Текст книги "Взгляни на небо"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава третья

Но жизнь шла своим чередом, и через два дня Таир и Володька помирились с дядей Арчилом. А еще через три дня произошло волнующее событие: дядя Арчил выиграл по денежно-вещевой лотерее охотничье ружье. Этот факт настолько потряс его воображение, что он стал даже чуточку заикаться.

Со своей новенькой двустволкой дядя Арчил не расставался ни днем, ни ночью. Отправляясь на работу, он вешал ружье на плечо и шел такой гордый, будто только что освободил город от страшного льва-людоеда. В парикмахерской он ставил ружье в угол и брил очередного клиента. Время от времени он оставлял это занятие, брал ружье и заглядывал в стволы – не запылилось ли?

А если у человека завелось охотничье ружье, его рано или поздно потянет на охоту.

И дядя Арчил твердо решил пойти и застрелить насмерть очень дикого кабана.

О том, что об этом его решении тотчас же узнал весь город, говорить нечего.

Дядя Арчил, брея, размахивал бритвой и объяснял всем желающим, как он это сделает.

Он не будет, как некоторые горе-охотники, прятаться в засаде! Нет!

Он пойдет страшному кабану навстречу, твердо посмотрит в очень дикие глаза и выстрелит прямо в кабанье сердце! Эти свои кровожадные речи он развивал перед всяким человеком, который хотел его слушать.

Таир и Володька потеряли покой. Они целыми днями кружились вокруг парикмахерской и подлизывались к дяде Арчилу.

– Дядя Арчил, а ваше ружье, ваша замечательная двустволка, она центрального боя или не центрального? – начинал Володька умильным голосом.

– Центрального, дорогой, самого центрального, – отвечал дядя Арчил и делал вид, что он ужасно занят.

– Этого просто не может быть, чтобы центрального! – подхватывал Таир.

Дядя Арчил переставал шлепать бритвой по широкому точильному ремню.

– Как это не может быть, а? – грозно спрашивал он и расправлял правый ус. – Значит, я вру? Ты кому это говоришь, дорогой, а?

– Ну конечно, все может быть, – поспешно соглашался Таир. – Дайте ружье, сейчас посмотрю и точно скажу!

Таир деловито проходил в заветный угол, где стояло ружье, но дядя Арчил преграждал ему путь.

– Таирка! Не трогай оружие! Не смей к нему прикасаться, кому говорю! Что ты можешь понимать в оружии, такой еще сопливый?!

Возмущению Таира не было предела.

– Я не понимаю в оружии?!!

– Он не понимает в оружии?! – подыгрывал ему Володька.

– Ну, знаете, дядя Арчил, просто я слов не нахожу! – Таир разводил руки и качал головой.

– Каких-таких слов? – сердился дядя Арчил. – Что я должен знать? Что вы мне голову морочите, несчастные?!

– А то! – назидательно говорил Таир. – Весь город знает, а вы не знаете. Я таких диких кабанов, может, штук пять кокнул! Ка-ак шарахну куплетом, то есть этим… дуплетом, сразу с копыт долой!

– Точно! – поддакивал Володька. – Прямо глядеть было смешно, как он их – ба-бах! – и готово!

Возмущенный столь беспардонным враньем, дядя Арчил замирал и некоторое время молча открывал и закрывал рот, как карп, выброшенный волной на песок.

– Что говорят эти врунишки?! – кричал он. – Когда ты, Таирка, мог охотиться на кабана в твои нежные годы?!

– А тогда! С дедом! Деда моего знаете? – наскакивал Таир.

Некоторое время дядя Арчил колебался.

– Это очень уважаемый человек, – бормотал он.

– Ага! – кричал Таир и сам уже верил тому, что говорил. – Мой дед не то что некоторые! Он меня всегда на охоту брал. Как приеду к нему в горы на каникулы, так сразу идем охотиться! Я, если хотите знать, все кабаньи привычки во как изучил! Если меня на охоту взять, то уж без добычи не вернешься!

– Это точно! – подтверждает Володька. – Если нас взять – ни один кабан не укроется!

– На охоту вас взять, да? – вкрадчиво спрашивал дядя Арчил. – На очень дикого кабана, да? А ну-ка быстро выкатывайтесь отсюда! – неожиданно повышал он голос. – Думаете, дядя Арчил дурачок, да? Нет, уважаемые, дядя Арчил вас насквозь видит! Вы меня не заморочите, нет!

