Текст книги "Песнь копья"

Автор книги: Илья Крымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Пролог. Часть 2. Сорокопут.

На юге континента есть обширный край лесов, древний как сам Валемар. Имя тому краю Лонтиль, и некогда был он домом первым богов мира. Ныне боги те большей частью забыты, их чудовищные дети изгнаны из священных лесов, а край принадлежит уленвари, – свободным эльфам запада.

Во времена Пятой Эпохи оные эльфы, бывшие рабы, приплыли к берегам Лонтиля и основали своё королевство. Ценой великой крови держава расширилась, уленвари захватили сердце лесов, – Колыбель Богов, первый кромлех; а также великий ясень-исполин, что рос посреди него. Там был коронован на владычество Арнадон, эльфийский повелитель, Рогатый Царь Лесов. Там же заложили столицу эльфийской державы, великий город Аскариат22
  Аскариат – Царь-Ясень (лонт.).


[Закрыть], названный в честь дерева, на чьих ветвях возвысились его дворцы.

С тех пор минуло больше десяти тысяч лет, Арнадон Освободитель всё ещё владел судьбами своего народа и правил из своей столицы, а на юге Вестеррайха не было силы превосходившей гордый Лонтиль.

Стоял год одна тысяча шестьсот сорок восьмой Этой Эпохи, в жаркую летнюю ночь по Аскариату кралась тень. Она скользила по улицам-ветвям, подрагивая в свете чародейских ламп, паривших тут и там. Неслышно ползла мимо беседок и веранд, где эльфы упражнялись в высших дисциплинах или отдыхали. Тень замирала, когда рядом оказывался какой-нибудь чародей, а потом вновь кралась дальше незамеченная. Она стремилась в ту часть кроны, где эльфы не жили и не было даже света.

Слившись с теменью, тень долго не двигалась, совершенно незримая в царстве шелестевшей листвы. Она нащупывала, готовилась. Тёплый ветерок разгуливал по кроне, а голоса бессмертных звучали издалека, почти бесплотные в душном воздухе. Наконец, тень собралась с силами и совершила рывок. Она пронзила собою как стрелой незримую, неосязаемую стену и замерла, ослеплённая светом.

В той части кроны, сокрытый могущественными чарами, стоял павильон живых лоз. Изнутри сквозь хрустальные окна лилось сияние немыслимой чистоты, которое испугало тень, почти стёрло её. Дальше незамеченной было не пробраться.

Павильон сторожили трое, – высокие эльфы-чародеи дома Филина, чьи посохи-секиры были преисполнены магической мощи, а глаза пылали индиговым пламенем гурханы33
  Гурхана – магическая энергия, необходимая для питания заклинаний.


[Закрыть]. Ничто не могло укрыться от их всепронзающих взглядов, и лишь только тень вторглась внутрь сферы, как стражи заметили её. Следовало действовать быстро. Тень метнулась острым копьём, но расплескалась о магический барьер; волшебная чёрная ткань порвалась и лазутчик, что крылся под ней, раскрылся.

Как только чародеи увидели поджарый чёрный силуэт без лица, – подняли посохи, чтобы вымарать его с картины мироздания. Тот же выхватил из-за спины пороховой пистолет и дёрнул за спусковой крючок. В дыму и искрах ствол изрыгнул пулю, отлитую из чистого керберита, которая легко прошла сквозь чародейский щит и ударила одного из Филинов в нижнюю часть лица. Его бессмертие оборвалось.

Другие двое осознали происшедшее в долю мгновения, и потому, когда громыхнули ещё два выстрела, они уклонились от смертельного металла. Лазутчик метнулся сквозь ажурные врата павильона, едва не опередив выпущенные им же пули и в следующее мгновение свет внутри погас. Вор бросился обратно, сжимая в руке небольшой мешочек, и едва не погиб, натолкнувшись на сплетение губительных чар. Волной темноты он ускользнул от боевых заклинаний и пустился в побег.

Лазутчик вырвался из сферы в горячую ночь, и стремительным росчерком темноты заскользил по ветвям царственного ясеня, а за спиной уже звучал, нарастая, гул. По всему Аскариату оживал чародейский набат, возвещавший о закрытии столицы и переходе ея на военное положение; вспыхивали во всю мощь светильники, эльфы бросали дела и, вооружившись, бежали к оплотам воинских подразделений, чтобы стать под командование своих асхаров.

