малыша своего уже успела схоронить. И вот теперь мама у нее на руках…»

Борошнев рассказал все Клюеву, и тот посоветовал обратиться к генералу.

– Нет ли возможности поехать в командировку в на правлении Ладожского озера? – спросил его Борошнев.

– Чего ради? – удивился Снитко. – Или вам по личным делам туда надо?

Вместо ответа Борошнев протянул генералу телеграмму.

– Boт оно что, – сказал Снитко и подошел к большой карте, висевшей на стене. – К Ладожскому озеру, говорите?

– Пашский район, товарищ генерал.

– Там же почти всюду враг!

– Вот именно – «почти», товарищ генерал. Мне бы сюда, не доезжая Лодейного поля. Там наши. Я проберусь!

– Сделать это будет тяжело. – Снитко прищурился, помолчал. – Недели вам хватит?

– Спасибо, товарищ генерал.

Почти трое суток добирался Борошнев: и поездом, и нa попутных, и пешком… И вот он уже у родного дома. Кругом много военных – наверное, тут и квартируют. Тихонько стукнул в знакомую дверь. Тут же она отворилась, вышла осунувшаяся, постаревшая Клава. Припала к брату, заплакала.

– Володя, милый, успел, – шептала, глотая слезы. – Как же она намучилась!

– Да что с ней?

– Худо, совсем худо. Сначала от всего уставала, потом вовсе обессилела. Мясного ничего есть не могла, да его у нас теперь и нет. Истощала вконец. Фельдшер со станции приходил, лечить пытался, да куда там!..

– Можно к ней?

– Конечно, конечно, заходи!

Борошнев шагнул в комнату и услышал, как от кровати прошелестело:

– Володенька! Сыночек!

Он бросился к матери.

– Мамочка, здравствуй! Лежи, лежи, не поднимайся!

Обнял и невольно вздрогнул – от неожиданности. Ладони его, перетаскавшие многие сотни всяких железок, не ощутили никакой тяжести, словно мать была бесплотной. Тут вдруг жгуче остро, хоть и смутно, вспомнилось, как когда-то мама брала его, маленького, на руки, прижимала к себе, баюкала…

А она прислонилась к нему лицом и что-то шептала тихо-тихо, почти неслышно.

– Не надо! Гимнастерка жесткая, тебе будет больно, – сказал Борошнев и подумал: «Зачем я это говорю?» И опять говорил что-то не то… – Вот приехал повидаться… Дел очень много, но вырвался…

– Спасибо, сыночек. Теперь бы еще меньшого, Петеньку, повидать. Он так далеко!

– Был далеко – на востоке, – объяснила стоявшая сзади Клава. – Но недавно вместе со своей частью промахнул мимо нас: даже не смог заглянуть. Написал потом, что воюет под Ленинградом. И Павлуша – тоже под Ленинградом, на фронте…

Борошневу стало так тяжело – просто невыносимо.

– Я прямо с дороги, пойду сниму шинель, умоюсь.

Он вышел, осторожно затворив дверь. Постоял немного, приходя в себя. К нему подошли офицеры, как видно остановившиеся в их доме.

– Ты из Москвы, капитал? – спросил один из них. – Ну, садись, расскажи, как там, что слышно. А союзнички наши доблестные – все обещаниями отделываются насчет второго фронта? Да ты садись, закуривай…

– Союзники тянут по-прежнему! Еще в июле этого года опубликовали заверение – непременно, мол, в сорок втором будет открыт в Европе второй фронт. Но пока этим заверением и ограничились…

Скрипнула дверь. Борошнев обернулся и глазам своим не поверил: на пороге комнаты, держась за дверной косяк, стояла мать.

– Что ты? Зачем поднялась? – вскочил он.

– Ничего, ничего, Володенька… Тебя долго нет, я и решила посмотреть… – сказала мать с расстановкой. – А ты уж совсем взрослый стал. Вот и куришь… Не надо, сыночек!

Три дня пробыл Борошнев дома. И все три дня мать от него не отходила. Пыталась почистить его шинель. Расспрашивала о службе – не очень ли опасная. Даже грустно пошутила: когда же он женится, неужели весь свой век в бобылях проходит.