Володька и Таир с достоинством отступали, усаживались на крыльцо парикмахерской, по очереди гладили общего своего щенка по имени Филимон.

– Раз гоните, мы уйдем! – гордо говорил Таир. – Но вы еще пожалеете, дядя Арчил! Когда вы придете с охоты с одним вашим ружьем неизвестно какого боя – центрального или не центрального – и без единого, самого завалящего кабана, весь город будет смеяться.

– Животики надорвут! – вступал Володька. – А у нас, заметьте, еще и ученая собака есть. Наш Филимон специально на кабанов натренированный!

Тут уж дядя Арчил окончательно выходил из себя, топал ногой:

– А ну брысь отсюда! Я не знаю, что я сейчас с вами сделаю! Я за себя уже не ручаюсь! Мне еще не хватало с вашим Филимоном, с этой дворняжкой связаться!

Володьке и Таиру становилось обидно за Филимона, и они понуро плелись прочь.

Но не такие они были люди, чтобы отказаться от своего заветного желания.

Сознание того, что человек собрался охотиться на кабана, а их не берет, было непереносимо! И они начали правильную осаду.

После школы все другие мальчишки и девчонки отправлялись ловить рыбу, играть в пятнашки и чижа, собирать орехи в лесу, а Володька и Таир, как на работу, шли к парикмахерской, усаживались на крылечко и начинали беседовать.

– Ты представляешь, Володька, – начинал громко Таир, – это ужас какой-то, что может случиться с неопытным человеком на охоте! Да если еще зверь такой опасный. Клыки – во! Щетина – во! Жуть, подумать страшно!

– Еще бы! – отвечал Володька замогильным голосом. – Я как вспомню ту историю, так просто волосы дыбом встают!

– А у меня?! До сих пор дрожь пробирает! – Таир зябко передергивал плечами.

В это время дня клиентов обычно не было вовсе, и дядя Арчил, наточив свои бритвы и подметя парикмахерскую, начинал любовно чистить ружье. Мальчишки делали вид, что не обращают ни на дядю Арчила, ни на его ружье никакого внимания.

Просто сидят и беседуют два старых приятеля, заядлых охотника. Они понижали голоса до шепота, и только время от времени кто-нибудь из них громко спрашивал: «А помнишь?!» – а другой устало пожимал плечами: «Спрашиваешь! Такую историю невозможно забыть! Это на всю жизнь!»

– Какую такую историю?! – не выдерживал дядя Арчил. – Что вы еще выдумываете?! Что вы от меня хотите, несчастные?! Все равно не возьму! Не детское это дело!

– Да вы не волнуйтесь, дядя Арчил, – отвечал Володька таким приторным голосом, что самому становилось тошно. – Мы просто так разговариваем. Вспоминаем, понимаете, кое-что из прошлых приключений. Вы ведь не охотник. Вы ведь нас понять не можете!

– Я не охотник?! – дядя Арчил потрясал ружьем. – А вы, значит, охотники? А где ваши ружья, охотники? Мое – вот оно! Да мне и ружья не надо. Если человек смелый, как орел, он и без ружья любого кабана!.. – Дядя Арчил распалялся, воинственная кровь предков вскипала в нем. – Что такое кабан? Кабан – это просто свинья, только пока еще дикая. Да я с одной вот этой бритвой против него могу выйти! Да я…

– Вы что, его брить собираетесь, дядя Арчил? – невинно спрашивал Таир.

Дядя Арчил останавливался, как конь, налетевший на препятствие.

– Ах так! – зловеще говорил он. – Смеяться! Вон с моего крыльца, паршивцы! Чтоб ноги вашей не было. Уже хотел взять – теперь нет, ни за что! Ни за что!

Короче говоря, как вам уже, наверное, стало ясно, Володька и Таир уговорили дядю Арчила взять их с собой на охоту, стрелять очень дикого кабана.

Боже мой, что тут началось!

Таирова мама кричала, что отпустит сына только через свой труп. Таиров папа хохотал и говорил, что последнего кабана убил лично он семнадцать лет тому назад.

Хорошо еще, что Володькина мама была в командировке, а отец в море.

Правда, бабушка крепко напугала Володьку. Она решительно заявила, что тоже отправится на охоту, но когда узнала, что придется ехать километров пятнадцать на велосипеде, от намерения своего отказалась.