В яркой какофонии лазутчик то крался, то замирал, лихорадочно разыскивая убежище в тенях, которых становилось всё меньше. Почти чудом он смог выскользнуть из смыкавшихся челюстей облавы, спустился по дорогам, опутывавшим могучий ствол, невзирая на кордоны, и углубился в живой лабиринт, что рос под ясенем. Чудовища, звери и волшебные твари, обитавшие там, искали его, но не нашли, лазутчик прошёл коварными путями, добрался почти до самой внешней стены, когда наверху раздались хлопки.

Три огромных нетопыря пронеслись над головой, а их всадники неслышно спрыгнули наземь. Они не разбились и даже не поранились, но встали прямо, – один преграждал путь вперёд, два других не позволяли броситься назад.

– Не вмешивайтесь, – приказал первый эльф, самый старший… нет, древний уже настолько, что в его волосах преобладала седина.

– Повинуемся, – ответил один из молодых, сжимавший в руке чародейский посох.

Старика звали Эгорханом Ойнлихом, и имя то было известно всем эльфам Лонтиля. Оно гремело и сверкало славой во время каждой крупной войны, равно как и имя дома Сорокопута, который Ойнлих возглавлял со дня его основания. Высокий, сухой, но гибкий как ивовый прут эльф; его обезображенное лицо пугало, – вместо плоти на левой щеке поблёскивала прозрачная зелёная ткань, сквозь которую виднелись зубы, дёсны, жевательные мышцы и даже кость скулы. Из сотен ран, которые приняло тело старика, эта была единственной, кою он нанёс себе сам, а исцелять запретил, обойдясь волшебной заплаткой. Именно так Великий Сорокопут расстался с рабским клеймом.

Эгорхан откинул полу лиственного плаща, явив укороченную кожаную хескейю и заткнув за пояс пару перчаток. Он медленно вытянул из ножен меч по имени Травяной Уж; волнистый клинок с двумя остриями отливал зелёным, – эльфийская сталь.

Первый молниеносный выпад разрезал взвывший воздух, и лазутчик едва не погиб на месте. Отскочив, он вытащил из поясных ножен два длинных закопчённых кинжала и отчаянно бросился в бой. Преимущество было не на его стороне, ведь и руки, и оружие Эгорхана оказались длиннее, а за плечами того простирались тысячелетия войн. Но вор держался хорошо, более молодой, более гибкий и не менее быстрый, он утекал от пламеневшего клинка, отчаянно пытался дотянуться до глаз Сорокопута, до горла, хотя бы до покрытых шёлковой тканью ног. Старый эльф не дал ему ни единого шанса, он сражался далеко не на пределе своего мастерства, но и не пренебрегал опасностью, просто выжидал шанса обезоружить и захватить лазутчика.

Наконец Ойнлих совершил колющий выпад, Травяной Уж изогнулся как живая змея, минуя выставленный для парирований кинжал и ужалил вора в плечо. Эгорхан тут же отступил, его меч вновь стал прямым, а враг схватился за рану. Не прошло и мгновения как боль исчезла, он почувствовал прохладную немоту, растекавшуюся по жилам. Разумеется, – зачарованный меч был ядовит сам по себе и носил безобидное имя как насмешку над легкомыслием врагов. Бой был окончен до срока, меньше чем через минуту лазутчик разляжется на траве парализованный.

– Ты будешь схвачен, – сказал Эгорхан, опуская Травяного Ужа – и допрошен со всем пристрастием.

Но лазутчик избрал другую судьбу.

– Тьма поглощает! – хрипло выкрикнул он.

Очертания тела заколебались тёмной дымкой, на лице, лишённом черт, прорезались вдруг глаза, – два маленьких пылающих жерла, из которых повалил дым. С полузадушенным криком вор бросился на Сорокопута, который встретил атаку клинком. Травяной Уж прошёл сквозь грудь самоубийцы, выглянул из спины, однако тот не остановился, и сбил Ойнлиха с ног. Вместе они покатились по земле, борясь, пока враг не затих.