Сестра диву давалась, глядя на мать. Надо же, встала, на боли не жалуется… А под конец затеяла мама готовку, из остатков муки напекла своему старшенькому «калиток» с картошкой и завернула гостинец в чистую салфетку.

– Это, Володенька, тебе на дорогу. Она ведь у тебя дальняя! Кто же тебя попотчует?

Борошнев дрожащими руками сунул мамино угощение в полевую сумку.

Он ехал обратно, немного обнадеженный. Ведь поднялась все-таки, получше себя почувствовала… Может, обойдется? Даже знаменитые врачи порой ошибаются с диагнозами, а простому фельдшеру – немудрено!

Но вскоре дошло до него горестное письмо сестры. Оказывается, слегла снова мама почти тут же после его отъезда и больше уже не встала. Пошел Борошнев снова к Снитко проситься в действующую армию.

– Опять? – нахмурился тот. – Все ваши рапорты мне уже основательно надоели!

В тот день Снитко казался особенно мрачным и раздраженным.

– Враг навис над Сталинградом, рвется на Кавказ, – сказал он. – Жуков доложил в Ставку, что фронту остро не хватает снарядов. Вы понимаете, что в этих условиях наша деятельность имеет особый смысл, особую важность?

– Так точно, понимаю, товарищ генерал!

– А раз понимаете, отправляйтесь на Западный фронт, к Коневу, в Малоярославец. Задачу вам поставит Клюев.

И вот тут-то важная деятельность Борошнева, о которой внушительно говорил недавно Снитко, чуть было не оборвалась…

К вечеру разыскал его порученец начальника артснабжения.

– Вы разминирование закончили? Еще нет? Ну, тогда управятся сами. Генерал распорядился доставить вас в истребительно-противотанковый полк: у них интересные трофеи.

…Целый день полк отражал натиск фашистских танков. До двадцати черных машин с крестами осталось догорать перед огневыми позициями артиллеристов. Одна из них чуть было не ворвалась на батарею с фланга. Точным выстрелом она разбила ближнее орудие, но уцелевший заряжающий успел швырнуть ей под гусеницу противотанковую гранату.

Когда бой закончился, к застывшему танку подошел командир батареи. В сердцах он даже пнул его ногой.

– Ишь гад… орудие разбил! Где я теперь недостающее возьму?

– Товарищ капитан, – вкрадчиво сказал командир отделения разведки. – Ту атаку немецких танков какие-то пушки поддерживали. А потом их «катюши» накрыли. И остались пушки на нейтралке… Может, какая-нибудь из них нам сгодится?

– А ты глядел? Можно вытащить? – усомнился капитан.

– Почему же нельзя? Как раз стемнело. Мы аккуратненько, вручную, и перекатим. После «катюш» около них точно никого нет, можно ручаться!

Сказано – сделано. И на батарее очутились две вражеские пушки, Правда, одна из них от немилосердного реактивного снаряда основательно пострадала, зато другая была в полном порядке.

– Вот ее мы и зачислим в штат батареи! – воскликнул обрадованный капитан. – Снаряды к ней можно раз добыть?

– А как же? Непременно! На их огневой!

– Порядок. А поврежденную отдадим трофейщикам. Думаю, они ею заинтересуются. Пушечки-то не совсем обычные…

Борошнев оглядел подбитое орудие и сразу обратил внимание на его странную конструкцию. Ствол был не с цилиндрическим каналом, как обычно, а с коническим: шире у казенника и уже – у дульного среза.

– Интересно, интересно, – бормотал он. – А что, и выстрелы к ней имеются?

– Раздобыли и выстрелы, – горделиво улыбнулся командир батареи. – У меня ребята хваткие! Понадобится – и черта из-под земли приволокут.

– Вот только покалечена она, – посетовал Борошнев. – Нет полного впечатления…

– Хотите, мы вам и целую покажем?

– А есть? – обрадовался Борошнев. – Так отдайте ее мне! Ее обязательно надо увезти!

– Есть-то есть, – замялся капитан, – Да я ее в штат батареи включил: у нас как раз одного орудия не хватает.

– Ну, это не довод… Пушка – весьма интересная, ее надо показать и командующему фронтом и даже в Москве Даю честное слово, похлопочу в штабе армии, чтобы вам недостающую предоставили. А уж эту я, с вашего позволения, все-таки заберу.