И вот великий день наконец настал. Все препятствия были позади, а впереди трех отважных мужчин ждали охотничьи подвиги.

Было раннее воскресное утро.

О, что это было за утро! Сколько замечательного, сколько великолепной красоты не видят люди из-за своей глупой привычки спать по утрам, как сурки! Ну сколько восходов солнца встречает за свою жизнь человек? Много? Неправда! Раз, два – и обчелся! Он их просто просыпает. Самым бессовестным образом!

Тугой ветер бил в лицо, ноги упруго нажимали на педали, справа в предутреннем тумане синело море, а в нем плавал горячий бок солнца.

– Чтоб мне лопнуть, если еще хоть один восход просплю! – орал Володька Таиру. – Всегда теперь рано вставать буду!

– И я! – орал Таир. – Ух, красотища!

А дядя Арчил оборачивался, выглядывал из-за рюкзака и молча показывал большой палец. Но велосипед его тут же начинал вихлять, и ему приходилось срочно вцепляться в руль обеими руками.

Усы дяди Арчила развевались на ветру, знаменитое ружье висело поперек груди на шее, как автомат, глаза азартно сверкали – вид у него был воинственный и счастливый.

– Вперед! – кричал он. – За мной! Мы ему покажем!

Дорога вилась вдоль самого моря. Солнце подцветило багровым цветом низкий туман над водой, и он вдруг стал на мгновение тоже багровым, и показалось, что море до краев налито водой алого цвета, будто это была не вода, а виноградный сок. Длилось это совсем недолго. Солнце стремительно всплывало, поднялся ветерок, разогнал туман, и вновь все вокруг стало пронзительно синим и зеленым. Потом дорога вильнула вдруг в сторону, пошла под уклон, и совсем неожиданно впереди открылось небольшое круглое озерцо, почти сплошь заболоченное и заросшее густым, изумрудного цвета камышом. За озером, неподалеку виднелись на откосе несколько глинобитных домиков.

Охотники остановились… Из корзины, приспособленной к багажнику Володькиного велосипеда, выпрыгнул Филимон, с жизнерадостными воплями ринулся в камыши. И исчез.

– Видали? – спросил Таир. – Филимон уже след взял!

– Ха! – возбужденно отозвался дядя Арчил. – Здесь этих кабанов такая прорва, дорогой, что даже такой лопоухий барбос, как ваш Филимон, может взять след.

– Но-но! – обиделся Володька. – Вы еще не знаете Филимона!

– Ладно! Не будем об этом, кацо! – сказал дядя Арчил. – Мы приехали на охоту. Нас трое, а ружье одно, так я говорю?

– Одно, – печально отозвались Таир и Володька.

– И кстати, это одно ружье – мое! – Дядя Арчил торжественно поднял палец. – Но я справедливый человек! Будем тянуть жребий – кому убивать первого кабана. Вот смотрите – беру три спички, отламываю у одной головку, зажимаю в руке. Теперь тяните; кто вытащит обломанную, тот первый. Начинай, Таирка!

Таир долго колебался, потом решительно потянул спичку и запрыгал от радости – спичка была с обломанным концом. Лица Володьки и дяди Арчила вытянулись.

– Скорей давайте ружье, – заторопился Таир, – я его сейчас заряжу.

Дядя Арчил снял с шеи ружье, вынул из патронташа два патрона.

– Его, черта, пулей надо бить, жаканом, – сказал он. – Чтоб наповал. Держи, Таирка. Заряжай! Дорога каждая минута!

В камышах что-то зашуршало, там явно ходил какой-то крупный зверь и шумно вздыхал.

Таир, как и Володька, в жизни не держал в руках ружья, но видел, что его надо переламывать, чтобы зарядить. Он стал судорожно дергать его, вертеть в руках, об колено даже попробовал ломать – ничего не получалось. Таир густо покраснел и беспомощно оглянулся на Володьку. Тот в ответ только пожал плечами.

Таир снова с остервенением задергал двустволку. Он был в отчаянии. А в камышах шуршало все ближе. Кто-то ломился прямо на них.

Дядя Арчил, покручивая ус, с интересом наблюдал, что же будет дальше. А когда Таир зачем-то подул в дуло, так что оно мяукнуло каким-то хриплым мявом, дядя Арчил расхохотался. Он отобрал у Таира ружье, чем-то там щелкнул, легко переломил, вогнал в стволы две медные гильзы и снова отдал.