– Прочь! – велел старик сыновьям, поспешившим на помощь. – Это всего лишь царапина!

Эгорхан гибким движением поднялся, вынимая из мертвеца окровавленное оружие. Досада читалась в проявившихся на лице морщинках, – он позволил ценному языку сбежать от допроса. Что за неудача!

– Повелитель, – обратился старший из сыновей, Бельфагрон, – его оружие могло быть отравлено!

Сорокопут отёр Травяного Ужа, вернул его в ножны и поднёс оцарапанную ладонь к лицу. В свете призрачных лилий, что росли на живых стенах лабиринта, он рассмотрел тёмный росчерк, прислушался к ощущениям. Прожив больше десяти тысяч лет Эгорхан Ойнлих столь хорошо познал работу собственного тела, что мог выявить и изменить любое инородное вещество, попавшее в кровь. Мало кто из древних эльфов ещё умел это и, увы, никто из молодых, рождённых свободными.

– Ничего! – ответил он.

– Позволь мне сплести диагностические чары, ведь немудро пренебрегать такими вещами.

– Время! – напомнил Ойнлих. – Пора узнать, отчего весь город так переполошился.

Младший из сыновей, молчаливый Саутамар, наклонился, чтобы точным движением ножа срезать с пояса трупа мешочек. Он растянул тесёмки и немедля прикрыл лицо ладонью, – столь яркий свет полился изнутри.

Отец забрал находку тот же час и, взглянув на источник света, преобразился, его лицо помолодело на тысячу лет, глаза воссияли звёздами, а губ коснулась искренняя улыбка, —редкая гостья после смерти первой жены. Эгорхан Ойнлих, глава дома Сорокопута, был очарован тем, что обнаружил, его сердце билось как в молодости и счастье согревало душу.

Астрал заколебался; чары, препятствовавшие пространственной магии внутри лабиринта, утратили силу и к месту схватки был провешен портал. Сквозь изумрудную воронку прошли Стражи Кроны, – гвардия королевского дворца, и чародеи дома Филина во главе с их предводителем Гильдарионом Алтуаном. Последней из порастала, в компании двух сторожевых рысей, вышла женщина-эльф. Она была облачена в платье из лазурного шёлка со стаей голубых морфо на плечах вместо накидки, высокий лоб венчала рябиновая диадема, созданная из белого золота и рубинов, а в руке сверкал тонкий чародейский посох; на левой щеке чернело рабское клеймо. Королева Цеолантис покинула дворец.

Окинув взглядом представшую картину, объяв её пониманием, владычица Лонтиля испытала ужас. Источником его был Великий Сорокопут, осиянный чистым светом из мешочка. Потребовались все силы, всё умение держать себя, чтобы не вскрикнуть.

– Помнишь ли тот день, – обратился Эгорхан к Цеолантис далёким голосом, – когда я нашёл его, работая в гибельных штольнях? Помнишь ли, когда я принёс его тебе, сестра? Ты всегда была мудра и всегда знала больше чем я. А после ты привела к нам Арнадона, помнишь ли? В тот день начался наш путь к свободе.

– Эгорхан, – обратилась королева к младшему брату, – отдай мне Сердце.

Его взгляд, переведённый на владычицу лесов, казалось, сверкал радостью одержимого, но древний эльф владел собой полностью. Хотя сестра и скрывала чувства великолепно, глаза выдали её. Лицо Ойнлиха исказилось гримасой брезгливого презрения, он оскорбился.

– Ах, вот, что ты решила, вот, что подумала. Стало быть, я хочу забрать его себе? Я изменник? Подлый тать? – процедил он сквозь зубы столь угрожающе, что королевская стража потянулась к эфесам сабель. – Забери немедленно! – бросил Великий Сорокопут.

Королева приняла драгоценнейший из даров чуть дрогнувшей рукой и затянула тесёмки потуже.

– Вот как вы храните его? – продолжал Эгорхан уже со злой насмешкой, следя за сестрой сквозь полуприкрытые веки. – Какой-то жалкий воришка смог украсть Сердце, Цеолантис! Сердце!!!

От его крика все кустодии обнажили клинки, но властный жест королевы предотвратил кровопролитие.