При этом он очень ехидно сказал:

– Пять кабанов стрелял. Тигер не стрелял? Бегамот не стрелял? Жакан из ствола летит. Из приклада не стреляй, пожалуйста, дорогой. На курки нажимать знаешь как?

– Знаю я, – мрачно ответил Таир, – волнуется человек, непонятно, да?

– Просто у него ружья другой системы раньше были, – заявил Володька.

Такая наглость озадачила дядю Арчила. Он начал медленно багроветь, и стало ясно, что на этом охота для Таира и Володьки сейчас окончится. Но в этот самый миг раздался заливистый, визгливый лай Филимона, плотная стена голенастого камыша качнулась, и впереди мелькнуло что-то большое, рыжее и страшное.

Таир поспешно вскинул ружье и бабахнул сразу из двух стволов.

Приклад сильно толкнул его в плечо. На миг он оглох, а когда пришел в себя, то увидел бегущую от крайнего глинобитного домика старуху. Она проворно нырнула в густые камыши и через некоторое время выскочила оттуда, потрясая над головой жилистыми кулаками. В одном из них было зажато что-то желтое со странной метелкой на конце.

Старуха, похожая на бабу-ягу – загорелая, худая и крючконосая, – сыпала странными проклятьями на невероятной смеси русского, азербайджанского и еще какого-то неизвестного языка.

Бабка ругалась, Филимон прыгал вокруг нее и восторженно лаял. Дядя Арчил озадаченно хмурился, а Таир и Володька, ничего не понимая, растерянно переглядывались.

Бабка вынеслась на охотников из камышей как вихрь. Страшное было зрелище… Дядя Арчил подхватил свой велосипед и помчался к дороге. Таир и Володька застыли на секунду и бросились вслед за ним.

Вдруг переднее колесо Володькиного велосипеда налетело на кочку, седло лягнуло его и выбросило на землю. Перед глазами мелькнула бледно-зеленая стена камыша, и он с громким чавканьем приземлился спиной во мшистое болото.

Баба-яга настигала. Она кричала слишком много слов, понять ее было нелегко. Сквозь восточные проклятья перепуганный Володька разобрал несколько слов:

– Изуродовали!! Отстрелили!! Хулиганы!!

Она подбежала поближе, и он все понял.

В руках она держала коровий хвост. Хвост, отстреленный одним-единственным залпом из двустволки.

Глава четвертая

В этот день в классе произошло событие. Директор Георгий Саидович привел новенького – знакомить.

Мальчишки настороженно притихли, а девчонки, так те просто глаза вытаращили – новенький был великолепен.

На фоне ребят в одинаковых синих костюмчиках он гляделся романтическим юнгой, только что вернувшимся из кругосветного плаванья.

На нем была настоящая морская форменка с полосатым выгоревшим воротником – гюйсом, в треугольном разрезе ее пестрела тельняшка, и все это довершали черные клеши, широкие, как Каспийское море, подпоясанные ремнем с надраенной до зеркального блеска матросской бляхой.

– Познакомьтесь, – сказал Георгий Саидович, – это наш новый ученик – Виталий Родин. Он приехал к нам с далекого Балтийского моря, из города… – Тут директор замялся, оглянулся на Виталия.

– Из города Дзинтари, это под Ригой, – спокойно подсказал Виталий.

– Вот-вот! Из города Дзинтари. Будет учиться вместе с вами.

Русый чуб волнами спадал новенькому на лоб, глаза были серые, цепкие, спокойные. Был он выше всех в классе и, пожалуй, старше всех. Красивый мальчишка был Виталий Родин.

– Какой-то он нахальный, – фыркнула Ленка Бородулина, – даже не смутился!

– Тебя, что ли, смущаться? – прошептал Володька.

– Влюби-и-илась! – пропел Таир.

– Дурак! Дурак! – зашипела Ленка и так заалелась – вот-вот заплачет.

– Садись, Виталий, – сказал директор. – Ребята у нас хорошие, класс дружный. Я пошел.

– Благодарю вас. – Виталий сдержанно кивнул и пошел на свободное место рядом с Ленкой Бородулиной.

Та оцепенела от неожиданности, напряглась как деревянная и уставилась выпученными глазами в какую-то точку на доске.

– Вы позволите? – спросил Виталий.

Класс прямо-таки ахнул, а Ленка чуть со стула не упала.

– Д-да! Я вам позволяю, – пролепетала она.

И тут Таир не выдержал и захохотал. Не приняты были в шестом «а» такие китайские церемонии.

– Слышь, ты, Виталий, – заорал Таир, – не приняты у нас тут такие китайские церемонии!

Виталий Родин спокойно поглядел на него. Глаза у него были холодные, рысьи какие-то глаза. Класс ждал. И вдруг Родин улыбнулся. И стал еще красивее.

– Не принято – не надо. А я думал, принято. Но раз не принято, так чего ж. Меня, ты слышал, Витькой зовут. А тебя?

– Таир, – ответил растерявшийся под лучами столь добродушной улыбки Таир, – а его Володькой, – добавил он и ткнул в Володьку, – а ее, твою соседку, – Ленкой.

Родин церемонно поклонился Ленке:

– Виталий.

Ленка кивнула и еще более покраснела, хотя, казалось, больше уж некуда.

– Значит, для мальчишек ты Витька, а для девчонок – Вита-а-алий? – спросил кто-то.

– Хоть горшком назовите, только не ставьте в печку, – засмеялся Родин.

И всем в классе стало ясно, что парень он хороший.

А девчонки на переменках сбивались в табунки и шептались, шептались. Было решено, что он еще и «интересный». Ленке Бородулиной явно завидовали.

Виталий Родин, он же Витька, как-то сразу сдружился с Таиром и Володькой. Не то чтобы сдружился – какая уж тут дружба за такое короткое время! – просто он общался с ними гораздо больше, чем с другими ребятами класса. Витька сказал, что семья его переехала на юг из-за матери: у нее слабые легкие и климат Прибалтики ей вредил. Отец устроился инженером на местную консервную фабрику.

Как-то так получилось, что Виталия Родина никто не стал звать ни Виталием, ни Витькой. Его окрестили по фамилии – Родькой, и он против нового имени не возражал, оно ему даже нравилось.

Первым нашумевшим в школе деянием Родьки была знаменитая история с веревкой.

Шестой «а» располагался на четвертом этаже. Седьмые и восьмые классы – на пятом.

Шумела, бурлила большая перемена. Дежурные выгоняли из класса. Народ, естественно, упирался. И тут вдруг заметили в распахнутом окне свисающую сверху веревку.

Первым подбежал Таир, потянул – не поддается. Володька и другие пришли на помощь, тоже потянули. Веревка сердито, как живая, дергалась, сопротивлялась и поддаваться ни за что не желала.

Ну тут, конечно, набежало полкласса. Очень стало весело.

На крыше, у самой трубы сидел кровельщик. До полудня он чинил крышу и теперь сидел у трубы и ел в свой законный обеденный перерыв котлеты с помидорами. А страховочная веревка у пояса отвязалась от трубы и свесилась через край крыши.

После первого же рывка кровельщик судорожно вцепился в трубу. От неожиданности и изумления он даже не успел вынуть изо рта котлету. Рывки становились все сильнее. Кровельщик изо всех сих обнимал спасительную трубу, возмущенно мычал сквозь котлету. Наконец он догадался выплюнуть котлету и заорал во весь голос.

Но было уже поздно.

Рванули так, что руки его разжались и он покатился вниз, туда, где крыша обрывалась в страшную пятиэтажную бездну.

Когда веревка резко и неожиданно подалась, полкласса повалилось на пол. И тут же все услышали дикий крик.

Все вскочили, облепили окна, запрокинули головы, к ужасу своему увидели над собой, на краю крыши, висящего человека. Злополучная веревка была привязана к его поясу.

Во дворе уже собирались люди, что-то кричали, показывали на человека.

Весь класс бросился вниз. Потом никто не мог понять – почему. Очевидно, просто с перепугу. Всех охватила паника.

Они бегали по двору, девчонки причитали, ахали, мальчишки кричали, что надо скорее вызвать пожарных, скорее растянуть внизу брезент, чтобы поймать человека, когда он упадет.

Но пожарные не могут приехать мгновенно, а брезента под руками не было.

Кровельщик держался из последних сил. Он висел на локтях, вцепившись в ненадежный водосточный желоб, судорожно скреб сапогами о стенки, пытался подтянуться. Но подтянуться ему не удавалось. Силы оставляли его.