– Мы подумаем над нашими ошибками, – пообещала она примирительно, всеми силами пытаясь сокрыть страх перед братом. – Позволь провести тебя обратно наверх…

– Благодарю, но нет, – холодно молвил владыка Леса Шиов. – Я хожу только через те порталы, которые сплетает Бельфагрон.

Это было оскорбительно, неучтиво, достойно наказания. Но никто не поднимет руку на Великого Сорокопута, который, едва только прибыл в Аскариат, вынужден был броситься в погоню за тенью. Вор ускользнул ото всех, но не от охотничьих глаз Эгорхана.

– В таком случае, мы будем ждать тебя во дворце, брат мой.

– Спрячь Сердце получше, – бросил он, – и если хочешь, я придам твоей страже моих Чернокрылых, чтобы этот позор больше никогда не повторился.

Она стерпела и это, зная, что, если покажет уязвимость, явит боль, её собственный сын Гильдарион набросится на дядю и развяжет войну домов невзирая ни на какие последствия. Он уже едва сдерживал гнев.

Цеолантис удалилась через портал и тело вора было унесено Стражами Кроны вслед за госпожой. Тогда Саутамар сунул два пальца в рот и издал пронзительный свит, – хлопая крыльями, в лабиринт спустились нетопыри.

Возвращаясь в крону, Эгорхан Ойнлих держал поводья левой рукой, а пальцы правой медленно сжимал и разжимал, всё ещё чувствуя тепло Сердца, его вес, твёрдость, пульсирующее биение. Вместе с сыновьями он достиг одной из множества воздушных площадок дворца, под которыми нетопыри смогли удобно повиснуть. Всадники перешли на подвесные мостики и поднялись на саму площадку, куда уже спешила свита.

В столицу Лонтиля Ойнлих кроме сыновей привёл десяток старых, проверенных ветеранов из числа Чернокрылых Сорокопутов и чародеев дома. Он не признавал больших и пышных свит, которые таскали за собой главы других домов, отдавал предпочтение стремительным отрядам.

– Наши гости? – спросил он одного из ветеранов.

– Устроены в покоях и охраняются, повелитель, – ответил тот.

Шествие Эгорхана по поросшим травами и цветами коридорам дворца было стремительным, он скупо кивал придворным, которые кланялись ему, не слышал слов, не обращал внимания на всё незначительное. Великий Сорокопут остановился только единожды, – под вратами, за которыми была галерея, ведшая в покои королевской четы.

Вот уже семнадцать лет эти резные створки охраняли вольные лаушани, пропускавшие внутрь только Цеолантис. С того памятного лета шестнадцать тысяч двести одиннадцатого года44
  1631 год Этой Эпохи.


[Закрыть], когда на небе появилась комета, короля Арнадона никто больше не видел. Владыка лесов объявил, что уходит в затворничество на неопределённо долгий срок и запрещает беспокоить себя кому-либо кроме жены. Он и сейчас там, сияющий светоч свободы, вождь, выведший уленвари из рабства, муж сестры, лучший друг…

Лаушани пристально следили за Эгорханом и его свитой. Эти огромные воины-друиды с лосиными рогами и копытами, убили бы всякого, посягнувшего на покой короля. Присутствие Сорокопутов настораживало их. Наконец, переборов сумасбродное желание, Ойнлих продолжил путь.

Он влетел в гостевую залу своих покоев, где эльфа ждали два не-эльфа. Существа те походили и являлись по сути большими разумными обезьянами, которые умели ходить относительно прямо, носить одежду и говорить. Они были мало похожи друг на друга, ибо являлись потомками разных ветвей одного древа, звавшегося «сару».

Один громадный, с белым мехом и розовой кожей на лице, облачённый в латы, выточенные из лжеакации, – каждая пластина как произведение искусства великих резчиков. Гигант сидел на полу, поджав под себя ноги и на коленях его лежал длинный деревянный же меч, а шёлковый плащ был столь же белым сколь и радужки маленьких глаз. Он звал себя Серебряным Дреммом.

Второй пропорциями тела походил на эльфа, исключая длину рук; высокий, поджарый, с короткой чёрной шерстью и очень длинным хвостом. Его покрывал шёлковый халат, расшитый золотом, на шее поблёскивала цепочка, а на голове, – тонкий железный венец. При ходьбе он громко стучал деревянными сандалиями и держал в правой руке, отведённой за спину, боевой шест. Имя его было Тенсей.