Весь класс побежал вниз, во двор, но один человек вниз не побежал.

Родька метнулся вверх по лестнице, взлетел к чердачной двери и увидел, что петли для висячего замка закручены толстой медной проволокой.

Обдирая в кровь руки (откуда только силы взялись!), он стал разгибать проволоку. Ему показалось, что прошло очень много времени, пока распахнулась дверь на чердак. На самом деле он возился минут пять. Но тут дело решали даже не минуты – секунды. Кровельщик обессилевал.

Когда Родька осторожно, на животе подполз к нему, то увидел измученные глаза, полные страха и тоски.

– Сейчас, дяденька! Сейчас, – забормотал Родька. – Подержитесь еще маленько, я сейчас.

Он осторожно свесился через край крыши, поймал мотающуюся на ветру веревку, быстро на четвереньках добрался до трубы и трижды обежал ее, обмотал веревкой.

И в тот же миг кровельщик сорвался.

Сдавленно ахнула толпа во дворе, инстинктивно отпрянула назад.

Кровельщик, висел, медленно раскачиваясь. Тело его было будто тряпочное.

Родька сидел у трубы, не выпуская из рук веревки. Он всхлипывал. От пережитого напряжения и страха зубы его стучали.

Потом с воем влетела во двор пожарная машина, мгновенно выпустила из себя серебристую лестницу, и ловкий пожарный взлетел по ней, как матрос парусного флота по вантам.

Пожарный бережно подхватил обмякшее тело кровельщика, поставил его на лестницу, помог спуститься вниз.

Кровельщик был белый с прозеленью, говорить он не мог, только часто-часто втягивал в себя воздух сквозь намертво стиснутые зубы.

Родька стал героем дня.

Директор Георгий Саидович жал ему руку, как взрослому человеку, поздравлял и говорил, что гордится им.

Мальчишки гулко хлопали по спине и плечам, малыши клубились вокруг него тучей. Девчонки ласково улыбались.

Родька делал вид, что он очень скромный, смущенно опускал голову, а сам незаметно подмигивал Володьке и Таиру озорным и отчаянным глазом.

– Эх мы! Лопухи! – говорил Володька.

– Хуже! – возражал Таир. – Как глупые ишаки! Как бараны в стаде! Все вниз – и мы вниз! Тьфу!

– А Родька-то, а?!

– Сила! – подтверждал Таир. – Реакция, как у барса. И они безоговорочно признали Родьку вожаком…

Все случившееся затем на пляже, вся та история, которая имела столь печальный конец, ни капли не убавила восхищения Родькиной ловкостью. Так, задумались мимолетно, возникло нелепое сомнение и тут же пропало.

А дело было так. В воскресенье с самого раннего утра они пошли на пляж. Разливался знойным маревом конец октября, солнце жарко палило, а вода была как кипяченая. Казалось, на пляже собрался весь город, того и гляди, на кого-нибудь наступишь.

– Нет, это не пляж, это лежбище котиков, – сказал Родька, – у нас в Дзинтари в разгар лета и то столько народу не увидишь. Правда, и пляж у нас побольше. Он там вдоль всей Юрмалы, на много километров тянется.

– А что такое Юрмала? – спросил Володька.

– Это такой курортный район. Вдоль Рижского залива один за другим маленькие городки: Булдури и Майори, Дзинтари, Дубулты. Много. Это и есть Юрмала. Там летом хорошо – песок, дюны, сосны. Иностранцев полно. За какой-нибудь значок всегда можно жевательную резинку выменять.

– И не стыдно? – спросил Таир.

– А чего стыдного? – удивился Родька. – Все ребята менялись. Ченч называется. Обмен. Я тебе, ты мне. Нормальный ход.

– Не знаю, – неуверенно протянул Володька, – иностранцы все-таки. Я видел, как в Баку к ним всякие пижоны липли. Противно.

– Эх вы, дремучий народ! – засмеялся Родька. – Цивилизация вас еще не коснулась.

– Сам дремучий, – обиделся Таир.

– Оно и понятно, – продолжал поддразнивать Родька, – море ваше – то ли море, то ли озеро. Никаких международных отношений. Не то что Балтика. «Все флаги в гости к нам»…

– Ну и катись на свою Балтику, – разъярился Таир. Ноздри его раздулись, глаза сузились в щелочки. А Володька знал: это верный признак того, что до драки один шаг.