– Я вынужден принести вам извинения.

– Что-то случилось? – спросил Тенсей.

– Ничего серьёзного. – Эгорхан скинул на кресло лиственный плащ.

Из двух не-эльфов, которых Сорокопуты привезли в столицу, белый гигант обладал большим весом среди сородичей, однако он мало говорил и много времени уделял неким духовным практикам, медитации. А вот Тенсей был иным: собранным, внимательным, спокойным, всегда готовым учиться. Он быстро освоил речь уленвари, уже начал вымарывать неестественный акцент и вызвался быть доверенным толмачом для Дремма. Однако за светом ясного ума крылся бушующий пожар воинственности. Великому Сорокопуту нравился Тенсей, нечто родственно близкое видел древний эльф в этом мохнатом существе.

– Будь на то моя воля, – сказал Эгорхан, – всё состоялось бы сегодня. Но они не будут готовы выслушать нас до завтра. Всегда тянут, медлят, думают, что если у них вечность впереди, то можно не спешить.

– Будь у меня вечность впереди, возможно, я тоже смотрел бы на жизнь таким образом, – рассудительно заметил Тенсей. – Хотя такое и непостижимо для существа, осознающего свою смертность.

– Не хотел бы спорить, но и оставить вас в неведении не могу, – многие смертные проводят жизни в праздности, будто у них где-то припасены запасные. Это всегда меня поражало. Рад видеть, что вы не из таких.

Тенсей кивнул венценосной главой.

– Знание о конечности бытия подстёгивает жажду действия. Завтра? – Длинный хвост сару изогнулся несколько раз плавно. – Мы с Серебряным Дреммом постараемся напомнить вашим владыкам о том, что их бессмертие не безусловно.

Эгорхан широко улыбнулся, а Тенсей напрягся, готовясь к нападению, но тут же одёрнул себя. В культуре сару показ зубов являлся вызовом, однако этот не-эльф продолжал учиться эльфийским традициям и тоже попытался изобразить улыбку. Они понимали друг друга.

Предоставив не-эльфов самим себе, Великий Сорокопут посетил спальню, которая предназначалась ему. Излишне богатое убранство и множество бесполезных вещиц вызвали в воине лишь раздражение. Ойнлих вышел на огромный балкон, осмотрел величественный город, раскинувшийся на ветвях ясеня. В его памяти ещё жили времена, когда было лишь дерево и кромлех вокруг него.

Стащив с ложа расшитое золотом зелёное покрывало, он швырнул его на балконе и решил, что ночь проведёт, слушая музыку ветра в листве. Однако стоило Эгорхану расстегнуть пояс с ножнами, упали и перчатки, некогда заткнутые за него. Лишь отточенный рефлекс позволил заметить нечто выкатившееся из правой и не дать этому упасть с балкона. Убрав с находки сапог, эльф поднял кольцо, завёрнутое в многократно перекрученный лист бумаги. Потребовалось аккуратно развернуть его, чтобы на ладони оказалось изделие, блестевшее сотнями треугольных граней. Кольцо было целиком выточенное из зелёного обсидиана. На бумаге читались слова:

«Когда иные оставят тебя, мы будем рядом. Когда ты призовёшь нас, мы придём. Когда ты падёшь жертвой предательства, мы укажем тебе путь возмездия. Потеряв сей дар, ты потеряешь свою родину, Эгорхан Ойнлих, береги его.

Дом Ворона смотрит на тебя».

Когда призванные Бельфагрон и Саутамар вошли, Великий Сорокопут стоял возле напольной жаровни. Они замерли, ожидая приказов своего повелителя и отца, но тот не спешил, стоял спиной.

– Что вы знаете, – раздалось тихое, – о доме Ворона?

Братья были удивлены, переглянулись, обменявшись беззвучными словами.

– То же, что и ты, повелитель. Страшная сказка для детей, об эльфах, которые якобы предались Тьме и свили гнездо в самых непроходимых чащах. «Будешь плохо себя вести, – Вороны заберут тебя и отрежут уши, сам станешь Вороном».