Почувствовал это и Родька. Он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, хлопнул Таира по плечу.

– Не петушись, Таирка, пусть твой Каспий будет океаном, я согласен.

Таир что-то проворчал и отвернулся. Он не терпел никаких насмешек над своим родным морем.

Они лежали на горячем песке, лениво пересыпали его в ладонях, глядели на море.

Володька и Таир все это объясняли Родьке, человеку в нефтяных делах серому, потому что нефть на Балтике не водится. Зато там добывается солнечный камень-янтарь.

Родька рассказал, что это вовсе не настоящий камень, а древняя окаменевшая смола. Они лежали и беседовали обо всех этих ученых делах и чувствовали себя взрослыми, многознающими и умными людьми. И это было очень приятно.

А потом вдруг появился мальчишка в невиданном джинсовом костюме. Куртка и штаны у него были новенькие, из синего грубого материала, на штанах сзади красовалась кожаная наклейка со скачущим ковбоем. Но этого мало: на правой штанине чуть повыше колена и на куртке под левым карманом были пришиты красные латки. Исключительно, конечно, из пижонства. Мол, я уже эти штаны и куртку сто лет ношу! Просто глядеть было противно на этого типа. Пришел на пляж со своими липовыми латками, жара, а он разгуливает в костюме, как павлин.

Таир и Володька переглянулись, хмыкнули и пожали плечами. До того этот мальчишка со своим ни разу ненадеванным костюмом был им понятен – глаза бы не глядели.

Так вот расхаживал он, как индейский петух, как павлин, и так ему нравился костюм, так явно не хотелось раздеваться, что глядеть на него было не только смешно, но и как-то неловко. Потом он томительно медленно, показушно раздевался. Штаны он не сложил, а поставил, и штанины, ловко расправленные, как трубы, постояли немного. Со стороны казалось, будто стоит человек, обрубленный до пояса, и нет у него ступней. Затем штаны медленно повалились набок, и мальчишка торопливо подхватил их, сложил и выстроил аккуратную стопочку из своего прекрасного костюма. Парень оказался в полосатых нейлоновых плавках с большим фирменным клеймом на левой ягодице. На клейме красовался яркий английский флаг. Потом пижон медленно, дозволяя разглядеть себя, вошел в воду и неожиданно ловко и быстро поплыл кролем.

Глаза у Родьки сузились в щелочки, ноздри хищно раздулись.

– А что, ребята, проучим петуха? – спросил он.

– А как?

– А так. Глядите.

Родька вскочил, подошел к одежде мальчишки, схватил ее в охапку, подбежал к Таиру и Володьке.

– Быстро яму копайте! – приказал он. – Сейчас будет потеха.

Мальчишки быстро стали разгребать песок, потом закопали вещи, разровняли бугорок и разлеглись в живописных непринужденных позах.

А потом началось!

Хозяин великолепных одежд важно и неторопливо вышел из воды, направился к тому месту, где должны были лежать его вещи. С недоумением уставился на пустое место. Важность все еще не покидала его.

И вдруг в один миг она слетела, как шелуха.

Мальчишка завопил, заметался из стороны в сторону, потом зачем-то побежал обратно к морю.

– Всегда они бегут не в ту сторону, – пробормотал Родька.

– Что? – не расслышав, спросил Володька.

– Ничего. Я так, – ответил Родька.

Таир вообще ничего не слышал, он просто корчился от смеха, глядя, как этот надменный петух в мгновение стал мокрой курицей.

Володька тоже веселился вовсю. Родька только усмехался снисходительно. Но затем Таиру и Володьке стало не до смеху, потому что мальчишка вдруг заревел басом, да так горько, так безнадежно, будто у него не штаны с курточкой пропали, а, скажем, родной любимый брат.

Он размазывал кулаком слезы, шмыгал носом, все топтался и топтался на одном месте. Потом махнул рукой и понуро пошел прочь.

– Хватит, Родька, – сказал Таир, – хватит. Уже не смешно.

– Да, – Володька встал, – надо его догнать. Мальчишка завернул уже за угол ближайшего дома – толстый и бесконечно несчастный.

– Ладно, – согласился Родька, – я сейчас. Ждите меня здесь. – Он проворно выкопал вещи, свернул их потуже, сунул под мышку. – Сейчас я этого слюнтяя догоню, – сказал он и побежал за мальчишкой.