– Страшная сказка, – повторил Эгорхан Ойнлих, задумчиво глядя в ночь, – для непослушных детей. Не помню, чтобы я чем-то подобным вас пугал в детстве.

Братья вновь переглянулись.

– Эта страшилка появилась при нашей жизни, повелитель. Мы ведь старше самой Тьмы. Намного.

– И то верно… – Они не видели, как в его глазах отражалось мерцание пламени и отсветы на зелёных гранях кольца. – Тьма поглощает?

Последние слова были сказаны едва слышным шёпотом и даже острый слух эльфов не позволил различить их.

– Вот что, сыны, я желаю знать всё об этом пресловутом воре, которого убил сегодня. Хочу знать, куда королевская стража уволокла его труп и что с ним сделала. Вообще-то, я хочу получить это тело. Сообщите всем нашим соглядатаем в столице, всем, на кого можно положиться.

Некоторое время царила тишина.

– …Как прикажешь, повелитель. Что-нибудь ещё?

– Нет. Завтра будет насыщенный день и я хочу немного отдохнуть.

Поняв, что объяснений не последует, Бельфагрон и Саутамар удалились, оставив Эгорхана Ойнлиха наедине с его сомнениями и любопытством. Древний эльф же продолжал разглядывать игру пламени на гранях обсидианового кольца, чувствуя, как постепенно уходил из тела гнёт вечности55
  Хроническая усталость, которую испытывали древние эльфы; неспособность по-настоящему выспаться или почувствовать былую лёгкость в теле.


[Закрыть]. Какое то было странное и приятное чувство.

***

На следующий день, когда пришла пора, Сорокопуты отправились на вершину башни Созерцания, самой высокой из башен королевского дворца, что выступала из кроны ясеня и являлась наивысшей точкой Лонтиля. Там находилась зала большого совета, – круглая комната, накрытая полусферическим потолком. Тот состоял из зачарованного стекла и всегда показывал ночные небеса, мириады звёзд на нём.

В приглушённом свете десятки эльфов с разных концов Лонтиля занимали места на трибунах. Они были знатью, правителями уделов, предводителями высокородных семейств, главами воинских братств, чародейских лож и друидических кругов. Через них принятые на совете решения начнут претворятся в жизнь, когда всё закончится.

У дальней стены на возвышении зиждился сдвоенный трон, – два узких и жёстких сиденья, выращенных чарами из переплетённых побегов ясеня. Ниже, во внутреннем круге зала располагалось несколько тронов каменных, предназначавшихся главам Крылатых домов, а также владыкам Сокрытых княжеств Элданэ, – младшим сыновьям королевской четы.

Эгорхан занял свой и вспомнил все прошлые разы, когда восседал на этом троне, почувствовал его жёсткость, холодность камня. И верно, ведь власть – это тяжёлая и неудобная ноша, а правитель не имеет права наслаждаться ею. Другие тоже заняли свои места и теперь рассматривали друг друга в нежном свете бабочек.

Сладкоголосый Соловей Ультавиор Симетил, утончённый и красивый эльф, никогда не расстававшийся с лирой, которую привёз из Далии; белоснежное виденье с диадемой трёхцветных фиалок, обрамлявших чело. В бытность рабом сей юный старик являлся столь прекрасным музыкантом и певцом, что услаждал игрой слух хозяев, – ублюдков илувари, попутно передавая рабам ценную информацию из верхов старого общества. О том свидетельствовала татуировка на его левой щеке, проглядывавшая сквозь слои пудры. Доброжелательный, но хитрый, коллекционер чужих секретов, мастер мягкого, но смертельно опасного давления, интриган, воспитатель соглядатаев и наушников.

Одинокий Буревестник Дриомар Гельтавиндаль, вечно хмурый эльф с обветренным лицом, облачённый в простые одежды серого и синего цветов. Из всех присутствовавших именно его облик являл больше всего зримых признаков старости: седину в чёрных волосах, морщинки в уголках глаз и рта. Сухой, неулыбчивый молчаливый, Дриомар старался не выходить на большую землю без необходимости, чувствуя себя живым только на побережье или в море. Будучи рабом, он сотни лет добывал рыбу и сражался с чудовищами глубин за свою жизнь, но обретя свободу стал командовать самым сильным флотом Лонтиля.

Алчная Сорока Алгалия Дайнавейн, увешанная драгоценностями до такой степени, что ещё немного и наряд её стал бы воплощением безвкусия. Прекрасная, вечно юная госпожа с рыжими волосами и глазами-топазами, – редкое сочетание. В прошлом наложница илувари, теперь она контролировала торговлю, а также добычу сырья и производство половины всех товаров Лонтиля. После смерти его первой жены она попыталась соблазнить Эгорхана, желая родить его ребёнка, – не для Великого Сорокопута, а для себя, с какими-то лишь ей понятными мотивами. Алгалия не преуспела. Даже если бы вдовец к тому времени оставил траур, он никогда не прикоснулся бы к женщине, служившей подстилкой ублюдкам илувари. О том и сказал ей прямо, чем вызвал к себе вечную ненависть.

Звёздный Филин Гильдарион Алтуан, первый в очереди претендент на Рогатую Корону. В нём больше чем в братьях отразилась наследственность венценосного отца, – особая стать, рост, крепость костяка и мышц. В схватке на мечах равных себе Вечный Принц не знал, а в искусстве чар уступал лишь родителям. Его нрав был прост и прям, чуждый интригам Гильдарион всегда соблюдал строгий кодекс чести, не марал уст ложью и в гневе был подобен урагану. Молодой, рождённый после исхода из Далии, он основал самый маленький, но очень могущественным дом, куда отбирал лишь эльфов подобных ему, – прекрасных воинов с сильным даром к волшебству. Уже много веков разные благородные семьи лелеяли надежду породниться с ним, предлагая принцу дочерей, но тот неизменно обрубал такие инициативы. Говорили, бездоказательно, правда, что сердце высокого эльфа навсегда принадлежало гениальной художнице Таумиэль из дома Соловья… и её брату-близнецу Аполлиону, чей голос погружал слушателей в царство нежной эйфории.

Кроме глав Крылатых домов на тронах воссели Баарам Златоликий, Нидингаль Чёрный и Арнадон Малый, князья Элданэ, младшие братья Гильдариона. Большой совет собрался в полном составе, не хватало только правящей четы, но вот тонкий звон возвестил об их приближении.

Эльфийские владыки поднялись, выражая почтение, когда, сопровождаемая рысями, в зал вошла королева Цеолантис. Она сверкала платьем из паучьего шёлка с росяными алмазами, одинаково откровенным и целомудренным. Какое-то мгновение понадобилось Эгорхану, чтобы осознать, – король не появится. В душе древний эльф питал надежду, что Арнадон прервёт затворничество ради большого совета, но та обратилась прахом и что-то оборвалось внутри. Великому Сорокопуту стало тяжело дышать, вместе с горькой досадой он почувствовал зуд в царапине на ладони. Сжал в кулаке обсидиановое кольцо.

Цеолантис встала перед с троном и обратила взгляд на высокое собрание, на каждого из глав домов. В глазах сыновей светилась любовь и почтение, глаза брата обожгли её, укрепив те страхи, что давно пустили корни в сердце королевы.

– Да осияет звёздный свет это собрание, да наделят искры ночи мудростью наши умы и да направят нас по путям истины!

Церемониальная фраза положила большому совету начало, королева опустилась на трон и владыки последовали примеру.

– Итак, – Цеолантис призвала многотысячелетнюю выучку, чтобы сохранять внешнее спокойствие, – большой совет созван по просьбе достопочтенного Эгорхана Ойнлиха и князей Элданэ. Причины были изложены кратко в посланиях, кои все вы получили. Ныне выслушаем их в подробностях. Желают ли созвавшие говорить по очереди, или выбирают общий голос?

Эгорхан поднялся излишне порывисто, – по предварительному договору он являлся голосом князей.

– Вы проделали далёкий путь, потому что сочли причину того достойной, и я повторю свои слова, изложенные на бумаге, – грядёт война, какой мы не видели со времён завоевания Лонтиля! Первый ветерок этой бури уже достиг нас, и князья Элданэ почувствовали его касание! Вам известное о нашествии чудовищ из Дикой земли! Твари затопили княжества, явились в огромном числе, такие, каких мы не знали никогда! Прознав о том, я послал на запад лучших воинов, объявил великую охоту и видит Матерь Древ для наших трофеев уже можно строить музей…

– Как приятно знать, что мы собрались ради возможности Великого Сорокопута похвастать огромными успехами в скучном занятии, – промолвила Алгалия Дайнавейн, манерно помахивая веером.

– Я услышал тебя, добрая Алгалия, – ответил Эгорхан Сороке. – Но прошу, ныне и впредь удовлетворяйся тем, что я готов тебе дать, а о том, чего дать не могу, отбрось мысли. – Отвесив словесную пощёчину, древний эльф продолжил: – Прежде чем меня прервали, я хотел сказать, что кроме чудовищ и зверья бессловесного, к границам Сокрытых княжеств явились и те, кто нуждался в помощи. Народ сей зовётся сару, он живёт в глубинах Дикоземья, и я давно поддерживаю с ним связь.

По трибунам прокатилась волна удивлённого бормотания. Многие знали, что дом Сорокопута посылал в глубины Дикой земли разведывательные отряды, но доселе это воспринималось как очередное сумасбродство Эгорхана. Эльфы считали, что с существами, обитавшими там, буде они даже разумны, говорить не о чем.

– Я не припомню, чтобы знание об интересной разумной жизни в отдалённых пределах Дикой земли, – заметил мелодичным своим голосом Ультавиор Симетил, – достигало моих ушей. Вы держали это в секрете, добрый Эгорхан?

– А я не припомню, чтобы обязывался докладывать кому-либо о своих делах, – ответил тот. – В дальних пределах проклятой всеми богами земли существует… существовала цивилизация, с которой мы, Сорокопуты, имели радость говорить, как с равными. Эти наши друзья стали первой жертвой угрозы, ныне нависшей над Лонтилем. Я привёл их к вам.

По взмаху руки повелителя, один из Чернокрылых покинул зал и вернулся вместе с сару. Эльфы внимательно следили за инородцами, о которых по Аскариату уже разнёсся слух. Они оценивали силу, изучали ауры, лишённые магического сияния, следили за игрой звёздного света на резных узорах брони и блеском шёлковой ткани. Гости встали в середине, а Эгорхан сместился ближе к своему трону.

– Представьтесь, – попросила она.

– С позволения прекраснейшей госпожи, – ответил чужак, кланяясь. – Я, Тенсей, военный вождь народа Длиннохвостых, послужу толмачом для Серебряного Дремма, стоящего рядом. Он… паладин народа Каменных, старейшина.

– Для нас великое счастье принимать вас, дражайшие гости, пожалуйста, говорите.

Белый гигант заговорил на чуждом, диковатом, но не лишённом приязни языке, глядя прямо на королеву. Десятки господ ловили каждое его слово и старались слушать беглую речь Тенсея:

– Красный туман пришёл с запада облаком столь огромным, что оно возвышалось над деревьями-великанами. Разведчики наши слышали из его глубин неясные звуки и громкий рёв, вселявший ужас. Туман шёл медленно, но неуклонно, поглощая сначала малые поселения, а потом подобравшись к одному из городов Огненного народа. Тогда из него выступило воинство неизвестных нам созданий.

Бельфагрон, заранее сплетший образы из памяти сару, пробудил их, наполняя залу иллюзиями. Каждый из присутствовавших окунулся в искусно сотканное полотно событий как участник. Перед эльфами предстала стена кровавого тумана, достигавшая высотой небес. Она шла сквозь леса, валя тысячелетние деревья, а впереди неслась волна обуянных ужасом тварей, – зверей и животных, убивавших всё на пути своего бегства.

Красный туман испустил вовне толстые отростки, которые устремились к самым большим городам сару, попутно сжирая малые поселения. Щупальца подбирались к огромным древесным обиталищам, столь сильно похожим на Аскариат, и, рассеявшись, оставляли после себя войска. Десятки тысяч воинов, покрытых стёганой кожей и кольчужной сетью, бросались на штурм, радостно убивая и принимая смерть. Они были несказанно уродливы, походили на горбатых людей, но с лапами и головами псов. Их копья и сабли не знали устали, клыки рвали плоть не хуже стали, а если обезьяны бежали на высокие ветви, враг посылал к ним тысячи горящих стрел.